Текст книги "Час пробил"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Наташа ложится рядом и говорит шепотом:

– Пойдем к нам, ладно?

В угловой комнате, куда они уходят, не говоря никому ни слова, Наташа дотрагивается до него кончиками пальцев, чуть-чуть, будто перекатывается пушинка. Ему кажется…. Нет, он думает… Нет. Не будем говорить, что происходит с ним, все равно мы не знаем этого точно.

Потом они лежат, будто только пробудившись от сна. Тихо. Ветер еле касается занавесей. Случилось чудо – к ним вернулось утро последнего дня, то самое утро, которое уже однажды прошло. А гремел ли стук в дверь? Вбегала ли Жанна? Был ли режиссер? Море? Спины на пляже – чуткие и жалкие, властные и растерянные, обманутые и не потерявшие надежду, – были ли они?

– Что же дальше?

– Не знаю, – Лихов смотрит в прекрасное лицо – глаза закрыты, сомкнуты длинные ресницы, улыбка блуждает на губах, – он понимает, что в эту самую минуту обманывает ее: он знает, как следовало бы ответить на такой вопрос, и не отвечает только из-за того, что утро последнего дня еще не кончилось. Зачем говорить, что ничего не будет? Что все растворится в осенней слякоти, растворится в полумраке вечерних улиц, где фонари ведут неравный бой с густыми хлопьями снега, который валит и валит. Растворится в работе. Без которой вообще ничего нет…

Может быть, ей тяжело? Скорее всего. Но она сильная и понимает – надо жить. И грустить во время, отведенное для грусти, и радоваться во время, отведенное для радости. И делать все так, как до нее делали тысячи, сотни тысяч обыкновенных людей, с которыми расставались и снова знакомились, и будут делать всегда, если только этому никто не помешает.

Она снова беззаботна, отринула сомнения и беспричинную Тоску. Да и зачем они, когда утро последнего дня продолжается.

– Утро последнего дня. Значит, у них там все должно решиться сегодня? – она делает неопределенный жест.

– Должно решиться. Сегодня. Но как – не знаю. – Он же смалодушничал, сведя два «не знаю» воедино, придав им один смысл.

Она просовывает его руку под себя, как делала не раз, слушая вечерами рассказ о событиях в маленьком городе, где множество седых людей подводят итог прожитому. Как они сегодня подводят итог… Чему? Отдыху? Отношениям? Потерям? Приобретениям?

О СОБЫТИЯХ 29 ИЮЛЯ – 3 АВГУСТА 1980 ГОДА

Снова Маллиген показывает пропуска, снова лифты и коридоры, снова приветливо улыбающийся сэр Генри.

– Вот и все, – глядя на вошедших широко раскрытыми глазами, радостно говорит он, – результаты будут чуть позже, но мне они не нужны, я и так ни в чем не сомневаюсь.

– Можно идти, сэр?

– Конечно, мы поболтаем с мистером Хартом по-стариковски, у нас есть что вспомнить.

Маллиген удаляется, прямой и преисполненный величия. _ . •

– Дурак, – сообщает сэр Генри, – хорош на подхвате, но как генератор идей ничего не стоит. Классический исполнитель! Без озарений, сомнений, комплексов. Главное – здоров как бык. Не промах выпить, но утром как стеклышко, не придерешься. Благоприятная наследственность. Позавидуешь! Лучезарная серость – мечта начальства: смотрит в рот, и вы чувствуете себя Цезарем.

«Ощупывает цель, обволакивающий разговор ни о чем, потом в момент расслабления партнера резкий выпад – прямой короткий вопрос, требующий прямого короткого ответа». Харт само внимание.

Сэр Генри щебечет:

– Не знаю, не знаю. Раньше я верил во многое, а теперь… Наверное, пора уходить? Сидеть на стульчике: вокруг клумбы, прикрыть длинным козырьком глаза и слушать, как гудят пчелы. Вам не одиноко там, у себя? (Харт пожимает плечами.) От чрева матери, где мы начинаем нашу жизнь в одиночестве, до могилы, где мы ее заканчиваем в одиночестве, мы всегда одни. Жены, дети, друзья – иллюзия. Приятные, а иногда неприятные. Вы всегда один? Я имею в виду, живете один? (Харт подбирается: сейчас начнется.) Вы не были женаты? Наверное, так и нужно. Вы когда-нибудь думали о семье?

– Как все, иногда, – Харт знает, каким будет следующий вопрос, и не ошибается.

– Вам нравится миссис Уайтлоу? – Безразличие,¹ с которым задан вопрос, выдает сэра Генри с головой.

Харт широко улыбается:

– Приятная женщина, – и уже вертит головой, ищет телефонный аппарат. – Позвоню, кстати, – он почти подмигивает, – с вашего разрешения? Знакомой…

_ Сэр Генри одобрительно улыбается. Харт набирает произвольное сочетание цифр, стараясь все же запомнить его на всякий случай, ждет, опускает трубку. По всему видно, что в мыслях Харта нет места миссис Уайтлоу.

– Никто не подходит. Досадно.

– Бывает, – сэр Генри делает характерное движение головой. – У вас никогда не ломит затылок? – И не дожидаясь ответа: – Отложение солей, как будто стальная труба в спине, противно. Думаю, вы можете ехать домой. Данные теста попадут ко мне. – Он вздыхает. – Даже если что-то будет неблагополучно, никто не узнает. Когда на одной чаше весов каракули какой-то железяки, а на другой – мой опыт работы с человеком в течение десятилетий, я предпочитаю верить себе.

– Спасибо, – Харт поднимается.

В средние века после таких великодушных слов надо было падать на колени и трепетно подносить к губам кончик платья могущественного властелина. С тех пор все упростилось. Они вежливо прощаются.

Маллиген провожает Харта до столики, где припаркована взятая на прокат машина.

Всего доброго, – Маллиген успел пропустить немножко, у пего несколько туманный взор и слишком отчетливая речь.

– Всего доброго, – Харт садится в машину, резко жмет на акселератор, шипы поднимают облачко пыли.

Через несколько минут Маллиген перед шефом. Оба молчат. 1 удит кондиционер. Маллиген замечает па стуле платок Харта, брезгливо поднимает двумя пальцами.

– Забыл? Потный боров.

– Выбирайте выражения! – резко замечает сэр Генри. У него ломит затылок, и посему он не склонен к обычно дружескому стилю руководства.

Маллиген подходит к окну и разжимает пальцы, платок, как ярко-красный в клетку лист какой-нибудь австралийской араукарии – Маллиген ее пе видел, но название обещает ему именно такую расцветку, – медленно опускается вниз плавными кругами и, наконец, исчезает из виду.

– Скоро будут результаты, – Маллиген старается загладить неловкость.

Сэр Генри смотрит на него с сожалением, снова поводит головой.'

– Неужели вы думаете, выводы о серьезных вещах делаются на основании бредней компьютерных мозгов? Особенно если с ними в схватку вступает человек волевой, умеющий сосредоточиться на одной мысли, неважно какой, но закрывающей выход для других. Мне и без того ясно: Харт может треснуть в любой момент. Неблагоприятные факторы для нас – убийство его напарников, одиночество, внутренняя уверенность, что какие-то принципы у него остались, тщательно скрываемая симпатия к мадам сыщице; он тут при мне отвлекающе звонил приятельнице, к сожалению, по номеру зимней воинской казармы. Я проверил Благоприятные факторы – страх, страх и страх. Как и лет тридцать назад, при вербовке. Этого мало. Усилить наблюдение за ним, за ней, усилить оперативное внимание. Все.

Маллиген выходит к себе, тщательно притворив дверь кабинета. Но она почти тотчас распахивается.

– И еще, – говорит сэр Генри, застыв в проеме, – с завтрашнего дия прослушивать ее телефон круглосуточно.

На столе лежала зачитанная до дыр книга с багровым вампиром и его обескровленной до посинения жертвой па обложке.

– Ваша? – кивнул сэр Генри.

Маллиген потупился и робко ответил:

– Иногда почитываю в свободное от работы время, сэр.

– Ничего, ничего, – неожиданно подбодрил сэр Геири: шею только что отпустило, – развивает воображение. Одного не могу попять, нужно оно в нашей работе или только вредит?

Звонок Марио Лиджо раздался ночью, до того, как было выполнено распоряжение сэра Генри о круглосуточном прослушивании. Спасло неумение Марио о чем-либо лишнем задумываться. Он, конечно, знал о разнице во времени между Европой и Новым Светом, но ему просто не пришло в голову, что его вечерний звонок застанет Элеонору в кровати среди ночи. Он предложил ей вылететь завтра в Милан и. встретиться с ним, допустим, в Болонье, куда он приедет из Рима. Даже посоветовал гостиницу – «одну из самых приличных». Что бы ни говорил Дэвид, Элеонора собралась лететь. Она заказала на вечер билет, прикинула, что ей понадобится в путешествии, решила заехать в Роктаун осведомиться у Харта, нет ли сведений о ее девочке. Он тоже не должен о ней забывать.

Харт только что вернулся с севера, был зол, растерян и слабо представлял, что делать дальше. Встретил ее у дверей, улыбнулся жалкой, заискивающей улыбкой и сообщил:

– Ничего нового. Крепитесь.

Элеонора ответила примерно такой же улыбкой. Они сидели в кабинете и перебрасывались ничего не значащими замечаниями.

– Я скоро уеду. – Миссис Уайтлоу села глубже. Куда?

– В Италию. Где море без нефти.

– Отдыхать?

– Что вы! Откуда такие деньги? Я еду одна, а не с группой.

– Зачем?

Элеонора решила сыграть ва-банк. Харт оставался достаточно осторожным, невзирая на похищение девочки. Да, он был возмущен. От Элеоноры не укрылся его гнев, когда она сообщила об исчезновении дочери. И только. Откровеннее Харт не стал. Нет, нет, лишь Марио Лиджо, подтвердив предположение о том, что именно Харт выдворил его из города, поможет надавить на шефа полиции Роктауна. В мозаике не было всего одного-двух элементов. Лоу переводил огромные суммы на счета антивоенных организаций. Такая щедрость не устраивала людей, стоящих за троицей Харт-Барнс-Розенталь. Кто они? Об этом может сказать только Харт, если она, в свою очередь, предъявит свидетель ства превышения им власти и четкие показания Марио Лиджо.

– Зачем лечу? Для встречи в Болонье с Лиджо. Помните такого, он исчез из города при необъяснимых обстоятельствах? – Она взглянула на Джоунса, который внес свежие цветы.

Харт пожевал губами, вынул из ящика один из пистолетов, рассеянно повертел в руках, положил на место и сказал"

– Колоссальный риск! И потом, как же девочка?

– У «еня есть основания надеяться, – проговорила Элеонора.

– Вот как? – Харт посмотрел на нее долгим взглядом, как бы стараясь запомнить навсеищ. – Жалко, если с вами что-нибудь случится. Вы сумасшедшая, никого не слу шаете!

«Может, я и в самом деле не в себе? – подумала Элеонора. – Но я должна докопаться»

В это же время Маллиген делился с сэром Генри своими соображениями.

– Раз похитили девочку – значит, кто-то еще вступил в игру Нам надо найти их, сэр?

– Полагаете? – Сегодня шея у старого джентльмена не болела. – Нет, дружище, нам никого не нужно искать. Миссис Уайтлоу хитра как бестия. Мы похищали ребенка? Нет. Правда, хотели в крайнем случае пойти на этот шаг. Кому он нужен еще? Никому. Случайность? Отвергаю. Только одному человеку это выгодно – ей самой. Зачем? Да чтобы мы стали искать, кто же еще вступил в игру, и вы дали себя с головой. Вот так, мой мальчик. А. вы говорите, искать. Никого мы искать не будем. С нее не спускайте глаз. Если честно, она мне изрядно надоела. Вы знаете, я не

кровожаден, но она лезет на рожон. – Сэр Генри потрогал безукоризненный пробор. – И заметьте, к нам ведет цепоч ка всего из двух звеньев: неугомонная миссис и Харт. В сущности, достаточно изъятия любого звена, и мы вне пределов досягаемости. Есть для нас разница, какое звено изъять, как вы думаете?

– Никакой, сэр.

– Совершенно справедливо, Маллиген. Пошли-ка к нашим гомерам в буфет, я даже пропустил бы рюмочку сегодня.

Маллиген не смог скрыть удивления и в стремительном броске распахнул дверь.

В тот момент, когда Маллиген зажмурился, осушив стаканчик неразбавленного виски, Элеонора продолжала беседу с Хартом:

– У меня, нет другого выхода. В конце концов речь идет о моей профессиональной добросовестности. Миссис Розалин Лоу понесла немалые расходы, а расследование так и не сдвинулось с места.

– Подумаешь, добросовестность! Что же мне говорить? В городе орудует банда убийц, весьма' изобретательных и даже индустриально оснащенных, а у меня в руках нет версии, похожей хотя бы на вашу, то есть липовой.

Харт сделал последнюю попытку принизить происшедшее в особняке Лоу. Он стер со стола неизвестно как оказавшиеся на нем катышки от ластика и продолжил:

– Стопроцентной раскрываемости не бывает нигде в мире, разве что на острове Бигон – там живут только два человека, так что, есди один будет убит, ничего не останется, как подозревать другого. – Он вздохнул. – Если бы вы знали, как мне все надоело. Вот! – Он провел ребром ладони по выпирающему кадыку. – Делайте что хотите. Жаль, вы не прошли школу полиции. У нас масса финтов. Например, прежде чем назначать по телефону конкретное время встречи с каким-то человеком, лучше найти способ поставить его в известность, что на самом деле встреча произойдет часа на три раньше или позже, и чтобы никто об этом не знал Очень помогает в некоторых деликатных ситуациях. – Харт вспомнил прошедшие годы и подумал, что такое, в общем-то несложное правило могло бы спасти жизнь многим Когда вылетаете?

– Завтра.

– Где остановитесь?

Она назвала отель. Харт посмотрел на Джоунса, который методично подрезал цветы.

– Чудо малый, – сказал он Элеоноре, – может все на свете. Меня хоть четвертуй, я бы ни за что не стал ковыряться с цветами.

Элеонора раскрыла сумку – хотела найти помаду, – заглянула в зеркало и увидела, что Харт сделал Джоунсу знак удалиться. Помощник мгновенно исчез. Харт вел себя необычно: обошел стол, наверное, впервые в жизни дотронулся до цветов в своем кабинете, закатил глаза, наконец приблизился к Элеоноре.

– Когда я был маленьким, мать научила меня поцелую, который при прощании с человеком, уезжающим куда-то далеко, гарантирует его от неприятностей. Разрешите?

Элеонора кивнула и подставила щеку. Харт взял ее голову в ладони, они оказались неожиданно сухими и прохладными. На несколько мгновений глаза их встретились, потом Харт прикоснулся губами поочередно к левой и правой брови Элеоноры, звучно поцеловал в лоб и резко отошел в сторону, тут же став грубоватым и насмешливым Хартом:

– Фирма гарантирует. Теперь вас может уничтожить только прямое попадание атомной бомбы не менее чем в сто килотонн.

«Как бы я ее ни целовал, скоро она допрыгается», – думал Харт, глядя из окна, как Элеонора идет к машине, усаживается, запускает мотор. Тем более что никакого волшебного поцелуя, которому его научила мать, не было. Ему в какой-то миг нестерпимо захотелось поцеловать миссис Уайтлоу, и он придумал такую вот невинную шутку. Конечно, и она поняла это, но… все же ей легче. На прощальный жест Элеоноры капитан не ответил.

Харт был обязан сообщить о состоявшемся разговоре людям сэра Генри, но он этого не сделал. Напротив, решил: если миссис Уайтлоу будет угрожать опасность, он приложит все силы, чтобы отвести ее.

Через несколько часов Элеонора была дома… Чемодан ее всегда раздражал. Она решила взять вместительную дорожную сумку, тем более что не собиралась задерживаться в Италии надолго.

Вечером позвонил Лиджо. Разговор был кратким.

– Вылетаете?

– Завтра буду в Милане.

– Оттуда лучше всего на поезде. Гостиница рядом с вокзалом. Я заказал номер на имя миссис Келли. Позвоню утром.

Спустя час сэр Генри прослушал запись разговора.

– По-моему, приближается последний акт драмы «Розовый бутон», – весело обратился он к Маллигену. – Сам господь не помог бы нам так, как умудрилась миссис сыщица, собравшись в Италию. Здесь она связана с делом Лоу и потому пользуется правом почти неприкосновенности. Как конгрессмен. Риск для нас слишком велик. Здесь! Но в логове мафии, но нежно пожимая, руку гангстеру – заметьте, подозреваемому в покушении на ее подзащитного! – что это, как не попытка частного детектива получить мзду за укрывательство преступника. – Сэр Генри поднял палец и, как дирижер, задающий ритм оркестру, замахал им, скандируя: – Они – должны – лежать – рядом! Оба. И никаких концов. – И уже деловито: – Свяжитесь с нашими в Италии. Узнайте агентурную обстановку, так сказать, с учетом оперативной атмосферы. Проинструктируйте их в том ключе, что мы с вами говорили. Потом доложите мне. Все.

«Последний шанс! Если и после признаний Лиджо Харт ничего не скажет, умываю руки. Лоу жив пока, и, может быть, теперь – после неудачной попытки расправы – его оставят в покое. Ну что же? Не вышло, не раскопала, кто они. И блестящие специалисты терпят неудачи. Будем считать, что в деле Лоу против меня расположение звезд. Со звездами не поборешься, им наши уловки очевидны и смешны. Надо признать провал, отдохнуть и взяться за обычное дело: ограбление, вымогательство, убийство…»

Самолет летел через Атлантику. Элеонора бездумно смотрела на иллюминатор – вверх-вниз, влево-вправо: противосолнечная шторка была опущена – солнце било прямо в борт, и вода под самолетом ослепительно блестела. Полет проходил на значительной высоте. На коленях Элеоноры стоял маленький подносик, стоял уже несколько минут, она рассеянно стучала длинным ногтем по краю разложенного столика. Подошла стюардесса:

– Есть будете?

– Не-а, – Элеонора помотала головой и добавила: – Пожалуйста, дайте чего-нибудь крепенького, чуть-чуть, и воды. И кофе я оставлю, хороню?

– Конечно. – Стюардесса забрала подносик с едой и быстро прошла по узкому проходу, успев одарить улыбкой всех, кто жаждал этого.

«На три часа раньше, на три часа позже! Забавный человек Харт. Поцеловал. Приятно, когда ты кому-то нравишься. Особенно если человек старше тебя, не глуп, много видел, умеет говорить, ничего толком не рассказывая, выбивает двенадцать банок из двенадцати и время от времени с такой отцовской нежностью посматривает на помощника, что начинает щипать в носу».

Теперь о деле. Опа обязана предполагать, что обо всех ее передвижениях известно тем, кто столько раз настаивал: прекратите следствие! Они знают – Элеонора вылетела в Италию. Они знают о звонках Лиджо. Ей как-то нужно связаться с красавчиком и предупредить его: встреча, о которой они договорятся, на самом деле произойдет позже или раньше. Как это сделать? Он'позвонит ей в гостиницу, она прервет его на полуслове, сославшись па какую-то причину, и скажет, что перезвонит позже. За это время она должна предупредить его о коррекции времени встречи. Как именно? Решит на месте.

– Вы просили, – услышала она голос стюардессы. Девушка протянула поднос с бокалом и запотевшим стаканом. – Больше ничего не нужно?

– Благодарю вас, – Элеонора поднесла бокал к губам и почувствовала обжигающую жидкость.

Несмотря на вентиляцию, было довольно душно или, может быть, сказалось действие выпитого. Она недолго боролась с дремотой и провалилась.

Элеонора проснулась, только когда колеса самолета, подпрыгивая, понесли его по бетону полосы. В иллюминаторе мелькнуло здание миланского аэропорта.

Через час она склонилась у кассы автомата на железнодорожном вокзале и получила билет в Болонью. Комфортабельный поезд почти не останавливался. Сидеть было удобнее, чем в самолете, но, несмотря на беспробудную спячку в воздухе, миссис Уайтлоу устала, ее раздражал шум колес, слишком темпераментный разговор, вспышки громкого смеха.

В гостиницу она ввалилась без ног, приняла ванну и

опять бы без стеснения заснула, но решила немного пройтись. Неплохо чуть-чуть обжиться в незнакомой обстановке.

Элеонора свернула в ближайший переулок, потом еще и еще и оказалась перед старинной церковью. У массивных дверей стояла группа туристов, безусловно прилетевших из-за океана, и молоденькая девушка-гид бойко тараторила:

– Средневековой формой увековечения памяти умерших является стенная гробница в церкви. Она не столько памятник умершему, сколько созданное архитекторами, скульпторами и живописцами место последнего упокоения. Большинство стенных гробниц с течением времени исчезло. С тринадцатого столетия в нашем городе сохранились лишь гробницы при церквах святого Франциска и святого Доминика.

Девушка вошла в церковь, за ней потянулись седоголовые леди и джентльмены, увешанные гроздьями фотоаппаратов и кинокамер. Элеонора вошла одной из последних.

– Мистер Кроун, мистер Кроун! Не отставайте, – крикнула девушка, – вы все прозеваете!

С улицы влетел сияющий мистер Кроун, он прикладывал сложенные лодочкой руки к груди и молитвенно кланялся, принося извинения. Однако Элеоноре показалось, что ей он подмигнул: дескать, не принимайте все всерьез, я дурачусь. «Наваждение какое-то, – подумала она. – Мне осмеливаются подмигивать не только рыбы в аквариуме? Ну держись, мистер Клоун!» Но, видно, весельчак Кроун был любимцем группы, все, в том числе и гид, смотрели на него с симпатией. «Бог с ним, – простила дерзкого шута Элеонора, – он гримасничал без умысла».’

– Посмотрите на гробницу, – гид протянула руку, – форма строго архитектонична: покоящийся на колоннах саркофаг, остроконечный балдахин также на колоннах и довольно длинная надпись – хвалебный титр… Мистер Кроун, вы меня слушаете?

– Разумеется! Я никого и никогда не слушал так внимательно! И с таким удовольствием! – с энтузиазмом отозвался мистер Кроун и заискрился от счастья.

– Что же вы скажете завтра, когда мы побываем на прелестной Пьяцца дель Неттуно? Не забудьте – в полдень.

«Спать, спать», – решила Элеонора и вышла из церкви.

Утром, когда она уже позавтракала, раздался звонок: – Миссис Келли? Лиджо. Я хотел…

– Мистер Лиджо, – перебила Элеонора, – простите, я… занята, простите, я сама позвоню вам через час. Ради бога, такие обстоятельства. В какой гостинице вы остановились? Угу, угу, поняла, непременно. Я ничего не записываю, все запоминаю с первого раза. Еще раз простите!

Однако, положив трубку, она все же что-то записала на листке из книжки и выскочила на улицу. Несмотря на вчерашний короткий променад, ее окружал чужой город, со множеством средневековых зданий и площадей, по которым можно было проследить историю европейской архитектуры от расцвета готики до упадка ренессанса и барокко. Можно проследить, но только не сейчас, нет, не сейчас….

Элеонора остановилась, чтобы отдышаться, зашла в какой-то скверик, осмотрелась. В пяти-шести метрах на другую скамейку опустился мужчина лет двадцати семи, в рубашке с короткими рукавами и галстуком в косую полоску, у него были густые бутафорские усы, у ног он поставил вызывающе новый, несколько более толстый, чем обычно, чемоданчик с цифровым замком. Мужчина внимательно смотрел на Элеонору, в нем было что-то от полицейского: лицо его выражало то подчеркнутое безразличие, то явную заинтересованность. Элеонора не удивилась бы, окажись в его чемоданчике самый современный набор для защиты от террористов: детектор для обнаружения бомб, мощная лампа, ослепляющая злоумышленника на четырнадцать часов, и милая семейка баллонов газа «мейс», от малюсенького, так сказать, альковного варианта до баллона, дающего возможность уложить целую банду. С неменьшей вероятностью таким набором мог пользоваться и террорист, так что мужчина, сидевший напротив, мог с равным успехом претендовать как на роль охотника, так и на роль жертвы, если террориста можно назвать жертвой.

Элеонора посидела несколько минут, поправила прическу и не спеша, с интересом оглядывая людей и витрины, пошла к центру. Мужчина остался в скверике.

– Прогуливается, как и вчера. Ее ведет Луиджи. Говорит, направляется в нашу сторону. Ножки у нее, мадонна миа… Понял.

Из машины, стоящей на площади, которая примыкала к пути следования миссис Уайтлоу, о ее передвижении сообщал по миниатюрному передатчику молодой рыжеватый крепыш в сетчатой тенниске. Поскольку микрофона со стороны не было видно, могло показаться, что он всецело занят жвачкой. После того как ему намекнули, что ножки объекта никого не интересуют, он примолк, но вскоре вновь темпераментно затараторил:

– Появилась в поле зрения. Смотрит на часы. Оглядывает площадь. Скользнула взглядом по мне. Взгляд, мадонна миа… Понял. Кафе ее не заинтересовало. Смотрит вдоль улицы. Опять на часы. Выходит на проезжую часть. Такси, ей нужно такси… Мадонна миа! На нее налетает велосипед! Мальчишка, сукин сынГВиноват, мальчишка сам оказался на мостовой: слишком круто рванул руль, чтобы не сбить красотку, и шлепнулся… Она? Как родная мать, бросилась к нему. Гладит по головке. Парень поднимается. Она участливо ощупывает его. Меня бы так… Понял… О, конечно, компенсация – из сумочки появляется бумажка в десять тысяч лир… Прекрасно вижу, свернута вдвое. Парень принимает американскую миссис за ангела. Нет, мальчишка наш. Черноглазенький, черномазенький. Ни бельмеса по-английски, но руками итальянец объяснит что угодно. Прощальная панихида. Мадонна миа – целует парня! Он уезжает как ни в чем не бывало, ошеломленный поцелуем… Понял… Она? Шеф, она же женщина. Схватилась за виски. Нет, уже никуда не едет… Да, да, уже на тротуаре. Идет к кафе. Ясно, подмазаться, прийти в себя. Прихрамывает. Что за черт? Чего она захромала? Может, у нее искусственная нога… Понял… Села за крайний столик. Конечно, зеркало, пудра, помада… волосы. Официант… да, что-то заказывает. Сейчас увидим… Несут два стакана прохладительного. И оба ей. Расплачивается сразу же. Все-таки долго сидеть не будет. Ну да, ее же где-то ждут. Но это буду не я… Понял… Один стакан уже пуст… нет, ко второму не притрагивалась… Вряд ли здесь встреча. Как-то все уж очень случайно. Поглаживает себя по коленке… Молчу. Вот взяла второй стакан. Ручки – мадонна миа!.. Понял. Потягивает, облизывается. Язычок… Понял. Постараюсь, шеф, но вы меня знаете. Я ихнего брата видеть не могу… спокойно… Понял. Допила. Встает. Прическа на месте. Кофточка на месте. Уходит ко мне спиной. Мадон… Понял. А тут этот сукин сын, мальчишка, опять катит. Здоровехонек, и на колесе ни намека на восьмерку… Нет, на нее даже не взглянул. Он руль отпустил, майку сзади поправляет. Пижон! Нарвется на какую-нибудь подслеповатую старушенцию – там запахнет уже не десятью тысячами, но в обратную сторону… Нет, красотка идет не в обратную сторону, а куда и шла. Ловит такси. Еду за ней, шеф.

Сидя в открытом кафе в двух шагах от места несостояв-шегося столкновения, Элеонора с помощью зеркальца внимательно огляделась. На маленькой площади стояло несколько машин: в трех из них сидело по одному человеку, а в четвертой двое. Возможно, одна из этих четырех машин была «ее машиной». Таксисту она назвала первое, что пришло в голову: Пьяцца дель Неттуно. Посмотрела в зеркало заднего вида. С площади, возле которой она только что сидела, вырулила машина. Так и есть: она на привязи.

Через несколько кварталов такси выехало на улицу Ин-депенденца – название хорошо читалось из машины. Начиналось время перерывов, на тротуары выбегали распаренные чиновники, стайки девушек с шумом входили и выходили из малюсеньких магазинчиков и кафе.

Внезапно улица оборвалась; и перед миссис Уайтлоу предстала уютная площадь с великолепным фонтаном. Элеонора подняла голову и прочла на табличке – Пьяцца дель Неттуно. Расплатилась с таксистом.

Она подошла к фонтану. Казалось, многопудовое литье вот-вот воспарит над площадью, сделает несколько прощальных кругов и устремится ввысь, в аквамариновое небо над головой. Она несколько минут любовалась фонтаном, пересекла площадь наискосок. Вдруг показалось: мелькнула седая голова мистера Кроуна из группы, которую Элеонора уже встречала. И вот уже сам сияющий мистер Кроун подошел к ней как к старой приятельнице и предложил вместе изучать историю города. Пришлось познакомиться. Оказалось, они и жили в одном отеле. Пока они нагоняли группу, Кроун занимался легкой болтовней:

– Давно прилетели?

– Вчера.

– Как там у нас?

– Прекрасно. У нас все прекрасно.

Миссис Уайтлоу взглянула на серебристую седину Кроуна и вспомнила особняк в маленьком городе, где в комнате, полной старинных музыкальных инструментов, сидел растерянный мужчина средних лет. «Дэвиду надо отказаться от пожертвований, ему не по силам бороться с ними, да и вообще никому не по силам».

– …Очистка городов производилась редко и была затруднена отсутствием мостовых. – Девушка-гид с интересом посмотрела на спутницу Кроуна. – Главные улицы и площади Флоренции, Болоньи, Вероны, Пизы были замощены лишь в середине тринадцатого века.

– Мы заасфальтировали нашу страну хоть и позже, зато сплошняком, – громко шепнул Кроун.

– …В средневековых городах Италии возводили множество башен, каждая принадлежала тому или иному патрицианскому роду и служила своеобразной крепостью.

– Что-то я не вижу башен; – Элеонора наклонилась к Кроуну.

– Они сохранились в небольшом городке Сан-Джиминьяно. – Кроун усмехнулся. – Патрицианских родов становится все меньше и меньше, нет патрициев, – он театрально всплеснул руками, – я имею в виду не только Италию. Везде кризис с патрициями, век плебса, дорогая миссис Келли. Нет патрициев – нет и башен!

Гид, продолжая рассказ, очевидно, прислушивалась к шепоту Кроуна, у нее был прекрасный слух и чувство юмора, потому что она заметила:

– Как справедливо указал мистер Кроун, башни сохранились только в Сан-Джиминьяно, но он не сказал о самой высокой пятидесятиметровой башне палаццо Коммунале в том же городке, я уверена, он просто забыл об этом.

Гид замолчала, но и так можно было догадаться, что она хотела сказать: забыл об этом потому, что рядом очаровательная собеседница. Все засмеялись, а мистер Кроун громче всех. Группа двинулась вперед.

– Приехали отдохнуть? – поинтересовался Кроун.

– Увы, работать.

– Кем?

– Угадайте.

Мистер Кроун наморщил лоб и выстрелил обоймой предположений:

– Хотите что-нибудь продать или купить? Или археолог, или модельер!

Элеонора качала головой.

– Ну, тогда художник? Журналист? Писатель?

Кроун развел руками, поправил ремешок фотоаппарата и насупился.

– Я – сыщик, – прошептала Элеонора, – но итальянцам об этом ни гугу. – Она приложила палец к губам.

– Шутите? – Кроун тоже перешел на шепот.

– Ничуть!

– Ну и ну. – Кроун надул щеки.

– Мне пора, – тихо проговорила Элеонора, – чудная беседа, спасибо, иначе я так бы ничего и не узнала про башни в Сан-Джиминьяно.

– Бросьте, – подмигнул Кроун, – на черта вам эти башни?

– Ну, знаете, все может пригодиться в жизни, – многозначительно сказала миссис Уайтлоу, будто не заметив заигрывания собеседника, и взмахом руки остановила проезжающее мимо такси. – Я в отель! – крикнула она удаляющемуся Кроуну.

Тот, просияв, послал ей воздушный поцелуй. Спустя минусу сыщица с удовлетворением отметила, что хвоста пет. «Остались пасти бедного Кроуна. Конечно, не успела приехать, уже две встречи». Однако это означало, что за ней наблюдают не только из той машины. «Эх, многоопытный мистер Харт, вас бы сюда с вашими трюками».

Вскоре она входила с улицы в кафе своего отеля – там почти никого не было, – пробежала глазами меню и сделала заказ. Элеонора' не заметила, когда перед ней оказалось блюдо с дымящейся пиццей; острый запах печеных помидоров, приправленных специями, защекотал ноздри. Элеонора ткнула вилкой в мягкую, пышущую жаром массу…