Текст книги "Крутая волна"

КНИГА ВТОРАЯ

1

В войну вести доходили раньше, чем в обычное время, потому как развозили их по самым отдаленным углам России не почтовые чиновники, а сам народ, войною же и оторванный от своих мест, ею же, проклятой, расшвырянный по земле, исклеванной снарядами и пулями, исцарапанной окопами и траншеями, обильно политой потом и кровью российских солдат, умиравших за царя– батюшку и отечество.

И все‑таки до Шумовки слишком поздно докатилось, будто царя – батюшку и вовсе скинули, а Временное правительство не удержалось. Принес эту весть обезножевший на войне мужик Ульяны Шумовой. Он толок, как пестиком, своей деревянной ногой размятую набежавшими бабами грязь перед осевшей завалиной и рассказывал:

– Царя‑то Ляксандра теперича нет, дак. А какой будет – незнамо, можа, и вовсе не будет. Временно‑то правительство тоже сковырнули.

– А как же без власти‑то?

– Дак, можа, и без ее проживем? Жили же…

Что верно, то верно – царь в глазах шумов – ских жителей не был властью, а лишь идолом, иконой, которая безвредно пылится на божнице и пить – есть не просит. Может, только одному деду Ефиму и нужен был другой, хороший, царь, а остальным ни к чему: «люба царска рука до нас коротка, не дотянется».

Зато в столице потеря этой власти для одних была полнейшим крахом, для других – радостью, для третьих – началом времен смутных и непонятных, таящих в себе жуткую неизвестность. Кроме большевистской, все политические партии с программами и без программ, группировки и группочки, растерянно искавшие доселе свое кредо, обыватели, трясущиеся за свое не столь уж значительное состояние, вдруг объединились в озлоблении против почуявшего свободу простого люда.

И мичман Сумин был лишь маленьким звеном в огромной цепи контрреволюционного заговора против Советской власти. Войска Керенского, продвигаясь к Петрограду, захватили Царское Село. Захват Царскосельской радиостанции позволил Керенскому передать ряд воззваний и приказов с призывом присоединиться к частям, верным Временному правительству. «Комитет спасения родины и революции» перепечатал эти воззвания и распространил их не только в Петрограде, но я под Пулковом, Красным Селом и Колпином. В столице контрреволюция опять подняла голову, начала готовиться к выступлению. Царское Село обнадеживало, туда все прибывали и прибывали казаки, артиллерия, подошел даже бронепоезд.

У красных частей обороняющих подступы к Петрограду, артиллерии было слишком мало, и Военно – революционный комитет направил «Забияку» и подошедшие к тому времени миноносцы «Победитель», «Меткий» и «Деятельный» вверх по Неве, чтобы оказать войскам поддержку огнем корабельных орудий. Миноносцы прошли мосты и бросили якоря в районе Рыбацкого.

Однако первый же обстрел Царского Села показал, что вести огонь по берегу, не имея там корректировочных постов, трудно, можно обстрелять своих. Тем более что разобраться, где свои, а где чужие, еще труднее – линия фронта все время перемещалась.

Колчанов решил отправить на берег Шумова и сигнальщика Демина: если не удастся связаться по радио, Демин будет поддерживать визуальную связь.

– Хорошо, если бы вы обосновались при каком‑нибудь штабе. Но где он стоит, этот штаб?

– Все штабы поддерживают связь с Военнореволюционным комитетом, – подсказал Зайкин. – Так что – лучше пойти в Смольный, там подскажут, что делать дальше. Ты, Шумов, найди Подвойского, он все знает.

Шумов и Демин отправились в Смольный.

Добрались они туда уже к вечеру. Возле Смольного – толкотня, беготня. Дежурят броневики, самокатчики, группы красногвардейцев, солдат и матросов.

Часовой, аккуратный, подтянутый солдат, загородил винтовкой дверь, потребовал пропуск.

– Да откуда же он у нас? – разгорячился Демин. – Нам надо быстрее на фронт, а ты тут волынку развел.

–‘ Без пропуска все равно не пущу, – уперся часовой. – И не упрашивай.

– Нам же к товарищу Подвойскому. Мы с кораблей, вашим надо помочь, а куда стрелять не знаем, – старался как можно спокойнее объяснить Шумов.

Солдат выслушал его и раздобрился:

– Ладно, идите так. Только попадет мне из– за вас.

Они долго ходили по лестницам и коридорам огромного здания, пока нашли комнату, где помещался Военно – революционный комитет. Председателя комитета Подвойского Гордей не знал, хотя много слышал о нем. Выслушав Гордея, Подвойский сказал:

– Очень хорошо, что пришли, наши уже заняли Царское. Вот туда и отправляйтесь, найдете там Дыбенко. Он с отрядом моряков из Гельсингфорса прибыл.

Они уже собрались уходить, но Шумов вспомнил, что пропуска у них нет, попросил Подвойского его выписать и попутно замолвил слово за часового:

– Вы уж его не ругайте, он долго нас не пускал, едва уговорили.

– Хорошо, – согласился Подвойский, протягивая пропуск. – Хотя и следовало бы поругать. Дисциплина и порядок должны быть. И у вас, на кораблях, особенно его необходимо поддерживать.

– У нас полный порядок! – заверил Демин.

– Постойте‑ка, – остановил Подвойский собравшихся уходить матросов. – Тут у меня только что был от Дыбенки связной, кажется, у него даже автомобиль есть. Поищите его у входа. Фамилия этого товарища, кажется, Третьяков.

– Маленький такой, и папаха рваная? – обрадовался Гордей, вспомнив ершистого солдатика в Зимнем.

– Верно, маленький. А вот насчет папахи я что‑то не заметил. Вполне возможно.

– Знаю я его. Разрешите идти?

Шумов и Демин выскочили в смежную комнату и чуть не столкнулись с Лениным. Он тоже шел к Подвойскому и посторонился, пропуская матро сов. Демин прошел мимо Ленина, не обратив на него внимания, а Шумов остановился, козырнул:

– Здравствуйте, товарищ Ленин.

– Здравствуйте, товарищ, – ответил Ленин и уже взялся за ручку двери, но обернулся и, склонив голову набок, прищурившись, посмотрел на Гордея. С тех пор как Гордей видел его в первый раз, Ленин изменился: по обе стороны носа проползли, огибая губы, две заботливые складки, кожа на лице будто увяла, но взгляд глубоко посаженных глаз повострел, хотя и не лишился любопытства. – По – моему, мы с вами уже где‑то встречались?

Гордей опять вытянулся, хотел представиться, но Ленин энергичным жестом остановил его:

– Подождите, я сам вспомню… Вы ездили агитировать на Урал?

– Так точно!

– И фамилия ваша Шумов? Да, Шумов! – уже вполне утвердительно воскликнул Ленин, рубанув, как шашкой, рукой.

– Верно! – обрадовался Гордей.

– Ну так как вы тогда съездили?

– Не очень удачно. Владимир Ильич. Подстрелили меня там, более месяца провалялся, – повинился за свою оплошность Гордей.

– И серьезно ранили? – озабоченно спросил Ленин, вглядываясь в лицо Гордея.

– В плечо угодили. А ничего – зажило. Сейчас вот опять на фронт, в Царское Село, артиллерией надо помочь нашим.

– Да, артиллерии у нас маловато, – задумчиво сказал Ленин. – Очень мало! Но Керенский все‑таки отступил в Гатчину.

– Мы его и оттуда выбьем! – пообещал Гордей.

–| Надо выбить, товарищ Шумов. Надо! Ну что же, выбивайте! – сказал Ленин и, думая уже о другом, отрёченно глянул на Гордея, протянул руку.

Гордей осторожно пожал ее. Ленин, как и тогда, удивленно посмотрел на его огромный кулачище, улыбнулся и открыл дверь.

Демин стоял посреди комнаты, вид у него был ошеломленный, – Пошли! – позвал Гордей.

Демин не двинулся с места.

– Это и вправду Ленин был?

– Он самый.

– А я не узнал. Вот беда‑то! Я ведь его чуть с ног не сшиб.

– А ты поосторожнее. Ну пойдем! – Гордей потянул Демина за рукав, – Нет, погоди! Как же так? Я же столько мечтал с ним встретиться, поговорить…

– А чего молчал? Да и не до нас ему сейчас. И нам спешить надо.

Уже в коридоре Шумов и сам удивленно сказал:

– Память‑то у него какая! С тех пор через него, поди, тысячи людей прошли, а вот меня запомнил. Даже фамилию не забыл. Это надо же!

– На то он и Ленин! – убежденно произнес Демин.

Третьякова они чуть не упустили. Солдат важно восседал рядом с шофером, правда, папаха на нем была целая – то ли починил, то ли раздобыл другую. Автомобиль, чихая мотором, уже подъезжал к воротам, когда Гордей догнал его и ухватил Третьякова за рукав.

– Эй, постой‑ка!

Третьяков обернулся, узнал Гордея и тронул шофера за плечо. Тот притормозил, мотор громко чихнул и заглох.

– Ты в Царское? – спросил Шумов.

– Туда. А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Третьяков.

– Я, брат, все знаю, – сказал Гордей, забираясь на заднее сиденье. – Нам по пути. – И, видя, что солдат все еще сомневается, пояснил: – Мы от товарища Подвойского.

Демин уселся рядом с Шумовым, но теперь шофер никак не мог завести мотор.

– Ну‑ка крутни ты, – предложил он Шумову.

Гордей вылез из машины, взялся за рукоятку и начал крутить ее так споро, что шофер испуганно закричал:

– Постой, ты мне так весь мотор разворотишь! Эй, пехота, – обратился он к стоявшим у ворот солдатам, – ну‑ка подмогните!

Солдаты гурьбой подошли к автомобилю, недоверчиво оглядывая его.

– Что, не тянет железная кобыла? Или уросит?

– А ну навались! – командно подстегнул их с сиденья Демин.

Они вытолкали автомобиль за ворота, мотор кашлянул, и, опахнув солдат густым облаком коричневого дыма, автомобиль покатился вперед.

– Вот язва, сколько. же она карасину жрет! – отмахиваясь от дыма, ругнулся один из солдат и крикнул вдогонку: – Подпругу‑то подтяни!

– Подпру – уга! – презрительно и гордо сказал шофер, смахнув со лба на глаза закопченные очки.

2

Хотя в дороге мотор еще два раза останавливался, в Царское они приехали засветло. Потом долго разыскивали Дыбенко, пока им не подсказали, что видели его где‑то у Орловских ворот.

– Вовремя подоспели, – сказал Дыбенко. – Завтра двинем на Гатчину, а артиллерии кот наплакал. С кораблями можно связаться по радио, теперь у нас своя радиостанция есты

Демин отправился на радиостанцию договариваться о связи с эсминцами, а Гордей остался, чтобы узнать у Дыбенко о дяде.

– Он где‑то тут с отрядом гельсингфорсцев, прибывших поездом. Коновалов, – г– спросил Дыбенко у матроса с «России», – не видел Шумова?

– Днем видед, а сейчас не знаю – где.

– Придет, никуда не денется, – успокоил Дыбенко. – Где миноносцы?

– У Рыбацкого.

– Ну‑ка дайте карту, – попросил Дыбенко у сидевшего за столом матроса.

В это время за дверью послышался какой‑то шум, ругань, потом четверо матросов ввели казачьего офицера и двух казаков.

– Кто такие? – строжисто спросил Дыбенко, ни к кому из приведенных не обращаясь, а глядя в окно.

– Говорят, делегаты, – доложил один из матросов. – Самого главного требуют.

– Ну я главный.

– А не можете ли назвать свою фамилию? – спросил офицер.

– Дыбенко, председатель Центробалта.

– Вот вас нам и надо. – Офицер вышел чуть вперед. – Мы пришли, чтобы вступить с вами в официальные переговоры.

– Проходите, садитесь.

Когда все уселись, офицер заговорил увесисто:

– Если вы завтра начнете наступление, то казаки и юнкера окажут вам упорное сопротивление. Сил у нас достаточно. Кроме того, к утру ожидается еще батальон ударников.

– Что же вы предлагаете? – спросил Дыбенко, поочередно оглядывая прибывших.

– Мы не хотим зря проливать кровь. Давайте начнем переговоры. Пусть к нам приедет ваша делегация, выступит перед казаками на митинге и расскажет, что такое Советская власть, кто избран министрами.

– И что при этой власти будет с нами, – добавил один из казаков.

– Так давайте сейчас же и начнем переговоры, – предложил Дыбенко.

– Нет, надо, чтобы вы там перед всеми выступили, – настаивал все тот же казак. – Вам больше поверят. А то ведь нам говорят, что все вы тут – немецкие шпионы и пленных разрезаете на куски. А сначала будто бы глаза выкалываете.

– Вот брешут, сволочи! У вас же не выкололи? – спросил один из доставивших делегацию матросов.

– Да уж видим, какие вы есть шпионы, – согласился казак и вопросительно поглядел на офицера. – Только надо, чтобы все о вас правду узнали. И что такое Советская власть…

– Хорошо, я поеду с вами и выступлю на митинге, – согласился Дыбенко.

Матросы загалдели:

– Может, это ловушка?

– Одного тебя не пустим.

– В Смольный бы надо сообщить. Да охрану дать побольше. Взвод хотя бы.

– Кто же нас со взводом пустит? – с усмешкой спросил Дыбенко. – Они‑то вот без охраны пришли, не испугались, хотя им про нас вот каких страстей наговорили.

– Так то мы, а то они! – не уступали матросы. – Они‑то другой породы.

– Казаки вас не обидят, – заверил офицер.

Все‑таки матросы настояли, чтобы Дыбенко взял с собой кого‑нибудь из них.

– Ну ладно, – согласился Дыбенко. – Вот Шумова и возьму, парень от тертый и уже стреляный. Вдвоем нам будет сподручнее.

Было около часу ночи. Автомобиль, на котором приехали Шумов и Демин, куда‑то угнали, едва разыскали другой – санитарный. Когда Гордей влезал в него, кто‑то сунул ему в руку гранату:

– Возьми, может, пригодится.

Гордей положил гранату в карман бушлата.

Дорога была грязная, ухабистая, автомобиль еле полз, то и дело съезжая с колеи. Фары не включили, вокруг непроглядная темень. Вот от– куда‑то сбоку из темноты донесся окрик:

– Сто – ой!

Подъехали четверо казаков. Офицер вышел из автомобиля, стал – что‑то объяснять им. Один из казаков сунул голову внутрь автомобиля, зажег спичку. Пристально посмотрел на Дыбенко и Шумова:

– А энти зачем?

– Не твое дело, – отстранил его офицер и сказал шоферу: – Поехали!

Чем ближе они подъезжали к Гатчине, тем чаще их останавливали. Но – пропускали.

Казак побойчее объяснял:

– Промеж себя воевать нам не резон. Немец – другое дело. А своих зачем – убивать? Нас там избавителями зовут, а от кого избавлять‑то и кого? Ежели баре промеж себя чего не поделили, пусть и воюют, а нам с вами делить неча…

Офицер помалкивал, в темноте не было видно его лица, может, он и не соглашался с казаком, но не мешал ему говорить.

Часа через два автомобиль въехал в Гатчину и остановился на площади перед дворцом. Из ворот вышел дежурный офицер, оглядел сидевших в машине и спросил у Дыбенко:

– Кто такой?

– Я прибыл для переговоров с казаками.

– Вынужден вас арестовать. Сдайте оружие.

Гордей выхватил из‑за пояса револьвер, подскочил к офицеру. и, направив револьвер ему в грудь, предупредил:

– Только попробуй арестовать!

Из темноты появилось еще несколько казаков, они со всех сторон обступили автомобиль – похоже, дежурный взвод. Дыбенко спокойно заговорил, обращаясь не столько к офицерам, сколько к казакам:

– Оружие мое – револьвер. Его я не сдам. Если вы посылали делегацию для того, чтобы захватить нас как заложников, то этим вы не достигнете цели. Знайте, наш арест вам дорого обойдется.

К ним пробрался один из ехавших в автомобиле казаков.

– Они нас не трогали, – заявил казак, – их тоже нельзя трогать.

– Я обязан арестовать и доложить генералу Краснову, – более миролюбиво объяснил дежурный. – Что он прикажет, то и будет сделано, а я исполняю свои обязанности.

Но казаки уже оттеснили дежурного от Дыбенко и Шумова.

– Пусть большевики сами расскажут. Да не нам одним, а всем.

– Айда в казармы!

– Верно, в казармы, чего тут толковать?!

– Керенский здесь? – спросил Дыбенко у стоявшего рядом казака.

– Тут.

Подошел офицер, приезжавший с делегацией в Царское, предложил:

– Пойдемте в казармы.

– Хорошо, – согласился Дыбенко. – Но я требую, чтобы к Керенскому был поставлен надлежащий караул. В случае его побега – отвечаете вы.

Офицер отошел, чтобы распорядиться насчет караула, а Дыбенко и Шумов под охраной обступивших их казаков отправились в казармы.

3

В казарме полумрак был густо перемешан с запахами табачного дыма, пота, человеческих испарений и гулом голосов. Нестриженые, небритые, немытые лица желтыми пятнами проступали в неровном свете семилинейных керосиновых ламп. С верхних нар свешивались разномастные чубы.

Дыбенко говорил уже третий час подряд:

– …Керенский вместе с русской и иностранной буржуазией пытался сдать немцам Петроград, чтобы задушить революцию. Временное правительство, так же как и царское, не стремится к миру и не собирается прекратить братоубийственную войну, спасти от разорения страну и передать землю крестьянам, а продолжает начатую царем бойню, гонит на фронт все новые и новые десятки и сотни тысяч молодых солдат, не обеспечивая их ни вооружением, ни обмундированием, ни продовольствием. И наоборот, Советская власть ставит перед собой задачу: немедленно добиться справедливого мира для всех, прекращения войны, передачи земли крестьянам, установления контроля над производством, отмены смертной казни на фронте. Советским правительством, избранным на Всероссийском съезде Советов, по всем этим вопросам приняты и изданы декреты.

Дыбенко рассказывал о первых декретах Советской власти, а тем временем в казарму набивались офицеры и юнкера. Это не предвещало ничего хорошего, и Шумов с беспокойством вглядывался в лица казаков. «Как они себя поведут? Сумеет ли Дыбенко убедить их вот так, сразу?» Неожиданно среди офицеров заметил Павла Глазова, он выделялся морской формой. Форма была еще гардемаринская, но погоны уже офицерские. «Так вот куда он сбежал!»

– …Керенский снова пытается вас, казаков, превратить в жандармов и тем самым возбудить против вас, казаков, всеобщую народную ненависть и преследование…

– Станичники, не верьте им! Это предатели и изменники России, немецкие шпионы! Гнать их! – донеслись выкрики из угла, где скопились офицеры и юнкера.

Шумов удивлялся спокойствию председателя Центробалта. Вот Дыбенко повернулся к тому углу и стал терпеливо объяснять:

– Нет, не немецкие шпионы взяли власть в свои руки, а рабочие и крестьяне, солдаты и ма– Тросы, такие же, как вы, труженики – казаки. А то, что я моряк, пусть не смущает господ офицеров. Флот первый доказал свою преданность революции и готовность к защите страны в моонзундских боях, где в борьбе с превосходящим флотом немцев он дрался до последней капли крови. Флот же первым выступил и на защиту Советской власти.

– Это верно, – поддержал казак, приезжавший с делегацией. – У них там я много видел моряков и на сухопутье. Матросы – наши братья, неужто мы против них пойдем?

Однако и офицеры не унимались:

– Какие они вам братья? Они Россию немцам продали!

Дыбенко усмехнулся:

– То‑то мы разбогатели! Вот видите, что на мне? Это и есть весь мой капитал, да и тот казенный. Или вы думали, что я буржуй какой? Нет, я такой же крестьянин, как и вы, Черниговской губернии, землепашец. А вот Шумов с Урала. В подпасках был, должность как будто не аристократическая.

Казаки немного развеселились, но к единому решению еще не пришли. Видно было, что они побаиваются присутствующих тут офицеров: казак есть казак, для него золотые погоны – непререкаемая власть. Иногда Гордею казалось, что, стоит одному из офицеров подать команду, казаки послушно разойдутся или тут же растерзают и Дыбенко, и его.

Наверное, и Дыбенко чувствовал опасность, поэтому решил немного припугнуть казаков:

– На поддержку Советской власти с фронта идут войска. Полки двенадцатой армии на подходе…

Это подействовало, казаки загалдели. Оказывается, они уже слышали, что двенадцатая армия поддерживает большевиков.

Шел восьмой час утра, надо было спешить, а то вот – вот подойдет батальон ударников, и неизвестно, как все повернется тогда. И Дыбенко сказал:

– Давайте решайте, с кем вы. Или вы согласны прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского, или…

Договаривать не было нужды, казаки догадывались, что означало это «или». И после недолгих споров согласились арестовать Керенского.

– Однако у нас есть казачий комитет, надо, чтобы и он решил. Тогда вроде бы по закону выйдет.

Все двинулись к дворцу. Утро выдалось погожее, дворец был весь залит солнцем, первые лучи его упали и на площадь, затерялись в толпе. Площадь постепенно заполнялась казаками. Все ждали, когда соберется казачий комитет. А пока настроение у казаков было шаткое.

– Может, нам самим сейчас и арестовать Керенского? – предложил Дыбенко Гордей. – Тогда казаки сразу сдадутся.

– Как же мы арестуем его вдвоем? Потерпи немного, казаки сами его арестуют. А пока выясни, где он находится.

Выяснять, где Керенский, пришлось недолго. Тот самый офицер, который приезжал с делегацией, указал на дверь:

– Вон видите, из той двери выглядывают? Это адъютант верховного главнокомандующего. Там и сам Керенский.

Оказывается, бывший министр – председатель Временного правительства расположился в комна те, соседней с той, где собирался сейчас на заседание казачий комитет.

Когда собрались все члены комитета, выяснилось, что он состоит целиком из офицеров и юнкеров. Ждать от такого комитета благоприятного решения не стоило. Дыбенко даже не стал тут разговаривать, а опять вышел на площадь и обратился к казакам:

– Где же казаки в вашем комитете? Там одни офицеры, вот и выходит, что комитет‑то не казачий, а офицерский.

– А ведь и верно, не наш комитет! – недоуменно сказал стоявший в первом ряду пожилой казак. – Как же это выходит?

– Надо выбрать новый, из казаков! – предложил другой.

Предложение это казаки дружно поддержали, стали называть фамилии своих представителей в комитет. Голосовать не стали: просто выкрикивали фамилию казака, и тот шел в зал заседания.

Однако и новый комитет пришлось долго уговаривать, чтобы он дал согласие на арест Керенского.

– Да поймите же вы, что тянуть дальше нельзя, – убеждал Дыбенко. – Если мы не договоримся сейчас, наши начнут наступление на Гатчину. Они, наверное, думают, что вы нас арестовали. Мы были отпущены до определенного времени…

А время уже перевалило за полдень, и Дыбенко поставил вопрос на голосование. Но не успели делегаты проголосовать, как в зал влетел дежурный офицер и, не скрывая своей радости, зачитал телеграмму:

– «Из Луги вышли 12 эшелонов ударников. К вечеру прибудут в Гатчину. Савинков».

– Как же теперь‑то быть? – растерянно спросил один из казаков:

– А вот и решайте, кому голову подставлять, – злорадно, сказал офицер и вышел.

– Как тут решишь? – обратился казак к Дыбенко. – С вами Столкуешься, тех вон сколько прет сюда. Они небось по головке нас не погладят…

Заволновались и остальные:

– Нам теперь с вами вроде бы не с руки.

– Но ведь если мы сейчас с вами не договоримся, наши немедленно начнут наступление и до подхода ударников мы вас разобьем, – предупредил Дыбенко.

– Да, куды ни кинь, везде клин.

4

Бывший министр – председатель Временного правительства и верховный главнокомандующий Керенский в то утро проснулся поздно, около десяти часов. Возможно, он проспал бы и дольше, если бы его не разбудил шум, доносившийся из соседнего зала. Вероятно, генерал Краснов опять собирает своих офицеров. «Мог бы собрать где‑нибудь в другом месте», – с раздражением подумал Керенский и позвал адъютанта.

Тот пришел сразу же, обычно невозмутимое лицо его на этот раз было взволновано.

– Что там за шум?

– Казачий комитет заседает.

Керенский поморщился:

– Этого еще не хватало! По какому поводу?

– Делегация от большевиков приехала, двое матросов.

– Что им нужно?

Адъютант нерешительно помялся, но все‑таки доложил:

– Требуют, чтобы казаки арестовали вас и выдали большевикам.

– Однако! Ну и что же казаки?

– Пока ничего не решили. Но, похоже, согласятся.

– От Савинкова сведений нет?

– Пока никаких.

– Медлит Савинков. Пусть запросят еще раз. Да узнайте, что там решает этот комитет и что за матросы сюда прибыли.

Адъютант вернулся быстро, Керенский еще не успел одеться.

– Распоряжение насчет Савинкова передал. Комитет выбирают новый. Этот почему‑то забраковали. Приехал от большевиков матрос Дыбенко, а фамилию другого не узнал.

– Дыбенко? – встревожился Керенский.

– Так точно.

– Позовите сюда генерала Краснова, да поскорее.

Адъютант, звякнув шпорами, ушел, а Керенский торопливо закончил туалет и подошел к окну. Оно выходило в двор, в противоположную от площади сторону, но и сюда доносился многотысячный гул голосов. «Сброд, а не войско!» – сердито подумал верховный главнокомандующий.

Вошел командующий третьим казачьим корпусом генерал Краснов – высокий, подтянутый, красивый, едва начинающий седеть. Глаза спокойные, как будто ничего не происходит. Это спокойствие окончательно вывело КеренскогЬ из себя. Чтобы скрыть раздражение, он опять отвернулся к окну.

– Звали, Александр Федорович? – раздался за спиной голос Краснова, тоже спокойный, даже наигранно мелодичный.

Керенский круто повернулся:

– Генерал, вы меня предали!

Краснов удивленно вскинул брови:

– То есть?

– Ваши казаки хотят арестовать меня и выдать матросам. Вы об этом знаете? – Керенский забросил руки за спину и заходил по комнате.

– Да.

– Почему же не предупредили меня и не принимаете никаких мер?

– Боюсь, что уже поздно принимать какие– либо меры. Сочувствия к вам нет. – В глазах генерала мелькнула едва заметная усмешка.

– А офицеры?

– Офицеры тоже недовольны вами. Я бы даже сказал: особенно недовольны.

– Что же мне делать? – уже не наигранно, как обычно, а с отчаянием воскликнул Керенский.

Краснов только пожал плечами. Керенский опять подошел к окну, прислушался. И вдруг прямые плечи его опустились, коротко стриженная голова поникл» а.

– Придется ^-покончить с собой, – тихо сказал он.

Краснов и на этот раз промолчал. Керенский же надеялся, что при этом заявлении генерал начнет отговаривать его. Собственно, только для этого и сказал Керенский о намерении покончить с собой, на самом деле у него такого желания не было. Наверное, Краснов догадался об этом и потому никак не реагировал, молчал, может, опять усмехнулся в спину.

Керенский резко повернулся к генералу:

– Вы можете сказать, что мне делать?

– Могу только подать добрый совет. Слушать его или нет – ваше дело, – спокойно, даже, пожалуй, смиренно сказал Краснов.

– Говорите.

– Вам надо поехать сейчас в Петроград с белым флагом и явиться в Революционный комитет. Там вы, как глава правительства, можете начать переговоры.

Керенский нервно забегал по комнате. Может быть, так ему легче думалось. Его высокий лоб прорезали морщины, холодные глаза сузились, на скулах зашевелились желваки. Наконец он остановился перед Красновым и устало сказал:

– Хорошо, генерал. Я именно так и сделаю.

И опять заходил по комнате, теперь уже медленно, низко опустив голову.

– Я дам вам охрану и попрошу, чтобы с вами отправился один матрос – из тех, что приехали. Другого оставлю как заложника.

Керенский остановился, вскинул голову и воскликнул:

– Только не матрос! Вы знаете, кто он?

– Нет.

– Это Дыбенко.

– Я не знаю, кто такой Дыбенко.

– Председатель Центробалта. Это – мой враг.

Краснов равнодушно сказал:

– Раз ведете большую игру…

Керенский не дал ему договорить, прервал:

– Я уеду ночью.

– Почему? – спросил Краснов. – Это будет похоже на бегство. Разумнее поехать спокойно и открыто, чтобы все видели.

Вошел адъютант, доложил:

– Получена телеграмма от Савинкова. Двенадцать эшелонов ударников прибудут к вечеру.

– Поздно! – воскликнул Керенский.

– Можно еще потянуть время, – задумчиво сказал Краснов и отдал адъютанту распоряжение: – Пусть эту телеграмму зачитают новому казачьему комитету. Посмотрим, как поведут себя комитетчики при этом известии.

5

А комитет все еще колебался. Но теперь Дыбенко и не торопил казаков, теперь ему самому было выгодно потянуть время. Ударники прибудут только к вечеру, а наш Финляндский полк и отряд моряков должны вот – вот начать наступление. Казаки вряд ли сейчас будут сопротивляться, и до прихода эшелонов с ударниками Гатчина будет взята.

Однако долго тянуть нельзя. Надо успеть как следует подготовиться к встрече ударников, их как‑никак двенадцать эшелонов.

– Ну так что, придем мы к какому‑нибудь решению? – спросил Дыбенко у новых членов казачьего комитета.

Казаки скребли затылки, чесали грязными пальцами бороды:

– Надо бы, верно, решить, как будем.

Наконец один предложил:

– Давайте так уговоримся: мы с вами воевать больше не будем, а вы за это пропустите нас домой, на Дон и Кубань.

Предложение понравилось всем, но опять возникли сомнения:

– А как отпустят? Если с оружием – одно, а без оружия нам нельзя, дорога длинная.

– Нет, оружие мы не сдадим.

– Хорошо, оружие мы вам оставим, – согласился Дыбенко.

Тут же составили договор. Подписали его Дыбенко и от имени комитета шесть казаков, оказавшихся грамотными.

– Теперь о Керенском, – напомнил Дыбенко.

– Да берите вы его, нам не жалко, – сразу согласились казаки.

– Ставлю вопрос на голосование.

За арест Керенского проголосовали единогласно.

– Теперь надо его арестовать и привести сюда. Кто пойдет?

И опять заминка. Никто из казаков не хотел добровольно ввязываться в арест верховного главнокомандующего.

– Кто знает, куда жизнь повернется. Вам он надобен, вот вы его и арестуйте. А нам встревать в это дело неохота.

– Но ведь постановление о его аресте вынес ваш казачий комитет. Вы и должны арестовать Керенского, тогда все будет законно.

– Так‑то оно так, а все же… – Казаки опять чесали затылки и бороды.

Наконец после долгих препирательств отрядили за Керенским четверых казаков. Они нехотя отправились в соседний зал. Однако вскоре вернулись:

– Керенский удрал!

Все вскочили, зашумели.

– Как удрал?

– Через подземный ход. Переоделся матросом. А на том конце его автомобиль ждал.

Гордей в это время искал Павла Глазова. На площади гудела толпа. Казаки уже знали о бегстве Керенского, слышались возмущенные выкри ки. Кто‑то доказывал, что Керенский не убежал, а выехал навстречу подходящим эшелонам с ударниками.

«Вот лопухи, упустили! – досадовал Гордей, забыв о Глазове. – Все Временное правительство арестовали, а главного‑то и упустили!»

Это было особенно обидно.

«Не надо было мне уходить искать этого Павла Глазова…»

– Наверное, он долго еще терзался бы, но вышел Дыбенко, весело спросил:

– Ну, что приуныл?

– Так ведь упустили Керенского‑то!

– Пусть бежит, черт с ним! Его бегство есть его политическая смерть.

– Все же…

– Далеко не уйдет. Вот казаки такую телеграмму заготовили. – Дыбенко протянул Шумову бумагу.

«Всем, всем. Керенский позорно бежал, предательски бросил нас на произвол судьбы. Каждый, кто встретит его, где бы он ни появился, должен его арестовать как труса и предателя.

Казачий совет 3–го корпуса».

Едва они пошли в зал, где еще заседал казачий комитет, как появился дежурный офицер. Теперь он был куда покладистее:

– Там с заставы верховой прискакал, говорит, что матросский отряд подходит. Что делать?

– Пусть пропустят, – сказал Дыбенко.

Дежурный вопросительно посмотрел на пожилого казака, избранного председателем комитета.

– Пущай идут, – согласился тот.

Вскоре в Гатчину вступили Финляндский полк и отряд моряков. Только теперь Гордей увидел дядю Петра и окликнул его.