Текст книги "Крутая волна"

Автор книги: Виктор Устьянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Вряд ли где‑либо в Европе возможно такое бездарное правительство.

– Вот как? – удивился Дыбенко. – А я полагал…

– Заблуждаетесь. Разумеется, я говорю с вами доверительно.

– На этот счет можете быть совершенно спокойны, – усмехнулся Павел. – Я вполне разделяю ваше мнение о бездарности Временного правительства.

Однако Вердеревский не захотел далее продолжать эту рискованную тему и перевел разговор в более отвлеченное русло:

– Откровенно говоря, меня удивляет ваше упорство во взглядах. Мне кажется, что за последнее время многие интеллигенты отошли от примитивного мужицкого социализма.

– А я ведь мужик и есть. Хлебороб, уроженец Черниговской губернии.

– Вот как? А я полагал, что вы из интеллигентов.

– А что касается интеллигентов, то они, возможно, и отходят от социализма. Видите ли, интеллигента вСе‑таки пугает возможность завоевания власти рабочим классом. Вот он и идет на примирение с буржуазией.

– Ну а как же вы представляете правительство без образованных людей? Ведь это не прогресс, а возвращение в каменный век, к варварству. Интеллигент необходим как двигатель прогресса.

– Рабочий класс вырастит свою интеллигенцию.

– Допустим. Но как же он будет управлять государством на первых порах? Неужели вы всерьез думаете, что сегодняшние маляры и прачки

завтра смогут управлять Россией?

– Уверен.

Вердеревский собрался что‑то возразить, но в это время дежурный офицер доложил, что на проводе начальник Морского генерального штаба Капнист.

– Пройдете со мной в рубку? – спросил у Дыбенко адмирал.

– Зачем? Вы ведь человек интеллигентный, Я зайду к вам минут через десять.

В каюте судового комитета собрались все его члены. Дыбенко пожурил их за беспечность и посоветовал немедленно перенести все ящики с патронами в каюту комитета и поставить надежную охрану.

– Выставьте также надежных людей у всех наиболее важных механизмов, особенно в машинном и котельном отделениях.

Члены комитета тут же распределили, кто за что отвечает, и разошлись по местам.

Когда Дыбенко вернулся к Вердеревскому, тот протянул ему запись разговора с Капнистом, Дыбенко внимательно прочитал ее.

– Как видите, правительство на все взирает спокойно, – сказал командующий. – Тут так и сказано: «Со стороны правительства и Исполнительного комитета с. р. и с. д. систематического противодействия силой нет».

– А не систематического?

– Что вы имеете в виду?

– У меня есть сведения, что в кронштадтцев стреляли.

– Они тоже стреляли.

– Тут важно, кто начал первый.

Вердеревский внимательно посмотрел на Дыбенко и согласился:

– Возможно.

Захватив запись разговора с Капнистом, Павел вернулся на «Полярную звезду» и попросил Шумова размножить запись на машинке и разослать всем судовым комитетам и морским частям. Для обсуждения сложившейся обстановки на семнадцать часов пригласили на «Полярную звезду» всех членов судовых комитетов.

Гордей пришел пораньше, чтобы повидать дядю, но того на яхте не оказалось; он появился перед самым началом заседания вместе с делегацией крейсера «Россия». Дыбенко позвал Петра в президиум, и тот сел между Измайловым и унтер – офицером с миноносца «Стройный» Шень– биным.

Информация о положении в Петрограде заняла минуты три – четыре. Все члены комитетов уже ознакомились с записью разговора командующего с начальником Морского генерального штаба и сейчас с мест кричали:

– Все ясно, надо поддержать кронштадтцев.

– Это провокация!

– Наших бьют, а мы смотреть будем?

– Товарищи, прошу выступать организованно.

– Там революцию раздирают, а мы тут митингуем!

Галдели долго, особенно рьяно настаивали на выступлении делегаты «Петропавловска». Однако, и их удалось убедить, что выступление сейчас было бы только на руку контрреволюции.

– Нам надо действовать организованно и осмотрительно, – говорил Дыбенко. – Главное, внимательно следить за развитием событий. Необходимо усилить контроль за всеми средствами связи и за штабом флота. Предлагаю для этого избрать из состава Центробалта секретную секцию. Эта секция должна контролировать всю оперативную деятельность флота, секретную и шифрованную переписку, все средства связи – радио, телеграф, телефон.

Предложение Дыбенко приняли. В секретную комиссию избрали Ховрина, Штарева и Шеньби– на. Тут же предложили всем троим немедленно занять радиотелеграфную рубку «Кречета», установить дежурство в береговой канцелярии штаба флота и на аппаратах службы связи.

Когда обсуждали резолюцию о недоверии к командному составу, – неожиданно выступил дивизионный врач Сивков:

– Многие офицеры являются членами партии социалистов – революционеров, социалистов – демокра– тов и других революционных партий. Недоверие может отпугнуть их.

– Тем лучше для революции, – заметил кто‑то.

– Но офицерский состав нужен, чтобы управлять кораблями.

– Офицеры на девяносто девять процентов настроены контрреволюционно, – сказал Петр Шумов.

Гордею захотелось поддержать дядю, он встал и предложил:

– Надо арестовать всех офицеров и – баста!

– Кто это? – спросил Дыбенко у Петра.

– Племянник мой с «Забияки».

– Ишь ты какой забияка! – улыбнулся Дыбенко. – Ну‑ка успокой своего племянничка.

И Петр вынужден был встать и долго доказывать, что арест офицеров был бы сейчас преждевременным и сыграл бы только на руку контрреволюции.

Гордей и сам уже пожалел, что поторопился и высказал необдуманное предложение, но на дядю вее‑таки обиделся: «Мог бы и не срамить меня перед всеми‑то!»

3

В 19 часов 15 минут в адрес командующего флотом была передана шифровка помощника морского министра Дудорова. Ховрин потребовал тут же расшифровать ее.

«С. СЕКРЕТНО. КОМФЛОТУ ВЕРДЕРЕВ– СКОМУ. Временное правительство по соглашению с Исполнительным комитетом приказывает немедленно прислать «Победитель», «Забияку», «Гром», «Орфей» в Петроград, где им войти в Неву. Идти полным ходом. Посылку пока держать в секрете. Если кто из миноносцев не может быстро выйти, не задерживайте других. Начальнику дивизиона по приходе явиться ко мне. Временно возлагает…»

Далее следовал пропуск, конец фразы не удалось расшифровать, но смысл ее был ясен.

«…и если потребуется противодействие прибывающим кронштадтцам. Если, по вашим соображениям, указанные миноносцы прислать невозможно совершенно, замените их другим дивизионом, наиболее надежным.

№ 2294. ДУДОРОВ».

Когда Ховрин и Штарев вместе с шифровальщиком вошли в каюту командующего флотом, там кроме самого Вердеревского находилось еще несколько штабных офицеров. Кажется, они о чем‑то совещались, и Вердеревский, недовольный тем, что их прервали, раздраженно спросил:

– Что там еще?

Ховрин молча протянул шифровку. Командующий быстро пробежал ее глазами и бросил на стол:

– Что они там, совсем одурели? – И, обращаясь уже к штабным офицерам, добавил: – Вот, извольте: приказывают послать в Неву миноносцы типа «Новик». И категорически требуют задержать другие корабли от выхода в Кронштадт, вплоть до их потопления.

– Насчет потопления тут ничего не говорится, – сказал Штарев.

– Зато вот тут говорится. – Вердеревский подвинул на край стола другую телеграмму:

«Временное правительство по соглашению с Исполнительным Комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов приказало принять меры к тому, чтобы ни один корабль без вашего на то приказания не мог идти в Кронштадт. Предлагаю не останавливаться даже перед потоплением такого корабля подводной лодкой, для чего полагаю необходимым подводным лодкам занять заблаговременную позицию.

№ 2295. ДУДОРОВ».

Командующий спросил Ховрина:

– Вам понятно, для чего это?

– Как не понять? Все ясно как божий день: «новики» нужны Дудорову, чтобы отогнать корабли кронштадтцев, а больших наших кораблей он боится, потому что они не дадут это сделать.

– Ну, допустим, – Вердеревский посмотрел на Ховрина заинтересовано. – Как бы вы поступили на моем месте.

– Отказался бы выполнить это распоряжение, – ответил Ховрин. И добавил: – Хотя бы потому, что вы просто не сможете его выполнить, Без решения Центробалта ни один корабль из Гельсингфорса не выйдет.

Ховрин заметил, что при этих словах лица штабных офицеров вытянулись. Заметил это и командующий и усмехнулся.

– Думаю, что эти телеграммы надо огласить на всех кораблях, – продолжал Ховрин. – Вместе с текстом вашей телеграммы об отказе выполнить распоряжение Дудорова.

– Может, вы еще и текст продиктуете? – злобно спросил один из штабистов.

– Извольте, – невозмутимо сказал Ховрин. – И если угодно, запишите: «Посылка миноносцев в Неву в настоящий момент есть акт политический. Все политические решения могут мной приниматься лишь с согласия с Центральным комитетом Балтийского флота». Точка и подпись.

Разумеется, текста никто не записывал. Офицеры демонстративно отвернулись к иллюминаторам, лишь Вердеревский внимательно смотрел то на Ховрина, то на Штарева. Поощренный этим вниманием командующего, Штарев предложил:

– Сейчас на «Полярной звезде» как раз заседание идет, вот там и надо охласить.

– Ну что же, идемте оглашать, – тяжело поднялся с кресла Вердеревский и, не глядя на ошеломленных штабных офицеров, вышел из каюты.

Появление на заседании ЦК. БФ командующего флотом сразу насторожило, делегатов. Очередной оратор, так и не закончив речь, сел. Установилась мертвая тишина. Ховрин что‑то шепнул Дыбенко, и тот сразу предоставил слово Вердеревскому.

Тишина лопнула как взрыв, едва командующий «зачитал тексты шифровок Дудорова. С мест послышались возмущенные крики:

– Предательство!

– Арестовать Дудорова!

– Всех их надо арестовать!

Стихли только тогда, когда кто‑то из угла громко спросил:

– А какой ваш ответ будет?

Вердеревский посмотрел сначала в угол, откуда донесся выкрик, потом обвел взглядом притихшие ряды делегатов и зачитал текст своей ответной телеграммы.

Он почти полностью совпадал с тем, что продиктовал Ховрин,

4

Весть об отказе командующего выполнить приказ правительства долетела до кают – компании «Кречета» раньше, чем туда вернулся сам адмирал. Выпроводив вестовых, офицеры бурно обсуждали эту ошеломительную новость. Образовались два резко противоположных мнения. Одни утверждали, что командующий, действуя в согласии с выборными флотскими организациями, совершил демократический акт. Большинство же обвиняло командующего в предательстве и требовало отстранения его от должности и отдачи под суд.

Сам же Вердеревский, вернувшись на «Кречет», приказал срочно вйзвать начальнинка штаба Зеленого, начальника первой бригады крейсеров Пилкина, командира бригады линкоров Развозова, начальника минной дивизии Бахирева и комиссара Временного правительства Онипко. В ожидании, пока они соберутся, командующий предавался самым грустным размышлениям.

«Эти идиоты в Генморштабе совершенно не представляют обстановки здесь, в Гельсингфорсе, Я не мог бы выполнить их распоряжения, потому что у меня уже нет власти – она в руках Центробалта».

Он вспомнил разговор с Дыбенко, потом разговор с Ховриным. «Теперь штабные кумушки на все лады будут напевать о том, что командующий пляшет под дудку Центробалта».

Может, и в самом деле нашелся бы другой выход? «Выход, выход…» – слово прилипло как репей.

«Выхода миноносцев в Петроград не допустили бы и судовые комитеты. Если бы даже миноносцы попытались выйти, им помешали другие корабли, просто расстреляли бы.

Почему Дудоров так уверен в надежности команд миноносцев? «Забияка» и «Орфей» отличаются явно большевистским настроением. А «Уссури– ец»? Не случайно же сейчас на заседании Центробалта предложили послать в Петроград линкор «Республика» и эсминец «Уссуриец». Едва удалось уговорить, чтобы не посылали. «Победитель» и «Гром» тоже не внушают доверия, к тому же оба находятся на боевых позициях в Рижском заливе. Мне просто не дали бы их вызвать, потому что связь контролируется большевиками.

В сущности, положение мое совершенно беспомощно…»

Вскоре собрались все приглашенные командиры, кроме комиссара Временного правительства Онип– ко. Выяснилось, что он арестован по распоряжению Центробалта.

Вердеревский зачитал оба текста телеграмм. Собственно, нужды в этом не было, содержание их теперь знали все. Вердеревский ожидал, что его ответ Дудорову вызовет недоверие старших офицеров. Но они единодушно согласились с его решением, Они отлично понимали, что ни у коман – дующего, ни у них самих власти уже фактически нет – она перешла к Центробалту.

Как раз к концу совещания принесли последние решения Центробалта:

1) требовать передачи всей власти в руки ВЦИКа и ликвидации коалиции с буржуазией;

2) просить ВЦИК. содействовать в аресте помощника морского министра Дудорова, для чего отправить делегацию в Петроград на эсминце «Орфей»;

3) устранить Онипко с должности комиссара Балтийского флота.

– Кто входит в делегацию? – спросил Вердеревский офицера, доставившего резолюции.

– Члены Центробалта и представители флотских комитетов, всего шестьдесят восемь человек.

«Ну что ж, баба с возу – кобыле легче», – подумал командующий.

5

«Орфей» вошел в Неву в середине дня 5 июля. Чуть позднее на «Гремящем» прибыли остальные делегаты во главе с Дыбенко. Английская набережная, где намеревались пришвартоваться, была занята, у причалов на Васильевском острове стояли корабли кронштадтцев. Пришлось стать на якорь в Неве.

Все мосты на Неве были разведены, и это встревожило Дыбенко.

– Надо срочно выяснить, что делается в городе. У тебя, Шумов, тут связи есть, отправляйся и выясняй. Потом свяжешься с кронштадцами. Так что тебе лучше сразу на Васильевский. А мы отправимся на заседание ВЦИКа и Исполкома Всероссийского съезда крестьянских депутатов, По требуем объяснения по поводу телеграмм Дудо– рова. Лоос останется здесь для координации и. связи с Гельсингфорсом.

Пётр Шумов на шлюпке переправился на Васильевский остров и сразу пошел к Михайле. Он, член Петроградского комитета, должен знать обстановку лучше других. Но Михайлы дома не оказалось. Варвара, сначала не узнавшая Петра, сердито проворчала:

– Не знаю, где его черт носит! Третьи сутки дома не показывается, а в городе вон что делается!

– А что именно делается? – спросил Петр.

Варвара теперь узнала его по голосу.

– Никак, Петро? Ну здравствуй! Давненько тебя не видела, даже не признала в темноте‑то. Проходи в комнату.

Когда вошли в комнату, плотно прикрыла дверь и тихо спросила:

– Ты откуда взялся?

– Из Гельсингфорса.

– Только вас еще тут не хватало! Кронштадтцы вон пришли, нашумели тут, а теперь расхлебывай. Я Михайлу‑то нынче не пустила домой.

– А где он?

– У Грачевых ночевал. А у меня ночью обыск был. Видишь?

Только теперь Петр заметил, что в комнате все перевернуто вверх дном, на полу валяются обрывки бумаг, все покрыто пухом. V

– Перину вот распороли, – сказала Варвара и заплакала, как будто именно перину ей и было более всего жаль. – Что же это делается? И при царе озорничали, и теперь то же самое. Где прав– да‑то? – И, как бы отвечая самой себе, сообщила: – Газету‑то «Правду», говорят, закрыли. Не вь! шла йынче. – й уже озабоченно сказала: – За домом‑то, поди, следят. Ты не задерживайся да выходи двором, через кухню.

Она вывела его к черному ходу, и Петр дворами вышел на набережную, недалеко от Морского корпуса. Народу на набережной было немного, только возле парохода «Утро» толпилась группа матросов. Среди них Петр неожиданно увидел Зимина.

– Вася!

Зимин оглянулся, что‑то сказал стоявшим около него матросам, те расступились, пропуская Петра. Поздоровались, обнялись.

– Каким ветром? Откуда? – спросил Зимин.

– Из Гельсингфорса. Вон видишь, «Орфей» и «Гремящий» стоят? На них и пришли. А ты?

– А мы вот уходим несолоно хлебавши. Кто железной дорогой вернулся, кто морем добирается, а многие еще в Петропавловке.

– Как?

– А вот так.

– Пойдем в сторонку, расскажи, что произошло.

Но стоявшие вокруг матросы потребовали:

– Расскажи лучше ты. Что там в Гельсингфорсе, почему нас не поддержали?

– Как это не поддержали? А вы знаете, что Дудоров требовал прислать сюда дивизион «новиков», чтобы разогнать вас?

– Вот сволочь! Ну а вы?

– А мы вот пришли, чтобы арестовать Дудорова.

– Глядите, как бы вас самих не заарестовали. Наши‑то вон в Петропавловке.

– Да что тут произошло? Расскажите толком. Ты, что ли, Василий, рассказывай.

Зимин отмахнулся:

– А, чего там… – Однако, помедлив, начал рассказывать: – Я теперь так понимаю, что всю эту кашу анархисты заварили. Еще второго лисла они прислали в Кронштадт делегацию, стали требовать, чтобы кронштадцы выступили против Временного правительства. У нашего Совета не было на этот счет никаких указаний. Запросили Петроград, а пока анархистам запретили вести агитацию. Но где там! Анархисты отправились в части, один из них в сухопутном манеже выступал, народу собралось много. А потом на площадях говорить начали. Баба у них там одна была речистая, язви ее! Фамилию вот забыл.

– Никифорова, – подсказал кто‑то.

– Вот – вот, Никифорова. «Неужели, – говорит, – вы, революционные моряки, не поддержите своих братьев пулеметчиков, уже выступивших против правительства?» Устыживать начала, вот наши и заерепенились. А тут еще приехала делегация из первого пулеметного полка, просят помочь. Вечером из Петрограда в Совет телефонограмма пришла об участии в мирной демонстрации 4 июля.

Вот мы и двинулись сюда. Всего нас тысяч десять набралось. Шли со знаменами, с музыкой. Подошли к Петропавловской крепости, напротив нее особняк стоит балерины одной, как ее?

– Кшесинской, – подсказали опять.

– Вот – вот. С балкона нам товарищ Ленин речь сказал. Болеет он, говорил недолго, но ясно. Там были еще Свердлов и Луначарский, – тоже нас приветствовали. После этого мы пошли на Марсово поле, на Садовую, на Невский, чтобы к Таврическому дворцу пройти – там митинг должен был состояться. Все шло тихо – мирно, пока мы не добрались до Литейного. А когда свернули туда, нас с крыш начали из пулеметов обстреливать. Ну и мы стали в этих пулеметчиков стрелять, согнали их с крыш, а пулеметы сбросили.

– Были жертвы?

– Нет, двоих или троих матросов только ранило. Дальше опять все тихо – мирно. Но на углу Пантелеймоновской нас опять из пулеметов обстреляли. Тут многих поранило. Ну, мы, конечно, разозлились, тоже стрелять начали.

А когда подошли к Таврическому, на нас напустился министр Чернов. Ты его знаеашь, он из эсеров, теперь министром земледелия во Временном правительстве. Кричал он на нас: мол, всех нас на фронт надо и политика не наше дело. Тут и митинг начался. Так, не митинг, а перепалка. Меньшевики все требовали подчиняться правительству. Мы бы и им хвоста накрутили, да тут Михаил Ребров сказал, что по решению Цека демонстрация закончилась, а митинг закрыт, всем надо разойтись по местам. Только минному и артиллерийскому отряду было приказано идти к дворцу этой… тьфу ты, опять забыл!

– Кшесинской.

– Вот – вот. Часть наших судов тут же ушла в Кронштадт, а мы вот остались. Теперь вот узнали, что наших минеров и артиллеристов загнали в крепость, надо им помочь, а как – не знаем.

– Пойдем туда, – предложил Шумов.

– Верно! – поддержали матросы. – Надо освобождать товарищей. Ребята, играй аврал!

– Тихо! – крикнул Петр. – Не надо авралить. Хватит, уже наавралили. Сколько вас тут? Сотня, две? А там войска – тысячи. Выручить вы никого не выручите, а шуму еще больше наделаете и сами в крепость угодите.

– Не слушайте его, ребята, он подосланный.

, – Трусит!

– Стойте – крикнул Петр. – Как член Центробалта я от имени Центрального комитета приказываю всем оставаться на местах. В крепость пойдем мы с Зиминым. Вдвоем.

До крепости пришлось добираться кружным путем, и только к вечеру они были там. Прошли туда беспрепятственно, стоявшие в два ряда юнкера пропускали моряков, потому что часть их еще несла караул у дворца Кшесинской – там грузили на машины партийные документы.

По крепостному двору кучками бродили матросы, многие сидели на земле и, прислонившись к стене, спали. Слева от ворот стояли человек пятьдесят, они мрачно слушали оратора в зеленом френче и кожаной фуражке. Петр с Василием направились было туда, но их окликнули:

– Зимин? Откуда?

К ним подошел высокий матрос с заросшим темным лицом и большими желтыми глазами.

– С Васильевского, – ответил Зимин, здороваясь с матросом. – Наш пароход там, «Утро».

– А нам сказали что вы все ушли в Кронштадт. Много вас осталось?

– Нет, человек двести. Да в Дерябинских казармах столько же. А что тут у вас делается?

– Да вот видишь, – матрос кивнул в сторону человека во френче, – уговаривают сдать оружие.

– А вы?

– А мы этих уговорщиков посылаем куда подальше. Сейчас и этого выставим. Эй! – крикнул он. – Гони его, ребята, к чертовой бабушке!

Матросы, слушавшие человека во френче, зашевелились, загудели, кто‑то пронзительно свистнул. Человек во френче что‑то еще говорил, но теперь его совсем не было слышно. Сдернув фуражку и зажав ее в кулаке, он размахивал ею, кричал что– то и медленно пятился к воротам.

– Ну‑ка, братец, собери большевиков, – попросил Шумов матроса.

– Мы тут и есть самые большевики.

– Большевики, да не все, – сказал Зимин. – Ты собери самых надежных.

Собралось человек двадцать. Узнав, что на «Орфее» и «Гремящем» прибыли гельсингфорсцы, они повеселели. Однако, когда Шумов сказал, что к крепости подтягиваются войска и на помощь рассчитывать не приходится, зашумели:

– Что же нам, сдавать оружие?

– Рано или поздно вас заставят его сдать, – сказал Шумов. – Давайте подумаем, кому его лучше сдать: юнкерам или своим, кронштадтцам. У меня есть такая мысль; пока крепость не оцепили со всех сторон, переправить оружие в Кронштадт.

Его поддержали. Только матрос с желтыми глазами еще возражал:

– Как же это без оружия? Нас тут тогда, как слепых котят, подавят.

Решили, что Зимин пойдет доставать катера, а Шумов тем временем подготовит все здесь, чтобы быстро и, главное, бесшумно погрузить оружие.

Только к полуночи Зимин подогнал катер «Павел». – Едва его загрузили, как в крепость явился член военной комиссии ВЦИКа Богданов. Вместе с ним вошла рота юнкеров для приемки оружия. Потом появились Либер и Войтинский – тоже члены военной комиссии. С Либером Шумову приходилось встречаться, сейчас они узнали друг друга.

– А вы как тут оказались? – спросил Либер.

– Да вот в гости к землякам приходил, Я ведь тоже бывший кронштадтец.

– Кажется, вы член Центробалта?

– Да.

– Вовремя пожаловали. – Либер чему‑то усмехнулся.

Смысл этой усмешки Петр оценил значительно позже, на другой день, когда вся делегация Центробалта была арестована. Он не успел разобрать точно, но, кажется, в предъявленном ему ордере на арест стояла и подпись Либера.

б

Его привезли в печально знаменитую тюрьму «Кресты» и бросили в одиночку. Он долго лежал неподвижно; прислушиваясь к боли во всем теле. Потом осторожно ощупал себя. Кажется, переломов нет, хотя юнкера и били прикладами. Сильно болит поясница – как бы не отбили почки.

Потом он надолго забылся не то в бреду, не то в тяжелом сне. Очнулся уже утром. Высоко, под самым потолком, синело за черной решеткой небо. Петр хотел дотянуться до решетки и не смог. В железной двери отодвинулся волчок, и кто‑то крикнул:

– Эй ты, лежи смирно!

– Послушайте, объясните…

Но задвижка уже закрыла круглое отверстие.

И потом дверь открывалась только три раза в сутки: утром, в обед и вечером, когда приносили еду. Она была каждый день одной и той же: Щи с вонючей капустой. От их запаха тошнило, и Петр за четыре дня только два раза съел эту бурду. И угодил в тюремный лазарет.

Длинное полуподвальное помещение лазарета было переполнено, койки стояли так тесно, что Петру пришлось перелезать через две из них, чтобы добраться до своей. К кислому запаху щей здесь примешивался запах давно не мытых тел, йода и еще каких‑то лекарств.

У окна, забранного частой решеткой, сидели четверо и играли в карты, в очко. Банковал чернявый и тощий человек с большим хищным носом и багровым шрамом на лбу, по прозвищу Хлюст. Карты были самодельные и, должно быть, крапленые, потому что Хлюст все время выигрывал. Вот он сгреб банк и спросилз

– Кто еще?

Желающих играть больше не нашлось.

– Может, новенький?

Все обернулись к Петру, а Хлюст встал, ловко перемахнул через несколько коек, сел у ног Петра.

– Деньги есть?

– А, иди ты…

Хлюст удивленно вскинул темные брови:

– Нет, вы послушайте, как он со мной разговаривает; Сеня, расскажи ему обо мне что‑нибудь веселенькое.

С соседней койки тяжело поднялся здоровенный детина с густо заросшим лицом и маленькими, круглыми, как у свиньи, глазками, воткнутыми глубоко в щетину.

– Колесо али лисапед? – деловито спросил он.

– И то и другое, – сказал Хлюст и встал, освобождая место.

Сенька рывком сдернул с Петра одеяло, отбросил его и нагнулся, чтобы поднять Петра. Но тот быстро подогнул ноги и ударил ими в грудь Сеньке. Верзила, не ожидавший такого удара, отлетел и упал навзничь на соседнюю койку. Хлюст склонился над ним и ласково спросил:

– Детка, тебя, кажется, обидели? Встань, мой мальчик.

Тот тяжело поднялся и, отстранив Хлюста, двинулся на Петра. Собрав последние силы, Петр вскочил. Но это были уже последние силы. Едва встав на ноги, он тут же рухнул, больно ударившись о спинку койки. Он не видел, как Сенька замахнулся на него своим огромным, тоже волосатым кулачищем, но Хлюст остановил его:

– Ша! Лежачего не трогай!

Сенька обиженно засопел, а Хлюст, подхватив Петра, уложил его в койку.

– Кажется, с этим парнем кто‑то уже побеседовал до нас. Водки!

Откуда‑то появилась бутылка, Хлюст встряхнул ее, зачем‑то поглядел на свет и сунул горлышко Петру в рот.

Петр очнулся и открыл глаза. Хлюст осторожно поставил бутылку на пол и спросил:

– Политический?

Петр ничего не ответил, но Хлюст и сам догадался.

– Юнкерки поработали? – Он задрал на Петре рубаху, увидел выколотый на груди якорь: – Матрос? Тогда понятно. Ваши кронштадские, говорят, тут какой‑то хай поднимали?

– Пить! – простонал Петр.

– Туз! – крикнул Хлюст.

От окна отделилась чья‑то тень, метнулась к двери. По цепочке быстро передали кружку с водой. Кто‑то уже подсунул руку под голову Петра, приподнял ее. Хлюст поднес к губам кружку. Стуча о нее зубами, Петр жадно глотал теплую воду. Выпив до дна, попросил:

– Еще!

Кружку опять по цепочке передали к двери. Выпив вторую, Петр тихо поблагодарил:

– Спасибо.

– Есть хочешь? – спросил Хлюст и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Колбасы, хлеба!

Откуда‑то появился хлеб, полколеса колбасы. Петр жадно вцепился в колбасу зубами.

На следующий день он уже мог вставать, но Хлюст предупредил:

– Не торопись, а то опять в одиночку бросят. А у нас тут житуха что надо.

И верно, почти весь лазарет был забит уголовниками, неизвестно откуда они доставали не только еду, но и деньги. А с деньгами даже в тюрьме можно жить. Один из санитаров пронес под бинтами яблоки, и Хлюст рапорядился половину из них отдать Петру. Такая заботливость главаря этой шайки была непонятна. Особенно огорчала она Сеньку, косо поглядывавшего на Петра и, должно быть, затаившего на него злобу.

Выяснилось все через два дня, когда Хлюст тихо спросил:

– Оружие достать можешь? У вас ведь оно есть.

– Есть, да не про вашу честь.

– Ха, ты думаешь, я прошу для мокрых дел? Запомни: Хлюст мокрыми делами не занимался и заниматься не будет Не такой он дурак, чтобы совать свою красивую голову в петлю. Мне наплевать на вашу революцию, но я хорошо, знаю, что, если вы отберете власть у Сани Керенского, вы тоже за мокрые дела будете вешать или ставить к стенке.

– Тогда зачем тебе оружие? – спросил Петр.

– Чтобы помогать вам.

– То есть?

– Слушай сюда внимательно. Я далек от политики, но кое‑что тоже успел намотать на свои извилины. Вы против буржуазии? Но прежде чем вы поставите буржуев к стенке, я хочу их слегка пощипать. Вот и выходит, что мы союзники.

– Забавно, – сказал Петр и расхохотался. Потом серьезно пояснил; – Нет, Хлюст, у нас с уголовщиной союза быть не может. Тебе легче будет столковаться с буржуями. Теперь они ничем не побрезгуют, чтобы задушить новую революцию.

Хлюст обиделся и весь день с Петром не разговаривал. Однако надежды раздобыть через него оружие, видимо, не терял и на другой день предложил;

– Если тебе что‑нибудь надо передать на волю, я могу устроить.

Петр отказываться от этой услуги не стал и написал оставшемуся в Центробалте Измайлову записку, в которой сообщил об аресте делегации.

В этот же день в лазарет неожиданно поместили Дыбенко. Учитывая свой горький опыт, Петр, предупредил Хлюста.

– Если кто‑нибудь хоть одним пальцем дотронется до этого человека, мы тебя расстреляем в тот самый день, когда ты выйдешь из тюрьмы. Или еще раньше. Понял?

– Ого! – изумился Хлюст. – Важная персона?

– Председатель Центробалта.

– Дыбенко? Знаю.

Хлюст тут же распорядился, чтобы для Павла освободили койку у окна. Дыбенко искренне удивился такому гостеприимству, но, когда Петр объяснил, в чем дело, долго смеялся.

Его позиция у окна, выходившего в тюремный двор, оказалась очень удобной. Они могли ви деть почти всех арестованных, когда тех выводили на прогулку. Среди них узнали многих гель– сингфорсцев, но поговорить с ними не было возможности: конвоиры не разрешали арестованным останавливаться и близко подходить к лазарету.

Поэтому Петр очень удивился, когда один из арестованных не спеша направился прямо к их окну. Заметил его и Павел:

– Смотри, этого я знаю, он из Кронштадстко– го Совета.

Арестованный остановился над окном, спокойно поздоровался.

– Давно сюда попал? – спросил Дыбенко.

– Сегодня.

– Что делается в Кронштадте, в Петрограде, в Центробалте?

Кронштадтец не успел ответить: солдат – конвоир грубо дернул его за рукав:

– А ну проходи, чего стал?

Но тут опять вмешался Хлюст. Он подошел к окну и крикнул солдату:

– Венька, не мешай людям беседовать. Посмотри лучше, чтобы фараоны не застукали.

И солдат неожиданно послушался, отвернулся от окна и стал покрикивать на ходивших по двору арестантов. Кронштадтец между тем торопливо сообщал:

– Ищут Ленина, хотят арестовать. Керенский издал приказ о роспуске Центробалта. Измайлов тоже арестован. Вердеревского за неисполнение приказа Дудорова и разглашение тайны распоряжений отстранили от должности и посадили в Петропавловскую крепость. Вероятно, будут судить. Командующим назначен Развозов.

– Что на флоте?

– Флот бурлит. Команды «Республики», «Пет ропавловска» и «Славы» заявили, что они окажут вооруженное сопротивление, если Временное правительство вздумает производить на кораблях аресты.

– Это хорошо, – сказал Дыбенко. – Но надо не допустить стихийных выступлений. Если у тебя есть связь с нашими, передай, чтобы все руководство взял на себя Антонов – Овсеенко.

– Он тоже арестован. Но я… – Арестованный не успел договорить: солдат – конвоир испуганно зашипел: