Текст книги "Крутая волна"

1

Наполненное шумом и спорами на собраниях и митингах, тревожными сообщениями газет и слухами, время летело стремительно. Дни проскакивали, как телеграфные столбы у железной дороги, люди стали поспешнее и общительнее, легче знакомились друг с другом и уже не боялись говорить о новой революции. Многие уже поняли, что свержение самодержавия само по себе еще не решило задач социальной революции. Война продолжалась, земля осталась у помещиков, власть захватила буржуазия. Корниловский мятеж раз веял Последние надежды на Временное правительство. Дни его были сочтены.

Будучи само уже не в состоянии задушить надвигающуюся революцию, Временное правительство попыталось сделать это с помощью интервентов. Дезорганизовав оборону Моонзундского архипелага, оно открывало немецкому флоту путь на Петроград. Германское командование не замедлило воспользоваться этим и направило к Моонзунду более трехсот кораблей, в том числе новейшие линкоры, крейсера, миноносцы, подводные лодки. Этой армаде Балтийский флот мог противопоставить лишь два старых линкора, три крейсера и около тридцати миноносцев.

Собравшийся в эти дни II съезд Балтийского флота призвал моряков дать отпор врагу, сорвав коварные планы заговорщиков. Грозным набатом загудели призывы:

«Все по местам! Настал трудный час, час испытаний. Матрос революции, докажи, что ты не спустишь красных знамен, что ты не сдашь позиций, что ты отстоишь подступы к революционному Петрограду!»

«Братья! В роковой час, когда звучит сигнал боя, сигнал смерти, мы возвышаем к вам свой голос, мы посылаем вам свой привет и предсмертное завещание. Атакованный превосходящими германскими силами, наш флот гибнет в неравной борьбе. Ни одно из наших судов не уклонится от боя, ни один моряк не сойдет побежденным на сушу. Оклеветанный, заклейменный флот исполнит свой долг перед великой революцией. Мы обязались твердо держать флот и оберегать подступы к Петрограду. Мы выполним свое обязательство: мы выполним его не по приказу какого‑нибудь жалкого русского Бонапарта, царящего мило – стию долготерпения революции. Мы идем в бой не во имя исполнения договора наших правителей с союзниками, опутывающих цепями русскую свободу. Мы исполняем верховное веление нашего революционного сознания. Мы идем к смерти с именем великой революции на недрожащих устах и в горячем сердце…»

Утром первого октября эскадренные миноносцы «Забияка», «Гром», «Победитель», «Константин» и канонерская лодка «Храбрый» вышли из Куйвас– те и легли на курс, ведущий к Кассарскому плесу. Они должны были поставить минные заграждения в проливе Соэло – Зунд, затопить на фарватере вышедший ранее пароход и тем самым предотвратить возможность проникновения немецких кораблей на Кассарский плес для удара в тыл морским силам Рижского залива. Для поддержания миноносцев вышел линейный корабль «Гражданин».

Утро выдалось хмурое, моросил мелкий и нудный дождь, но на верхней палубе было людно: у орудий дежурили все три боевые смены, минеры окончательно готовили черные рогатые шары мин к постановке. С мостика то и дело доносились команды:

– Сигнальщики, смотреть внимательнее!

– Курс двести восемьдесят четыре!

Старший офицер распекал боцмана Карева:

– Тебе, дураку, сколько раз говорили, чтобы убрать весь этот хлам из кладовок? Попадет туда снаряд – пожар неизбежен.

– Дак ведь куда его девать? – оправдывался Карев. – Выбрасывать‑то жалко.

– Жалко у пчелки, а у тебя на плечах не башка, а тыква с отрубями. Сейчас же все выбросить за борт! Да, вот еще что: пошли кого‑нибудь в каюты, чтобы сняли занавески…

Вскоре за борт полетели вытащенные из корабельных кладовок сундуки, доски, ветошь.

Набежавший ветерок растолкал гулявшие по небу тучи, выглянуло солнце, матросы повеселели. Видимость стала отличной, на горизонте не заметно ни одного дымка, а с мостика уже прозвучала команда:

– Бачковым от мест отойти!

Назначенные на этот день бачковые, гремя посудой, побежали к камбузу, торопясь пораньше занять очередь. В связи с выходом сегодня позавтракали на два часа раньше, и матросы изрядно проголодались. Осинский уже отдал распоряжение, чтобы оставить на боевых постах только одну смену, но вахтенный офицер не успел передать это распоряжение – с сигнального мостика доложили:

– Вижу дым, справа по носу, тридцать!

Все повернулись в ту сторону, но никто ничего не видел.

– Поблазнилось! – успокоительно заметил Клямин.

Но мичман Сумин, поднявшийся на сигнальный мостик, подтвердил:

– Точно, дым!

Вскоре его увидели и стоявшие на палубе. А с дальномерного поста уже докладывали:

– Крейсер, идет на сближение с нами.

Колчанов командовал:

– Прицел восемь… Бронебойными… Плюс два… Орудия зарядить!

На мачте «Победителя» затрепетали сигнальные флаги: «(Полный ход», «Артиллерийская атака». Миноносцы, развернувшись и увеличив ход, строем клина устремились навстречу крейсеру.

Гордей, удерживая перекрестие нитей на пер – вой трубе крейсера, плавно вращал рукоятки. Открывать огонь было рано, дистанция еще слишком велика. «Интересно, какого калибра орудия на крейсере?» В прицел уже видны были похожие на растопыренные пальцы стволы его пушек. Вот. они вспыхнули, выплюнули облачка дыма, и вскоре прямо по курсу эсминца встали черные султаны разрывов. «Недолет. Наверное, стреляет на предельной дистанции», – отметил про себя Гордей.

Ожидая команды, он весь напрягся, снова заныла ключица.

Разрывы подползали все ближе и ближе, а команды все не было, и Гордей уже с раздражением подумал о Колчанове: «Какого дьявола он медлит?» И хотя Шумов понимал, что открывать огонь сейчас бессмысленно: снаряды до крейсера все равно не долетят, раздражение не проходило.

Неожиданно корабль вздрогнул, его резко бросило в сторону – снаряд разорвался у самого борта. Эсминец круто повернул вправо, и Гордей лихорадочно завращал рукоятки прицела, отыскивая крейсер. Вот снова поймал его в перекрестие нитей и с удивлением заметил, что султаны разрывов стали отползать назад. Значит, дистанция увеличивается? Откуда же тогда взялся этот снаряд, встряхнувший корабль?

Оторвавшись от прицела, он оглянулся и увидел, что миноносцы отходят к Кассарскому плесу, а грохот орудий доносится откуда‑то слева. Он не знал, что из‑за острова по миноносцам открыл огонь немецкий линейный корабль.

А вскоре Гордей поймал в прицел силуэт немецкого миноносца, потом увидел второй, третий… Их оказалось семнадцать. Вот они разделились на две группы.

– Окружают, сволочи! – крикнул Клямин. – А ну, ребята, держись!

Он же потом и закричал ликующе:

– Гли – кось, братцы, на камни лезут!

Четыре немецких миноносца и верно выбросились на камни. Но остальные тринадцать стремительно приближались. Теперь Гордей видел уже не только надстройки и башни, но и серые фигурки людей, снующих по палубе немецкого миноносца, который он держал в прицеле.

– Залп!

Грохнуло орудие. Гордея резко бросило назад и оглушило – не успел открыть рот. Плотнее прижав лоб к резиновому ободку прицела, Гордей увидел, как перед самым носом неприятельского миноносца встал высокий фонтан воды. Едва Гордей успел повернуть рукоятку, как ухнул второй выстрел. Под самым мостиком миноносца плеснуло пламя.

Мостик вражеского миноносца дымился, кто‑то прыгнул с него прямо за борт. Второй снаряд угодил в трубу, и она рухнула, разбросав по палубе огромный сноп искр. Миноносец круто развернулся и стал уходить.

В это время с мостика донесся тревожный голос матроса Демина:

– «Гром» подбит!

2

Если Шумов бой видел только в перекрестии нитей прицелов, то Демин, стоявший на сигналь _:ном мостике, наблюдал всю картину сражения. Он видел, как в самом начале боя выбросились на камни четыре вражеские миноносца, как потом были повреждены и вышли из боя еще два, и тоже ликовал. Но оставшиеся миноносцы подходили все ближе и ближе, а из‑за острова палил из своих 305–миллиметровых пушек немецкий дредноут. Снаряды ложились близко, вздымая огромные столбы воды, поднимавшиеся выше мачт. Сверху они были похожи на разбросанные по огромному полю снопы.

Когда снаряд разорвался у самого борта, Демина чуть не сбросило с мостика, он едва успел ухватиться за ограждение. Потом еще несколько снарядов разорвалось довольно близко, но теперь Демин крепко привязался поясным ремнем к поручню.

Он не видел, как снаряд попал в «Гром», но узнал об этом первый: сигнальщик с «Грома» просемафорил: «Имею повреждение. Пробит борт, испорчена машина. Хода не имею».

Демин видел, что «Гром» – лежит в дрейфе, но отбивается от наседавших на него трех вражеских миноносцев. «Забияка» и «Победитель» перенесли огонь именно на эти три миноносца и начали прикрывать «Гром» дымзавесой. Тем временем «Храбрый», продолжая отстреливаться, подошел к «Грому» лагом, и с борта канонерской лодки подали на миноносец концы для буксировки.

«Храбрый» потянул «Гром» к плесу. Но они не прошли и двух кабельтовых, как концы оборвались, и «Гром» опять лег в дрейф, отстреливаясь от немецких миноносцев. А их устремилось на подбитый корабль уже не три, а девять, они явно хотели отрезать «Гром» от наших кораблей. Кажется, немецкие миноносцы благополучно миновали поставленную «Забнякой» и «Победителем» огневую завесу и теперь сами хотят отсечь огнем канлодку от «Грома».

Но «Храбрый» все – Таки успел подойти к «Грому». С палубы эсминца на канлодку начали прыгать матросы. Вот уже и последние перемахнули через фальшборт, остался только один. Ему что‑то кричали с «Храброго», но он только отмахивался. «Что он, спятил?» – подумал Демин и с ужасом увидел, что канлодка отошла от эсминца.

«Неужели бросили?»

С сигнального мостика «Храброго» семафорили:

«Команда «Грома» снята полностью, кроме одного машиниста Самончука, отказавшегося покинуть корабль».

Самончук? Федор Самончук? Демин хорошо знал его. Человек он вполне надежный, через него Заикин поддерживал связь с судовым комитетом «Грома». Почему он сейчас отказался покинуть корабль? Неужели хочет сдаться немцам? Не может быть!

А вражеские миноносцы уже совсем близко от «Грома», Демин видел, как немецкие матросы, разобрав швартовые, выстроились у борта, вероятно, будут брать эсминец на буксир.

Самончук все стоял на палубе и смотрел вслед уходящей лодке. Вот он поднял руку над головой, прощально помахал ею. Потом неторопливо прошел по опустевшей палубе и, нагнувшись; откинул люк. Прежде чем спуститься в него, обернулся к подходившему вражескому эсминцу и, вытянув руку, показал что‑то. Демин уже обо всем догадался.

Над «Громом» взметнулось пламя, и тяжелый грохот пронесся над морем, заглушив выстрелы орудий, разрывы снарядов. Демина так рвануло в сторону, что он на какое‑то время потерял «Гром» из виду. А когда увидел его снова, миноносец уже погружался в море. Над косо вставшей крестовиной мачты в клубах дыма трепетало красное полотнище флага…

Демин сдернул бескозырку. Обнажили голову и все находившиеся на мостике и палубе матросы и офицеры. Они повернулись к тонущему эсминцу и провожали его скорбными взглядами. В этих взглядах было что‑то страшное, казалось, навсегда застывшее. Молчали люди, молчали орудия, и только чайки громко плакали над уходившим в бездну кораблем.

Но вот залп вражеского миноносца встряхнул людей, они зашевелились, и над морем снова загремели раскаты орудий, встали черные султаны воды.

Демин туго натянул на голову бескозырку, зажал в зубах ленточки и взял сигнальные флажки. Он передавал медленно, так, чтобы могли прочитать не только сигнальщики, а все кто хотя бы мало – мальски знал азбуку флажного семафора:

«Всем, всем. Машинист эскадренного миноносца «Гром» Федор Самончук, выполняя революционный долг, взорвал поврежденный корабль, чтобы он не достался врагу…»

Вахтенный офицер мичман Сумин уже раскрыл было рот, чтобы обругать матроса за самовольную передачу сигналов, но, вглядевшись в лицо матроса, увидел его устремленный куда‑то далеко, в бесконечность, наполненный торжеством и скорбью взгляд, заметил скатывающиеся по скулам сигнальщика крупные горошины слез и не решился окликнуть матроса. Мичман так и стоял с открытым ртом, пока Демин не перестал махать флажками.

3

Бой закончился только к вечеру, когда из Куйвасте на помощь миноносцам подошел отряд кораблей и отогнал своим огнем немецкие эсминцы. А ночью надводный заградитель «Припять» выставил минное заграждение при выходе из Соэло – Зунда на Кассарский плес. Это освободило остальные корабли от необходимости оттягивать свои силы сюда и позволяло сосредоточить их в Ирбенском проливе, через который немецкий флот намеревался прорваться в Рижский залив.

Там немцам особенно мешала 305–миллиметровая батарея, установленная на полуострове Сворбе. Кроме батареи на перешейке, соединяющем Сворбе с Эзелем, сражалась небольшая группа войск. Ее поддерживали огнем эскадренные миноносцы «Украина» и «Войсковой». Против них немецкое крмандование направило линейные корабли и значительно превосходящие сухопутные силы. Положение защитников полуострова стало отчаянным. Оно осложнялось еще тем, что 305– миллиметровая батарея не имела кругового обстрела и поэтому не могла поддержать защищавшую перешеек пехоту.

Командующий морскими силами Рижского залива, зная о тяжелом положении защитников полуострова, тем не менее не принял никаких мер, чтобы оказать им помощь, даже тогда, когда получил с батареи просьбу об этом.

Узнавшие об отчаянном положении защитников полуострова моряки линейного корабля «Андрей Первозванный» и крейсеров «Рюрик», «Богатырь» и «Олег» обратились к ним по радио: «Будьте стойки, умрите, но не уступайте ни кабельтова наступающему извне врагу, посягающему на нашу свободу. По первому зову мы готовы и с вами умрем, но не допустим посягательств».

Одновременно в адрес командующего морскими силами Рижского залива была отправлена телеграмма с требованием оказать помощь линейными кораблями.

Но было уже поздно. Батарейцы вынуждены были взорвать орудия и погреба, чтобы не оставить их подступившим вплотную немцам.

Германский флот вошел в Рижский залив.

Предательская медлительность командования возмутила экипажи кораблей, они потребовали смещения командующего морскими силами Рижского залива. Тут еще выяснилось, что сбежал куда‑то начальник дивизии подводных лодок контр – адмирал Владиславлев. Офицеры крейсера «Рюрик» саботировали распоряжения командования, утвержденные Цетробалтом, и, будучи на позициях, пьянствовали. Судовой комитет «Рюрика» обезоружил всех офицеров, разжаловал их в кочегары и изъял у командира ключ от системы затопления корабля.

Утром 4 октября собрался и судовой комитет «Забияки». Обсуждался тот же вопрос: о доверии командованию. На заседание пригласили старшего лейтенанта Колчанова. Он сразу же высказал свое недоумение:

– Не понимаю, почему пригласили только меня. Если речь идет о доверии командованию, уместнее было бы пригласить командира корабля.

– Мы ему еще не высказали своего доверия.

– А мне?

– Раз пригласили, значит, доверяем. И если комитет выскажет недоверие командиру, мы попросим вас принять командование кораблем.

– Благодарю, но думаю, что в этом нет ника кой необходимости. Пока идет война с немцами, командир, все офицеры будут честно исполнять свой долг. Можете мне поверить, я их знаю лучше, чем вы.

Неизвестно, удалось бы Колчанову убедить в этом и членов комитета, но заседание пришлось прервать в самом начале, так как было получено донесение о движении немецкой эскадры к острову Моон и на корабле сыграли боевую тревогу. Линейные корабли «Гражданин», «Слава» и крейсер «Баян» в сопровождении двух дивизионов миноносцев выходили навстречу врагу.

Немецкую эскадру обнаружили почти тотчас же по выходе из базы, едва построившись в ордер. Она шла двумя кильватерными колоннами. В одной – два линейных корабля и восемь новейших эскадренных миноносцев, в другой – легкие крейсера, миноносцы, тральщики, транспорты и другие суда. Русские корабли сбавили ход, надеясь заманить немецкую эскадру на минное поле, и на подходах к нему тральщики вышли в голову эскадры и начали траление. По ним тогчас открыла огонь батарея, находящаяся на острове Моон, а вслед за ней заговорили орудия главного калибра «Славы» и «Гражданина». В ответ открыли стрельбу и немецкие линкоры. Но они стреляли на предельной дистанции, и огонь их не причинил вреда русским кораблям.

Гордей опять наблюдал бой в перекрестие прицела. Миноносец еще не открыл огонь, дистанция была слишком большой, но Гордею хорошо были видны всплески снарядов, посылаемых «Славой» и «Гражданином». Он видел, как один за другим получили повреждения три немецких тральщика и охранявшие их миноносцы начали ставить дымзавесу.

Как назло, стояла безветренная погодгу дым– завеса держалась долго, и вновь удалось обнаружить немецкие тральщики только через час. Теперь дистанция была не более ста кабельтовых. «Слава» снова открыла огонь, и Гордей опять видел, как пошел ко дну еще один тральщик. К «Славе» на полном ходу устремились немецкие миноносцы, намереваясь атаковать линкор торпедами. Но первым же залпом линкор потопил головной миноносец, остальные начали отходить.

Однако и линкор получил серьезные повреждения. Наши миноносцы подошли к его борту, чтобы снять команду, но тут по ним открыли огонь немецкие линкоры. «Забияка» пришвартовался к линкору с левого борта. Гордей вместе с другими принимал моряков со «Славы», среди них было много раненых. Их относили в кают – компанию и в кубрики.

Сняв команду, миноносцы отошли от борта линкора и торпедировали его.

Потом им пришлось еще не раз отражать атаки немецких эсминцев. Гордей не мог даже вспомнить, сколько снарядов выпустило его орудие, но видел, что попал он только один раз. И попал опять прямо в мостик вражеского миноносца. Ему казалось, что вообще этот многочасовой бой с немецкой эскадрой сложился не очень удачно. Но он видел его только в перекрестии нитей своего прицела.

Он не знал, что даже командующий флотом адмирал Развозов после этого боя заявил:

– Я не верил до этих дней в боеспособность флота. Теперь я преклоняюсь перед геройством флота и знаю, что новый немецкий поход нам не страшен – мы сумеем отстоять честь России.

– Да, попытка германского командования уничтожить революционны?! Балтфлот и захватить Петроград с моря провалилась, – подтвердил Дыбенко и добавил: – Но этим не исчерпывается задача флота.

Развозов согласно кивнул, хотя и не догадывался, о какой именно задаче говорит председатель Центробалта. А задача эта была предельно ясной: Балтийский флот сам готовился к походу на Петроград.