Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Вот как? И с кем это?

Она проследила за кивком его головы и увидела между двумя воинами из свиты Жоффруа, сидящих на лошадях, связанного человека. Руки его были скручены за спиной, и воины держали в руках концы веревки. Он стоял, слегка пошатываясь – видимо, до этого его заставляли бежать за лошадью – опустив голову со спутанными, наполовину седыми волосами. На скуле виднелось темно-синее пятно.

Как раз в этот момент связанный человек поднял голову, открыв лицо с горбатым носом и единственным черным пронзительным глазом – второй был прищурен навек. Этот глаз уперся прямо в лицо Женевьевы, и она невольно задвигалась в седле. Она с трудом выдерживала этот жесткий взгляд – но опустить глаза считала малодушным.

– Кто это такой? – спросила она у отца, надменно передернув плечами, но втайне радуясь, что можно отвести взгляд.

– Шатается по моим владениям, задает какие-то странные вопросы, – ответил Жоффруа, и тембр его голоса не предвещал схваченному ничего хорошего. – Эй ты! Я в последний раз спрашиваю, как тебя зовут и что тебе нужно.

Связанный ничего не ответил, даже не удостоил взглядом фигуру грозного графа, возвышавшегося над ним, уперев руку в бок. Он внимательно разглядывал Женевьеву – она физически ощущала взгляд, блуждающий по ее плечам и затылку. Она рискнула еще раз посмотреть на него, не понимая, почему он внушал ей смутное беспокойство и даже страх. Он был в старом, поношенном плаще, кое где продранном и покрытым пылью, в растоптанных сапогах, с лицом, обветренным от множества дорог, худой, изможденный, очень похожий на книжников и лекарей, которые время от времени забредали в замок. Только у тех не было такого горящего непокорного взгляда.

Жоффруа этот взгляд, очевидно, тоже раздражал, потому что он крикнул:

– Эй, прекрати пялиться, куда не следует! Не хочешь говорить, пеняй на себя. Кто там, приведите Гарма!

Женевьева коротко фыркнула и, высвободившись из рук отца, соскользнула из седла на землю. Гармом звали самого злобного пса из замковой своры, любимца Жоффруа и его неизменного спутника на охоте. Слуги говорили, что хозяин нередко натравливает его на людей, чтобы держать в форме. Не то чтобы Женевьева осуждала отца – она выросла среди довольно жестоких забав, и ее было трудно напугать видом крови, как оленьей, так и человеческой. Но почему-то ей не очень хотелось смотреть, как Гарм наступит обеими лапами на грудь этого одноглазого и перервет ему горло. Или отец просто хочет напугать его, чтобы он заговорил? Однако видеть, как он упадет на колени и будет униженно просить о снисхождении, размазывая по лицу дорожную пыль, ей тоже не хотелось.

Гарм глухо рычал, натянув веревку. Даже отвернувшись, Женевьева легко могла его представить – огромная зверюга с широкой грудью, темными боками и отчетливо видными клыками в ярко-красной пасти.

– Не передумал? – спросил Жоффруа. – Давай, Гарм! Возьми!

Пес полетел стрелой через двор, и все хором вздохнули. Вздох был совсем не такой, какой издает удовлетворенная толпа, когда на ее глазах проливается кровь. Женевьева повернулась как раз тогда, чтобы увидеть, как страшное черное животное ползет к незнакомцу на брюхе, скуля и колотя себя хвостом по бокам, словно в наказание за то, что вначале осмелился броситься на вожака. Вслед за Гармом завыла вся стая, даже те, что были заперты на псарне. Несколько гончих, бродивших по дальнему концу двора, тоже уткнули носы в землю и смиренно поползли следом.

Одноглазый даже не пошевелился, хотя державшие его слуги шарахнулись в сторону, и только страх перед хозяином заставил их не выпустить из рук концов веревки.

– Колдун! – ахнула толстая служанка рядом с Женевьевой. – На таких ни одна собака не лает! Ох, горе нам, беда пришла!

Слуги в ужасе хватались за висящие на груди обереги. Женщины заголосили так, словно обещанная беда уже стояла у порога и не сегодня-завтра нагрянут засуха и черный мор одновременно.

Одна только воля Жоффруа де Ламорака удержала всех на месте, хотя толпа была близка к тому, чтобы кинуться врассыпную в замковые ворота.

– Заткнитесь все! – граф приподнялся на стременах, и голос его загремел над склоненными головами. – А ну тихо!

Взгляд его упал на дочь – она стояла неподалеку, прижав к груди стиснутые руки. Серые глаза казались черными от расширившихся зрачков. Рядом с ней стоял его телохранитель и учитель фехтования Эрнегард, почтительно склонившись и прижав к груди шляпу. Он намеренно не обращал внимания ни на поднявшийся переполох, ни на спокойно стоявшую в центре двора худую фигуру в старом плаще, у ног которой извивались в порыве преданности собаки.

– Прощу прощения, господин граф, – сказал он. – Лоций де Ванлей просил передать, что прибыл и ждет в вашем кабинете.

Этого было достаточно, чтобы Жоффруа забыл о всех текущих делах, несомненно менее важных.

– Наденьте на него цепи и в подвал! – махнул он слугам. – Я с ним потом поговорю, когда время будет.

Он спешился и еще раз посмотрел на Женевьеву. Бледная, с растрепавшимися волосами, она показалась ему неожиданно красивой, более того, от нее исходило какое-то еле заметное сияние, живо напомнившее ему Элейну и мрак галереи.

– Послушай, Вьеви, – произнес он, стараясь смягчить свой громкий голос. – Я хочу, чтобы ты надела лучшее платье и пришла ко мне в кабинет. Мне нужно поговорить с тобой.

Она никогда не могла устоять, когда отец называл ее Вьеви. Правда, при слове "платье" она попробовала слабо воспротивиться, хотя вокруг уже столпились служанки, готовые немедленно тащить ее в женские покои, запихивать в бесконечные шуршащие юбки и шнуровать тесемки на талии и рукавах. Но Жоффруа де Ламорак выбрал правильный тон – он вызвал ее любопытство. Не так часто за последнее время он звал ее к себе в кабинет – святая святых, да еще в то время, когда там находился ненавистный белоглазый.

Ради этого, наверно, стоило потерпеть.

Женевьева в очередной раз споткнулась о подол, подойдя к дверям кабинета. Она шепотом произнесла слова, которые часто слышала от слуг на конюшне. Но легче ей почему-то не стало. Видимо, эти слова помогали только когда на ней были штаны и камзол. Незнакомому существу с туго утянутой талией и тщательно уложенными локонами, которые пересыпали темной пудрой, чтобы скрыть ярко-рыжий цвет, стало только еще более не по себе.

Дверь была приоткрыта, и из нее падал ровный теплый свет – в кабинете горели все свечи.

– Да будет вам известно, что мой господин, Великий Магистр нашего Ордена, выехал немедленно после получения моего письма. Через неделю он должен быть уже возле границ графства Ламорак.

– Я жду его с большим нетерпением, – пробормотал Жоффруа, делая большой глоток из кубка.

– Уверяю вас, граф, он также мечтает, чтобы наши планы побыстрее осуществились. Последние изменения, которые происходят при круаханском дворе, искренне беспокоят его. Этот никому не известный выскочка, получивший должность первого министра…

Жоффруа вскочил и длинными шагами прошелся по кабинету – пламя свечей заколебалось.

– Морган будто считает, что можно указывать круаханскому дворянству, что именно оно должно делать. Если кто-то считает себя настолько трусливым, что готов выполнять его приказания – я их не удерживаю. Но мне безродные червяки не указ. Самое позднее через две недели не будет уже графства де Ламорак, а будет Северное командорство Ордена Креста! Не подчиняющееся никому, кроме вашего Великого Магистра.

– Я счастлив, – сказал вкрадчивый голос Лоция, – что вам пришлось по нраву мое предложение. Я пью за Жоффруа, первого командора Ордена Креста в Круахане!

Жоффруа нахмурился и стукнул кубком об стол.

– В нашем плане, дорогой друг, есть только одно слабое место – это Женевьева.

– Неужели вы не можете приказать?

– Клянусь небом, Лоций, – пробормотал Жоффруа, – если моя драгоценная доченька будет против, то лучше забыть об этом замысле раз и навсегда.

Они обернулись в сторону двери. Женевьева стояла на пороге, худенькая и довольно нелепая в парадном бархатном платье, расшитом золотыми узорами, с высоким кружевным воротником, который немилосерно натирал шею. Сейчас в ее лице не было обычного высокомерия и уверенности – это было испуганное бледное лицо четырнадцатилетней девочки.

Жоффруа тихо выдохнул сквозь зубы. Он должен был признать, что в простом камзоле пажа и верхом на лошади его дочь выглядела гораздо более привлекательно. Но Лоций, не моргнув глазом, исполнил сложный изысканный поклон, поднеся к губам ее маленькие вздрогнувшие пальчики.

– Госпожа графиня, – сказал он церемонно, – ваша несравненная красота никого не может оставить равнодушным. Мой господин Ронан, Великий Магистр Ордена Креста, также не остался к ней безучастным, о чем и просил сообщить меня, его скромного посланника.

Женевьева не пошевелилась. Она непонимающе смотрела на отца, и Жоффруа с легким смущением пошевелился в кресле – ему показалось, что серые глаза дочери глядели на него с плохо скрытым упреком.

– Подойди сюда, Вьеви, – сказал он. – Помнишь эту карту? Я когда-то показывал тебе, где находится наш замок.

Женевьева кивнула. Она хорошо помнила тот миг своего удивления, когда поняла, что кроме владений де Ламораков, казавшихся ей огромными, в мире существует множество других земель и городов со странными названиями, которые она вряд ли когда-либо увидит.

– Посмотри, вот это Круахан. А вот здесь на юге, во Внутреннем океане, лежит остров. Он называется Эмайна, и это столица Ордена Креста. Ордену принадлежит больше земель, чем даже королю Круахана. Вот, видишь – и Ташир на востоке, и Эбра на западе, и Айна на севере. Воины Ордена – это самые могущественные люди на земле. Они могут приказывать любому из королей.

– И тебе тоже?

Жоффруа недовольно закашлялся, покосившись в сторону Лоция.

– Мне никто не может приказать, – сказал он несколько поспешно. – Я решил присоединиться к Ордену по доброй воле. И я хочу, чтобы ты помогла мне в этом.

– Помогла?

Женевьева задумчиво посмотрела на карту, потом снова перевела взгляд на отца. Ей совсем не нравилось выражение его лица – он кусал губы и отворачивался, кидая быстрые взгляды в сторону Лоция. Его руки лежали на поверхности карты, разглаживая южные берега Круахана и Внутренний океан. После затянувшегося молчания он в очередной раз умоляюще посмотрел на Лоция.

– Госпожа графиня, – белоглазый изысканно изогнулся, приложив руку к сердцу, – мой господин Ронан, Великий Магистр Ордена Креста, просит вас стать его женой.

Женевьева недоумевающе передернула плечами.

– Я… не собираюсь выходить замуж.

– Послушай, Вьеви, – Жоффруа приподнялся в кресле и схватил ее за плечо, не давая опомниться, – ты ведь мечтала о крепостях с лестницами до самого прибоя? О воинах, которые подчиняются тебе одной? О скачках на верблюдах, о несметных сокровищах? Ронан даст тебе все, стоит только захотеть.

– И у меня будут свои воины?

– Да, сколько ты захочешь.

– И свой корабль?

– Самый быстрый на Внутреннем Океане.

Женевьева помолчала, кусая губы. Меньше всего сейчас она напоминала молодую девушку, ждущую замужества – на отца был устремлен жадный взгляд ребенка, которому пообещали необыкновенную игрушку.

– Милая графиня, – Лоций совершил полуоборот вокруг нее, заглянув в лицо с обеих сторон, – наш Великий Магистр еще совсем не стар, это мужчина в самом расцвете сил. Он видел ваш портрет и мечтал о вас, как о единственной своей невесте.

– Я подумаю, – неожиданно прервала его Женевьева.

Она подобрала рукой мешающий подол и направилась к выходу.

– Так ты обещаешь? – спросила она на пороге, резко обернувшись.

– Что, Вьеви?

– Что у меня будет свой корабль с воинами?

– Обещаю.

Несколько минут Женевьева изучала собеседников, прищурившись из-под темных ресниц. Потом коротко кивнула и исчезла за портьерой. Жоффруа мог поклясться, что она стремглав бежит по коридору, наступая на кринолин и торопливо дергая за шнурки ненавистного корсета.

Лоций еле слышно вздохнул.

– Я хочу быть абсолютно честным перед вами, мой друг. Мессир Ронан полон самого высокого мнения о вас, но вряд ли он станет потакать очевидным сумасбродствам вашей дочери. Может быть, пока не поздно….

– Не стоит, – бросил Жоффруа, поднимаясь.

– Но вы дали ей обещание…

– Иначе она бы не согласилась. Ничего, поплачет – привыкнет. Это судьба всех женщин.

Жоффруа неожиданно замолчал. Он отчетливо представил тоненькую фигурку Женевьевы в одной батистовой рубашке, вырывающуюся из рук смуглого мужчины с тонкими черными усами. Картина была до того ясной, что он заскрипел зубами. Но искаженное бессильным гневом лицо первого министра Моргана, сменившее перед его глазами это зрелище, показалось ему настолько услаждающим взор, что он тряхнул головой, отгоняя все посторонние мысли.

– За командорство Ламорак!

– И за его командора!

– Главное – чтобы все совершилось поскорее, мой друг. Медлить нам ни к чему.

Женевьева подошла к дверям подвала и нетерпеливо топнула ногой, приказывая стражнику отпереть. В одной руке она на всякий случай держала обнаженную Гэрду – помня рассказы служанок о том, что вся нечисть боится железа.

Колдун сидел на полу, прислонившись к стене, вытянув ноги и прикрыв единственный глаз. Он даже не пошевелился на лязг и скрип отпираемой двери, только чуть приподнял веко. От этого он стал совсем похож на большую нахохлившуюся птицу, вроде старого ворона, который иногда прилетал на площадку донжона.

Женевьева подошла чуть ближе, надеясь, что он заговорит, но он так и не шелохнулся. Она постаралась принять максимально горделивую позу, уперев шпагу в носок сапога, а руку в левый бок – так ее отец часто стоял на крыльце замка, ожидая, пока к нему подведут лощадь.

– Зачем ты шатаешься в моих землях? Что тебе нужно? – спросила она, потеряв терпение.

Наконец-то колдун снова приоткрыл глаз и лениво посмотрел на нее. Ее снова поразило то, что в его взгляде не было страха – только какое-то отстраненное любопытство. Он смотрел на нее, как она сама разглядывала вытащенных из канавы лягушек.

– Почему ты называешь эти земли своими? – насмешливо спросил он.

Кровь бросилась Женевьеве в лицо.

– Я графиня де Ламорак! – бросила она, вздернув подбородок и постаравшись вложить в эти слова как можно больше значимости. Когда отец произносил имя их рода, его голос звучал как рог, созывающий все бесчисленные поколения предков вплоть до его основателя, Лионеля Прекрасного, приплывшего на кораблях из-за моря вместе с первым королем Круахана. Но ее голос просто сорвался, и странно прозвенел в тишине подземелья.

– Тогда это земли не твои, а твоего отца, – возразил колдун.

– Они будут моими, – не слишком уверенно сказала Женевьева.

– Невелика заслуга получить то, чего не заслужила, – пожал плечами колдун.

– Я могу приказать забить тебя плетьми до смерти!

– Наверно, можешь, – спокойно сказал колдун, – но какая радость тебе будет от этого? И потом, разве ты за этим пришла? Что тебе здесь нужно?

– Я задала вопрос – зачем ты шатаешься в моих землях?

– И ради этого ты нарушила приказ отца – никому не входить в подвал? Пожалуй, ты слишком печешься о безопасности земель, которые еще пока не твои, графская дочь. А ты не подумала, что я опасен? Что я могу заколдовать тебя и улететь? И взять тебя в заложницы и приказать твоему отцу, чтобы он отпустил меня?

Женевьева отступила на шаг.

– Если ты такой могущественный, – сказала она хрипло, – то зачем ты позволил, чтобы тебя схватили? Я тебе не верю.

Колдун усмехнулся и снова прикрыл глаз.

– Я пришел сюда, чтобы кое-что узнать, – сказал он. – И попался на дороге твоему отцу. Но впрочем, я не сильно жалею, что оказался здесь. Быть может, здесь я узнаю то, что мне нужно, еще быстрее.

– А что тебе нужно узнать?

– Тебе никогда не говорили, что ты слишком любопытна, графская дочь? Любопытство не пристало юной девушке.

– Я ненавижу делать все, что пристало юной девушке! И если ты еще раз скажешь о том, что мне пристало, а что нет, я проткну тебя шпагой!

Колдун откинул голову назад и рассмеялся – неожиданно молодо и свободно. Его лицо тоже изменилось и стало удивительно обаятельным, несмотря на морщины и шрамы на месте второго глаза.

– Мне нравится твой характер, графская дочь, настолько, что я даже захотел узнать, как тебя зовут. Запомни – я немногих называю по имени.

Женевьева открыла было рот, но потом задумалась.

– Нельзя говорить колдуну свое имя, – сказала она убежденно. – Тогда он может получить над тобой власть.

– Ты же не веришь, что я колдун. А с другой стороны – если я действительно страшный могущественный волшебник, то ты и так в моей власти. Не бойся, я подарю тебе взамен свое имя. Меня зовут Скильвинг.

– Мне кажется, что это не настоящее твое имя, – задумчиво сказала Женевьева.

Колдун снова пожал плечами.

– Нравится тебе или нет, но это одно из моих имен. В этой части страны и в это время года я пользуюсь именно им, другого пока нет. Жду ответного подарка.

– Женевьева, – сказала она тихо.

– Так зачем же ты пришла сюда, Женевьева де Ламорак? Отвечай правдиво – ведь теперь я знаю твое имя, и ты в моей власти. Только для того, чтобы спросить, почему я шатаюсь без спросу в твоих землях? Зачем ты тогда принесла с собой ключ от кандалов?

– Ты действительно колдун, – сказала Женевьева, опустив голову.

– Ну, это не так сложно догадаться, ты слишком сильно сжимаешь его в кулаке и прячешь за спину то и дело. Оружие – вот как свою замечательную шпагу – ты не стала бы прятать, а что еще может тебе понадобиться в камере? Ты почему-то решила меня освободить, но зачем? Вряд ли ты освобождаешь всех узников, которых твой отец сюда бросает.

– Мне показалось это неправильным. Ты… ты не сделал ничего злого.

– Мало кто из попадавших сюда делал что-то злое.

– Ты необычный. Ты совсем нас не боишься.

Скильвинг хмыкнул.

– Странное обоснование для доброго поступка, но это не значит, что я проявлю черную неблагодарность и откажусь от него. Давай сюда ключ, Женевьева де Ламорак, раз уж ты принесла его.

Она молча протянула ключ, недоумевая, как он собирается им воспользоваться – ведь его руки были прикованы к стене, а ноги к полу. Скильвинг, усмехнувшись, сделал какое-то неуловимое движение руками, и они выскользнули из кандалов в стене. К цепи на ногах он только прикоснулся, и одно из звеньев распалось.

– Я сохраню этот ключ, – спокойно скаазал он Женевьеве, глядевшей на него во все глаза и не способной вымолвить ни слова, – на память об одной странной девочке. Не боишься ли ты, что отец побьет тебя?

– Он никогда меня не бьет! – Женевьева так возмутилась, что снова обрела дар речи.

– Но ведь он не обрадуется, когда узнает, что ты меня выпустила? Что ты ему скажешь?

Женевьева неожиданно горько усмехнулась.

– Я скажу, что сама могла выбрать свой свадебный подарок!

Скильвинг поднялся на ноги и внимательно посмотрел на нее:

– Видно, ты не слишком радуешься этому событию? Не рано ли твой отец выдает тебя замуж?

– Мне четырнадцать! – возмущенно сказала Женевьева.

Скильвинг покачал головой.

– Ты еще совсем ребенок. Как твоя мать могла такое позволить?

– Моя мать умерла, – мрачно сказала Женевьева. – Я ее никогда не видела.

Она сама удивлялась, как она могла все это рассказать человеку, с которым первый раз заговорила полчаса назад. Наверно, он действительно колдун и получил над ней полную власть. Но она двигалась свободно и не чувствовала никакого страха.

Скильвинг снова покачал головой, впадая в глубокую задумчивость. Он снова полузакрыл глаз, шевеля губами.

– Четырнадцать лет назад… – сказал он наконец со вздохом. – Две тысячи восьмой, горькое время. И как же ты собиралась вывести меня за ворота замка, Женевьева? Твоему отцу ведь сразу бы донесли.

– Если ты умеешь заговаривать железо, то это не дает тебе право считать других совсем глупыми, – обиженно сказала Женевьева. – Мой отец сейчас сидит в кабинете со своим белоглазым дружком, а в это время он приказывает никому ему не мешать под страхом смерти.

– Белоглазым? – переспросил Скильвинг.

– Ну он такой противный, глаза совсем прозрачные, и весь дергается. Но отец от него почему-то без ума.

– Одет в ярко-синее? – задумчиво спросил Скильвинг. – И судорога на правой стороне лица?

– Ты его знаешь?

– Похоже, я в какой-то степени нашел то, что искал, – медленно сказал колдун. – Ну пойдем, проводишь меня, покажешь свой замок.

Она повела его через галерею – отчасти все-таки потому, что не хотела особенно попадаться на глаза слугам, а там всегда было пустынно. Так что им попалось всего две служанки, от испуга уронивших кипу белья, которую несли. Женевьева выразительно показала им свою шпагу, и начавшиеся вопли моментально стихли.

Следующим, кого они встретили, был Эрни. Этой встречи Женевьева по-настоящему боялась – она знала прекрасно, что если телохранитель вздумает отстоять волю графа, ей не выстоять в бою с ним и одной минуты. Но Эрни неожиданно отступил с дороги и молча поклонился.

– Здравствуй, Эрнегард, – спокойно и чуть насмешливо сказал ему Скильвинг. – Отдыхаешь от великих дел?

– Я вижу, что и вы… тоже это делаете, – ответил Эрни, слегка запнувшись. – Идите, госпожа графиня, я сам могу проводить вашего, гм… гостя.

– Вот еще! – возмутилась Женевьева, мало что понявшая из этого диалога, а она никогда не терпела, если ее пытались отодвинуть в сторону. – Откуда я знаю, куда ты его поведешь?

– Пусть девочка меня проводит, – спокойно сказал Скильвинг. – У нее это хорошо получается.

И они пошли дальше, заворачивая по лестнице в сторону галереи. Галерея была в замке особенным местом – там, как говорила дворня, Жоффруа де Ламорак впервые увидел мать Женевьевы, которая возникла буквально ниоткуда, и из одежды на ней было только длинное полупрозрачное платье. До сих пор на стене висел ее портрет – только он один, и перед ним горели свечи. Слуги боялись ходить в галерею, уверяя, что часто встречают там белый призрак. Одно время Женевьева пыталась ходить туда по ночам, надеясь увидеть мать, но только напрасно мерзла – ей никто не показывался.

Ее отец, напротив, в галерею ни разу не ходил.

– Откуда ты знаешь Эрни? – спросила Женевьева, когда они отошли чуть подальше.

– Нам приходилось встречаться, – уклончиво сказал Скильвинг, – раньше. Он… хороший знаток своего дела.

– Это когда он был при дворе валленского герцога, да?

– Да, примерно.

– А ты тоже жил в Валлене?

– Я много где жил. Практически везде.

Они уже почти дошли до середины галереи.

– Это портрет моей матери, – сказала Женевьева, скорее из вежливости, и потом, надо было как-то объяснить, почему он висит тут в одиночестве. Потом она обратила внимание, что Скильвинг уже несколько минут стоит как вкопанный, не сводя с него единственного глаза.

Ее испугало выражение его лица – совершенно непонятно, что оно выражало. Зрячий глаз был широко распахнут и абсолютно пуст, а веко второго, перечеркнутое шрамами, дергалось, словно пыталось открыться. Женевьева попятилась, невольно положив руку на эфес.

– Так это и есть твоя мать? – хрипло спросил Скильвинг.

Женевьева молча кивнула. Сейчас ей совсем не хотелось смотреть на портрет, перед которым она часами простаивала раньше, надеясь найти какое-то сходство между собой и удивительно красивой женщиной с тонкими чертами лица, огромными глазами и мягкими волнистыми каштановыми волосами, лежащими на плечах. Мать Женевьевы напоминала эльфа – если она действительно была такой, какой ее нарисовали, и было бесполезно стараться быть похожей на нее.

– Ее звали Элейна, – утвердительно сказал Скильвинг.

– Ее ты тоже знал, – сказала Женевьева, уже не удивляясь. – Похоже, ты знаешь почти всех в нашем замке. Может, за это мой отец решил тебя схватить?

– Она умерла в родах? – он странно и почти с ненавистью посмотрел на Женевьеву, словно это была ее вина. Но постепенно это выражение в его взгляде погасло, и он тяжело вздохнул. – Вот я нашел ответ еще на один свой вопрос, но лучше бы я его не находил. Ты слишком похожа на отца.

– Ну и что? – наконец опомнилась Женевьева. – Разве это плохо? Какое тебе до этого дело?

– Послушай, девочка, – медленно сказал Скильвинг, поворачиваясь к ней и сверля ее одним глазом. – Какое-то время я не хочу ни видеть тебя, ни говорить с тобой. Но это пройдет, все-таки ты ее дочь. Странные дела происходят вокруг этого замка. Слишком много дорог здесь скрестилось, и это может быть опасно. В первую очередь для тебя. Когда я пошлю тебе знак, брось все и приходи, поняла?

– Я подумаю, – рассудительно сказала Женевьева, – стоит ли приходить к человеку, который задает вопросы, но сам не отвечает ни на один.

– Иногда лучше не знать ответов, – горько сказал Скильвинг. Он сгорбился и снова стал похож на нахохленную птицу с перебитым крылом. – У меня теперь остался только один вопрос – за кого твой отец собирается выдать тебя замуж? И если это тот, о ком я думаю, ему не поздоровится.

– Пока ты не ответишь на мои вопросы, я тебе этого не скажу.

– Не беспокойся, – мрачно пообещал Скильвинг. – Я узнаю это сам.

– И давно ты знаешь этого колдуна, Эрни?

Женевьева грызла травинку, сидя на краю луга. Прямо под ее ногами начинался овраг, заросший желтыми головками сорняков. Рукоять Гэрды лежала на ее коленях.

Этому разговору предшествовал крупный скандал, сопутствовавшй исчезновению пленника из подвалов замка. Жоффруа даже кинул в лицо дочери серебряным кувшином – и сам испугался, когда по ее щеке потекла кровь. Хотя Женевьева, стирая рукавом следы отцовского гнева, смутно осознавала, что его беспокоит в первую очередь, как она будет выглядеть перед прибывающим вскорости женихом.

Теперь она с легкой гордостью носила меняющий цвета синяк на скуле, а Жоффруа вместе со своим гостем исчез на несколько дней.

– Я не говорил, что знаю его, госпожа графиня. Я действительно встречал его раньше, но я не могу похвастаться близким знакомством, – Эрни помолчал, вздохнув. Ему не очень хотелось об этом говорить, но глаза Женевьевы горели таким любопытством, что невольно пришлось продолжать. – И когда мы встречались, его образ был несколько… иным, чем тот, в котором он явился сюда.

– И кто же он такой?

– По крайней мере, когда я видел его, он был Великим Магистром ордена.

– Ты все врешь! – крикнула Женевьева, поворачиваясь к нему. – Великий Магистр приедет сюда через неделю! И он… он сделал мне предложение. Я выйду за него замуж.

Эрни только покачал головой. Меньше всего он мог представить этого полуребенка, в измазанных травой штанах, с обкусанными ногтями и глазами, вспыхивающими только при упоминании кораблей, путешествий и сражений, чьей-либо женой. Видимо, дела у Жоффруа действительно идут неважно, раз он даже не стал дожидаться совершеннолетия дочери.

– Так ведь Орден в мире не один, милая графиня. Я по крайней мере знаю два. Хэрд – Великий Магистр Ордена Чаши. А ваш почтенный жених, насколько я знаю, из Ордена Креста.

– А мне он сказал, что его зовут Скильвинг.

– Я слышал, что у него пятьдесят имен, и что он заставляет вступающих в Орден выучить их все наизусть и знать точно, когда каким именем пользоваться.

– А зачем люди вступают в орден?

– Ну… – Эрни невольно замялся, – у всех это по-разному… В Ордене Креста, например, человек должен быть орденской крови. То есть его родители или родственники должны принадлежать к Ордену. Они считают, что они вроде как и не обычные люди. Потом, многим хочется могущества. А если это еще какие-то тайные знания, которых непросто достичь – думаю, что желающих найдется немало.

– Тайные знания?

– Я могу говорить только о том, что сам видел, госпожа графиня. Например, в Валлене я был свидетелем, как Хэрд… то есть Скильвинг, остановил ураган. Клянусь небом, когда я увидел его во дворе связанным, я не позавидовал вашему отцу.

– Поэтому ты и встретился нам по дороге? Ты ведь хотел освободить его, правда?

– Я всего лишь простой учитель фехтования, – пожал плечами Эрни. – Многого в этом мире я не понимаю, и если честно, не стремлюсь понять. Но когда такой человек приходит к тебе и притворяется простым бродягой – это неспроста. Я не хочу предрекать неприятности, госпожа графиня. Но мне кажется, что они наступят и без моего предсказания.

– Он сказал так же, – задумчиво произнесла Женевьева, снова вцепившись зубами в стебель травы. – Он сказал – странные дела творятся вокруг этого замка. Когда я подам тебе знак – приходи.

– Кто я такой, чтобы давать вам советы? Но если бы я мог решать, я ни на шаг не подошел бы к орденским делам. Ваш отец – воистину бесстрашный человек, если даже согласен принять их в семью.

Женевьева молчала, повернувшись к обрыву. Но Эрни хорошо видел, как она плотно сжала губы, что странно смотрелось на нежном округлом лице. Он встречал у нее такое выражение каждый раз, когда она собиралась что-то сделать наперекор окружающим. Год назад она упала так с лошади и сильно повредила колено. Но после этого все кони, даже необъезженные, стали относиться к ней со смутным почтением.

– Это ваше дело, – сказал наконец Эрни. – Слуги говорят, что последнюю неделю на Круглом холме постоянно виден огонь, словно кто-то жжет костер. Им тоже страшно. Так же, как и мне.

– Тебе страшно?

– К сожалению, я достаточно часто отнимал чужую жизнь, чтобы начать бояться за свою. По крайней мере, я понимаю, что сделать это очень легко и быстро.

– Разве простому учителю фехтования приходится часто отнимать чужую жизнь?

– Думаю, что вам не стоит все обо мне знать, Женевьева. Иначе вы можете начать думать обо мне плохо, а я бы этого не хотел.

Они замолчали на некоторое время. Эрни снова украдкой посмотрел на ее профиль с упрямым, чуть вздернутым носиком и нахмуренными бровями, и в который раз поразился ее сходству с Жоффруа.

– Ладно, – произнесла наконец Женевьева, поднимаясь. – если обо мне спросят в замке, то я вернусь поздно вечером.

– А если ваш отец вернется раньше?

– Скажешь ему, что я пошла мечтать о будущей свадьбе на берегу моря, – ответила она с непередаваемой язвительной интонацией.

– А если он захочет проверить, куда вы на самом деле пошли? – Эрни смотрел, как она встает и идет по лугу, держа Гэрду в опущенной руке.

– Осторожнее, госпожа графиня, – сказал он вслед. – Я… я очень не хотел бы, чтобы вы к нему ходили.

Женевьева полуобернулась, слегка прищурившись против закатного солнца.

– А почему ты думаешь, что я к нему собираюсь? Тебе не стоит знать обо мне все, Эрни.

Костер, горевший на Круглом холме, был действительно заметен издали. Но это было странное пламя, слишком красноватое и ровное для обычного костра из сухих веток, которые часто жгли в соседних деревнях на летних праздниках.

Женевьева хорошо знала окрестности замка и спокойно подкралась незамеченной. Колдун сидел у костра, сгорбившись и опустив голову на руки. Она уже хотела выйти из кустов и позвать его, но в это время с другой стороны приблизилась еще одна темная фигура, и она поспешно отступила в тень.