Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Неожиданно тень знакомой кривой усмешки вернулась на ее губы, и она прошептала, уже соскальзывая в сон:

– Вы напрасно пользуетесь сонными заклинаниями, Торстейн. Они на меня не действуют…

Под утро на маяк вломился Джулиан – видимо, неразлучная троица разыскивала свое сокровище по всем окрестностям. Увидев меня сидящим у стола в обществе догорающей свечи и остывшего чайника, а Рандалин свернувшейся клубочком на скамье, он распахнул глаза, выскочил за дверь и оглушительно засвистел. Через несколько минут в дверь ворвались уже все трое, причем у Джулиана шпага была выдвинута из ножен наполовину, а Санцио размахивал уже обнаженным клинком.

– Я тебя проткну насквозь! – заорал он с порога.

– Если не хочешь ее разбудить, говори потише, – сказал я сквозь зубы, рассматривая их с неприязнью. Все они были слишком жизнерадостны и полны лучезарной надежды для этой комнаты, под стропилами которой темным комком еще висела боль.

– Что ты с ней сделал? – угрюмо спросил Джулиан, стараясь говорить если не шепотом, то по крайней мере без лишних воплей. Поскольку шепот и обнаженная шпага сочетаются довольно плохо, он временно оставил свои попытки приставить ее к моему горлу.

– Я ее вытащил из воды, – ответил я. – А вот где были вы все в это время, непонятно.

– Какой воды? Что она могла там делать? Ты, наверно, сам ее туда столкнул, мерзавец! – надрывался Санцио. Джулиан обхватил его сзади одной рукой за горло, чтобы немного оттащить в сторону и слегка придушить его звучный голос трубадура и герольда.

Третий, тот же невысокий юноша с изогнутыми бровями, вел себя заметно тише прочих. Он наклонился, внимательно рассматривая лежащие на полу насквозь мокрые сапоги Рандалин. При этом я с немалым удивлением заметил, что брови и ресницы у него накрашены.

– Она что, была на берегу? – спросил он скорее не у меня, а просто размышляя вслух. – В такую бурю? Зачем?

– Спросите у нее сами, когда проснется.

– Люк, да что вы с ним беседуете! Пырните его кинжалом, или я сам это сделаю!

Изящный Люк покачал головой.

– Я ее предупреждал, что не надо разговаривать с этим белоглазым. Но он, видите ли, сказал ей что-то такое, от чего она вся взметнулась, и пошла с ним одна, без охраны. И вот вам результат.

– Она говорила с Лоциусом? – спросил я недоуменно.

– Наверно, в вашем Ордене его зовут так. А я его знал под другим именем, и при дворе первого министра в Круахане, – легкая тень набежала при этом на тонко разрисованное лицо Люка, и сразу стало заметно, что он пользуется румянами и пудрой. – Я так полагаю, что вы спасли ей жизнь, сударь, не имею чести знать вашего имени.

– Торстейн Адальстейн, – сказал я, невольно приподнимаясь.

– Какая может быть честь узнать имя крестоносца, – грубо сказал Джулиан. Они с Санцио продолжали смотреть на меня с плохо скрываемой враждебностью, Видимо, сама мысль о том, что я трогал своими отвратительными руками их обожаемую Рандалин, глубоко им претила.

– Я, по счастью, к обоим Орденам имею мало отношения, – продолжил Люк, изящно взмахнув рукой. – Поэтому могу позволить себе роскошь быть беспристрастным и просто поблагодарить вас, сударь.

– Вы не чашник? – удивился я. – Тогда что вы у них делаете?

– Ну, мы с… хм, Рандалин были знакомы прежде. Вообще я просто живу в ее валленском доме. А в Ташир я поехал за вдохновением. Я актер в театре его светлости герцога Мануэля. И еще пишу песни. Говорят, что неплохие, – добавил он без ложной скромности. – Вы разве не видели меня на сцене?

– К сожалению, нет, – сказал я, продолжая с интересом его разглядывать. – Я никогда не был в Валлене.

– Клянусь небом, вы многое потеряли, – произнес Люк с легким разочарованием. – Я вас приглашаю.

– Люк, прекрати разводить свои церемонии! – рявкнул Джулиан, решив наконец взять дело в свои руки. – Санцио, приведи лошадей, мы сейчас уезжаем!

– Сам приводи, – огрызнулся Санцио. – Почему это именно ты должен быть первым, кого она увидит, когда проснется?

– Я бы с удовольствием никого из вас не видела, – раздался неожиданно голос Рандалин. Она уже приподнялась на скамье, опираясь о нее локтем. – Кроме разве что Люка – он единственный разумный человек.

Она медленно встала на ноги, стряхнув мой плащ, долго рассматривала безнадежно мокрые сапоги, потом махнула рукой и потуже затянула пряжку широкого ремня, отбросила назад и пальцами пригладила растрепанные и кое-где склеившиеся волосы. Если не считать явного беспорядка в одежде и прическе, в целом она выглядела почти прежней – такое же упрямо-надменное выражение на лице, немного выпяченная вперед нижняя губа, чуть сдвинутые брови. Глаза ее снова стали серыми, но в их глубине по-прежнему была та же боль, которую я видел ночью, только она пинками загнала ее внутрь себя и глубоко спрятала, свернув в тугой узел. Когда наши глаза встретились, она чуть заметно кивнула.

– Ты уже нашел свое вдохновение в Ташире, Люк? – спросила она, намеренно игнорируя суетившихся вокруг нее Джулиана и Санцио.

– Ну в принципе… – протянул тот. – В общем-то… Мне кажется, что здешний климат ему не очень способствует. Но луна здесь очень красивая. Когда мы вернемся, я напишу о ней поэму.

– Хорошо, – сказала Рандалин, встряхивая плащ и перебрасывая его через руку, – потому что мы сегодня уезжаем в Валлену.

– Но мадонна! – шепотом закричал Санцио, наклоняясь к ее плечу. – У нас еще не подписан торговый договор с двумя кланами! Завтра приплывают несколько кораблей из Эбры!

– Обойдутся без меня, – отрезала Рандалин. – А ты оставайся, если считаешь нужным.

Мы одновременно вышли из дверей маяка. Буря почти улеглась, и волны внизу шумели уже не так опасно, как вчера вечером – просто с легким успокаивающим шипением ложились на камни.

Неожиданно для самого себя я придержал стремя и подал руку Рандалин, подсаживая ее в седло. Остальные настолько оторопели от моей наглости, что не успели вмешаться.

– Мой друг Гвендор сказал мне один раз, а он хорошо понимает в том, о чем говорил: "Если ты испытал сильную боль, ты станешь чувствовать страдания других. Если ты испытал слишком сильную боль, ты можешь захотеть причинить ее другим. А если ты испытал боль, которую невозможно вынести, ты начнешь понимать, как устроен этот мир".

Она внимательно смотрела мне в лицо, наклонившись с седла.

– Прощайте, Торстейн. Не зову вас в Валлену – но если вдруг вы приедете, я буду рада.

– Не ходите больше одна на берег моря, Рандалин, – попросил я, проглотив какой-то странный комок в горле.

Она подняла руку, словно хотела коснуться моих волос, но задержала ее в воздухе.

– Друзья зовут меня Рэнди, – сказала она и ударила коня по бокам босыми ногами.

Я смотрел им вслед, пока мог различать четырех быстро несущихся по каменистой дороге лошадей. Потом повернулся и медленно побрел к орденской крепости. Ночь заканчивалась, и знаменитая таширская луна висела уже совсем низко над горизонтом, почти касаясь воды своими длинными рогами. С другой стороны небо медленно светлело. Крепость мирно спала, настолько безмятежно, что я казалось, мог расслышать дружное сонное дыхание всех видящих последний предрассветный сон. Только в окне кабинета Гвендора по-прежнему был виден желтоватый отблеск многочисленных мигающих свечей.

Я стоял на маленькой площади, задрав голову. Мне не надо было подниматься к нему в кабинет, чтобы легко представить, как он сидит, подперев голову обеими руками, над фолиантом с растрепанными страницами, вглядываясь в мелкие наклонные буквы, давно уже пляшущие перед глазами. И так же свободно я мог представить Рандалин, с закушенной губой поднимающуюся по трапу своего корабля, чтобы встретить рассвет уже в море. У меня было какое-то странное ощущение неправильности происходящего, и мне казалось, что вот-вот я должен догадаться о чем-то очень важном, но оно упорно ускользало от меня вместе с отступающей ночью. К тому же глаза мои давно слипались, и сознание балансировало на краю сна. Поэтому я решил, что попробую разгадать все загадки днем, когда высплюсь, махнул рукой и пошел спать.

А на следующий день началась подготовка к Большому Совету, и мне стало сразу некогда думать о посторонних вещах.

Большой Совет созывался довольно редко и требовал присутствия всех командоров и большинства старших магистров. Обычно он проводился в Эмайне, но в виду неотложности обстоятельств его решили провести в Ташире. Больше всего меня удивило то, что на моей памяти никогда никуда не уезжавший из Эмайны Ньялль тоже согласился приехать. За день до него прибыли командор Эбры Брагин и айньский командор Хада. Остальные и так уже были на месте.

За все эти дни я едва перемолвился с Гвендором несколькими словами – он все время безвылазно проводил то в библиотеке, то в кабинете Фарейры, причем выбор книг, которые он бесконечно читал, был более чем странным – все они касались древней, доорденской истории. На его лице застыло какое-то отсутствующее выражение, которое мешало мне поговорить с ним о всех произошедших недавно событиях. Теперь он сидел на положенном ему месте за длинным столом Большого Совета, выпрямившись и положив руки на подлокотники кресла. Он казался удивительно сосредоточенным, словно ему предстоял какой-то серьезный экзамен. Более тщательно, чем обычно, причесанные волосы были откинуты назад, открывая удивительно высокий лоб, и шрамы смотрелись еще более уродливо, чем всегда, на этом ясном спокойном лице.

Рядом с ним вертелся в кресле и вздыхал Фарейра – видимо, он думал о том, как пережить более трех часов совещания без пристойной закуски и выпивки. Его вьющаяся проволокой борода торчала вперед настолько воинственно, что никто даже не решался с ним заговаривать.

Ньялль, казалось, мирно дремал, уронив голову на грудь. Сидевший напротив него Хада тоже прикрыл глаза тяжелыми веками, но все четко видели проступавший у него на лбу третий глаз. Брагин был погружен в какой-то длинный свиток, развернутый на коленях, периодически помахивая в воздухе загнутым пером.

Оставались Лоциус и Ронан, которые пришли одновременно и сели, не глядя друг на друга. Кроме всех вышеперечисленных, в зале сидело несколько наблюдателей из числа старших магистров – они то и дело обеспокоенно переглядывались, ну и я как бессменный летописец. Правда, за скрывавшей дверь портьерой время от времени мелькал горящий голубой глаз, который мог принадлежать только Жерару.

Выражение лица Ронана мне совсем не нравилось. Он то хмурился, так что его густые брови сходились в одну черту, и пытался пальцами согнуть витой командорский жезл, лежащий перед ним на столе, то внезапно вскидывал голову, старательно изображая полную безмятежность.

– Приветствую всех вас на Большом совете, мессиры, – сказал он наконец, понимая, что дольше медлить было бы странно. – Совет был созван по просьбе командора Альбы, который обвиняет командора Круахана в использовании запрещенного колдовства.

– Не совсем так, – раздался низкий голос Гвендора. и все невольно вздрогнули, – просто командор Круахана хотел применить в моей лаборатории заклинания из Черной книги. Мне непонятен их смысл.

Лоциус передернул плечами, но ничего не сказал.

– Разве Черная книга существует? – протянул Брагин. – Мне всегда казалось, что это просто красивая выдумка. Или кто-то из вас видел ее, мессиры?

Все промолчали. Лоциус положил ногу на ногу и лучезарно улыбнулся.

– Я не знаю, есть ли Черная книга на самом деле, – сказал наконец Гвендор, – или это просто обозначение любого злого колдовства. Но в таширской библиотеке я прочитал все старинные хроники, какие только мог найти. В них гораздо чаще, чем в наше время, говорится о таких вещах. Там пишут, что высшая цель заклинаний Черной книги – нарушить ткань пространства, чтобы в мире воцарился полный хаос. Я нашел еще довольно любопытные вещи, вот например… – он мельком взглянул в лежащие перед ним бумаги и продолжил наизусть: "Как вы можете легко узнать мага, который пользуется заклятиями Черной книги? Использование сих страшных слов налагает несмываемую печать на его чело, так что никогда больше он не сможет выглядеть как прежде, и вы сразу поймете по искаженным чертам его, что душа его отдана навек силам зла".

– Ха, мессиры! – вскричал Лоциус, сохраняя такую же сладкую улыбку. – Не кажется ли вам, что данное определение как нельзя лучше подходит к самому господину Гвендору? Никогда больше он не сможет выглядеть как прежде – насколько точно указано!

На мгновение шрамы Гвендора налились кровью, но он не изменился в лице и ничего не сказал. Вместо него высказался Фарейра:

– Заткнись ты, хрен в камзоле! – сказал он, употребив на самом деле куда более сильное выражение и добавив настолько гнусное ругательство, что даже Ронан слегка покраснел.

– Мессиры, – сказал он, повысив голос и постукивая жезлом по столу, – настоятельно прошу вас оставаться в рамках приличий. Командор Ташира, если вы еще раз позволите себе подобное высказывание, я попрошу вас покинуть Большой Совет.

– Сильно я плакал, – пробормотал Фарейра достаточно громко, чтобы его все расслышали, – хоть поужинаю тогда как следует.

Я покосился в сторону дверной портьеры – она слегка колебалась, как от легкого дуновения ветра, и в просвете виднелся поднятый кверху большой палец в знак полного восторга.

– Вы знаете, мессиры, – продолжал Ронан, – что ни в коей мере Орден не может допустить нарушения существующего миропорядка, ибо мы стараемся направлять этот неразумный мир по пути развития. Именно поэтому Черная книга считается у нас запретной. Но командор Круахана подтвердил мне, что никогда не касался ее и уж тем более не пытался использовать ее заклинаний. Не правда ли, Лоциус?

– Я вообще не знаю, – сказал тот, сохраняя легкую оскорбленность на лице, – откуда командору Альбы пришло в голову, что я открывал Черную книгу, в существовании которой я уверен не больше, чем досточтимый Брагин. Вы все могли ознакомиться с теми формулами, которые я предлагаю использовать для получения более чистого золота. Могли ли вы найти в них что-то подозрительное и смахивающее на темное колдовство?

Он обратил преданный взгляд на Ронана, который в магии понимал не больше, чем я в заточке кинжалов, но не особенно любил в этом признаваться.

– Отнюдь, – сказал тот, пытаясь придать лицу максимально вдумчивое выражение.

– Может быть, тогда вы приведете нам свои доказательства, командор Альбы? – продолжил Лоциус.

Я посмотрел на Гвендора. Если человек мог одновременно выглядеть и растерянно, и уверенно, то это был именно тот случай.

– У меня нет доказательств, – сказал он хрипло. – Но я почему-то чувствую, что это именно так и есть.

– Если я не ошибаюсь, – неожиданно произнес Хада, по-прежнему не открывая глаз. – Два года назад командор Круахана обвинял вас в самозванстве и настаивал на орденском расследовании?

– У меня тоже нет доказательств, – быстро сказал Лоциус, подстраиваясь ему в тон. – Но я почему-то уверен, что так оно и есть.

– Сдается, мессиры, – сказал Брагин, медленно сворачивая свой свиток, – что Большой Совет можно заканчивать.

На этом месте неожиданно проснулся Ньялль – или перестал притворяться, что спит.

– Дело не такое простое, Ронан, как кажется тебе и этой глупой молодежи, – сказал он, прищуривая один глаз. – К сожалению, у Большого Совета есть только один выход – каждый должен отдать свой голос. А уж потом можно заканчивать, чтобы Брагин успел прочитать все свои стихи при луне.

Ронан выпрямился, и в голосе его снова зазвучал металл, давая понять, что Великим Магистром он все-таки стал не совсем напрасно:

– Пусть каждый из членов Совета скажет, согласен ли он, чтобы командор Круахана Лоциус провел свои опыты в лаборатории Ордена в Альбе. Вы можете ответить только "да" или "нет", никакие другие варианты не принимаются. Командор Альбы?

Гвендор усмехнулся своей традиционной усмешкой. Не хотел бы я оказаться на месте человека, к которому была бы обращена изудорованная сторона его лица.

– Нет, – сказал он.

– Командор Айны?

Брагин поднял к небу мечтательные глаза.

– Я не вижу в действиях командора Лоциуса ничего предосудительного. Я говорю "да", мессир.

– Командор Ташира?

– Я в высоких материях типа алхимии ничего не смыслю, – сказал Фарейра, – но я видел, как Дори… в смысле командор Альбы однажды, стоя на стене, почувствовал в тумане, с какой стороны к крепости приближается войско горцев. Так что если он теперь тоже что-то чувствует – я склонен ему доверять. Нет, мессир.

– Командор Эмайны?

Командором Эмайны, как ни странно, считался Ньялль – с другой стороны, он ведь был покровителем моря и кораблей, а Эмайна – всего лишь маленьким островом в беспокойном Внутреннем океане.

– Если вода не просматривается до самого дна, я не пускаюсь в важное плавание, – произнес он, поглаживая бороду.

– Выражайтесь яснее, Ньялль, – раздраженно сказал Ронан.

– Разве вы не поняли, что я сказал нет?

– Командор Эбры?

Хада долго молчал. Третий глаз напряженно пульсировал.

– Мне кажется, – вымолвил он наконец, – что командором Альбы владеют гнев, зависть и нежелание уступить сопернику. Поэтому я сказал бы "да", мессир.

Все невольно затаили дыхание. Оставалось последнее слово – и его должен был произнести Ронан.

– О мессир, – вдохновенно сказал Лоциус, – уже через несколько месяцев мы вытесним этих наглых чашников из Ташира. Посольства Валлены и Эбры будут наперебой искать вашей благосклонности. Наши корабли заплывут на другой конец Бурного Пролива, и если там тоже есть земли, все они покорятся вашей воле. Вот что сделает мое золото, мессир, тогда как тусклый металл этого самозванца может дать вам незначительные средства для скудного поддержания ваших командорств. Подумайте, выбор за вами.

– Вопрос цены, – сквозь зубы произнес Гвендор.

Ронан выпрямился в кресле.

– Я готов заплатить любую цену, – сказал он, обводя собравшихся ледяным взглядом, – за истинное могущество Ордена. Вы слышите – любую. А вы в этом не уверены, командор Альбы?

– Если истинное могущество надо поменять на душу, – ответил Гвендор, коротко вздохнув, – то простите меня, мессир. Я еще как-то не готов.

– Он может только два года рисковать своей жизнью в Рудниковой войне и ночами просиживать в лаборатории, – пробормотал Ньялль, ни к кому особенно не обращаясь, но глаза Ронана гневно вспыхнули.

– Хорошо, мессиры, – сказал он, поднимаясь. – Объявляю Большой совет законченным. Наше решение – лаборатория в Альбе переходит в распоряжение командора Лоциуса для любых опытов, которые он считает нужными. Командор Альбы Гвендор должен оказывать ему всемерное содействие. Достаточно ли ясно я выразился?

Лоциус собрался скромно улыбнуться, но вместо этого ему пришлось бороться с судорогой, так что впечатление торжества было несколько смазано – все отвели глаза в сторону.

Я с тревогой посмотрел на Гвендора. Тот вскинул опущенную голову, и на его лице опять ничего нельзя было прочесть – оно замкнулось, как обычно. Покрытая шрамами сторона ничего не выражала, а здоровая половина казалась воплощением холодного бесстрастия.

– Да исполнится ваша воля, мессир, – сказал он на орденском языке с настолько безупречным произношением, что мы невольно вздрогнули.

В день, который Лоциус избрал для демонстрации своего эксперимента, я проснулся рано и некоторое время бесцельно слонялся по орденскому дому. Потом наконец надел парадный плащ младшего магистра и по узким улочкам крепости дошел до библиотеки, которую в последнее время Гвендор превратил в свой личный кабинет и спальню. Я нашел его там, где и собирался – уже готовый к выходу, он стоял у окна и слегка рассеянно смотрел вдаль, за крепостные стены, и заметив меня, махнул рукой, что спускается.

В отличие от большинства обитателей крепости, которые собрались вокруг лаборатории поглазеть на действия приезжего командора, Гвендор был одет подчеркнуто просто, без командорских знаков – на нем был его обычный старый камзол, который он надевал, предаваясь своим алхимическим занятиям, прожженный до дыр и поменявший свой цвет в нескольких местах. Последнее время он стал жаловаться на раны, полученные в Рудрайге, и ходил, опираясь на черный прямой посох. И сейчас этот посох мерно постукивал по камням рядом со мной.

Мы шли молча – о чем тут можно было говорить? К тому же мы оба хорошо чувствовали странное напряжение, какую-то мрачную тревогу, которая собралась над стенами, словно туча. Альба была пограничной крепостью, последним форпостом на дороге, ведущей к рудникам – дальше начинались негостеприимные горы, но никогда раньше я не ощущал такой темной угрозы, даже во время трехмесячной осады. У попадавшихся нам навстречу людей были какие-то испуганные лица, и они поспешно отводили глаза, хотя никакой опасности рядом не было – перемирие держалось довольно крепко, а теперь отряд крепости был многократно усилен по случаю пребывания в ней самого Великого Магистра и нескольких командоров.

– Если вы что-то задумали, Гвендор, – сказал я наконец, искоса поглядев на его профиль, – то будьте осторожны.

– Хм, – отозвался тот, – хотел бы я, чтобы у меня хватило ума до чего-либо додуматься. Лучше бы я действительно был воином из Валора – по крайней мере, меня бы тогда не мучило это ощущение, что готовится что-то нехорошее. Я точил бы свою шпагу и не отвлекался на пустяки.

– Но ведь даже Ньялль с Фарейрой не могли найти ничего предосудительного в этих формулах, а они лучшие маги в Ордене, – сказал я в который раз, продолжая наш бесконечный разговор на тему "я знаю, что здесь что-то не так, но не знаю, что именно".

– В конце концов, – невпопад ответил Гвендор, – когда-то в жизни я был очень счастлив. Правда, и несчастлив тоже, – прибавил он после некоторой паузы. – В общем, испытал достаточно, чтобы не слишком о ней сожалеть. Особенно теперь, когда…

Я невольно замер.

– Когда что? – спросил я без особой надежды на успех. Я уже давно расстался с мыслью вытянуть из своего друга и командора хотя бы что-нибудь относительно его прошлого и нынешнего душевного состояния. Тем более что у меня теперь тоже была от него тайна – я так и не стал говорить ему о вытащенной из воды Рандалин. Мне почему-то было приятно носить внутри себя воспоминание о блестящих медных кудрях и широко расставленных печальных глазах, никому не рассказывая о них.

Не знаю, удалось ли мне что-либо выведать на этот раз или нет, потому что нас нагнал Жерар. Как всегда по утрам, он с трудом просыпался и поэтому был полон яда, который спешил вылить на окружающий мир.

– Напрасно вы не торопитесь насладиться триумфом его судорожной светлости, – сказал он, наступая нам на пятки. – По крайней мере, одно занимательное зрелище вы точно пропустили – когда он требовал погладить ему воротник и как он был разочарован, когда узнал, что единственные духи в крепости принадлежат пятнадцатой жене Мерриди, и она пользуется ими раз в году по большим праздникам. Наверно, надушенный воротник – это главный катализатор его формулы получения чистого золота. Рекомендую, мой командор, оборвите с него все кружева, и у него точно ничего не получится, можете не опасаться.

– Ты слишком хорошо о нем думаешь, – пробормотал Гвендор сквозь зубы.

– Я перед ним благоговею, – ответил Жерар, забегая вперед и размахивая руками, – причем настолько, что даже не уверен, посмею ли приблизиться, дабы не нарушить его великие опыты своим ничтожным присутствием. А вы все-таки идете туда, мой командор? Неужели он почтил вас высокой честью подносить ему реторты?

– Боюсь, что могу не выдержать бремени такой чести, – спокойно сказал Гвендор, усмехаясь углом рта. – И потом, там и без меня найдется достаточно желающих.

– В самом деле, – подхватил Жерар, – учитывая ваше непростительное опоздание, вам придется стоять в очереди жаждущих выразить командору Круахана свое безмерное восхищение.

– Много народу пришло? – спросил я.

– Почему-то не явились только те, что были с нами на Рудниковом перевале, – сказал Жерар, морщась. – Видно, они, так же как и я, не могут преодолеть смущения перед собственной ничтожностью. А остальные аж подпрыгивают, пытаясь заглянуть в окна – вдруг мессир Лоциус заметит их преданное лицо.

– Я тебя не узнаю, Жерар, – отозвался Гвендор, по-прежнему ровно постукивая своей тростью. – Ты всегда гордился своим прекрасным знанием человеческой природы, почему же тебя это удивляет?

Жерар слегка замедлил шаг и потянул меня за рукав камзола.

– Плохо дело, – сказа он трагическим шепотом, – если Гвендор начинает превосходить меня в цинизме. Приглядывай за ним, Торстейн.

Вместе с тем мы уже дошли до здания лаборатории, стоящего в самом дальнем конце Альбы. У дверей действительно толпилось довольно много народу, вытягивая шеи, и некоторые еще прогуливались неподалеку, делая вид, что заняты беседой. В тени сидел мрачный Бэрд, повернувшись к дверям спиной, и чинил седло.

– Все уже собрались? – спросил Гвендор, подходя к нему.

– Великий Магистр пришел минуту назад, – ответил тот, пожав плечами. – Можно сказать, они уже начали.

Гвендор обвел нас всех глазами. Было видно, что он хочет что-то сказать, но в последний момент сдержался, положил руку на плечо Бэрда и крепко сжал его. Потом он подмигнул Жерару и направился к дверям лаборатории. Я двинулся за ним по пятам.

– Вы напрасно туда идете, Торстейн, – сказал он вполголоса.

– К счастью, я имею на это полное право, – отозвался я. – Или вы будете утверждать, что происходящее не имеет отношения к истории Ордена?

– Я молюсь небу, – серьезно сказал Гвендор, – чтобы оно не стало концом истории Ордена. Обещайте мне одну вещь, Торстейн, прежде чем мы туда войдем.

– Какую? – спросил я, пораженный его необычным тоном. На этот раз ни капли скрытой иронии не слышалось в его словах, и оттого я невольно похолодел.

– Делайте все, что я вам скажу. И не задумывайтесь ни секунды, иначе это может стоить жизни не только вам.

– Может, вы все-таки преувеличиваете, Гвендор? – спросил я с надеждой. – Лоциус, конечно, карьерист и интриган, но… если вас послушать, мы подвергаемся смертельной опасности.

Последние слова я уже договаривал ему в спину. Стоящие у дверей воины из круаханской свиты Лоциуса подвинулись и пропустили нас, смерив предварительно подозрительными взглядами и отобрав у меня парадную шпагу, а у Гвендора – висевший на груди кинжал… Внутри стоял полумрак, освещаемый лишь красными отблесками разожженного тигля, но я сразу почувствовал, как Гвендор напрягся и еле слышно пробормотал несколько ругательств. Видеть, как его лабораторию, в которую даже нам с Бэрдом он позволил войти всего два раза, а Жерару с его умением обращаться с хрупкими вещами вообще ни одного, полностью переворошили, небрежно забросив в угол все тончайшие реторты и смахнув на пол книги, было явно выше его сил. По-круахански он ругался очень изощренно – мне бы такое сочетание понятий просто в голову не пришло.

Комната была полна самой избранной публики – но все они толпились в одном углу, подальше от тигля. Лоциус ничего не стал особенно менять, он использовал ту же систему плавки руды и осаждения золота, которой в свое время пользовался Гвендор, только вместо толстостенной реторты, в которую стекал расплавленный металл, притащил большой котел. В него и падали, срываясь из трубки, горячие капли какого-то вещества. Оно было слишком ярким даже для золота. В тигле гудел ровный красный огонь, он бросал отблески на лицо Лоциуса, раскинувшего руки над котлом, словно обнимая его. Он что-то шептал, полузакрыв глаза и ни на кого не глядя. Я кожей почувствовал, что концентрация магической силы уже очень сильна, но разобраться в том, что происходит, было выше моего понимания.

Такое же непонимающее любопытство я прочитал и на лице Ронана – они с Ньяллем были единственными, удостоенными чести сидеть на стульях с высокими спинками, остальные просто толпились у них за спиной. Оба заслоняли глаза от яркого пламени тигля закопченным стеклом на длинной ручке.

Лоциус приоткрыл один глаз и слегка повернул голову в нашу сторону.

– Я ждал вас, командор Альбы, – сказал он, и голос его показался мне странным, потому что в нем не прозвучало привычной слащавости. – Вы обещали мне во всем помогать. Прошу, следите за огнем.

Гвендор, слегка прихрамывая, подошел ближе и взял мех, с помощью которого поддувался огонь в тигле. Свою трость он так и не выпустил из рук, прислонив рядом. Теперь я совсем не видел его лица – он стоял ко мне вполоборота, опустив голову, так что волосы падали на лоб. Он так и не произнес ни слова.

– Вот теперь все на местах, – с легкой улыбкой вымолвил Лоциус и снова прикрыл глаза. К этому моменту яркого металла в котле собралось уже достаточно много. Он сверкал так, что на него было больно смотреть, и от него поднимался легкий пар, еле различимый в сумраке.

Лоциус слегка пошевелил пальцами раскинутых рук и заговорил. Я не знал этого языка, и я мог поклясться, что он не орденский. Он не совсем говорил, он скорее кричал тонким шепотом, иногда почти непереносимым для слуха. Его глаза вытаращились, так что он вдруг стал напоминать мне большую летучую мышь, висящую над тиглем. Его вытянутые руки походили на два распахнутые крыла, потому что вокруг них ощутимо сгущалась тень, чернее того полумрака, что лежал вокруг. Я не знаю, что чувствовали другие, находившиеся рядом – но у меня вдруг онемел позвоночник и на горло словно накинули петлю. Я ощутил ее настолько ясно, что невольно схватился рукой за шею, беспомощно ее ощупывая в надежде ослабить веревку.

Металл в котле медленно густел, и собравшийся над ним пар тоже – он темнел, превращаясь в тень, подобную той, что обвивала сейчас руки Лоциуса. Глаза Ронана широко раскрылись – наверно, он тоже почувствовал нечто вроде веревки на шее.

– Да, – сказал Лоциус своим новым шелестящим голосом, – завтра владыки Эбры, Валлены и Айны действительно придут на поклон. Только не к вам, мессир Ронан. Зря вы не послушались своего любимчика. А теперь и он слушается меня, не так ли?

Гвендор ничего не ответил, так же низко наклонив голову, только руки его мерно двигались, качая воздух из меха. Этот звук, да еще потрескивание огня были единственными в комнате – в остальном царила мертвая тишина.

– Ты так легко купился на абсолютную власть, Великий Магистр, – произнес Лоциус. Тень медленно росла и раскачивалась, поднимаясь выше тигля и одни концом уже касаясь стропил. – Ты просто глупец! Ведь ее не существует. Как только тебе кажется, что ты достиг полного могущества, достаточно обернуться, и ты увидишь тех, кто готов напасть на тебя сзади. В мире есть только одна абсолютная вещь – это хаос. И скоро он воцарится. И я буду его властелином. Потому что мне твоя власть совершенно не нужна. Мне не доставляет никакого удовольствия смотреть, как что-то строится и создается. Но я с удовольствием посмотрю на то, как мир разрушается.