Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

– Это правда, господин герцог, – Ланграль наклонил голову. – Она действительно меня спасла. Она появилась ниоткуда и не назвала своего имени.

– И она была рыжая? – уточнил Тревис.

– Да, у нее были рыжие кудри, довольно, кстати, редкого оттенка. Я таких ни у кого не видел.

Тут Тревис запрокинул голову и громко расхохотался. Впрочем, он вообще все делал громко, но тут он превзошел самого себя, вытирая выступившие слезы.

– Бенджамен, Бенджамен, – воскликнул он, на секунду прерываясь, чтобы вновь разразиться хохотом. – Поделом вам, это судьба вас наказывает. Учитывая вашу большую любовь к женщинам, оказаться обязанным одной из них…

– Подобные обязательства меня не очень смущают, – холодно сказал Ланграль, немного нахмурившись. Было заметно, что слова Тревиса не принесли ему радости. – В любом случае я ей ничего не должен, кроме жизни. Если бы я знал, кто она, я постарался бы побыстрее вернуть долг, только и всего.

– Ну что же, – торжествующе сказал Тревис, – думаю, что мне удастся вас познакомить. Надеюсь, что вы оцените мою услугу, Бенджамен де Ланграль.

– Я и так многим вам обязан, ваша светлость.

– Тогда прошу!

Тревис несколько картинным жестом откинул портьеру, открыв побледневшее лицо Женевьевы. Было видно, что она только что жадно смотрела в щелку, и огонь в ее глазах, ставших вдруг совсем большими, еще не погас.

Ланграль не очень умел удивляться. Его холодное лицо с правильными точеными чертами было просто не приспособлено для удивления. Поэтому внешне создалось впечатление, что он воспринял все происходящее как довольно удачное совпадение.

– Я счастлив познакомиться с вами, сударыня, – сказал он, поклонившись. Правда, в поклоне было довольно много скованности, но кто может упрекнуть раненого человека? – Мне кажется, вы имели честь утверждать, что мы больше никогда не увидимся?

Женевьева подняла на него глаза, полные тоски, а потом метнула яростный взгляд на Тревиса.

– Если бы это зависело только от меня, – сказала она, – то мы бы с вами и не увиделись.

– Вам настолько неприятно меня видеть?

– Нет, – шепотом сказала Женевьева. – Мне казалось, что это вам неприятно было бы увидеть меня.

– Вы ошибаетесь, сударыня, – голос Ланграля был безупречно вежлив. – Я был бы счастлив не только вас увидеть, но и услышать ваше имя, чтобы знать, кого я должен благодарить.

– Вы мне ничего не должны, – резко сказала Женевьева, вскинув голову.

– Кроме жизни, – он слегка улыбнулся, и взгляд его на мгновение потеплел. Где-то далеко, совсем на дне темных глаз появилось что-то похожее на отдаленную нежность.

– Меня зовут Женевьева, – сказала она хрипло.

– Графиня де Ламорак! – значительно добавил Тревис. Он некоторое время с плохо скрываемым изумлением смотрел на этих двоих, стоящих напротив и не сводивших друг с друга глаз. Женевьева была ему понятна – тем более что на Ланграля так реагировали многие девушки, это была обычная история. Но сам Бенджамен его удивлял. Конечно, на его лице ничего нельзя было прочитать, кроме вежливого равнодушия, однако поражал сам факт, что он более минуты смотрел на женщину, не отворачиваясь.

"Вот и твоя судьба решена, Бенджамен де Ланграль, – пробормотал про себя Тревис. – В общем-то, что самый старый из айньских князей, что самый упорный из женоненавистников Круахана – казалось бы, результат одинаково безнадежен, но все вы оказываетесь там же. Только тебе она вряд ли даст по голове бутылкой, это точно".

– Она дочь Жоффруа, – уточнил он еще на всякий случай.

Ланграль опять поднял бровь – высшая степень его удивления.

– Полагаю, вы понимаете, сударыня, чем рискуете, появившись в Круахане?

– У меня не было выбора, – прошептала Женевьева. – Я поэтому и пришла сюда, что… В общем, у меня больше никого…

– Она понимает, – торопливо сказал Тревис. – Дитя мое, посиди пока в моем кабинете, скажи слугам, что я велел никого не пускать. Гости уже собрались?

– Давно, – отозвался Ланграль.

– Ну неважно. А мы пока с тобой, граф, подумаем, что нам делать дальше.

Женевьева как-то растерянно двинулась к дверям. Внезапно из уверенной в себе и насмешливой особы она превратилась в беззащитную девочку с огромными сверкающими глазами.

– Будьте уверены, графиня, – сказал ей вслед Ланграль, когда она обернулась у дверей. – Моя жизнь принадлежит вам, можете располагать ею, как сочтете нужным.

Женевьева еле слышно вздохнула, опуская за собой портьеру. Даже в самом прекрасном сне она не могла мечтать, что он скажет ей такие слова. Но почему же его голос звучал настолько холодно, что ей захотелось застонать от безнадежности?

Двое, оставшиеся в кабинете, некоторое время молчали. По лицу Ланграля было видно, что он скорее борется с лихорадкой, чем размышляет о том, что делать дальше, хотя Тревис и призвал его к этому. А сам герцог медленно бродил от столика с бокалами к камину и обратно, обхватив себя руками за плечи, и лицо его принимало все более мрачное выражение.

– Да… – сказал он наконец. – Представь, Бенджамен, у меня с самого утра было самое мерзкое предчувствие.

Ланграль внимательно посмотрел на него. Постепенно на его лицо тоже легла тень, но это была скорее тень тревоги.

– Если я вас правильно понимаю, господин герцог, вы вовсе не рады видеть свою дальнюю родственницу целой и невредимой? Она вам приходится троюродной племянницей, если не ошибаюсь.

– Да, – все так же мрачно сказал Тревис. – По счастью, только троюродной. Но положения дел это не меняет. Знаешь, Ланграль, я очень не люблю совершать подлые поступки. Они вызывают у меня изжогу.

– А что вы собираетесь делать, ваша светлость?

– Ничего, – медленно произнес Тревис, подойдя к столику и наливая себе полный бокал. – Попросту ни-че-го. Сегодня в моем дворце очень много гвардейцев Моргана. Они все сделают за меня, и я не успею вмешаться.

Ланграль осторожно выпрямился, стараясь не сильно шевелить одним плечом и рукой. Все посторонние выражения исчезли с его лица, сменившись обычной холодной придворной вежливостью. Именно с таким лицом он всегда стоял сзади Тревиса на всех приемах, и его темные глубокие глаза равнодушно скользили поверх толпы.

– И что ты так смотришь? – неожиданно закричал Тревис, взмахнув руками. – Ты что, не понимаешь, на чем держится моя репутация противника режима и защитника истинных ценностей? Да стоит мне хоть на секунду наступить ногой на истинные интересы Моргана, и он меня уничтожит как букашку! Был Тревис – и никто даже не вспомнит на следующий день, где он был! Где сейчас отец этой девочки? И кого это волнует?

Он одним глотком выпил полбокала и радраженно отставил его в сторону.

– Пока я нужен Моргану, чтобы создать видимость какой-то свободы. К тому же на мои речи, как на огонь слетаются все глупые мотыльки, не понимающие, что сейчас лучше спрятать крылышки. Ты сам, Ланграль, такой же. Зачем ты тогда на приеме спросил Моргана про то, что случилось с Тенгри? Ты всерьез считаешь, что это ночное нападение связано с твоими валленскими делами? Да ему плевать на валленцев, пусть делают, что хотят. И на мои крики о свободе и правах дворянства ему в принципе наплевать. Есть одно правило – никогда не трогай личные интересы Моргана, и все в твоей жизни будет относительно хорошо.

– В самом деле?

– Я уже довольно старый человек, Бенджамен. И я неплохо разбираюсь в чувствах и интересах других. Наверно, это и позволило мне выжить. Помяни мое слово, в этой девочке тоже личный интерес Моргана. Так же, как и в виноградниках Тенгри. Хотя она интересует его по другой причине, нежели виноград.

Именно потому, что я старый человек, – продолжал Тревис, устало отворачиваясь и глядя на огонь, – я хочу жить спокойно. Ты осуждаешь меня, Бенджамен?

– Нет, ваша светлость, – спокойно сказал Ланграль. – Это естественно для человеческой природы.

– Но ты призываешь меня следовать не природе, а чести? Я правильно тебя понимаю?

– Нет, ваша светлость, – повторил Бенджамен, качая головой. – Я никогда не стал бы никого призывать к самоубийству.

– Однако сам ты поступил бы по-другому на моем месте?

– Просто моя жизнь не кажется мне слишком ценной, господин герцог.

Тревис долго и молча смотрел на своего молодого друга. Ему не надо было пытаться прочитать что-либо на его равнодушном лице – он достаточно неплохо его изучил за эти годы.

– И что ты сейчас собираешься делать, Бенджамен? – спросил он наконец, слегка вздохнув.

– Я хотел попросить у вас прощения, Видимо, я несколько переоценил свои силы, и моя рана открылась. Если это не нарушит ваших планов, ваша светлость, я бы отправился домой.

– Я не могу тебя удерживать.

Ланграль поклонился, таким же незавершенным поклоном, каким до этого кланялся Женевьеве. На секунду в его лице что-то дрогнуло – но скорее всего это была просто боль от задетой раны.

– Бенджамен! – голос Тревиса нагнал его уже у самой двери.

– Да, ваша светлость?

– Я не могу тебя удержать, – повторил Тревис с бесконечной тоской. – Но мне будет так тебя не хватать. Подумай, Бенджамен.

– Я думаю, что без меня ваша жизнь будет более спокойной.

– Послушай моего совета, не вмешивайся. Оставь все как есть. Значит, у этой девочки такая судьба. А если она ей не суждена – то она как-нибудь выкрутится. Она часто выходила невредимой из всяких ситуаций.

– Да, конечно, – сказал Ланграль с непонятной улыбкой. – Конечно, она выкрутится.

Уже спускаясь по лестнице, Женевьева поняла, что обстановка становится несколько напряженной. О перила опирались несколько гвардейцев, по площадке прогуливались еще трое. Она сделала несколько шагов и остановилась – на нижней ступеньке стоял человек в гвардейском мундире и слегка улыбался, подняв голову. Она легко узнала Моргана, хотя он выглядел странно без своего обычного костюма из ткани стоимостью с небольшой замок и бриллиантовых подвесок.

– Безмерно счастлив вас видеть, графиня, – сказал тот, делая приветственный жест. – Довольно странно, что вы так открыто разгуливаете по дворцу своего родственника. Видимо, вы совсем не боитесь за его репутацию.

Женевьева стиснула рукой перила. Взглядом она быстро проследила расположение гвардейцев за спиной – они взяли ее в довольно грамотное кольцо. Зато непонятное растерянное настроение, в которое она погрузилась, выйдя из кабинета, моментально исчезло, и она снова превратилась в готовое к прыжку животное. Верхняя губа слегка приподнялась – неплохо знавшие ее коллеги-телохранители и княжеские слуги в Айне поняли бы, что сейчас последует какое-то убийственное заявление.

– Вы тоже ходите по его дворцу, не скрываясь, ваше великолепие. И это портит его репутацию куда больше.

– Потрясающе! – сказал Морган, внимательно ее разглядывая. – За несколько дней ты наговорила мне больше дерзостей, чем все женщины за всю мою жизнь, но я готов тебе это простить. Можешь себе представить, мне это даже нравится.

– У вас странный вкус, ваша светлость. Одному из моих айньских князей тоже нравилось, когда его пинают сапогами и бьют плеткой. Только когда он предложил мне это проделать, я быстро устранилась.

Морган поднялся на несколько ступенек. Теперь он стоял выше Женевьевы и поэтому мог смотреть на нее слегка сверху вниз.

– Думаю, ты прекрасно понимаешь, что сейчас тебе не удастся так легко устраниться, как ты выражаешься?

– Почему же, – пожала плечами Женевьева. – Камера в Фэнге все еще свободна? Это довольно надежное убежище от вашего общества.

– Я перестал считать Фэнг надежной тюрьмой, – заметил Морган, слегка поморщившись. – Или, по крайней мере, я еще не нашел среди своих гвардейцев достойной кандидатуры, чтобы конвоировать тебя туда. Как оказалось, я не могу до конца доверять никому из них.

– Они просто следуют вашему примеру, монсеньор, не стоит их за это резко осуждать.

– Кстати, что ты сделала с Шависсом? Он до сих пор не может прийти в себя.

– У него, видимо, рассудок помутился от пьянства, – презрительно выпятив нижнюю губу, произнесла Женевьева.

– Одним словом, дорогая графиня, я убедился, что вы представляете серьезную опасность для душевного здоровья моей верной гвардии и более того, для спокойной обстановки на улицах вверенного мне города. Ввязываетесь в драки, – он укоризненно поджал губы, – общаетесь с сомнительными людьми. Я принял решение на некоторое время изолировать вас от общества.

– Какое же место вы подобрали для этой цели, раз Фэнг вас не устраивает?

– Пожалуй, лучше всего для этого подойдет мой охотничий домик в нескольких милях от Круахана. Там довольно мило, графиня, вам должно там понравиться.

Широко раскрыв глаза, Женевьева посмотрела в лицо Моргана. На его лице застыла странная улыбка – видимо, он старался сделать ее нежной, но для человека, который многие годы ограничивался небольшим набором чувств, это было непросто. Поэтому она выглядела неудачной и даже несколько отталкивающей.

– Видимо, вы слишком много работаете, монсеньор, – произнесла Женевьева, слегка поморщившись. – У вас начинаются перебои с памятью. Несколько дней назад вы уже делали мне подобное предложение и в принципе должны помнить мой ответ.

– Я его помню, – ответил Морган, в свою очередь несколько нахмурившись. – Но я его просто не принимаю. Своим ответом ты хочешь причинить себе зло, а я этого не хочу.

Женевьева чуть попятилась назад и прижалась к перилам.

– Вы утверждали, что являетесь противником насилия, монсеньор.

– Знаешь, – сказал Морган, окидывая взглядом ее фигуру, – когда я смотрю на тебя, мне уже это как-то неважно. Странно, правда? Я сам не понимаю, что ты со мной делаешь. Но ни к одной женщине я никогда так не стремился, как к тебе. А ты можешь легко представить, сколько женщин начинали расстегивать платье, только войдя в мой кабинет.

– Лучше уж я не буду этого представлять, у меня слишком богатое воображение. Меня может затошнить.

– Помолчи, – Морган положил руку ей на плечо. – Неужели тебе безразлично, что я тебе говорю? Весь Круахан лежит у моих ног, как ковер, и я могу наступать, куда хочу. А я волновался, как мальчишка, перед тем как тебе это сказать. Я чувствую к тебе что-то особенное, понимаешь?

– К сожалению, монсеньор, я никогда не была понятливой в таких вещах, – сказала Женевьева, пожав плечами. – А когда начинала понимать, было только хуже. Спросите у Ваан Эггена.

Морган опять улыбнулся. Теперь улыбка гораздо больше ему подходила – в ней была самонадеянность, смешанная с какой-то слащавостью.

– Не бойся, я не повторю его судьбы. Я заблаговременно уберу все бутылки и вообще все тяжелые предметы.

Он оглянулся назад, на подающего ему знаки гвардейца.

– Прошу простить, графиня. Я должен все-таки ненадолго осчастливить собравшихся своим присутствием. Не думайте, что у вас получится бежать – дворец окружен. На каждый метр ограды приходится по одному гвардейцу. А пока не стесняйтесь, чувствуйте себя свободно. Если вы вдруг захотите с кем-то попрощаться – пожалуйста, я не буду вам мешать.

– Мне не с кем прощаться, – сказала Женевьева, отворачиваясь. – У меня нет друзей в Круахане.

Морган усмехнулся. Потом поднял руку, желая потрепать ее по щеке, но что-то в ее взгляде его остановило. Тогда вместо этого он небрежно поклонился и отправился вверх по лестнице, сопровождаемый гвардейцами.

– Мне кажется, что вы не совсем справедливы, графиня. Я знаю по крайней мере нескольких ваших друзей в Круахане.

Голос доносился снизу из-под лестницы. Вздрогнув, Женевьева резко перегнулась через перила. На самой нижней площадке стоял Ланграль со своим обычным хладнокровно-безразличным выражением лица. Если бы не голос, произносивший эти слова – низкий глубокий голос, который она теперь узнала бы всегда, – она решила бы, что ей все это померещилось. Но Ланграль был самый настоящий, такой же, на кого она смотрела в щелку портьеры в кабинете Тревиса. Рядом с ним из-под лестницы выглядывал Берси, взиравший на Женевьеву снизу вверх с восторженным выражением в распахнутых голубых глазах. Его взгляд напомнил ее собственный, каким она смотрела на Ланграля, и она невольно нахмурилась. Третьим был, разумеется, Люк, раскланявшийся очень изящно, но почему-то Женевьеве показалось, что он наполовину отсутствует.

– Вы все слышали, – сказала она безнадежно.

– На этой лестнице очень интересно разносятся звуки, – спокойно заметил Ланграль. – Если стоишь внизу, то прекрасно слышно, о чем разговаривают на верхней площадке.

– Тогда, наверно, вы понимаете, граф, что называться моим другом сейчас очень невыгодно? Я, конечно, благодарна вам, но предлагаю забыть о ваших словах, пока не поздно.

– Ни за что! – горячо воскликнул Берси, взмахнув рукой. – Вы еще нас плохо знаете!

– Я была бы счастлива узнать вас лучше, – Женевьева наклонилась с лестницы, – но боюсь, что вам это не принесет счастья, а только неприятности.

– Видите ли, графиня, – все таким же спокойным тоном заметил Ланграль, – если бы вы нас узнали ближе, то поняли бы, что имеете дело с людьми, довольно равнодушными к собственной выгоде. Что действительно постоянно приносит нам неприятности, но от вас уже не зависит.

– Но по крайней мере не я являюсь их причиной, – тихо, но упорно произнесла Женевьева.

– Милая графиня, – вмешался Люк, – поскольку вы в свое время имели несчастье спасти жизнь этим двоим по очереди – о чем вы несомненно пожалеете еще не один раз, если проведете некоторое время в их обществе, – он легко увернулся от Берси, намеревающегося ткнуть его кулаком в бок, – так вот, поэтому они в разговоре с вами не смеют проявить достаточной настойчивости, несмотря на то, что время дорого. Поэтому позвольте, это сделаю я, ибо менее всех отягощен нелегким грузом благодарности.

Так вот, кого вы видите перед собой? Вы в Круахане недавно, иначе знали бы, что про нас говорят. Любой, кто причинил зло одному из нас, считается личным врагом каждого. Любой, кто сделал добро одному из нас, вправе рассчитывать на благодарность и дружбу каждого. Я не слишком высокопарно выражаюсь? А то Ланграль меня все время высмеивает.

– Ну что вы, – сказала Женевьева, не сводя глаз с внезапно посерьезневшего маленького человека.

– До сих пор мы обычно спасали друг друга сами. В общем. как-то обходились без посторонней помощи. А теперь получается, что каждый из нас обязан вам жизнью дважды. Это значительный долг, милая графиня. Неужели вы позволите нам зачахнуть в тоске от того, что мы его не исполнили? Клянусь небом, если вы откажетесь принять нашу помощь, нам будет проще за ближайшим углом завязать драку с первым попавшимся гвардейцем и подставить грудь под его шпагу. Я все верно сказал, Берси?

– Забери меня демоны, – уверенно сказал Берси, – раньше я не понимал, что поэзия может на что-то сгодиться. Но если все поэты такие убедительные…

– Просто Люк долго тренировался в убеждении женщин, – заметил Ланграль, усмехаясь.

Женевьева вспыхнула.

– Если вы мечтаете напороться на шпаги гвардейцев, то это я вам в любом случае гарантирую. Разве вы не слышали, что сказал его великолепие Морган? Они висят на ограде дворца как груши.

– Знаешь, Ланграль, она мне нравится, – неожиданно сказал Люк. – пожалуй, я ей даже почитаю свои стихи. Мне кажется, она способна их понять.

– В отличие от тебя, – фыркнул Ланграль. – Ты, наверно, хочешь, чтобы она тебе объяснила, о чем там все-таки говорится.

– Если бы за каждые ваши гнусные слова, Бенджамен де Ланграль, я поступал бы с вами менее снисходительно, во всем Круахане не хватило бы каменных плит вам на могилы, – торжественно ответил Люк, поднимая подбородок.

– Графиня, – продолжал Ланграль, чуть отодвигая обиженного Люка, – с гвардейцами мы общались достаточно часто, чтобы не надеяться, что они проводят нас в путь с пожеланиями счастья.

– Когда мы втроем, – решительно заявил Берси, наглядно выдвигая шпагу из ножен, – я не позавидую тому, кто встанет у нас на дороге.

– Что вы предлагаете?

– Мне кажется, что Круахан не оказал вам достаточного гостеприимства. Может, стоит поискать его в других странах?

Женевьева горько усмехнулась.

– Господин де Ланграль, неужели вы думаете, что я рискнула бы приехать в Круахан, если бы в других местах встречала лучший прием?

– Но все-таки стоит попытаться. Я, например, знаю нескольких людей, которые будут счастливы оказать вам гостеприимство.

– И где же именно?

– В Валлене.

Женевьева задумалась.

– Надо полагать, вы собираетесь дать мне с собой рекомендательное письмо?

– Нет, графиня, я собираюсь сам проводить вас в Валлену – для верности. Тем более у меня там есть кое-какие дела.

– Вы понимаете, во что вы ввязываетесь? Даже если сейчас мы вырвемся из дворца, в чем я сомневаюсь, за нами будет погоня. Обратного пути в Круахан у вас уже не будет. Вы себя обрекаете на изгнание – зачем?

Ланграль только пожал плечами, считая разговор бессмысленным.

– Ради справедливости! – пылко воскликнул Берси.

– Между прочим, в Круахане стало очень скучно, – вальяжно заметил Люк. – Последних гвардейцев, более или менее умеющих держать шпагу в руках, вывели из строя вы, милейшая графиня, при незначительной помощи этого несчастного, – он кивнул в сторону Ланграля. – Кроме того, мне что-то подсказывает, что женщины в Валлене гораздо больше оценят тонкую душу настоящего поэта.

– В общем, выезжаем, – буднично подвел итог Ланграль. – Люк, иди в конюшню, выведи трех лошадей и жди нас за оградой.

– И вы его отпустили одного? – потрясенно спросила Женевьева, глядя вслед быстро исчезающей за углом маленькой фигурке. – А если его попытаются остановить?

– По странной случайности, дорогая графиня, каждый, кому приходила в голову мысль остановить Люка, умирал раньше, чем мог ее додумать до конца. Не говоря уже о том, чтобы привести ее в исполнение. Так что лучше подумайте о нашей судьбе. Первый патруль за поворотом.

– Но вы же ранены! – почти крикнула Женевьева, наконец полностью осознавшая, что им предстоит. – Вы не сможете…

– В том, что они меня только ранили, и заключалась их роковая ошибка, – сквозь зубы процедил Ланграль, вытаскивая шпагу из ножен левой рукой. Было видно, что ему это не очень приятно, но его глаза загорелись опасным огнем. – Лучше было бы меня убить на месте. А теперь я постараюсь доставить им немало сладостных мгновений, поверьте мне.

Первый заслон они преодолели довольно легко, если не считать того, что гвардейцы подняли тревогу, и теперь впереди их ждала веселая встреча. Они бежали по дорожкам сада, направляясь к задней калитке – Ланграль, хорошо знакомый со всеми явными и тайными путями, вел их уверенно. Сумерки наступили как-то мгновенно, хоть и не до конца стемнело, но тени резко удлинились.

Еще издали Женевьева быстро посчитала всех маячивших у ограды, и невольно на секунду замедлила бег.

– По крайней мере, нас уважают, – заметил Берси со странным удовлетворением в голосе.

Женевьева поудобнее перехватила рукоять шпаги. Ее снова охватило такое же непонятное чувство, которое она впервые испытала на площади, когда дралась, защищая раненого Ланграля – смутный восторг и упоение боем, какого она никогда не испытывала раньше. Айнские князья постоянно сражались друг с другом исподтишка и открыто, и телохранители совсем не напрасно получали у них свое неплохое жалование. Но поднимая шпагу в Айне, Женевьева просто равнодушно оценивала противника и стремилась побыстрее с ним покончить, как ее учил Эрнегард в свое время. Сейчас же ей невольно захотелось, чтобы схватка длилась дольше, потому что она точно знала, что пока она держит шпагу в руках, темные глаза будут следить за ней не отрываясь. Пусть так, пусть хотя бы в бою, пусть только пока ей грозит опасность, но он все-таки смотрит на нее.

Берси тоже сражался напоказ, но его усилия были гораздо более тщетны – Женевьева совсем не глядела в его сторону, несмотря на то, что он в своих бурных натисках превзошел сам себя. Ланграль двигался подчеркнуто аккуратно, как в фехтовальном зале, но поскольку он держал шпагу в левой руке, противников это все равно смущало.

В какой-то момент он повторил один из приемов Женевьевы, нырнув под руку противника и быстрым движением выбив у него шпагу. Она широко раскрыла глаза, и воспользовавшись этим замешательством, Ланграль схватил ее за рукав и потащил за собой.

– Быстрее, иначе они перекроют городские ворота!

Мокрые ветки кустов ощутимо хлестнули ее по лицу, и капли посыпались на шею, заставив поморщиться. Некоторое время она просто бежала за Лангралем по каким-то зарослям, стараясь ровно дышать, потом внезапно ткнулась лицом в бок лошади и сама удивилась тому, насколько быстро всунула ногу в стремя, и чьи-то руки подтолкнули ее в седло…

– Эй, не спите там, – услышала она голос Люка и поняла, что прижимается к шее коня, отпуская поводья. Маленький отряд галопом пронесся по Новому мосту и вылетел в ворота прежде, чем стражники успели что-либо сообразить.

– Вот что интересно, графиня, – услышала она рядом с собой голос Ланграля. Ветер свистел у нее в ушах, а его интонация звучала так же ровно, как на дворцовом рауте. – Вы в совершенстве владеете техникой беспощадных. Я, разумеется, не буду спрашивать, при каких обстоятельствах вам удалось ее постичь. Но вы ни разу не употребили ни одного смертельного приема, и это удивляет меня гораздо больше.

– Я тоже не стану спрашивать, откуда вам известен по крайней мере один прием этой же школы. – прокричала Женевьева. – Он, может, тоже не самый убийственный, но его не открывают первому встречному.

– Я с легкостью могу вам ответить. Мне его показал один человек, он называл себя простым учителем фехтования, но вряд ли он на самом деле им был. Он пообещал, что этот прием не один раз спасет мне жизнь, и оказался абсолютно прав. До сих пор не понимаю, почему он мне его показал – ведь беспощадные ничего не делают из простого чувства симпатии.

– Его звали Эрнегард?

– Похоже, что у нас с вами были общие учителя, графиня.

– Да, – Женевьева опустила голову, и некоторое время они скакали молча, только копыта мягко стучали по пыльной дороге. – Были.

– С ним случилось что-то плохое?

– Он помог мне бежать из нашего замка, когда его захватили гвардейцы. Он отдал мне запасную лошадь и шпагу, а сам остался драться с двадцатью.

– Если когда-нибудь у нас будет время, графиня, – вмешался Берси, – вы не откажетесь рассказать, как вообще вам удалось спастись? Все в Круахане были уверены, что вы погибли при штурме.

– Я расскажу. Но только если вы все перестанете ко мне обращаться так официально. Вы же сами сказали, – Женевьева обернулась к Люку, ища поддержки, – будто нас теперь многое связывает. – Они как раз проезжали узкий деревянный мост, поэтому лошади невольно замедлили бег. – И у нас еще столько предстоит впереди. По крайней мере, до Валлены… никто не знает, что будет потом, я хотела бы, чтобы вы считали меня… своим другом.

– Я буду только счастлив, – наклонил голову Люк, и даже в сумерках были хорошо заметны озорные искорки в его глазах. – А уж как Берси обрадуется, трудно передать словами. Смотрите только, чтобы он не попытался злопотреблять священными узами дружбы.

– Я тебе шею сверну, – ласково пообещал Берси, но так как их разделяла лощадь Женевьевы, то эти слова так и остались простой угрозой.

– А вы? – Женевьева повернула голову к Лангралю.

Тот пожал плечами со своим обычным равнодушным спокойствием.

– Если это вам доставит удовольствие, пожалуйста. Но я бы на вашем месте подумал о более насущной задаче, которая стоит перед всеми нами.

– Какой задаче?

– Остаться в живых.

– Что мне в вас особенно нравится, Бенджамен, это несокрушимый оптимизм, – пробормотал Берси.

– Ланграль страшный человек, – заметил Люк, заговорщицки наклонившись к Женевьеве. – Я, конечно, его нежно люблю, но иногда он меня просто пугает.

Женевьева закусила губу и выпрямилась в седле. Они вырвались на открытое место и одновременно пришпорили коней. Над дорогой медленно вставала розово-желтая луна, освещая редкие рощи, пригибающуюся под ночным ветром траву и четверых всадников, несущихся во весь опор. Впереди была ночная скачка, когда ничего не видишь перед собой, кроме ушей коня и темной полосы дороги. И Женевьева была счастлива, что все сосредоточились на скачке, и никто не видит ее лица, по которому катятся слезы.

Впрочем, может, они были от встречного ветра?