Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Семенова Вера
Чаша и Крест

Открыты ударам

Два сердца у всех на виду,

И жребий недаром

Слабейшему прочит беду.

Любовь, ты ведь знала

О нашей непрочной судьбе,

Зачем ты избрала

Такое жилище себе?

(Перси Биш Шелли, перевод Игнатия Ивановского)

…

Но мы спокойны, мы поспорим

Со стражами Господня гнева.

И пахнет звездами и морем

Твой плащ широкий, Женевьева

(Николай Гумилев)

Часть первая

Рудрайг. 2031 год

Дождь шел восьмой день подряд, дорога превратилась в еле различимую колею из раскисшей грязи и глины, небо было настолько безнадежного серого цвета, что нагоняло тоску даже на самых веселых людей. Мой маленький отряд, выехавший с утра из местечка Эль Гревен в сторону славного города Круахана, проделывал свой путь в угрюмом молчании. Холодные дождевые капли все время затекали за ворот камзола, и все мрачно смотрели вниз, на скользкую грязно-рыжую дорогу, по которой неуверенно брели наши лошади, стараясь не подскользнуться. Казалось бы, недавно только рассвело – и почти сразу наступили сумерки.

Настроение у меня было совершенно отвратительное. В начале путешествия я воображал, как мы быстро домчимся до Круахана, слышал свист ветра в ушах, видел пролетающие мимо рощи, залитые солнцем, уютные деревушки на склонах холмов, слышал задорный смех моих спутников и предвкушал, как будет приятно выпить бокал густого вкусного вина в таверне перед сном. Теперь же мне казалось, что мы тащимся в этой сырой мгле уже целую вечность, и во рту у меня ржавый привкус дождевой воды.

Хотя на самом деле шел всего третий день нашего путешествия. Его и путешествием назвать можно было с большим преувеличением – просто младший магистр Ордена Креста, Торстейн Кристиан Адальстейн, ехал в орденскую резиденцию в Круахане с бумагами от Великого Магистра. Поэтому для солидности мне дали в сопровождающие еще трех младших воинов. Для большинства из них это была первая поездка за стены орденской столицы, Эмайны Великой, и поначалу они бурно радовались каждой мелочи дорожного путешествия, но постоянный дождь быстро нагнал тоску и на них. Так что мы трусили друг за другом унылой кавалькадой, поглубже надвинув шляпы, с которых стекали ручейки воды, и подняв воротники плащей.

Некоторое время я пытался отвлечься, размышляя о своей миссии, но как не крути, не мог найти в ней никакого тайного и важного смысла, кроме переправки очередных указаний Магистрата и векселей для покрытия бесконечных орденских расходов. Я в который раз вспоминал выражение лица Ронана, нашего Великого Магистра, когда он небрежным жестом махнул в сторону толстой кипы бумаг, лежащей на столе.

– Вот это надо отвезти в Круахан, Торстейн, – сказал он, слегка нахмурившись. – Надеюсь, справишься. А когда поедешь обратно, захватишь их отчеты.

Конечно, младший сын мелкого обедневшего рода, который к Ордену имел весьма далекое отношение – мой двоюродный дядя, давно умерший, был когда-то старшим воином в северной резиденции – не может рассчитывать на быструю и бурную карьеру. В принципе я был доволен своей ролью собирателя и обработчика рукописей, и даже несколько удивился, когда прошлой осенью получил звание младшего магистра. Я много ездил по дальним резиденциям, понемногу собирая и записывая орденскую историю, но посылать меня как обычного курьера – это показалось слегка обидным и странным.

Но если человек в здравом уме и сознании – он не станет возражать Ронану, Тридцать Пятому Великому Магистру Ордена Креста, Вовеки Сияющего над Эмайной, Славной Своими Землями.

От Ронана мои мысли перескочили к Эмайне, нашей орденской столице, и я невольно вздохнул, вспомнив вечно ослепительное голубое небо над башнями крепости и сравнив его с темно-серым круаханским. Если так пойдет дальше – не видеть нам Эмайны еще недель пять. И неизвестно еще, что нас ждет в Круахане. Когда мы высадились на берег и в маленьком портовом городке, где начиналась дорога на север, в Круахан, отыскали небольшой дом нашего Ордена, мне там порассказали много интересного. Причем я был уверен теперь, что Ронан это знал, и что именно состояние дел в Круахане заставляло его хмурить густые, почти сросшиеся у переносицы темные брови. И что он посылал меня не просто отвезти обычную ежегодную писанину. Только он не сказал мне больше ни слова, а сам я догадаться пока не мог, хотя весь извертелся в неудобном круаханском седле и изгрыз мундштук своей трубки от невероятного умственного напряжения.

В Круахане было неспокойно, причем уже очень давно, и беспокойство это зрело, намереваясь прорваться. Когда и в каком месте рванет, не знал никто, но долго так продолжаться не могло. Всесильный первый министр Морган, несколько лет державший всю страну в постоянном страхе, хладнокровно казнивший всех дворян, которые пытались ему перечить, заполонивший весь Круахан своей личной гвардией – шпионами и палачами в одном лице, неожиданно заболел и заперся у себя во дворце. Про источники этой болезни ходили всякие слухи, один страннее и страшнее другого, а так как все происшествие приравнивалось к государственной тайне, то никто не мог понять, жив он до сих пор или умер. Вокруг его дворца уже второй год стоял неизменный караул гвардейцев, не подпускавший никого на мушкетный выстрел. Но тот факт, что при дворе шепотом начинали обсуждать возможные кандидатуры следующего первого министра, говорил о том, что Моргану осталось жить в любом случае недолго.

Неизвестно пока, что несли Ордену эти перемены. Как ни странно, мы состояли с Морганом в дружбе, насколько это возможно. Глава орденской резиденции в Круахане, Лоциус, даже был для него чем-то вроде доверенного лица. Мы беспрепятственно перемещались по круаханским дорогам и вели торговлю. Хотя у младшего магистрата, особенно в Эмайне, считалось хорошим тоном аристократически морщиться при упоминании имени Моргана и ездить в Круахан только тогда, когда без этого нельзя было обойтись.

Однако я отвлекаюсь – я собирался начать рассказ о самом знаменательном дне своей жизни, который перевернул мою судьбу. На самом деле все начиналось именно так – мы ехали по мокрой дороге, сумерки сгущались, дождь не переставал, время от времени небо освещалось бледно-лиловыми отблесками молний. В одном из таких отблесков слева от дороги, у самого горизонта, я заметил огромное черное здание с квадратными башнями.

– Что это там, Бэрд? – прокричал я одному из своих спутников, стараясь заглушить шум дождя.

Бэрд был самым старшим и опытным из нас, он бывал в Круахане почти каждый год, хорошо знал все дороги, и я был очень рад, что Ронан отправил его со мной.

– Так это Рудрайг и есть, – крикнул в ответ Бэрд. – Самые проклятые места проезжаем, да еще в такую погодку, забери ее нечистый!

Я невольно передернулся и плотнее завернулся в плащ. Мои воины переглянулись и как один ударили коленями по бокам лошадей, понукая их двигаться быстрее. Рудрайг было имя самой знаменитой и страшной тюрьмы в Круахане, попасть в нее было равнозначно смертельному приговору. Даже издали и сквозь дождь крепость выглядела соответственно своей репутации.

Дальше мы ехали, впав в окончательную задумчивость. Я невольно вспоминал все мрачные истории о Рудрайге, которые приходилось по долгу летописца заносить в орденские рукописи. И почему-то сейчас мне уже не хотелось морщиться по поводу политики нашего ордена в отношениях с Морганом – по крайней мере, она гарантировала нам относительную безопасность в Круахане. Хотя здесь, в реальной близости от этого черного замка, безопасность тоже казалась призрачной, так что я даже нашарил под плащом рукоять шпаги и долгое время ехал, положив руку на эфес.

Дорога несколько раз поворачивала, судя по всему, петляла между холмами, неразличимыми сквозь дождь. Я совсем потерял ощущение направления, но безоговорочно полагался на Бэрда. И когда впереди замелькали факелы и послышались какие-то нестройные голоса, я сразу невольно оглянулся на него.

– Кто это может быть, Бэрд? В такую погоду…

– Здесь ездят только одни – из Рудрайга и в Рудрайг. Туда живых, обратно мертвых, – оптимистично пояснил Бэрд. – Только что-то они орут слишком…

Через пару мгновений мы нагнали большую телегу, покрытую грубой тканью. Мокрая от дождя, она особенно и не скрывала очертаний человеческих тел, кое-как сваленных на телеге. Сопровождали ее несколько спотыкающихся людей в темно-красных мундирах – цвет канцелярии первого министра. Люди несли коптящие факелы и громко орали. Один из них держал в руке большую флягу, из которой пытался пить прямо на ходу. Но больше всего меня удивило то, что лица этих людей были замотаны какими-то тряпками до самых глаз, так что бедняга не столько пил, сколько проливал на дорогу. Хотя, видимо, он был в таком состоянии, что не слишком замечал это.

Завидев нас, они замахали факелами и шпагами и зарычали что-то нечленораздельное. Я не очень хорошо говорю по-круахански, а наличие тряпок на лицах не способствовало чистоте их произношения. Поэтому я опять посмотрел на Бэрда.

– Говорят, чтобы мы скорее убирались отсюда, – пожав плечами, сказал Бэрд. – По приказу его светлости Моргана, дорога закрыта.

– Какого… – начал я, но что-то в выражении лица Бэрда заставило меня замолчать.

– В Рудрайге эпидемия черной язвы, – продолжил Бэрд. – Умерли все узники на нижних этажах, но зараза идет дальше. Наверно, перемрут все. – Тут он вытащил из-под плаща руку, сделал знак креста и искренне добавил, уже от себя: – И помоги им в этом небо, чтобы не мучились.

Я медленно последовал его примеру. Меня поразили глаза тюремщиков, в которых сквозь винный туман читался неописуемый ужас. Они также были обречены и, видимо, догадывались об этом.

– Что будем делать, Бэрд? – спросил я тихо. – Они нас дальше вряд ли пропустят, не драться же с ними.

– Поедем обратно, Торстейн, я там еще одну дорогу знаю. Крюк сделаем, зато подальше отсюда. Зато потом переночуем, как люди, там славная такая деревушка есть.

Мы с трудом развернули лошадей на вязкой дороге. Воины Ордена не боятся заразных болезней, от которых часто вымирают целые города, но я ощутил невольное облегчение, когда мы отъехали подальше от страшной телеги. Слегка торопясь, я пробормотал охраняющие слова три раза, хотя было достаточно одного, и почувствовал, как слегка нагрелся один из моих оберегов, висевших на груди под рубашкой. Мои воины тоже сосредоточенно шевелили губами, лица у всех были немного бледные. Один Бэрд ехал невозмутимо, внимательно осматривая местность. Именно он заметил что-то на дороге и броском натянул поводья моей лошади, благо тогда мы ехали рядом, Лошадь испуганно всхрапнула, сделала попытку встать на дыбы, и я чудом удержался в непривычно изогнутом седле.

– Что еще случилось?

– Там человек, – спокойно ответил Бэрд.

Несмотря на дождь, темноту и грязь, теперь я тоже видел, что на дороге что-то или кто-то лежит. Проклиная все на свете, я наклонился с седла, но мало что смог разглядеть, только темный вытянутый силуэт. Видимо, придется спускаться, подумал я с тоской, прощаясь с парой хороших сапог из самой Эмайны.

– Зажечь факел? – спросил один из воинов.

Бэрд покачал головой.

– Не стоит привлекать к нам внимание. Сдается, что это потерянный груз с той телеги.

Я присел рядом с человеком на корточки, отчаянно напрягая глаза в полной темноте. Осторожно потрогав его, я понял, что он лежит ничком, и при попытке перевернуть его на спину он ощутимо вздрогнул, хоть и не издал ни звука.

– Кто вы? – спросил я. – Мы не причиним вам вреда.

Дождь полил с новой силой, небо опять осветилось, но в свете молний я ничего не успел рассмотреть, кроме запрокинутого искаженного лица, заросшего темной бородой зато у Бэрда глаз был наметанный.

– Ясно дело, кто он, – проворчал он, также сойдя с лошади и останавливаясь у меня за спиной. – Один из тех ребят, что коротают времечко в крепости неподалеку. Только они все успокоились уже, а ему, видно, не до конца повезло, бедняге.

– Почему ты так уверен?

– А вы рассмотрели, Торстейн, что на нем за одежда? Ее шьют только портные Рудрайга, в другом месте такого покроя не достанешь.

Я замолчал. Человек на дороге по-прежнему не шевелился и не стонал, но я чувствовал, что мои руки мокры не от дождя, а от крови.

– И что же нам делать, Бэрд? – спросил я растерянно.

– Мы будем делать то, что вы прикажете, господин младший магистр, – спокойно ответил Бэрд. – Скажете – подберем его и возьмем с собой, скажете – забудем, что вообще его находили. Ответ перед магистратом держать вам, не мне.

Он упорно замолчал, и я понял, что бесполезно его спрашивать, как бы он поступил на моем месте. Одна из главных заповедей Ордена гласила – не вмешиваться в дела обычных людей, только если это вмешательство не может послужить напрямую на благо Ордена. А если это вмешательство невольно или умышленно причиняло Ордену вред, ослушника могло ждать любое наказание – от ссылки до смерти.

Я представил лицо Ронана с презрительно приподнятым уголком рта: "И из-за какого-то висельника, Торстейн Адальстейн, вы подвергли…." "Вместо того, чтобы выполнять миссию, предписанную вам"… "Непростительная задержка на дороге, повлекшая за собой"… "Неразумное укрытие государственного преступника вызвало гнев властей Круахана, что в свою очередь…"

Мне стало холодно, настолько холодно, что руки перестали мне повиноваться, и некоторое время я бессильно тянул на себя тело этого человека, показавшееся мне очень тяжелым.

– Помоги мне, Бэрд, – сказал я наконец сквозь зубы.

Он подчинился, так и не изменившись в лице, и вдвоем мы завернули нашу находку в плащ Бэрда и положили на одну из лошадей. Бэрд забрался в седло следом, придерживая его обеими руками и ухитряясь при этом еще держать поводья. И мы медленно потащились обратно, прочь от этого места, на котором я своими руками загубил свою не очень яркую, но в общем неплохо складывающуюся карьеру.

Я ехал молча, уставясь в прямую спину Бэрда. Все мысли на какое-то время покинули меня, оставив абсолютную пустоту и ощущение собственной беспомощности. Видимо, я был плохим воином Ордена. Человек, которого я только что приказал подобрать на дороге, скорее всего был бродягой и висельником. Но даже если он был неправедно осужденным круаханским дворянином – что мне до этого? Почему я поставил под удар благополучие себя, своих спутников и всего магистрата из-за первого встречного, с которым я не сказал ни единого слова, который скорее всего умрет от черной язвы, о котором я не знаю ничего хорошего и, возможно, могу в ближайшем будущем узнать очень много плохого?

Я посмотрел на темный, закутанный в плащ силуэт, полулежащий на плече у Бэрда. В этот момент я не испытывал к нему ничего, кроме глубокой неприязни. Какое право он имел соваться под копыта моей лошади? Зачем он вообще мне сдался? Его наверняка будут искать, и чем опаснее этот преступник, тем старательнее будут поиски. Несмотря на затяжную болезнь господина первого министра, его гвардейцы по-прежнему вездесущи и сильны. А когда его найдут – горе неразумному Торстейну, сыну Адальстейна, потому что я буду сражаться с любым, кто посмеет поднять руку на беззащитного. Хотя, к сожалению, я знаю всего два шпажных приема относительно хорошо и еще один средне.

Наверно, это говорила во мне моя низкая кровь, очень отдаленно связанная с Орденом. Настоящий воин превыше всего ставит благо Ордена, и ничего больше. А я, к сожалению, в этот злосчастный для меня вечер был уверен только в одном – если бы я оставил живого человека умирать на мокрой дороге, я никогда не смог бы больше написать ни одной строчки своих хроник.

Рассвет следующего дня был холодным и неожиданно чистым. Словно весь дождь вылился накануне, или все тучи остались сгущаться вокруг проклятого Рудрайга. Мы остановились в маленькой деревне, той самой, о которой говорил Бэрд, и она оправдала все наши ожидания – нас никто ни о чем не спрашивал, от нас не шарахались и не интересовались подозрительно, кто мы такие и кого с собой везем. Утро застало меня сидящим на крыльце небольшого дома, который нам отвели для ночлега. В комнате Бэрд возился с подобранным. Я кое-что смыслю в простых лекарских заклинаниях, но тут требовалось еще определенное количество грязной работы и необходимая сноровка. Несколько раз он проходил мимо меня туда-сюда, но помогать не звал, а я не решался его спросить. Вообще я чувствовал себя абсолютно опустошенным и ненужным после того решения, что принял на дороге, и невольно радовался тому, что Бэрд справляется без меня.

Наконец Бэрд вышел на крыльцо, медленно вытащил из кармана трубку и стал ее набивать. Руки его еле заметно дрожали – сначала я подумал о бессонной ночи, но выражение его лица меня удивило. Вернее, меня удивило то, что у его лица вообще было выражение. Обычно оно казалось вырезанным из куска старого мореного дерева.

– Ну как он, выживет? – спросил я, лишь бы что-то спросить.

Бэрд покачал головой, не поднимая глаз от своей трубки…

– Говорят, что здешний первый министр умирает очень тяжело и почти превратился в какое-то животное. Удивительно – неужели в мире все-таки есть какая-то справедливость?

– Это ты о чем?

– Ну, если человек приказывает проделать такое с другими, – он мотнул головой в сторону комнаты, – несправедливо желать ему легкой смерти.

Я невольно передернулся, начиная понимать.

– Его сильно пытали, да?

– Если честно, Торстейн, на нем почти нет живого места. Странно, что он выжил до сих пор.

– А черная язва?

– Я сделал все, что мог, – пожал плечами Бэрд. – Теперь он умрет, если ему суждено умереть, и выживет, если суждено выжить. Но второе произойдет в любом случае очень нескоро.

– Что же нам делать? – растерянно спросил я. – Не можем же мы оставить его здесь? Но и везти с собой его нельзя… Мы и так совсем задержались…

Я снова четко представил перед собой Ронана.

Бэрд выпрямился, и его лицо опять приобрело каменное выражение.

– Я уже говорил, господин младший магистр, решать вам, а я подчинюсь любому вашему приказу.

– Можно на него посмотреть? – я качнул головой в сторону двери.

Бэрд слегка, почти незаметно скривился, выразив этим легкое презрение к белоручке летописцу, избежавшему всей грязной работы.

– В ваших хрониках про такое не пишется, Торстейн. Но я его помыл и перевязал, так что плохо вам не станет.

Спасенный мной лежал на узкой длинной лавке у окна, накрытый простыней почти до шеи. Бэрд даже приуменьшил свои заслуги – он вымыл и расчесал его отросшие волосы и бороду, так что можно было относительно неплохо разглядеть его лицо. Правда, возраст было трудно определить – частично из-за длинных, темных, местами поседевших волос, частично из-за уродующих лицо темных пятен черной язвы. Но я сразу обратил внимание, что пятна эти бледнее, чем обычно. Тем не менее он тяжело дышал сквозь стиснутые зубы – видимо, в крови вовсю гуляла лихорадка.

Обе его руки лежали поверх простыни. Одна была полностью замотана бинтами, через которые уже проступили красные пятна, вторая была относительно нетронута и поражала исключительно красивой формой кисти и длиной пальцев. Я не очень хорошо разбираюсь в круаханских родословных, но обычно человек с такими руками у них мог проследить свой род до первых королей, приплывших из-за моря. По крайней мере, было трудно предположить, что он был разбойником или казнокрадом, брошенным в Рудрайг за реальные прегрешения.

Я тяжело вздохнул. Будущее мое усложнялось на глазах и представлялось мне совсем безрадостным.

Неожиданно лежащий открыл глаза. Они были темные и наполнены туманом боли и лихорадочным блеском, но смотрел он на меня твердо и прямо.

– Кто вы? – спросил он хрипло. Меня невольно удивила постановка вопроса – его не сильно интересовало, где он и что его ожидает, а почему-то очень занимала моя личность. Потом я обратил внимание, что он неотрывно смотрит не на мое лицо, а на орденский костюм – темно-фиолетовый камзол без украшений, но со знаком креста на правом плече, и такой же знак на пряжке, скалывающей плащ. Я совсем недавно надел знаки младшего магистра и поэтому все еще носил их с гордостью, стараясь почти не снимать. Тем более что в Круахан мы ехали не тайно – на Бэрде, который остановился у меня за спиной, был похожий костюм.

– Вы у друзей, – торопясь, сказал я, – Успокойтесь, вам ничто не угрожает.

Голос мой прозвучал настолько бодро и фальшиво, что он даже не обратил на мои слова никакого внимания.

– Кто вы? – повторил он, облизнув потрескавшиеся губы и даже сделав попытку чуть приподняться. Она стоила ему страшной боли, которая полыхнула в глазах, заставив зрачки сузиться до предела, но лицо его почти не дрогнуло. Было видно, что человек долго на страшной практике осваивал науку терпения.

– Мы из Ордена, – мрачно сказал Бэрд за моей спиной. – А вам лучше лежать спокойно, если надеетесь еще походить по этой земле.

Неожиданно эти угрюмые слова успокоили лежащего перед нами. Он откинулся на подушки, и веки его медленно сомкнулись. Но прежде чем провалиться то ли в сон, то ли в беспамятство, он прошептал, с трудом шевеля губами:

– Лугон эдере….

Трудно было бы представить другие слова, которые могли вызвать у нас обоих более сильную реакцию. Бэрд побледнел и зашарил рукой по бедру, хотя шпагу снял и оставил за дверью. Я невольно схватился за висящий на груди кинжал.

Потому что на самом деле Ордена в мире два – Орден Креста и Орден Чаши, и между ними идет жесточайшая война. И кровь поколений заставляет воина одного Ордена взяться за оружие, когда он увидит человека из другого Ордена или услышит их язык.

Хотя наши тайные языки очень похожи. На нашем произнесенные только что слова звучали бы как "Лугн эдре", только и всего. Это было даже не заклинание, просто обычное дружеское приветствие, правда произносивший его имел своей целью показать, что он никогда не сделает ничего дурного собеседнику, и тот должен ответить тем же по отношению к нему. Нечто вроде охранной грамоты, поскольку воины Ордена часто путешествуют по разным дорогам и не всегда носят орденские знаки. Это приветствие позволяет безошибочно распознать своего.

Тяжело дыша, я посмотрел на Бэрда.

– Он не может быть чашником, – сказал тот, овладев собой. – Разве тогда он стал бы спрашивать, кто мы такие?

– Откуда тогда он знает тайные слова?

– Не имею представления.

– Тайный язык не открывают кому попало.

– Если он чашник, то почему заболел язвой?

Мы внимательно посмотрели на лежащего без сознания человека. Он снова тяжело дышал, и пальцы здоровой руки судорожно сжимали простыню.

– Хорошо, – пробормотал я наконец, – думаю, что лучше всего будет обо всем спросить у него самого.

– Не думаю, – хмыкнул Бэрд, – что в ближайшие неделю – две он будет способен вам отвечать.

– Я подожду, – упрямо отозвался я.

– Сьер Адальстейн, – сухим тоном сказал Бэрд, – решения в отряде принимаете вы. Я просто напоминаю, что через день мы должны быть в Круахане – это раз, и что этого человека могут искать патрули Моргана – это два. Говорят, что их уже видели около соседней деревни.

– Тогда мы поставим завесу.

Бэрд внимательно взглянул на меня, и в его узких серых глазах неожиданно промелькнуло что-то похожее на смутное уважение.

– Вы можете один поставить завесу? Я думал, это под силу только старшим магистрам.

– Нет, но ты мне поможешь, – спокойно ответил я. – Мне кажется, ты умеешь гораздо больше своего звания.

– Может и так, – неожиданно спокойно согласился Бэрд. – но это уже не просто вмешательство в дела обычных людей без веской на то причины. Это вмешательство в дела людей с применением магических знаний. Не буду вам подробно рассказывать, какое за это положено наказание. Вы уверены, что он стоит таких усилий?

– Не знаю, – медленно сказал я, внимательно глядя на лежащего передо мной человека. – но очень надеюсь узнать.

«Завеса – сильное магическое воздействие на ткань пространства, заставляющее ее в свою очередь приобретать способность воздействия на одушевленные существа, находящиеся поблизости от данной точки пространства. Наиболее распространенный вид завесы – завеса невидимости, когда у приближающихся к ней людей или животных возникает впечатление, что за ней ничего нет. Существуют также завесы ужаса и завесы запрета. Создается при помощи заклинания и поддерживается силой одного или нескольких воинов Ордена. В создании и поддержании завесы обязательно должен участвовать хотя бы один воин в ранге старшего магистра. Широко используется при боевых действиях, а также при необходимости скрыть деяния воинов Ордена от обычных людей. В эпоху Многолетних войн использовалось настолько часто, что среди людей возникла убежденность, что воины Ордена появляются и исчезают ниоткуда. Впоследствии на Тридцатом Великом Конклаве было принято решение об ограничении использования заклинания завесы, и сейчас в Ордене к нему прибегают довольно редко, тем более что позиции Ордена в мире настолько укрепились, что у воинов нет особой потребности скрываться».

Торстейн Адальстейн, из Большой энциклики Ордена Креста.

Следующие десять дней я запомнил довольно смутно. Наша завеса держалась вполне пристойно, по крайней мере, у меня возникло твердое убеждение, что мы оказались на краю мира. За все эти десять дней никто не приехал и не уехал из деревни, местными жителями овладело чувство странной апатии, и они совсем не рвались общаться с внешним миром. У меня же не было никаких угрызений совести по этому поводу, потому что все мои силы уходили на поддержание завесы и на ночные бдения у постели нашего спасенного. Иногда он начинал бурно умирать и метался на кровати так, что наших с Бэрдом сил едва хватало на то, чтобы сдерживать его горевшее в жару тело. Раны, оставленные на его теле пытками, постоянно раскрывались. Иногда он замирал и вытягивался струной, что, впрочем, пугало нас еще больше.

Мы по очереди сидели у его изголовья, читая то по книге, то наизусть все заживляющие и исцеляющие заклинания, молитвы, песнопения и все, что знали. К концу ночи свеча гасла, и я, дежуривший обычно перед рассветом, чтобы дать Бэрду хоть немного поспать, бормотал по памяти старинные гимны и песни о создании Ордена, иногда сбиваясь на собственные хроники. Отдаленный свет луны чуть пробивался через окно, и время от времени взглядывая на лицо этого странного человека, я думал, что он внимательно меня слушает, и что ему становится легче от сказаний о первом магистре Ордена Баллантайне и его крылатой подруге Гвендолен.

Потом я, как всегда, ушел поспать и заснул сразу в прихожей, упав на расстеленный на полу плащ. Разбудил меня холодный утренний воздух, тянувшийся из приоткрытой входной двери, бойкое щебетание птиц и голоса, доносившиеся из комнаты. Низкий угрюмый голос Бэрда я узнал сразу, но вместе с тем я мог поклясться, что ему отвечали.

Я вскочил на ноги как встрепанный и ввалился в комнату. Впрочем, я и был встрепанный – с кругами под глазами, свалявшиеся волосы с одной стороны прижаты к голове, с другой стоят дыбом. Бэрда я обнаружил сидящим у изголовья нашего спасенного, а тот полулежал, упираясь спиной в взбитые подушки, и я даю голову на отсечение, что они вполголоса беседовали.

Бэрд посмотрел на меня как всегда мрачно.

– Ему вредно разговаривать, сьер Адальстейн, – предупредил он сразу.

– Да? А чем вы только что занимались? – спросил я язвительно, кое-как приглаживая волосы и подходя ближе.

– Мы говорили о незначительных и приятных вещах, – угрюмо сказал Бэрд. – А вы сразу начнете разговор о том, о чем говорить вредно.

– Замечательно, Бэрд, – сказал я, не выдержав. – Из тебя могла бы получится превосходная нянька, я не сомневаюсь. Но я не напрасно торчу здесь уже вторую неделю. У меня есть много вопросов, и я надеюсь получить на них ответы.

– Это ваше право, – спокойно отозвался человек на кровати.

Темные пятна с его лица почти сошли, и он, видимо, упросил Бэрда покороче подстричь ему волосы и бороду, потому что сейчас он уже был похож не на безумного узника, а на аристократа, оправляющегося от тяжелой болезни. Лицо сильно осунулось, глаза ввалились, но все-таки это лицо поражало правильностью черт и какой-то удивительной внутренней красотой, светившейся из огромных темных глаз. Голос его, почти такой же низкий как у Бэрда, но более глубокого тембра, прозвучал спокойно и уверенно. Я сел напротив него, внимательно вглядываясь в это лицо, напрасно пытаясь обнаружить в нем хотя бы следы страха или лжи. Я видел постоянно присутствующую боль, пережитый ужас, глубоко спрятанную, скрученную в узел тревогу, но внешне он оставался вполне невозмутимым.

– Я не стану вас долго мучить, – сказал я наконец, – но мне хотелось бы знать ваше имя.

Человек тихо усмехнулся уголками губ.

– В камере тридцать восемь у меня отобрали мое имя. В Рудрайге такой обычай – любой, кто попадает туда, теряет имя и прошлое, потому что они ему уже не пригодятся.

– Вы уже не в Рудрайге, – сказал я твердо.

– Если не будет другого выхода, я его скажу, – человек попытался пожать плечами, но только потревожил особенно глубокую рану на груди, – однако я предпочел бы обойтись без этого. В моем имени нет ничего дурного, но мне почему-то кажется, что оно уже не мое, и что я не должен его носить.

Глаза его смотрели прямо и ясно, исключая всякую мысль о безумии.

– Послушайте, – сказал я, – мы спасли вам жизнь и вправе рассчитывать взамен на какую-то откровенность. Подбирая вас на дороге, я дважды нарушил предписания своего Ордена. Надеюсь хотя бы, что вы скажете, за что очутились в Рудрайге.

Человек без имени молча смотрел на меня в упор, и я невольно покраснел и опустил глаза под этим темным взглядом. Казалось, из его глаз било холодное пламя.

– Сьер Адальстейн, – сказал он с легкой насмешкой, слегка приподнимая уголки губ, – вы вполне можете отвезти меня обратно и снова бросить на дороге, потому что я в любом случае не стою ваших усилий. Я не испытаю к вам по этому поводу ничего, кроме благодарности.

– Я не собираюсь вас бросать на дороге! – воскликнул я запальчиво.

– Тогда, наверно, не стоит попрекать меня моим спасением? Заметьте, я о нем вас не просил.

Я тяжело выдохнул сквозь зубы и стиснул руки под плащом, чтобы быть сдержаннее. Похоже, наша находка упорно не желала быть легкой.

– Тогда расскажите мне, что сочтете нужным, – сказал я.

Видимо, я нашел довольно верный тон, потому что незнакомец полузакрыл глаза и некоторое время собирался с мыслями.

– Какой сейчас год? – спросил он неожиданно.

– Две тысячи тридцать первый.

– Всего три года, – пробормотал он задумчиво, – мне казалось гораздо больше… Так что же вы так хотели у меня узнать, кроме моего имени? Зачем вы подобрали меня на дороге?