Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Прочие старейшины вели себя более равнодушно – просто внимательно следили за мимикой и жестами Понтиуса, чтобы вовремя успеть их скопировать. Кроме них и традиционной стражи, в зале находился еще один человек в костюме явно круаханского покроя, смутно напомнившем Рандалин мундиры гвардейцев Моргана. По крайней мере, темно-красный цвет резанул ее по глазам, заставив сильнее сжать пальцы на рукояти.

– Миледи Рандалин, – Понтиус откашлялся, – я вынужден сообщить вам неприятные новости. Валлена окружена круаханскими войсками.

– Войсками? Но круаханской эскадры не существует.

– С одной стороны, должен с вами согласиться, с другой стороны огорчить. Круаханской жскадры действительно больше не существует. Но это не мешает Круахану привести к стенам Валлены достаточное количество сухопутных полков, чтобы наш город если не был стерт с лица земли, то по крайней мере серьезно пострадал.

– Я правильно понимаю, что Круахан объявил войну?

– Не совсем, – вмешался человек в темно-красном, изображая легкий поклон. – Круахан крайне удивлен тем, что Валлена, будучи временным союзником в эмайнской войне и заручившись нашей поддержкой, впоследствии оказала значительную помощь вражеской флотилии, подорвавшей военную мощь Круахана и нанесшей значительный урон нашей эскадре. Мы настаиваем на том, чтобы Валлена изложила свои объяснения этого прискорбного факта.

– Флотилия крестоносцев вошла в гавань Валлены не по нашему приглашению, – глухо сказал Понтиус. – К сожалению, мы были достаточно недальновидны, чтобы сразу воспрепятствовать этому.

– Ха! – Рандалин наконец полностью разобралась в ситуации и выпрямилась, презрительно оттопырив нижнюю губу. Айньские ухватки быстро вернулись к ней, но она не стала делать попытки их как-то переделать согласно придворному стилю. – Скажите лучше, что вы перетрусили оба раза – и тогда, и сейчас, перед более сильными.

Понтиус даже не взглянул в ее сторону, а это был очень плохой знак.

– Совет старейшин Валлены уверяет наших круаханских союзников в своем исключительном расположении и интересуется, как можно загладить невольную вину, вызванную несогласованностью наших действий.

– Существует единственная возможность искупить эту вину – выдать круаханским войскам тех, кто столь горячо настаивал на необходимости принять в городе Орден крестоносцев и снабдить их всем необходимым.

– И что будет с этими несчастными, которые имели глупость принести еду и воду для раненых? – спросила Рандалин и сама удивилась тому, что ее голос прозвучал почти так же каркающе, как у Скильвинга.

– Я не имею полномочий это решать. Их жизнь и смерть отныне во власти мессира Лоциуса.

– Лоциуса? Он еще жив? – язвительно сказала Рандалин, заложив руки за пояс.

– Мессир Лоциус – главнокомандующий круаханской армией, – веско сказал человек в темно-красном.

– Ну что же, – Рандалин шагнула вперед, – если вы хотите выдать Круахану того, кто принимал крестоносцев и всячески помогал им, то я перед вами.

– Сожалею, – круаханский посол вежливо поклонился, – мы предполагали возможность самопожертвования со стороны миледи Рандалин. Но хочу сразу подчеркнуть, что нам этого недостаточно. Мы требуем безоговорочной выдачи всех магистров и старших воинов Чаши.

– Ваши требования… – Понтиус помедлил, – представляются нам несколько суровыми.

– Ваше право, – круаханец усмехнулся, – попытаться им противодействовать. Зачем тогда вы прогнали из города самый сильный флот, который на данный момент сущестует на Внутреннем океане? Вряд ли мессир Гвендор, изгнанный с позором, будет теперь счастлив прийти вам на помощь.

Понтиус откинулся на спинку кресла и глубоко выдохнул.

– Мы не возражаем против законных требований наших союзников.

Свита Рандалин, застывшая у дверей, издала сдавленный звук, рванувшись к ней. Она подняла руку ладонью вперед.

– Ваша светлость, – она повернулась всем корпусом к Мануэлю, больше не обращая внимания на старейшин. – Вы придерживаетесь того же мнения?

На Мануэля было тоскливо смотреть – он так и не смог поднять густых, загнутых кверху ресниц.

– Я… в общем… мнение совета старейшин… очень важно для нас…

– Мани! – хорошо поставленный театральный голос прогремел над сводами зала, на мгновение перекрыв все возгласы и перешептывания. – Ты что?

Люк застыл в дверном проеме – на нем был черный монашеский капюшон и роскошная длинная ряса, странно сочетавшаяся с подведенными глазами и губами, покрытыми густым слоем помады.

Мануэль так и не поднял головы.

Рандалин физически чувствовала, как браслет пульсирует, сжимаясь на запястье. Она пожалела, что ее застали с утра врасплох, но постепенно к ней возвращалась ясность сознания.

– Высокочтимые сьеры, – она прижала браслет, настолько сильным было ощущение, что он стремится сорваться с руки. – В таком случае мы будем защищаться. Даже если Валлена готова нас выдать – мы к этому не готовы. Предлагаю вам взять штурмом наш орденский дом.

Круаханский посол вежливо улыбнулся.

– Я имел счастье видеть вашу резиденцию, госпожа Рандалин. Даже при всех ваших магических возможностях – это будет не очень сложно.

– Мессиры, – Люк шагнул вперед, смахнув капюшон с головы, – миледи Рандалин слегка ошиблась. Она хотела предложить взять штурмом летний дворец герцога. Где сейчас и располагается резиденция Ордена.

– Странно слышать подобные вещи, сир, – Понтиус свел губы в трубочку.

– Не забудь, Мани, – громко и торжествующе произнес Люк, – ты сам мне его подарил.

Наши корабли медленно дрейфовали вдоль берега, приспустив паруса. Недавно мы отправили на берег несколько лодок за очередными припасами и пресной водой.

– Знаешь, Торстейн, – говорил Жерар, оперевшись о борт и радостно оскалившись, – насколько я слышал, когда-то были такие герои, у которых не было своей земли и состояния, были только острые шпаги и храбрость. Они так и мотались взад и вперед по морю и жили той добычей, что могли собрать, внушая ужас по окрестным берегам.

– Если мы выберем такой путь, – проворчал Бэрд, – то при каждой высадке на берег будем выставлять тебя. Тогда внушение ужаса мирным жителям гарантировано.

Жерар гордо приосанился. Действительно, он недавно снял повязку с головы, открыв ярко-красный толстый рубец на лбу и коротко остриженные волосы с едва затянувшейся раной.

– Сердце мое, я просто соревнуюсь в популярности с Гвендором, – вкрадчиво сказал Жерар, – достаточно женщинам влюбляться в него. Я тоже имею некоторые права, учитывая мои заслуги.

Гвендор даже не посмотрел в его сторону. Он сидел на палубе у борта, скрестив ноги на манер эбрских моряков. Казалось, все его внимание было поглощено веревочными узлами, которые он плел одной рукой. Особенно странно выглядела цепь Великого Магистра на груди простого воина, прислонившегося спиной к борту корабля.

– Торстейн, – позвал он вполголоса, – хотите, я вам расскажу одну интересную историю?

Я знал, что подобные откровения со стороны Гвендора дорого стоят. Поэтому я сразу присел рядом, не обращая больше внимания на скрипучие вопли Жерара, пререкающегося с Бэрдом и окружившими его воинами.

– Я долго думал над словами Хэрда. И вспоминал. Раньше я не хотел об этом помнить. Я гнал эти мысли от себя. Но теперь прошло уже слишком много времени… и я должен думать не только о себе…

– Я хорошо помню, – медленно продолжал Гвендор. – Я лежу в нижней камере в Рудрайге. Через несколько часов за мной снова придут и утащат меня туда, где происходит такое, о чем я не буду вам рассказывать, Торстейн. Не стоит. Я прекрасно знаю, что меня ждет. Это повторялось со мной много раз. И стоит ли вам говорить, Торстейн, что я этого не хочу?

И кто я такой? Обычный круаханский дворянин, замученный, каких много в камерах Рудрайга. Но пока я лежу на соломе, мокрой от собственной крови, вцепившись в нее зубами, и повторяю все заклинания, которые когда-то читал в старых колдовских книжках. Я не очень понимаю, что именно нужно говорить. Я наполовину сошел с ума от боли, тоски и неизвестности. Наверно, вы не поверите мне, Торстейн, но я чувствую, как внутри меня что-то медленно всплывает, словно из океанской глубины. Я проклинаю место, в котором творится такое и людей, которые делают подобное с другими. Я хочу, чтобы это место навсегда опустело, чтобы сквозь разрушенные стены проросла трава и чтобы все жители окрестных деревень всегда делали огромный крюк, объезжая Рудрайг за милю.

Я не уверен в этом до конца. Я очень надеюсь, что вы разубедите меня, Торстейн. Неужели я вызвал тот черный мор, из-за которого вымерли все камеры Рудрайга?

– Вы ведь хотите, Гвендор, чтобы я ответил вам честно, – прошептал я. – Я бы не удивился…

– Что же, – на лицо моего друга легла обычная холодная тень, – по крайней мере, я уверен, что каждый из тех, кто умер в Рудрайге раньше срока, благословил бы мое имя, если бы знал, что я к тому причастен. Но я не знаю… Хэрд обратил силу против Моргана… и несет теперь свое проклятие…. Может, и мое наказание только начинается?

– Эй! Там, на скалах! – крикнул Бэрд, который оставался впередсмотрящим, невзирая на все наши переживания.

Мы все отчетливо видели ярко-красный костер, горящий впереди, на плоской верхушке скалы, выдающейся в море. Он был слишком безупречного цвета и ровного контура. Стоявший рядом с костром человек слишком энергично размахивал руками, чтобы не желать привлечь к себе внимание. Тем более что я узнал его еще до того как он, изрядно вымокший, поднялся на борт, чтобы взглянуть прямо в лицо остановившемуся напротив Гвендору.

Видарра, старший магистр Ордена Чаши, произнес свое четвертое слово:

– Валлена, – сказал он.

– Не может быть! – Жерар закатил глаза. – Подобных откровений я никогда не слышал. Что бы это могло значить? Учитывая, что нас выгнали из Валлены как щенят, твои слова должны предвещать ее скорую гибель.

Видарра не отрываясь смотрел на Гвендора.

– Развернуть корабли, – сказал тот сквозь зубы, но твердо. – Паруса на восток. Мы идем обратно в Валлену.

Рандалин ждала, прижавшись спиной к стене огромного зала для приемов с зеркальными вставками до потолка. Теперь многие зеркала пошли трещинами, стекла разбиты, и в оконные проемы тянулся запах дыма. Первый этаж они уже оставили, только Олли и Джулиан с несколькими воинами забаррикадировались в небольшом садовом павильоне, и с той стороны раздавались бесконечные выстрелы и крики.

Люк и Санцио стояли рядом с ней, тяжело дыша.

– Теперь я вижу, что господин Лоциус испытывает к вашему Ордену глубочайшее уважение, – пробормотал Люк прерывающимся голосом, – даже Морган когда-то отправлял меньше гвардейцев для того, чтобы нас задержать. С годами ты явно растешь во мнении других, Рэнди.

– Дальше мне расти уже некуда, – Рандалин поудобнее перехватила шпагу, – так что на этом и закончим. Мне кажется, сдаваться живыми нам ни к чему.

– Сколько же их там? – Санцио не отрываясь смотрел на содрогающуюся дверь. Они как могли заклинили ее обломками шпаг, валяющимися на полу.

Рандалин вздохнула и провела рукавом по лбу, смахивая прилипшие волосы. Она чувствовала совершенно непреодолимую усталость, никакого прежнего упоения от битвы, которое она когда-то могла испытывать. Она покосилась на Люка и Санцио. Оба держались напоказ и перед ней, и друг перед другом, но им явно не хотелось умирать. А Рандалин смотрела на медленно падающую дверь со смутной надеждой, что хотя бы сейчас все кончится.

С одной стороны, ее надежды осуществились – ворвавшихся в зал круаханских гвардейцев было столько, что все действительно могло скоро закончится. С другой стороны, нападать они не спешили – выстроившись по обе стороны двери и почтительно расступившись, они образовали проход, в который медленно вошел Лоциус.

– Ну что, Рандалин, захотелось самой стать Великим Магистром? Прогнали своего воспитателя из Валлены? Искренне вам благодарен, потому что вы значительно облегчили мне задачу. Со Скильвингом мне пришлось бы возиться гораздо дольше.

Рандалин молчала, не отводя глаз. В облике ее древнего врага что-то неуловимо изменилось – он вроде как остался прежним, одет так же подчеркнуто дорого, на лице ни одной морщины, но его судорога уже застыла навечно, искривив щеку с одной стороны и приподняв плечо. За этим плечом словно нависла какая-то тень, хотя солнце ярко било в разбитые окна, ложась золотыми полосами на испачканный кровью и гарью паркет.

– Не хотите отвечать? – Лоциус изящно взмахнул рукой. – Воины Чаши не опустятся до разговора с посланниками зла? А я как раз очень хочу поговорить с вами, моя дорогая Рандалин. У меня есть для вас одна интересная история. Думаю, она привлечет ваше любопытство. Полагаю, через несколько минут, если я остановлюсь, вы в голос будете умолять меня, чтобы я продолжал.

А мне очень хочется, чтобы вы это узнали, прежде чем я навсегда с вами покончу. Может быть, у вас обо мне другое мнение, но больше всего я ценю истину. Когда-то именно я рассказал вам в подробностях, куда попал ваш муж после того, как его арестовали и как именно закончил свои дни. Но у этой истории было еще и продолжение.

– Знаете, чем я занимался все это время? – продолжил Лоциус. Особенно не глядя в сторону Рандалин, он прогуливался взад-вперед по залитым светом доскам. – Мне очень хотелось самому отправиться в Эмайну и посмотреть, как вашего драгоценного Гвендора швырнут в море после того, как я любезно известил Ронана об его истинных занятиях в Круахане. Но я поборол это искушение. Вместо Эмайны я поехал в гораздо менее приятное место. В Рудрайг.

Как личный советник его светлости первого министра, я имел неограниченный доступ к архивам. И вот смотрите, какую любопытную деталь мне удалось выяснить. Все-таки наш незабвенный Морган приучил своих канцеляристов к аккуратности. Вот приказ о размещении арестованного Бенджамена де Ланграля в камеру тридцать восемь на нижнем уровне Рудрайга. Датирован седьмым октября две тысячи двадцать восьмого года.

– Если он начнет говорить о каких-то ужасах, закройте сознание, мадонна – горячо зашептал рядом Санцио. – Он специально хочет ослабить вашу волю.

Лоциус громко засмеялся, запрокинув голову.

– Как трогательно о вас заботятся ваши клевреты, моя милая Рандалин. Только не бойтесь, я не буду рассказывать вам страшных историй. Наоборот, я хочу сообщить вам очень радостную весть. Вот вторая бумага – перечень похороненных после эпидемии черной язвы в Рудрайге. Десятого ноября две тысячи тридцать первого года. Умерли все заключенные нижнего и среднего уровня, похоронены в общем рву, но все их имена и номера камер подробно записаны. И что странно – вот камера тридцать семь, вот тридцать девять. А тридцать восьмой нет. Как это так могло получиться?

– Вы об этом знаете, – сказала хрипло Рандалин, разлепив губы.

– Замечательно! Вы все-таки заговорили со мной, – Лоциус сам себе похлопал в ладоши, – Я просто могу сопоставить некоторые факты, дорогая. В начале ноября наш бессменный летописец Торстейн приезжает в Круахан и, проезжая мимо Рудрайга, подбирает на дороге человека в тюремной одежде, который представляется им воином из Валора, по случайности попавшем в Рудрайг. О дальнейшей карьере господина Гвендора вы, должно быть, наслышаны. Как он спас Ронана, закрыв его собой на горящем корабле. Как отвоевал обратно рудники у таширцев, как стал выплавлять орденское золото, как приехал командором в Круахан. Интересно, у вас никогда не возникало никаких подозрений? Или он сочинил вам какую-нибудь правдоподобную легенду? Я понимаю, что я не мог его узнать – когда я его увидел после тюрьмы, он был весь покрыт пятнами язвы и зарос бородой, а потом уже с этим замечательным украшением на лице. Потом, я не так часто с ним встречался раньше. А вот вы? Или, – он усмехнулся, – за свое недолгое замужество тоже не успели его хорошо рассмотреть?

Рандалин помотала головой. Все слова куда-то пропали, да и звуки особенно не желали выходить из внезапно пересохшего горла.

– Ну что же, – Лоциус лучезарно улыбнулся, – мне радостно, что справедливость восторжествовала, и вы покинете этот мир, зная всю правду. Иначе было бы невыносимо больно думать о том, как господин Гвендор обвел вас вокруг пальца, оставив в полном неведении, воспользовавшись вашей помощью, и теперь плывет где-то во Внутреннем океане на борту самого сильного флота, с припасами и деньгами, полученными от вашего Ордена.

– Я покину этот мир, – пробормотала Рандалин, поднимая руку со шпагой. Голос ее наконец стал твердым, – но обещаю прихватить с собой побольше спутников, чтобы было не скучно идти одной. Ну, кто со мной вместе?

Прижавшись лопатками к стене, сузив зрачки и чуть наклонившись вперед, она как никогда была похожа на крупную кошку, готовую к прыжку. Гвардейцы слегка попятились. Они ясно видели, что она действительно может вцепиться зубами в горло. Но направляющая их воля Лоциуса была сильнее.

Неожиданно крики, доносившиеся со стороны павильона в саду, превратились почему-то в радостные вопли. Шум на лестнице и за дверями зала показывал, что там явно что-то происходило. Раскидав стоявших в дверях гвардейцев, в зал ворвались несколько фигур в плащах крестоносцев. Стоило говорить о том, кто был первым – достаточно было посмотреть, как исказилось лицо Лоциуса, словно судорога скрутила его уже с обеих сторон.

– Бенджамен! – пронзительно закричала Рандалин.

Гвендор вздрогнул, и едва не пропустил удар очередного гвардейца. Но вовремя увернулся, пригнувшись.

– Стойте все! – голос Лоциуса, вроде довольно негромкий, упал на головы всех, пригибая к земле. – Оставьте его мне.

Странно выглядела эта сцена в залитом солнцем зале – все невольно расступились, и на свободном пространстве остались двое. Лоциус на светлой половине паркета, его белые волосы ослепительно сверкали на солнце, и взгляд казался абсолютно прозрачным. Но несмотря на то, что лучи полностью освещали его фигуру, тень за плечом угадывалась еще сильнее. Гвендор стоял в тени, он уже успел взять себя в руки после крика Рандалин и выглядел только чуть более собранным, но таким же замкнутым и мрачным, как обычно. Шрамы выделялись так резко, что на его лице почти ничего нельзя было найти от прежнего Ланграля. Рандалин невольно заколебалась – и тут он посмотрел в ее сторону, и легкая улыбка тронула его здоровую сторону лица.

– Не бойтесь, Вьеви, – сказал он одними губами.

– Как вы мне надоели оба, – искренне сказал Лоциус. – Единственные люди на этой земле, которые постоянно мешают моим планам – это вы. Неудивительно, что вы сошлись друг с другом, ведь у вас столько общего. Но сейчас я избавлюсь от обоих одновременно.

Он поднял руки с растопыренными пальцами.

"Он сильнее, он намного сильнее", – неожиданно поняла Рандалин. "Вернее, не совсем он, а эта тень за его плечами. Он действительно может уничтожить любого из нас, только приподняв бровь. Он может взмахнуть руками, и весь этот дом запылает, как огромный костер".

Но вместе с тем в нем было что-то странное – он существовал словно отдельно от своей тени. Тень как будто прилепилась к нему, заглядывая в мир через его плечо, но он до конца не мог ею управлять. Он черпал в ней силу, но не мог ей приказывать.

По выражению лица Гвендора она видела, что он тоже понимает силу Лоциуса, но что он может ей противопоставить? Он ничего не мог сделать. Он готовился просто умереть первым, защищая свою женщину и своих воинов.

Внезапно Рандалин вытянула вперед руку с браслетом. Она громко произнесла всего несколько слов – это было одно из самых простых заклинаний, даже не орденское, а простое заклятие, отгонящее демонов. Люди в Валлене нередко пользовались им, не задумываясь о смысле, просто отвращая от себя все злое.

Лоциус презрительно скривил губы, но неожиданно черты его лица словно поплыли. Тень за его плечом закачалась и ненадолго отпрянула, и в этот момент Гвендор сделал выпад, развернувшись, словно пружина. Острие шпаги вонзилось точно в сердце бывшего командора Круахана и любимого советника двух первых министров. Лоциус схватился за клинок обеими руками, оставляя на ладонях красные полосы и упал у ног Гвендора, странно скрючившись.

– Вы все точно угадали, Рандалин, – пробормотал Гвендор, выпуская из рук эфес шпаги. – Благодарю вас.

– Можно, я еще добавлю для верности? – Жерар растолкал толпу, выдвигаясь на первый план. – Тогда получится очень красиво – два великих человека повергли воплощенное зло. Второй великий человек, разумеется, я, – прибавил он поспешно. – Где там шляется этот Торстейн? Пусть подробно изложит эту величественную сцену в своих хрониках.

Рандалин откинулась назад, снова прислонившись к стене. Возбужденно-радостные лица ее воинов, растерянные физиономии оттесненных к окнам гвардейцев, суровые и уверенные взгляды крестоносцев, которых становилось вокруг все больше – видимо, подплыл еще один корабль – все вдруг завертелось у нее перед глазами, превращаясь в одну слитную полосу. На этом пестром фоне она успела заметить оказавшиеся совсем близко темные глаза, полные тревоги. Она теперь отчетливо помнила, что это были те самые глаза, которые она впервые увидела у камина в маленьком домике Хейми. Все эти десять лет только они и оставались в ее душе. Почему ей понадобилось столько времени, чтобы это понять? Такая глупость совсем недостойна великого магистра.

– Рандалин! Что с вами? Вы ранены?

Она вяло махнула рукой, словно желая стряхнуть нагревшийся браслет. И соскользнула вдоль стены, падая на руки Гвендора.

Он подхватил ее и понес, вниз по уже начинающей гореть лестнице, по саду, где гвардейцы постепенно протягивали шпаги, сдаваясь, по наспех наведенным мосткам к стоящим наготове шлюпкам. Он нес ее на свой флагманский корабль – на данный момент единственное место в мире, которое он считал самым надежным и мог назвать своим домом.

Рандалин пришла в себя по-настоящему только в каюте. Она лежала на узкой койке, в окне высоко над потолком виднелся кусочек ослепительного неба. Прямо над ней снова было лицо, перечеркнутое шрамами и искаженное отчаянием. Он гладил ее волосы, отводя их со лба, прижимался губами к ее щекам и глазам, и не переставая твердил:

– Рандалин, очнитесь же! Вам плохо? Скажите хоть-нибудь, Рандалин! Женевьева!

Это имя окончательно вернуло ее к действительности, и она почувствовала, как изнутри поднимается волна холодной ярости.

– Вьеви… Женевьева… Все хорошо, я здесь, я с вами… Вы видите меня?

Он тормошил ее за плечи, прижимал к себе, потом опять брал в ладони ее лицо и принимался целовать, словно надеясь вдохнуть в нее жизнь. И когда он в очередной раз склонился над ней, она уперлась обеими руками в его грудь и толкнула, вложив в это все силы.

Гвендор явно не ожидал такого и едва удержался на ногах, но каюта была слишком маленькая, и падать было просто некуда.

– У вас еще хватает наглости так меня называть! – выкрикнула Рандалин, поднимаясь на койке. – Сколько раз вы врали мне в лицо? А какую легенду сочинили, просто загляденье! Вот смешно, наверно, было, когда я глотала ваши сказки? Кузен моего мужа, да чтоб вас… – Она задохнулась и прибавила несколько ругательств на айньском, отчего привела Гвендора в состояние полной растерянности.

– Послушайте, – пробормотал он, – вы же не знаете… Почему я так поступал… Подождите… Выслушайте меня…

– Слушать ничего не желаю! – бушевала Рандалин. – Я с ума сходила, я чуть не свихнулась от горя! Очень весело – второй раз полюбила собственного мужа, не зная об этом! Весь ваш Орден, наверно, очень смеялся!

Гвендор наконец медленно выпрямился, сложив руки на груди. Его лицо постепенно теряло живое выражение тревоги и любви, становясь каменным.

– Вы действительно полагаете, что мой Орден был посвящен в детали?

– Мне на это плевать! Пусть ваш Жерар треплется об этой истории в каждом трактире! Мне плевать на него, на ваш Орден и на вас в первую очередь!

– Я сожалею, что причинил вам такую боль, Рандалин.

– Сожалеете?

Она остановилась только от звука удара и недоуменно посмотрела на свою ладонь. Голова Гвендора чуть качнулась, и на здоровой щеке отчетливо остались красные следы пальцев. Они были тем виднее, настолько сильно он побледнел.

– Что же вы остановились, миледи Рандалин? – его губы дернулись. – Можете продолжать.

– Просто мне противно к вам прикасаться, – прошипела она, держа руку на отлете и продолжая смотреть на нее расширенными глазами. Казалось, она не знает – то ли вытереть ее о плащ, то ли вцепиться в нее зубами.

– В таком случае не смею навязывать вам свое омерзительное общество, – он чуть поклонился и настежь распахнул дверь каюты. – Торстейн проводит вас на берег.

– Не испытывает ли ваш орден в чем-то недостатка?

– Ничуть, миледи Рандалин. Понтиус предложил нам очень выгодные условия, чтобы пополнить запасы воды и сушеного мяса. Кроме того, мы говорили о возможности для части нашего флота сопровождать грузы в Эбру. Если, конечно, Чаша не будет против.

– Чаша будет рада оказать подобную незначительную услугу… – Рандалин чуть запнулась, – своим верным союзникам.

Я помолчал. Текст мирного договора между Чашей и Крестом лежал у нее на коленях. Время от времени она задумчиво разглаживала бумагу.

Мы сидели на пристани, в двух шагах от нашего флагмана. Рандалин специально выбрала такой разворот, чтобы было хорошо видно всю палубу, но из-за этого солнце светило ей прямо в глаза, и она постоянно щурилась. Поэтому я никак не мог определить, какое у нее на самом деле выражение лица. Но голос звучал приветливо и чуть прохладно, как все те светские вещи, о которых мы вели непринужденную беседу уже два часа. Я невольно поражался фантазии Рандалин, так долго ухитряющейся находить тему для ничего не значащего разговора.

– Говорят, что герцог Мануэль готовит очередное грандиозное празднество, и на этот раз старейшины не слишком ему возражают.

– Да, я слышал. Неофициально праздник посвящен счастливому спасению его возлюбленного Люка. Он действительно был так сильно ранен?

– Он сначала даже сам не заметил этой царапины, – Рандалин пожала плечами. – А Мануэль, говорят, упал в обморок.

Мы вежливо поулыбались друг другу, развивая удачную во всех отношениях тему "наш герцог и его чудачества".

– Вам уже прислали приглашение?

– Да, очень красиво изготовлено.

– Все ли воины Креста собираются идти?

Я начал слегка раздражаться. Может, оттого, что провел два часа на палящем солнце.

– Рандалин, – сказал я чуть более резко, чем следовало по тону нашей беседы, – если вас интересует, пойдет ли Гвендор, то почему бы не спросить об этом прямо?

Рандалин сжала губы, но вдруг ее глаза метнулись по палубе, и лицо настолько изменилось, что я невольно обернулся и проследил за ее взглядом. Гвендор в длинном плаще, но не белом парадном, а простом темном, вышел из каюты и теперь спускался по канатному трапу, держась одной рукой. Заметив нас, он на секунду остановился, но Рандалин умышленно расположилась так, что единственная улица из гавани в город вела мимо нас, и обойти было просто невозможно. На секунду по лицу Гвендора было заметно, что победителю круаханской эскадры когда-то было гораздо проще прыгать в море у берегов Эмайны с пятидесятиметровой высоты. Но это только на секунду – он спокойно прошел мимо, подчеркнуто невозмутимо поклонившись, но не произнеся ни слова.

– Знаешь, Торстейн, – задумчиво произнесла Рандалин, устало опуская плечи и на мгновение становясь прежней, – все-таки я правильно его стукнула. Только мало. Надо было еще.

Я не нашелся что ответить. Обсуждать предложения Понтиуса и эксцентричные поступки Мануэля было намного проще.

– Как ты думаешь, – продолжала она таким же погасшим голосом, – он так никогда меня и не простит?

Тут я наконец не выдержал.

– Послушайте! – воскликнул я, от горячности прижимая к груди обе руки. – Когда же вы оба разберетесь наконец в своих отношениях и оставите меня в покое? Я хочу жить спокойно! Я хочу писать хроники! А о каком вдохновении может идти речь, когда тебя каждый день с двух сторон изводят вопросами, об истинном смысле которых ты должен сам догадываться? Сначала Гвендор все утро ходил за мной и допытывался, все ли благополучно у наших союзников. Я простой летописец, и мне тяжело догадаться, что когда тебя спрашивают, почему у Джулиана такое расстроенное выражение лица, то на самом деле хотят узнать, как поживает Рандалин. Да еще Жерар всех по очереди заставляет дежурить по ночам у его каюты. Говорит "на всякий случай" с таким трагическим выражением, словно на корабле покойник.

Рандалин наклонилась вперед, оперлась подбородком на руки и ловила каждое мое слово с таким жадным выражением в глазах, что я остановился не скоро.

– Он действительно хочет узнать, как мои дела?

– Так же, как вы хотите узнать о нем.

На ее лице постепенно начинала расцветать неуверенная, но почти прежняя улыбка, которую я только один день видел на ее губах – тогда, в круаханском театре и за столиком в портовом кафе.

– Торстейн, – сказала Рандалин, положив руку на мой рукав, – если вы приложите все усилия и добьетесь, чтобы он все-таки пришел на прием у Мануэля, вы можете потребовать от меня все, что угодно.

– Рэнди, – я еле слышно вздохнул, – вы слишком опрометчивы. Откуда вы знаете, что именно я от вас потребую?

– А что?

Она смотрела на меня широко распахнутыми чистыми серыми глазами без какой-либо тени подозрения. Я опять вздохнул. За всю свою жизнь я не встречал женщины, более далекой от какого-либо кокетства.

– Хорошо, я готов произнести свое требование уже сейчас – на будущее.

– Ну, давайте, – поторопила она меня, поднимаясь.

– Помиритесь, пожалуйста, с Гвендором, Иначе нам в Ордене никогда не видать спокойной жизни.

Где-то в середине пира Люк неожиданно поднялся. Все так шумели от внезапно накатившего облегчения, выпитого вина и странности ощущения, что сидевшие напротив люди в белых или зеленых плащах теперь считаются если не друзьями, то союзниками, что на маленького поэта обратили внимание далеко не сразу. Тем более что он сидел не на почетном помосте, где располагались столы герцога, его приближенных и старейшин, а сбоку, где помещалась Рандалин и ее самые близкие чашники. Поэтому им, чтобы его поддержать, пришлось долгое время стучать ногами об пол и кубками об стол.

Но когда все наконец отвлеклись, Люку было гарантировано самое пристальное внимание – более тысячи пар глаз, радостно горящих, веселых или чуть ироничных, уставились на него, вскочившего на стул с бокалом в руках. Только одни темные глаза не отрываясь смотрели в тарелку. Гвендор так и не надел белого плаща, ограничившись парадной магистерской цепью. Он сохранял на лице выражение безупречной вежливости, явно про себя отсчитывая минуты, когда можно будет встать и уйти. Минут накопилось уже довольно много, поэтому он выглядел чуть менее напряженно, чем в начале пиршества, предвкушая скорое освобождение.