Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Морелли слегка смутился.

– А вы полагаете, что вы один даете мне хорошие советы?

– Полагаю нет, – мой друг выдохнул и явно овладел собой, только два оставшихся пальца на правой руке совсем плотно прижались к ладони. – До такого изысканного хода я бы действительно не смог додуматься.

– Послушайте, Гвендор, – первый министр засунул бумаги обратно и повернул ключ в замке, – я устал от того, что вы бесконечно проповедуете мне какие-то моральные принципы. Сейчас у меня есть превосходный шанс – создать Валленский союз на тех условиях, которые выгодны мне. То есть Круахану. И поставить во главе его человека, который удобен мне. То есть который принесет пользу Круахану, конечно. А что предложите мне вы с вашими принципами? С благородным поклоном вернуть все расписки? Или не выставлять с их помощью никаких условий?

– Ни в коем случае, монсеньор.

– То есть вы одобряете мои действия? – Морелли чуть приподнял брови, но на его лице отразилось явное облегчение.

– Более того, я преклоняюсь перед вашим стратегическим гением.

– В самом деле? Хм.. – Морелли мерил Гвендора глазами, все пытаясь найти какой-то подвох. – Вы так редко говорили мне подобные слова последнее время.

– Я копил силы, ваша светлость.

Гвендор поклонился и невозмутимо отправился к дверям. Уже протянув руку к створке, он сказал, полуобернувшись:

– В обмен на свою покладистость я хотел бы попросить вас о небольшом одолжении.

– Каком еще? – испуганно сдвинул брови Морелли, которому в слове "одолжение" всегда мерещилась денежная подоплека.

– Я хотел бы уточнить имя того счастливца, кого вы прочите на пост главы Валленского союза.

– Ну… Я не… Я вовсе не говорил, что уже решил, кто это будет.

Гвендор слегка кивнул, словно подтверждая что-то.

– В таком случае желаю вашей светлости удачного выбора.

Выходя следом за ним из кабинета, я невольно обернулся, прикрывая за собой дверь. Морелли стоял, выпрямившись за столом, и в его чуть маслянистых карих глазах, смотрящих в спину Гвендора, светилось странное чувство. Я не взялся бы определить точно эту удивительную смесь – но там точно были страх и тоска.

За дверями канцелярии Гвендор повел себя неожиданно стремительно – он схватил меня за рукав, бегом дотащил до стоящей неподалеку кареты и толкнул внутрь, одновременно дернув за шнурок, чтобы кучер поторапливался. Я только успел заметить, что карета была обычной наемной, а наша орденская осталась бесцельно торчать возле канцелярии.

– И куда мы теперь едем? – спросил я через некоторое время, отдышавшись.

Гвендор время от времени выглядывал в окно, стараясь, впрочем, прикрываться занавеской.

– А куда бы вы хотели поехать, Торстейн?

– Я бы отыскал ее, – сказал я искренне. – Рандалин.

– А я, наоборот, собираюсь нанести визит моему другу герцогу Гревенскому.

Гвендор откинулся вглубь кареты и слегка прикрыл глаза. Его лицо в полумраке снова стало совершенно непроницаемым, но я все-таки знал его гораздо лучше, чем Морелли, чтобы не слишком пугаться.

– Вы что, не понимаете, почему она вам ничего не сказала? Потому что вы все время ведете себя с ней, как… Вы постоянно демонстрируете ей свое превосходство. Разве после этого она будет с вами откровенной?

– Я понимаю, – тихо сказал Гвендор. – Но вы знаете, Торстейн, почему я так поступаю.

– Нет, не знаю! Вернее, знаю, но не могу понять, хоть убейте меня!

Гвендор наклонился вперед. Его лицо оставалось таким же неподвижным, но глаза засверкали настолько ярко, что я невольно отшатнулся.

– Так вот теперь послушайте меня. Вы можете сказать точно, что случится со мной через несколько дней? Скорее всего меня вызовут в Эмайну и подвергнут суду за недопустимо тесное общение с представителями вражеского Ордена. Каким я останусь в ее памяти? Если это будет образ мрачного, холодного и насмешливого круаханского командора, переполненного комплексами по поводу собственной внешности, который хоть зачем-то и спас ее, но не упускал случая поиздеваться по всякому удобному поводу, она все равно испытает некоторое сожаление о его судьбе, но оно, по счастью, будет недолгим. Или вы хотите, чтобы она второй раз почувствовала то, что уже испытывала по моей милости? Я видел, какие сны ей снятся, – он стиснул покалеченную руку. – Запомните, Торстейн, я уничтожу любого, кто осмелится причинить ей зло. А если это буду я сам – меня это тем более не остановит.

Я опустил глаза. В этот момент я не мог выдержать этого взгляда, столько в нем было любви и страсти, и не какой-то отвлеченной, какую я часто встречал у орденских воинов, выдумывавших себе прекрасный идеал для возвышенной тоски и искавших одновременно утешения у маленьких трактирщиц в эмайнской гавани. Это была живая любовь, в которой смешались страдание и счастье, радость от того, что он говорит о ней, и печаль от того, что очень скоро он не сможет ее видеть, и какое-то непонятное мне торжество. Я никогда не испытывал такой любви, и ни разу не видел мужчин, которые признавались в подобном. Он глубоко тосковал по ней, тосковал физически, но вместе с тем был готов отдать все, лишь бы не нарушить ее спокойствие. Я ничего не мог ему возразить, даже если считал, что он поступает неправильно.

– Мы уже рядом с домом Гревена, – сказал я, кашлянув. Сейчас я был готов сказать что угодно, лишь бы нарушить это натянутое молчание.

Гвендор опустил ресницы, и я невольно облегченно выдохнул.

– Посмотрите в окно, Торстейн, не видите ли вы кого-то из знакомых вам персонажей.

Я посмотрел. В очередной раз пошел дождь, обещавший стать затяжным. Крупные тяжелые капли звучно шлепались на булыжники за окнами кареты. Воздух мгновенно наполнился влагой и стал таким же размыто-серым, как опустившееся на острые башенки небо. Прямо под проливной дождь из дверей особняка Гревена вышла фигура в зеленом плаще, который сразу намок настолько, что стал просто неразличимо темного цвета.

Рандалин помедлила на пороге, накинув на голову капюшон, но он был слабой защитой – капли дождя сразу побежали по ее лицу, и пряди волос прилипли ко лбу. Ее лошадь была привязана к ограде в нескольких шагах, но она неожиданно побрела пешком по улице, не особенно заботясь о том, что наступает в достаточно глубокие лужи.

– Что она там делала? – спросил я, не особенно рассчитывая на ответ.

– Видимо, просила взаймы, – тихо отозвался Гвендор. – Наш гревенский друг обычно производит впечатление весьма состоятельного человека, судя по тому, как он тратит деньги в трактирах. Но если бы кто-то захотел скупить его долговые расписки, ему пришлось бы потратить в несколько раз больше, чем неизвестному благодетелю и мудрому советнику нашего первого министра.

– И куда она идет теперь?

– Не знаю, Торстейн. Но насколько я представляю ее характер, она не остановится. Главное только успеть, чтобы она не натворила каких-нибудь непоправимых вещей.

Я проводил взглядом идущую сквозь дождь фигуру и легко представил, как она бредет молча, стиснув губы и выдвинув вперед упрямый подбородок, не замечая струящихся по лицу потоков воды. Гордая Рандалин оставалась воплощением гордости даже на пороге кредиторов, и даже тот факт, что она вымокла с ног до головы, не лишал ее непонятного превосходства. Наша карета медленно ползла следом за ней, осторожно поворачивая за углы домов. Но она так ни разу и не обернулась – видимо, совсем потеряв ощущение осторожности.

Мы следили за ней, пока Рандалин не пересекла Новый мост и не свернула в извилистые переулки Темного квартала, название которого прекрасно говорило само за себя. На самой его границе, одной стороной на освещенную огнями Новую набережную, а задними дверями выходя в самое сердце спутанных переулков щириной в вытянутую руку, стоял хорошо заметный двухэтажный дом с тремя высокими модными башенками. Рандалин чуть помедлила, но потом стряхнула с головы капюшон, так что мелкие струйки полетели во все стороны, отжала руками свисающие на лицо пряди и перешагнула порог.

Теперь я даже не стал спрашивать у Гвендора, куда она направляется. Дом этот был хорошо известен в Круахане – единственный относительно признанный игральный притон, где собирался круаханский полусвет и жаждущие острых ощущений дворяне, заводящие сомнительные знакомства. Чтобы войти туда прямо, не скрывая своего лица под маской, надо было действительно обладать характером Рандалин.

– Видите, Торстейн, – с легкой мечтательной интонацией произнес Гвендор, – она всегда была такая. Она всегда старалась добиться того, чего хотела. Иногда казалось, что это совсем невозможно, но все-таки каким-то чудом ей это удавалось.

– Не знаю, – сказал я с сомнением. – Я не уверен, что в подобном месте можно достичь чего-либо, кроме больших неприятностей.

– Почему же? – неожиданно серьезно отозвался Гвендор. – Ведь я здесь. Значит, она опять добьется своего.

Мы прошли через большой игорный зал, где более пятидесяти человек в черных полумасках и в полумраке сидели за картами. Желтоватый дым, поднимавшийся над столами, приносил несколько приторный запах, от которого начинала слегка кружиться голова, если вдыхать его некоторое время. Рандалин нигде не было видно. Но Гвендора это совсем не смутило – он сразу направился в угол зала, где в большом кресле у камина неподвижно сидел тучный человек. С первого взгляда казалось, что он спит, но стоило подойти поближе, было видно, что он внимательно осматривает зал из-под полуприкрытых тяжелых век. Это был Дэри, скромный, незаметный и поэтому бессменный содержатель дома.

– Она здесь? – видимо, Гвендор решил не утруждать себя излишними подробностями.

Дэри поднял глаза и некоторое время внимательно разглядывал его сосредоточенное лицо. Что-то в его выражении, скорее всего, подсказало ему, что лучше ответить.

– Если я правильно понимаю, сударь, вас интересует рыжая женщина в мужском костюме?

– Именно.

Дэри снова прикрыл глаза.

– Она сейчас в синем кабинете. Но я вам советую как следует подумать, сударь, прежде чем туда идти. Она в таком обществе, которое вряд ли захочет видеть лишних свидетелей.

Гвендор молча вытащил из-под плаща небольшой глухо звякнувший мешочек и бросил его на колени Дэри.

– Думаю, что я с ними договорюсь.

– Тем более должен вас попросить быть осторожным, – сказал Дэри, так и не поднимая век. – Кое-кто из них может остаться равнодушным к таким аргументам.

– А я тем более хотел бы посмотреть на людей, на кого не действует самый эффективный аргумент, – невозмутимо отозвался Гвендор.

– Тогда идите вниз по лестнице. Четвертая дверь налево.

Мы спустились по узкой винтовой лестнице. В тесном коридоре горело лишь две свечи, вставленных в стену, но Гвендор уверенно дошел до четвертой двери, только не стал ее сразу распахивать, а осторожно приоткрыл, жестом пригласив меня заглянуть.

Собравшееся в кабинете общество меня не удивило только потому, что я был подготовлен и предполагал увидеть нечто подобное. Рандалин стояла, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Она единственная из присутствующих не носила маски, может быть поэтому меня так поразило отчаянное выражение ее лица. Остальные, сидящие в креслах и стоящие у дверей, старательно скрывались, но я был уверен, что блестящие из-под одной маски карие глаза могли принадлежать только Морелли. Второй, которого я без труда узнал, скрывал лицо полностью, но маска то и дело подергивалась от судороги. Прочие, блокировавшие все двери и единственное окно, явно принадлежали к охране.

– Мне кажется, что мы с вам ведем бесполезный разговор, графиня, – сказал человек с глазами Морелли. – Давайте перейдем к делу. Мы сделали вам вполне ясное предложение. Мы ни в коем случае не противимся созданию Валленского торгового союза. Тем более что мы видим среди наших друзей и союзников прекрасную кандидатуру, которая могла бы его возглавить.

Маска на лице второго узнанного мной ощутимо дернулась.

– А если я скажу, что не соглашусь на это?

– Это ваше право, – Морелли приложил руку к сердцу. – Но в таком случае, чтобы искупить нанесенный нам моральный ущерб, я буду просто вынужден потребовать оплаты по всем вашим долговым распискам.

– У меня есть еще предложение, – неожиданно вмешался Лоциус. – Мы не случайно находимся в таком месте, где все жители Круахана периодически испытывают судьбу. Не хотите ли вы также рискнуть, миледи Рандалин?

– Что вы предлагаете?

– Давайте предоставим судьбе право решать за нас, – Лоциус кивнул в сторону разложенного карточного стола.

– Вы, как я понимаю, хотите поставить на кон мои расписки, – Рандалин поморщилась. – У меня, к сожалению, нет ничего равноценного, что представляло бы для вас интерес.

– Ну почему же, – Лоциус изысканно поклонился. – А вы сами, графиня? Мне кажется, ваша личность достаточно интересна. И если вы поступите в полное распоряжение победителя, это будет достойная прибавка к вашим распискам.

– А если я не соглашусь, вы все равно меня отсюда живой не выпустите?

Лоциус изысканно развел руками, предпочитая прямо не отвечать.

– У вас настолько интересные ставки, господа, – сказал Гвендор, широко распахивая дверь, – что я не могу к вам не присоединиться. Я всегда мечтал получить в свое распоряжение… а впрочем, мы, кажется, здесь все неофициально, – он смерил Рандалин оценивающим взглядом с ног до головы.

Морелли было приподнялся, но вовремя вспомнил о своем инкогнито и быстро уселся обратно.

– Сударь, – сказал Лоциус сквозь зубы, – не знаю, как вы сюда попали, но здесь идет закрытая игра. Посторонние сюда не допускаются.

– Независимо от размера их ставки?

– Конечно.

– А я только хотел проявить неосторожность, – Гвендор смотрел прямо на Морелли, не поворачивая головы, – у меня есть лишний миллион золотом, который я собирался поставить.

– Миллион? – Морелли сглотнул, широко открыв глаза.

– Против долговых расписок на полмиллиона не так и плохо? Правда, есть еще небольшой довесок в виде неограниченной власти над телом, душой и жизнью одной женщины, – он слегка поклонился. – кому что нужно.

– Мон… – Лоциус дернулся, – ни в коем случае!

– Миллион… – прошептал Морелли одними губами.

– Послушайте, господа, – вмешалась Рандалин. Она сделала шаг вперед и положила руку на бедро, после чего в глазах ее мелькнуло запоздалое разочарование, потому что она не нашла привычного эфеса. Я неожиданно понял, откуда берется этот так раздражавший многих ее жест – она привыкла искать уверенности у своего оружия. Но несмотря на его отсутствие, в ее лице не было признаков испуга, глаза сощурены, и скулы так резко обозначились на лице, что его нежный полудетский овал куда-то исчез. – Я очень тронута тем, что вас всех так беспокоит участие в моей дальнейшей судьбе. Но мне кажется, что я тоже имею некоторое право ее решать.

– Ваше право уравновешено полумиллионными расписками, – сладко прошептал Лоциус. – Так что можно считать, что вы ее в некоторой степени уже решили, миледи Рандалин.

– Я хочу сделать последний аккорд. Если вам так уж хочется сыграть на мою жизнь, я не возражаю принять участие в игре. Только игру я выберу сама.

– И какую же?

– Тавла, – кратко сказала Рандалин.

Не выдержав, я быстро обернулся на Гвендора. Тот сохранял на лице все такое же ироничное внимание, чуть склонив голову к левому плечу и повернув изуродованную щеку в сторону собеседников – он так делал всегда, когда не хотел показывать свое истинное отношение. Морелли отшатнулся на спинку кресла и стиснул руками подлокотники так, что сам зашипел от боли. Лоциус дернулся, но овладел собой.

Тавла была самой древней и самой простой игрой, напоминавшей кости, но уже давно никто не решался в нее играть, поскольку ее репутация за долгие столетия отвратила от нее обычных искателей удачи. Тавла была воплощением справедливости и коварства судьбы – говорили, что в нее выигрывает тот, кто действительно прав, и вместе с тем выигравший рискует в ближайшем будущем потерять гораздо больше, чем выиграл. С помощью тавлы судьба словно отбирала своих любимцев, чтобы их уничтожить и восстановить равновесие. Проигравший в тавле проигрывал справедливо, но участь выигравшего всегда тоже была печальной. В разное время эта игра практиковалась в обоих Орденах для разрешения внутренних споров, но несколько шумных трагических историй, которые она вызвала, заставили отказаться от нее всех последующих смельчаков.

Я смотрел на Рандалин во все глаза. Теперь я понимал, откуда это отчаянно-уверенное выражение на ее лице. Она считала себя несомненно правой и собиралась принести в жертву свое будущее ради спокойствия своего Ордена. Я часто любовался ею прежде, но только потому, что никогда раньше не видел таких женщин, она казалась мне диковинной птицей или случайно залетевшей к нам кометой. Но сейчас я восхищался ею, как восхищался Гвендором на перевале, когда он оставался заложником, а мы все уходили, хромая, вниз по тропе. Я никогда не смог бы забыть мягкую торжествующую улыбку на его лице, так непохожую на холодную усмешку обычного Гвендора. Так и Рандалин сейчас не была похожа на себя обычную.

Потом я снова покосился на Гвендора и неожиданно похолодел. Мысль, возникшая во мне, была еще не додуманной до конца, но она вызывала у меня безотчетный ужас.

Лоциус неожиданно хрипло рассмеялся.

– Не поймайте себя в свою ловушку, блистательная Рандалин. Я не против.

Морелли только кивнул головой, шевеля губами. Мне показалось, что он так и повторяет слово "миллион".

– Принесите кости, – махнул он рукой.

Гвендор так и не произнес ни слова, только медленно вытащил из-под плаща глухо звякнувший мешочек, который лег на стол настолько солидно, что никто даже не позволил усомниться в его содержимом. Морелли, переглянувшись с Лоциусом, кинул на стол бумаги, перевязанные узкой черной лентой. Рандалин передернула плечами.

– Надеюсь, мне не нужно ложиться на стол?

– Мы постараемся это мысленно представить, – спокойно сказал Гвендор.

Рандалин стиснула зубы, и скулы вновь выдвинулись вперед, так что она стала напоминать неулыбчивую и опасную женщину-кошку, которую я впервые увидел на борту нашего горящего фрегата.

– Постарайтесь как следует, – она остановилась в полсекунде от произнесения его имени, – ведь богатое воображение – это единственное, что способно вас утешить в жизни.

Лоциус внимательно смотрел на них сквозь прорези своей маски. На мгновение он даже поднес руку к лицу, словно она ему мешала, и он хотел ее сдернуть, но ограничился только тем, что поправил.

Молчаливый слуга-телохранитель протянул на подносе гладкие и самые обычные на вид фишки. Он неосознанно начал с Морелли, тем самым выдав его положение.

Поморщившись, первый министр осторожно протянул руку к костям. Я невольно пожалел, что не вижу его лица – меня всегда привлекали человеческие страсти. Морелли встряхнул фишки и торопливо бросил их на сукно, опустив веки. Два и три.

– Прошу, миледи.

Рандалин вытянула руку и чуть медленнее, чем обычно, зажала в ней кости и бросила их на сукно. Четыре и пять.

Глаза ее вспыхнули. Много, но не так, как могло быть.

Лоциус уже завладел костями. Он выпрямился, и несмотря на то, что его лицо по-прежнему скрывалось под тканью, его маска словно светилась недобрым торжеством. Низ ее слегка шевелился, будто Лоциус что-то постоянно шептал.

Кости прокатились по темной поверхности стола, и невольно мы все впились в них глазами. Пять и шесть.

Смех Лоциуса был похож на шорох старых листьев, сгребаемых в кучу.

– Вы все еще верите в мировую справедливость, моя дорогая? Так вот, на меня ваши правила не действуют. Когда я посвятил себя тем силам, о которых вы, глупцы, боитесь говорить вслух, я потребовал взамен одного – я буду всегда побеждать своих соперников.

– Меня вы, похоже, соперником не считаете, – раздался низкий голос Гвендора. – Не думаю, что смогу что-то поделать против вашего великолепного броска, но ритуал надо соблюсти.

Он неловко потряс кости в одной руке, и бросок тоже вышел какой-то смазанный и некрасивый. Поэтому все вскользь смотрели на стол и не сразу смогли осознать то, что увидели.

Шесть и шесть.

Лоциус попятился назад, пока не ударился со всей силы спиной о стену.

Гвендор еле слышно вздохнул

– А я, к сожалению, побеждаю всегда. Причем не только соперников, а всех без разбора. Иногда меня это напрягало, но теперь я по крайней мере вижу, что это неплохой способ сэкономить.

Его непроницаемый изучающий взгляд перебегал с мешков с золотом и расписок, лежащих на столе, на фигуру Рандалин. Та вскинула голову и раздула ноздри. Желтоватые фишки тавлы тускло светились в полумраке. И я неожиданно понял, что даже если мы сейчас выйдем отсюда относительно невредимыми, то главные неприятности еще впереди.

В карете она не произнесла ни слова, и Гвендор тоже молчал. А ехали мы долго – в загородную резиденцию путь был неблизкий, и дождь все лил, заставляя лошадей спотыкаться.

Гвендор вышел из кареты и протянул Рандалин руку, на которую снова предусмотрительно набросил плащ. Но она вышла, намеренно ее игнорируя и вцепившись рукой в притолоку.

– Вас не интересует, куда я вас привез, миледи Рандалин?

– Нет, – коротко сказала она. – Моя жизнь принадлежит вам, так что любопытство абсолютно излишне.

Несколько мгновений он изучал ее замкнувшееся лицо с плотно сжатыми губами.

– Вы разумно понятливы. Ну что же, тогда пойдемте. Мне не терпится вступить во владение своим выигрышем.

Она еще могла возразить, возмутиться, заплакать, попробовать убежать, в конце концов, но она не шевелилась, думая о чем-то своем. Неожиданно я понял, что ее так беспокоит – то, что судьба посредством тавлы признала ее неправой.

Мы поднялись наверх в одну из гостевых спален. Я снова невольно порадовался тому, что все наши приключения приходятся или на очень поздний, или ранний час, когда все спят. Я так и не понимал, что задумал Гвендор, поэтому молча тащился за ними по узкой лестнице. Наверно, мне давно следовало незаметно уйти в сторону, но я хорошо помнил опасный блеск в глазах Рандалин, выходившей из кареты.

В середине коридора Гвендор, шедший первым, остановился и толкнул дверь. В открывшемся проеме было прекрасно заметно, что половину комнаты занимает роскошная двуспальная кровать. Рандалин при взгляде на нее вздрогнула, как от шока, но буквально через секунду к ней вернулось ее прежнее беспокойное и погруженное внутрь себя выражение.

Так мы и стояли – Гвендор, прислонившийся к дверному косяку, Рандалин, посередине коридора, скрестив руки на груди, и я, замыкавший наше странное шествие. Я не очень умел разбираться в таких вещах, но я был уверен, что воздух звенит от скопившегося напряжения.

– Странно, что вы ничего не говорите, миледи Рандалин, – сказал наконец Гвендор. – Вам положено давно уже вылить все имеющееся у вас в арсенале презрение на голову несчастного командора крестоносцев.

– Я пытаюсь оценить его будущие поступки, – медленно произнесла Рандалин, намеренно отвернувшись от приоткрытой двери. – От этого зависит степень моего презрения.

– А как вы представляете себе мои дальнейшие действия? Если бы вы были на моем месте, то что бы вы сделали?

– Мне трудно решить.

– В самом деле? Если учесть, что вы много раз демонстрировали мне, что я вам противен и что моя внешность вас отпугивает? Не кажется ли вам, что я могу наконец-то захотеть получить реванш?

Если бы я мог остановить мгновение и навсегда оставить образ этих двоих перед собой, то я выбрал бы именно эту секунду – гордо вскинутую голову Рандалин, стиснувшей зубы и глядящей в никуда, и обращенный на нее взгляд Гвендора, полный тоски и сдавленного влечения, которое разгоралось сильнее, когда он понял, что она не смотрит в его сторону.

– У вас есть на это право, – сказала Рандалин, почти не шевеля губами.

– И я буду счастлив им воспользоваться, – Гвендор сделал приглашающий жест, провожая ее в спальню. Я не отрывал глаз от его лица и понимал, что он намеренно затягивает эту ситуацию не из-за смутного удовольствия – он запоминал каждое ее движение. Огромная расстеленная постель лежала перед ним, как самое явное из возможных искушений.

– Мне кажется, что если вы уснете спокойным сном без сновидений в моем доме, – произнес наконец Гвендор, прикладывая руку к плечу в обычном орденском поклоне, – то это будет неплохим реваншем. Доброй ночи, миледи Рандалин.

И он с силой нажал на ручку двери, плотно прикрывая ее за собой.

Он приехал под утро – когда солнце еще не встало, но уже посветлело настолько, что это время суток сложно назвать ночью. Он заметно торопился – наверно, именно потому, что такие гости являются обычно под покровом темноты. Он неплохо представлял себе расположение комнат в орденской резиденции, поэтому сразу нашел кабинет, где мы с Гвендором сидели, коротая остаток ночи. Вернее, это Гвендор невозмутимо сидел в кресле, пуская к потолку дым, а я расхаживал по кабинету, тщетно пытаясь собраться с мыслями. Я чувствовал, будто что-то скверное вертится у меня в голове, но все время ускользает. И когда наш слишком поздний или чересчур ранний гость появился на пороге, не постучав, я понял, что додумывать мысль до конца уже не нужно.

Он коротко выдохнул вместо приветствия и бросил на стол шляпу и перчатки. Судя по его костюму, ехать ему приходилось быстро и зачастую менять лошадей где попало.

– Здравствуйте, Эрмод, – сказал Гвендор, на мгновение вытаскивая изо рта черенок трубки. Излишне было говорить, что он сидел спиной к двери и поэтому не видел лица вошедшего. – Хорошая ли погода теперь на Эмайне?

Эрмода я знал довольно неплохо, но только понаслышке. И мало кто в Ордене горел стремлением узнать его ближе, поскольку он был личным судебным приставом магистрата.

Эрмод откашлялся, прочищая горло от дорожной пыли.

– Командор Круахана, именем Великого Магистра Ронана и Совета пяти командорств я объявляю вас отстраненным от власти и арестованным. Вас надлежит немедленно переправить на Эмайну, где вы будете подвергнуты скорому и справедливому суду Ордена.

В лице Гвендора почти ничего не изменилось. Я бы даже сказал, оно сделалось чуть более безмятежным, будто он долгое время чего-то ждал, а теперь ждать уже не нужно.

– Вы прекрасно знаете орденские формулы, Эрмод. Наверно, знаете и то, что я имею право услышать причину.

– За измену и предательство интересов Ордена. Это личный приказ Великого Магистра.

– Будет ли мне позволено защищаться? – довольно равнодушно спросил Гвендор, словно выполняя формальность. Эрмод удивленно приподнял брови.

– Как положено по орденскому закону. Разве вы не знаете?

– Я просто хотел проверить.

Гвендор откинул голову на спинку кресла, продолжая выпускать дым из трубки.

– В любом случае, Эрмод, вам нужно отдохнуть с дороги. Торстейн покажет вам вашу комнату.

– Нет, – Эрмод покачал головой, – мы должны ехать немедленно. Пока никто не проснулся. В Тарре нас ждет корабль. И, прошу прощения, Гвендор, у меня есть еще один приказ. Сейчас я его выполнять не буду, но в гавани Тарра мне придется это сделать, – он опустил глаза и слегка покраснел, скрывая свое замешательство и неловкость, – вас приказано привезти на Эмайну в кандалах.

Гвендор смотрел на него в упор, чуть усмехаясь уголком губ со здоровой стороны лица. В его темных глазах было трудно прочитать что-либо, кроме вежливой иронии.

– И вы, конечно возмущены такой манерой обращаться с преступниками.

Эрмод вспыхнул еще больше.

– Я не знаю степени вашей вины, и надеюсь, что ее определит суд магистрата. Но я не стал бы применять подобные меры к герою Рудниковой войны.

– Однако Великий Магистр думает иначе, – Гвендор пожал плечами, улыбаясь настолько спокойно, словно ему предстояла увеселительная прогулка по берегу реки, а не поездка на суд в Эмайну. – Кроме того, далась вам всем эта Рудниковая война и мои якобы подвиги. Может, это Торстейн все выдумал.

Эрмод покачал головой – было видно, что спокойствие и невозмутимость гонца даются ему непросто.

– У вас есть пять минут, чтобы оставить необходимые распоряжения. Я жду вас внизу.

Дверь захлопнулась, и Гвендор медленно поднялся из кресла, положив недокуренную трубку на столик рядом.

– Бегите, – сказал я одними губами. – В конюшне две оседланные лошади. И они уже должны были отдохнуть.

Мой друг усмехнулся и положил мне руку на плечо.

– Зачем, Торстейн? Это не самый печальный конец, если разобраться. И если я скроюсь, что ждет вас?

– А ваша собственная жизнь вас не волнует?

– Не настолько. – Гвендор помолчал, покусывая губу и на мгновение задумавшись, – не настолько, чтобы ставить ее впереди чьей-либо еще.

Он оглядел свой костюм, скорее официальный и не очень подходивший для верховой езды, но через несколько мгновений махнул рукой с пренебрежением.

– Вы обещали мне, Торстейн, – сказал он решительно, – насчет Рандалин.

– Я не скажу ей ни слова.

– Приглядывайте за ней. Мне кажется, она к вам единственному из всех относится неплохо.

Я смотрел на него, широко раскрыв глаза и не в силах до конца осознать, что происходит.

– Передавайте привет Бэрду и Жерару.

– Гвендор! Неужели ничего нельзя…

– Вы уже один раз продлили мне жизнь на несколько лет. По сути, все должно было закончиться намного раньше.

Он слегка толкнул меня в плечо и пошел к двери, ни разу не обернувшись. А я так и остался стоять посередине кабинета, непонимающим взором глядя на оставленную на столе трубку, из которой поднимался тонкий сероватый дым. Подбежав через несколько мгновений к окну, я увидел, как от ворот резиденции быстрым галопом удаляются два всадника. Парадный белый командорский плащ хлопал за спиной первого из них, словно парус. Второй всадник торопился следом за первым, опустив взгляд на луку седла и не поднимая головы, словно он был истинным преступником, осужденным на скорый и справедливый суд совета пяти командорств.

Когда Жерар через час ворвался в кабинет, я сидел у секретера, медленно перелистывая вытащенные бумаги. Ничего особенно важного, такого, о чем обязательно стоило бы знать или что имело смысл спрятать от посторонних, Гвендор там не хранил. Может, у него были еще какие-то тайники, о которых я не знал. Но если бы даже сейчас очередные гонцы магистрата явились бы с обыском, они не обнаружили бы в его бумагах ничего предосудительного. Только испытали бы недоумение, как я испытывал его сейчас.

– Где наш великий командор? – заорал Жерар с порога. – Опять он дает мне какие-то ужасные поручения, несовместимые с психикой здорового человека. А потом вы все будете кричать: "Жерар, ты, наверно, свихнулся", "Тебе место в доме для умалишенных". А о том факте, что вы своим руками меня туда загнали, не вспомнит никто.

– Помолчи, – сказал Бэрд, мрачно стоящий в углу, прислонившись к стене.