Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Часть пятая

Круахан. 2035 год

В том году лето в Круахане наступило неожиданно, хотя обычно оно никогда не торопилось, неохотно меняя мрачно-серый цвет дождливого неба на относительно синий. Но в этот раз жара нагрянула внезапно и выбила жителей города из привычной колеи. Все они забыли повседневные дела и отправились бродить по берегам единственной в округе речки Круаху, название которой в народе сокращали до Кру, что вполне соотвествовало ее незначительным размерам. Но сейчас все были рады наличию хотя бы такой воды, устраивали купания и пикники на полянах, кто побогаче – катались на колясках, одним словом – предавались блаженному безделью, оправдывая это редкой погодой, которая неизвестно, повторится ли еще в их жизни.

Мы тоже перебрались в загородный орденский дом, который купили совсем недавно и даже не успели там основательно обжиться. Хотя какие могут быть потребности у орденских воинов? Мы с Гвендором только жалели, что не перевезли из городской резиденции все нужные книги и поэтому каждый вечер натыкались на укоризненные взгляды курьеров, которых в очередной раз приходилось отправлять за городскую стену.

Именно так я и представлял себе абсолютно безмятежную и налаженную жизнь, а так как уже давно я не надеялся, что когда-либо смогу ею наслаждаться, тем более неожиданной и ценной она мне казалась. Утро мы начинали с прогулки верхом или тренировались на шпагах, потом до обеда Гвендор как всегда закрывался в своей маленькой лаборатории – она, конечно, не могла сравниться с его былой гордостью в Ташире, но зато она была абсолютно неприкосновенной – а я садился за рукописи. Единственное, что могло нарушить эту идиллию – редкие гонцы из канцелярии первого министра и еще более редкие гости из придворного мира. Даже политические и светские сплетни доносились до нас как-то приглушенно, словно все предпочли летние развлечения традиционным для Круахана интригам.

Правда, меня беспокоило, что каждое утро я просыпался с ощущением легкой тревоги. Она быстро развеивалась под лучами яркого солнца, но на следующее утро появлялась снова, как предрассветный холодок. И наконец я понял, в чем ее причина – я опасался, что подобная счастливая и спокойная жизнь продлится совсем недолго.

В тот день, когда она безвозвратно закончилась, мы сидели на открытой террасе, примыкающей к главному зданию орденского дома. Предполагалось, что высшее руководство круаханского командорства, каковым мы все считались к тому моменту, напряженно работает и мыслит. Но на самом деле этим занимался только Гвендор, а остальные бездельничали – кто скрытно, вроде меня, делая вид, что думает над рукописью, а кто не стесняясь, вроде Жерара и Бэрда. Несколько раз они пытались затевать фехтовальный поединок, который быстро сходил на нет из-за полного отсутствия какого-либо темперамента у сражающихся.

Я исподтишка наблюдал за Гвендором – мне всегда была интересна его манера, когда он одним глазом читал разложенное на коленях письмо, и одновременно водил пером по лежащей на столе бумаге. Волосы падали ему на глаза, и время от времени он отводил их рукавом. Он уже совершенно свободно писал левой рукой, потому что правая годилась на то, чтобы переворачивать листы бумаги, прихватывая их двумя оставшимися пальцами, но держать перо уже не могла.

– Какие новости в большом мире? – спросил наконец Жерар, утомившись слоняться по террасе, плюхнувшись в кресло и вытягивая ноги.

Бэрд взял со стола пачку уже отложенных Гвендором бумаг и медленно перебрал их.

– Через две недели в Серебряном дворце по приказанию первого министра состоится Большой летний бал, – прочитал он. – Разумеется, нас всех приглашают.

– Только не говори мне, что скряга Марелли выделил на это деньги из казны, – присвистнул Жерар. – А то я решу, что жара вызвала необратимые изменения у него в голове.

– Не переживай, – Бэрд перевернул страницу. – Деньги на празднество, как всегда, предоставила Торговая гильдия.

– А куда им еще было деваться? Марелли, наверно, опять им объяснил, что это лучше, чем двукратное повышение пошлин. При этом будьте уверены, что половина того, что выделено на бал, осядет у него в кармане. Вот человек, которым я искренне восхищаюсь.

– Между прочим, – мрачно сказал Бэрд, – говорят, что с некоторых пор он приказал писать свою фамилию через "о", чтобы подчеркнуть, что он истинный преемник Моргана, и что все истинные властители Круахана должны иметь в имени слог "мор".

– Скверный признак, – пробормотал Гвендор сквозь зубы, не отрываясь от бумаг. – Похоже на окончательный выбор дороги.

Мы помолчали, словно ощутив в воздухе надвигающуюся тень. Мало того, что в орденском языке слово "мор" было связано со смертью, в круаханском языке оно тоже ничего хорошего не значило – один из оттенков темного цвета.

– Новый памфлет герцога Тревиса, – продолжил Бэрд, откашлявшись, – обличающий подозрительные связи нынешней канцелярии и Ордена Креста. Намекает на то, что мы вначале дали первому министру Морелли мзду за право чеканить монету из нашего золота, а теперь он делится с нами доходами из казны. И вообще, доколе Круахан будет находится под влиянием чужеземного ордена и его сомнительного металла?

– Сразу видно, что старик Тревис несколько лет не выходит из дома, – фыркнул Жерар. – Иначе ему бы в голову не пришло предположить, что Морелли будет с кем-то делиться чем бы то ни было.

– Тревис нас нежно любит, это давно понятно, – заметил я. – Кстати, он к нам воспылал еще большей страстью с того самого момента, когда он пригласил вас в гости, Гвендор, а вы не пошли.

– Я просто не хотел лишать его повода нас любить. А то вдруг бы он в нас разочаровался.

Я внимательно посмотрел на Гвендора, но так и не понял, насколько серьезно он говорит.

– Приглашение в салон баронессы Энкиро, где баронесса и ее сторонники объявят о создании новой партии Зеленых листьев. Девиз партии – господство аристократии и свобода любви.

– Свобода любви нам, конечно, насущно необходима, особенно в свете последних произведений господина Тревиса, – согласился Жерар, – но причем здесь листья?

– Видимо, это влияние наступившего лета, – предположил Гвендор, и на некоторое время мы замолчали, был слышен только уютный шорох пера по бумаге.

– Хочется выть, – неожиданно сказал Жерар, вскакивая со стула. – Гвендор! Давайте объявим кому-нибудь войну! Или на худой конец устроим какой-нибудь местный скандал. Иначе я умру здесь от тоски. Пусть бы к нам заехал кто-нибудь не особенно симпатичный, чтобы я мог затеять с ним драку и хотя бы так повеселиться.

– Ну что же, – заметил Бэрд, уже давно смотревший в сторону дороги за воротами. – Мне кажется, у тебя намечается неплохой повод для этого.

Мы все посмотрели в ту сторону. Мне показалось, что из-за жары у меня что-то произошло с глазами, потому что увиденная картина была настолько невероятна, что вряд ли когда-либо могла осуществиться в действительности. По единственной ведущей к воротам нашей резиденции дороге не спеша скакали три всадника в фиолетовых костюмах и темно-зеленых плащах. На плече у каждого был привязан уже заметно потемневший от дорожной пыли, но все еще очевидно белый бант – знак мирного посольства.

– Разбудите меня, Торстейн, – потрясенно сказал Жерар. – Или нет, не надо, потому что это самый прекрасный сон в моей жизни. Наконец-то я могу на законных основаниях набить кому-то морду, и мне никто слова не скажет.

– Если не ошибаюсь, они с мирными намерениями, – сказал Гвендор, поднося руку к глазам.

– Не беспокойтесь, мне это не помешает. Если они не будут сопротивляться, даже лучше.

Я проследил за всадниками, подъезжающими к воротам. В посадке и повороте головы одного из них мне почудилось что-то знакомое. Потом я перевел глаза на Гвендора. Тот сидел выпрямившись, опустив письма на колени, и цвет его лица совпадал по цвету с лежащей сверху бумагой. Первый всадник потащил ногу из стремени, одновременно сняв шляпу и встряхнув волосами незабываемого оттенка.

"Рандалин!" – хотел крикнуть я, но вовремя прикусил язык.

Двор быстро заполнился орденскими воинами, но все они столпились на почтительном расстоянии от ворот, не спеша их открывать. Трое не торопясь спешились и стояли с другой стороны ограды – причем я даже не особенно разглядывал остальных двоих, настолько был уверен в том, что это Джулиан и Санцио.

– Не могу прийти в себя от счастья. Чем мы обязаны столь блистательному визиту?

Рандалин подняла голову, чуть щурясь от солнца. Но снизу ей не было заметно всего, что происходит на террасе. Она видела только стоящего у самых перил Жерара, заложившего большие пальцы за пояс и раскачивающегося с носка на пятку.

– Я хотела бы поговорить с главой вашего командорства, – спокойно сказала Рандалин. На моей памяти она была одна из немногих людей, кто не впадал в моментальную ярость от скрипуче издевательского голоса Жерара. – С господином Гвендором.

– Вам никто никогда не сообщал, о блистательная Рандалин, что ваши желания значительно превышают ваши возможности? Другими словами, хотеть вы можете сколько угодно.

Глаза Рандалин еще чуть-чуть сузились, но я мог поклясться, что она скорее усмехается.

– Обычно я в итоге добиваюсь, чего хочу. Например, я могу захотеть увидеть, как вы держите в руках шпагу, о безымянный защитник ворот. Думаете, мое желание не исполнится?

– Тогда я скажу, что вы непоследовательны в своих желаниях. Зачем вы тогда нацепили эту белую тряпку на перевязь? Впрочем, нелепо ждать разумных поступков от женщины.

– Когда я ее привязывала, я была лучшего мнения об отношении к послам. Но видимо, нелепо ждать к ним уважения от крестоносцев.

– А вы полагали, что мы будем вас встречать с цветами и слезами умиления? – Жерар перегнулся через перила. – Что мы откроем вам свои объятия? Что же, я не против объятий, но тогда вы напрасно захватили с собой эти бессловесные фигуры, что маячат у вас за спиной. Я предпочитаю любовь без свидетелей.

Рандалин метнула быстрый взгляд назад, но Санцио с Джулианом, судя по всему, прошли суровую школу перед тем, как отправляться в путь – они оба дернулись, но промолчали.

– Боюсь, что недостойна чести обниматься с вами, – сказала она, вздохнув с легким облегчением. – К тому же, если не будет свидетелей, кто докажет, что у меня был повод освободить вас от лишнего количества крови? А то она бросается вам в голову, заставляя бредить наяву.

– Другими словами, вы явились сюда с мирными намерениями вызвать меня на поединок, – Жерар изысканно раскланялся. – Польщен. Воистину польщен.

– Несколько минут назад, – Рандалин стала слегка терять терпение, – я объяснила, зачем приехала. Но вы, похоже, страдаете выпадением памяти. Странно, что у крестоносцев держат таких рассеянных привратников.

– Удивительно, что у чашников магистерские жезлы достаются таким непонятливым. Вы заявили, что хотите говорить с господином Гвендором. Но даже не поинтересовались перед этим уточнить, хочет ли он с вами говорить.

– Это он просил мне передать? Или пока это только ваше мнение?

Жерар слегка покосился назад, в сторону Гвендора. Тот по-прежнему сидел не двигаясь, и хотя его лицо приняло обычное насмешливо-спокойное выражение, почему-то мне показалось, что ему больно даже шевелить губами.

– Мне не о чем говорить с Орденом Чаши, – сказал он вполголоса.

Жерар снова свесился с перил, торжествующе улыбаясь.

– Считайте меня его голосом, если вам так нравится.

– Не очень нравится, – Рандалин выпрямилась, уперев одну руку о бедро, а другую положив на эфес шпаги. – Должна заметить, что голос у вашего командора весьма противный.

– Не заставляйте его повышать, а то вам станет еще хуже!

– А может, я его заставлю навеки умолкнуть?

– Не надо, Рандалин! – я поспешно подошел к перилам. – Лучше уезжайте.

– Как трогательно, – заметил Жерар сладчайшим тоном, – неожиданный союзник в стане врага. Тайная любовь, которой никогда не суждено осуществиться. У нее в руках клинок, у него перо. Прекрасный слезоточивый сюжет для твоей следующей хроники, Торстейн. Все веселые девушки в трактирах Эмайны зальют страницы слезами.

Рандалин перевела на меня потемневший взгляд.

– Ваш командор действительно не хочет со мной говорить, Торстейн?

– Я сожалею, Рандалин, – я хотел еще что-то добавить, но трудно было что-то сказать под язвительным взглядом Жерара. И во дворе было полно орденских воинов, большинство из них многозначительно выдвинули клинки из ножен. Гвендор продолжал сидеть так же неподвижно, и по его лицу я понимал, что он больше не скажет ни слова, пока неудачливое посольство не скроется за горизонтом.

Рандалин чуть прикусила губу и передернула плечами.

– Ну что же, – сказала она скорее самой себе, больше не обращая внимания ни на кого вокруг. – Значит, это была неправильная идея. Ну все равно спасибо, Торстейн.

Быстро повернувшись, она одним прыжком взлетели в седло, и волосы снова качнулись по плечам, сверкнув на ярком солнце. Все-таки все наши воины были мужчинами, поэтому кое-кто не удержался от восхищенного вздоха, включая Жерара.

– С голосом Гвендора я познакомилась, и это знакомство не вызывает у меня желания увидеть его лицо. Прощайте, господа, счастливо оставаться!

Отвязав белый бант от перевязи на плече, она бросила его в пыль, и через секунду по нему простучали копыта трех лошадей, втоптав в дорогу.

– Мда, – неожиданно мрачно сказал Жерар, опираясь на перила и с унылым выражением глядя вниз. – Почему-то у меня вдруг пропало желание устроить хорошую потасовку. И если я правильно оцениваю свои предчувствия, это определенно не к добру.

– Знаете, Торстейн, – сказала Рандалин, положив локти на стол и оперев подбородок о скрещенные пальцы, – в своей жизни я два раза возвращалась в Круахан. И оба раза меня отсюда увозили полумертвой. Теперь я вернулась в третий. Но меня это почему-то не пугает. Любопытно, правда?

Мы сидели в маленьком трактире с закопченными стенами. Почти все столики из-за жары пустовали – посетители или выбрались из подвального полумрака наружу, на яркое солнце, или вообще предпочли другие удовольствия своему обычному просиживанию скамеек в трактирах. Поэтому мы могли не особенно опасаться, что к нашему разговору будут прислушиваться.

Я чувствовал себя крайне неуютно в темном потертом камзоле, который собирался гармошкой на спине и судя по всему, мог принадлежать какому-нибудь круаханскому студенту. Но не мог же я отправляться на встречу с Рандалин в орденском плаще, тем более что она, особенно не скрываясь, пришла в своем фиолетово-зеленом наряде. Я поймал себя на мысли, что никогда еще не видел ее в другом костюме, а мне бы хотелось посмотреть, как она, например, выглядит в платье с открытыми плечами и поднятыми в высокую прическу рыжими локонами. Со стороны мы, видимо, своеобразно смотрелись – женщина в орденском костюме из дорогой ткани и школяр с заплатой на колене.

– Скажите, вам знакома любовь к родине? – неожиданно спросила Рандалин. – Ну, привязанность к месту, где вы родились?

– Истинный воин Ордена не должен ее испытывать, ведь ему принадлежит весь мир.

– У нас тоже так считают, – Рандалин покачала головой. – Но меня с тех пор, как я приехала, не оставляет какое-то странное ощущение, будто я не то чтобы дома, но… как бы сказать поточнее? Что меня тут ждут и что именно сюда я должна приехать. Хотя меня ведь совсем никто не рад был увидеть. Ваш Орден я в расчет не беру, это естественно. Но в канцелярии первого министра и при дворе тоже никто не пришел в восторг, особенно когда я назвалась настоящим именем. Больше всего их волновало, буду ли я предъявлять права на фамильные земли, которые уже тринадцать лет как под властью канцелярии.

Она усмехнулась и подлила себе вина из стоящего на столе кувшина. Неожиданно я понял, что никогда не видел на ее лице открытой улыбки, только обычную полуусмешку – полугримасу.

– А зачем вы на самом деле приехали? – осторожно спросил я. – Вряд ли действительно возвращать обратно свои исконные владения.

– Ваша проницательность, Торстейн, не имеет границ.

– И вы хотите попытаться меня убедить, что вы приехали ради перемирия с нашим Орденом?

– Во многом да, – неожиданно серьезно сказала Рандалин. – Я не надеюсь вас особенно убедить, но пока что вы единственный человек, с которым вообще можно разговаривать в вашем Ордене. Поэтому я скажу, что считаю нужным, а вы потом думайте, что с этим делать дальше. Я не уверена, что вообще когда-либо между Крестом и Чашей наступит мир. Но мы можем по крайней мере договориться не начинать военных действий и не наступать друг другу на ноги. Во многом мы довольно удачно дополняем друг друга – нам неинтересно то, чего добиваетесь вы, и наоборот. Давайте начнем хотя бы с Круахана. Вы успешно продаете здесь ваше золото, а я хочу открыть Торговый союз с Валленой. Но нам обоим будет довольно сильно мешать то обстоятельство, что наши воины начнут тыкать друг в друга шпагами на каждом углу. Как вы считаете?

– Давайте будем до конца откровенны. У нашего Ордена очень сильные позиции в Круахане, и завоеваны они давно. Мне кажется, что в ответ на ваше предложение о валленском союзе господин Морелли сказал – если крестоносцы не будут против.

– Находясь, кстати, в абсолютной уверенности, что будут, – вздохнула Рандалин.

Она отвела рукой назад волосы и отпила из кружки.

– Скажите, Рандалин, кто-нибудь еще в вашем Ордене знает, с какой целью вы сюда приехали?

– Весь магистрат, – коротко ответила она.

– И господин Скильвинг тоже?

– Да, хотя он против, но понимает, что это неизбежно.

Я только покачал головой.

– И вы сами вызвались говорить о мире? Разве вы не помните, как мы встретились первый раз? Тогда у вас в руках была обнаженная шпага, а наш корабль горел.

Рандалин слегка сдвинула брови.

– Мной тогда владели горечь и гнев. Я пыталась от них избавиться любыми доступными способами.

– А какие чувства вами владеют сейчас?

– Наверно, тоска. Но она уже очень старая. Она уже не способна на сильные всплески. И по крайней мере я знаю точно, что мои чувства никому не должны приносить вред.

– Интересно, почему вы пришли именно к Гвендору говорить о мире?

– А разве не его называют негласным преемником Ронана? По крайней мере, я еще не слышала разногласий на тему, кто будет у вас следующим Великим Магистром. Отправляться к самому Ронану мне показалось… как бы помягче выразиться, бессмысленным.

– Вы достаточно неплохо изучили наши внутренние дела.

– В общем, я подготовилась. Мы собрали всю информацию, какую было можно найти, и о вашем круаханском командоре, и о вас, Торстейн, уж извините меня, и о двух ваших приятелях – Бэрде и том белобрысом чудовище, с которым я вчера пререкалась на воротах. Если не станете держать наш разговор в тайне, передайте ему поклон от меня. Я достаточно редко встречала людей, с кем мне трудно соперничать в перебранках.

– Было бы любопытно услышать, – сказал я с легким раздражением, – что именно вам удалось узнать о Гвендоре. В ответ на откровенность я бы подправил ваши сведения в тех местах, где они неточны.

– Ну что же, давайте проверим. Блестящий карьерист с сомнительным прошлым, прекрасный алхимик и вообще человек незаурядный, хотя довольно скверного характера и плохо сходится с людьми. Впрочем, у него хватило обаяния – или убедительности? – чтобы Ронан за какие-то несколько лет увидел в нем своего будущего наследника. Талантливый полководец, герой Рудниковой войны, вашу хронику о которой хорошо знают и у нас в Ордене. Да, еще – несомненно очень сильный маг, гораздо сильнее Ронана и может быть, вообще всех крестоносцев.

– Почему вы так думаете? – спросил я с любопытством.

Рандалин насмешливо приподняла верхнюю губу, словно собираясь фыркнуть.

– Неужели вы считаете, мы не знаем, что именно произошло у вас в Ташире осенью несколько лет назад? Про нечаянный взрыв в лаборатории вы можете рассказывать непосвященным. Я прекрасно помню, как меня чуть не бросило на землю от напряжения. И уверяю вас, все, у кого есть более или менее сносные способности, это почувствовали, в каком бы месте не находились. При этом сопоставить факты довольно несложно – кто из тех, кто в тот момент находился в Ташире, мог устроить подобное, а кто, если судить по его силе, мог закрыть ту дырку, что появилась в ткани мира. Знаете, Торстейн, несмотря на то, что ваш командор прогнал меня от своих дверей, я не могу не испытывать к нему уважения. И если бы не этот случай в вашей таширской лаборатории, я не думаю, что Скильвинг позволил бы мое посольство.

– Вы неплохо осведомлены, – сказал я искренне.

– Осталась самая малость – внешние приметы. На вид ему лет сорок, темные волосы, немного седины, нос с горбинкой, выше среднего роста. Ну и главное – на правой руке не хватает трех пальцев, на правой щеке три больших шрама.

– А вы знаете, как они появились? – спросил я, немного уязвленный легкостью ее тона. – Если бы вы знали, то вряд ли пришли бы именно к нему говорить о мире. Его задело по лицу горящей мачтой в тот самый день, когда наши корабли имели несчастье столкнуться в океане.

Рандалин снова чуть сдвинула брови.

– Я не стану говорить, что не мы напали первыми. Но вы правы – если бы я знала об этом, я очень подумала бы, прежде чем прийти. Впрочем, я уже сказала, Торстейн, – это была неудачная идея.

Она залпом допила вино и легко встала, только волосы метнулись по плечам, и сняла перевязь со шпагой со спинки стула.

– На самом деле Гвендор никогда не питал ненависти к вашему Ордену, – сказал я ей в спину. – Хотя ему бы это было более простительно, чем кому-либо другому. Я не знаю, почему он отказался с вами разговаривать.

Обернувшись, Рандалин оперлась обеими руками о стол и наклонилась вперед, совсем близко к моему лицу. Меня снова поразило, насколько быстро меняют цвет ее глаза – теперь они были серо-синими, с легким фиолетовым отливом.

– А вы можете у него спросить?

– Не знаю, – ответил я по возможности честно. – Понимаете, он, наверно, мой лучший друг, если можно так сказать о командоре своего Ордена. Он несколько раз рисковал своей жизнью из-за меня. И я отдал бы свою за него, не думая ни секунды. Но если он не захочет отвечать на какой-то вопрос, он не скажет этого никому. Ни мне, ни Бэрду, ни Жерару. И, наверно, нам в первую очередь.

Рандалин чуть наклонила голову к плечу – оттенки в ее глазах менялись также неуловимо, как легкие облака пробегали по небу.

– Я, конечно, не горю желанием знакомиться с человеком столь тяжелого нрава. Но вы все-таки спросите, Торстейн, – а вдруг он ответит?

Я возвращался домой настолько поздно, что даже не снял злосчастный залатанный камзол, будучи уверенным, что меня никто не увидит. И меньше всего я хотел натолкнуться на Жерара, сидящего на ступеньках высокого крыльца – хотя именно это и произошло. Правда, я уже предчувствовал недоброе, подходя к дому и слыша пронзительно-тоскливые звуки флейты, по одному замирающие в ночном воздухе.

– Наконец-то ты похож на человека, Торстейн, – произнес Жерар, отрывая от губ флейту. – Во-первых, школярский костюм больше соответствует твоему образу. Во-вторых, тайны, переодевания, стыдливо опущенный взгляд, ощущение собственного греха – все это придает тебе сходство с нами, обычными смиренными воинами. А то я уже начинал полагать, что за твою безупречность тебя живым заберут на небо.

– Я очень надеялся, что ты уже угомонился, – сказал я нелюбезно.

– Моя преданность Ордену, о гулявший неизвестно где летописец, не дает мне заснуть. Мой командор в тоске – вот и меня терзают грусть и тревога, и я сижу у порога словно собака. – Жерар пожал плечами, словно удивляясь сам себе.

– Гвендор?

Я поднял голову на приоткрытое окно кабинета, из которого медленно выплывала тонкая струйка сероватого дыма.

– Сидит и курит свою трубку уже часов пять. И ни с кем не разговаривает. Даже со мной, что я просто считаю верхом неприличия. Я еще могу понять его нежелание тратить драгоценные слова на вас – о чем с вами можно говорить? Но пренебрегать моим неиссякаемым остроумием и кладезями моей премудрости – это несомненное преступление.

Я толкнул дверь кабинета и не сразу заметил сидящего у окна Гвендора, столько скопилось дыма посередине комнаты. Несмотря на жаркий день, горел камин, не добавлявший свежего воздуха.

– Разве можно столько курить? – я невольно закашлялся, отмахиваясь от дыма руками. – Гвендор, что случилось? Почему вы не спите? У вас опять рука болит?

– Я себя превосходно чувствую, – пробормотал Гвендор, не вытаскивая трубки изо рта.

Он повернул ко мне чуть бледное, но совершенно спокойное лицо, и я невольно выдохнул с облегчением.

– Тогда что случилось? Почему вы здесь сидите?

– Я думаю.

– В таком дыму?

– Разве? Я и не заметил.

Мне осталось только махнуть рукой, подойти к окну и открыть ставни пошире. Я как раз гремел засовами и не сразу услышал, что произнес Гвендор у меня за спиной.

– Что вы сказали?

– Я спросил, вы с ней встречались, Торстейн?

– А как вы… – тут я посмотрел на свой студенческий костюм и только вздохнул. – И что вы намерены делать? Осудить меня? Отправить на Эмайну? Или сослать в Валор?

– Я тоже хотел бы с ней встретиться, – сказал он неожиданно.

– Вы же сказали, что вам не о чем разговаривать с Орденом Чаши.

– С Орденом Чаши по-прежнему не о чем. А лично ей я бы хотел сказать несколько слов.

– Я думаю, она обрадуется, – ответил я искренне.

– Только день и час нашей встречи я выберу сам. И произойдет она так, как хочу я. Вы передадите это, Торстейн?

– Конечно, – я пожал плечами, решив воздержаться от комментариев.

– Тогда через два дня, в шесть часов перед закатом. Здесь, в моем кабинете.

– А если она не выносит запаха дыма? – спросил я слегка ядовито.

Но для Гвендора той ночью это была и так слишком длинная речь. Он снова полностью ушел в себя, откинув голову на спинку кресла и выпуская очередные колечки из своей трубки.

Рандалин приехала, как и было сказано, незадолго до заката и абсолютно одна. Увидев одиноко подъезжающую к воротам всадницу, я в удивлении поднял брови, но более зоркий Бэрд толкнул меня в бок и кивнул в сторону опушки, на которой происходило легкое движение, словно в кустах топталось несколько лошадей. Неизвестно, знала ли Рандалин о своем эскорте. Но по крайней мере она ни разу не обернулась и натянула поводья только у самых ворот.

Не обратив внимания на протянутые нами руки, она спокойно соскочила на землю.

– Выходит, господин Гвендор все-таки снизошел до меня?

– Командор Круахана вас ждет, – невозмутимо отозвался Бэрд.

– Я польщена, – сказала Рандалин, бросая поводья на седло.

Но все-таки она волновалась – это было заметно по тому, как она поспешно провела языком по губам и тряхнула головой. Она была все в том же фиолетовом костюме, но пояс затянут туже обычного и поверх плаща надет парадный кружевной воротник. Она подобрала и заколола наверх свои рыжие кудри по обеим сторонам лица, что придавало ей особенно юный вид – я сразу задумался, сколько же на самом деле ей лет. На некоторое время ее взгляд остановился на моем лице, Рандалин помедлила, словно желая что-то сказать, но видимо, передумала, понимая, что обстановка к этому не располагает. Она слегка подняла подбородок, и на нежном лице возникло настолько холодно-отстраненное и надменное выражение, что она могла бы соперничать с самим Гвендором в те минуты, когда тот хотел произвести особенно убийственное впечатление на собеседника. Я с трудом мог представить, что когда-то тащил ее, задыхающуюся и отплевывающуюся соленой водой, на скалы в кромешной темноте, или не далее как вчера сидел напротив нее за столиком в нише старого трактира.

Бэрда впрочем, было трудно чем-либо пронять – он сделал приглашающий жест, и мы вошли в двери орденского дома, пройдя через просторный нижний холл и ступив на лестницу, ведущую на второй этаж, в кабинет Гвендора. После залитого краснеющим закатным солнцем нижнего дворика здесь было совсем темно, и Рандалин неуверенно вытянула руку вперед, нашаривая перила. Ее пальцы натолкнулись на мой плащ, и она непроизвольно вцепилась в него, чтобы не упасть.

– Ваш командор предпочитает темноту?

– Командор Круахана делает все так, как считает нужным, – по-прежнему спокойно отозвался Бэрд. Я невольно позавидовал его хладнокровной выдержке, и еще больше пожалел, что у меня ее нет, когда мы переступили порог кабинета, потому что не слишком ожидал увидеть открывшуюся перед глазами картину.

В кабинете тоже царила если не полная темнота, то глубокий сумрак, разрываемый с одной стороны красными отблесками горящего камина. Шторы были плотно задернуты, не допуская ни один лучик света. Гвендор сидел в кресле, развернув его лицом к двери, так что каминное пламя освещало его с правой стороны, а левая полностью скрывалась в тени.

Несомненно, это была подчеркнутая демонстрация – я только совершенно не понимал, зачем ему это нужно. Прыгающее пламя выхватывало из темноты изуродованную щеку, которую он нарочно развернул так, чтобы тени качались на его шрамах, делая их намного более страшными, чем на самом деле. Из всего лица только и видно было три грубых рубца, подсвеченных красными отблесками, один горящий странным огнем глаз и падающие на лоб темные пряди волос. На груди тускло блестела командорская цепь, которую он почти никогда не надевал. Дальше каминные отсветы падали на искалеченную руку, лежащую на подлокотнике кресла, которую он тоже словно специально выставил на всеобщее обозрение, хотя обычно старался носить некое подобие черной перчатки, чтобы не смущать всех видом красных шрамов на месте оторванных пальцев и двух оставшихся относительно целыми, но скрюченных и прижатых друг к другу. Теперь же он словно сунул эту руку нам под нос.

– Что же вы молчите, миледи Рандалин? – Гвендор заговорил хрипло и на тон ниже, чем обычно, поэтому я с трудом узнал его голос. – Вас что-то испугало?

Надо отдать должное Рандалин, она только один раз взмахнула ресницами, но на ее лице почти ничего не отразилось, разве что выражение исключительной холодности словно затвердело. Собравшись, она исполнила светский круаханский поклон, видимо, решив, что приветствие чашников будет выглядеть слишком вызывающим.

– Благодарю, что вы согласились… – начала она, и по голосу было понятно, что она не до конца справилась с собой. Но Гвендор перебил ее.

– Что вы здесь делаете?

– Мне кажется, вы сами позвали меня в этот кабинет, командор Круахана.

– Я только за этим вас и позвал, чтобы спросить – что вы здесь делаете?

Быть растерянной более минуты – для Рандалин это был, видимо, личный рекорд. Преодолевать его она не стала.