Текст книги "Чаша и Крест (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Женевьева отчетливо почувствовала, как детский страх зашевелился внутри – но вместе с тем она прекрасно осознавала, что он именно детский. Повзрослевшая Женевьева де Ламорак не могла себе такого позволить, поэтому она надменно выпрямилась и постаралась воспроизвести самую насмешливую из своих улыбок.

– Ты стала еще красивее, – задумчиво произнес Морган, блуждая взгядом по ее фигуре. – Очень хорошо, что собаки тебя не загрызли. Я тогда так об этом жалел.

Женевьева еле слышно вздохнула. Среди множества весьма полезных черт характера, доставшихся ей при рождении, не было одного – благоразумия. Она это знала и всячески старалась держать себя в руках. Но зачастую это получалось из рук вон плохо. К тому же внутренний голос кричал ей, что перед ней убийца всей ее семьи и что в любом случае ее не ждет ничего хорошего.

– Не могу вернуть вам комплимента насчет красоты, – заявила она. – А что касается собак, то в данный момент я определенно предпочла бы их общество.

Морган покачал головой с отеческой укоризной. Пока что дерзкий тон Женевьевы его скорее забавлял и казался ему любопытным, как новое, никогда не пробованное блюдо.

– В чем-то я тебя понимаю, – сказал он. – Ты считаешь, что по моей вине ты потеряла отца, всех родственников и состояние. Но, милая девочка, твой отец сам лишил тебя всего этого, когда задумал государственную измену. Я всего лишь совершил правосудие, которое обязан был блюсти как хранитель власти Круахана. Ты думаешь, мне доставило удовольствие отдавать такой приказ?

– Думаю, что вам доставило несомненное удовольствие прибрать к рукам все наши земли и замки, – заметила Женевьева. – Имея перед собой такую цель, очень легко вершить правосудие.

– Неужели ты полагаешь, что для меня есть еще какая-то цель, кроме блага Круахана?

– Жаль, что нельзя сейчас спросить об этом весь Круахан, – задумчиво протянула Женевьева. – Вы узнали бы очень много новых слов, ваша светлость.

Морган печально посмотрел на нее затуманенными глазами.

– Ты очень плохо меня знаешь, моя девочка, если слушаешь всяких клеветников, которые к тому же кормятся с руки валленского герцога.

– А я вовсе не горю желанием узнать вас поближе, – парировала Женевьева. – Я вообще не стремилась здесь оказаться, как вы, вероятно, уже поняли.

Морган покусал губы, начиная слегка раздражаться.

– Для молодой девушки у тебя слишком невоздержанный язык, – сказал он все еще отеческим, но уже несколько сварливым тоном. – Это, видимо, следствие дурного воспитания.

– Хочу заметить, ваша светлость, что именно вы позаботились о том, чтобы у меня были такие воспитатели. Паж и телохранитель при дворе айньского князя не может позволить себе изысканных манер. Чем быстрее он научится дерзить, зубоскалить и ругаться, тем лучше для него.

– Ты была телохранителем? – удивленно спросил Морган.

– Я довольно неплохо фехтую, – скромно сказала Женевьева. – Правда, последнее время мне гораздо чаще приходилось отбиваться от всяких балбесов, которые думали, будто я мечтаю повиснуть у них на шее, чем выполнять свои прямые обязанности.

– И поэтому ты уехала из Айны?

– Последним балбесом был князь Ваан Эгген, – пожала плечами Женевьева. – Так что пришлось.

Морган в очередной раз оглядел ее с ног до головы. Она стояла, слегка откинув назад голову и презрительно сощурившись, посреди кабинета, в котором самые именитые дворяне Круахана начинали приволакивать ноги, преданно заглядывать в глаза и отвечать с содроганием в голосе. Она напомнила ему ту девочку с заплывшей щекой и ясными глазами, которая пять лет назад засмеялась ему в лицо. Именно это, а не только стройная соблазнительная фигура и удивительный цвет волос, было таким притягательным в ней. Невольно хотелось узнать, когда же она сломается и вместе с тем оставалась надежда, что она не сломается никогда.

– Я искренне сожалею, что тебе пришлось столько испытать, Женевьева, – сказал он вслух. – Я всегда желал тебе только добра.

– Ни секунды не сомневаюсь, ваша светлость, что именно из добрых побуждений вы приказали натравить на меня собак, – она все-таки издала свой обычный хрипловатый смешок.

– Ты даже представить себе не можешь, как меня это огорчило, – печально сказал Морган. – Я несколько дней не мог спать. И вообще, – он подошел чуть ближе, – все эти годы я часто видел тебя во сне.

Женевьева подняла голову, и ее глаза сверкнули.

– Я тоже видела вас во сне, господин первый министр, – сказала она, прижимая к груди стиснутые руки. Было видно, что она пытается сдерживаться, но слова сами срывались с ее губ. – Все эти годы мне нередко снились кошмары.

Было довольно интересно наблюдать, как меняется лицо Моргана. Когда он сердился, его черты приобретали почему-то обиженное выражение, но стоило заглянуть в его ледяные глаза. чтобы понять, какая судьба ждет тех, кто вызвал обиду на лице первого министра.

– Сейчас ты гордая, – протянул он слегка свистящим шепотом, наклоняясь еще ближе. – Ты сама себе нравишься. Тебя удивляет, почему мало кто из тех, кто побывал в этом кабинете, следовал твоему примеру, ведь так легко быть смелой и независимой и прямо сказать ненавистному Моргану все, что ты о нем думаешь. Но твое высокомерие, милая девочка, стоит немного. Всего лишь до первой ночи в тюрьме – в настоящей тюрьме, а не в той, где ты побывала до этого. Ты еще станешь умолять, чтобы тебе позволили взять все твои слова обратно, но будет уже поздно. И никто, даже я, к сожалению, не смогу тебе помочь. У моих тюремщиков тяжелая жизнь, и если они иногда позволяют себе некоторые вольности с заключенными, я не в силах их укорять.

– Зачем вы мне это говорите? – спросила Женевьева, сглотнув.

– Чтобы ты подумала как следует, – пожал плечами Морган. – Ты умная девушка, по крайней мере мне так кажется. Решай сама, кому будет лучше от того, что сначала стражники будут тебя постоянно насиловать, а потом бросят гнить на соломе, потому что ты станешь противной даже им, не только самой себе. Неужели ты думаешь, что я желал бы тебе такой участи?

– Мне кажется, что именно вы мне ее и приготовили, – прошептала Женевьева. Она выпрямилась из последних сил, стискивая зубы, но воображение у нее всегда было довольно ярким, и поэтому силы быстро убывали.

– О нет, я хотел предложить тебе совсем другую судьбу, – возразил Морган. – И только от тебя зависит, что ты выберешь.

– Понимаю, – хрипло произнесла Женевьева. – Или меня будут насиловать все, кому не лень, или только один человек, но зато это будет первый министр Круахана.

– Не думай, что я унижусь до насилия, – усмехнулся Морган, – ты придешь ко мне сама. Посиди пока здесь и подумай. А когда я вернусь, будь готова ответить правильно. Иначе я никогда не прощу себе этого.

Довольно долгое время Женевьева смотрела на опустившуюся за его спиной портьеру. Потом снова прошлась туда-сюда по кабинету, но вместо того чтобы думать о собственной судьбе, как ее призывал к этому Морган, она размышляла о всяких отвлеченных пустяках – например, почему на висящем на стене парадном портрете у первого министра орденов на четыре больше, чем вообще существует в действительности, или для чего эти темные отверстия под потолком. Затем она просто считала половицы, на которые наступала, пока не досчитала как минимум до двухсот и не соскучилась окончательно.

Вас удивляет подобное равнодушие к своей участи? Оно кажется вам неправдоподобным для молодой девушки, пусть даже такой бесстрашной и насмешливой? Но вся беда в том, что если бы Женевьева родилась на несколько десятков лет позже, когда с гораздо большим презрением относились к отсутствию женского опыта, чем женского достоинства, то ей было бы проще сделать свой выбор. Она еще вытянула бы из Моргана максимально возможное количество денег и драгоценностей, эквивалентное собственной оценке женского опыта, а потом еще столько же за счастье от нее избавиться. Или, если бы среди ее воспитателей было больше женщин, она знала бы, что является самым страшным, и выбрала бы Моргана как меньшее из зол или просто внешнее спасение от позора. Но в ее детстве не было ни одной женщины, которая бы оказала на нее сколько-нибудь серьезное влияние, поэтому она просто не понимала до конца, что ее ждет. С одной стороны она была опытным воином, умеющим предсказать любое движение противника, с другой стороны, она оставалась ребенком, верившим в то, что ничего по-настоящему плохого с ней произойти не может. В любом случае у нее оставалось последнее средство в тонком, почти незаметном кольце на среднем пальце левой руки – стоило только прикусить его зубами, и все желающие могут отправляться разыскивать ее душу везде, куда способны дотянуться.

Поэтому она ходила взад-вперед по кабинету, пока не услышала за портьерой голоса, и без всякого смущения подбежала на цыпочках к одной из дверей.

– По-твоему, всех беспокоит влияние Валлены, кроме меня? – раздраженно сказал Морган за стеной.

– Думаю, что вас оно тоже тревожит, ваше великолепие, – ответил ему тихий вкрадчивый голос из смеси яда и патоки, в котором Женевьева без труда узнала Лоциуса. Вот и еще один оживший детский кошмар. – Только вы проявляете гораздо больше терпения, чем ваши преданные слуги.

– Ты думаешь, я не понимаю, в чем источник твоего нетерпения? – хмыкнул первый министр Круахана. – Твой Орден никак не может завоевать себе позиции в Валлене, вот ты и стараешься.

– А в чем источник вашей снисходительности?

– Если я начну слишком притеснять валленцев, старый герцог Джориан перестанет меня приглашать даже на официальные празднества. Настоящая война – это прекрасно и даже в чем-то полезно, мой мудрый советник. Но я люблю море и солнце, а его так мало в этом хмуром городе.

– Не могу ничего возразить, ваша светлость, разве что отметить небольшую малость – видимо, ваши мысли поглощены сейчас совсем иными делами, нежели государственными заботами. Иначе вы все-таки обратили бы больше внимания на мои слова о передвижении валленских шпионов.

– Что ты имеешь в виду?

– Это рыжее отродье Ламорака… По-моему, вы уделяете ей слишком много внимания.

– В ней столько силы, – задумчиво произнес Морган. – Этот цвет волос… Она вся сверкает, как старое золото. Ты же сам учил меня. Если я возьму себе ее энергию, мое могущество возрастет во много раз.

– Я бы предостерег вас, монсеньор, – прошелестел голос Лоциуса. – Она типичная ведьма, ее сила примитивная, и она чересчур сильно связана с окружающим миром. По доброй воле она вам ничего не отдаст. От таких женщин темному магу никакой пользы. Лучше было сразу убить ее тогда, как я вам советовал.

– А ты считаешь, что всегда советуешь только правильные вещи?

– Разве до сих пор я часто ошибался, ваша светлость?

– Может, ты и не ошибался, – сварливо сказал Морган, – но ты многое мне наобещал и до сих пор не выполнил свои обещания. Ты полагаешь, зачем я позволил твоему Ордену укрепиться в Круахане? Ведь не из-за уверенности в священной силе знака Креста и надежде, что вы принесете нам покой и благоденствие, правильно?

– Вы сами знаете, монсеньор, что я работаю не покладая рук. Вы захотели заглянуть в такую область знаний, где ничего не делается быстро. Будьте уверены, рано или поздно…

– Главное, чтобы не слишком поздно для тебя, – перебил его Морган. – Ты мне слишком мало рассказываешь. Чему я научился за это время? Подчинять себе собеседника и лишать его воли? Видеть истинные намерения людей? Забирать чужую энергию?

– Поверьте мне, ваша светлость, это очень много.

– Да, но это ни на йоту меня не приближает к моей цели. Наоборот, я чувствую, что старею еще быстрее, что мой организм постепенно разрушается. Запомни, де Ванлей – единственная вещь на свете, которую я по-настоящему хочу – это жить вечно. Или, по крайней мере неизмеримо долго. Ты мне это обещал. И если я пойму, что ты меня обманываешь…

– Вы не приблизитесь в вашей цели, собирая рыжих девчонок со всего Круахана. Пусть даже все они окажутся в вашей постели, это ничего не даст, поверьте мне.

– А почему я, собственно, должен тебе верить?

– А что еще вам остается?

Собеседники помолчали. Женевьева, приникшая к портьере, видела сквозь небольшую щелку только часть соседней комнаты и недовольное лицо Моргана, теребящего себя за кончик носа и кусающего губы.

– Ну хорошо, – произнес тот наконец, – расскажи мне о своих валленских шпионах еще раз.

– У меня есть основания полагать, что Валлена заручилась поддержкой среди некоторых представителей круаханской знати, и они постепенно готовят переворот.

– Большая новость, – фыркнул Морган. – Ты намекаешь на всяких мелких дворянчиков, которые постоянно вертятся вокруг старика Тревиса? Неужели ты веришь, что Тревис всерьез думает о перевороте? Ему просто нравится играть в последнего защитника свободы.

– Быть может. – уклончиво сказал Лоциус, – но среди его свиты есть люди, которые пытаются вести более опасные игры. У меня есть все доказательства того, что некоторые из них выполняют прямые указания валленского герцога Джориана, а граф Тревис покровительствует их действиям.

– И кого ты имеешь в виду?

– Ну например, вы должны помнить того, кто на одном из приемов осмелился пререкаться с вами публично. Он тогда еще спросил о судьбе барона Тенгри и особенно его виноградников, приносящих огромный ежегодный доход? Вы ведь представляете, на что он намекал?

Женевьева увидела мелькнувший силуэт – это Морган раздраженно прошелся туда-сюда.

– Я его хорошо запомнил, – сказал он сквозь зубы. – Его имя Бенджамен де Ланграль, правильно? Кстати, в отличие от прочих тревисовых прихвостней в его родословной не менее пятидесяти известных имен. Тому же Тревису он кстати, тоже родственник, а через него в родстве с королевой. И ты хочешь сказать, что он валленский шпион?

– Один из самых удачливых, – ответил Лоциус с легким торжеством в голосе. – Вы хотите видеть мои доказательства, монсеньор?

– Не стоит, – отмахнулся Морган. Некоторое время в просвете постоянно мелькал темно-красный камзол – это первый министр быстро расхаживал по кабинету, помахивая одной рукой в такт шагам. – Доказательства ты представишь в канцелярию. Может, в ближайшем будущем они… понадобятся.

– Понимаю, ваша светлость.

– Но лучше бы ты все-таки занимался своим делом, – мрачно заметил Морган, останавливаясь. – Разоблачать валленских шпионов и лезть в мои личные дела – это замечательно. Но это не особенно приближает тебя к выполнению моей… нашей цели, не так ли?

– О ваша светлость, – проникновенно сказал Лоциус. Теперь он оказался напротив щелки в портьере, но Женевьева не видела его лица – настолько низко он поклонился, прижав руку к груди. – Каждый мой вздох, каждая мысль – это шаг на пути к вашей цели.

– Ну хорошо, – пробормотал Морган, – ладно… Иди, Лоций. Кстати, там в передней ждет гвардейский лейтенант – скажи, что я хочу его видеть.

– Я счастлив, что стал служить именно вам, ваша светлость.

На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Морган сел в кресло, рассеянно полистал лежащие перед ним бумаги, но видимо, они его нисколько не занимали. Наконец шорох портьеры возвестил о появлении еще одного действующего лица.

Лицо также встало в поле зрения Женевьевы, и та презрительно выпятила нижнюю губу – это был именно тот кривоногий гвардейский офицер, который ее арестовал.

– Ваше имя де Шависс, если не ошибаюсь?

– Да, монсеньор.

– Некоторое время назад вы просили у меня личной аудиенции.

– Да, монсеньор.

– С какой именно целью?

– Монсеньор, – гвардеец выпрямился, собирая всю свою уверенность, хотя она быстро таяла под холодным пристальным взглядом Моргана. – Вы один из самых счастливых правителей на земле. Вас окружают преданные всей душой люди, готовые ради вас на все. Но вы были бы еще счастливее, монсеньор, если бы знали, кто именно из ваших слуг все-таки несколько ограничен в своей преданности, а кто готов пойти до конца в стремлении услужить вам.

– Пойти до конца? – переспросил Морган. – Что вы имеете в виду?

– Это значит выполнить любое ваше поручение, монсеньор, пусть даже такое, которое сначала может показаться несовместимым с дворянской честью.

– То есть вы хотели мне заявить о своей готовности поступиться честью ради меня? Это, конечно, похвально. Но неужели вы полагаете, что я способен отдать своим слугам приказание, наносящее урон их чести?

Де Шависс во многом был достоин Моргана – он ответил не моргнув глазом, хотя ответ скорее всего был заранее подготовлен и выучен.

– Ни в коей мере, ваша светлость, – заявил он. – Напротив, я уверен, что вы никогда не поставите под угрозу честь своих слуг. Именно поэтому истинно преданные слуги считают своим долгом предупредить желания монсеньора.

– Что вы имеете в виду?

– Всегда есть люди, которые своим существованием приносят вред монсеньору, а значит, и нашему государству. Избавить мир от таких людей – вполне достойная задача, хотя далеко не все готовы ее выполнить, поскольку находятся в оковах нелепых понятий о призрачной чести.

Морган остановился, внимательно разглядывая стоящего перед ним Шависса. Он делал это с легким мстительным удовольствием, поскольку гвардеец был еще ниже ростом.

"Ты заявляешь о готовности стать моим наемным убийцей, – пробормотал про себя Морган. – И надо отдать тебе должное, весьма изящно заявляешь".

"Мне плевать, что именно ты мне поручищь, – думал Шависс. – Чем грязнее будет задание, тем больше денег. А может, еще удастся выпросить титул."

– Хорошо, де Шависс, – Морган слегка подчеркнул приставку к его имени, чтобы выделить ее несуразность, – я запомню ваше предложение. Можете быть свободны.

Загоревшийся было огонь в глазах лейтенанта медленно погас, уступив место бесконечной тоске. Некоторое время он шарил глазами по непроницаемому лицу Моргана, словно надеясь найти ответ на мучившие его вопросы, потом повернулся и униженно побрел к выходу, даже не найдя в себе силы совершить положенный поклон.

– Кстати! – воскликнул Морган, неожиданно поворачиваясь. – Вы, кажется, служите в патруле?

– Да, ваша светлость, – пробормотал мрачный Шависс, останавливаясь у двери.

– Круахан по-прежнему представляет собой опасность по ночам? Говорят, что некоторые молодые дворяне, возвращающиеся домой поздно ночью, подвергают свою жизнь определенному риску?

– Ну… – Шависс медленно начинал понимать, и надежда постепенно снова просыпалась в его глазах. – Мы делаем все возможное для охраны порядка в городе, монсеньор.

– Меня очень беспокоит судьба одного человека. Я хотел бы, чтобы вы уделили его безопасности особое внимание.

– Вам стоит только назвать его имя, ваша светлость.

– Его зовут Бенджамен де Ланграль. Он принадлежит к свите графа Тревиса и довольно часто бывает у него во дворце.

Шависс выпрямился. Женевьева видела только часть его лица, повернутого к первому министру, но ей было вполне достаточно увиденного – какое-то плотоядное торжество, смешанное с дикой надеждой, светилось в его выпуклых темных глазах. Она слегка поморщилась, проникнувшись невольной симпатией к этому неизвестному Лангралю.

– Я довольно неплохо знаю его, монсеньор, – сказал Шависс свистящим шепотом. – Я буду счастлив позаботиться о безопасности графа де Ланграля.

– Вот и прекрасно, – скучающим голосом отозвался Морган. – Вы можете идти. Хотя нет… подождите. Может быть, сегодня у вас будет еще одно задание. Если будет нужно, я позову вас.

Шависс взмахнул полой плаща, совершая традиционный поклон. Женевьева поняла, что аудиенция закончена, и поспешно отступила вглубь кабинета.

– Я жду твоего ответа.

Женевьева обернулась, в очередной раз посмотрев в лицо первого министра. От ее долгого пребывания в кабинете была все-таки некоторая польза – она почти совсем избавилась от своего детского страха и больше не представляла Моргана загадочным грозным существом. Она прекрасно понимала, что он может с ней сделать все, что угодно, но все-таки в чем-то она могла ему не поддаться, и в этом была ее сила. Они были противниками, пусть неравноправными, но она знала его слабые места и собиралась сыграть на этом. Свою жизнь она проиграла уже давно, переступив порог этого кабинета, но ее переполняло скрытое торжество и желание выиграть хотя бы словесный поединок.

– Вы позволите сначала задать вам один вопрос, ваша светлость?

Женевьева чуть робко подняла на него печальные серые глаза. Когда она хотела, у нее весьма неплохо получалось кроткое лицо – это могли подтвердить многие из ее айньских знакомых. Обманутые округлым девичьим овалом лица и длинными полуопущенными ресницами, они лишались шпаги за какие-то несколько секунд.

– Ну задай его, – сказал Морган, чуть усмехнувшись. Он подошел поближе и уже собирался потрепать ее по щеке, но она сделала быстрый полуоборот, выскользнув из-под его руки.

– По какому обвинению был казнен мой отец?

– Ты напрасно собираешься ворошить прошлое. Но если хочешь, я отвечу тебе – государственная измена и попытка узурпации власти.

– Что же, – чуть хрипло сказала Женевьева, вздергивая подбородок, – Это звучало довольно правдоподобно, монсеньор. Он вполне имел право претендовать на власть в Круахане, имея двести предков королевской крови.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Так неужели вы думаете, что единственная наследница рода де Ламорак спутается с сыном стряпчего и кухарки? Все мои предки с удовольствием встали бы из могилы, чтобы этому помешать.

Лицо Моргана сначала потемнело от прилившей крови, потом мгновенно приняло какой-то зеленоватый оттенок. Некоторое мгновение он белыми глазами смотрел на лежащий на столе пресс для бумаг, вырезанный из целого куска камня, видимо прикидывая, стоит его бросить в мерзкую девчонку. Потом он медленно выдохнул, постепенно приходя в себя.

– Пусть они тогда постараются помешать целому отряду гвардейцев, – процедил он сквозь зубы. – Среди них ты тоже не отыщешь князей и графов.

– Зато их будет много, – безмятежно сказала Женевьева, складывая руки на груди, – а я всегда любила военных. Будьте уверены, мы с ними быстрее найдем общий язык.

Она торжествующе улыбалась, подняв голову. Безудержная улыбка растягивала ее губы – еще мгновение, и она была готова расхохотаться, как тогда, на земле у своего замка. Она почти не замечала, как Морган раздраженно дернул за шнур у портьеры, как в кабинете появился все тот же гвардейский офицер и склонился в поклоне. Она только что видела искаженное от ярости лицо своего врага, и это было мигом ее неподдельного торжества.

– Отвезите ее в Фэнг, – бросил Морган, поворачиваясь спиной, отчасти затем, чтобы не видеть ее сияющего лица. – Прощайте, графиня, – он намеренно подчеркнул голосом ее титул, – теперь мы с вами уже вряд ли увидимся.

– Ваше имя Женевьева де Ламорак?

Женевьева чуть вздрогнула, оторвавшись от созерцания мокрых булыжников за окном. Прежнее пьянящее торжество быстро схлынуло, и в карете она сидела, втиснувшись в угол и прижавшись к стене растрепанными рыжими кудрями. Она считала повороты колес. Про себя она решила– как только они будут подъезжать к Фэнгу, скрип замедлится, и тогда она быстро поднесет ко рту свое кольцо. Руки ей связали, но не за спиной, а спереди, и они спокойно лежали на коленях, чуть покачиваясь в такт движению кареты. Переступать порог тюрьмы живой было рискованно – кто знает, не скрутят ли ее там сразу по рукам и ногам. К тому же возникала заманчивая перспектива подпортить карьеру гвардейскому лейтенанту, не уследившему за важной узницей.

Тот сидел напротив нее в карете, внимательно ее разглядывая. Женевьева один раз скользнула глазами по его смугловатому лицу с густыми подкрученными усами и карими глазами чуть навыкате, чтобы убедиться, что интереса он не представляет никакого, и не стоит отвлекаться от своих мыслей.

Нельзя сказать, чтобы она очень грустила о своей жизни. Последнее время ей постоянно приходилось куда-то бежать, скрываться, отбиваться от погони, снова бежать, вечно не хватало денег, а заработать их спокойно своим мастерством фехтовальщицы она не могла – последнее время все упорно стремились видеть в ней только женщину, и больше никого. Она устала от настороженного одиночества, когда единственным верным собеседником был ее зеркальный двойник. Но все-таки на душу ей давило какое-то непонятное сожаление, что она упустила что-то крайне важное, и неуверенность в том, что ее ждет за той чертой, куда она собиралась шагнуть. Она невольно жалела о том, что не успела этого узнать, а сожаление было совсем незнакомым чувством для решительной и язвительной Женевьевы де Ламорак. Она тяготилась этим лежащим на душе камнем, и невольно подгоняла мерный скрип колес, чтобы быстрее от него избавиться.

– Вас действительно зовут Женевьева де Ламорак? – переспросил сидевший напротив лейтенант, наклоняясь чуть ближе.

– А разве вы не знаете, кого везете в тюрьму? – насмешливо спросила Женевьева. – Или теперь в Круахане записывать имя арестованного – излишняя деталь? Все равно скоро почти все там окажутся.

– Я представлял вас совсем по-другому, – задумчиво протянул гвардеец, скользя по ней глазами. Женевьева передернула плечами, потому что его взгляд слегка заблестел и сделался для нее малоприятным. – Я хорошо помню всю эту историю с уничтожением всего рода де Ламораков и всех их родственников. Я тогда только пошел служить в гвардию. Говорили, будто у Жоффруа де Ламорака была дочь, но ее то ли съели собаки, то ли она утонула. На всякий случай ее тоже объявили вне закона, как всех остальных.

– Недостойное развлечение для верного слуги первого министра – мысленно представлять себе государственных преступников с непонятной целью, – фыркнула Женевьева, опять возвращаясь к разглядыванию камней, через которые медленно переезжала карета.

– Я всегда думал, что северянки все бледные и худосочные, – нимало не смущаясь, заявил гвардеец, – с бесцветными глазами и тонкими светлыми волосами. А вы такая необычная… и очень красивая.

– Я никогда не испытывала иллюзий по поводу собственной внешности, – Женевьева презрительно приподняла верхнюю губу в характерном для нее легком оскале, – но вовсе не считала себя краснолицей и толстой, как выходит по-вашему.

– Я совсем не это имел в виду, – лейтенант слегка смешался, приложив руку к груди – видимо, Женевьева оказалась способна сбить с толку даже его.

– Впрочем, – перебила она его, – в тюрьме я достаточно быстро превращусь в бледную и худосочную, Так что вашим восторгам осталось существовать недолго – от силы пару часов.

"А на самом деле и того меньше", – прибавила она про себя с некоторым злорадством, пошевелив средним пальцем.

– Вы очень странная девушка, – задумчиво сказал гвардейский лейтенант, – ваш голос звучит так, будто Фэнг вас совсем не пугает. Но вы же не можете не бояться, если представляете, что вас там ждет.

– Не беспокойтесь, господин Морган постарался достаточно красноречиво рассказать о моем будущем. Он был краток, но вполне убедителен.

– И вас совсем не страшит, что ваша жизнь, по крайней мере, нормальная жизнь, сейчас закончится?

– Послушайте, э-э-э… сударь, – Женевьева слегка замялась.

– Мое имя де Шависс, – поспешно вставил лейтенант.

– Ну ладно, – она махнула рукой, – вы что, хотите вызвать у меня повышенную жалость к себе самой? Или в обязанности гвардейского конвоя входит исповедовать узников, прежде чем они переступают ворота тюрьмы7

Лейтенант еще раз внимательно смерил ее взглядом, потом нашарил висящий возле окна шнурок и потянул. Карета заскрипела, останавливаясь, Женевьева дернула руками, но вовремя сообразила, что они еще никуда не приехали, просто Шависс зачем-то остановил карету. К счастью, он не особенно заметил ее жеста или истолковал как проявление естественного для девушки испуга, который он всячески старался в ней отыскать.

– Выслушайте меня внимательно, графиня, – сказал он, – и не перебивайте. Я не стану снова пересказывать, что ждет вас в тюрьме. Но даже если вдруг к вам будут достаточно милосердно относиться, что крайне сомнительно, через три года в Фэнге вы превратитесь в старуху. Если вы и надеетесь когда-то выйти на свободу – она будет вам уже ни к чему. Я хочу, чтобы вы осознали – только сейчас вы еще можете изменить свою судьбу. Потом будет слишком поздно.

Я никогда не встречал такой девушки, как вы. Мне очень не хотелось бы, чтобы подобная красота погибла в тюрьме.

– Вы хотите предложить мне другой выход? – морщась, сказала Женевьева.

– Да, я предлагаю вам свою руку и сердце. Я прошу, чтобы вы стали моей женой.

– Что?

Женевьева подняла брови и слегка тряхнула головой, полагая, что ослышалась. Но напряженное лицо Шависса и его судорожно стиснутые на коленях руки говорили о том, что он вряд ли шутит, более того, скорее всего произносит подобные слова в первый раз. Все-таки она звонко рассмеялась, запрокинув голову:

– Вы, видимо, сошли с ума! Зачем вам государственная преступница? Вы будете приходить ко мне на свидания в камеру? Или сами найметесь меня сторожить для верности?

– Я уверен, что его светлость монсеньор Морган простит ваши проступки, какими бы тяжелыми они не были, ради моей верной службы.

– Видимо, вы собираетесь оказать ему немалые услуги, – Женевьева внезапно посерьезнела.

– Достаточные, – уклончиво ответил Шависс, – для того, чтобы даровать вам полное прощение и вернуть ваше имя незапятнанным.

– Сдается мне, что незапятнанное имя в наши дни в Круахане оплачивается очень грязными делами, – резко произнесла Женевьева. – Может быть, вы еще надеетесь вернуть несколько моих родовых замков? Ламорак, конечно, сожгли, но у меня есть еще.

– Это тоже не будет лишним, графиня.

– Сомнительная перспектива, – покачала головой Женевьева, – когда еще это сбудется, и сбудется ли вообще. Сколько же услуг надо оказать господину Моргану – вам не хватит и двух недель, чтобы перечислить их все на последней исповеди. Поэтому непонятно, зачем я вам нужна.

– Если я скажу, что люблю вас, вы ведь все равно мне не поверите?

– Ха!

Женевьева коротко выдохнула, выражая этим восклицанием свое отношение к мужским признаниям и к любви в целом.

– Тогда может быть, вам подойдет больше, если я скажу так – я всегда мечтал жениться на девушке очень высокого происхождения. Пусть не на принцессе и ни на королеве, но чтобы в ее роду были короли. Я сам, милая графиня, даже "де" к своей фамилии прибавляю не очень законно – у меня недавно умер старый четвероюродный дядя с маленьким поместьем и титулом, но у него полно прямых наследников. Им только не повезло, что я вовремя поступил в гвардию, а они нет, – Шависс хмыкнул. – Я всегда считал, что достоин большего. Все эти высокородные графы и герцоги, гордившиеся своей родословной, которая не помещалась на стене их парадного зала, – где они теперь? Их место заняли мы – люди, которые знают, чего хотят в жизни, и которые не остановятся ни перед чем, чтобы этого добиться. Мы сидим на их креслах, едим с их посуды и берем в жены их дочерей.