Текст книги "Коронованный лев"
Автор книги: Вера Космолинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Между тем, Дизак не стал лучше и человечней. Эту перемену скорей можно было охарактеризовать иначе. Отвлеченней, целеустремленней и изощреннее. И если только убрать эту его отвлеченность, вернее, оказаться на пути его целеустремленности – он не задумываясь сотрет в порошок любого, как и прежде – только тоньше, и в более мелкий порошок. Я мысленно поздравил себя с таким счастьем.
И с тем, что Жанна не могла бояться за него. Она все-таки боялась за меня! Знала, чья кровь прольется на следующий раз, и если не говорила об этом прямо, то только для того, чтобы не толкнуть меня на поспешные действия. Она знала меня лучше, чем я ее. Даже сейчас? Но и я не мог не бояться за нее. Так опасался, что чувства могут меня ослепить, что они меня действительно ослепили. То, что с нами происходило, должно быть, со стороны выглядело таким нереальным ужасом, что это могло заслонить все реальные события, или показать их именно через эту призму. Было ли в этом что-то странное? Нет. Может быть, в этом даже было больше правды, чем казалось на первый взгляд.
– Скорее всего, он уже был другим человеком, – высказал я вслух. – Может быть, даже с более раннего времени. Скажем, с того, когда он выздоравливал после дуэли. В его возможных переменах в тот период никто не усмотрел бы ничего странного.
– Но с нами-то это случилось позже, – возразил Готье.
– Но зато тогда, когда мы все были под одной крышей. В отличие от него, мы слишком многого не знаем и не понимаем, поодиночке мы могли просто с этим не справиться.
– Верно, – согласилась Изабелла.
– Но теоретически, это могло случиться и позже, – предположил Рауль. – Что, если ставка тех, кто, скажем, «создал» нас такими, какие мы есть, была именно на ту встречу, которая должна была кончиться поединком между вами, и ты бы тогда убил его без всякого труда и даже без задней мысли – ты еще не знал о своем преимуществе.
На мгновение все замолчали, пораженно уставившись на Рауля.
– Исключено, – отверг я почти автоматически.
– Будь он убит в тот момент, когда он был обычным человеком, – методично объяснила Изабелла, – это бы ничего не решило. Ведь временем оперировали из будущего. Никто не стал бы перемещаться в уже убитого человека – только в того, кто на тот момент существовал бы, а если бы его не существовало…
Рауль с улыбкой поднял палец:
– Вот именно, что из будущего. Почему же они не могли оперировать временем «вперехлест», на упреждение?
Изабелла зажмурилась и потрясла головой.
– Теоретически, может быть, но вряд ли. Заметь, два варианта истории, которые мы знаем, немного, но различаются. Как разные измерения. Если бы мы «сработали на упреждение», то мы бы оказались в совсем другом измерении и наши действия ни на что бы уже не повлияли. Для того, чтобы устранить опасность, нам надо оказаться в одном с ней мире, а не в разных, иначе мы бы просто разминулись в параллельных потоках!
– Все это замечательно, – проговорил Огюст, глядя на нее не отрываясь, будто завороженный. – Но почему ты говоришь об этом так, как будто знаешь, о чем говоришь?!
Изабелла поглядела на него в ответ, озадаченно подняв брови. «Разве я говорю именно так?»
– Это же логично, – сказал я, вставая на ее защиту. – Чтобы оказаться в нужном измерении, было еще так трудно подобрать подходящие личности в прошлом, чтобы отправить их сюда…
Я осекся. Глаза, устремленные теперь на меня, были круглее, чем блюдца. Что я такого сказал?.. И я понял, что я вообще сказал?
– Ты сказал: «в прошлом»? – уточнила Диана.
– Ну да… Для них ведь это было прошлое.
– Это было прошлое для них, – с ударением сказала Диана, – но не для нас. Ты мог сказать – в двадцатом веке, но ты сказал – «в прошлом». И сказал так, будто это само собой разумеется. Почему?
– Потому что уже третий час ночи, скоро утро, и я не уверен, что все мы хорошо соображаем, что говорим. Вот почему вы так удивились – это вопрос.
Отчего-то повисла тишина, в которой отец шумно и слегка иронично вздохнул.
– Вы ведь все уже начинаете догадываться, не правда ли?
Мы все молча посмотрели на него. Догадки были, но…
– О чем?! – наконец не выдержал Огюст. Не потому, что не догадывался, просто очень хотел услышать, что он не сходит с ума, а если и сходит, то он не один такой.
– Судя по всему, мы вспоминаем, – сказал отец. – Очень медленно. Очень трудно. Может быть, мы даже никогда не вспомним всего до конца, кроме тех вещей, что доведены до автоматизма – как наши боевые навыки. У всех – хорошие, но у всех – разные. Возможно, это навыки разных людей. Тогда есть логика в том, кто мы, сколько нас, и почему мы таковы, каковы есть. Мы знаем, что наше приключение во времени было очень сложным маневром, но почему именно таким? Потому, что петля с двадцатым веком была вспомогательной – нормальный перенос сюда из того времени, в котором все происходило, оказался невозможен. Поэтому, думаю, что мы еще действительно не вызываем ни у кого никаких подозрений. Но ведь выбор личностей, отправленных сюда, был более чем странным. Все может объясняться тем, что они лишь вспомогательное промежуточное звено, берущее на себя активную роль в крайнем случае, если совсем уж ничего не выйдет. Страховка.
– То есть, это значит, что ничего не вышло? – упавшим голосом проговорила Диана.
– Возможно. Но кое-что все-таки вышло. И если это был последний шанс… – он многозначительно пожал плечами.
– Они ведь похожи на нас, – сказала Диана, оглядываясь, в ожидании возражений, которых не было. – Во многом, если не в очень многом!..
– И вероятно, мы все похожи на тех, кто все это совершил, – негромко произнес отец. – В каком-то смысле, мы сами все это сделали, только этого не помним. В каждом из нас больше, чем два человека. Но два – это уже слишком много – мы почти не воспринимаем своего раздвоения. Мы пользуемся чужой памятью, но наши личности, привычные к этому миру, остаются ведущими, хотя, может быть, мы только так думаем и чувствуем, а то, что те, другие, похожи на нас, вызывает меньше конфликтов. И это должно облегчить воспоминание о ком-то третьем, если оно вообще возможно. Мы их не помним, почти о них не подозреваем, хотя, может быть, я ошибаюсь, но наверняка у всех были странные моменты воспоминаний, которые не могли принадлежать никому из тех, кого мы действительно помним? – последовали медленные задумчивые кивки. – Но, наверное, мы сможем вспомнить. Потом. Возможно, это состояние дезориентации временно. И если это так, в итоге мы вспомним ту информацию, которой нам так не хватает. Лишь бы не было слишком поздно, поэтому нам все же придется искать ее самим.
Я очнулся и покачал головой. Воспоминания. Кто-то третий. Кто-то, кто понимал, что делает, кто-то, для кого заглядывать в чужие миры и времена было привычным делом. Возможно, «я» и правда когда-то знал Сенеку?..
Готье глубоко вздохнул:
– С ума сойти. Плохо! В черепушке лишний каждый второй, не то, что третий!.. Но гора с плеч! – решительно заявил он. – Себе, кем бы я там ни оказался, я все-таки склонен верить! Рад, что это, может быть, не просто игра каких-то футуристических засранцев! – от избытка чувств Готье перестал следить за выражениями. – Это хотя бы похоже на правду и многое объясняет! Так меньше чувствуешь себя помесью марионетки с лабораторной крысой. От этой печки хотя бы не так противно плясать!
– И ясно еще одно, – воскликнула Диана с просветленным лицом. – Мы не «созданы только для того, чтобы уничтожать»!
Я посмотрел на нее с улыбкой.
– Ты права!
– Ломать не строить, – пропыхтел Готье. – Чтобы что-то уничтожить, достаточно двоих! А сможем ли мы со своим приветом с того света, от которого осталась только тень, справиться с ними – это большой-пребольшой вопрос.
– Ну что ж, – подвел итог отец, давно уже поглядывавший на часы. – Больше тут обсуждать, похоже, нечего. Что у нас завтра? А вернее уже сегодня? Королевская охота?
XVI. Шальные вепри
Ночь без сна – еще не повод не участвовать в охоте на вепря. Что и доказывал дружно весь двор, – включая даже новобрачных, которым, казалось бы, по всем законам полагалась приличная брачная ночь, – выезжая с утра в королевские заповедные угодья. Но по тем же законам, веселье не должно было останавливаться надолго. Клочья тумана как обрывки пропущенных снов липли к векам, ветвям и конским гривам. Яркие наряды терялись в пятнах солнечных бликов, растворяясь в зелени, с крапинами золота и бронзы.
Все мы рассредоточились. Девушки, в сомнительной компании герцогини де Ла Гранж, присоединились к свите новой королевы Наваррской, Огюст – к самому королю Наваррскому, Рауль, уже по привычке, примкнул к гизерам, отец с Таванном держались немного особняком. А мы с Готье оказались среди окружения Генриха Анжуйского.
Вернувшись вчера ко двору, Дизак уже не думал никуда пропадать и теперь сопровождал короля открыто. Похоже, беспокоило это не только нас, но вел он себя, по крайней мере, внешне, весьма пристойно, миролюбиво и предупредительно, и к нему, пожалуй, уже начинали привыкать. Тем более что и выглядел он совершенно безупречно, выдерживая точную середину между чванливой пышностью и почти гугенотской строгостью. Он являл собой картинное видение не кающегося, но исправившего просветленного грешника.
Я видел, что герцогиня де Ла Гранж что-то беспрестанно говорит на ухо Диане, чей вид выражал бесконечное терпение, и надеялся, что все, сказанное ей на ухо она после расскажет, если, конечно, это имеет хоть какое-то отношение к делу. Рантали не присутствовали, и думаю, это было к лучшему. Зато присутствовали Пуаре и Фонтаж, к ним поближе я и отъехал, предоставив Готье присматривать за несловоохотливым герцогом Анжуйским, выглядевшим осунувшимся и кислым и постоянно сверлящим пристальным задумчивым взглядом издали фигуру своего венценосного брата. Герцога тоже следовало бы разговорить, но несколько позже.
– Я не верю своим ушам! – заявил Пуаре возбужденно, хотя глаза у него то и дело сами закрывались и вокруг них залегли темные круги, время от времени он скрывал зевки. – Говорят, вчера вы пожали друг другу руки! Что с ним случилось? Или что случилось с тобой?
– Это сложная долгая история, Теодор, – заверил я. – Впрочем, перемирие, это еще не мир. Просто интересно, что он будет делать дальше.
Пуаре кивнул.
– Да уж, интересно… В последнее время он ведет себя совсем интересно…
– Трудно этого не заметить, – со смутно раздраженным смешком заметил Фонтаж, также пребывающий в каком-то еще полупризрачном состоянии.
– Это каким же образом? – спросил я.
Фонтаж посмотрел на меня с веселым любопытством.
– Что там говорят про сапожников?
– Что они страшно много пьют и ругаются.
– А… ну так… да… – засмеялся Фонтаж, любовно потрепав левой рукой белоснежную гриву своего невысокого, но чертовски красивого и щеголеватого, в духе самого Фонтажа, арабского скакуна. – Он изменился с тех пор, как ты провертел в нем две хороших дырки, ну, или с тех пор как после этого очнулся и бросился в Париж, пока ты оставался в своей глуши, поближе к своей даме сердца.
Пуаре кивнул, благодушно клюнул носом и со вздохом опять встрепенулся.
– И что же он тут натворил? – поинтересовался я. – И как давно появился?
– Да уж недели две-три назад. И представляешь, умудрялся никого не задирать. Совсем.
– Неужели такое бывает?
– А вот! – сказал Фонтаж с кривой усмешкой. – Но когда попался один дурак, решивший, что у него кончился порох, – Фонтаж снова потрепал гриву нетерпеливо гарцующего коня, на этот раз задумчиво, – он его убил. Не на дуэли, даже стычкой не назвать. Говорят, это простая случайность. – Танкред тоже пытался то и дело выделывать коленца, но собаки что-то никак не могли взять след на росе, и на какое-то время мы просто остановились.
– А ты думаешь иначе?
– На самом деле, все думают иначе. Ведь больше его не задевали. Видишь ли, говорят, он едва выхватил клинок из ножен, почти не глядя, и вдруг его обидчик оказался пронзенным насквозь, как если бы сам вздумал на него прыгнуть. Дизак сказал только «ой», или что-то вроде того, вытер клинок и снова спрятал его в ножны. Произошло это на глазах у многих, потом только и разговоров было, и все в один голос уверяли, что это просто случайность. – Фонтаж пожал плечами и вытащил из особой кобуры, рядом с пистолетом, серебряную фляжку. – Превосходный арманьяк, – рекомендовал он с гордостью. – Не желаете?
Мы желали. Пуаре тут же пробудился наконец окончательно и по достоинству оценил крепкий напиток.
– Замечательно! – похвалил он. – Просто замечательно. Здорово прочищает мозги. Так о чем мы тут говорили?
– О Дизаке, – напомнил я.
– Аа… – Теодор и правда наконец проснулся. – Ну, теперь он и правда стал потише.
– Уж не религия ли ему в голову ударила? – поинтересовался я небрежно, возвращая фляжку Фонтажу. Арманьяк прокладывал огненный ручеек не только в горле, но и в голове. А лесной воздух стал вдруг мягче и ароматнее.
– Не исключено, – легко ответил Пуаре. – Но скорее Фландрия.
– В каком смысле?
– Да он тут всем рассказывает, что приберегает силы для нее и численность нашей армии тоже, – Пуаре критически хмыкнул.
– Понятно. Кстати, а кого он убил? Не кого-то из наших знакомых?
– Нет, что ты, – благодушно возразил Фонтаж. – Мы бы тебе уже сказали.
Пуаре подавил новый зевок и тихо замурлыкал какую-то песенку.
– А где же он тогда пропадал всю последнюю неделю? – спросил я.
– Ну, это просто, – рассеянно сказал Теодор. – В вашей же глуши… что с тобой? Что-то не так?
– Нет, ничего… – Но удержаться, чтобы не оттянуть воротник, мне не удалось. Если Рантали были ни при чем, они были, пожалуй, в большой опасности. Но теперь уже беспокоиться об этом поздно. Хотя… Сколько бы раз я ни решал, что они ни при чем, как какие-то «случайности» все равно приводили к ним… «Слабое звено», – подумал я о себе самом, – перестань, это уже какой-то невроз.
– Да я понимаю, – проницательно протянул Пуаре. – Но ничего ведь не случилось. Вроде бы, он был там по делам.
– По каким еще делам?
– Вот не знаю. Не удивлюсь, если какой-нибудь шпионаж, с него станется. Фландрия, это ведь как раз в ту сторону, верно?
Я машинально кивнул.
– Ну вот… – ласково подтвердил Пуаре. – А уж что он там делал, не знаю, как не знаю и почему задержался, но король им, как видишь, доволен. Значит, и впрямь там у него были какие-то дела. Верно?
– И ты точно не знаешь, какие?
– Нет, не знаю. Но если хочешь, узнаю! Что-то ты чересчур беспокоишься.
Перед моими глазами мелькнуло яркое видение окровавленного крыльца и полусидящего-полулежащего под ним бледного до синевы, с остекленевшими глазами, Моревеля. Хочу ли? Чтобы, может быть, с кем-то еще случилось то же? С Пуаре или с Фонтажем? А разве есть выбор?..
И я кивнул.
– Да, беспокоюсь… Ты ведь сам встречал его вчера, верно?
Пуаре недоуменно дернул поводьями, и его конь заволновался.
– С чего ты взял?
– Я видел, как ты выскакивал из зала, очень поспешно. Тебе сказали пару слов, о чем-то известили…
Пуаре посмотрел на меня очень серьезно, прищурившись.
– По-моему, ты сходишь с ума. Понемногу, но сходишь.
– Возможно, ты прав, – улыбнулся я. – Но скажи – я ведь прав тоже, не так ли?
Фонтаж рядом испустил едва слышный смешок, фыркали лошади, переступая копытами по тропинке, позванивала сбруя, кругом раздавались голоса, настроения которых ни к чему было перечислять, слишком их было много.
Пуаре хмыкнул и насупился. Обычно ему очень не нравилось, когда я вдруг по какой-то причине «сходил с ума», это время он предпочитал пережидать за мысленно воздвигаемой невидимой стенкой.
– Послушай, если это государственный секрет, мне это не интересно, – солгал я, хотя и только отчасти. – А вот если не государственный, то совсем другое дело.
– Тебе не о чем беспокоиться, – заверил Теодор и нетерпеливо огляделся. – Поехали! Собаки взяли след.
Красочной гурьбой, группками, мы дружно подскакали к следующей полянке и снова встали. Что-то сегодня не слишком ладилось.
– Ну вот, опять, – проворчал Пуаре с тяжелым вздохом.
– Да каждый раз так, – пожал плечами Фонтаж.
– Ты что-нибудь слышал о Хранителях? – спросил я его.
Фонтаж приподнял брови, а Теодор хохотнул, услышав вопрос. Раз он раздумал «отсиживаться за стенкой», значит, не думал, что это как-то связано с тем, о чем мы говорили прежде.
– Да это просто модное поветрие. Что это ты заинтересовался? Все делают вид, что им больше не хочется воевать друг с другом. Ты же в это не веришь?
– Вот потому-то и странно… – отозвался я. – Дизак же к ним не относится, или относится? Поэтому он нацелился только на Фландрию?
Пуаре пожал плечами.
– Возможно. Не буду врать, что меня интересовали эти глупости. Но если он хотел втереться кое-кому в доверие, то преуспел.
– Поветрия на один день, – заключил Фонтаж. – Легко входят в головы и легко уходят. Как только переменится ветер, от этого ничего не останется.
Я посмотрел на него, заговорщицки приподняв бровь.
– А ветер переменится?
Фонтаж усмехнулся.
– Очень может быть. Стоит кому-то утомиться, что ему наступают на мозоль, и… – он пожал плечами.
Я шутливо наклонился к нему ближе:
– И кто же, по-твоему, утомится первым?
– След! След! – закричали где-то, и мы пересекли новый небольшой участок леса только затем, чтобы снова остановиться.
Король начал проявлять недовольство, забирая из рук окружавших его придворных подготовленные аркебузы, бегло осматривая и швыряя, не глядя, обратно, даже не особенно заботясь о том, чтобы они летели в те же руки, из которых он их забрал. Любопытно, как там Дизак – его все это еще не утомляет?
Будто почувствовав мой взгляд, он поднял голову, прищурился, затем что-то негромко сказал королю. Тот недовольно дернул головой, потом тоже оглянулся и устремил взгляд бесцветных, расплавленных от раздражения глаз на меня. Та-ак… Я вздохнул поглубже. Добром это не кончится…
Король нетерпеливо вытянул руку, помахав в воздухе бледными пальцами.
– Приблизьтесь.
Как любезно… Я с поклоном подъехал к нему, делая вид, что моего старого, а теперь и нового врага рядом с ним не существует, более того – не существует в природе.
– Сир?
– Послушайте, Ла Рош-Шарди, – обращение прозвучало на редкость сварливо. – Говорят, вы страшный скептик, просто Фома неверующий!
– Это невозможно, сир, – ответил я безмятежно. В голове была звенящая холодная ясность. – Скептики не пишут дурных стихов.
– Если только они и впрямь не дурные, – усмехнулся Дизак.
– Некоторым и этого не дано, – слегка улыбнулся я.
Дизак озадаченно нахмурился. Похоже, ему казалось, что после вчерашней нашей беседы я должен беспокоиться больше. Или какие-то его слова и действия не возымели должного действия? Этого еще мало для того, чтобы беспокоить, но вполне достаточно, чтобы раздражать.
– И тем не менее, – проворчал король. – Впрочем, я не намерен обсуждать недостатки вашего воображения. Вы, кажется, собирались жениться. Отчего вы до сих пор этого не сделали?
Так, так. Вот и добрались…
– Возможно, вы забыли, сир, – поговорил я так же ровно. – Должен истечь траур.
– А может быть, кто-то не желает вступать в брак? К примеру, ваша невеста?
Кажется, королей не полагается бить в челюсть, и что-то не припомню, одолевало ли меня когда-либо в прошлом подобное желание, но сейчас я некоторое время отстраненно изучал его, как некое необычайное природное явление, не собираясь воплощать его в жизнь, но заинтересовавшись самим эффектом.
– И это также совершенно невозможно, – ответил я спокойно. – Я бы знал об этом.
Дизак изогнул бровь с намеком на задумчивое удовлетворение, как бы то ни было, я впервые опустил вежливое обращение «сир», хотя и не переменил интонации. Значит, более тонко? В более мелкий порошок?
– Заинтересованные лица в этом деле всегда все узнают последними, – вставил он.
– Разумеется, – сказал я. – Ведь если не ошибаюсь, вы тут очень заинтересованное лицо.
Карл Валуа, похоже, вовсе не замечал нашего обмена репликами.
– Пожалуй, я склонен отменить свое согласие на вашу свадьбу, – сказал он почти рассеянно.
– Возможно ли это? – спросил я отчетливо. – Чтобы вы, сир, какова бы ни была причина, изменили своему слову?
Вокруг воцарилась любопытная тишина. Поблизости от нас уже никто не пытался делать вид, что говорит о чем-то, разумеется, ответ на мой вопрос заинтересовал всех хотя бы и просто риторически. Я отметил вокруг движение – Генрих Анжуйский придвинулся ближе, Генрих Гиз и Генрих Наваррский, также придвинувшись, оба навострили уши, Бюсси вытаращил глаза, наблюдавший за нами Готье заметно побледнел. Карл по прежнему не обращал внимания на то, что происходило рядом, но лицо его вспыхнуло от ярости, кроме того, впервые с начала разговора он перестал блуждать взглядом по поляне и затылку собственной лошади и посмотрел мне в глаза.
– Да как вы смеете говорить такое?!
Ага, – подумал я, – а ведь если ему взбредет в голову меня сейчас ударить, в отличие от меня, его ничто не остановит. Но он лишь нервно хлопнул хлыстом по собственному сапогу.
– Лишь потому, что не сомневаюсь в вас, сир, – ответил я, не отводя взгляда.
– Но вы готовы проявить несогласие с моим решением?!
– Если вы не согласны с самим собой.
– Пуаре! – резко крикнул король, выбрав, как ему казалось, самого подходящего поблизости офицера. – Заберите у него шпагу!
Пуаре, тревожно серьезный и сосредоточенный, подъехал ко мне. Я без возражений отстегнул и передал ему вместе с ножнами предмет, о котором шла речь, заодно оценив символическую условность и иронию ситуации – ведь пистолеты пока оставались при мне. Другой вопрос, что воспользоваться ими сейчас попытался бы только идиот.
– Если позволите… – проговорил Дизак, протянув было руку. Наверняка ему казалось забавным хотя бы на время завладеть моей рапирой, как если бы я проиграл поединок.
– Не позволю, – холодно, с еле сдержанной свирепостью отрезал Пуаре.
Дизак с легкой глумливостью приподнял брови, довольно улыбнулся и откинулся в седле.
Я снова изучающее посмотрел на короля.
– Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом, сир? – произнес я беззаботным светским тоном, чтобы это ни в коем случае не сошло за угрозу, скорее за эксцентричную попытку примирения.
Отвернувшийся было, Карл повернул голову, снова посмотрел на меня и… улыбнулся, не только губами, но и глазами, вдруг смягчившимися и потеплевшими. Я не ожидал, что такая внезапная перемена встревожит меня больше, чем все, происходившее прежде.
– И да сохранится в мире!.. – пробормотал он себе под нос, почти проглотив последние слова. И тут же расслабленно махнул Пуаре. – Верните! Все в порядке…
Вот так же он только что забирал и тут же отшвыривал аркебузы.
Ошеломленный и, похоже, не совсем еще успокоенный Пуаре вернул мне рапиру не только как нечто, принадлежавшее мне раньше по праву, но и почти как трофей. Нет, по крайней мере, этот поединок я не проиграл.
Краем глаза я видел Дизака, хотя и не смотрел на него, делая вид, что он мне безразличен. Тот впился в меня оторопевшим взглядом. Он был по-настоящему растерян. Что ж, не он один, я сам не ожидал столь прямой реакции на свои слова, хотя нельзя сказать, что совсем ее не ждал.
Заиграли рожки, послышались крики, собаки наконец взяли свежий след и началась та самая головоломная скачка по подлеску, под хлещущими ветвями, которой все ждали. Все признаки налицо – кабан был близко.
– Что это было? – спросил Готье, поравнявшись со мной.
– На скаку не объяснишь, – усмехнулся я с мрачноватым удовлетворением. Готье пристально глянул на меня, но решил, что если я усмехаюсь, пусть и недоуменно, значит – ничего особенно плохого. Пусть в этом не было и ничего хорошего.
На этот раз все было просто. Собаки подняли двух свиней. Их прикончили быстро, мимоходом, это не было основной добычей, и сходящие с ума от возбуждения собаки и охотники рвались дальше, только распалившись. Следующим был загнан кабан-двухлеток, не слишком грозный и серьезный противник, и еще не закончив с ним, все устремились за мелькавшим в подлеске черным загривком матерого секача. Как только его стало видно лучше, всеобщее волнение достигло предела, а король издал азартный воинственный клич – это было чистое везение, зверь был одинцом и рядом со стадом подвернулся по какой-то случайности. Дамы стали разумно отставать, собаки, стелясь по земле, заходились лаем, повсюду слышались азартные крики и нетерпеливые выстрелы, хотя из аркебузы трудно пробить шкуру секача и тем более кости его черепа, занимающего собой чуть не треть всего зверя, увенчанную острейшими клыками, способными распороть что угодно и кого угодно.
Вепрь разумно порскнул в сторону. Одна из собак догнала его и тут же высоко взлетела, подброшенная клыком, разорвавшим ей пасть, еще поворот, и раздались громкие крики – дамы в панике развернули лошадей в стороны – чудом никто не упал. Стрелять в их гущу никто не отважился. Охотники ринулись туда, все смешалось, снова послышались выстрелы, собачий скулеж – или кто-то подстрелил по случайности одну из собак, или она нарвалась на клыки, а может быть, угодила под копыто, этого я не видел. Сама охота меня сегодня нисколько не интересовала, разве что напоминая глубоко-ехидное высказывание Оскара Уайльда о «погоне непотребного за несъедобным». Хотя, кажется, он имел в виду исключительно охоту на лис, а кабаны хотя бы вполне съедобны, и тем не менее…
Но раз уж дело повернулось таким образом, что стало представлять опасность для кого-то кроме добычи… Увернувшись от скачущей не разбирая дороги герцогини де Ла Гранж, с ужасом глядящей себе за спину, я потянулся к висевшей на своем крючке охотничьей аркебузе, и вдруг ощутил сильный, слившийся со звуком чьего-то выстрела, толчок. Танкред с недоуменным ржанием то ли потерял равновесие, то ли поскользнулся, и с маху рухнул на подломившиеся передние колени, а я полетел ему через голову, кубарем прокатившись по земле, взметнув фейерверк палых листьев и ожидая, что вот-вот сам получу по голове копытом. Но обошлось. А привскочив, я замер на месте, встретившись взглядом с налитыми кровью свирепыми глазками кабана, будто вкопавшего свои крепкие копытца в нескольких шагах впереди. Пара собак заходилась рядом оглушительным лаем, но не горела желанием броситься на ждущие наготове острые бивни.
«Если не запутаюсь в плаще, – прикинул я, – то может быть, успею выхватить рапиру и устроить что-то вроде корриды». Аркебуза отлетела черт знает куда, Танкреда, ошеломленно трясущего ушами, я заметил неподалеку, кажется, ногу он не сломал, и был более-менее в порядке. Я медленно потянулся к эфесу, вепрь всхрапел и с места ринулся вперед, низко пригнув голову. Не успел… но с пути зверя я отскочил, почти не уступая ему в резвости, развернулся в прыжке, чуть не оттолкнувшись от воздушной волны, созданной, когда он снарядом пронесся мимо, оказался на ногах и даже с рапирой в руке, ожидая нового нападения. Кабан шустро развернулся на всем скаку, чтобы повторить попытку, нам нами пронеслось еще несколько пуль, а затем, среди прекратившихся вскриков загремел яростный вопль Карла – «Не стрелять, болваны!..»
Собирающийся дорого продать свою шкуру одинец тоже издал боевой клич и атаковал. Сбоку раздался дробный, громовой стук копыт, я мельком увидел несущегося на меня белого коня с совершенно безумными выпученными глазами и капающей с удил пеной. Карл соскользнул с седла прямо между мной и воинственным зверем, и хладнокровно, глубоко вогнал в старого кабана рогатину. Кругом все выдохнули. Признаться, это был действительно чертовски красивый маневр и удивительно красивый удар. Кабан еще хрипел и яростно сучил копытами, щелкая клыками, но король умело прижимал его к земле. На помощь ему бросились и собаки и другие охотники. Король счастливо торжествующе рассмеялся и отвернулся от добычи.
– Благодарю, сир… Вы спасли мне жизнь, – сказал я, не так уж и покривив душой.
– Пустое! – бросил он, широко ухмыляясь, из глаз его сыпались довольные великодушные искры, он был просто в превосходном настроении. – Судя по крикам, в седле вашей лошади пуля. Чего только не случается на охоте, верно? Особенно когда дураки палят куда попало, вместо того, чтобы научиться орудовать рогатиной!..
«Пуля – дура, штык – молодец», – подумал я с мрачной абсурдностью, согласно поклонившись.
– Вы правы, сир. Никто не подвергнет сомнению ваше мастерство.
Король рассмеялся и принялся благосклонно внимать и прочим изъявлениям восхищения, а я отыскал взглядом Дизака. Со слабой хищной усмешкой он смотрел на меня, небрежно держа на отлете аркебузу и как-то намекающе ею помахивая. Значит, шальная пуля? Или она попала именно туда, куда была нацелена? Вариантов немного. Всего лишь пятьдесят на пятьдесят. И в пятьдесят из них я никогда бы не поверил, зная, какой меткостью может обладать человек, подобный… мне самому? На этот счет мы еще не проводили испытаний, но почему-то это не вызывало во мне ни малейших сомнений. И трудно было бы представить, что имея такую возможность, ею можно было не воспользоваться, чтобы сделать еще одно «предупреждение». Он ведь знал, что я ничего не могу доказать – ни заподозрить его всерьез, ни не подумать о том, что на самом деле выстрел мог быть смертельным и мне всего лишь повезло, а вот заподозрить его в том, что он сделал именно то, что хотел сделать…
Но он ведь мог и попросту застрелить Танкреда, подумал я с тревогой. Хотя тогда, опять же, мне было бы в чем его обвинить, или это не смотрелось бы так смешно, а вот так вот – он всегда может отговориться тем, что ни за что бы так не промахнулся, в любом случае, это просто пустяк, шутка, неважно, как она могла кончиться на самом деле. Не было ли на его лице следов скрытой досады? Он не собирался достать меня напрямую, но ведь это мог сделать и кабан, не увернись я с быстротой, какой, я не был уверен, обладал ли я прежде.
Не начинаю ли я слишком недооценивать то, чем прежде обладал? Верно ли это? Наверное, нет. Я задумчиво отвернулся и посмотрел на обеспокоенного Фонтажа, приблизившегося с поводьями Танкреда в руке. За ним собралась уже целая компания моих друзей и некоторых совершенно случайных знакомых.
– Вы посмотрите! – негромко восклицал маркиз де Клинор, подъехавший к нам вместе с Изабеллой, к которой наконец нашел повод приблизиться. – Задняя лука просто разворочена!
– Какая подлость! – громко возмущалась герцогиня де Ла Гранж. – Это настоящее покушение!
– Не кажется ли вам, что это было бы уже слишком? – негромко отвечал Фонтаж, и было видно, как сильно ему не по себе. – Поль, ты правда цел?
– Абсолютно, – отозвался я успокаивающе.
– Но каков мой кузен! – с гордостью воскликнула герцогиня, довольно глядя на короля. О другом своем кузене она не сказала бы такого и под дулом пистолета. – Какая сила, какая ловкость!..
