Текст книги "Коронованный лев"
Автор книги: Вера Космолинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Рауль кивнул.
– Да, непохоже, чтобы они замышляли что-то особенное, – заметил я.
– Совсем не похоже. Все движется естественным образом. Хотя, конечно, в любое время они могут что-то предпринять, подтолкнуть, но – как и все, пользуясь ситуацией, не больше.
– Возможно… Но что же герцог? Он, конечно, не согласен.
– Он колеблется. Не хочет, чтобы его посчитали трусом, если он уедет, не хочет, чтобы на него кто-то оказывал влияние, но… может быть, ты удивишься.
– Да?
– Он тоже не хочет развязывать гражданскую войну.
– Неужели? Ты в этом так уверен?
– Я давно его знаю. Он действительно колеблется. Все слишком далеко зашло, он прекрасно это знает. Он хочет быть на месте, если все-таки что-то случится. С одной стороны, ему на руку, что народ все больше озлобляется на собственные власти, с другой, он еще далеко не уверен в своих силах и в том, что пришло время. Разумеется, никто не говорил об этом прямо, вслух, я просто наблюдал за ним. В некоторой степени ему нужна фландрская кампания – даже если он согласится ее саботировать.
– Подожди, подожди… – возразил я. – Ему ведь наоборот, гораздо выгодней поощрять то, что произойдет, и в этом нет ничего странного. Если война во Фландрии начнется, то это либо усилит позицию и популярность Карла, либо ослабит его собственные, даже если не усилит первые. Зачем же ему эта кампания?
– Затем, что он считает, что Карл потерпит неудачу и в итоге вызовет недовольство и тех и других. И затем, чтобы диктовать свои условия Испании.
– Может быть, стоило начать с Франции?
Рауль вздохнул.
– Я знал, что ты не поверишь.
– Да нет, я верю, но расчеты мне кажутся не слишком надежными. В сущности, это не так уж и важно. Я так понимаю, открыто он пока действительно не делает ничего особенного.
– Конечно. Он ведь прекрасно понимает, что это рискованно – чуть-чуть перегнуть палку, и неизвестно, от кого избавятся раньше – от него, или от Колиньи.
– Зато каков может быть выигрыш в результате риска…
– Никакого, если позволить себе сорваться. К тому же, он отлично понимает, что именно это понимают все – что именно ему выгодно.
– И именно поэтому его и поддержит минимум пол Франции.
Рауль снова вздохнул, почти иронично.
– Что ж, тогда остается только огорчиться, что он не прислушивается к советам испанцев.
– Вот тут ты можешь быть прав.
Что ж, и снова – ничего необычного.
– Господин де Флеррн вернулся? – небрежно спросил я встречавшего нас лакея.
– О да, – с готовностью отозвался тот. – Около часа назад.
– Понятно. – Что ж, по крайней мере, жив, не утопился и не натворил ничего фатального… – Полагаю, он у себя… – пробормотал я, на ходу рассеянно стягивая перчатки.
Лакей всем видом выразил почтительное несогласие.
– Он сейчас в саду. Боюсь, он чем-то расстроен.
Я остановился.
– А, вот как. – Что ж, это удачно…
Рауль оглянулся с легкой настороженностью и тут же проницательно посмотрел на мои руки – я вернул на место снятую было перчатку.
– Секунданты не потребуются? – поинтересовался Рауль.
– Ни в коем случае, – я успокаивающе улыбнулся. В конце концов, убивать лучше без свидетелей. – Просто хочу с ним переговорить, с глазу на глаз.
Рауль пожал плечами, будто его это действительно никак не касалось, и спокойно направился к лестнице. Я проводил его взглядом и вернулся к двери.
В саду было темно, звенели какие-то сверчки – не очень-то я все же разбираюсь в этих кузнечиках. Может быть, это были цикады? Я прищурился, оглядываясь, похоже, в саду не двигалось ничего, кроме теней. Где он? В беседке? Сойдя с крыльца, я направился прямиком к ней и уловил краем глаза, как что-то зашевелилось, отделившись от тени у покрытой плетями винограда стены поблизости от того места, куда я шел, но все же не совсем там. Правда, мои глаза уже привыкли к темноте, и теперь я видел все вполне отчетливо, и беседку, и стену, и то, что не было ни тем, ни другим.
– Поль? – тихо вопросительно произнес Огюст.
– Как проницательно, – ответил я сухо.
В темноте послышался нервный вздох.
– Я видел, что ты вернулся не один, и не мог подойти, – пробормотал он. – Нам надо поговорить. Я хотел…
– Извиниться? – уточнил я безжалостно.
– Нет, объяснить… то есть…
– Значит, нет! – поймал я его на слове, и тут же вытянул из ножен рапиру. – Прекрасно!
Он отпрянул, когда сталь сверкнула прямо перед ним.
– Ты что?..
– Ничего. Я чертов убийца, и собираюсь тебя прикончить прямо здесь и сейчас! Мне плевать, что еще не время.
– Не можешь же ты всерьез…
– Чего я не могу? – осведомился я, извлекая из ножен и дагу. Драться в темноте – то еще веселье – сталь то вспыхивает, почти ослепляя, то будто исчезает – ненадолго, только для того, чтобы появиться вновь – или вспыхнув, или уже погружаясь в плоть по самую рукоять. – Или ты оставил оружие наверху?
– Нет, мы не можем…
– Правда? – деланно изумился я. – Ну, тогда я тебя убью.
Или он поверил, или рассудил, что я слишком далеко захожу, на что у меня, по его мнению, нет никакого морального права, как бы то ни было, клинки из ножен он все-таки выхватил.
– Поль! Опомнись! Ты не можешь!
Ах это я «опомнись»?..
– Еще как могу. Кого ты подведешь под удар завтра? Девушек? Или того, кого защищать не захочешь?!
Кажется, еще пять минут назад я был почти спокоен, но сейчас бешенство вырвалось как удар наотмашь, и загнать джинна в бутылку мало того, что не вышло бы – я не собирался даже пытаться, и выплеснул его в яростной атаке. Огюст сперва отбивался слабо, больше просто отступая, затем, почувствовав напор, принялся отбиваться всерьез, жестче, так, что клинки порой высекали искры. Пару раз раздавался треск рвущейся ткани, я дважды прорезал ему рукав, а может, даже задел плечо. Его кинжал чуть оцарапал мне запястье. Чепуха.
– Ты сошел с ума! – воскликнул он и, похоже, впрямь в это верил. Что ж, это тоже было совсем не невозможно… – Ты спятил!
– Конечно! – заверил я, наступая. – Так будет проще! – Ярость вырывалась из меня с каждым выдохом и резким движением – со свистом, лязгом, скрежетом, звоном… Как мне этого не хватало в последнее время… Как хорошо, что не надо больше сдерживаться…
Я чуть не выбил рапиру из его руки, но он сумел ее сохранить и чуть не ударил меня в бок кинжалом, я ушел в сторону, но рапира осталась при нем. Ладно, обойдемся без этого. Тем лучше. Я наносил удар за ударом, выплескивая злость из себя горстями. Огюст сопротивлялся не менее исступленно, и это тоже было хорошо. Ничего не могло быть решено одним ударом, мне нужна была сама эта драка, чтобы он упирался, а я крушил его защиту, не ища, а проламывая в ней брешь за брешью – пока не расколю эту стену и не обрушу начисто. И вскоре подвижное стальное сооружение на моем пути треснуло и рухнуло, вернее, рухнул сам Огюст, поскользнувшись на сырой траве, а я крепко упер острие рапиры ему в грудь, так что он не мог ни шевельнуться, ни толком вздохнуть.
– Ну, вот и все, – сказал я хрипло.
И отведя рапиру, воткнул ее глубоко в землю.
– Когда ты поймешь, черт побери, что ты один из нас?! – зло спросил я. – И от этого никуда не деться, ни мне, ни тебе.
Я отвернулся и пошел к дому, выбросив куда-то в темноту и кинжал. Огюст ничего не ответил, я лишь расслышал его тяжелый вздох, и только потом услышал и другие звуки, более громкие – хлопанье ставней, топот, крики, из дома выбегали слуги с огнем, на крыльцо выскочил обеспокоенный Готье.
– Что?.. – рявкнул он недоуменно.
– Все хорошо, – сказал я спокойно, намереваясь пройти мимо и не сбавляя шага. – Все прекрасно. Помоги Огюсту добраться до его комнаты.
Готье поймал меня за рукав.
– Черт бы вас побрал, он жив еще?!
– Да что с ним сделается? – с досадой отозвался я.
Готье махнул рукой и поспешил в темноту, из которой я уже ушел.
Я прошел сквозь всех, спешивших вон из дома, и поднялся к себе в полной опустошенности. Шум, топот и крики остались где-то очень далеко…
Добравшись до своей комнаты, я запер за собой дверь на ключ, привалился к ней и оглядел окружавшую меня пустоту. Иллюзии. Иллюзии привязанностей, дружбы, нормальности, рациональности, необходимости. Зачем нам вообще хоть что-то нужно? Нам все это только кажется. Мертвому пространству не холодно, не жарко. Мертвецам все равно, а мы все и есть мертвецы. И глупцы, играющие, как заведенные, свои роли. Что есть они, что нет их. Что это решает в большом звездном уравнении? Были мы или не были – кому какое до этого дело? Почему не дать всем, кому повезло «не быть», покоиться с миром? Сколько их было до нас – открывавших что-то, думавших, чувствовавших, ищущих. Что нас держит? Уверенность, что в каком-то смысле, в какой-то системе координат, у нас на всех – одна душа? Которая все помнит и которой не все равно, хотя мы только и делаем, что убиваем друг друга, для какого-то непрекращающегося процесса в каком-то чудовищном реакторе.
О чем могут думать частицы в реакторе? Я мог думать сейчас только о каком-то бешеном кровавом круговороте.
Я был там – полдень горячил.
Я был там – кровь в ручьях кипела.
Я был, и ненависть их жил
Текла змеей, струилась, пела.
Я был там, и звенела сталь,
И тетива, как гонг, гудела.
Я был. Но льдом сияла даль,
Куда душа, сгорев, летела.
Я был и там, где правит тлен,
Где новый день опять рождался,
И жгучий пламень новых вен
В кровавый полдень разгорался!
Наверное, небытие – это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
ХII. Опыт «в поле»
Я пришпорил коня, склонившись низко над его шеей, так что медная грива касалась моего лица. Мы мчались во весь опор, выбивая копытами пыль и куски рассыпающейся плоти из старой земли, и ветер яростно свистел и выл в ушах, срывая с меня всю мою злость, песчинка за песчинкой и будто раздирая бытие на части – нет, это мы его рвали, как ржавое лезвие, вгрызаясь вперед и глубже, вперед, вперед, вперед…
Конь сбился с шага и я опомнился. Достаточно, достаточно, я же не хочу его загнать. Я перевел Танкреда на легкий галоп, потом в рысь и описал широкий полукруг, возвращаясь к отставшему Раулю, который тоже несся галопом, но не таким убийственным – он явно не собирался остаться сегодня без лошади, раз в этом не было никакой необходимости.
– Что, сжалился, наконец, над божьей тварью? – усмехнулся он, почти не запыхавшись. Я кивнул и похлопал всхрапывающего Танкреда по взмокшей шее. Мы поехали шагом.
– Я уж думал, ты доскачешь до самой «Пулярки».
– Может и стоило бы… Какого черта мы делаем в Париже? Может, нам надо было оставаться на месте. Или разыскать Весельчака, а не просто уезжать. Не знаю как – по следам, по зацепкам, как мы тогда и начали!.. С собаками! Это было бы хоть что-то! А что мы делаем? Ищем под фонарем, потому что там светло?! Проклятье! – Даже если бы мы узнали, что с Ранталями что-то не так, мы бы это, по крайней мере, уже узнали, не изводя себя догадками. Я постарался снова взять себя в руки и перевел дух.
– Вина? – спросил Рауль.
– Хорошая мысль.
Он вытащил серебряную фляжку, я в ответ достал свою, и мы шутливо чокнулись.
– А лошадкам бы тоже не повредило передохнуть, – заметил я справедливости ради.
– Погоди-ка… – Рауль задумчиво оглядывался, похлопывая себя снятыми перчатками по ладони. – Кажется, я уже здесь был.
– Представления не имею, где мы находимся.
– Кстати, как насчет идеи ловли на живца? – поинтересовался Рауль со странноватой ехидцей.
– Что-о? – непонимающе вопросил я. – О чем ты?
– Мы не знаем никого, отличающегося такими же странностями как мы, – рассудил Рауль. – Если мы себя выдадим, то привлечем к себе внимание…
– Рауль… – позвал я тоном, призывающим спуститься с небес на грешную землю. Он пожал плечами.
– В конечном итоге, все равно именно это и случится. Я не вижу других шансов.
– Столько же шансов на то, что мы попадемся на глаза именно тому, кому нужно, как и у тех «кому это нужно» выдать себя перед нами. Это вопрос случая.
– Значит, надо совершить что-то более явное.
– Не надо испытывать наше общее безумие, – предостерег я. – Если мы себя выдадим, нас просто уберут с дороги.
По губам Рауля скользнула нехорошая усмешка.
– Но есть предположение, что их только двое, а нас все-таки целых семеро.
– Как чудесно… Разумеется, все это – в расчете на здоровую естественную убыль!
– А ты разве сомневался?
– Нет. Но я не вижу смысла подставляться нарочно.
– Мы все равно то и дело срываемся, – спокойно заметил Рауль. – И всегда можем попасть в ситуации, в которых трудно будет выглядеть обычно. Не лучше ли тогда сделать это намеренно, а не случайно?
Мы ехали по скверной дороге, почти по тропинке.
– Это только прекрасно звучит, не больше. Да и как ты собираешься это делать? Опять же – что, выбрать тех, кто на заклание и тех, кто сидит в засаде? Тогда чертовски непродуманно, что мы все находимся в одном доме, ты не находишь? Один точечный удар…
– Ты только послушай себя. «Точечный удар» – кто же сейчас так говорит?
– Здесь никого нет, кто нас слышит, кроме лошадей? А им все равно, что мы говорим.
Рауль вздохнул.
– Кто знает… А вот если бы мы говорили так на людях…
– Подумай сам. На каком языке мы говорим? Их же множество, мы и так все переводим, а с переводом всегда трудности, это мы друг друга понимаем, но не факт, что поймет кто-то другой. Да, мы можем говорить странно, но все же – у нас один поток истории, у других нас же – другой, а что у тех? Да просто черт их знает! Они могут не понять нас, даже если мы начнем расспрашивать вслух о гориллах или о том, куда же подевалась Австралия, благополучно пропустить все это мимо ушей, прекрасно нас слыша.
Рауль посмеивался.
– Но есть и то, что переводить совсем не нужно, что бесспорно, потому что слишком мало нам принадлежит.
– Это что же?
– Ты знаешь.
Я фыркнул.
– То, как мы деремся? На что ты намекаешь? Я не сделал вчера ничего особенного. Сидни, Роли и Обинье дрались не хуже, я нарочно выжидал, чтобы не нанести первый удар. А уж Огюста я вряд ли удивил.
Рауль скептически рассмеялся.
– Да нет, удивил. Ты думаешь, он понял, за что ты на него набросился?
– А разве кто-то другой это понял?
– Не знаю, меня ведь там не было, – дипломатично отговорился Рауль.
– Тогда пусть не понимает и дальше. Я сделал все, что мог.
– Ты не сделал одного. Ты его не убил.
– Преждевременно, – сказал я.
– Даты не совпадают? – с легкой едкостью уточнил Рауль, и тут же сказал слишком серьезно: – Он еще наломает дров.
– Может. Но он не мог стать тем, кто он есть, просто так. Он для чего-то нужен.
– А по-моему, он просто ошибка. Это нелогично, что он среди нас. По крайней мере, будь он даже среди нас, но не таким как мы, это могло бы быть для него и для нас куда безопасней.
– И ты туда же? – спросил я. – Для тебя тоже все еще существуют католики и кальвинисты? Тем, кто все это затеял, было не до наших дрязг. – Да и нам самим наполовину тоже.
– А нам до их дрязг дело почему-то есть, – мрачно проговорил Рауль. – Навязали. Что ж, как говорил Сенека – выход есть всегда.
– Самоубийство? – поинтересовался я. – Знал я этого весельчака Сенеку… – И усмешка вдруг умерла, так и не родившись – на мгновение мне показалось, что я не шучу. Как будто я действительно его знал… Да нет, черт, что же творится с головой, – я потряс ею и резко вздохнул, прогоняя странный липкий туман. Я уже просто путаю все на свете, все слишком смешалось.
Рауль тихо хмыкнул и поднял руку, указывая куда-то в пространство за негустым кустарником посреди редких деревьев.
– Нам туда.
– Серьезно? Что это еще за халупа?
– «Старая виселица», – как-то зловеще отозвался Рауль. – Пусть лошади немного отдохнут.
– Хорошенькое название, – усмехнулся я. – Это у кого же такое чувство юмора?
Похоже, Рауль хорошо знал это место. Что ж, задержимся ненадолго, прежде чем возвращаться к своим поблемам.
– Как будто ничего не изменилось, – пробормотал Рауль с ностальгией, пока мы пробирались напрямик через подлесок. – Как в старые добрые времена.
– На вид – сущий гадюшник, – поделился я свежим впечатлением. – И откуда? Тут даже дороги толком нет.
– Какая-никакая, есть. Зато теперь ты понимаешь, почему тут неважно идут дела. Но порой проезжают целые отряды и кое-что все-таки перепадает. Между прочим, у них неплохое вино.
В голосе Рауля звучали фальшивые нотки.
– Я чего-то не понимаю? – поинтересовался я.
– Просто мы здесь, других заведений поблизости я не знаю, а дорогу в эти края вообще выбрал ты.
Я покосился на Рауля. Я ли? Кажется, мне было совершенно все равно, куда ехать, но разве кое-кто, не будем показывать пальцем, не предложил свернуть туда, где было побезлюдней?
Из-за ветвей выступили покосившиеся пристройки, злобно залаяла собака. Откуда-то выскочил чумазый оборванный мальчишка, и уже можно было разглядеть открытую дверь, за которой царил дымный сумрак, раздавались голоса и грубый смех – похоже, это действительно была таверна. Но для кого? Для лесников?
Рауль небрежно соскочил с коня и бросил поводья, которые мальчишка исправно принял. Я сделал то же самое. И все-таки, здесь царило какое-то запустение, и интерес, с которым мальчишка осмотрел лошадей, тоже был каким-то нездоровым, но он отвел их под навес и даже принялся обтирать пучком сена. По крайней мере, он умел с ними обращаться и вряд ли причинит им вред.
Войдя внутрь ветхого строения, я первым делом, не удержавшись, посмотрел на потолок, успев, правда, мельком окинуть взглядом и присутствующих и отметив, что при нашем появлении всякий шум на время прекратился. Но немедленным нападением, похоже, не пахло, а вот тем, что в любой момент кровля обрушится нам на голову, мы и впрямь рисковали. Убедившись, что она настолько сгнила и превратилась в труху, что вряд ли может причинить кому бы то ни было серьезные увечья, я снова опустил взгляд. За колченогими, криво сбитыми столиками, на таких же кривых табуретах и скамьях сидело несколько мрачноватого вида шушукающихся посетителей. Один из них поднялся и, окинув нас примерно таким же задумчивым взглядом, каким мальчишка смотрел на лошадей, покинул заведение.
– Чудненько, правда? – заметил Рауль.
– Мило, – согласился я с сомнением.
Рауль спокойно прошел к свободному столику и, как ни в чем не бывало, с рассеянным видом сел на скамью, поманив рукой злодейски-выглядещего субъекта из-за стойки. Я сел рядом вполоборота – Рауль сел спиной к стене, чтобы без помех созерцать все помещение, к которому поворачиваться совсем уж спиной я тоже не собирался.
– Бутылку белого бордосского, – небрежно сказал Рауль. – А тебе, конечно, красного? И красного, – добавил он.
– Откуда?.. – переспросил я недоверчиво, когда ничуть не впечатленный заказом хозяин, энергично кивнув, отчалил.
Рауль тихо усмехнулся.
– Я как-то бывал тут, – сказал Рауль вполголоса. – С отрядом. С отрядами тут никогда ничего не случается.
– Вот в это я верю…
– И боюсь, один мой друг, вернулся сюда как-то один. Больше я его не видел.
Я пристально посмотрел на Рауля. Ясно…
А потом глянул на единственного человека, который казался здесь нормальным и даже показался мне чем-то знакомым. Это был пожилой румяный усач военного вида в потертом кожаном камзоле, бросавший вокруг пронзительные взгляды, будто прикидывая, как бы ему отсюда выбраться без особенных потерь. В то же время он как будто чего-то ждал. Прибытия своего отряда? Скорее всего.
Вино нам принесли быстро.
– Не советую пить из кружки, – серьезно сказал Рауль, обтирая горлышко бутылки.
– Но ты собираешься это пить? С крысиным ядом?
– Сомневаюсь, что он там есть, – ответил Рауль, – иначе им придется выплеснуть остатки.
– А ты оптимист…
Рауль усмехнулся и отпил пару глотков. А действительно, почему бы и нет? Я тоже отпил и удивился – вино и правда было хорошее.
В дверь вошло еще несколько человек – «и их осталось…», вернее, «стало» – во всяком случае, побольше дюжины. Усач забеспокоился. Мне показалось, что под столом он держит наготове пистолет. И тут я поперхнулся, вдруг узнав его. Быть не может. Капитан Таннеберг?..
И тут же со щелчком – еще одно воспоминание. Какой герб был нарисован последним там, в будущем? Таннебергов? Очень дальних родственников? Ну, ну – и что же после этого такое – реальность?
– В чем дело? – громко вопросил Рауль, тут же воспользовавшись неожиданным предлогом. – Эй, хозяин, вы же не подсыпаете немногочисленным путникам яд в вино? Куда же они тогда деваются, скажите на милость?
Резко и надежно повисла такая же видимая как дым от очага гробовая тишина. Довольно надолго. Все глаза в сумраке неотступно приковались к нам. Я сунул руку под плащ. За пояс сзади у меня был заткнут заряженный пистолет.
– О чем вы? – вопросил грубовато, но пока еще вполне учтиво хозяин.
– Мой друг шутит, – дружелюбно ответил я. Честно говоря, я действительно был не против обойтись без драки, если никто не станет настаивать – вино-то нам и правда принесли хорошее. – Отличное у вас вино.
– Это можно себе позволить, – медленно сказал хозяин, – раз вы собираетесь покинуть эту грешную юдоль…
– Эту? – переспросил я, еще раз обведя взглядом помещение. – Мы ее непременно покинем и довольно скоро.
– Ну, это вряд ли, – насмешливо возразил хозяин, и двое завсегдатаев, подскочив к двери, захлопнули ее и заложили засов.
– Что это фсе значит? – рявкнул Таннеберг – от волнения у него появился акцент, которого я не припоминал по нашей первой встрече. Впрочем, вряд ли он меня тогда заботил.
– Это значит, что пора кончать комедию, – очень вежливо заметил хозяин.
Комедию? Да, пожалуй, было что-то и в хозяине и в таверне весьма театральное.
– Пора так пора, – вздохнул я, достав из-под плаща пистолет и наведя его на голову этого старого комедианта. – Откройте-ка дверь.
– Фот именно, – грозно поддакнул Таннеберг, вытаскивая из-под стола и свой пистолет.
Хозяин изобразил несерьезный ужас. Может, он и впрямь был когда-то актером? Уж кто бы это наверняка оценил, так Теофиль Готье, но к сожалению, его тут не было.
– Итак, ни Римлянин, ни Грек, ни Иудей,
Вкусив Поэзии, не завладели ей
Вполне и всей. Она сияет благосклонно
С небес Германии, Тосканы, Альбиона
И нашей Франции!
– насмешливо-возвышенно продекламировал хозяин во весь голос строки Ронсара.
– Стреляйте, но успеете ль вы первыми? И вы ведь на мушке!
Рауль хмыкнул и резко опрокинул стол, поддав его снизу ногой так, что он подлетел прямо перед нами. Смешно, но сперва я убедился, что бутылки он держал в руках и успел, присев и прикрываясь столом, поставить их на земляной пол, прежде чем выхватил правой рукой рапиру, а левой кинжал – вдоль клинка которого тянулся ствол пистолета.
Впрочем, это я заметил уже искоса, перекатываясь по полу вперед под аккомпанемент нескольких выстрелов, не причинивших никому вреда, прежде чем сам выстрелил в первую жертву с колесцовым пистолетом в руках, пытавшуюся прицелиться в кого-то из нас. Пистолет в конвульсивно-дернувшейся руке падающего выстрелил, что-то взвизгнуло, будто пуля пронеслась вдоль какой-то поверхности, сорвав стружку, хозяин вскрикнул, но, похоже, только от неожиданности и испуга, а не от боли.
Тут же раздался громкий боевой клич – Таннеберг подхватил свой стол как щит и кинулся с ним вперед. Выстрела с его стороны я не услышал – должно быть, вышла осечка, и еще мне пришлось быстро убраться с его дороги, пока он в меня не врезался. Свой пистолет я отбросил – кому-то в лицо, выхватил рапиру и ударил следующего разбойника снизу в живот, полоснул ближайшего под коленом острием даги, и когда он дернулся, тоже заколол, одним движением рассек кому-то горло и приколол другого к стене. Рауль перескочил через наш отброшенный стол, стреляя в кого-то в упор из своего «кинжального пистолета» и сквозь облачко порохового дыма ястребом накинувшись на кого-то с обнаженным клинком.
Всего несколько ударов, несколько секунд, несколько ударов сердца, и наших врагов стало наполовину меньше. Нет, больше, чем наполовину… Даже мы не успели толком понять в чем дело. Просто каждый удар достигал цели. Услышав отчаянный крик, я оглянулся – хозяин опрометью бросился к задней стенке и отворял уже маленькую дверцу. Я подкинул кинжал в левой руке, поймал за острие и швырнул ему вслед – клинок вошел бывшему или просто неудачливому актеру глубоко под лопатку.
– …Одно любезно ей: В неведомых краях искать себе друзей… – машинально пробормотал я вместо эпитафии продолжение начатого хозяином стиха.
И почувствовав запоздавшее на мгновение отвращение от этого последнего, уже бесполезного убийства, будто отрезвев, ошеломленно огляделся.
Вокруг царили тишина, ужас и мерзость запустения. Только Таннеберг, схватив кого-то за горло, увлеченно колотил болтающейся головой противника по какой-то балке.
– Мне кажется, он уже мертв, – промолвил Рауль, обращаясь к капитану рейтар.
– Вот это та… – задыхаясь, изумленно проговорил Таннеберг, отпуская свою жертву. – Как это могло случиться?..
– Не знаю, – похоронным голосом ответил Рауль, сердито сделал несколько шагов к тому месту, где оставил бутылки, схватил одну и резко в нее впился. Потом остановился, сосредоточенно посмотрел на нее и глянул на меня. – Извини, кажется это твое, красное. – И продолжил пить.
Я молча посмотрел на него и прошел к задней двери. Старый актер лежал поперек порога. Я задумчиво присел рядом с ним. Бросая нож, я как будто и не думал о том, что удар будет смертельным. Чувствовал только опасность и неуверенность в том, что мы выйдем из этой глупой схватки живыми и невредимыми. Мы не успели обрести эту уверенность, пока все не кончилось. А они не успели испугаться и сложить оружие. Неверно. Старый актер испугаться успел… а вот уйти – нет. Как все глупо. Но может, лучше так, а не иначе. А что иначе? Иначе я бы просто сюда не сунулся. В голову бы не пришло.
И ничего бы здесь не случилось. Похоже, Таннеберг все же не казался им таким уж лакомым кусочком. Конечно, они бы предпочли, чтобы и мы допили свое вино хотя бы до половины. А потом бы уж… без всяких подначек Рауля… все-таки, слишком нагло. Артистично, но нагло. Значит, и конец логичный. Рано или поздно это сделали бы не мы, а какой-нибудь из отрядов, прознав что-то так же, как Рауль. «Homo homini lupus est[12]12
Человек человеку – волк (лат.)
[Закрыть]», – пробормотал я, вытягивая кинжал из хозяина «Старой виселицы». Плоть отдала его неохотно, и меня внезапно замутило. Наскоро вытерев клинок, я вернулся к Раулю и забрал оставшуюся бутылку – плевать, что белое, совершенно все равно, какое.
Почему у меня было странное ощущение, будто мы испортили какое-то произведение искусства? И было ли это произведение «Старой виселицей» или стихами Ронсара?
– Вфы, господа, деретесь как дьявфолы! – с нескрываемым восхищением воскликнул Таннеберг. «Как дьяволы» – лучше не скажешь… – Я уж думал, мы отсюда не выйдем!..
– Замечательная мысль! – сказал я, переводя дух. – Отсюда точно стоит выйти! – и передал ему бутылку. Пока он пил из нее, я нашел свой брошенный пистолет.
– Вы софершенно правы! – решительно кивнул Таннеберг, и снова отдав мне бутылку, энергично отодвинул засов и толкнул дверь.
И тут случилось то, чего я боялся все это время – что-то ухнуло, застонало, зашумело, зашуршало как оползень, и большая часть кровли провалилась внутрь ветхого строения, засыпав нас мусором. Но не сильно – непосредственно над нами ничего тяжелого не было, к тому же мы сразу выскочили за дверь, вытолкнув Таннеберга вперед и расскочившись в стороны – в проем за нами вырвалось клубящееся пыльное облако. А через секунду раздался изумленный и разгневанный возглас Таннеберга и рычание рассерженного волчонка, которого он схватил за шею, выбив из его руки недлинный выщербленный нож.
Мальчишка! – вспомнил я, и немного запоздало бросился заглянуть под навес – там ли еще наши лошади. Увидев их, я немного успокоился. А ведь мальчишка мог бы и удрать вместе с ними. Так что, повезло. Капитан рейтар, ругаясь, продолжал трясти одной рукой мальчишку за шиворот, а другой раздраженно размахивал в воздухе – на пальцах из неглубокого пореза выступила кровь.
– Паршшивфец мелкий!..
А тут ведь был и пес, – вспомнил я, но взглянув на конуру, в которой пряталась цепь, услышал оттуда лишь тихое поскуливание. Правильно – наверное, нас стоило бояться. Панически. Или, если не нас, то хотя бы рухнувшей кровли.
– Ты кто такоф? А ну отвфечай!.. – Таннеберг отряхивался от засыпавшего его мусора естественным образом, в процессе тряски мальчишки за шиворот.
– В-выскочка!.. – сердито выпалил тот, в перерыве между клацаньем собственных зубов.
– Ах тты ещще хамить?!..
– Сдается мне, – рассудительно вставил Рауль, – что он назвал свое прозвище. Это его зовут Выскочкой.
– Ага… – поспешно прибавил Выскочка.
– Ах, фот как, – проговорил Таннеберг смягчаясь. – Ну и что нам с тобой теперь делать, паршшивфец?
– Дать ему прозвище – Паршивец? – предположил я.
Несмотря на незавидное положение в лапах рейтарского капитана, Выскочка умудрился хмыкнуть. Таннеберг посмотрел на меня с укоризной. Потом задумчиво поморщился, топорща седеющие усы и кивнул на развалившуюся «Виселицу».
– Родные были?
От этого вопроса ко мне вернулась вся мировая тоска, но к счастью, Выскочка энергично потряс головой.
– Сирота – это хорошшо, – одобрительно кивнул Таннеберг также не без облегчения. – И нраф боевфой. А пойдешь-ка ты теперь, брат, на вфоенную службу.
– А? Это как? – опешил Выскочка, слегка побледнев под коркой покрывающей его лицо грязи и впервые шмыгнув носом. Но отчего-то я был уверен, что побледнел он не от страха и шмыгнул носом вовсе не в печали.
– А ттак, будешшь смотреть за конями, да за оружием, фуражш добывать – вфсе прямо как тут, только по закону. – Таннеберг хмыкнул и подмигнул. – По вфоенному, конечшно, закону!
Мальчишка вместо ответа почти заговорщицки ухмыльнулся и Таннеберг поставил его на землю.
– Так вот откуда среди военных столько бандитов, – с нескрываемой иронией сказал Рауль. – Уверен, для него это сейчас лучший выход.
– А то как жше, – Таннеберг важно закрутил ус и дал мальчишке дружеский подзатыльник, от которого зубы у него еще раз клацнули. – Скоро подтойдет и мой отряд. Запаздывфают, стервецы. Что жш, сами виноваты, вфон, без них уже и корчма рухнула! Ладно, обслужшат себя сами, откопают что-нибудь, – он сочно весело хрюкнул.
– Что ж, раз у вас все хорошо, и вы остаетесь, – сказал я решительно, – мы вас, пожалуй, покинем. – Сам Таннеберг мне, пожалуй, нравился, но с его ребятами у меня не было ни малейшего желания встречаться, это могло легко разрушить нашу замечательную получасовую дружбу.
– О та, конечно… – немного взволновался Таннеберг. – Но мне не хотелось бы забпыть – мы еще не представфились друг другу, – он уверенно протянул широкую ладонь. – Капитан Генрих фон Таннеберг.
Мы ответили той же любезностью, представившись. На мгновение Таннеберг задержал мою руку в своей и чуть прищурился.
