Текст книги "Коронованный лев"
Автор книги: Вера Космолинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
XI. Научный спор
Наутро, больше похожее на полдень, я сидел в гостиной за круглым столом и глухо беспокоился. Пуаре ушел по своим делам сравнительно рано, Огюст заперся у себя в комнате, сочиняя какие-то письма – я надеялся, не очень фантастического и опасного содержания. Рауль и Готье отправились нанести несколько ценных визитов, а Диана вызвала запиской на дом каких-то портных, так что они с Изабеллой тоже были заняты делом, а я только раздумывал, пора ли бросаться на поиски и перетряхивать весь город, когда снизу наконец донесся шум и знакомый голос.
Я выскочил на лестницу и оттуда посмотрел на отца с укоризной. Явился он один, усталый, но целый и невредимый, и по его виду трудно было судить, довольный или скучающий, или исходящий сдержанной язвительностью.
– Ну наконец-то! – воскликнул я, с негодованием от облегчения.
Завидев меня, он махнул мне рукой, а затем велел принести нам кувшин кофе в гостиную. Вообще-то, называлась она по тем временам вовсе не гостиной, но нам было удобней называть ее так, как и пить кофе, которому тут тоже было пока не место. Невольно я задумался: что же будет, когда мы его весь выпьем? Отец уже что-то придумал, раз совершенно не пытался беречь запас? А может, его ничуть не угнетала мысль жить таким же образом как прежде, но только после того, как он сможет позволить себе делать то, что хочет сейчас, когда у него есть эта возможность. А потом – будь, что будет, стоит ли печалиться о том, чего нет под рукой? С глаз долой, из сердца вон. По крайней мере, оба этих объяснения были бы лучше того, что слишком надолго он не загадывал просто потому, что не верил ни в какое далекое будущее – более далекое, нежели месяц-другой, а то и меньше.
– Я рад, что с тобой все в порядке, – сказал я довольно сердито, когда он неспешно поднялся по лестнице и посмотрел на меня чуть вприщур, с вопросительным ехидством. Подернутые сединой как инеем темно-медные усы топорщились в легкой усмешке.
– По какому поводу беспокойство? – спокойно полюбопытствовал он, едва заметным кивком снова указав мне на открытую дверь гостиной. Я подчеркнуто церемонно склонил голову, всем видом показав, что пропускаю его вперед, как нам и следует в нашем положении, даже если на нас никто не смотрит.
Он еле слышно усмехнулся и вошел в комнату, прямиком направившись к стулу, на который опустился с отчетливым задумчивым вздохом, грузно опершись о стол локтем. В это мгновение он действительно казался очень уставшим. Он снова поднял взгляд на меня, я прикрыл дверь, подошел и сел напротив, также опершись на инкрустированное полированное дерево.
– Где ты был?! – спросил я негромко, но в сердцах. – Нельзя было хотя бы прислать записку? Мало ли что могло случиться?
Отец чуть приподнял брови, но не так чтобы удивленно, скорее с каким-то рассеянным сомнением и затаенной мыслью, в которой одновременно и было удивление и нет.
– Записку я посылал, – сказал он.
– Ее не приносили! – заверил я.
– Я уже понял, – кивнул он. – Я был у Таванна.
Я кивнул, еще более успокоенный. С Таванном они были давними и довольно добрыми друзьями, которым нечего было делить кроме некоторых общих взглядов на жизнь, стратегию и тактику.
– И кажется, я слышал утром, как его мажордом ворчал, что один из лакеев куда-то запропастился еще с вечера. Должно быть, это и был наш посланник.
– В городе черт знает что творится, – подтвердил я.
– Более или менее, – задумчиво сказал отец. Взгляд его был, как всегда ясным, будто и за собственной усталостью он наблюдал как-то холодно и спокойно-отстраненно.
– Кальвинисты распевают на улицах псалмы, выбивают двери и ставни, задираются среди бела дня, а вечером разнесли мой любимый трактир, – проворчал я. – «Золотой лампадки» больше нет, а мэтр Жако скончался от удара у нас на глазах.
Отец посмотрел на меня пристально.
– Подрался с кем-нибудь?
– Нет, – и я подумал о лавке картографа. – Да нет, я бы так не назвал, – решил я все-таки. – Но тебе не кажется, что в этом есть что-то неестественное? Неужели так и должно быть? И если так и должно быть – то как тут можно что-то изменить?
– Нельзя, – сказал он ровным тоном. – И в то же время, всегда можно изменить что-то. Только что именно?
Я пожал плечами.
– А о чем шла речь у Таванна? – спросил я. – О чем-то таком же веселом? Вы случайно не планировали?..
– Нет.
– Хоть это пока еще хорошо.
– Пока мы все больше говорили о Фландрии, – в которую и собирались двинуться наши якобы примиренные объединенные войска. Идея сама по себе была неплоха – что может примирить лучше общего противника? – Правда, он заметил, что «если так пойдет и дальше, армия может передраться не дойдя до границы».
Я задумчиво кивнул.
– Но Колиньи пока более оптимистичен. Хотя, как же не быть оптимистом, если гнуть свою линию до конца?
– А там был и Колиньи? – удивился я.
– Нет, это со слов Таванна, которым я склонен верить. И в конце концов, у Колиньи есть основания для оптимизма – если у нас будет мир, то нас голландцы, не в пример фанатичным испанцам, примут как освободителей, и на этом Франция много выиграет, оттого все старые враги, по большей части, стараются выглядеть друзьями, несмотря на то, что в иное время с удовольствием вцепились бы друг другу в горло.
– Конечно. – Я помолчал. – Ну а что-нибудь «неправильное» в ваших разговорах было? Что-то, чему здесь еще не место?
Дверь открылась, и мы на некоторое время прервались – нам принесли наш абсурдный кофе.
– Нет, – ответил отец, когда нас оставили, помешивая кофе крошечной ложечкой. – Ничего слишком выходящего за рамки банальности.
– А мне вчера пришла в голову одна мысль, – и я поделился с ним своим подозрением насчет вымышленных персонажей. – Ведь кто-то мог взять себе вымышленное имя, выудив его из еще ненаписанной беллетристики. Слишком много совпадений. В конце концов, я никогда не верил в эту чепуху насчет того, что все придуманное – где-то существует.
Отец некоторое время сверлил меня взглядом.
– Вполне возможно, – сказал он, постучав ложечкой по краю керамического стаканчика. – Кроме того, могу сказать тебе еще одну вещь. Твоя рота шеволежеров «Мэзон дю Руа», по воспоминаниям моего альтер-эго, была сформирована только в тысяча пятьсот семидесятом году.
– Семидесятом?.. – пробормотал я, снова ощутив острый приступ нереальности собственной жизни. – Где же я тогда был в шестьдесят восьмом и шестьдесят девятом?.. – Впрочем, спокойно, по воспоминаниям наших альтер-эго, нас вообще никогда не было. Но… – Я все-таки проверю его, – заключил я, испытывая двойственное чувство. Мне совершенно не хотелось, чтобы Мержи оказался неведомым преступником из будущего – он мне нравился. Но альтернативы?.. Разве что неведомый Весельчак из «Пулярки». А остальное – куда хуже… И ведь была еще одна возможность – того, что на происходящее есть и другая точка зрения – точка зрения тех, кого мы ищем, и ее следует узнать. Все же, мне не хотелось, чтобы за его маской скрывалось какое-то чудовище. Но разве за маской самой реальности не прячется нечто чудовищное? Сперва нужно просто все понять. То, что мы были друзьями, до некоторой степени облегчало задачу.
– С другой стороны, по моим настоящим воспоминаниям, а то, что я помню из другого времени, на этот маловажный счет молчит, – продолжал отец, – это достаточно старый род. Никто не появлялся из воздуха.
– Но мы ведь и сами как будто были тут всегда… – возразил я. – Хотя нет, это другое…
Но почему же другое? Да потому, что если бы здесь появился человек с совершенно вымышленным именем, ему пришлось бы все же появиться из воздуха, не имея никакого прошлого, никакой истории.
– Может, и нет, – между тем кивнул отец. – Мы же не знаем, как именно все это действует и точно ли, что изменяться все не начало гораздо раньше и не за один прием, что не было многих проникновений в прошлое, уже серьезно изменивших его.
– Но есть еще одна загвоздка. Если он тут давно, он, как будто, никак не влияет на события, живет частной жизнью и ненавидит интриги. Он кажется совершенно безобидным.
– Может быть, только кажется.
– Да, – согласился я и, нахмурившись, залпом допил свой кофе, забыв о том, что на дне осталась только гуща.
Намеренье немедленно отправиться проверить свою гипотезу насчет книжных персонажей пришлось отложить.
– Куда-то собираешься? – с тревогой спросил Огюст, возникая в дверях.
– Пожалуй, что да, – ответил я и, подняв голову, увидел его совершенно трагическое лицо. – А в чем дело?
Огюст некоторое время буравил меня пристальным, требовательным и в то же время неуверенным взглядом.
– Я посылал утром письмо адмиралу. Ты же знаешь, я был его адъютантом после Конде. От него пришел ответ. Он будет рад принять меня сегодня. Ты не желаешь пойти со мной?
– К адмиралу? – переспросил я. – Но что мне там делать?
Ответ был написан у Огюста на лице – удерживать его от нервного срыва. Разве он может выдержать все это один? Так ведь и с ума сойти недолго.
– Я надеюсь, ты не написал ему ничего особенного… что могло бы вызвать панику? – на всякий случай осторожно уточнил я.
– Нет, – ответил Огюст, нервно сглотнув, и я вспомнил его вчерашние слова о том, что он собирался доложить адмиралу о неких буйствах в городе. Это был и вполне объективный предлог призвать к осторожности. Наверняка Огюст думал о том же. Изменит ли это что-то? Вряд ли. Но…
Тем более, лучше будет пойти с Огюстом, чтобы он ничего не натворил и не впал в отчаяние.
– Хорошо, – сказал я. – Подожди немного. Сейчас.
Огюст вздохнул с облегчением и зачем-то осторожно попробовал на прочность дверной косяк, ударив в него несильно пару раз затянутым в шелковую перчатку кулаком.
– Хорошо…
Улица Бетизи располагалась в нескольких кварталах от нас. Было так же ясно и солнечно как вчера, солнце, появляясь над крышами домов, припекало как в конце июня.
– И впрямь, – пробормотал Огюст, рассеянно оглядываясь по сторонам и щурясь на солнце. – Отчего же ты не можешь смотреть на все нашими глазами?..
– Пока что у меня есть собственные, – ответил я. – Но это вовсе не значит, что им интересно, на какой они стороне.
Огюст усмехнулся, чуть сердито и пренебрежительно.
– Это ведь невозможно.
– Ну а я все-таки попробую.
Огюст пожал плечами.
Дорога обошлась без приключений, но дом адмирала вызывал угнетающее впечатление даже при взгляде издали. Он был окружен плотной толпой приверженцев некоронованного гугенотского короля, черные одежды пуритан перемежались яркими пятнами тех, кто не был внешне столь уж строгих правил, но общий тон, еще и из-за плотности толпы, оставался темным и от него доносился шум как от глухого морского прибоя. Все были вооружены и возбуждены, кругом царил порядок, но окна большинства ближайших домов были закрыты ставнями наглухо.
– Сегодня он не в Лувре, – сказал зачем-то Огюст.
– Это видно, – согласился я и прибавил, глядя на толпу, к которой мы приближались: – короля делает свита.
Огюст глянул на меня косо.
– Вот из-за таких вот мыслей… – он поморщился и не стал продолжать.
– То, что бросается в глаза – еще не мысль, – заметил я.
– Де Флеррн! – воскликнул вдруг весело какой-то молодой человек в коричневом наряде, выдерживавшем точную золотую середину между закоренелым фанатизмом и щегольством, и Огюст оживился и даже радостно улыбнулся. Распахнул было ему объятия, потом нетерпеливо дернул меня за рукав.
– Вам непременно надо познакомиться!.. Это д’Обинье.
– О… вот как… – я немного растерялся. «По крайней мере, он выживет… – пронеслось у меня в голове. – И ведь он знаменитый поэт… то есть, будет им, если ничего не изменится…»
А пока Агриппе д’Обинье было всего лишь двадцать лет, глаза его смотрели озорно и плутовато, и он принялся усердно выбивать из моего старого друга несуществующую пыль, от души хлопая его по плечам и насмешливо дергая за расшитый галуном плащ.
– Бог мой, де Флеррн, ты как всегда чертовски похож на паписта! – Он, смеясь, перевел взгляд на меня. – Да и друг твой тоже!
– А он и есть, – заявил Огюст с шутливой мстительностью, и брови д’Обинье с веселым удивлением поползли вверх.
– Чертовски любопытно! – воскликнул он. – Ну-ка, ну-ка, рассказывай!..
– Ты его почти знаешь! – усмехнулся Огюст, отмахиваясь. – Это мой кузен, Поль де Ла Рош-Шарди. А это мой старый приятель Агриппа д’Обинье, – повторил он для приличия в присутствии названного.
– Премного наслышан, – тут же заявил Обинье.
– Полагаю, что наслышан не меньше, – не остался я в долгу. – Хотя большую часть «услышанного» подхватил отнюдь не от современников.
И мы, смеясь, пожали друг другу руки. Обинье в шутку попытался раздавить мне пальцы, я ответил ему тем же – но в меру, друг друга мы все-таки не покалечили.
– Я читал кое-какие ваши стишки, – заявил д'Обинье. – Ничего, жаль только, ритм хромает…
– Мне все равно, я пишу не для театра, – ответил я немного уязвленно. – Жаль, ваши попадались мне мало. – Последнее тоже было правдой – здесь. А в переводе всего не оценишь…
Обинье слегка порозовел. Значит, и моя шпилька угодила не в молоко. Мы обменялись оценивающими взглядами, не угрожающими, а скорей, понимающими и оставили прочие свои шуточки при себе.
Мы так и застряли на дороге. От толпы отделились еще два молодых человека, приближаясь к нам, видимо, вслед за д'Обинье. Оба отнюдь не в черном. Вполне франтоватые субъекты, вроде нас с Огюстом. Один, постарше, темноволосый с задорным и дерзким взглядом был одет, пожалуй, поскромнее, второй, не старше восемнадцати, белокурый, был картинно и дорого-элегантен и на мир взирал с некоей философской ленцой. Темноволосый чуть наклонил голову и слегка насмешливо присвистнул. Д’Обинье обернулся, и двое подошли ближе. Было в них что-то немного иноземное, так, самую малость, такие оттенки обычно различаешь, даже если не можешь сказать, чем именно они вызваны – особым «акцентом взгляда» или покроем воротника, тем более что тонкостями последнего я как-то никогда не интересовался, а ничего ярко-выраженно чужеродного в их облике отнюдь не было.
– Де Флеррн! Вы должны быть знакомы с Роли, он воевал с вами еще при Жарнаке, – отрекомендовал д'Обинье старшего из подошедших.
– Вальтер Роли, – все тем же немного насмешливым голосом уточнил Роли, произнеся собственное имя на французский лад и совершенно без акцента. «Англичанин, – мысленно кивнул я. – Уолтер Роли».
Огюст с чуть преувеличенной вежливостью приподнял брови – видно, он совершенно его не помнил.
– Да, да, – проговорил он. – Неужели! Кажется, что-то припоминаю…
Роли кивнул, все так же иронично.
– Было дело, – сказал он небрежно, судя по всему, тоже ничего особенного не припоминая. – А это мой друг Филипп Сидни, он прибыл с посольством.
«Ого! – подумал я. – Еще один поэт!»
Филипп Сидни изысканно склонил голову и анемично улыбнулся. Взгляд его серых глаз как будто постоянно менялся, делаясь из задумчиво-отрешенного отточенно-стальным и тут же снова становясь задумчиво-отрешенным. Д’Обинье представил и нас, причем и меня с той же небрежностью, будто мы были давно уже старыми знакомыми. Д’Обинье и Сидни меня изрядно уже выбили из колеи, но что-то еще смутно не давало мне покоя. Кажется, неизвестный мне Роли выглядел самым ярким пятном в этой троице. Неизвестный, неизвестный… Уолтер Ро… другое произношение… Да черта с два он мне неизвестный! Будто от толчка заклинившее было стеклышко в калейдоскопе со щелчком встало на место. Рейли! Авантюрист, пират, ученый и рифмоплет, основавший Вирджинию, а на досуге в Тауэре писавший свою «Историю Мира»! Ну конечно! И к тому же, действительно – Роли, хоть «Рейли» для моей памяти и привычней, ведь что-то я читал о том, что это имя прежде произносилось иначе. Ох и относительное же понятие это «прежде»… Я принялся с интересом разглядывать ничем не примечательный дом, чтобы никого не озадачивать внезапным возбуждением. Вот это троица… просто на подбор. Интересно, может, Роли с д’Обинье уже сговорились написать каждый свою «Всемирную историю», и может даже поспорили, кто это сделает первым, и у кого это выйдет лучше?..
Немного успокоившись, я оторвал взгляд от непримечательно оштукатуренной стенки, и услышал безмятежный голос Огюста, похоже, он или еще не осознал, с кем встретился, или его слишком заботило другое. В любом случае, как более старый знакомый Обинье, он не мог отвертеться от обычного разговора о пустяках, куда порой вставлял рассеянно слово или какое-то хмыканье Роли. Сидни больше немного скучающе глядел по сторонам, подобно мне, и помалкивал.
– Интересная у вас страна, – обронил внезапно Сидни, отчего создалось впечатление, что вдруг заговорила статуя, и все с интересом повернулись к нему, хотя вряд ли у всех могло быть впечатление о нем, как о почти мифическом персонаже. – Правители определенно не знают, чего именно они хотят. У нас с этим проще, – прибавил он.
– Зато здесь можно так же славно воевать, как пировать, и наоборот, – пожал плечами Роли.
– Со стороны все кажется интересней, чем есть на самом деле, – усмехнулся д’Обинье.
И ведь справедливо заметил…
– Но ни со стороны, ни изнутри никогда не видно то, что есть на самом деле, – странным тоном сказал Огюст, и д’Обинье снова удивленно поднял брови.
– Что-то вы сегодня не в настроении, де Флеррн.
– Прошу меня простить, – так же негромко потусторонним голосом проговорил Огюст, – но меня ждут. Мне следует доложить о себе.
– Конечно… – Д’Обинье и прочие отступили. – Да, только имейте в виду, он сегодня, кажется не в духе.
– В самом деле? – отрешенно переспросил Огюст.
– Он тоже, – я пожал плечами и кивнул на Огюста.
Обинье и Роли засмеялись, и даже Сидни изобразил живописную улыбку. Огюст нахмурился.
– Пойдем… – И он без колебаний ввинтился в окружающую дом колышущуюся толпу, я отправился за ним в маневрирование между враждебными рифами, а потрясающая троица с интересом поглядела нам вслед.
– Поразительно… – пробормотал я по дороге.
– Ничего особенного… – буркнул Огюст. – Все там будем…
Да, черт побери, настроение Огюста вряд ли мог бы сегодня затмить и адмирал со своим пребыванием «не в духе». Что он имел в виду, интересно, что помнил обе основные биографические даты наших собеседников? Что касается некоторых из них – дай нам бог того же, что при нынешних обстоятельствах куда как сомнительно.
Едва отрекомендовавшись какому-то человеку у двери, Огюст получил немедленное приглашение войти и, оглянувшись, пригласил и меня идти за собой. Кто-то запротестовал, но Огюст проронил что-то похожее на «Это очень важно, вопрос жизни и смерти…», и никто не стал чинить нам препятствий, но сами эти слова мне чем-то очень не понравились.
– Ты ничего не забыл мне сказать? – прошипел я тихо. Ясно, что вряд ли все обошлось бы простым визитом вежливости, но не слишком ли решительно он тащит меня за собой как какую-то важную улику? С другой стороны, если он намерен что-то сотворить или сказать, действительно лучше всего быть при этом поблизости. Должно же быть хоть у кого-то какое-то подобие здравого смысла. Ладно, посмотрим. Какой смысл сидеть в засаде, если не знаешь, кого выслеживаешь?
– Ничего, просто… это нужно, увидишь, – отрывисто пробормотал Огюст, упорно пробиваясь вперед.
Мы миновали забитые людьми залы и лестницы, кажущиеся вместительными лишь от скопления народа – просто из-за того, сколько их тут помещалось.
«Но по ночам тут, видимо, все не так…» – подумал я, рассеянно оглядывая стены, балки, обычные двери и декоративные решетки на окнах внизу. Как ни крути, я чувствовал себя здесь каким-то шпионом.
Решительность Огюста, не останавливавшегося ни на мгновение, и даже все время ускорявшего шаг, меня поражала. Он почти столкнулся с выходящим из дверей кабинета слугой, едва успевшим о нем доложить. Похоже, он его просто не видел и чуть не втолкнул обратно в комнату. Пришлось помочь им обоим разойтись. Слуга посмотрел на меня, опешив, но с некоторой долей благодарности. Какого черта? Нужно было остановить Огюста раньше. Он действительно не в себе. А впрочем, все мы взрослые люди…
И первое же, что мне бросилось в глаза, это был удивленный поднятый взгляд адмирала. Он был здесь один, несмотря на всю эту толпу снаружи. Он посмотрел на Огюста недоуменно – у того был такой вид, будто он пришел кого-то застрелить, перевел взгляд на меня, и я услышал, как дверь за нами с мягким щелчком закрылась. Огюст взволнованно небрежно поклонился, я сделал то же, с более светским и почти извиняющимся за него видом.
– Де Флеррн?.. Рад вас видеть.
Кто-то сказал, что он не в духе? Да, суховат, и сидел он за заваленными бумагами столом, будто аршин проглотив, но на Огюста смотрел удивленно и с почти отеческой, хоть и несколько рассеянной тревогой.
– Вы получили мое письмо, господин адмирал… Я писал вам о заговоре.
Белесые ресницы Колиньи вместо ответа едва заметно согласно дрогнули.
– Позвольте представить вам моего друга…
«Ах ты, идиот…» – подумал я вдруг неожиданно четко, обратив эту мысль не только к Огюсту, но и к себе самому. Все-таки, такой подлости я от него не ожидал. Или того, что он настолько потеряет голову…
– … который знает о нем больше. – Все это Огюст выпалил на одном дыхании. Да, его расчет на то, что хороший удар в челюсть, который меня так и подмывало ему нанести, ничего уже не изменит, был, к сожалению, верен.
Все, что я мог сделать, это слегка удивленно улыбнуться и недоверчиво присмотреться к Огюсту.
– О чем вы говорите, де Флеррн?
Краем глаза я увидел, что Колиньи сощурился. Похоже, скоро мы узнаем, что означало: «он не в духе».
– Я говорю о заговоре…
– Я не думаю, что это заговор, – возразил я спокойно. – Напротив, я уверен, что слухи ложны.
– Это уже бесполезно отрицать, – негромко, но с нажимом проговорил Огюст. – Ведь ты сам говорил мне о нем!
Это был уже удар откровенно подлый. Глаза у Огюста были сумасшедшими и отчаянными. Он пошел ва-банк, готовый уничтожить и себя самого. По контрасту с ним я ощутил еще большее, хоть и какое-то «бешеное» спокойствие.
– Я не мешаю вам, молодые люди? – осведомился адмирал тоном, который невозможно было назвать ледяным. Лед, это все-таки застывшая вода, а этот тон был скорее – песочным. Как пережженный солнцем песок пустыни, ссыпанный в стеклышки часов.
– Прошу прощенья, – я церемонно слегка поклонился, тогда как Огюст продолжал стоять столбом, пристально глядя на меня и даже не собираясь поворачиваться к своему патрону. – Что ж, раз мы действительно здесь находимся именно ради этого, то, почему бы не предположить, что заговор существует. Хотя я вовсе этого не утверждаю.
– Он существует, – ровным бесцветным голосом произнес Огюст.
– Пусть так, – не стал я спорить.
Огюст, кажется, перевел дух, услышав от меня такие слова.
– Но это вряд ли вам понравится, – предупредил я.
– Говорите, – великодушно дозволил Колиньи.
– Предстоящая королевская свадьба должна войти в историю, – сказал я медленно. – Но не только примирением партий и войной во Фландрии. Нет, она будет очень известна сама по себе, из-за событий, которые будут ей сопутствовать.
Огюст задышал неровно. «Думаешь, дело сделано?»
– Ведь не зря сюда съезжается столько ваших сторонников, господин адмирал, не зря к Парижу подходят целые войска. Разве не очевидно, что это заговор? Под предлогом королевской свадьбы и войны во Фландрии вы намерены захватить Париж и самого короля, чтобы править от его имени либо убить его и занять его место. Не так ли?
– Да как вы смеете!.. – едва выговорил ошеломленный адмирал. Разумеется, ошеломленный не самим ходом рассуждений, а тем, что я высказал их вслух.
– Я говорил, что это нелепо, – сказал я, глядя прямо в его наливающиеся гневом изумленные глаза. – Объявлять домыслы правдой я не намерен. Но таковы настроения среди парижан.
Огюст издал какой-то сдавленный писк.
– Разве мы говорили об этом?..
– Да, – перебил его я, – и еще о том, что если ваши сторонники будут чувствовать себя в Париже полностью безнаказанными, это окончательно погубит их дисциплину и репутацию и вызовет бунт, что может быть и впрямь кому-то на руку. Но что абсолютно не на руку ни вам, господин адмирал, ни королю.
– Нет, – воскликнул Огюст срывающимся голосом. – Заговор против… против!..
– Довольно! – сказал Колиньи и резко позвонил в колокольчик. Дверь распахнулась под мощным напором, раздался короткий топот и характерный свист и скрежет. Я, заметив, как адмирал молча кивнул в мою сторону, и обернувшись, без удивления посмотрел на зависший передо мной стальной веер из пяти остро-отточенных клинков.
– Заберите у него оружие, – сказал адмирал равнодушным тоном. – Этот человек арестован.
– Боже мой, нет, – пробормотал Огюст севшим голосом. Может, до него только сейчас дошло, что он делает? – Нет! – заорал вдруг Огюст так, что адмирал вздрогнул, как и несколько висящих в воздухе клинков. – Адмирал!.. Вы не поняли! Он наш друг, и я ему полностью доверяю!..
– Вы ведь сказали, что он участник заговора.
– Вовсе нет! Это предположения!..
– Вы сами сказали, что заговор существует. Разве не за этим вы его сюда привели?
– Боже мой, ну конечно, нет!
Огюст принялся бесцеремонно расталкивать окружавших меня людей.
Колиньи вздохнул и покачал головой, прежде чем скорбно посмотреть на своего адъютанта.
– Де Флеррн, вы здоровы?
– Нет… то есть, да…
– Вы настаиваете на том, что этот человек не опасен?
– Клянусь вам!.. – мне показалось, Огюст готов разрыдаться. Не исключено, что Колиньи подумал то же самое. Как бы то ни было, адмирал сделал знак рукой, и все лишние снова покинули кабинет.
– Так что же вы хотели мне сказать? – повторил Колиньи, теперь уже глядя на Огюста.
– Я…
Огюст был совершенно не в форме. Настолько, что даже Колиньи, похоже, забыл, что он «не в духе» и смотрел на него почти сочувственно, порой вопросительно поглядывая на меня, видно, полагая, что состояние Огюста в какой-то степени сделало нас, его ближних, собратьями по несчастью. Я принял это негласное извинение. Тем более что, несмотря на происходившее, странным образом чувствовал себя здесь в безопасности, хотя достаточно ясно представлял, чем все это могло мне грозить, с первых же произнесенных в этом кабинете слов. Но представление показалось мне слишком демонстративным – всего лишь проверка на крепость нервов и откровенность, не больше. Куда сильнее оно ударило по бесхитростному Огюсту. И так едва не совершившему моральное самоубийство.
– Вы должны его простить, – ответил я за него. – Он слишком встревожен. Я понимаю, что хоть нет ничего определенного, – по напряженным плечам Огюста прокатилась мучительная судорога, но он больше не возражал, – когда-то смерть Конде оказалась для него слишком большим потрясением, и он не желает, чтобы это повторилось снова.
– Чтобы повторилось что? – переспросил адмирал.
– Он не хочет потерять вас, – ответил я просто.
И Огюст нервно кивнул. Так или иначе, мы говорили все же почти о том, о чем он хотел, только не так дико и абсурдно, как могло бы выйти.
– Вы ведь католик? – помолчав, переспросил Колиньи.
– Да, господин адмирал.
– Что же вас связывает?
– Дальние кровные узы. В Париже он – мой гость.
Колиньи кивнул.
– Значит, находясь в вашем обществе, он пришел к мысли, что меня немедленно нужно спасать?
– Не только в моем обществе. С тех пор, как мы прибыли в Париж, ему довелось несколько раз пройти по городу не в сопровождении единоверцев, он посмотрел на происходящее другими глазами, и это его ужаснуло.
– Что же его так ужаснуло?
– То, как ваши единоверцы выглядят со стороны. Разумеется, не все, а те, что производят впечатление… да и почти не таясь хвастаются тем, что я сказал вам в самом начале – будто они здесь – чтобы захватить этот город и эту страну.
Колиньи невольно побагровел.
– Как они могут… Я накажу виновных… кто это был?
– Вы не сможете заставить молчать всех глупцов на свете, господин адмирал. Толпа и стадо лишены лиц и имен. Что же до короля… – Колиньи поднял цепкий взгляд. – Он запретил задирать ваших людей, драться с ними, каким-то образом их притеснять и даже отвечать на их выпады, и правильно сделал. Но ваши люди порой этим пользуются, и как вы можете догадаться, возмущение копится. Город похож на пороховую бочку. Грабежи, разгромы в домах, даже убийства… Все это может вызвать стихийные волнения. Особенно вскоре после торжеств, когда все будут достаточно возбуждены и распалены самими праздниками, а сдержанность и соображения политики будут заглушены вином и весельем.
Колиньи вдруг улыбнулся одними губами.
– Ну, сомневаюсь. Ведь еще в Риме народ умиротворяли хлебом и зрелищами.
– Да, – согласился я, – пока еще умиротворенье есть, все ждут праздника, но чуть после… самим парижанам не очень-то нужна Фландрия, как бы она ни была нужна Франции. Не стоит позволять толпе все портить. На чьей бы стороне эта толпа ни находилась.
Колиньи небрежно кивнул. И вдруг, приподняв бровь, бросил на меня не то пронизывающий, не то просто заинтересованный взгляд.
– Я ведь верно расслышал ваше имя? Де Ла Рош-Шарди?
– Совершенно верно, господин адмирал.
– А генерал де Ла Рош-Шарди де Баньердор?..
– Это мой отец.
Он снова удовлетворенно кивнул.
– Я слышал, что к его словам стоит прислушиваться, даже если он всего лишь рассуждает о самых обычных вещах. И слышал, что эта черта, в некоторой степени, присуща всем в вашем роду?
Я вежливо поклонился.
– Мне трудно об этом судить.
– Как бы то ни было, я буду рад видеть вас снова, если вам что-то придет в голову, – промолвил он с неуловимой усмешкой в углах рта.
– Благодарю, господин адмирал, – сказал я мягко. – Но обычно я предпочитаю писать сонеты.
Адмирал замер с чуть приподнятыми бровями, расслышав в ответе едва завуалированную дерзость, но справедливо решил, что мы в расчете, и мы с Огюстом благополучно откланялись.
Едва мы переступили порог, теперь уже я безостановочно двинулся вперед, к выходу, не обращая никакого внимания, идет Огюст за мной или нет.
Я не заметил, что он действительно отстал. Что ж, его желание держаться сейчас от меня подальше я понимал прекрасно. Да и наверняка он еще не закончил со своими встречами и разговорами, он ведь среди своих. Вот пусть тут и остается. Выйдя на крыльцо, я невольно остановился, ослепленный солнечным светом. С небес лилась ирреальная пронзительная синева. Из-за поворотов и за повороты выглядывали и исчезали проносимые мимо яркие паланкины.
– Послушайте, – услышал я вдруг смутно, но нехорошо знакомый голос, и кто-то с бесящей фамильярностью похлопал меня по плечу.
Я повернулся, готовый размазать этого «кого-то» по стенке, – теперь, когда не нужно было сдерживаться и контролировать себя, я был в ярости, – но увиденное показалось мне таким гротеском, что едва не рассмешило. Рядом со мной оказался один из вчерашних «пуритан» из картографической лавки. Да вовсе и не один – позади него сгрудились угрюмой стайкой и прочие четверо. Старший стоял позади всех, настороженно оглядываясь вокруг и бросая на меня с сомнением мрачные взгляды – пастырь, приглядывающий за своими черными овцами.
