Текст книги "Собрание сочинений (Том 4)"
Автор книги: Вера Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)
Е л ь н и к о в. Это она меня бережет. От выпивки бережет, от простуды бережет, от женщин... Содержусь в вате, как недоношенный младенец. Велят идти гулять – иду. Велят не пить – не пью. Велят ни на кого не смотреть – не смотрю...
Н а д е ж д а. Все делается так, как ты хочешь. Ведь ты сам не любишь пить, ты говорил.
Е л ь н и к о в. Это я нарочно врал, когда хотел жениться на тебе... Надюша, я же шучу. Ты прекрасно понимаешь, что я шучу. Родя, ты не знаешь, кто она. Это мой друг, мой хранитель, мой аккомпаниатор, мой секретарь самый нужный мне человек на свете! Самый чистый, самый преданный...
Р о д и о н. Ой, как густо. Скажи: моя жена – и все в порядке.
Телефонный звонок.
Е л ь н и к о в. Надя, подойди! И если опять оттуда, скажи – нет. Я больше не буду с ними разговаривать.
Н а д е ж д а (берет трубку). Да. – Здравствуйте. – Кто это говорит? – Горячева? Сейчас спрошу. – Саша, тебя просит Горячева Зинаида Александровна, не знаю, кто такая.
Е л ь н и к о в. Первый раз слышу. (Берет трубку.) Алло. Здравствуйте. – А о чем мы будем говорить? – К сожалению, сейчас я... Ну, если пять минут, то... – Хорошо, я вас жду. Адрес вы знаете? Пожалуйста... (Вешает трубку.) Она звонит с автомата из соседнего дома. Сейчас придет. Родя, ты бы...
Н а д е ж д а. А что ей нужно?
Е л ь н и к о в. Говорит – по личному делу. Студентка консерватории. Очень срочно, говорит, нужно... Ты обратила внимание на ее голос, Надя?
Н а д е ж д а. Да. Конечно. Обратила.
Е л ь н и к о в. Правда, красивый? (Смеется.) Не буду, не буду. Красивый голос – только у тебя, Надюша... только у тебя!
Звонок. Родион вскакивает и убегает.
Н а д е ж д а. Я отворю. (Уходит и возвращается с Заинькой.)
З а и н ь к а. Здравствуйте, Александр Андреич.
Е л ь н и к о в. Здравствуйте...
З а и н ь к а. Это я вам звонила. Я – прямо к делу, ладно? (Берется за стул.) Вы позволите?..
Е л ь н и к о в. Да-да, пожалуйста...
З а и н ь к а (садится). Александр Андреич, почему вы не хотите играть для экрана?
Е л ь н и к о в. Ах, вот что...
З а и н ь к а. Разве вы не понимаете, что такое экран для артиста, даже такого крупного, как вы?
Е л ь н и к о в. Простите, если бы вы предупредили меня, о чем мы будем говорить...
З а и н ь к а. То вы бы меня не приняли. Я потому и не предупредила. Вы сердитесь? Вы очень сердитесь, что я пришла? Александр Андреич, миленький, ну хотите, ну – я стану на коленки... Александр Андреич, почему вы отказываетесь?
Е л ь н и к о в. Я затрудняюсь отвечать.
З а и н ь к а. Нет, отвечайте!
Е л ь н и к о в. Моя скрипка в...
З а и н ь к а. В публичном доме? Господи! Но ведь это же не на самом деле. Это же искусство. Вы действительно не понимаете разницы или только делаете вид?
Е л ь н и к о в. Все равно. Нет. Дом разврата – и в нем моя скрипка невозможно!
З а и н ь к а. Александр Андреич, а я в этом фильме играю девушку из вот этого самого дома. Посмотрите на меня хорошенько – ну, разве я похожа на такую девушку? У меня там такое ужасное, глупое имя, вроде Клотильды, а на самом деле меня все зовут Заинька, и правда же, я не похожа?..
Е л ь н и к о в. Совершенная правда!
З а и н ь к а. И я тоже не актриса, я певица... Подумайте, ну сколько человек вмещается в зрительный зал? Тысяча? Две тысячи? Пускай две тысячи. А с экрана нас услышат миллионы.
Е л ь н и к о в. Не думаю, чтобы это имело большое значение. По радио нас тоже слушают миллионы.
З а и н ь к а. Ах, это совсем не то! По радио только слышат. А на экране они увидят наши лица! И запомнят навсегда... Наши глаза, наши голоса... Не отказывайтесь, Александр Андреич!
Е л ь н и к о в. К сожалению, приходится огорчить вас...
З а и н ь к а. Я вижу вас на экране. У вас чудесное лицо для экрана. Подумайте, такие глаза и такая музыка – где? в этом страшном болоте! Все будут плакать. И ваша рука со смычком... И мой голос!
Молчание.
Е л ь н и к о в. Вы красноречивы.
З а и н ь к а. Александр Андреич, не говорите "нет". Александр Андреич... (Подходит к Ельникову.) Александр Андреич, милый!
Е л ь н и к о в. Уверяю вас, мне очень жаль разочаровывать...
З а и н ь к а. Так не разочаровывайте. Не нужно разочаровывать... Голубчик! Пожалуйста...
Е л ь н и к о в. Ну зачем вы так просите. Не надо...
З а и н ь к а. Почему не надо? Ну почему? Я ничего не понимаю. Почему вы отказываетесь от успеха, от славы, от больших денег, наконец?
Е л ь н и к о в. Потому что есть вещи дороже успеха и денег.
З а и н ь к а. И славы?
Е л ь н и к о в. И славы.
З а и н ь к а. Скрипка?
Е л ь н и к о в. Скрипка. Музыка. Не надо их в такое нехорошее место.
З а и н ь к а. Даже на экране?
Е л ь н и к о в. Даже. Ведь экран – наш?
З а и н ь к а (садится, грустно молчит). А мне что? Брать мне роль или нет?
Е л ь н и к о в. Подождите, пока подвернется другая.
З а и н ь к а. Мне не так легко ждать, как вам. Это большой шанс для меня.
Е л ь н и к о в. У вас будут другие шансы.
З а и н ь к а. Когда они будут!
Е л ь н и к о в. Не стоит торопиться.
З а и н ь к а. Ух, как вы это сказали! Как старый-старый старик. Нет, я не такая терпеливая. Я не согласна долго ждать. Я, Александр Андреич, буду играть эту Клотильду.
Е л ь н и к о в. Напрасно.
З а и н ь к а. Ничего не напрасно. Вот увидите. (Встает.) А вы пойдете посмотреть меня в кино?
Е л ь н и к о в. С удовольствием.
З а и н ь к а. А то пошли бы смотреть себя... смотреть и слушать.
Е л ь н и к о в. Нельзя!
З а и н ь к а. Я так мечтала – с вами!..
Е л ь н и к о в. Ну-ну-ну. Просто вас попросили – пойти и попытаться уговорить меня.
З а и н ь к а. Нет, честное слово! Это я сама. Набралась храбрости и пошла... Ужасно глупо. До свиданья, Александр Андреич.
Е л ь н и к о в. Я провожу вас...
З а и н ь к а (Надежде). Прощайте. (Уходит. Ельников провожает ее и возвращается.)
Н а д е ж д а. Саша!
Е л ь н и к о в. Что?
Н а д е ж д а. Я бы хотела отдать переплести эти ноты.
Е л ь н и к о в. Что отдать? Ах, переплести...
Н а д е ж д а. Брамса. В одну папку.
Е л ь н и к о в. Да, пожалуй. Да, конечно, очень хорошо в одну папку...
Входит Р о д и о н.
Р о д и о н. Свиньи!
Н а д е ж д а. Что случилось?
Р о д и о н. Пришла девочка, которую зовут Заинька, – одно имя чего стоит! – а эти черти надутые даже пальто не предложили снять.
Н а д е ж д а. Она сказала, что она на пять минут.
Р о д и о н. Стула не предложили. Скандал! Успей я побриться, обязательно пошел бы провожать, загладить ваш приемчик... Как фамилия Горячева?
Н а д е ж д а. Не помню.
Е л ь н и к о в. Зинаида Александровна Горячева.
Н а д е ж д а. Ты куда, Родя?
Р о д и о н. В адресный стол. Все равно разыщу.
Е л ь н и к о в. Можно справиться в консерватории или на кинофабрике, это проще.
Н а д е ж д а. Какой ты, оказывается, практичный.
Е л ь н и к о в. Я же для Роди стараюсь. (Смеется.) Ужасно забавная. Похожа на медвежонка в этой шубке. (Берет скрипку, настраивает.) Все-таки безобразие. Какая она Клотильда? С такими глазами – Клотильда? Детскими такими глазами...
Н а д е ж д а. Родя, подожди немного, сейчас обедать будем.
Р о д и о н. Не хочу!
Н а д е ж д а. Чего ты разозлился?
Р о д и о н. Надо быть людьми!
Н а д е ж д а. Родька, не фокусничай!
Р о д и о н. А ты не действуй мне на нервы! Ненавижу хамство, а особенно когда хамят знаменитости. (Уходит.)
Н а д е ж д а. Такой же сумасшедший, как прежде.
Е л ь н и к о в. Он прав; мы были не очень любезны.
Н а д е ж д а. Почему – мы? Это твоя была гостья.
Е л ь н и к о в (кладет скрипку). Не выношу этот тон у тебя. Тяжелый ты человек, извини. Я ни играть, ничего не могу, когда у тебя такой тон. (Хочет уйти.)
Н а д е ж д а. Саша!
Е л ь н и к о в. Ну? Ну?.. (Обнимает ее.) Ведь глупости, глупости, противно говорить...
Н а д е ж д а. Не говори!
Е л ь н и к о в. Что мне с тобой делать? Почему ты бываешь такая?..
Н а д е ж д а. Давай, Саша, обедать.
Е л ь н и к о в. Нет, погоди с обедом! Ты скажи: разве ты не видишь, я даже представить себе не могу, что кто-то другой рядом, не ты... Ты со мной всегда и везде... Не хочешь поцеловать?
Н а д е ж д а. Я тебя люблю.
Е л ь н и к о в. Вот и хорошо, люби. Только не мучай, ради бога, – я тебя тоже люблю!
Н а д е ж д а. Я – больше, чем ты.
Е л ь н и к о в. Любовь – не складчина по пятерке. У кого сколько есть, тот столько и дает. Лишь бы отдал все, ничего не утаивая.
Н а д е ж д а. Все рассмотрел: и глаза, и что на медвежонка похожа...
Е л ь н и к о в. Пойдем обедать!
Н а д е ж д а. "Мне очень жаль разочаровывать..." Тон! Тон!
Е л ь н и к о в. Самый обыкновенный вежливый тон.
Н а д е ж д а. Если бы она была рябая и горбатая, ты бы не говорил таким тоном.
Е л ь н и к о в. Не знаю. Думаю – точно так же говорил бы. Попробуй. Окружи меня рябыми, горбатыми, уродливыми... (Жестко.) Ты соображаешь, что ты делаешь? Я не могу играть после таких сцен! Ты приземляешь меня! Я хочу жить в музыке, думать музыкой; а ты принуждаешь меня думать черт знает о чем! Ты ремесленница, ты можешь открыть ноты и отбарабанить что угодно и когда угодно. Я не могу; и потрудись с этим считаться! (Уходит, закрывает за собой дверь.)
Надежда одна. Она подходит к двери, пытается отворить ее; дверь не отворяется. Надежда стучится; ответа нет.
Н а д е ж д а. Саша. Саша. Отвори, я что-то скажу. Саша! Не сердись! Родной мой, любимый, ну прости меня, дуру! Я не буду больше, Саша! Я не буду приземлять тебя... Саша, все как хочешь, только люби меня!
СЦЕНА ПЯТАЯ
В доме М и х а и л а М и х а й л о в и ч а Б а с к а к о в а. Ряд комнат в перспективе. Много гостей.
Х у д а я с т а р у х а (в кружевном платье). Нынче – что за колоратура! Где вы найдете чистую колоратуру! Вот у Агнии Васильевны была колоратура.
Т о л с т а я с т а р у х а. А я, сказать по чистой совести, не выношу эту самую колоратуру. Как начнет она выводить свои рулады, у меня, батюшки мои, мурашки по спине...
Г о с т ь. От Агнии Васильевны – мурашки? Ну, я вам скажу...
Гул возмущения.
Т о л с т а я с т а р у х а. Я не лично про Агнию Васильевну, а вообще.
Б а с к а к о в. Катенька, не вульгарничай! Сегодня я тебе покажу Зинаиду Александровну Горячеву, тогда посмотрю, что ты скажешь...
Общее оживление.
Х у д а я с т а р у х а. Что ж Горячева. Слыхала я ее.
Б а с к а к о в. Не понравилось?
Х у д а я с т а р у х а. Мишенька, ну куда же ей против Агнии Васильевны? Ты певец, сам должен понимать. Выезжает на драматическом исполнении.
Б а с к а к о в. Я, милая, певец. И все-таки я не знаю и знать не хочу, на чем она там выезжает. Я только знаю, что ангелы божьи ликуют и завидуют, когда она поет. И у меня, старого дурака, слезы текут...
Х у д а я с т а р у х а. У тебя, Миша, вроде коллекционерской страсти. Каждый год, как еду к тебе на именины, так уж заранее знаю, что будешь угощать какой-нибудь молодой знаменитостью.
Б а с к а к о в. Нынче – двумя.
Х у д а я с т а р у х а. Горячева, а еще кто?
Б а с к а к о в. Ельников, скрипач.
Т о л с т а я с т а р у х а. Ну, этим не больно угостишь. Он, я слыхала, в частных домах не играет.
Б а с к а к о в. А вы его расшевелите, вдохновите, взволнуйте, чтоб ему захотелось играть!
Х у д а я с т а р у х а. Нынешних расшевелишь!.. Это мы, Миша, никогда ничего не жалели от щедрот своих, играли и пели, и танцевали простодушно на всяких именинах и свадьбах, а ведь нынешние – боги!.. Им нужно, чтобы их тысячи слушали! Спрашиваю одного такого мокрогубого: ты чего у меня отказался петь? У меня, говорю, и Федор Иваныч пел, и Агния Васильевна... А он говорит: прошу прощенья, но у вас, говорит, слишком много мягкой мебели, не тот резонанс, это во-первых, а во-вторых, говорит, у меня голос звучит только перед массовой аудиторией.
Г о с т ь. Невежа.
Т о л с т а я с т а р у х а. Подумайте, какой Цицерон.
Х у д а я с т а р у х а. Хорошо, говорю, дружок. Это все так, но Федор Иваныч и Агния Васильевна не гнушались моим резонансом, а похлеще тебя были певцы...
Г о р н и ч н а я (входит). Михал Михалыч, Ельниковы!
Входят Е л ь н и к о в и Н а д е ж д а.
Б а с к а к о в. Поздненько, поздненько... С работы?
Н а д е ж д а. Поздравляю, Михаил Михайлович...
Б а с к а к о в. Позвольте... (Знакомит.) Прошу вас... (Уводит Ельникова и Надежду в задние комнаты.)
Х у д а я с т а р у х а. Всегда при нем, как тень.
Т о л с т а я с т а р у х а. Караулит.
Х у д а я с т а р у х а. Не укараулит.
Т о л с т а я с т а р у х а. Пять лет прожили...
Х у д а я с т а р у х а. Бросит. Соблазнов много.
За сценой играют на рояле.
Т о л с т а я с т а р у х а. Это кто играет?
Х у д а я с т а р у х а. Тот безусый, в чужом фраке.
Т о л с т а я с т а р у х а. Люблю бывать у Миши. У него наслушаешься способной молодежи.
Входят Б а с к а к о в, Е л ь н и к о в и Н а д е ж д а.
Б а с к а к о в (уговаривает). Ну, хоть бокал шампанского!
Н а д е ж д а. Он не пьет...
Б а с к а к о в. Даже шампанского?
Е л ь н и к о в. Я пью. За ваше здоровье... За здоровье народного певца Михаила Михайловича Баскакова! Здравствовать вам и петь сто лет, Михаил Михайлович!
Б а с к а к о в. Спасибо... Спасибо, родной... Примите мою ответную здравицу: многая лета волшебному таланту вашему, Александр Андреич! Живите, здравствуйте, потрясайте наши души...
Г о р н и ч н а я (входит). Михал Михалыч!
Баскаков уходит.
Н а д е ж д а. Не пей больше, Саша.
Е л ь н и к о в. Почему?
Н а д е ж д а. Завтра не сможешь играть.
Е л ь н и к о в. Откуда ты знаешь?
Н а д е ж д а. Не пей...
Е л ь н и к о в. Ты запрещаешь?
Б а с к а к о в (входит). Зинаида Александровна Горячева! Владимир Ипполитович Крамин!
Входят З а и н ь к а и К р а м и н. Крамин малого роста, горбун; блестящая голая голова его лежит на плечах, как на блюде. Он передвигается на костылях, волоча ноги. Церемония приветствий и знакомства.
Б а с к а к о в. Александр Андреич Ельников...
Е л ь н и к о в. Мы встречались.
З а и н ь к а. Здравствуйте, скрипач, бежавший от публичного дома.
Б а с к а к о в. Как?
Е л ь н и к о в. Вы меня смущаете...
Н а д е ж д а. Мы тоже встречались. Я – сестра Родиона.
З а и н ь к а. Сестра Родиона?
Крамин (подходит). Крамин.
З а и н ь к а. Мой муж.
Е л ь н и к о в. Ельников...
Б а с к а к о в. Ну, теперь все в сборе! Милости прошу к столу. Вы, Заинька, самая поздняя птичка...
З а и н ь к а. Я прямо с концерта, Михаил Михайлович.
Б а с к а к о в. Чувствую, понимаю, благодарю... Можно надеяться или устало горлышко у соловушки?
З а и н ь к а. Для вас у меня всегда свежее горло.
Б а с к а к о в. Милости прошу к столу.
Уходят все. Заинька и Надежда остаются.
З а и н ь к а. Сестра Родиона?
Н а д е ж д а. Да.
З а и н ь к а. Вы меня проклинаете?
Н а д е ж д а. Мне жаль брата.
З а и н ь к а. Что же я могу?.. Мне тоже жаль. Но я заскучала с ним через две недели.
Н а д е ж д а. Этого я не понимаю.
З а и н ь к а. Да, не понимаете?.. А когда я скучаю, я не могу петь. Этого вы, конечно, тоже не понимаете. Где Родион, на Дальнем Востоке?
Н а д е ж д а. Да.
З а и н ь к а. Неужели не женился?
Н а д е ж д а. Нет. Ждет вас. Вы обещали приехать.
З а и н ь к а. Да, обещала. Я уже укладывала чемодан... В последнюю минуту у меня не хватило духу. Неужели ждет?
Н а д е ж д а. Он уверен, что вы оцените его привязанность и вернетесь.
З а и н ь к а. Трогательный человек... Он очень примитивный человек, ваш брат.
Н а д е ж д а. Он честный, любящий... как вы могли променять его на вашего теперешнего мужа? Родион такой интересный...
З а и н ь к а. Вы хорошо знаете моего мужа?
Н а д е ж д а. Нет, но...
З а и н ь к а. Мой муж интереснее вашего брата и, возможно, вашего мужа, хотя вам этого и не понять. Простите, ваше имя...
Н а д е ж д а. Надежда Петровна.
З а и н ь к а. Надежда Петровна, давайте не дуться друг на друга, хотя бы сегодняшний вечер.
Н а д е ж д а. Вам-то на меня за что дуться?
З а и н ь к а. О, вы считаете, что не за что?.. А вы помните, Надежда Петровна, как я к вам приходила? Я помню. Ах, глупая была девчонка, девчонку за глупость наказали презрением, девчонка ушла, как оплеванная... Но сегодня давайте не дуться – ради милого хозяина... Идемте!
Уходят. В задних комнатах расставлены столики под разноцветными лампами. Музыка. Танцуют пары. Танцуя, входят Е л ь н и к о в и З а и н ь к а.
З а и н ь к а (смеется). Вы разорвали мне платье... (Сажает Ельникова в кресло.) Все время наступаете на подол... Лучше посидим. У вас кружится голова?
Е л ь н и к о в. Немножко...
З а и н ь к а. Это хорошо, когда кружится голова. И чем сильнее, тем лучше. Выпейте еще. (Наливает ему бокал.)
Е л ь н и к о в. Пожалуй, больше не стоит...
З а и н ь к а. За глупую девочку, похожую на медвежонка.
Е л ь н и к о в. Откуда вы знаете, что я назвал вас медвежонком?
З а и н ь к а. До сих пор похожа?
Е л ь н и к о в. Нет.
З а и н ь к а. А когда была лучше – тогда или сейчас?
Е л ь н и к о в. Не знаю. Тогда мне хотелось улыбаться, глядя на вас, и потрогать вас кончиками пальцев.
З а и н ь к а. А сейчас?
Е л ь н и к о в. А сейчас мне хочется сказать вам дерзость.
З а и н ь к а. Скажите.
Е л ь н и к о в. Ужасную дерзость. Неслыханную.
З а и н ь к а. Все равно.
Е л ь н и к о в. Не скажу.
З а и н ь к а. А после того, как я ушла... тогда... медвежонок ни разу вам не снился?
Е л ь н и к о в. Снился много раз.
З а и н ь к а. Медвежонок был смешной. Но он знал, когда уходил, что будет сниться сухому человеку, который смотрел на него сверху вниз... Почему вы ни разу не пришли ко мне?
Е л ь н и к о в. Вы же молниеносно вышли замуж за Родиона! Потом так же молниеносно разошлись с ним, не успев сделать визита родственникам... А теперь вы замужем за этим человеком... Сказать дерзость?
З а и н ь к а. Да.
Е л ь н и к о в. Не могу представить себе вас с мужем.
З а и н ь к а (отходит от Ельникова). Тем лучше для вас.
Е л ь н и к о в. Но хотел бы быть на его месте.
З а и н ь к а. Тем хуже для вас.
Е л ь н и к о в. И знаете что? Я сказал дерзость – и мне не хочется просить прощенья.
Б а с к а к о в (входит). Заинька, Заюшка, деточка, не любезничайте с ним задаром, сей муж прославлен добродетелью... Ждем, матушка, просим, умоляем, изнемогли от нетерпения...
Уводит Заиньку. Ельников один. Заинька поет за сценой. Входит Н а д е ж д а.
Н а д е ж д а. Саша, поедем домой.
Е л ь н и к о в. Тише!
Н а д е ж д а. Поедем, Саша. Мне нездоровится.
Е л ь н и к о в. Поезжай.
Н а д е ж д а. Одна?
Е л ь н и к о в. Да, поезжай одна. Мне нельзя сейчас.
Н а д е ж д а. Почему тебе нельзя?
Е л ь н и к о в. Я должен просить прощенья.
Н а д е ж д а. Саша, я тебя прошу, как никогда в жизни не просила, уйдем!
Е л ь н и к о в. Сцены, сцены, заклинанья, мольбы – одно и то же пять лет, как надоело! Как я устал от тебя... (Встает.) Уезжай!
Уходит. Надежда одна. За сценой аплодисменты. Входит З а и н ь к а, за ней Б а с к а к о в.
Б а с к а к о в (в умилении). Заинька! Деточка! "Соловья"! Голубушка!
З а и н ь к а. Не могу... Потом...
Б а с к а к о в. Скупая, Заинька, скупая... Ну, спасибо, солнышко! За талантище семь грехов тебе прощаю... Дай тебе бог, Заинька, дай тебе бог!
Г о с т ь (входит). Михаил! Ельников будет играть...
Надежда встает.
Х у д а я с т а р у х а. Нет уж, дорогая, дайте-ка сегодня я ему поаккомпанирую...
Т о л с т а я с т а р у х а. Эк тебе, Михайла, в день ангела привалило...
Все уходят. Ельников играет за сценой. Заинька стоит в дверях, слушает. Надежда сидит, сжав руки. Входит К р а м и н, садится.
З а и н ь к а (обернувшись). Ты здесь... (Подсаживается к Крамину.) Ты понимаешь, что он играет?
К р а м и н (ласково). Нет, не особенно. Расскажи.
З а и н ь к а. Он просит прощенья. Он говорит: я не плохой, я хороший, я сам не понимаю, что со мной было, как я посмел так говорить с тобой... Он говорит: послушай, сколько во мне нежности, сколько ласки слышишь, сколько ласки, милая, прости меня! Я тебя люблю, я мечтал о тебе, горячей волной я залью твое сердце...
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Кабинет Крамина. Книги, карты, модели. К р а м и н и С е д о в.
С е д о в. Одним словом, плашка – никуда. Вы скажите вашим молодым людям, чтоб рассчитывали точно.
К р а м и н. Кто дал заказ?
С е д о в. Этот новенький, как его? Петрищев?
К р а м и н. Петринцев?
С е д о в. Петринцев, да.
К р а м и н (в телефон). Техническое бюро. Петринцева. Товарищ Петринцев, я вызвал вас, чтобы предупредить, что вы уволены. Вы дали неправильный расчет диаметра плашки и заставили слесаря Седова даром работать всю ночь. Как угодно, жалуйтесь; но мы с вами больше не работаем. (Вешает трубку.)
С е д о в. Круто, Владимир Ипполитович...
К р а м и н. Посидите. Ведь вам не скучно со мной?
С е д о в. Как может быть скучно!.. Мне только показалось, что супруге вашей желательно, чтобы я скорее ушел.
К р а м и н. Ничего, посидите.
С е д о в. Она меня спросила, надолго ли я; я сказал – на минутку.
К р а м и н. А я вас задержу.
С е д о в. Она сказала, что желает поговорить с вами, а посетители не дают.
К р а м и н. Все это бредни. Послушайте, давайте лучше рассказывать сказки. Сказки с "если бы".
С е д о в. Новая сказка?
К р а м и н. Разве мы с вами когда-нибудь возвращаемся к старым сказкам?
С е д о в. Нет, Владимир Ипполитович, никогда не возвращаемся!
К р а м и н. Новая сказка с "если бы". (Подходит к карте.) Смотрите: вот здесь наша нефть, основные наши разработки нефти. Вот артерии, по которым кровь разбегается по телу: железные дороги и нефтепроводы. И вот Каспий. Срединное море. Теперь представьте себе, что некий агрессор напал на наш Советский Союз и перерезал вот эти артерии.
С е д о в. На этот раз, Владимир Ипполитович, как хотите, не могу себе ничего подобного представить.
К р а м и н. Почему?
С е д о в. Какой агрессор осмелится к нам полезть?
К р а м и н. Самый хищный из агрессоров, самый крупный и самый дерзкий.
С е д о в. Германия?
К р а м и н. Да. В компании с мелкими проходимцами.
С е д о в. Они не такие сумасшедшие. Они знают, чем это для них кончится.
К р а м и н. Нет, Иван Иваныч, они сумасшедшие. Именно сумасшедшие, а не фантасты. Фантасты – это я и вы. Я не пророк, не волхвую, я просто говорю: что было бы, если бы немцы прорвались вот сюда, заняли бы все это и перерезали бы пути нашей нефти?
С е д о в. Вы хотите сказать, что они займут Украину, Дон, Кавказ?.. Ну, Владимир Ипполитович!
К р а м и н. Я говорю: если бы. Как мы повезли бы тогда нашу нефть из Баку?
С е д о в. Нефтепроводы перерезаны?
К р а м и н. Нефтепроводы ведут в глубь территории, захваченной агрессором.
Пауза.
С е д о в. Если уж представлять себе такие невероятные вещи, что они у нас оттяпают вона какую территорию, так фантазируйте дальше: а что было бы; если бы они забрали и Баку?
К р а м и н. Можно и так. Но это тема уже для другой страшной сказки. Пока остановимся на первой: мы не подпустили немцев к нефти; Баку – наш; нам надо везти нефтепродукты – как можно быстрее и больше – на фронты и оборонные предприятия. Цистерн много, но Железная дорога перерезана. Цистерн много...
С е д о в. Что ж мы, по воздуху, что ли, пустим Цистерны?
К р а м и н. Это было бы замечательно, но, к сожалению, в ближайшие несколько лет неосуществимо. Другого выхода не предложите?
С е д о в. Пока не вижу...
К р а м и н. Что может делать цистерна? Она может катиться по рельсам.
С е д о в. И больше она ничего не умеет, ей-богу.
Крайни. Она может летать, если мы дадим ей крылья; но пока у нас нет таких крыльев... А вы представляете себе: летят цистерны... Тысячи крылатых цистерн. Закрыли солнце! Небо во мраке. Бензиновый ветер. Для каждой цистерны потребуется летный экипаж, это нерационально. Затем цистерна может плавать.
С е д о в. Может. Тогда она называется не цистерна, а нефтеналивное судно, и построить в короткое время столько нефтеналивных судов, чтобы заменить ими железнодорожные цистерны, почти так же трудно, как заставить цистерну летать без управления.
К р а м и н. Нет, не нефтеналивное судно, а именно цистерна, такая, как она есть. Если вы нальете в консервную банку керосина и запаяете банку и спустите ее на воду – поплывет банка?
С е д о в (заинтересован). Смотря сколько налить керосина.
К р а м и н. Ах, вот видите – смотря сколько керосина.
С е д о в. В соответствии с законом Архимеда.
К р а м и н. Совершенно верно. Так давайте цистерну наполним по закону Архимеда, чтобы она, черт побери, держалась на воде, и спихнем ее в Каспий с колесами и со всем, что у нее есть, чтобы долго не возиться!
С е д о в. Буксир?
К р а м и н. Любой паршивый каспийский пароходишка.
С е д о в (подумав). Абсолютно реально.
К р а м и н. И проходимцы останутся на бобах! Сказочка кончена, приступим к расчетам. Вы говорили о Баку. Если допустить, что агрессор захватит Баку... Это сложнее. Останется наша уральская нефть...
Входит З а и н ь к а.
З а и н ь к а. Иван Иваныч, у вас очень длинная минутка!
С е д о в. Да вот, задержался по делу, уж извините...
З а и н ь к а (Крамину). Мне надо поговорить с тобой.
К р а м и н. Я занят.
З а и н ь к а. И долго будешь занят?
К р а м и н. Боюсь, что долго.
З а и н ь к а. Ну, сколько?
К р а м и н. Пока мы с Иван Иванычем не решим, как мы с ним будем обходиться временно без бакинской нефти.
З а и н ь к а. Не верю!
К р а м и н. Чему не верите, Зинаида Александровна?
З а и н ь к а. Что ты занят.
К р а м и н. Я всегда занят, вы не заметили?
З а и н ь к а. Что тебе непременно сегодня, непременно сейчас надо решать вопрос о нефти?
К р а м и н. У вас, кажется, сегодня репетиция?
З а и н ь к а. Я и хотела до репетиции... поговорить.
К р а м и н. Разговор неизбежен? Нельзя обойтись без него?
З а и н ь к а. Ты считаешь, что можно обойтись?
К р а м и н. Я предпочел бы.
З а и н ь к а. А если я не могу?
К р а м и н. Ну, что же, придется немного подождать.
З а и н ь к а (сдерживаясь). Хорошо. Еще немного я подожду. (Уходит.)
С е д о в. Владимир Ипполитович, пошел бы я, право...
К р а м и н. Зинаида Александровна покидает мой кров. Сегодня, до репетиции. Ей хочется попрощаться со мной. Вы не очень спешите? У вас есть какие-нибудь личные срочные дела?
С е д о в. Особенно такого срочного ничего...
К р а м и н. Тогда побудьте здесь.
Молчание.
С е д о в. Я правильно понял? Вы разводитесь с женой?
К р а м и н. Жена разводится со мной. (Молчание.) Скажите – я вас не очень эксплуатирую?
С е д о в. Как это?
К р а м и н. Вы перерабатываете, работая по моим заданиям.
С е д о в. Я всегда перерабатывал. Никогда не умел работать от гудка до гудка.
К р а м и н. У вас остается мало времени для личной жизни. Нормальному человеку, вероятно, требуется много времени для личной жизни?
С е д о в. Ничего, мне хватает. Девчонки растут...
К р а м и н. Я попрошу вас побыть здесь, пока Зинаида Александровна дома.
С е д о в. Хорошо.
Молчание.
К р а м и н. Ваша жена ведь давно умерла?
С е д о в. Давно, одиннадцатый год. Зинка, меньшая, ее и не помнит.
К р а м и н. И вы больше не женились?
С е д о в. Нет, как-то не собрался.
К р а м и н. А если я как-нибудь приглашу вас съездить со мной на Луну – в ракете – поедете?
С е д о в. С вами хоть на полюс.
К р а м и н. Полюс – это домашнее дело, соседняя комната, только хуже отопленная... Нет, на Луну.
С е д о в. С удовольствием, как только девчонки станут самостоятельные.
К р а м и н. Они успеют стать самостоятельными, пока мы с вами закончим сборы. (Помолчав.) Все делается очень медленно. Удручающе медленно.
С е д о в. Действительно, возьмите хоть наше чертежное бюро, сколько приходится напоминать, звонить...
К р а м и н. Я не о том. Первоклассные вещи лежат недоделанными, только потому, что нам некогда. Возьмите хотя бы ракету Циолковского. Мы принуждены заниматься станками, пушками, цистернами, а ракета стоит в хвосте очереди. Но мы все-таки смотаемся на Луну, как говорят школьники.
С е д о в. Я думал насчет Луны. Страшновато, Владимир Ипполитович!
К р а м и н. Не рискнете?
С е д о в. Рискнуть-то я рискну, если с вами...
К р а м и н. Пугает полет?
С е д о в. Меня то пугает – вдруг мы обратно не улетим? Ну – машина испортилась, или тамошние условия не позволяют... тогда что?
К р а м и н. Тогда – смерть. Не все ли равно здесь или там?
С е д о в. Это вы сегодня говорите, что все равно, а в другой день ни за что не скажете, нет, нет, Владимир Ипполитович, не скажете!
К р а м и н. Вы уверены, что не скажу?
С е д о в. Совершенно уверен, Владимир Ипполитович. Какая к черту Луна! Вы, дорогой человек, с нами, людьми; вас интересует заставить цистерну плавать, вас интересует выдумывать, приказывать, писать – жить, одним словом... И вам надо, извините, чтобы от вас приходили в восторг.
Входит З а и н ь к а.
З а и н ь к а. Покончено с нефтью?
К р а м и н. С нефтью – да. Но у нас еще другие дела.
З а и н ь к а. Ты хочешь, чтобы я закрыла за собой эту дверь, не сказав ни слова...
К р а м и н. Разве не все слова сказаны? Что вы можете добавить?
З а и н ь к а. Я хотела бы, по крайней мере... Если ты ни за что не хочешь отпустить Ивана Иваныча...
К р а м и н. Иван Иваныч будет здесь. Он мне нужен.
З а и н ь к а. Хорошо; я буду говорить при нем.
К р а м и н. Пожалуйста.
З а и н ь к а. Ты смотришь на меня, как судья. Со своей высоты ты презираешь мою слабость. Ты должен понять: если мое сердце не живет во всю свою силу – я не могу петь! Пойми это и прости меня.
Молчание.
К р а м и н (с одобрением). Вполне литературно и сказано весьма мелодичным голосом.
З а и н ь к а. Как ты смеешь так разговаривать со мной!..
С е д о в (встает). Воля ваша, Владимир Ипполитович...
З а и н ь к а. Я любила тебя... Я – любила – тебя! Ты должен благословлять меня...
К р а м и н. Минуточку... (Седову.) Иван Иваныч, побудьте пока в соседней комнате. Я вас позову. (Седов уходит.) Ну-с? Продолжайте.
З а и н ь к а. Столько злобы! Столько злобы – против меня...
К р а м и н. Вам мало того, что вы сделали. Вы не хотите даже уйти без шума. Вам нужно наговорить на прощание кучу слов, принять трогательную позу, чтобы запечатлеть навеки свой образ в моей душе, выражаясь вашим лексиконом... Чтобы я, как ваш Родион, ваш первый муж, тащился мысленно за вами, куда бы вы ни отправились... Чтобы я тащился за вами всю жизнь, не нужный вам больше... чтобы я терзался, когда вы будете счастливы! Вот что вам нужно, Зинаида Александровна, вот весь смысл того, что вы делаете, вот для чего вы дышите, краситесь и поете. Без этого вам хоть повеситься. Вы ничего не знаете, ничего не любите, ничем не заинтересованы, кроме самой себя... Как можно уйти, не привесив к поясу мой скальп?.. А я не хочу быть скальпированным. Я не Родион. Вы находите, что это доказательство моей злобы. Мы не поймем друг друга.
З а и н ь к а. Раньше понимали...
К р а м и н. Когда человека, особенно такого непривычного, как я, гладит женская рука, человек невольно развешивает уши и слушает. И многое принимает на веру. А потом стукнут болвана палкой, и он начинает понемножку приходить в себя. Я пришел в себя. Продолжайте, если хотите. Но предупреждаю, что уши у меня заложены ватой, и ваш яд в них не просочится... Вы, кажется, хотите стать на колени? Подождите, я подложу подушку...
