Текст книги "Собрание сочинений (Том 4)"
Автор книги: Вера Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)
Х л е б н и к о в. Абсолютно точный пейзаж.
Л ю б о в ь. Деньги без счета. Спанье до обеда. Чем я лучше была этой несчастной Ксении? Если бы папа был жив, он бы стыдился меня. Он был с принципами.
Х л е б н и к о в. Чем же ты живешь?
Л ю б о в ь. Даю уроки музыки.
Х л е б н и к о в. И кормят?
Л ю б о в ь. Как видишь. (Смеется.) Очень смешно и очень характерно для тебя, что ты только сейчас спросил, чем я живу.
Х л е б н и к о в. Ну, ты тоже ко мне не так уж внимательна. Я переживаю не очень-то легкие дни, а тебе и в голову не приходит по-человечески пожалеть меня.
Л ю б о в ь. Нет, неверно, Шура. Мне жаль. Но не очень жаль – это ты прав. Знаешь, почему не очень жаль? Потому что этот проект – понимаешь? не самое главное для тебя.
Х л е б н и к о в. То есть как – не самое главное? Все последние годы я отдал этому делу. Всем пожертвовал, тебя проворонил, – как же не самое главное?!
Л ю б о в ь. Ты делал это потому, что у тебя талант, который ищет применения. Потому что тебе, как всякому живому человеку, нужна деятельность – и чем крупнее, тем лучше. Ради известности, наконец, делал! Но для чего тебе нужен метрополитен? Тебе же в сущности безразлично, как люди передвигаются по городу. Не для их удобства ты разрабатывал проект. И не для того, чтобы обогатить подрядчиков. Для кого же? Для себя. Для самоудовлетворения и самоутверждения. В том-то и дело, что у тебя нет ничего самого главного.
Х л е б н и к о в. Ты была самым главным.
Л ю б о в ь. Шурка, пустяки! Да, вот что: раз уж мы встретились, скажи, пожалуйста: это ведь ты – мой таинственный благодетель?
Х л е б н и к о в. Благодетель?
Л ю б о в ь. Пианино? Деньги?.. Я думала, это от тебя. Не ты?..
Х л е б н и к о в. Папашины штуки.
Л ю б о в ь. Я думала, ты. От тебя я все-таки могла принять. Компромисс, конечно. Но, понимаешь... Настоящий инструмент после прокатной развалины...
Х л е б н и к о в. Понимаю. Все – человеки... Ты откуда знаешь Ксению?
Л ю б о в ь. Так. Случайно. Дай мне развод, Шура.
Х л е б н и к о в. Чтобы ты пошла к отцу?
Л ю б о в ь. Сумасшедший!
Х л е б н и к о в. Я видел, как он ходил вокруг тебя... Все ты лжешь! Деньги берешь от него...
Любовь хочет что-то сказать, поднимается и уходит.
Люба!
Входят К с е н и я и С о ф ь я.
К с е н и я. Софья Павловна говорит, что я поправилась в боках. Шура! Посмотри на эту машину. Это моя машина была, я шила на ней... А ваш супруг все в "Яре" служит? Что-то я не видала его там... Подай шубу, Шура. (Одевается перед зеркалом.) То же самое зеркало. Шесть лет я сидела здесь в углу, шила...
Х л е б н и к о в. Довольно. Пойдем.
К с е н и я. Сейчас. До свиданья, Софья Павловна. (Уходит с Хлебниковым, Софья за ними.)
С о ф ь я возвращается, за нею входит к у х а р к а.
С о ф ь я. Хвалиться пришла... шелками, бесстыдством своим...
К у х а р к а (разглядывает ткани на столе; восторженно). Ммм!..
С о ф ь я. Нагуляла бока себе... (Швыряет шелк на пол; криком.) Шлюха!..
К у х а р к а (поднимает шелк). А ты ее отвадь. На самом деле. Больно занеслась...
С о ф ь я (другим голосом). Дай сюда. Не хватай руками. Не видишь вещь дорогая... (Бережно разглаживает шелк.)
8. У СУШКОВЫХ В ПОДВАЛЕ.
ГРОМЫ ГРЯНУЛИ
Та же комната, что во второй и пятой сценах. Вечер. Лампа не зажжена, комната освещена красноватым пламенем голландской печки и светом, падающим из открытой двери в комнату Любови. Белеют окна, густо забранные морозом.
Л ю б о в ь, Б у т о в. Они разговаривают тихо.
Л ю б о в ь. Один раз я была на заводе, на водосвятии Стояла впереди всех, с мужем и свекром... в белом платье, как невеста... И все на меня смотрели – я чувствовала, – и стыдно было, когда кончилось, повернуться к ним лицом... Разве я за счет мужа жила? Он ни мне, ни себе куска хлеба не заработал... Я за их счет жила, тех, что за мной стояли. Почему за их счет, по какому праву?.. Ну, и в общем... не смогла больше. (Молчание.) А почему я вам это рассказываю? Вы, должно быть, думаете – от одиночества... Нет.
Б у т о в. А почему?
Л ю б о в ь. Чтобы восстановить справедливость.
Бутов Как это?
Л ю б о в ь. Если я все знаю о вас, должны же вы знать немножко обо мне. Иначе несправедливо.
Б у т о в. Не понимаю.
Л ю б о в ь. По-моему, я сказала ясно.
Б у т о в. Что вы знаете обо мне?
Л ю б о в ь. Все.
Б у т о в. То есть?..
Л ю б о в ь. Решительно все... Только, Родион Николаевич... Ради бога... Вам же не придет в голову бояться меня!
Б у т о в. Откуда вы знаете?
Л ю б о в ь. Догадалась.
Б у т о в. Каким образом?
Л ю б о в ь. Не знаю. По каким-то отдельным словам... которым вы, вероятно, даже не придавали значения... По какому-то иногда взгляду... Вы можете принять чужие признаки... чужое имя, возможно... Но вы не можете изменить выражение глаз... и рта... когда вы на что-то смотрите... или что-то слушаете...
Б у т о в (улыбнувшись). Все это, сказал бы я, достаточно бесплотно. Бездоказательно. Вам не кажется?
Л ю б о в ь. Я не могла ошибиться. И я вам все равно не поверю, сколько бы вы меня ни разуверяли. День за днем я слежу за вашей жизнью...
Б у т о в. Когда?! Мы видимся урывками.
Л ю б о в ь. Так что же? Все равно я знаю, когда у вас неудача или неприятность, а когда хороший день. Вот сейчас знаю, что над вами собрались какие-то тучи...
Б у т о в. И это знаете?
Л ю б о в ь. Очень страшные тучи?
Б у т о в. Нет, пустяки. Обойдется...
Л ю б о в ь. А хорошо, должно быть, жить, когда есть такая цель!
Б у т о в. А какая еще может быть цель? Вне этой цели – как существовать? чем дышать?.. Ведь уж дошли до точки; катимся в пропасть. Если им не противопоставить активную силу, то народу смерть. России смерть. Вы не слышали такой фамилии – Ленин?
Л ю б о в ь. Слышала.
Б у т о в. От кого?
Л ю б о в ь. От отца.
Б у т о в. Ленин – это человек... Самый, я думаю, замечательный человек, которого носила на себе земля... Он собирает людей. И учит.
Л ю б о в ь. Сколько же нужно людей!
Б у т о в. Сперва их было совсем мало, сейчас больше, а скоро за Лениным пойдут народы.
Л ю б о в ь. Народы!
Б у т о в. Мир пойдет за Лениным.
Л ю б о в ь. Вот ваша цель?!
Б у т о в. "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" – это написано больше полувека назад.
Л ю б о в ь. Но ведь вы себя подвергаете страшной опасности! Милый!..
Б у т о в. Я люблю вас. (Молчание.) Глупо? Не к месту, да?.. Но иначе я никогда не скажу. Пожалуйста, не говорите ничего: у меня никаких надежд, никаких расчетов, – пожалуйста, не думайте... Я просто сказал, мне нужно было сказать, я не мог не сказать, потому что, потому что...
Стук в дальнюю дверь.
Вот и все. (Идет отворять.)
Любовь встает, уходит в свою комнату. Входят Б у т о в и С е р г е й.
С е р г е й. Он сказал, чтобы вы были дома и ждали.
Б у т о в. Больше ничего?
С е р г е й. Больше ничего. Почему темно? Керосину нет в лампе?
Б у т о в. Не зажигайте.
С е р г е й. Ладно. Тепло у вас. (Греет руки у печки.)
Б у т о в. Как дела?
С е р г е й. Дела?.. Меня с завода выперли. Придется пока обедать ходить к старикам.
Б у т о в. Слежка есть за вами?
С е р г е й. Еще не удостоился.
Б у т о в. Вы бы квартиру переменили.
С е р г е й. Уже, за Калужскую перебрался... Вы мне вот что скажите, Родион Николаич. Товарищи хотят, чтобы я взял ваш кружок. Не возражаете?
Б у т о в. Напротив, рад. Это правильно.
С е р г е й. Справлюсь?.. Знаний у меня не так густо.
Б у т о в. Знание приходит.
С е р г е й. Конечно, теперь возьмусь учиться, чтобы других учить... Спасибо, что не возражаете. Что не сомневаетесь во мне.
Б у т о в. На профессиональный путь выходите... Трудный путь!
С е р г е й. А что легко на свете?.. Где же наши все?
Б у т о в. Ко всенощной пошли.
С е р г е й. От Павла письма нет?.. Ну ладно. Пойду До свиданья.
Б у т о в. Будь счастлив.
Обнимаются; прощанье. Сергей уходит. Бутов идет за ним – запереть – и возвращается. Но на полпути его перехватывает новый стук, и он снова идет открывать. Возвращается с В ы с о ц к и м – барином в богатой шубе и бобровой шапке.
Б у т о в. Что за барский вид, Высоцкий?
В ы с о ц к и й. Ну его к черту, барский вид. Это для вас все.
Б у т о в. Ах, так.
В ы с о ц к и й. Поезд отходит через час.
Б у т о в. Отсрочку нельзя?
В ы с о ц к и й. Нет.
Б у т о в. Маленькую.
В ы с о ц к и й. Нет.
Б у т о в. Прошу сюда.
Уходит с Высоцким в свою комнату. Спустя некоторое время оба возвращаются: Б у т о в в шубе и шапке Высоцкого. В ы с о ц к и й – в пальто и фуражке Бутова.
В ы с о ц к и й. Запомнили? Извозчик – во втором переулке направо. Ильин – на вокзале, у газетного киоска. Возьмете у него билет и чемодан и прямо без всяких, выпятив грудь, пойдете к вагону первого класса.
Б у т о в. Товарищам привет.
В ы с о ц к и й. Вы уверены, что у вас при себе ничего компрометирующего?
Б у т о в. Совершенно уверен.
В ы с о ц к и й. Документики – первый сорт. В случае чего – держитесь браво и заносчиво. Сорите деньгами.
Б у т о в. Не умею.
В ы с о ц к и й. Все надо уметь. Ну... как говорится, ни пуха ни пера... (Трясет руку Бутова, уходит.)
Л ю б о в ь на пороге.
Л ю б о в ь. Уезжаете?
Б у т о в. Да.
Л ю б о в ь. А я?.. Мне оставаться?.. Меня никак нельзя взять с собой?
Б у т о в. Это... серьезно?
Л ю б о в ь. Сейчас – нельзя. Я понимаю. А приехать? Потом? Или тоже нельзя? (Подходит к Бутову. Поцелуй.) Или тоже нельзя?
Б у т о в. Приедешь?
Л ю б о в ь. Как же я не приеду?
Б у т о в. Я напишу тебе.
Л ю б о в ь. Когда?
Б у т о в. Не знаю. Приедешь? (Поцелуй.)
Л ю б о в ь. Иди. Я буду ждать. Иди, опоздаешь. Каждую минуту буду ждать. Иди.
Б у т о в. Я напишу тебе. (Быстро уходит.)
Любовь одна. Входит Х л е б н и к о в-о т е ц.
Л ю б о в ь. Кто там?!
Х л е б н и к о в. Люба?
Л ю б о в ь. Кто?.. (Зажигает лампу.) Вы!..
Х л е б н и к о в. Добрый вечер. Извини, что без стука. Там было не заперто. Это, значит, твой... приют священный? Хуже найти не могла?
Л ю б о в ь. Зачем вы пришли, Александр Егорыч?
Х л е б н и к о в. За тобой. Считаю, что достаточно. Хватит ломаться. Смешно. Показала характер: вернула пианино. Я, что ли, буду на нем играть?
Л ю б о в ь. Деньги тоже верну. Сейчас у меня нет, но верну, верну. Извините, ничего не могу принять.
Х л е б н и к о в. До чего же ты мне надоела! Чертовски устал от твоих беснований. (Садится.) Люба, подойди ко мне. Просто подойди... Ну, не надо, не надо. Шут с тобой, живи как знаешь. Но не валяй же дурака, ради бога. Найми хорошую квартиру. Обставься как следует. Разве можно жить в такой дыре?
Л ю б о в ь. Люди живут и хуже.
Х л е б н и к о в. Удивила. Открытие. Мало ли кто как живет. Да тебе-то зачем так жить? Смотрел сегодня на Арбате: волшебная есть квартирка. Хочешь, съездим, посмотришь?
Л ю б о в ь. Я ничего, совершенно ничего от вас не хочу! Неужели это нужно повторять без конца?
Х л е б н и к о в. У тебя были деньги; почему не съехала отсюда?
Л ю б о в ь. Привыкла здесь...
Х л е б н и к о в. Не ври: не к чему здесь привыкать. Что за молодчик сейчас вышел?
Л ю б о в ь. Мой муж.
Х л е б н и к о в. Решительно... А ты знаешь, Любовь, что по закону Шурка может вытребовать тебя к себе?
Л ю б о в ь. Он этого не сделает.
Х л е б н и к о в. Он дурак. Я бы сделал.
Л ю б о в ь. Уходите, Александр Егорыч.
За стеной пронзительный крик Марьи Алексеевны и плач Анюты.
Л ю б о в ь. Что это?..
Плач громче. Любовь идет к двери, ей навстречу С у ш к о в. В руке у него письмо.
Иван Степаныч, голубчик?..
С у ш к о в (никого не видя). Андреевна... Павла казнили! (Садится на стул, рыдает.)
Л ю б о в ь. Боже мой... (Гладит Сушкова по голове и плечам.)
За стеной – крики, хлопанье дверей, женские голоса.
С у ш к о в. Пойди прогони их... Никого видеть не хочу!
Л ю б о в ь. Кого прогнать?..
Плач ближе.
К р и к и М а р ь и А л е к с е е в н ы. Степаныча! К Степанычу мне!
Входит М а р ь я А л е к с е е в н а, за нею дрожащая А н ю т а.
В дверях – к у х а р к а Софьи и ж е н щ и н ы со двора.
М а р ь я А л е к с е е в н а. Покажись, Степаныч. Отвечай мне...
А н ю т а. Мама, не надо, мама, не надо!
М а р ь я А л е к с е е в н а. Уйди, у! Степаныч, отвечай: где Павел?
Л ю б о в ь (Хлебникову). Уйдите! Ни к чему вы здесь!
Хлебников уходит.
М а р ь я А л е к с е е в н а. Чего ж молчишь? Нет, ты говори, ты говорун, умник, ты мне скажешь, где он! Ну? Где Павел? Где Павел? Ну? (Кричит.) Ты его казнил, злодей, злодей!
С у ш к о в. С ума сошла... Андреевна, она сошла с ума!
М а р ь я А л е к с е е в н а. Казнил, казнил, родного сына казнил, родного сына!
С у ш к о в. Да нешто я казнил? Опомнись!
М а р ь я А л е к с е е в н а. А как же не ты? Ты мне домок сулил на старости, ты за домок его со свету сжил... Что мне твой домок! Я детей моих растила!
С е р г е й в дверях.
Где мои дети, отвечай мне! Всех истребил, одна я осталась, Павлуша, Паша, деточка моя!.. Ксеня где? Серега где?
С е р г е й. Я, мама, тут! (Толпе.) Чего любуетесь? Горя не видели? (Выпроваживает их.)
М а р ь я А л е к с е е в н а. Серега! Сереженька!
С е р г е й. Тут я, тут. (Бережно сажает ее.) А отца не надо, мама, добивать. Ему тоже плохо.
М а р ь я А л е к с е е в н а. Сереженька... Павлуша наш... голубчик... (Рыдает.)
С е р г е й (отцу). За что?.. Что сделал-то?..
С у ш к о в. Бежать помог политическому... Важному какому-то... И чего вздумалось? Такой был тихий... послушный... Что ему этот политический?.. Не пойму ничего... Упокой, господи, душу раба твоего Павла...
С е р г е й. Сейчас тут, за углом, арестовали Родиона Николаича.
Тишина.
Л ю б о в ь. Что с ним будет, Сережа?
С е р г е й. Может быть плохо. Большой человек! (С гордостью.) С ним Ленин разговаривал!.. Голову хотят нам снести... Берут за глотку... Ладно! Придет наш час! Разочтемся за все! Никому мы не рабы! Нам жить!..
9. В "ЯРЕ"
Ресторан "Яр". Отдельный кабинет.
Х л е б н и к о в-с ы н, М и ш а, К с е н и я, ц ы г а н е. Прислуживает Н и к о л а й. Цыгане поют "Туссу". Миша дирижирует, стоя на стуле.
М и ш а (подпевает). "Тусса, тусса, тусса... Целоваться горячо!" Ксеничка, поцелуй меня.
К с е н и я (жеманясь). Спросись у Шуры.
М и ш а. Шура, можно?
Х л е б н и к о в (он лежит на диване, закинув руки за голову). Ну вас к черту, делайте что хотите... Варя! Поди сюда.
В а р я подсаживается к нему, гладит его волосы. Цыгане поют и играют, цыганка пляшет.
Ц ы г а н к а (перестает плясать). Я тебе пляшу, а ты глаза закрыл.
Х л е б н и к о в. Я и так очень хорошо представляю, что ты делаешь.
К с е н и я. Пьяный Шурка, пьяный, пьяный...
В а р я (гладит волосы Хлебникова). Сама пьяная... Разве ему пляска нужна? Слеза ему нужна, горькая слеза – облегчить сердце...
Х л е б н и к о в. Прорицательница. Все видишь, все понимаешь.
В а р я. Я тебя мальчиком помню.
Х л е б н и к о в. Когда-то я даже...
В а р я. Тссс... Снег идет-идет – и перестанет. Цветок цветет – и облетит. Люди помилуются – и разойдутся...
К с е н и я. Ноги свои показывает. У меня вон какая нога. Только что плечами трясти не умею...
М и ш а. Ксеничка! Я поцелую твою ножку.
К с е н и я. Пусть он целует. (Указывает на Николая.)
М и ш а (хохочет). Так ведь он лакей!
В а р я (Хлебникову). Споем тебе песню, чтобы слезами твое горе вышло.
Цыгане заводят печальную песню. Входит Х л е б н и к о в-о т е ц.
Х л е б н и к о в-о т е ц. Мир честной компании.
Х л е б н и к о в-с ы н. Папа... И ты сюда?
Цыгане поют здравицу Хлебникову-отцу.
Х л е б н и к о в-о т е ц (Николаю). Подай-ка полдюжинки...
Николай уходит.
(Здоровается со старшим из цыган). Здоров, Игнат Саввич. Не молодеем мы с тобой.
С т а р ш и й и з ц ы г а н. Давно тебя не видели, Александр Егорыч. Здоров ли?
Х л е б н и к о в-о т е ц. Ничего, терпит пока бог грехам. Пока живем, Игнат Саввич!.. (Варе, здороваясь.) Варя! Чертовка! Долго ты еще будешь молодая, фараоново племя?
В а р я. Секрет знаю, Александр Егорыч. Хочешь, научу?
Н и к о л а й приносит шампанское, разливает. Пьют.
Х л е б н и к о в-о т е ц (сыну). Выпьем? За женщин.
Х л е б н и к о в-с ы н. За женщин, которых нет здесь с нами...
Х л е б н и к о в-о т е ц. Ну – которых нет здесь с нами...
К с е н и я (выпила). Нет, я хочу, я хочу, чтобы он мне ногу поцеловал!
М и ш а. Так и быть. Пусть целует. (Николаю.) Целуй.
Николай отворачивается.
М и ш а (схватывает его и пригибает к полу). Целуй!!
Н и к о л а й. Постойте... фрак разорвете!
М и ш а. Как ты смеешь отказываться, если я целую. Я!
Н и к о л а й. Пустите!
М и ш а. Хам! (Ударяет Николая по лицу.)
Н и к о л а й. Господи! (Плачет.)
К с е н и я (хохочет). Получил? Получил?
Х л е б н и к о в-с ы н. Какая мерзость. (Встает.) Какая мерзость. А ведь только за порог – там звезды, снежинки, санный путь... Зачем я ее спас? Лежала бы смирная и кроткая...
Х л е б н и к о в-о т е ц. Не устраивай похорон. Садись!
К с е н и я (хохоча). Рожа-то! Рожа! Мишка! Дай ему целковый, он за целковый удавится, а не то что...
Миша, бросает Николаю деньги.
Х л е б н и к о в-с ы н. Ели бы ее раки. Гнила бы себе понемножку, невинная... Варя! Я уйду. Снежинки налетят...
Хлебников-отец смеется.
Я не хочу гнить, слышишь?! А, пропадите вы все... (Уходит.)
Николай плачет.
Х л е б н и к о в-о т е ц (вслед сыну). Декламатор несчастный... (Николаю.) Не хнычь, дороже не заплатят... (Цыганам.) Ну? Что замолчали?
С т а р ш и й и з ц ы г а н (Варе). Сбегай, верни...
В а р я. Ушел человек. Пусть идет. Ему видней, какой дорогой идти.
Х л е б н и к о в-о т е ц. Пусть идет. Пусть живут как хотят. Лишь бы нам дали спокойно век дожить... Ваше здоровье, Ксения Ивановна! Давай плясовую, Игнат Саввич! Пока – живем!
Пьют. Поют цыгане.
10. НА ПОЛУСТАНКЕ ПОД МОСКВОЙ
На цыганскую песню наплывает и гасит ее другая песня, возникшая издалека.
Беззвездная зимняя ночь. Полустанок где-то под Москвой. Поземка стелется по путям. Безлюдно. Ветер гудит в телеграфных проводах. Вдоль рельсов, удаляясь, движется фонарь обходчика. К полустанку подают поезд. В товарных вагонах прорезаны окошки, забранные решетками. В окошках мрак: поезд еще пуст.
Вагоны проходят медленно, сотрясаясь на стрелках.
Песня (нарастая)
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.
Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
Братский союз и свобода
Вот наш девиз боевой.
Идет А н ю т а, останавливается у столба.
Песня
Долго в цепях нас держали,
Долго нас голод томил.
Черные дни миновали,
Час искупленья пробил.
Время за дело приняться,
В бой поспешим поскорей.
Нашей ли рати бояться
Призрачной силы царей?
Свисток и окрик: "Не отставай!"
Идут с с ы л ь н ы е под конвоем. Они не поют – песня сопутствует им исполняемая невидимым хором.
Песня (крепнет)
Все, чем их держатся троны,
Дело рабочей руки...
Сами набьем мы патроны,
К ружьям привинтим штыки.
Идут ссыльные. Идет Б у т о в.
А н ю т а. Родион Николаич!!
Бутов оглянулся.
А н ю т а. Слушайте. Знаете что? (Идет рядом.) Я вам верю... что будет другая жизнь. Я буду ждать, хорошо? Еще знаете что? Я себя буду беречь...
К о н в о й н ы й. Пошла прочь! Не разрешается разговаривать!
А н ю т а (торопливо). Буду беречь, как вы велели... До свиданья, Родион Николаич!
Б у т о в. До свиданья, Анютины глазки! Мы еще погуляем в Нескучном саду!
Паровоз закричал.
А н ю т а. До свиданья! До свиданья!
Ссыльные проходят.
Песня (удаляется)
Свергнем могучей рукою
Гнет роковой навсегда
И водрузим над землею
Красное знамя труда!
А н ю т а. Я буду ждать!
Крепнет ветер. Летит поземка. Гудят провода.
1940
М Е Т Е Л И Ц А
______________________________
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Военнопленные:
Я р о ш,
М е р к у л о в,
Г р е ч к а,
Н о в и к о в,
Е р е м е е в,
К о е л и,
Ш а р а ф у т д и н о в,
П а р х о м о в,
Б о л ю т и н,
Д а х н о
и другие, без речей.
Полицейские:
Л у т с,
С е п р е.
Т е е с а л у, товарищ городского головы.
В е г е р, немецкий офицер.
Х е м п е л ь, немецкий фельдфебель.
Н е м е ц к и е с о л д а т ы, без речей.
Семейство Ильмарине:
б а б у ш к а,
м а м а,
в н у ч к а.
В а л я.
Р а в в и н ш а.
Действие происходит в конце 1941 года в эстонском городе Н.
1
Зал Н-ской синагоги: громадно-высокий, голый, симметричной и унылой архитектуры. Зимние сумерки. Голубеют уходящие в высоту окна; на них черными силуэтами Давидовы щиты – шестиугольные звезды.
Раздаются шаги, входит товарищ городского головы Т е е с а л у благообразный господин в шубе, за ним дежурный полицейский Л у т с с винтовкой.
Лутс поворачивает выключатель. Загорается лампочка на длинном кривом шнуре. Освещается зал: нары у стены, железная печка-времянка с коленчатой трубой, которая выходит наружу через одно из окон. Наверху – хоры; видна дверь, ведущая с хор на лестницу. Вдоль стен – ряды великолепных бра. Звезды на окнах – грязно-желтого цвета, в мрачном черном орнаменте. В этом зале еще недавно молились. Сейчас на нем печать гонения и одичания. Лампочка на кривом шнуре горит одиноко и испуганно.
Т е е с а л у (осматривается; ему не по себе, но с кроткой твердостью он выполняет свою обязанность). Надо больше света. Эти углы будто специально для убийства.
Л у т с. Можно больше света. Хотя – убивают и при свете. (Зажигает одно бра, потом еще одно, потом все.) Вот при таком свете убили раввина. (Сообщив это, тушит все бра, кроме одного.) При желании можно много света.
Т е е с а л у. Пусть они вымоют пол.
Л у т с. Это от беженцев грязь. И всего ведь одну ночь тут ночевали. Сколько на свете детей и женщин, удивительно, – идут, идут... Господин Теесалу, у нас котла нет.
Т е е с а л у. Придется обойтись как-нибудь.
Л у т с. А из бывшего детского дома?
Т е е с а л у. Взяли в госпиталь.
Л у т с. Так они должны варить суп в ведре. Пока их будет десять, это ничего. А когда их будет сто?
Т е е с а л у. Почему вы думаете, что их будет сто?
Л у т с. Сепре сказал, что немецкий комендант обещал дать городу сто человек пленных.
Т е е с а л у. Мы просили сто; но пока нам дают только десять.
Л у т с. О! А мы просили сто? Это бы хорошо – сто...
Т е е с а л у. Да, для ремонта. Городу нужен ремонт. Мостовые...
Л у т с. Да, да. Ремонт... А нам дали только десять? Напрасно: те девяносто все равно помрут. Из лагеря каждое утро вывозят полный грузовик покойников... Картофель привезут?
Т е е с а л у. Завтра. Картофель придется расходовать экономно. Капусту можете давать без ограничения. Кипяток тоже. Кипяток очень бодрит.
Л у т с (без большой уверенности). Да-а...
Т е е с а л у. Мороженая капуста полезна в сыром виде. В ней много витаминов. А картофель экономьте. Я на вас полагаюсь, Лутс, как на старого солдата.
Л у т с. Варить, значит, в ведре... Ну, хорошо. Господин Теесалу, я вас помню вот таким мальчиком в переднике, скажите мне: раньше мы когда-нибудь экономили картофель?
Т е е с а л у. Ну, это... разговор не ко времени и не к месту. Война, Лутс, война! Одним словом, сегодня вы примете первую партию. (Уходит.)
Л у т с. Одним словом, одним словом... Одним словом.
Бормоча, ставит винтовку в угол, уходит. Слышны шаги, поднимающиеся по лестнице. На хоры входит В а л я. На ней осеннее пальто, из которого она выросла, и шапочка набекрень. За плечами, на лямках, мешок. Валя садится на нары и медленно спускает лямки с плеч. Возвращается Лутс с охапкой дров, сбрасывает дрова у печки.
Одним словом.
Валя кашляет.
Вернулась?
В а л я (откашлявшись). Да...
Л у т с. Забыла что-нибудь?
В а л я (греет пальцы дыханием). Нет...
Л у т с. А чего пришла?
В а л я (легко). Ей-богу, не дойду.
Л у т с. А куда тебе приказ идти?
В а л я (греет пальцы). Гдов.
Л у т с. Гдов. Там родственники?
В а л я. Никого нет.
Л у т с. А зачем тебе туда идти?
В а л я. Я не знаю.
Л у т с. Гдов. Это близко: километров, должно быть, семьдесят или восемьдесят. Надо идти, если приказ.
В а л я. Не пойду я никуда.
Л у т с (усаживается, закуривает). Все пошли, а ты не хочешь?
В а л я. Они тоже не хотели. Они поумирают, пока дойдут.
Л у т с. Так ведь пошли. Послушались.
В а л я. Ну и пусть их. Не надо было слушаться.
Л у т с. А ты куда?
В а л я. Я – тут. (Разувается.)
Л у т с. Тут больше нельзя. Тут будут пленные.
В а л я. Вот и я буду. Я тоже пленная.
Л у т с. Ты не пленная.
В а л я. А кто я?
Л у т с. Ты беженка.
В а л я. Почему беженка? Мы не бежали, нас погнали к немцам в тыл. (Показывает туфлю.) Можно в таких туфлях пройти семьдесят километров по снегу? (Снимает чулок.) И в чулках снег.
Л у т с. Напрасно ты. Не придется тебе тут быть. Знаешь, с пленными как строго? Нельзя им в одном помещении с жителями.
В а л я. А пленные – не жители?
Л у т с. Какие же они жители, когда они пленные?
В а л я (надевает чулки, которые вынула из мешка). Вы меня выгоните?
Л у т с. Прикажут – выгоню, конечно.
В а л я. Если прикажут выгнать, то прикажут, куда меня отвести, правда ведь?
Л у т с. Как же, вот сейчас побегут искать тебе квартиру. Вас тысячи проходят каждый день.
В а л я. А если я опять приду, и опять, и опять? Вы меня застрелите?
Л у т с. Ну... Я не застрелю.
В а л я. Бить будете?
Л у т с. Ну... Мне нельзя тебя бить. Ты – девушка.
В а л я. В тюрьму посадите?
Л у т с. Да, это может быть.
В а л я. В тюрьме, по крайней мере, будет где просушить чулки.
Л у т с. Ты глупая. Такая большая девушка и такая глупая. Пойди к немецкому коменданту, может, он разрешит тебе остаться в городе.
В а л я. Ходила.
Л у т с. Ну?
В а л я. Он одно кричит: вег, вег, цу фусс, цу фусс... Попробовал бы сам цу фусс по такому морозу в дырявых туфлях.
Л у т с. Ты подумай. Тут будут жить солдаты. Сначала – десять солдат. Потом – сто солдат. А ты – девочка. Молоденькая. Как же можно?
В а л я. При чем здесь молоденькая или старенькая?
Л у т с. Я беспокоюсь за твою нравственность.
В а л я. Побеспокоились бы лучше печку затопить.
Л у т с. Это нельзя.
В а л я. Почему?
Л у т с. Запрещается мне для них топить печку. Я их должен караулить. Довольно, что я дров принес.
В а л я. А мне можно затопить?
Л у т с. Тебе уходить надо.
Слышен топот многих ног.
Ты! Чулки развесила – спрячь! Спрячь!
Становится с винтовкой у двери. Входят военнопленные: Я р о ш, М е р к у л о в, Г р е ч к а, П а р х о м о в, Е р е м е е в, Н о в и к о в, Б о л ю т и н, Ш а р а ф у т д и н о в, Д а х н о и К о е л и. Они измождены иззябли; одеты в лохмотья обуви и шинелей. У Меркулова забинтована голова... За пленными входит полицейский С е п р е с винтовкой.
С е п р е (считает по-эстонски). Юкс, какс, кольм, мели, виис, кус, сейтса, каэкса, юэкса, кюмме... Смирно: буду делать перекличку. (Достает список, зажигает ручной фонарик.) Ярош!
Валя смотрит с хор, опершись на руки подбородком.
Я р о ш. Я.
С е п р е (осветив фонарем Яроша и оглядев его). Меркулов!
М е р к у л о в. Меркулов.
С е п р е (направляет свет в лицо Меркулову). Рана гноится?
М е р к у л о в. Нет.
С е п р е. Может, зажила, а? Я ваши хитрости знаю! Симулянт, а? В лагере работал?
М е р к у л о в. Работал.
С е п р е. И здесь будешь работать, имей в виду. Нам лежачих не нужно. Гречка!
Г р е ч к а. Да, да.
С е п р е (переводит фонарь; одно за другим освещаются лица). Пархомов!
П а р х о м о в. Я.
С е п р е. Еремеев!
Е р е м е е в (издает гортанный звук).
С е п р е. Новиков!
Н о в и к о в. Новиков Василий Пантелеевич. Тут.
С е п р е. Болютин! (Повторяет.) Болютин!
Б о л ю т и н. Вы меня?.. Я здесь...
С е п р е. Шара... Шарафутдинов!
Ш а р а ф у т д и н о в. Я.
С е п р е. Дахно!
Д а х н о. Тут!
С е п р е. Коели!
К о е л и. Я.
С е п р е. Ты не эстонец?
К о е л и. Нет.
С е п р е. Похожа твоя фамилия на эстонскую.
К о е л и. Нет, не похожа.
С е п р е. А кто ты?
К о е л и. Русский.
С е п р е. Еремеев! Ты – будешь староста.
Е р е м е е в. Ну его к богу.
С е п р е. Что?
Е р е м е е в. Не надо. Не умею я.
Я р о ш. Я буду староста.
С е п р е. Ты? (Направляет на Яроша свет.)
Я р о ш. Это будет подходяще.
С е п р е. Хорошо. (Записывает.) Ярош?
Я р о ш. Ярош.
С е п р е. Хорошо. Будь староста, Ярош.
П а р х о м о в. Без демократии.
Я р о ш. А, ты здесь демократии захотел! (Наносит Пархомову быстрый удар в челюсть.) Вот тебе демократия! (Новикову.) Затопляй печку. Живо!
С е п р е. Хорошо. Устраивайся. У тебя будет порядок, Ярош. (Лутсу.) Я пойду греться в караулку. (Уходит.)
Я р о ш (Лутсу). Где воду брать?
Л у т с. В коридоре водопровод.
Я р о ш. Котел есть?
Л у т с. Ведро. Надо пол помыть.
Я р о ш. Жрать надо дать людям. Хлеба дадите?
Л у т с. Иди – дам.
Я р о ш. Норма будет, или как?
Л у т с. Норма, норма.
Я р о ш. Шарафутдинов. Воды принесешь.
Лутс, Ярош и Шарафутдинов уходят.
Н о в и к о в (с помощью Гречки затопил времянку). Грейся, ребята.
Люди жмутся к огню. Только Пархомов остается поодаль. Он отплевывается и утирает лицо.
Г р е ч к а. Иди сюда. Ничего.
П а р х о м о в. Какое он имеет право!
Г р е ч к а. Авторитет становит. Ничего.
Е р е м е е в. Хлебушка дадут...
Н о в и к о в (осматривается). Что тут было? Клуб, что ли?
М е р к у л о в. Синагога.
Н о в и к о в. Синагога?
Д а х н о. Синагога – это жидовский молитвенный дом. Жиды тут молились. Вы меня слышите, товарищ Меркулов? Я говорю – жиды тут молились. Х-ха! Не нравится, что я так выражаюсь – жиды? Х-ха! А запретите. Ну?
Ш а р а ф у т д и н о в вносит ведро с водой.
Г р е ч к а. Давай сюда. (Ставит ведро на печку.) Ладно, хлопцы. Из самого адского ада – похоже – выбрались.
К о е л и. Еще неизвестно, какой будет здешний ад.
Г р е ч к а. Ну, все же: дровишек к нашему приходу изготовили. Горяченького напьемся. А что староста бедовый – что сделаешь. Как-нибудь. Ничего.
Д а х н о (Новикову). Посунься. Расселся чересчур.
Н о в и к о в. Мне чересчур хочется в морду тебе дать. (К Коели.) Дать ему, Николай?
К о е л и. Не тронь навоз...
Г р е ч к а. Не выражайтесь: тут барышня. (Показывает.) Вон сидит.
Все смотрят на Валю.
В а л я. Здравствуйте.
Н о в и к о в. Здравствуйте. Наша? Русская?
В а л я. Русская, русская.
Н о в и к о в. А что вы тут?
В а л я. А так...
Н о в и к о в. Так?.. (Встает.) А у вас, случайно, хлеба нету?
В а л я (вскочив). Да, да... Сейчас, сейчас... Ох, ну тебя... (Рвет завязки мешка.)
Н о в и к о в (дрогнувшим голосом). Скорей...
Поднимает руки. Валя бросает краюшку хлеба. Дахно толкает Новикова и перехватывает хлеб.
Отдай!!!
Бросается на Дахно. Драка. Хлеб переходит из рук в руки. Куски рассыпаются по полу. Еремеев и Болютин кидаются поднимать куски.
В а л я. Что вы делаете! Ведь мы – люди!!!
Г р е ч к а (поднимает кусок, разламывает пополам, протягивает Меркулову). Ешьте.
М е р к у л о в. Не хочу.
Г р е ч к а (к Коели). Ну, ты съешь, сынок.
К о е л и. Не хочу.
Г р е ч к а. Эге, дорогие, так нельзя. С таким вашим характером, дорогие, подохнете...
Н о в и к о в (вырывает у Дахно остаток хлеба). Сволочь... Я всем хотел... а он – только в свое брюхо... (Протягивает хлеб Меркулову.) Нате.
