Текст книги "Собрание сочинений (Том 4)"
Автор книги: Вера Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Ж а н н а (Виктору). У тебя загар уже немножко сошел.
В а л е р и к. Алло, Жанна! Ты слышала?
Ж а н н а. Ты был – прямо как бронза. А сейчас уже посветлей.
В а л е р и к. Жанна! Я тебя приглашаю на вальс!
Ж а н н а. Не хочу, Валерик. Мы с Нинкой уже танцевали, танцевали. (Упирается.) Не хочу.
В а л е р и к. Что значит "не хочу", на бал пришла и "не хочу".
Ж а н н а. Витя, слушай, мне с тобой нужно поговорить.
В а л е р и к. Если не хочешь танцевать со мной – вот, Герман тоже тебя приглашает.
Г е р м а н. П-простите, Жанна, нет. Очень прошу меня извинить, но я не приглашаю. Он шутит. Я не танцую. Не умею. И мне вообще пора. Я должен п-прощаться.
В и к т о р. Какого черта! Почему тебе пора?
Г е р м а н. Спать пора. Меня мама приучила рано ложиться спать. До свиданья.
В а л е р и к (тихо). Слушай, не будь ренегатом, нельзя же бросить Витьку в беде.
Г е р м а н. Мне неизвестно, кто тут в беде. Есть вещи, которых я ну, не п-переношу. Органически. Будьте здоровы, Нина.
Н и н к а. До свиданья...
Герман уходит.
В и к т о р. Нам тоже пора. Уже давным-давно.
В а л е р и к (кричит). Герман, подожди, мы с тобой!
Герман не оборачивается.
Ж а н н а (Виктору). Обожди. Минуточку. Не уходи. Мне обязательно надо сказать одну вещь!
В и к т о р. Еще не все сказано?
Ж а н н а. Просто пару слов.
В и к т о р. Я слушаю.
Ж а н н а. Нет. Не при всех. Пройдемся немножко.
В а л е р и к (Виктору). Слушай, в самом деле. Поговори еще раз. Попытайся объяснить.
В и к т о р. Да, объясни попробуй.
В а л е р и к. Но как-то все же, я не знаю. А заявления вздумает писать – лучше тебе будет? Зачем до этого доводить? Надо успокоить...
В и к т о р (с яростной выдержкой). Да, Жанна. Слушаю тебя.
Они уходят. Нинка и Валерик остаются вдвоем.
Н и н к а (ей мучительно неловко). Вот попала я... Надо же! Я и не хотела идти. Я утром уезжаю. Совсем не хотела идти.
В а л е р и к (небрежно-ласково). Ничего. Что ж делать.
Н и н к а. Даже не сказала – ждать ее?..
В а л е р и к. Подождем.
Н и н к а. Я думаю, мне кажется – она скоро придет.
В а л е р и к. Придет!
Н и н к а. Какая-то ерунда получилась. Жди ее теперь.
В а л е р и к. А, деточка. Все ждут.
Н и н к а. Кто ждет?
В а л е р и к. Все. Видите (показывает): он ждет, она ждет. Вы ждете, я жду. Все, все ждут. Всю жизнь.
Н и н к а. Чего ждут?
В а л е р и к. Кого-то. Чего-то. Чего-нибудь. Всю жизнь ждут, а вам десять минут трудно подождать.
Н и н к а (улыбнулась, взглянула на него). Я не сразу поняла... А верно – все всю жизнь чего-нибудь ждут.
В а л е р и к. Сейчас они еще раз выяснят отношения, и она придет. Потанцуем пока, хотите?
Н и н к а. Лучше походим тут. (Скамья уже занята, и присесть негде.) А то вдруг мы с ней потеряем друг друга. Совсем чепуха получится.
В а л е р и к. Если ее долго не будет, я вас провожу домой. Вы далеко живете?
Н и н к а (торопливо). Да! Далеко! Спасибо! Нет, я подожду Жанну.
Они удаляются.
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в (продавцу шаров, который распродал свой товар и считает выручку). Не могу я на этих девчонок смотреть! Так вот наблюдаешь – сколько их мучается!
Продавец шаров сосредоточенно рассовывает деньги по карманам.
Он ей говорит: "Неужели не все сказано", а она его умоляет – "еще пару слов". Поможет твоя пара слов, как мертвому припарки. Несчастные дуры. Ведь она чего за ним бегает? Ей хочется с ним гнездо вить. Поскольку природа ее сделала женщиной – ей надо вить гнездо.
П р о д а в е ц ш а р о в. У него на вывеске всеми буквами написано, что с ним гнезда не совьешь. Просто есть девицы, которые много себе позволяют. (Уходит.)
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в (скороговоркой ему вслед, ей хочется поговорить и не с кем). Эх, скажу я вам, кроме разных соображений есть еще девичья любовь, увлечение, куда ж вы это денете! А мы себе в молодости не позволяли? Еще как позволяли! (Одна.) Как люди свою молодость скоро забывают!
Проходят Нинка и Валерик.
В а л е р и к. Он мировой парень. Зверски способный. Думающий. Зря ваша эта Жанна его мучает. Вы бы ей сказали.
Н и н к а. Вы думаете – она о нем плохо отзывается? Она о нем очень хорошо отзывается. Что он талантливый...
В а л е р и к. Тем более – зачем мучить? Талант надо щадить, оберегать.
Н и н к а. Она себя мучает в тысячу раз больше.
В а л е р и к. Есть же, ей-богу, люди, которые из самых прекрасных вещей способны сделать каторгу. Деточка! Любовь должна быть радостью, нежностью, сиянием, музыкой... праздником, балом! – или пусть ее совсем не будет. А в принудительном порядке – ну, знаете!
Н и н к а (робко). Я тоже считаю, что любовь должна быть праздником, но разве не бывает в жизни, что...
Прошли.
Сцена заполняется танцующими. Громче музыка. Бродят и скрещиваются разноцветные прожектора. Время от времени через сцену проходят Нинка и Валерик.
В а л е р и к. Я люблю Ленинград! Я одно время жил на Сахалине, и забавно – ни разу мне Сахалин не приснился, пока я там жил. Всегда снился Ленинград.
Н и н к а. Вот, должно быть, и мне будет сниться.
В а л е р и к. Хорош красавец, ничего не скажешь. Где еще у нас такие архитектурные ансамбли? А набережные, а эти драгоценные решетки... с копьями, лилиями, русалками...
Н и н к а. Где русалки?
В а л е р и к. На Литейном мосту.
Н и н к а. Что вы говорите, я не заметила.
В а л е р и к. А где еще такие белые ночи? Посмотрите на это небо! А где еще бывают проводы белых ночей?
Н и н к а (поражена словно чудом). Вы подумайте, я только что, ну вот только что – это самое, ну в точности то же самое сказала Жанне!
В а л е р и к (снисходительно). Да?
Прошли и возвращаются снова.
Н и н к а. А вы бываете в филармонии?
В а л е р и к. В филармонии? Ну как же, конечно. Конечно, бываю в филармонии.
Н и н к а (смущена). Что вы смотрите?..
В а л е р и к. Смотрю – какая вы тоненькая, горящая... как цветочек на стебельке. Вот так должен нарисовать вас художник: как вы идете, вся озаренная.
Н и н к а (слабо пытается отразить пугающие ее похвалы). Действительно, – нечего, что ли, им рисовать, художникам, что за меня возьмутся...
В а л е р и к. Пускай отложат все и рисуют тебя! Давай на "ты", хорошо?
Н и н к а (послушно). Хорошо.
В а л е р и к. Нарисуют, будь уверена. Я устрою. У меня знакомых художников полон Ленинград. Я тебя познакомлю.
Н и н к а. Я же утром уезжаю.
Прошли.
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в (подошедшему к ларьку покупателю). Нет, вы посмотрите, что делается! Что делается!
П о к у п а т е л ь (оглядывается). Что делается?
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в. Прямо хоть криком кричи. Они уже на "ты", понимаете?
Нинка и Валерик вернулись.
В а л е р и к. Куда-нибудь, где нет толкотни. Куда-нибудь под Рощино, например. Или можно в Ушково, там у одного нашего парня дача, родители уехали, он полным хозяином. Волшебный можно провести денек.
Н и н к а. Но я же утром уезжаю! Вы все время забываете.
В а л е р и к. Деточка, не порти мне настроение, брось эти выдумки.
Н и н к а. Какие выдумки? Сегодня утром, в Рудный.
В а л е р и к. Ну-ну, брось.
Н и н к а. Я же вам сто раз сказала!
В а л е р и к. Нет, в самом деле?
Н и н к а. Конечно.
В а л е р и к. Зачем же мы тогда друг друга узнали, а? Скажи. Ты не знаешь, зачем? Ужасно странно, а?.. Значит – все? Не встретимся больше?
Н и н к а. Вы разве хотите?
В а л е р и к. А ты не знаешь? Нет, ты скажи, – ты не почувствовала? Тебе слова нужны, да? Слова?.. Слушай, поедем в Ушково!
Прошли и вернулись. Держатся за руки.
Н и н к а. Вы же сами сказали: все ждут, правда? Я напишу вам из Рудного, хорошо? Пришлю адрес... И вы мне напишете, хорошо?
В а л е р и к (показывает на небо). Вот и утро.
Заря розовеет.
Н и н к а. Да. Утро. (Взглянула на ручные часы, завела их привычным движением.) Подарите мне на память какой-нибудь цветок.
Подошли к цветочному ларьку.
В а л е р и к. Выбирай. Какой хочешь?
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в. Возьмите вот свеженький букет, молодой человек.
Н и н к а. Нет, нет! Один цветок! (Взяла из кувшина.) Вот этот... Спасибо. Вложу в книгу, он засушится. Увезу с собой на память... о проводах белых ночей.
Прошли. Входит Ж а н н а.
Ж а н н а (зовет). Нинка!
Ее окружили танцующие. Затертая среди них, озираясь, медленно проходит Жанна через сцену, выкликая беспомощно: "Нинка! Ты где? Нинка! Нинка!.."
2
Н и н к а ждет в проходной завода. Она то ходит – мечется по обширной проходной, то останавливается, делая вид, что читает газету на стене. Стучится в окошечко дежурного.
Н и н к а. Василий Иваныч! Это я... Будьте добры, позвоните еще разочек.
Д е ж у р н ы й. Я вам сказал – он выйдет.
Н и н к а. Да где ж он? Скоро перерыв кончится.
Д е ж у р н ы й. Говорил с ним лично, он пообещал, будет ему послободней – выйдет.
Н и н к а. Василий Иваныч, ну пожалуйста, позвоните еще! Последний раз!
Д е ж у р н ы й. Сказал – выйдет. Вот, ей-богу. Дома не наговорились? (Звонит по телефону.) Механический? Веретенников там далеко? Напомните ему – сестра дожидается. Да, та самая... (Нинке.) Нету его. Обедает.
Но она уже увидела входящего К о с т ю и бросилась к нему.
Н и н к а. Косточка! В чем дело, я не понимаю.
К о с т я. А что такое?
Н и н к а. Они со мной даже разговаривать не хотят. Даже не дали разового пропуска в цех.
К о с т я. Правильно, какой пропуск? Ты здесь не работаешь.
Н и н к а. Но я же работала!
К о с т я. Но в данное время не работаешь. Зачем пропуск? Что тебе делать в цехе?
Н и н к а. Я хотела повидать... поговорить с ребятами. С бригадиром...
К о с т я. О чем поговорить?
Н и н к а. Чтобы меня оформили обратно... Чтобы мне вернуться на работу.
К о с т я. Оформляет отдел кадров.
Н и н к а. Они говорят – набора нет, все укомплектовано.
К о с т я. Наверно, так. Кого-то ведь взяли на твое место, когда ты собралась уезжать.
Н и н к а. Лизу Коничеву взяли.
К о с т я. Так что же, прикажешь теперь уволить Лизу Коничеву?
Н и н к а. Лиза Коничева согласна вернуться опять на конвейер. Она сказала.
К о с т я. Но на Лизином месте на конвейере тоже поставлен другой человек! Ты что – маленькая, не смыслишь? Тебе же сказали – все укомплектовано. Ты будешь прыгать туда-сюда, а людей гонять из-за твоих фокусов?
Н и н к а. Косточка, это не фокусы, вот чем хочешь тебе клянусь!
К о с т я. Не хочу слушать! Иди объясняйся в комитет комсомола.
Н и н к а. Я ходила... Костя, ведь я же неплохо работала, даже в многотиражке писали... А они даже не хотят разговаривать!
Через проходную проходят рабочие.
К о с т я. Пошли на улицу.
Они вышли в сквер перед заводом. Огромный щит высится над сквером, на щите портреты – молодые лица, над ними надпись: "Они поехали на новостройки коммунизма". Один из портретов снят, черный квадрат зияет на его месте.
А ты рассчитывала, что можешь безнаказанно проделывать такие штуки? Что тебя, после всего, примут с распростертыми объятиями?
Н и н к а. Ничего я не рассчитывала.
К о с т я. Хорошенькое дело – дать обязательство и сбежать. Тебе это игрушки?
Н и н к а. Косточка, я знаю, это ужас, ужас, что я сделала! Просто невыносимо думать!
К о с т я. Теперь невыносимо? А тогда почему не подумала?
Н и н к а. А что я могла сделать? Если бы ты полюбил очень сильно, ты бы поверил, что я ничего не могла сделать! (Схватившись за голову.) Как я только не умерла в тот час, когда уходил эшелон!
К о с т я. Когда уходил эшелон... Я приволок твои вещи на вокзал. Загулялась, думаю; примчится из Це-пе-ка-о прямо к поезду. Все глаза проглядел – ждал. И не один я... Ребята ходили звонить в милицию – решили, несчастный случай. А я ничего даже не слышал, не видел, что делалось... Поезд ушел – я все стою, как идиот, на перроне. Ребята уговорили – едем домой, может, она там... Где мы не были! По всем больницам ездили. С милицией разругались, что плохо работает – не знает, куда ты девалась... Пока не пришло твое письмо из этого, из Ушкова. (Долго закуривает.) Не в том дело, что о тебе писали в многотиражке, и не в том дело, что была ты на этой доске, а в том дело, что была перед тобой жизнь ясная и прямая... а сейчас и не разберешь, что ты с собой наделала.
Н и н к а (печально и кротко). Я догадалась, что здесь был мой портрет.
К о с т я. Нетрудно догадаться.
Н и н к а. Почему ты не приходишь домой? Я пришла, Катерина Ивановна говорит – он в общежитии ночует, только за бельем заходил. Катерина Ивановна говорит – я тебя выжила.
К о с т я. Я приду... когда мне будет не так неприятно видеть тебя... находиться с тобой в одной комнате.
Н и н к а (вдруг посветлев). Вот разница между тобой и Валериком: Валерик рад, что я не поехала. А ты сердишься – родной брат! (Счастливо улыбнулась.) И опять разница между тобой и Валериком: Валерику на меня смотреть приятно.
К о с т я. Я ничего не желаю слышать об этом прохвосте!
Н и н к а. Почему он прохвост?
К о с т я. Шпана!
Н и н к а. Что ты о нем знаешь, чтобы так называть его?!
К о с т я. Потому что хороший парень не будет так сбивать с пути другого человека, как он тебя сбил!
Н и н к а. Он полюбил меня. Он захотел, чтобы я была с ним. Почему это нехорошо?
К о с т я. Когда он успел полюбить? С первого взгляда?
Н и н к а. Разве не бывает с первого взгляда? Ах, ты смеешься! Зачем ты смеешься? Мало понимаешь в этих вещах, вот и смеешься. Если бы ты его видел! Даже не верится, что такой, такой – и полюбил – меня... И что еще удивительно: он высококультурный, а я ведь не очень культурная, я среднекультурная, я считаю, – но сколько у нас, ты бы знал, общих интересов, и вкусов, и мыслей, и слов...
К о с т я. Ну и ехал бы вслед за тобой, на здоровье, а зачем же твою жизнь ломать, это любовь называется?
Н и н к а. Как же он поедет, если он здесь на работу устраивается? Он будет работать в редакции "Смены" Он любит Ленинград. Что, у него нет права жить в Ленинграде?
К о с т я. Пускай пожертвует Ленинградом, когда такое дело. Если человек любит, он связывает свою жизнь с жизнью другого человека. Сплошь и рядом чем-то жертвуя, да. Так я привык считать.
Н и н к а. Я тоже так привыкла считать. Но почему ты ставишь вопрос однобоко? А моя судьба – не привязана к его судьбе? Я не должна, что ли, быть с ним, когда он этого хочет и я хочу?
К о с т я. Ты мне скажи: ты замуж за него выходишь? Он тебе это предлагал или так обойдетесь?
Н и н к а. Просто у нас еще не было об этом разговора. Мы поженимся. Не волнуйся.
К о с т я. В голове не укладывается... Это ты или не ты? Какая была... как стеклышко чистая! Как к тебе люди относились, – а ты, оказывается, вот что такое! Под спудом где-то, значит, таилось – и вот оно, обнаружилось... Любовь! Какая к черту любовь! Познакомились, станцевали там что-то в обнимку...
Н и н к а. Мы не танцевали!
К о с т я. ...и вот вам любовь. И все пустить по ветру – честь, долг... Что ты о нем знаешь? Тебе есть за что его уважать? Распущенность это, а не любовь!
Н и н к а. Ты все это говоришь напрасно. Это неправда. Я не обижаюсь: ты за меня переживаешь, потому и говоришь. Познакомишься с Валериком и увидишь, что нечего тебе переживать. Где угодно я могу сказать о нашей любви и буду гордиться.
Костя делает движение уйти.
Постой! Костя! Значит, ты считаешь – меня не примут обратно на завод?
К о с т я. Смеешься? Я первый буду против.
Н и н к а. Что же мне делать?
К о с т я. Найдешь какую-нибудь работу.
Н и н к а. Мне хочется на наш завод!
К о с т я. Тебя кто-нибудь за язык тянул, когда ты давала обязательство? Кто-нибудь тебя специально агитировал? Я уговаривал подумай хорошенько! Обдумай все! Не торопись! Нет, выскочила, целую речь на собрании сказала... как та синица, что хвалилась море сжечь. Так было или не так?
Н и н к а (тихо). Я не хвалилась. Я искренно... Но ведь, Косточка, что-то в жизни меняется, и планы у человека меняются...
К о с т я. Планы могут меняться. Но изменить человек не имеет права. И нам не нужны дезертиры.
Н и н к а. Никогда! Ни к кому ты не был таким безжалостным! А я ведь сестра тебе!
К о с т я. Да? Ты считаешь, мне легче, когда нашу фамилию склоняют по всему заводу?
Н и н к а (опять схватывается за голову). Не говори!
К о с т я. Ты вот тут мне вкручивала разное. А ведь нет, чтоб подумать – как это загладить.
Н и н к а. Косточка, я что хочешь сделаю, ты скажи – что!
К о с т я. В два счета все можно исправить. Побеседуют с тобой по душам, и утрясется. Мало чего бывает: заболела, не могла выехать со всеми... Укладывай чемодан, хватит валять дурака.
Н и н к а. Это – чтоб я ехала?
К о с т я. А как иначе?
Н и н к а. Но мне нельзя. Я ведь тебе объяснила. Я хочу обратно на завод. Сначала, конечно, ужасно будет трудно: будут возмущаться, спрашивать... Но это недолго. Вот увидишь, недолго. Люди не злые, и у каждого своих забот хватает, не станут они долго сердиться. Поймут, что я не трудностей побоялась или там чего-то; что просто мне никак, ну никак не уехать... от счастья.
К о с т я. Твое так называемое счастье – для тебя единственно важное. Выше нашей цели, выше всего, чем живет народ.
Н и н к а. Что ты! Зачем ты это ставишь рядом! Наша цель такая громадная, – а мое счастье даже не заметно никому. Я постараюсь как можно, как можно лучше работать! – чтобы вы скорей забыли... Мне не хочется на другой завод... Косточка! Здесь я всех знаю, и так мне было легко со всеми. Пускай здесь на меня и посердятся, ничего не поделаешь, заработала... Помоги мне вернуться! Я согласна хоть не на станок, я согласна разнорабочей...
К о с т я. Чего ради мы будем принимать людей, которых мы же сами исключили из комсомола?
Н и н к а. Меня исключили из комсомола?
К о с т я. В ближайшие дни исключим, если не одумаешься. (Уходит.)
Н и н к а. Костя! Подожди! Костя! Ну подумай, как же я могу...
3
Сентябрь, вечер, туман. Ленинградские улицы: скрещение Невского и канала Грибоедова. Огни светофора сквозь туман. Давно кончились белые ночи.
Вдоль канала идет В а л е р и к. Его окликает М а х р о в ы й: "Валерочка!"
Валерик вздрогнул. Приостановился было, но сейчас же сделал вид, что не слышал, что торопится, что крайне чем-то озабочен... Тихо, без суеты Махровый преграждает ему дорогу: "Здравствуй, Валерочка!"
Валерик останавливается. "А! – говорит он приветливо, словно не удирал только что от Махрового, как заяц. – Добрый вечер". – И пожимает Махровому руку.
Махровый обладает счастливой наружностью, внушающей людям доверие и симпатию. На его худощавом, правильном, уже немолодом лице с мужественными морщинами вдоль щек – выражение открытости и спокойствия. У него такая выправка, будто он всю жизнь занимался главным образом тем, что воевал; будто дисциплина и организованность вошли ему в плоть и кровь. Эта выправка подчеркнута костюмом: на Махровом высокие ладные сапоги и серый, аккуратно застегнутый плащ. Голова ничем не покрыта. У него приятный, мягкий и в то же время мужественный баритон. Он добродушен, Махровый, что бы он ни говорил, добродушное спокойствие ему не изменяет. И зорко поблескивают холодные, ко всему готовые глаза.
М а х р о в ы й. Куда бежишь, Валерочка?
В а л е р и к. Да по делу тут одному.
М а х р о в ы й. Да ну? По делу? И как, в гору идут делишки?
В а л е р и к. Да так себе...
М а х р о в ы й. Я тебя поздравляю.
В а л е р и к. С чем это?
М а х р о в ы й. Статейку твою читал в "Смене". Твоя ведь была статейка?
В а л е р и к. Моя, увы.
М а х р о в ы й. Почему же увы? Нормальная статейка. Бывают лучше ну, впоследствии достигнешь... Ты что, постоянно там устроился? В штате?
В а л е р и к. Да нет еще пока...
М а х р о в ы й. Как вообще жизнь молодая?..
В а л е р и к. Понемножку.
М а х р о в ы й. Течет?
В а л е р и к. Течет.
М а х р о в ы й. Упиваешься блаженством после Сахалина?
В а л е р и к. Ну, насчет того, чтобы упиваться блаженством...
М а х р о в ы й. А что? Я бы с твоими данными только и делал, что упивался блаженством.
В а л е р и к. Чтобы упиваться блаженством, Алексей Аркадьич, кроме этих данных нужны еще другие данные.
М а х р о в ы й. Это какие же?
В а л е р и к. Ну, как будто вы не знаете.
М а х р о в ы й. Деньги, что ли? Да ну? Это материализм. Это даже, по-моему, называется – вульгарный материализм?
В а л е р и к (его слегка передернуло). Не слышал, чтобы это так называлось.
М а х р о в ы й (не обратил внимания на его слова). С чего это ты такой вульгарный материалист? В твоем возрасте еще рано. В твоем возрасте я был, как говорится, гол и бос, и морда не такая была, как у тебя, и тем не менее, однако, неплохо проводил время... Да, гол и бос, ни туфелек таких, ни плащика, ничего не было... (Щупает плащ на Валерике.) Где достал?
В а л е р и к (небрежно). Не помню, кто-то из ребят купил у иностранца, уступил мне.
М а х р о в ы й. Фе-ер-ге. Западная Германия.
В а л е р и к. Возможно.
М а х р о в ы й. Фе-ер-ге, точно. А сколько дал, не помнишь?
В а л е р и к. Ерунду какую-то...
М а х р о в ы й. Оно все ерунда. Туда ерунда, сюда ерунда, а рублишек расшвыриваешь порядочно, а, Валерочка? Прожиточный-то минимум твой – на культурном уровне все же?
В а л е р и к. Алексей Аркадьич, я вам буквально завтра-послезавтра, скорей всего даже завтра, вы не беспокойтесь...
М а х р о в ы й. Это ты о чем?
В а л е р и к. Отдам вам еще часть долга.
М а х р о в ы й. Верно, ты же мне должен что-то, я и забыл. Где-то у меня и расписка твоя лежит, верно?
В а л е р и к (нервничая). Очевидно, где-то лежит.
М а х р о в ы й. Да-да-да. Должна где-то лежать.
В а л е р и к. Я вам уже два раза вносил. Вы... помните?
М а х р о в ы й. Да-да-да. Вспоминаю. Только не помню, какие суммы. Незначительные как будто были суммы?
В а л е р и к. Алексей Аркадьич, в этот раз я постараюсь...
М а х р о в ы й. Ты отмечай где-нибудь, сколько вносишь. На мою память особенно не полагайся. Дырявая стала память: вот знаю ведь, что где-то должна быть твоя расписка, а где – хоть убей... А в общем пустяки, Валерочка. Пускай это тебя не беспокоит. Я могу подождать. Это ведь не бюджетные мои деньги. Это – я тебе говорил, кажется, – жена в прошлом году домик продала.
В а л е р и к. Да, вы говорили...
М а х р о в ы й (словоохотливо). От тестя в наследство домик остался в Орлине – так, незавидный, хибарка просто. Думали мы, думали – оно бы и неплохо в летнее время в сельской местности свой домик; но – и от Ленинграда все же далековато, – далековато, верно?
В а л е р и к. Далековато.
М а х р о в ы й. И от железной дороги не близко, – и решили продать... на твое счастье.
В а л е р и к. Алексей Аркадьич, я чувствую себя отвратительно, что я...
М а х р о в ы й. А ты не чувствуй себя отвратительно. Ты чувствуй себя как следует. Как следует. Человек человеку должен помогать, верно? На том свет стоит. Все равно мы другого домика не присмотрели, так что я уж и остаток этих дачных деньжат, откровенно говоря, спустил – посмотри, какую оторвал штучку.
Он вынимает левую руку из кармана и протягивает перед собой, и в свете фонаря с руки срывается, как огонь, сверкание крупного брильянта.
Видал когда-нибудь такое, Валерочка?
В а л е р и к. Это что, настоящее?
М а х р о в ы й. А ты думал? Это не то что те побрякушки, что девчата носят. Печатает по Невскому средь бела дня в босоножках, в ситчике, а на шее брильянтовое колье, понимаешь... стоимостью в пятнадцать рублей. Это колечко настоящее, старина-матушка, камушек четыре карата, чистейшей воды.
В а л е р и к. Я в этом совсем не разбираюсь.
М а х р о в ы й. Да, твое поколение не разбирается. Но уж поверь мне, что это вещь.
В а л е р и к. И сколько же это может стоить?
М а х р о в ы й. Видишь, цены на подобные штучки в наше время, в нашем государстве – условные. Колеблются в зависимости от многоразличных причин. Я заплатил дешево... сравнительно с валютной ценностью. Большие-то деньги у меня откуда?
Идет прохожий. Махровый опустил руку в карман и ждет, пока прохожий отойдет подальше.
Подвернулось случайно, по средствам, – а, говорю жене, была не была! Что у нас там на книжке, – двинем на хорошую вещь. (Опять вынул руку из кармана, полюбовался кольцом.) А насчет долга не спеши, экстренности нет. Даже могу еще немножко подкинуть, если у тебя это самое...
В а л е р и к. Спасибо...
М а х р о в ы й. Сотняшки две-три.
В а л е р и к. Нет, сейчас мне...
М а х р о в ы й. Не нужно денег? Да ну? Неужели за статью так дорого заплатили?
В а л е р и к. Я бы все-таки предпочел...
М а х р о в ы й. Все как ты хочешь, Валерочка.
В а л е р и к. Я бы предпочел поскорей расплатиться с долгом.
М а х р о в ы й. Давай так. Тоже неплохо.
В а л е р и к. Вы мне разрешите зайти завтра, самое позднее послезавтра...
М а х р о в ы й. Заходи, когда тебе удобно. Так хорош камушек?
В а л е р и к (напряженно). Хорош камушек.
М а х р о в ы й. Стоило хибарку променять на камушек?
В а л е р и к. Вероятно...
М а х р о в ы й. Ну, бывай! (Помахал на прощание рукой. Разошлись.)
Идут, разговаривая, Г е р м а н и Р э м.
Р э м. Ты прав, безусловно.
Г е р м а н. П-понимаешь: там я сразу – личность. А здесь минимум до тридцати лет буду ходить хвостиком за каким-нибудь п-профессором.
Р э м. В нашем деле иначе нельзя.
Г е р м а н. Понимаю. А в нашем можно. И я хочу в-воспользоваться этой возможностью.
Р э м. Я за моим академиком буду ходить минимум до сорока, это в лучшем случае. И все, что я сделаю в лаборатории, будет приписано ему. Пока у меня не вырастет вот такая седая борода – только тогда поверят, что я тоже что-то могу самостоятельно.
Г е р м а н. В-видишь, у вас это так. Потому что вне института, без всей этой черт его знает какой головоломной техники тебе действительно никак. А мне что надо: маленькую больницу. Чтобы я мог ее п-поставить как мне хочется. Я еще на первом курсе спланировал, как я ее миленько поставлю. Кто мне в Ленинграде даст больницу? Именно – жди до седой бороды, да и то еще б-бабушка надвое гадала...
Р э м. Ты прав, прав! Будь у меня другая профессия – я бы тоже начинал оттуда... с окраины к центру!
Г е р м а н. Ты честолюбец, тебе непременно п-подавай центр, хотя бы к финишу. А мне не обязательно. Я просто считаю – если что-то делать в жизни, так делать без дураков, всерьез, иначе скучно. Кретин Валерик, что удрал с Сахалина. Черта с два он чего-нибудь стоящего добьется в Ленинграде. Здесь т-такими Валериками пруд пруди, а там его держали за высшую интеллигенцию.
Р э м. Ты говоришь, я честолюбец. Неужели лучше без честолюбия – как Валерик?
Г е р м а н. Нет, с-совсем без честолюбия – ничего не получится.
Р э м. Ничего не получится! (Прошли.)
Идут Н и н к а и Ж а н н а.
Н и н к а. Ничего не получится! Можешь не стараться!
Ж а н н а. Но я узнала точно.
Н и н к а. Очередная ваша клевета!
Ж а н н а. Увидишь.
Н и н к а. Он бы мне давно сказал.
Ж а н н а. Скажет он, как же.
Н и н к а. Вы все ненормальные.
Ж а н н а. Ты от правды отмахиваешься.
Они приостановились возле витрины Дома книги. На выступе оконной амбразуры сидит п р о д а в щ и ц а ц в е т о в с корзиной лохматых осенних астр.
Лучше обсудим давай, как тебе реагировать.
Н и н к а. Ненормальные. Непременно ищете в человеке плохое. Как можно больше плохого! Хорошее видеть не хотите, только плохое вам подавай! Как вы такие на свете живете? Вы же несчастные!
Ж а н н а. Я больше тебя знаю жизнь.
Н и н к а. Ты знаешь жизнь? Ты испугалась жизни! Один человек с тобой нехорошо поступил – ты сразу перепугалась. И все у тебя стали плохие. Это называется знать жизнь? Мне не надо такого знания! И оставь меня, пожалуйста!
Ж а н н а. Я тебя предупредила по-товарищески. Поскольку я узнала такую вещь, я чувствую ответственность...
Н и н к а. Я сама за себя отвечаю!
Ж а н н а. Ты стала чересчур гордая.
Н и н к а. За все отвечаю. И хватит. И дальше не ходи за мной. И вот что я тебе скажу на твои сплетни: мы с Валериком женимся! (Уходит. Остановилась в красном свете светофора.)
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в. И всего-то он ей купил один цветочек.
Ж а н н а. Вы ее что, знаете?
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в. Я и вас вспомнила. Вы шьете панамки.
Ж а н н а. Панамки мы уже все пошили. Миллион. Теперь шьем бюстгальтеры. С лямками и без. Она тоже. Она теперь работает у нас.
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в. Всего, знаете, один цветочек купил. Она, правда, так и попросила: подарите мне, говорит, один цветочек.
На перекрестке зажегся зеленый глаз. Нинка ушла.
Она встречается с Валериком у колоннады Казанского собора. Нет никого вблизи, и она бросается Валерику на шею отчаянно и самозабвенно.
В а л е р и к (смущен этим взрывом). Ну-ну, Ниночка. Ну-ну-ну.
Н и н к а. Сто лет тебя не видела.
В а л е р и к. Деточка. Еще суток нет, как мы расстались.
Н и н к а. Меньше. Я с тобой рассталась только утром. Ты мне снился всю ночь.
В а л е р и к. Вот видишь. А говоришь – мы мало бываем вместе.
Н и н к а. Во сне – много.
В а л е р и к. Зачем такая горечь? Мы же видимся каждый день?
Н и н к а. Приблизительно.
Садятся на ступенях. Нинка прижимается к его плечу.
В а л е р и к. Странно все-таки.
Н и н к а. Что странно?
В а л е р и к. Когда человек так вот маниакально думает о другом человеке. Хочет с ним быть, видит его во сне...
Н и н к а. Как мы с тобой, да?
В а л е р и к. Странно! Почему, отчего, в чем смысл?
Н и н к а. В чем смысл? Не знаю. Но это хорошо. И хочется это сохранить... навсегда. Тебе тоже хочется сохранить навсегда?
В а л е р и к. А это бывает?
Н и н к а. Конечно. Сколько угодно.
В а л е р и к. Ты думаешь?
Н и н к а. Просто надо это беречь. Желать, чтобы это сохранилось... не разрушалось.
В а л е р и к. Если бы одних желаний было достаточно для свершения!
Н и н к а. Я не поняла, что ты сказал.
В а л е р и к. Я сказал: если бы достаточно было только захотеть чего-нибудь, чтобы это исполнилось, понимаешь? Как в сказке: "Столик, накройся" – и пожалуйста, перед тобой накрытый столик... пять звездочек, закуска, любовь до гроба...
Н и н к а. Ты шутишь. А я серьезно. Да, "столик, накройся". Почему же нет? Разве не все зависит от нас самих? И разве можно хотеть, чтобы это кончилось?
В а л е р и к. Ну не будем хотеть, не будем. (Обнимает ее крепче.) Не холодно тебе?
Н и н к а. Нет...
В а л е р и к. В этом плаще ты похожа на серебряную рыбку. Маленькая серебряная рыбка. Скажи, тебе удалось?..
Н и н к а. Я принесла. (Достает деньги.) Валерик, только тут немножко меньше, чем тебе нужно. Понимаешь, никак не могла достать больше. Тут моя получка, и в кассе взаимопомощи взяла.
В а л е р и к (бегло сосчитал бумажки). Не могла, говоришь? Ну... что ж делать. Откровенно говоря – это, конечно, мало устраивает. Надо бы отдать этому фрукту побольше. Как можно, как можно скорей с ним развязаться... Ну ничего. Не огорчайся. Сколько достала, столько достала. (Прячет деньги.) Спасибо. Ты моя отзывчивая рыбка. Я, конечно, переоценил твои возможности: откуда тебе, собственно?.. Попробую еще занять у Виктора, он должен был получить за съемки. Ну не расстраивайся! Если у Витьки есть, он меня выручит. Испытано и проверено. Вот если у него нет, тогда хуже. Так или иначе, завтра я этому жулику, этому хамлу хоть сколько-нибудь суну в глотку. (Встает.) Ну, куда пойдем? Хочешь в кино?
