Текст книги "Собрание сочинений (Том 4)"
Автор книги: Вера Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
Они переглядываются.
О? Не другая буква?
С е р а ф и м а. О.
О л ь г а И в а н о в н а. Покажи. (Надевает очки.) Почерк незнакомый.
С е р а ф и м а. Много ли она писала-то, чтобы вы так уж почерк запомнили.
О л ь г а И в а н о в н а. Когда-то писала. С фронта и потом из Самарканда. Когда уехала окончательно с этим своим... И Жене написала, и Гоше, и меня поздравила с Новым годом. Они, не знаю, сберегли или нет. А у меня лежит.
С е р а ф и м а. Милованова О... Может быть, дочь ее?.. Ах ты господи, Евсеев идет, вот уже не ко времени поторопился...
Входит Е в с е е в.
Здравствуйте, Андрей Иваныч.
Ольга Ивановна уходит.
Е в с е е в. Передали мне, что вы зайти велели.
С е р а ф и м а. Присаживайтесь. Как жизнь?
Е в с е е в. Нормально, а что?
С е р а ф и м а. Я вас почему побеспокоила – по поводу вашего сына.
Е в с е е в. Которого?
С е р а ф и м а. Все того же.
Е в с е е в. Опять чего наделал?
С е р а ф и м а. Как вы спокойно спросили, Андрей Иваныч. Ох, многое начинается с родительского равнодушия.
Они сидят у стола. Письмо Серафима положила перед собой.
Е в с е е в. Видите, я так скажу. Сыновей у меня было семь душ. Не считая дочерей.
С е р а ф и м а. Я знаю, вы отец-герой. Но родить – мало...
Е в с е е в. И вы понимаете, что среди них были – и есть – всякие. Получше и похуже. И с премиями, и с взысканиями. Был даже, вы знаете посмертно, – Герой Советского Союза... Ну, а Вадим вот... Так что все у нас бывало. Почему я и не лезу на стенку. Так что с Вадимом?
С е р а ф и м а. Он был моим учеником.
Е в с е е в. У вас, я думаю, четверть поселка побывала в учениках, если не половина.
С е р а ф и м а. Я потому напомнила, что собираюсь говорить об очень личных вещах. Речь идет о моей племяннице.
Е в с е е в. Об этой девочке, Георгия Федоровича дочке?
С е р а ф и м а. Девочке, да. Только школу кончает... Андрей Иваныч, Вадим себя ведет нехорошо.
Е в с е е в. С ней?
С е р а ф и м а. Увы.
Е в с е е в. Такая девица... воздушная. Неужели она... Вон как. Скажу ему, Серафима Павловна. Конечно, пускай женится по-хорошему, когда такое дело. У меня ребята все молодыми женились, я не возражал.
С е р а ф и м а. Вадиму рано жениться.
Е в с е е в. Двадцать четвертый год.
С е р а ф и м а. Рано.
Е в с е е в. В армии после того отслужил.
С е р а ф и м а. В армии за ними присмотр.
Е в с е е в. Думаете, опять с пути собьется? Пока ничего такого не видать. В заводе отзываются неплохо. Пить не пьет. Так что вроде бы... Грубит немножко – это да, бывает.
С е р а ф и м а. Нам говорили, он уезжать собирается. В Ленинград, если не ошибаюсь?
Е в с е е в. Это не в самом Ленинграде, поблизости. То же самое завод и городок. Да, надумал попытать счастья на другом месте. Малый с головой, зарекомендует себя, направят в вуз, такой есть план.
С е р а ф и м а. А почему Ленинград? Именно Ленинград?
Е в с е е в. Во-первых, на том заводе мой старший сын начальником цеха, он его и устраивает. Ну, и потом – высококультурный центр, для молодежи имеет прелесть.
С е р а ф и м а. Нет, не потому, что высококультурный центр. А потому, что моя племянница подает в ленинградский мединститут. Он за ней едет.
Е в с е е в. Ишь ты. Привязался, значит. Как же вы говорите, что он себя плохо ведет? Другое дело, если б погулял да бросил... Конечно, зарегистрироваться надо, порядок должен быть.
С е р а ф и м а. Вы меня совершенно не понимаете, Андрей Иваныч. Я же вам сказала: ему жениться рано. Он еще ничем не проявил, не доказал...
Е в с е е в. А сколько лет, Серафима Павловна, надо доказывать? Уж одно то, что пить бросил. Завязал начисто! Тогда ведь драка эта проклятая отчего произошла? По пьяной лавочке, исключительно.
С е р а ф и м а. Сегодня не пьет, завтра может запить.
Е в с е е в. Ну, это про любого жениха сказать можно!
С е р а ф и м а. Неправда. Есть молодые люди, к которым никогда ничего такого не пристанет. А Вадим, к сожалению, показал...
Е в с е е в. Серафима Павловна, ему тогда было восемнадцать лет.
С е р а ф и м а. В восемнадцать лет человек уже полностью отвечает за свои поступки.
Е в с е е в. Вы чего от меня хотите? Чтоб я ему сказал – не женись? А я-то думал... А если ребенок будет?
С е р а ф и м а. Что вы, Андрей Иваныч, какой ребенок? Почему ребенок?!
Е в с е е в. Так они не...
С е р а ф и м а. Что вы! Да разве наша Туся такая!.. Но будет все, если он за ней поедет. Вдали от семьи, с человеком, который и старше, и опытней... который вокруг нее так и кружит! Мы вас просим, Андрей Иваныч: пусть он едет куда угодно, только не в Ленинград. Незачем ему вообще уезжать, прекрасно может и дальше работать тут, и учиться заочником, если осилит...
Е в с е е в. А кто это – мы просим? Вы от кого говорите?
С е р а ф и м а. Мы – Миловановы. Я говорю от всех Миловановых.
Е в с е е в. А если Георгию Федоровичу, как отцу, поговорить с Вадимом лично?
С е р а ф и м а. Георгий Федорович хотел говорить, но мы удержали. Зная его характер и характер Вадима. Там бы ничего не вышло, кроме бури. Лучше, если вы повлияете. Если б вы повлияли в свое время...
Е в с е е в. Да. В свое время не сумел повлиять. Что верно, то верно... Чтоб он, значит, не ехал.
С е р а ф и м а. Да, Андрей Иваныч.
Е в с е е в. И племянницу вашу из головы выбросил.
С е р а ф и м а. Да.
Е в с е е в. Если он к ней так относится, как вы говорите, – он же меня пошлет к чертовой бабушке. И с какой стати я... Может, тут его судьба хорошая. Зачем же я буду встревать? Ради вашей миловановской фанаберии?
С е р а ф и м а. Ну что вы говорите, Андрей Иваныч! У нас фанаберия!
Е в с е е в. А что ж такое, как не фанаберия?
С е р а ф и м а. У нас, работяг, всю жизнь отдающих общественному делу!
Е в с е е в (встает). Видать, мы не работяги. Не отдаем жизнь... если Миловановы гнушаются моего Димку принять в семью! Не говорите, Серафима Павловна, гнушаются! Но, Серафима Павловна, влиять все равно не буду. Не буду своими руками крушить Димкино – может, самое святое, кто ж его знает! Серафима Павловна, они молодые, уедут, поженятся, если захотят, и будут себе существовать от вас в сторонке, и не будет вам унижения перед здешними людьми, что вашей Туси муж в тюрьме сидел, – вот ведь чего вам страшно! А вот он выучится – может, получше будет инженер, чем ваш Георгий Федорович, и поязыкастей вас разговаривать будет, Серафима Павловна, у него ведь всё только начинается, поймите, а вы на нем, смотри-ка, уже крест поставили, – ну, люди!
Входит О л ь г а И в а н о в н а.
О л ь г а И в а н о в н а. Андрей Иваныч, ну не волнуйся ты, а еще хвалился – мол, на стенку не лезу...
Е в с е е в. Ольга Иванна, да полезешь тут, обидно же, понимаешь!
О л ь г а И в а н о в н а. Голубчик, ты их прости, единственная ведь, дышали на нее всей семьей. У тебя чуть не дюжина, а тут одна, как цветочек нежный. Ну, хотят посмирней кого, поуважительней, ты ведь тоже своему дитю лучше хочешь, а не хуже.
Е в с е е в. Не в том обида, Ольга Иванна. В другом обида. (Идет к двери.)
С е р а ф и м а. Так как же вы, Андрей Иваныч, решили?
Е в с е е в. Я вам сказал.
С е р а ф и м а. Вы сказали под впечатлением обиды. А когда придете домой и подумаете, то скажете, что обижаться не на что и что Георгий Федорович и все мы совершенно правы. Вот увидите.
Е в с е е в. Ей-богу, вы уж и со мной говорите как с учеником, Серафима Павловна. (Уходит.)
С е р а ф и м а. Не сумела убедить. Не нашла нужных слов.
О л ь г а И в а н о в н а. Да, неладно вышло. Оскорбился старик.
С е р а ф и м а. Придется еще поговорить. (Берет письмо со стола.) Знаете, мама, все больше кажется, что оно связано с ней. Может быть, лучше отдать его Жене, когда уже все разойдутся? Чтоб он свой праздничный вечер провел спокойно.
О л ь г а И в а н о в н а. Это, Симочка, как ты считаешь нужным.
С е р а ф и м а. А то вдруг там неприятность какая-нибудь.
О л ь г а И в а н о в н а. Видишь, если это связано с Надей, то приятности там быть не может. Даже когда с Новым годом, – ну что там, поздравляю, желаю, верно? – и то тяжелая была открытка.
С е р а ф и м а. Почему?
О л ь г а И в а н о в н а. Написала, что не вернется никогда.
Они смотрят на письмо.
Это ужас, как Гоша тогда бушевал. Прямо как, знаешь, в старину проклинали. А Женя заплакал. Новый год встречали, как будто покойник в доме... И так всё сгоряча, раз-раз, – а дороженьки разошлись...
Смотрят на письмо.
Может, сообщают, что ее и на свете нет?
С е р а ф и м а. Все-таки это нельзя – не сразу ему отдать. Я не имею права.
О л ь г а И в а н о в н а. Сима, да прочтем! Чего мы гадаем? Открывай! Какие у него от тебя секреты? Ну, я открою...
С е р а ф и м а. Вот сейчас он придет и откроет. Давайте, мама, стол накрывать, а то не управимся, поздно уже.
Принимаются накрывать на стол.
2
Садится солнце.
В а д и м ждет у дороги. Быстро идет Т у с я. Она в нарядном платье, с букетом, завернутым в бумагу.
Т у с я. Что-нибудь случилось?
В а д и м. Не то чтобы случилось – хотел рассказать о событиях. Ты куда это вырядилась?
Т у с я. Да рождение дяди Жени. Что за события?
В а д и м. Не плохие, не пугайся, и не хорошие, – дурацкие. Твоя тетя Сима разговор имела с моим стариком. О нас с тобой.
Т у с я. Тетя Сима? А что она знает о нас с тобой?
В а д и м. Тетя Сима знает все. Она знает, что я тебя погублю.
Т у с я. Почему не папа или мама? Они тоже знают, что ты меня погубишь. При чем тетя Сима?
В а д и м. А она за папу, и за маму, и за всех Миловановых.
Т у с я. Чего им конкретно надо?
В а д и м. Чтоб ты шла направо, а я налево. Если ты в Ленинград, то я во Владивосток, а если ты во Владивосток, то я в Ленинград.
Т у с я. Удивительно глупо. И тетя Сима, такая умная женщина...
В а д и м. Не так глупо, как на первый взгляд. Совсем даже не глупо. Приедешь ты в большой город. Побежишь по театрам, по музеям. Увидишь парней – не мне чета: пока я дурака валял, они делом занимались... И забудешь обо мне думать, если не буду хоть иногда перед глазами. Правильный расчет. Ты ведь и сейчас ничего не говоришь определенно.
Т у с я. Димочка, я не знаю. Вот ты мне кинул записку, и я всеми правдами и неправдами от них вырвалась, чтобы прийти. И когда я тебя долго не вижу, то мне хочется увидеть. А значит это что-нибудь? Или нет?
В а д и м. У меня такого, как к тебе, никогда не было.
Т у с я. А у меня бывало похожее, во всех классах, еще даже в четвертом – в двоечника одного влюбилась, он на уроках только и делал, что записки мне писал... А потом проходило. Так что я боюсь тебя обмануть. Димочка, я побежала.
В а д и м (удерживая ее за руку). Обмани. Я переживу. Слушай, а вдруг и у тебя это все-таки немножко более масштабное, чем было с двоечником? Подумай об этом, когда будешь веселиться у тети Симы и дяди Жени. Там небось веселье – дым коромыслом.
Т у с я. Мне оно боком выйдет, сидеть потом до утра. Нашли время праздновать, когда у человека самая горячка.
В а д и м. А не ходи. Отнесу от тебя букет, и все. Зубрит, скажу, к экзамену, привет передает.
Т у с я. Папа не поверит, что я зубрю. Подумает, что мы с тобой куда-нибудь завеялись. Правильно, в общем, подумает.
В а д и м. Почему они тебе не верят? Ты им, что ли, много врала?
Т у с я. Не больше нормы. Во всяком случае, меньше, чем ты своему старику... Димочка, я опаздываю. До свиданья.
В а д и м (вслед). Туся!
Т у с я (остановилась). Да?
В а д и м. Просто хотел, чтобы ты оглянулась.
Расходятся.
Т у с я. Дима! (Вадим остановился.) Просто хотела, чтобы ты оглянулся.
3
Поздний вечер. В поселке горят фонари.
Е в г е н и й и С е р а ф и м а провожают г о с т е й. Гости почтенные, учтивые.
Г о с т и.
– Серафима Павловна, спасибо. Евгений Федорович, спасибо.
– Будьте здоровы!
– Так у вас всегда приятно.
– Еще раз, Евгений Федорович, всего вам лучшего.
– Самого лучшего, как вы заслужили.
Е в г е н и й и С е р а ф и м а. Спасибо. Не забывайте нас. Заходите.
Г о с т и.
– И вы к нам, пожалуйста.
– Милости просим. Не откладывая, как говорится, в долгий ящик.
Е в г е н и й и С е р а ф и м а. Спасибо. С удовольствием. Непременно.
Гости расходятся. Остаются, кроме хозяев, Г е о р г и й, Т а т ь я н а, Т у с я, Ф р о с я и С е р п у х и н, играющий с Георгием в шахматы.
Е в г е н и й. Почему я вас, дорогие, просил остаться – надо нам в своем кругу посоветоваться о семейном деле.
С е р п у х и н. Минутку, Женя, сейчас я у него вырву ничью и смоюсь.
Е в г е н и й. Ты свой человек, Ваня. Послушай о наших заботах. Может, тоже подскажешь...
Г е о р г и й. Шах.
Ф р о с я. Я пошла.
О л ь г а И в а н о в н а. Побудь, Фросенька.
Е в г е н и й. Сиди, Фрося, сиди. Уж ты, можно сказать, прямое имеешь отношение.
Ф р о с я. А что такое? Ольга Иванна! Почему Женя расстроенный?
О л ь г а И в а н о в н а. Не расстроенный: немножко сбитый с панталыку.
Т у с я. Мама, я пойду?
Г е о р г и й (не отрываясь от доски). Пойдешь с отцом и матерью.
Т у с я. Мне еще заниматься.
Т а т ь я н а. С другой стороны, Гоша, ребенку действительно заниматься нужно.
Г е о р г и й. Успеет. Мы скоро пойдем.
Т а т ь я н а. Скоро все пойдем, рыбонька.
Т у с я (вскипая). Но что же я одна...
С е р п у х и н. Шах. Георгий Федорович! Шах!
Г е о р г и й. Не одна, а с родителями.
С е р п у х и н. А если я пожертвую ладьей?
Г е о р г и й. Попробуйте.
Е в г е н и й. Вот, значит, друзья, какое дело. Сестра Надя весточку прислала.
О л ь г а И в а н о в н а. Жива-здорова, слава богу.
Е в г е н и й. Не очень здорова, но жива и хочет приехать.
С е р а ф и м а. С дочерью. Дочь в восьмом классе.
О л ь г а И в а н о в н а. Ольгой назвала в мою честь.
Т а т ь я н а. Какие новости...
Г е о р г и й. Да уж. Я считал, мы для нее и не существуем.
Е в г е н и й. Собственно, письмо девочка написала.
С е р а ф и м а. Очень толковое письмо.
Ф р о с я. Где ж они?
О л ь г а И в а н о в н а. В Тамбове сейчас.
Ф р о с я. С мужем разошлась или живут?
С е р а ф и м а. Хотят без него приехать.
Г е о р г и й. В отпуск, что ли?
Е в г е н и й. Да нет, видимо совсем. Я так понял.
Г е о р г и й. Покажите письмо!
Е в г е н и й. Насчет развода прямо не сказано, но поскольку она пишет – приедем с мамой вдвоем, и найдется ли для мамы работа...
Ф р о с я. А как Надя его любила.
О л ь г а И в а н о в н а. Не говори! Помнишь, как она его сюда привезла, лохматого? Сама куска не съест, всё ему: Витечка, Витечка!
Ф р о с я. Как она на меня кричала: он лучше всех!
О л ь г а И в а н о в н а. Он в кладовке запрется проявлять свои фото, а она в сенях как на привязи ходит: Витечка, ты скоро? Прямо часу без него не могла.
Ф р о с я. Подумать, что такое проходит. Что все проходит...
О л ь г а И в а н о в н а. Девочка пишет – живут очень плохо. Всё с места на место, как птицы перелетные. Да и с птицами не сравнишь, те гнезда вьют.
Е в г е н и й. Пишет – Надя прихварывать стала. Постарела, тяжело уже мыкаться.
Г е о р г и й (дочитал письмо). Да, нечего сказать, хорошенькое существование устроила наша сестрица и себе, и своей дочери. (Передает письмо Тусе.) Вот почитай, поучись жизни. А то вы ничего не цените, что имеете.
С е р п у х и н. А кто ее муж?
О л ь г а И в а н о в н а. Фотограф!
Г е о р г и й. И как ты, Женя, смотришь?
Е в г е н и й. Как я могу смотреть? Надя хочет вернуться на родину.
Г е о р г и й. Родина, конечно, понятие более широкое, чем Миловановка. Русский город Тамбов – та же родина. Кстати сказать, мы не знаем, чего хочет Надя. Письмо написано не Надей.
Е в г е н и й. Ей трудно писать. После того как молчала двадцать лет. После того как мы ее предупреждали! Умоляли! Естественно – поручила дочери.
С е р а ф и м а. Абсолютно так.
Г е о р г и й. А какую ей искать работу? Ее специальность?
О л ь г а И в а н о в н а. На фронте она была телефонисткой.
Г е о р г и й. Когда это было!
Т а т ь я н а. В письме сказано – работает где придется.
Г е о р г и й. Давайте мыслить реально. Приезжают два взрослых человека и предоставляют вам за них отвечать. За их материальное благополучие, за самочувствие, за все. Скажете – нет? Скажете – она в состоянии сама за себя отвечать. Надежда?
Е в г е н и й. Гоша, она едет в отцовский дом. Отцовский и дедовский.
Ф р о с я. Дом, где она выросла.
Г е о р г и й. Да где тот дом!
Е в г е н и й. Да она-то не знает! Письмо адресовано в Старый поселок.
Г е о р г и й. Могла сообразить, что та халупа за двадцать лет двадцать раз сгнила!
Е в г е н и й. И не сгнила, и не халупа, и Надя в ней имеет свою долю.
Г е о р г и й. Это следует спросить у юриста.
Е в г е н и й. При чем юрист? Судиться, что ли, с ней будем?
Г е о р г и й. Ну хорошо. Мои обстоятельства вы знаете. Нас три человека, и двухкомнатная квартира.
Т а т ь я н а. Да, Симочка, прогадали мы тогда. Погнались за комфортом, а насколько у нас просторней.
Ф р о с я. Если об этом речь, они вполне могут первое время перебыть у меня. А там что-нибудь сообразится.
Е в г е н и й. Спасибо, Фрося, этого не надо.
С е р а ф и м а. Как можно. Чтоб у Миловановых для родной сестры угла не нашлось?
Е в г е н и й. Они будут здесь. Вот только работу... Ты у нас, Фрося, человек влиятельный...
Фрося заплакала.
О л ь г а И в а н о в н а. Чего ты, Фрося? (И заплакала тоже.)
Ф р о с я. Как представила себе, что опять ее увижу. Надюшку сумасшедшую... Какая она? Вдруг такая, что и не узнать. Измученная... седая...
Т а т ь я н а. Ну, почему седая! Она ведь моего возраста?
О л ь г а И в а н о в н а. От такой жизни, Танечка.
Т а т ь я н а (жалостно). Ну!.. Может, она красится. Наверно даже красится. Сейчас почти все женщины красятся в различные цвета.
4
Дорога. Ночь. Огни поселка вдали.
Светится надпись на столбике: Миловановка.
Идут Н а д е ж д а и О л ю н я. Одеты бедно, беден их багаж: заплечные мешки, в руках у Олюни авоська, у Надежды гитара.
Н а д е ж д а (подходит к столбику, спускает лямки с плеч). На том же месте, ну ты подумай! На том же самом! Только лампочек этих не было... Смотри: вот отсюда, кроме заводских труб, прежде ничего не было видно, весь поселок за бугром лежал. А сейчас вон как!
Дальний рокот мотора.
Слушай!
Красный огонек проплыл в высоте.
Отдохнем капельку. (Садятся у дороги.) Правда, эти дома на соты похожи?
О л ю н я. На что?
Н а д е ж д а. Пчелиные соты, знаешь, медом налитые. Правда же! Я это еще когда заметила – когда папа в Красноярске новые дома снимал, ты помнишь? Вечером, все насквозь светящиеся... Ну прямо соты золотые! Какой был снимок, все восторгались... Не помнишь?
О л ю н я. На соты не похоже.
Н а д е ж д а. А на что?
О л ю н я. На дома с освещенными окнами.
Н а д е ж д а. И больше ни на что?
О л ю н я. Нет.
Н а д е ж д а (протестующе). Ну, разве?..
О л ю н я. Значит, наш дом – в той стороне?
Н а д е ж д а. Ну да, вон там за бугром. Не разочаруйся: рядом с этими высокими его и не увидишь. Домик-крошечка в три окошечка.
О л ю н я. Мне безразлично. Лишь бы у нас там был свой угол... Неудобно, что ввалимся ночью, всех переполошим. Первое впечатление получится не очень-то.
Н а д е ж д а. Вот никогда не нужно думать, что будет плохо. Давай думать, как они обрадуются. И бабушка Ольга Иванна, и дядя Женя. И дядя Гоша. Выскочат, закричат: Надя приехала!
О л ю н я. Вдруг их тут уже нет никого. Что тогда делать, ты себе представляешь?
Н а д е ж д а. Кто-нибудь да есть. Не может быть Миловановка без Миловановых.
О л ю н я. Бабушка, наверно, умерла давно.
Н а д е ж д а. Ой, да ну тебя! Чего ради она умрет?!
О л ю н я. А сколько ей?
Н а д е ж д а. Ей сколько? Кажется... Не помню. А какое это имеет значение? Вот я тебя уверяю, что она жива.
О л ю н я. На письмо не ответили.
Н а д е ж д а. Не успели. Мы же так скоропалительно поднялись и помчались...
О л ю н я. Вдруг они на тебя еще сердятся.
Н а д е ж д а. Кто это может сердиться двадцать лет, господи... Да что с тобой? Сама меня тянула, торопила, а тут, смотрите-ка, сдрейфила! Это же прекрасные люди, мало ли каких ссор не бывает!
О л ю н я. Ну, пошли.
5
Семейное совещание продолжается.
О л ь г а И в а н о в н а. Так я и знала, что она с ним будет несчастная.
Ф р о с я. И я говорила – ты посмотри, на что он похож, такой весь потасканный.
О л ь г а И в а н о в н а. И хромой! И женатый!
Е в г е н и й. Не нашего толка был человек, не нашей закваски.
Г е о р г и й. Бездельник!
С е р а ф и м а. Какой смысл сейчас об этом говорить? Мы хотели посоветоваться, куда ее устроить.
Е в г е н и й. Может, у тебя, Ваня, не хватает какой-нибудь билетерши?
С е р п у х и н. Билетерш хватает.
С е р а ф и м а. У себя я тоже ничего не вижу. Если б она была квалифицированный педагог...
Е в г е н и й. А ты, Гоша?
Г е о р г и й. С техническим образованием – с завтрашнего дня возьму.
Е в г е н и й. А без технического образования?
Г е о р г и й. К станку, пожалуйста. Подучим, будет работать.
Ф р о с я. По-моему, Женя, если у нее нет специальности, – к станку лучше всего. И в отношении заработка, и, как хочешь, почтенней, чем при дверях билетершей.
О л ь г а И в а н о в н а. Верно, Фросенька, почтенно, благородно. И отец их, и дед у станка здесь работали.
Стук в окно.
Кого это бог дает?
Е в г е н и й (идя отворять). И прадед! Почти уже точно установлено, что прадед тоже работал на нашем заводе! (В сенях.) Кто там?
Н а д е ж д а. Миловановы здесь живут?
Е в г е н и й. Боже мой!
Н а д е ж д а. Женя, это я.
Е в г е н и й (отворяет). Надя?
Н а д е ж д а. Ты получил письмо?
Е в г е н и й. Надя!
Целуются.
Н а д е ж д а. А мы думали, вы спите. А подходим, видим – свет. А это О л ю н я.
Е в г е н и й. Ну, здравствуй, племянница. (Целует.)
О л ю н я. Здравствуйте, дядя Женя.
Е в г е н и й. Давай... Давайте... (Помогает им снять мешки.) Надюша, вот сюрприз в день моего рождения!
Н а д е ж д а. Ой! Я и забыла, бессовестная, ты подумай! (С нежностью.) Поздравляю, Женичка, будь здоров, голубчик, будь счастлив!.. Так у вас гости.
Е в г е н и й. Все свои, свои. Входи. Входите.
О л ь г а И в а н о в н а (выбегает). Надя!
Ф р о с я (выбегает). Надюшка!
Поцелуи, слезы, говорят все сразу.
Н а д е ж д а. Ольга Ивановна, миленькая, такая же, как была!
Ф р о с я. А мы сидим, о тебе говорим...
Н а д е ж д а. Честное слово, такая же, только побелела (целует в голову), беленькая моя, мягонькая, хорошенькая...
Ф р о с я. Надюша!
Н а д е ж д а. Фрося!
О л ь г а И в а н о в н а. А это Оля, – здравствуй, Оленька, здравствуй, деточка, Милованова О!
Е в г е н и й. Знакомься, Надя, – моя жена Сима.
С е р а ф и м а. Здравствуйте, добро пожаловать.
Н а д е ж д а. Я очень рада. Гоша!..
Г е о р г и й. С возвращением, Надя.
Н а д е ж д а. Гошенька...
Г е о р г и й. Моя жена Таня.
Н а д е ж д а. Здравствуйте, я очень рада.
Г е о р г и й. Наша дочь Туся.
Н а д е ж д а. Сколько новой родни! (Серпухину.) А вы...
С е р п у х и н. Серпухин Иван Васильич. Не родня, но очень добрый знакомый.
С е р а ф и м а (ставит на стол угощенье). Вы, должно быть, хотите умыться с дороги.
Н а д е ж д а. Мы умывались, только что. В нашем прежнем домике.
Е в г е н и й. Ты не знала, что этот дом...
Н а д е ж д а. Мы пешком шли со станции, пришли, посмотрелись в зеркало, – там люди симпатичные, предложили умыться. А вот поесть – да, спасибо...
О л ь г а И в а н о в н а и Ф р о с я. Пешком? Со станции?
Н а д е ж д а. Да... поезд опоздал, автобус уже ушел... так что мы...
О л ю н я. Почему не сказать, что у нас не было ни копейки на автобус? От кого это здесь скрывать? Автобус отошел при нас.
Н а д е ж д а. Да, как-то так получилось... Пообедали вчера в вагоне-ресторане...
О л ь г а И в а н о в н а. Кушайте. Кушайте.
Е в г е н и й. Тебе грустно было, что в нашем домике чужие люди?
Н а д е ж д а. Почему-то я вас думала увидеть там, в тех комнатках... а вышли другие. Но ведь все на свете меняется, Женя, должно меняться! У вас тут светло, весело...
Г е о р г и й. Та халупа уже разваливалась.
Н а д е ж д а. Нет, они отремонтировали, домик славный, еще сто лет простоит, наверно. Сирень там как разрослась...
Е в г е н и й. Надо было разделиться, понимаешь. У меня семья, у него семья. Нам дали тут, в коттедже, Гоше – в большом доме...
Г е о р г и й. А старый дом пора под музей. А то что получается? поселок назван в честь деда, а в его доме живут частные лица. Ты бы давно мог поставить вопрос.
Е в г е н и й. Нам с тобой не совсем удобно проявлять инициативу.
Г е о р г и й. Там когда-то был штаб миловановского подполья.
Н а д е ж д а. Ой! Ну какие вы все хорошие, красивые, нарядные! Прямо удовольствие смотреть! Фрося, душенька, какой костюмчик у тебя интересный...
О л ь г а И в а н о в н а. Кушай, Надя. Кушай, Олюнечка.
Н а д е ж д а. А мы непраздничные, всю картину портим.
Е в г е н и й. Это все пустяки. Ты с нами, Надя. Вот главное: ты с нами.
Н а д е ж д а (показывая на Олюню). Уговорила меня.
О л ю н я. Два года уговаривала.
Н а д е ж д а. Не хочет больше жить по-цыгански.
О л ю н я. Цыгане – и те уже оседло живут.
Е в г е н и й. Как же это все-таки вышло, как могло выйти, что нет у вас крыши над головой?
Г е о р г и й. И не было, как я понял из письма, за все двадцать лет.
Н а д е ж д а. Очень просто. Ведь свою квартиру в Кустанае Витя оставил семье. Тогда еще.
С е р а ф и м а. А вы – не семья его? Как же так? Он обязан был где-то устроиться, добиваться площади...
Н а д е ж д а. Симочка, он не умеет.
О л ь г а И в а н о в н а. Как же вы жили?
Н а д е ж д а. Ну, приедем куда-нибудь, наймем комнату, или временно что-нибудь нам дадут, гостиницу... Поживем, потом в другое место едем.
Т а т ь я н а. А мебель у вас была?
Н а д е ж д а. Нет, где ж тут заводить мебель. И зачем?
Т а т ь я н а. Ужас...
Ф р о с я. Приедете, наймете комнату, и что дальше?
Н а д е ж д а. Дальше он свое дело делает – он ведь замечательный стал художник! Замечательный! Вам, конечно, в центральных журналах попадались... (Обводит всех взглядом. Беспощадное молчание.) Ну, и я работаю... а Олюня в школу.
О л ю н я. Вот так я училась все годы. В шести школах училась.
С е р а ф и м а. Уж хоть бы в интернат поместили девочку. Чтоб она не кочевала с вами.
Н а д е ж д а. Мы пробовали в интернат. Не выходит у нас ничего такого.
Ф р о с я. А что ты работала, где работала?
Н а д е ж д а. Спроси лучше – где я не работала. И развалины прибирала – это после войны. И борщи разносила в столовке. И санитаркой была, и капусту солила на заготпункте. Что подвернется. Уж такая разнорабочая – в полном смысле слова.
Г е о р г и й. Счастливый характер. И не раскаиваешься.
Н а д е ж д а. В чем?
Г е о р г и й. Вот прошла молодость. Прошла, не обольщайся, – а в итоге?
Н а д е ж д а. Я не знаю... Жила, как жилось... Но, между прочим, я много таких встречала, что на месте не сидят. Не я одна. Катят, катят во все края! На целине, например, сколько народу перебывало. А строители, разные там монтажники, высотники... а геологи...
Г е о р г и й. Сравнила! Они главное делают. А ты что построила, что посеяла?
Н а д е ж д а (смеется). Кто-то же и капусту должен солить. Правда же! Хочешь верь, хочешь не верь, – мы, которые солили, прямо были на вес золота. Яблоками нас заготпункт прямо закидал.
Г е о р г и й. Но должно же быть хозяйское отношение к жизни! Хотя бы к собственной! Хотя бы!
Н а д е ж д а. А что, Гоша, а я с удовольствием назад оглядываюсь. Может, я и наломала каких-то дров. Олюне, конечно, трудновато было... Но зато: а сколько мы с тобой, Олюня, повидали? И Сибирь. И Урал. И Среднюю Азию. И Камчатку. В таких побывали местах, что вы представления не имеете, разве что в кино вам покажут. В вулканы заглядывали, на рыболовных судах плавали, на верблюдах ездили, верно же, Олюня?
О л ю н я. Да, был случай, попросились сесть на верблюдов, чтоб папа нас снял. Потом этот снимок напечатали где-то... Я не против, чтоб люди путешествовали, но когда человек десять дней трясется в поезде на голой полке, он должен знать, что где-то у него есть дом. Пусть даже этот дом будет – одна комната. С самой плохой мебелью. Но своей! Чтоб если нечаянно поцарапал стол, то не просить прощенья у хозяйки... И не в этом дело, а в том, что тебе говорят – какая ты способная, а ты не в силах учиться даже на пятьдесят процентов способностей, всё тебя куда-то тащат... И всё перед тобой, как на экране, мелькает, мелькает, все время новые учителя, новые ребята... Ни к кому не успеешь привыкнуть... Ни лица не запомнишь, ни фамилии... Все школы как вокзалы... И что ты рассказываешь. Расскажи, как ты этой весной чуть не умерла! В нетопленной комнате лежала с воспалением легких, пока добрые люди, спасибо им, в больницу не устроили!
Н а д е ж д а. Кто ж говорит, много было минусов...
О л ю н я. Дядя Женя и дядя Гоша. И тетя Сима. И бабушка. Я маму уговорила. Папу уговаривать бессмысленно. Он не понимает. И не надо ему ничего, потому и не добивается, что ему ничего не надо. И мама с ним тоже иначе жить не будет. Он с ней совершенно не считается, совершенно!
Н а д е ж д а. Да что ты, Олюня. Ты вспомни, как он плакал, когда я болела.
О л ю н я. А какие он сделал выводы? Ты выписалась из больницы, и он перестал плакать, а топить все равно было нечем... Дядя Женя. Тетя Сима. Б а б у ш к а. Мы не для того приехали, чтоб быть иждивенками. Я все, все буду вам делать. Но дайте нам, пожалуйста, тут пожить, пока я окончу школу и поступлю в университет. Девятый и десятый класс – большая очень программа. Я и так уже переросток. И маме нельзя так больше... Я хочу, чтобы вы знали всё. Папа иногда уезжает в Кустанай к своей прежней семье, и мама позволяет...
Н а д е ж д а. Он же ездит проведать сыновей! И внучку. У него внучка, четвертый годик...
О л ю н я. А почему ты не спишь по ночам, когда он ездит проведать внучку?!
С е р а ф и м а. На какой факультет ты хочешь?
О л ю н я. Физмат. В науку хочу.
Е в г е н и й. Молодец!
Н а д е ж д а. Ты неправильно обрисовала. Будто папа как-то не так ко мне относится. Уж до того привязан!
О л ю н я. Да: свистком тебя подзывает, как собачонку!
Н а д е ж д а. Почему собачонку?.. (Объясняет всем.) Это у нас такой условный сигнал. (Высвистывает коротенькую мелодию – три такта.)
(См. прилагаемый рисунок Sobs4501.gif)
Мы в любой толпе друг дружку находим. Как-то на базаре его потеряла. Бегаю, народу тыща, туда, сюда – нет его нигде! Сообразила: возьму да как свистну! (Свистит.) И сразу же в ответ. (Свистит.) И смотрю – вот он!
Ф р о с я. Как же ты от него уехала?
Н а д е ж д а. Да все сейчас сложилось одно к одному. Отказали нам от комнаты. Вите разрешили ночевать в редакции, он там с секретарем подружился. Костя такой славный парень... А с семьей в редакции не разрешили, нельзя. Потом я, правда, после болезни никак с силами не соберусь... Ну, и...








