355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вера Панова » Собрание сочинений (Том 4) » Текст книги (страница 20)
Собрание сочинений (Том 4)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 10:36

Текст книги "Собрание сочинений (Том 4)"


Автор книги: Вера Панова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

К а л е р и я. Вы не были пианистом? Кем же вы были?

О л е с о в. Я был пианистом. Но не первоклассным, как ей рисуется, ни даже второклассным. В общем, величина небольшая. И, поверьте, всегда знал свой шесток. Никогда не претендовал на гениальность.

К а л е р и я. Оттого и запивать стали?

О л е с о в. Отчего?

К а л е р и я. Я такие случаи встречала. Обидится человек, что он не гениальный, – вроде чего-то ему недодано, – и пойдет себя крушить, неизвестно кому назло.

О л е с о в. Нет, я не обижался. На кого?.. Я музыку любил... очень. Инструмент любил... очень. Когда пришлось продать рояль, – будто умер кто-то. Будто мать и отец вторично умерли...

К а л е р и я. Все люди с этой привычкой говорят, что стали пить от обиды или от горя.

О л е с о в. А вы не очень слушайте. С радости не пьют, что ли? Счастливчики не пьют? Какой-нибудь, – вдруг у него, например, талант признали, радуются на него, ему бы жить да жить, – а он, нате вам, завьется всем на удивление, и талант, глядишь, пропил, – с горя, что ли?

К а л е р и я. Отчего же пьют?

О л е с о в. Да ну вот так. От хорошего настроения. От плохого. От игры воображения. От любопытства.

К а л е р и я. Любопытства!

О л е с о в. Не сочтите за пьяный бред. Я начал из любопытства. Захотелось изведать иное состояние души.

К а л е р и я. Какое?

О л е с о в. Иное. Жил я, жил с моей душой много лет, и в общем, при всем многоразличии чувств и оттенков, дух мой пребывал на одном и том же уровне, совершенно мной изученном, до мелочей мне известном, вам моя мысль ясна?

К а л е р и я. Говорите.

О л е с о в. И я захотел сбить себя с привычного уровня, чтоб все иначе, чтоб стало непривычно, необыкновенно, я понятно говорю?

К а л е р и я. И попробовали. И понравилось.

О л е с о в. Не понравилось. Но опять попробовал – думаю, на первый раз не раскусил это новое состояние, дай-ка еще. А в конце концов понравилось. Так я это понимаю, когда пытаюсь разобраться. Вы видели, как дом горит?

К а л е р и я. Конечно. Сколько раз. В войну.

О л е с о в. Заманчиво?

К а л е р и я. Горько!

О л е с о в. Согласен, горько, но ведь глаз не оторвешь, да? Как пламя его пожирает, да? Как искры столбом. Как рушится балка за балкой...

К а л е р и я. Отвратительно! Люди его строили, старались, отделывали... музыке учили! А он – искры столбом. А ты смотри.

Они кончили есть и закурили.

Все это, вот именно, игра воображения. Красивые слова. Попытка подвести интересную базу под скотскую привычку. А на деле что? Бесхарактерность раз. Отсутствие больших чувств – два. Оттенков было много, а размеры чувств, видно, не ахти какие. Иначе, голубчик, вы бы не рушились балка за балкой. Соблюдали бы себя.

О л е с о в. Не знаю. Не было чувств титанических, возможно. Мне вообще не свойственно титаническое, как вы могли догадаться. Но – любил же я. И люблю.

К а л е р и я. Жену любите?

О л е с о в. У меня очень хорошая дочь, Калерия Ивановна.

К а л е р и я. У вас она не одна, кажется?

О л е с о в. Да, еще сын.

К а л е р и я. Бывает же везенье. И дочь, и сын. А у меня так сложилось, что – никого.

Сидят, курят.

Куда это вы собрались ехать, Сидоркин говорил?

О л е с о в. В Салехард.

К а л е р и я. Поедете?

О л е с о в. Да надо...

К а л е р и я. А хочется?

О л е с о в. Нет.

К а л е р и я. Почему?

О л е с о в. А что я Салехарду? Здесь хоть кто-то есть. Хоть кто-нибудь переночевать пустит. Вот вы пустили. А в Салехард приеду – кому я там нужен такой?

К а л е р и я. Так какого же черта вы поедете, что за человек! Да вы о своей жизни хоть немного думаете? Что она одна-единственная, что есть у вас и разум, и облик человеческий, – такое вот самое простое думаете иногда?

Сидят, курят.

В какие переплеты попадают люди – и вырываются, а вас несет как щепку, вы даже не барахтаетесь. Вам хочется сказать "нет", а вы говорите "да"...

О л е с о в. С другой стороны, есть обстоятельства, в силу которых мне действительно следовало бы уехать. Еще бы лучше – исчезнуть совсем. С лица земли, так сказать. Но для этого, видимо, нужно что-то иметь, чего у меня нет.

К а л е р и я. Опять слова. "С лица земли". Барахтаться надо, дорогой товарищ, барахтаться и думать головой, а с лица земли исчезнуть успеем, и вы, и я, никуда это от нас не денется, будьте спокойны...

6

К а л е р и я неузнаваема. Она причесана в парикмахерской, на ней яркая кофточка и модные туфли, она держится прямо и бегает легко на высоких каблуках.

С риском сломать их, она пробирается между навалами блоков и сталкивается с И в а н о в ы м, идущим навстречу.

К а л е р и я. Фу ты господи. Вот он где. Ищу его по всей стройке.

И в а н о в. Меня искала? Серьезное что?

К а л е р и я. Стану я, голубчик, бегать из-за чепухи.

И в а н о в. Срочное? У меня, понимаешь, через двадцать минут бюро.

К а л е р и я. Мне двадцать минут – за глаза.

И в а н о в. Что-то ты хворала, говорили?

К а л е р и я. Чем я хворала? Ничем я не хворала.

И в а н о в. Какая-то ты такая.

К а л е р и я. Какая?

И в а н о в. День рождения или что?

К а л е р и я. Просто вспомнила, что я еще молодая. Что еще не вечер.

И в а н о в. Чего ж, мы с тобой еще не старые, конечно. Скажи пожалуйста, волосы завила.

К а л е р и я. Это теперь называется не завила, а уложила.

И в а н о в. Ей-богу, никогда тебя такой не видал.

К а л е р и я. Ты всегда меня видел в трудные мои времена.

И в а н о в. Значит, сейчас тебе легко? Я рад.

К а л е р и я. Да нет. Сейчас тоже трудно. Очень, дорогой, трудно.

И в а н о в. Что такое? Чего стряслось? (Подождал ответа.) Ну ладно. От меня что требуется?

К а л е р и я. От тебя что требуется. Ты ведь знаешь такого Олесова, Константина Николаича.

И в а н о в. Что значит знаю – я о нем больше слышать не могу.

К а л е р и я. А послушай еще разок. Он должен был уехать и не уехал.

И в а н о в. Ох, да знаю, это же – ну я не нахожу слов, как этого Олесова квалифицировать.

К а л е р и я. В общем – устроить человека надо.

И в а н о в. Куда? Кто его возьмет? Ехать ему не с чем? Ну давайте купим ему харчей на дорогу, папирос, и с богом.

К а л е р и я. Я нашла ему место. У нас в больнице вечный недобор санитаров – мужчин. Его возьмут, я говорила. Только ты скажи, чтоб разрешили ему не уезжать.

И в а н о в. Какой из него санитар? Это носилки таскать? У него и силенки не хватит. Не говоря о прочем.

К а л е р и я. Ничего. Поменьше выпивать будет – найдется силенка.

И в а н о в. Уж тогда на стройку, что ли, в подсобные рабочие. Что-нибудь если поискать не чересчур пыльное.

К а л е р и я. Нет. Он должен быть недалеко от меня. Под моим присмотром.

И в а н о в. Калерия, да ты знаешь все его обстоятельства? У него с женой разрыв, она там вроде замуж вышла, а в общежитие ему, как хочешь, возврата нет. Нам о ценных работниках нужно думать, люди едут...

К а л е р и я. У меня будет жить.

И в а н о в. Ты в уме?

К а л е р и я. Он живет у меня. И будет жить, сколько захочет. Только ты скажи, чтоб его прописали на моей площади.

И в а н о в. Калерия...

К а л е р и я. Не всё еще. Попроси завклубом, пожалуйста, чтоб разрешили ему в клубе играть на рояле. Когда он у них свободен, рояль.

И в а н о в. Кому играть на рояле?

К а л е р и я. Олесову.

И в а н о в. Калерия, Калерия... Я тебя всегда знал такой прекрасной женщиной. До сих пор тебя вижу, понимаешь, перед собой, такую молоденькую, боевую.

К а л е р и я. При чем тут это?

И в а н о в. Как ты себя держала на фронте. Как ты людей спасала, как ты им помогала. Как замечательно перенесла личное свое несчастье, когда Федю твоего убили...

К а л е р и я. А теперь что, не надо людям помогать? К чему ты говоришь, я не пойму.

И в а н о в. Для меня ты была – идеал. Одно время даже думал серьезно, – что жить без тебя не смогу.

К а л е р и я. А я всегда знала, что великолепно сможешь.

И в а н о в. Да, ты моему чувству поблажки не дала.

К а л е р и я. Хоть бы поблагодарил за это, ну право. Зато друзьями остались, и семья цела.

И в а н о в. Просто не было у тебя ко мне чувства. Если б было – не очень бы ты на мою семью посмотрела. Так я думаю... И чтоб такому, как Олесов!..

К а л е р и я. Душа моя. Ты что думаешь – он мне любовник? Угловой жилец он у меня. Будет зарплату получать – за койку возьму, по таксе.

И в а н о в. Спасать затеяла? Пропащее дело. Ничего там спасти нельзя. Пробовано-перепробовано.

К а л е р и я. Да как пробовали-то? В таких вопросах к каждому человеку приходится ключик подбирать особо.

И в а н о в. Где ж, понимаешь, набрать столько ключей.

К а л е р и я. Ясно – не просто. Месячником не отделаешься.

И в а н о в. Вот уж это, Калерия, политическое недомыслие – попрекать нас месячником. Мероприятия наши громадные, территория громадная, народонаселение громадное. На энтузиастах-одиночках выехать не можем ни в одном вопросе.

К а л е р и я. Но когда к тебе приходит энтузиаст-одиночка, не прогоняй его.

И в а н о в. Разве я могу тебя прогнать? Но мне жутко и мне противно, что ты ради подонка завила, или уложила, свои волосы. От души бы желал, чтоб ты это делала для кого-нибудь другого.

К а л е р и я. Я для себя делаю.

И в а н о в. Рассказывай. А глаза чего блестят?

К а л е р и я. Еще не вечер, понимаешь?

И в а н о в. Угловой жилец – чего ж глазам блестеть?

К а л е р и я. И он не подонок. Он умный и хороший человек. Ему надо вернуть достоинство.

И в а н о в. Какое у него может быть достоинство! Разве так поступает, кто имеет понятие о достоинстве!

К а л е р и я. Он обо всем имеет понятие не хуже нас с тобой. Перестаньте его цукать, как собачонку!

И в а н о в. Кто цукает?

К а л е р и я. Все! Нет никого, кто б не цукал! Мужики, бабы, собственные дети!

И в а н о в. Позволь. Никто к нему, насколько я знаю, не набивается. Ни мужики, ни бабы. Он сам к ним идет, плачется – помогите.

К а л е р и я. Вот ведь вошло в плоть и кровь! Не можем просто помочь, если нас просят. Обязательно должны еще повертеть человеком по своему усмотрению. Чтоб самим себе доказать свое превосходство!

И в а н о в. Бог знает что ты говоришь.

К а л е р и я. Так получается!

И в а н о в (помолчав). Хорошо, Калерия. Пусть он будет хороший и умный, не возражаю. Пусть мы все самодовольные бездушные чурбаны, кто не за страх, а за совесть старался его вытянуть...

К а л е р и я. Я, может, перехватила сгоряча, не сердись.

И в а н о в. ...но ты же должна сознавать – он же тебя несчастной сделает, он тебе в душу наплюет!

К а л е р и я. Я, дорогой, не девочка.

И в а н о в. Потому и подобает строже относиться к себе самой. Ну, мне время. Пока.

К а л е р и я. Постой! Ты же там скажешь, что я просила?

И в а н о в. Подумай.

К а л е р и я. Думала.

И в а н о в. Не похоже. Ну, Калерия, ей-богу. Ну, дружески: возьми свои просьбы обратно!

К а л е р и я. Не возьму. Четверть века меня знаешь.

И в а н о в (уходя). На твою ответственность. Чтоб потом не говорила, что я помогал твою жизнь изуродовать.

К а л е р и я. Не скажу, голубчик, не скажу, никогда не скажу, спасибо тебе!

7

Резко просигналив, в больничный двор въехала санитарная машина. Захлопали дверцы. Два санитара пронесли носилки в здание больницы. Один из санитаров – О л е с о в. Почти тотчас же он снова выходит во двор покурить. Сидящий на лавочке Т о л я встает и идет к нему.

Т о л я. Не сразу тебя и узнал.

О л е с о в. Здравствуй.

Т о л я. Здравствуй. Правда, не узнать в этом халате. (Усмехнулся.) Работяга.

О л е с о в. Что дома делается?

Т о л я. У тебя какие сигареты? А, тэнк ю вери мач. Папирос не курю. Перешел на сигареты. Что может делаться? Я живу своей жизнью, Аська своей, мать – своей. Ничего, сыты. Жратвы хватает в "Гастрономе".

О л е с о в. Ты где, в гараже?

Т о л я. В гараже пока.

О л е с о в. В школу не надумал вернуться?

Т о л я. А смысл? Хороший шофер зарабатывает лучше среднего инженера. Уж на что я – на мойке, – и то перепадает сверх зарплаты. Я, впрочем, не держусь за гараж. Продавец в колбасном отделе имеет значительно больше. В общем, есть ряд вариантов. Я по делу, собственно. Мать на старости совершенно спятила. Оба вы хороши, но у тебя хоть оправдание есть: куда-то тебе, в самом деле, причалить надо было.

О л е с о в. Ты что хочешь сказать?

Т о л я. А, давай не углубляться. Суду и так все ясно. В общем, тебе простительно. Но мать: прыгала-прыгала вокруг меня, "ребенок", "ребенок", смешно даже, и нате, отколола номер!

О л е с о в. Анатолий! О матери! Как можно!..

Т о л я. А почему нельзя? Где написано, что нельзя? Невзирая на лица!..

О л е с о в. Ты ее жизнь видел. Я не сделал ее счастливой.

Т о л я. Это ваши личные дела. Мне осточертело копаться в ваших ранах. Воспоминания, переживания... Нечего было этого типа приводить в дом! Крутила бы свой вальс на стороне! Договорились, кажется: выкарабкаемся! Аське учиться, мне работать, матери работать. Хорошо! И является этот... А у меня вы спросили? Вы меня машины мыть поставили, а мнение мое – до лампочки?! А если мне взбредет привести в дом? Аське взбредет? Как будет называться дом?.. Не смотри так, смешно! Мне через полтора года восемнадцать! Захочу – и приведу, и тоже ни у кого не спрошусь, с какой стати?! И колбасой меня не купите! Уж на колбасу я себе заработаю!

О л е с о в. Мальчик мой. Не надо так озлобляться. Оба мы виноваты перед вами, главным образом я, конечно... Но все-таки подумай о ней.

Т о л я. Пускай она обо мне думает!

О л е с о в. Попробуй понять ее одиночество.

Т о л я. У нее есть я! И Аська. Какое она имеет право с этим не считаться!

О л е с о в. Она тебя любит без памяти.

Т о л я. Она все без памяти делает! Немножко б сюда чего-нибудь! (Ударяет себя в лоб.)

О л е с о в. Не могу, когда ты так о матери...

Т о л я. Пустила жить, так обязана считаться!

О л е с о в. А с ней считаться надо, или так уж ее со всякого счета списать?

Т о л я. Какой ты исключительно гуманный, когда тебя не касается. Даже, может быть, очень рад так просто отделаться... Ты-то очень считался!.. Я когда вижу – идет какой-нибудь отец с мальчиком... Когда у меня будут дети... Чтоб я их когда-нибудь, чем-нибудь... Можешь смеяться! Мне через полтора года восемнадцать! Я об этом думал, если хочешь знать, когда мне четырнадцать было! Смейся! Пожалуйста! Плиз, сэр!

О л е с о в. Господи, разве я смеюсь!

Проходит с а н и т а р к а. На несколько мгновений разговор прекратился.

Т о л я. Я зачем пришел. Она на развод подает. Прижгло ей регистрироваться с колбасником в загсе. Так чтоб ты развода ни в коем случае не давал.

О л е с о в. Извини, это уж ты с ума сошел. Как я могу, при этих отношениях, не дать развода? Да суд бы и не принял во внимание. Десятки людей станут на ее сторону.

Т о л я. Так ведь он не пойдет в загс. Ну что с ней делать? Он не пойдет в загс! И я его убью!

О л е с о в (беспомощно). А может, пойдет. Откуда ты знаешь? Может, и пойдет.

Т о л я. Он моложе. И вообще не пойдет. (Думает.) А если б – а если б ты вернулся? Колбасника к чертям, а ты бы вернулся. Пап! А?

О л е с о в. Родной мальчик, ты не понимаешь, что говоришь.

Т о л я. Вернись, пап. А колбасника выгоним.

О л е с о в. Каким неуважением к матери это было бы. И к себе...

Т о л я. Не хочешь?

О л е с о в. Не могу.

Т о л я. Да? Может, ты и прав. Не разберусь я в ваших делах. Вы меня запутали. Только я смотрю на это ее счастье, которым она перед всеми хвастается, – я смотрю, и я хочу его убить.

О л е с о в. Бред!.. Допустим – разойдутся. Что ж такого? Она пожила с иллюзией, что... Мне трудно говорить, потому что... (С бледной улыбкой.) Если уж кого-нибудь убивать, то меня.

Т о л я. Я не шутки шучу. Я меньше всего шучу шутки.

О л е с о в. Ты как-то сказал, что тебе наплевать на нас с высокой колокольни.

Т о л я. Да?

О л е с о в. Я рад, что тебе не наплевать.

Т о л я. Не знаю, из чего ты вывел. И чему тут радоваться. Вы эгоисты, вот что. Вы бы должны сказать – не обращайте на нас внимания, забудьте нас совсем, как будто нас и не было, вот вы что должны сказать. Еще радуются... (Идет прочь, у него дрожат губы.)

О л е с о в. Толя!.. До свиданья, Толя!

Толя уходит, не оглянувшись. Идет К а л е р и я.

К а л е р и я. Константин Николаич, вы не забыли?

О л е с о в. О чем?

К а л е р и я. Сегодня вечером.

О л е с о в. А, да. Да, я помню. Напрасно вы.

К а л е р и я (приостановившись). Может быть, сделаем так? Может быть, вам не отказываться от ваших вечерних занятий? Как думаете?

О л е с о в. Хорошо.

К а л е р и я. Вы считаете – не стоит пропускать?

О л е с о в. Да.

К а л е р и я. Но потом сразу придете?

О л е с о в. Столько хлопот вам – зачем?

К а л е р и я. Если вам неприятно, можно отменить.

О л е с о в. Отменять – еще большие, должно быть, хлопоты.

К а л е р и я. Это неважно.

О л е с о в. Я приду вовремя. Спасибо вам.

К а л е р и я. Ну вот! (Ушла.)

Олесов один. Присел на крыльцо, ведущее в застекленную галерею. Осенний день теплый, солнечный, настежь открыты широкие окна галереи, где в очереди на прием сидят т е т я Ш у р а и С и д о р к и н а.

Т е т я Ш у р а. Варенье варить – это старина. При варке убиваются витамины. И большой расход сахара. Я теперь все консервирую в свежем виде. Землянику консервирую, смороду консервирую, бруснику – все консервирую. Сахара идет пустяк, и витамины все при мне.

По галерее проходит Калерия.

С и д о р к и н а. Похудела Калерия Ивановна.

Т е т я Ш у р а. Ей идет.

С и д о р к и н а. Похудеешь от такой обузы.

Т е т я Ш у р а. Женщине без обузы не живется. Женщина обузу ищет.

С и д о р к и н а. Могла бы найти получше. Убила бобра.

Т е т я Ш у р а. Конечно, по ее заслугам ей бы не пьяницу. Вот сколько я хожу лечиться, а внимательней Калерии никого здесь не вижу.

С и д о р к и н а. Это верно. И сколько, посмотрите, врачей уже сменилось, а она как приехала, так и работает.

Т е т я Ш у р а. Что ей врачи. Она сама может за врача. Только что диплома не имеет. На фронт ушла – институт не кончила. Я ее уважаю.

С и д о р к и н а. Потому и жаль. Сколько она может получать?

Т е т я Ш у р а. Она получает прилично.

С и д о р к и н а. Вчера в магазине ее встретила: водку покупает. А прокормить его?

Т е т я Ш у р а. Да, мужчина кушает будь здоров.

С и д о р к и н а. Ну скажите, зачем так устроено, что полезный член общества достается такому типу? Она ему отдает все свое святое, а он ее попирает ногами!

Гудок санитарной машины.

Т е т я Ш у р а. Затем, что какой она ни член общества, а женщине нужен спутник жизни. Возьмите Первое мая. Выйти ли погулять, или на вечер – везде требуется спутник. Плохо без спутника, особенно если уже не молоденькая. Мы с Семеном на все вечера ходим вдвоем. Я могу ее понять.

С и д о р к и н а. Он-то, воображаю, на седьмом небе. После того как побирался по квартирам...

Гудки санитарной машины.

Т е т я Ш у р а. Что мужику надо? Содержат его, обстирывают, ублажают, – от добра кто откажется? Им только подавай таких одиночек отзывчивых.

С и д о р к и н а. Пристроился.

С а н и т а р (зовет Олесова). Эй! Ты где? Не слышишь, что ли? Поехали!

Олесов встает и уходит.

Т е т я Ш у р а. С другой стороны. Не сам небось свою кандидатуру выдвинул. Пороху не нашлось бы. Калерия его ухватила: бедовая. Не побоялась, значит, что ей с ним мучиться. А мучиться безусловно, тут сомнений быть не может. Бедняга К а л е р и я.

С и д о р к и н а. Бедненькая Калерия Ивановна!

8

К а л е р и я у себя дома. Раздвинутый стол убран празднично. Напевая, Калерия утюжит на доске мужские брюки. Пиджак уже выглажен и повешен на плечики.

Некоторые немногочисленные, но существенные предметы, появившиеся в квартире, показывают, что здесь теперь живут двое. В кухне стоит сложенная раскладушка. Около нее – чемодан Олесова и новые мужские домашние туфли. На полочке бритвенный прибор.

Стучат в дверь. Калерия отворяет. На пороге А с я. Они пристально смотрят друг на друга.

А с я. Константин Николаич здесь живет?

К а л е р и я. Здесь. Заходите.

Ася входит.

Вы его дочка?

А с я. Да, я его дочка. Он дома?

К а л е р и я. Вы сядьте. Он скоро придет.

А с я. Он на работе?

К а л е р и я. Сейчас на занятиях. Сегодня у него занятия.

А с я. Играет?

К а л е р и я. Нет. Учится на курсах Красного Креста у нас при больнице.

А с я. Зачем?

К а л е р и я. Зачем учится? Захотелось ему, вот и учится.

А с я. Странно.

К а л е р и я. Ты сядь. Он скоро.

А с я (села). То счетоводству учился, то теперь Красный Крест. В общем – все дальше и дальше от своего призвания.

К а л е р и я. Ну что ж, девочка, так он пожелал, он собой распоряжаться волен, правда?

А с я. Не всякий человек волен собой распоряжаться. Некоторым людям полезно сказать – поступай не так, а вот так.

К а л е р и я. Но если говорить слишком часто – может быть, перестает действовать? Как с лекарствами: если одно и то же давать без передышки организм привыкает.

А с я. Мне сказали – он ходит в клуб играть на рояле. Я думала...

К а л е р и я. Да, иногда он заходит в клуб, и ему разрешают играть, но ты же знаешь, какой он нервный, как его все ранит. Что пальцы не те, что звук не тот... Ему кажется, что над ним подсмеиваются, а как-то несколько ребятишек обступили его и попросили сыграть какую-то песню, он стал им играть, и у него не вышло, так он, можешь себе представить, захлопнул крышку и убежал!

А с я. Я так и знала, что будет трудно вернуться... после всего. Но, по-моему, одаренный человек обязан идти на трудности грудью. Бороться за свой талант! За возможность служить своим талантом народу! Раз не вышло, два не вышло, сто раз не вышло – на сто первый должно выйти. Тут, по-моему, уж и нервы по боку, и что посмеется какой-то дурак... Ну, что ж делать. Не может, значит.

К а л е р и я. Или не хочет. Его право.

А с я. Я, собственно, зашла на минуту. Вспомнила, что сегодня день его рождения.

К а л е р и я. Очень хорошо сделала, что зашла. Сейчас он придет, и гости к нему придут, и ты с ним чокнешься, он будет рад.

А с я. Гости?

К а л е р и я. Да, один его приятель и одна милая молодая пара. Он так рад будет, что ты вспомнила. Он просил испечь пирог, я хотела сделать со свечами, знаешь, зажигают свечи по числу лет, – да нет в магазинах. Не завозят к нам свечи. (Кончила гладить, убрала доску и поставила на стол еще один прибор.)

А с я (смотрит на стол). А мне сказали, будто он не пьет.

К а л е р и я. Перед едой выпивает рюмочку. Многие мужчины это любят, уж такой они народ. Знаешь, если немножко, то для здоровья даже полезно. Зря ты брата не привела. Отец бы вошел и увидел вас обоих.

А с я (сдержанно). Брат занят. Я его сегодня даже не видела.

Стук в дверь. Калерия отворяет. Входит С и д о р к и н.

С и д о р к и н. Мое почтение, Калерия Ивановна! (Ставит на стол пол-литра.) А где ж именинник?

К а л е р и я. Вот-вот придет. А вот это, Сидоркин, я вам запретила, забыли?

С и д о р к и н. Так ведь как же в день рождения – с пустыми руками!

К а л е р и я. Я это прячу. Здесь на столе более чем достаточно.

С и д о р к и н. Ваша воля, Калерия Ивановна, ваша власть. А, и Ася пришла, молодец А с я. Ну, как дела?.. Учишься?

А с я. Учусь.

С и д о р к и н (ободряюще). Ничего в общем?

А с я. Да. Спасибо.

С и д о р к и н. Ну-ну. Ты мне вот что скажи – сколько ж это отцу сегодня стукнуло?

А с я. Сорок пять, по-моему.

К а л е р и я. Константину Николаичу исполнилось сорок четыре года.

Стук. Это пришли А с х а б и С у л е й м а н. Они принесли большой кулек из газетной бумаги.

А с х а б. Здравствуйте. (Церемонно здороваются.) Где же тот, в честь кого мы пришли?

К а л е р и я. Что-то задержался. Но он будет с минуты на минуту...

А с х а б. Нам из дому прислали такие хорошие яблоки. Разрешите? (Выкладывает из кулька.) Вот как теперь живет Константин Николаич. Ты посмотри, С у л е й м а н.

Стук.

С и д о р к и н. Ну вот и Костя!

К а л е р и я. Нет, не он. Не его стук. (Идет отворять.)

А с х а б. Посмотри, Сулейман: раскладушка. Он спит на раскладушке. Посмотри, Сулейман: ночные туфли!

Придерживая дверь, Калерия ведет переговоры с Р о ж к о в ы м.

К а л е р и я. Не понимаю, Рожков, что вам здесь нужно. Какую еще воду вы явились мутить.

Р о ж к о в. Почему, почему мутить воду? Мне Сидоркин сказал – день рождения. Поскольку я тоже старый приятель...

К а л е р и я. Знаю, какой вы приятель.

Р о ж к о в. Неоднократно, вот спросите у Сидоркина, оказывал моральную помощь...

К а л е р и я. Только сплетни разносить!

Р о ж к о в. И поскольку завтра суд, так что я, может быть, последний день хожу свободным человеком... Суд завтра, Калерия Ивановна, дома траур, жена плачет, теща ругается, дети из угла смотрят...

К а л е р и я. Входите. Но не смейте говорить ваши гадости. У вас что ни слово, то жаба изо рта.

Р о ж к о в. Какая жаба, Калерия Ивановна, бог с вами, какая жаба? (Входит.) Добрый вечер!

А с х а б, С у л е й м а н, С и д о р к и н. Добрый вечер!

Калерия ставит на стол еще один прибор.

Р о ж к о в. Кого я вижу, Ася! Ну, как жизнь, Ася?

А с я. Спасибо.

Р о ж к о в (подсаживается к ней). Как там мама поживает, здорова?

А с я. Спасибо.

Р о ж к о в. Что ты все спасибо да спасибо. Ты мне расскажи, поделись. А этот, отчим-то? Не обижает вас с Толей? А? Не обижает? Чудачка, почему не хочешь сказать? Обижает, наверно. Или нет?

С и д о р к и н. Слушай, ну что ты к девочке пристал? Не хочет она на эту тему.

Р о ж к о в. Но почему, почему не хочет? Почему ей не хотеть? Это, Ася, нехорошо – скрытничать. Это антиобщественно. А вы его папой зовете, или как?

К а л е р и я. Что же он запаздывает? Пора бы ему...

А с х а б (осторожно). Может быть, Константин Николаич куда-нибудь зашел?

Р о ж к о в (Асе). Человек живет в коллективе, в контакте с другими мыслящими существами. У него должна быть потребность с ними контактировать. Если он не контактирует, это ненормально. Что-то у него, значит, неладно с психикой. А особенно если молодое существо.

К а л е р и я. Знаете что? Сядем пока без него. А он подойдет. А то пирог стынет, и что ж так сидеть... Милости прошу к столу. Иди сюда, А с я. (Сажает ее рядом с собой. Все рассаживаются.) Налейте кто-нибудь.

С и д о р к и н (наполняет рюмки). Предлагаю выпить за хозяйку.

К а л е р и я. Нет. Сегодня полагается за Константина Николаича.

А с х а б. Да, да, прежде всего за Константина Николаича!

С и д о р к и н. Ну, так за его здоровье и благополучие!

А с х а б. Что за слово – благополучие? За его счастье! Пусть он будет счастлив!

Чокаются.

Р о ж к о в. Да, благополучие, счастье. А у меня завтра суд. Всё откладывали, откладывали, больше не хотят. В десять ноль-ноль. Сейчас с вами закусываю, как полноправный гражданин, а завтра скажут – нате вам меру пресечения, и готово дело. И о чем разговор, спрашивается? О паре накладных! Бумажки! Из-за бумажек судьба человеческая рушится.

К а л е р и я. На что жалуетесь? Сами разрушили. Бережливей бы обходились со своей судьбой, ничего бы не было.

Р о ж к о в. Каждый, Калерия Ивановна, каждый сам рушит, мало кому, Калерия Ивановна, бережливость дается. (Асе.) Так ты согласна контактировать или ты будешь дальше гнуть свою антиобщественную линию? С хозяйством у вас как, например: деньги общие, или же он только свою долю вносит?

А с х а б (нежно). Вы не будете возражать, если я включу музыку? Приятнее, не правда ли, с музыкой?

Она включает радио. Женский голос поет романс Чайковского "То было раннею весной..."

...Тот же романс – из радиорупора на улице, по которой бесцельно шагает О л е с о в, засунув руки в карманы.

Он проходит мимо чьих-то освещенных окон. И оттуда приглушенно доносится тот же романс.

Навстречу идет Г о р е н к о. Останавливается.

Г о р е н к о. Второй раз вас встречаю, и второй раз мне кажется, что я не ошибся.

О л е с о в. Ошиблись.

Г о р е н к о. Допустим, глаза ошибаются. Сходство голоса случайность, тоже допускаю. Тем более, ваш голос глуше... Но этот мотив! Как вспомню вас, сейчас же, бывало, в ушах эта песня.

О л е с о в. Романс.

Г о р е н к о. Вот-вот, и эта поправка, так ее и слышу от Кости Олесова! Именно этим тоном! Хотя голос, конечно, гораздо глуше, и что касается нашей наружности – тоже, конечно, приходится делать поправку на двадцать лет.

Ликующим "О лес, о жизнь, о солнца свет, о свежий дух березы!" заканчивает невидимая певица.

Многие за двадцать лет так меняются, что прежнее лицо из нынешнего еле проступает.

О л е с о в. Хорошо, если проступает.

Г о р е н к о. Приходилось наблюдать жестокие перемены в этом смысле. Я бы сказал – ты еще не очень изменился. Я на тебя смотрю и вижу того Костю, с которым мы в соседних окопчиках лежали. А помнишь, как мы в Австрии заночевали в том имении и ты нам играл на рояле? Мы слушали и спать не хотели, так ты прекрасно играл. Где ты, что ты теперь, Костя?

О л е с о в. Кости Олесова нет.

Г о р е н к о. Ну не надо. Ну брось ты это. Расскажи о себе. Если что-нибудь, – я как брату...

О л е с о в. А вы, а ты что и где?

Г о р е н к о. Да ну, что я. В совнархозе кручусь, все своим чередом – и неприятности, и достижения бывают, ну, об этих делах в газетах пишут. Вот с тобой что происходит, почему от себя отрекаешься?

О л е с о в. В лесу имение было?

Г о р е н к о. В лесу.

О л е с о в. Рояль коричневый?

Г о р е н к о. Кажется.

О л е с о в. А я считал – мне приснилось. Имение в лесу, коричневый рояль, ночь, я играю, солдаты слушают.

Г о р е н к о. И я, считаешь, тебе приснился?

О л е с о в. Может быть, даже ты. Не терзай меня, Володя, прошу, дай мне сначала коснуться земли ногами.

Г о р е н к о. Как это?

О л е с о в. Меня болтает в воздухе, как шар на нитке, вот что со мной происходит...

Они медленно идут по улице. А в квартире Калерии уже все съедено и выпито, и гости поют что-то хором, даже Ася подпевает, подперев кулачками щеки, и только Калерия сидит напряженная, прислушивающаяся, не разжимая губ.

О л е с о в. Все как будто снится. Дома, лица – сон. Болтаюсь на нитке и хочу проснуться, стукнуться подошвами о землю, собрать, склеить что возможно...

Г о р е н к о. Чем можно помочь, слушай? Что я могу? Я всё...

О л е с о в. Нет. Она права. Кроме меня самого, никто тут не поможет.

Уходят по улице. Электрические часы на темном здании показывают поздний час. Калерия провожает гостей.

А с х а б. До свиданья, спасибо. Очень было приятно, только жалко, что не повидали Константина Николаича. Передайте привет от Сулеймана и от меня.

К а л е р и я. Спасибо, с удовольствием передам.

С и д о р к и н. Где-то Костя загулял крепко.

К а л е р и я. Вот большое дело, подумаешь, – в день своего рождения загулял человек. На здоровье, пусть погуляет.

А с х а б. Конечно. И мы тут погуляли в его честь. Всё хорошо.

Все. До свиданья! До свиданья!

Р о ж к о в. Вот оно и наступило, завтра-то. Всего ничего осталось до десяти ноль-ноль. Прощайте, Калерия Ивановна.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю