Текст книги "Perpetuum mobile (Гроза над Миром – 2)"

Автор книги: Венедикт Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

9. МИЗ ХАЙД

Великий стратег – не тот, кто выиграл войну, а кто умеет управиться с женщиной. Корман осторожно привлек миз Вандерхузе к себе и поцеловал. Она не противилась. Глядя ей прямо в глаза, сухо сказал:

– Не имеете права бросить своих людей, умерев раньше них. Придется немного потерпеть. Судя по тому, что я видел на равнине, нас возьмут за задницу не позже, чем через час. Вы ошиблись в оптимистическом прогнозе. Завтрашнего дня нам не увидать.

– Простите. Я – малодушная дура и всегда ею была.

Маленьким стилетом, выскочившим, как по волшебству из ее рукава, она разрезала путы Кормана.

– Свободны. Можете перейти к своим. Я дам вам свой платок, он еще достаточно белый. Будете им махать. Подождите только, сморкнусь напоследок…

– У вас наверняка есть передатчик. Позвольте мне связаться с…

Она встала, протянула руку Корману, помогая подняться и ему. Провела к месту, где Ао и еще несколько бойцов охраняли палатку с рацией. Высокий металлический шест играл роль антенны.

…Корман быстро нашел волну и установил связь.

– Здесь генерал Корман. Я веду переговоры с повстанцами Суора о перемирии. Необходимо решить вопрос о разграничении территории и взаимном отводе войск. Предварительные…

Его прервали.

– А! Корман, сука! Ты, гнида, еще скрипишь тут!.. Да мы тебя…

– Как вы смеете!! – побагровев, заорал Корман.

Миз Вандерхузе выключила рацию.

– Бесполезно. Для Андрея Геллы каждый, кто попал в плен – трус, предатель, враг. Убийственная логика.

– Вы стали хуже о нем думать, так?

– Что можно думать об орудии, отказавшемся вам служить? Молотке, бьющем по пальцам вместо гвоздя. Топоре, отсекающем вам ногу, вместо…

– Люди для вас – орудия?!

Она почти выкрикнула:

– Он – ДА!

– Понимаю ваше глубокое огорчение… – сухо заметил Корман. – Вертишь, вертишь человечком, держишь на крючке… И вдруг, бац! Сорвался, ушел.

Издали донесся басовитый звук орудийного выстрела. Корман прислушался. Разрыв грохнул в отдалении. Били не прицельно, а наугад. Миз Вандерхузе резко выдохнула, пробормотала грязное ругательство. Судя по тому, что Корман услышал, лексикон у нее был богатый. Потянула его за рукав.

– Пойдемте отсюда.

Они отошли метров на пятьдесят, когда услышали свист. Миз Вандерхузе бросилась наземь, Корман за нею. Их обсыпало землей. Когда Корман встал, то увидел, что накрыло как раз место, откуда они только что ушли. Раздался крик, Корман узнал голос Ао:

– Завесу! Завесу!..

Навстречу Корману прыгнул стикс с седоком, едва успев «притормозить», чтобы не опрокинуть Кормана. Стиксом правил Ао. На его плече лежало нечто, похожее на обрезок толстой трубы. Раздался резкий хлопок выстрела. Корман ожидал, что стрелка опрокинет отдачей, но Ао даже не шелохнулся, восседая на стиксе все так же прямо и гордо. Небрежным движением отбросил «трубу» и она покатилась под ноги Корману.

Корман не утерпел и подобрал ее. Метр в длину, калибром десять сантиметров. Легкая, после того, как израсходован заряд. Не металлическая – материал похож на стекловолокно, намотанное на основу. Снабжена плечевым ремнем и рукояткой со спусковым крючком. Одноразовая реактивная пушка?

Еще и еще раздавались выстрелы и новые всадники выбрасывали израсходованный боеприпас. Равнину заволокло быстрым, клубящимся дымом, в котором все исчезло. Корман сомневался, чтобы в нем можно было еще и дышать. Огонь со стороны наступавших прекратился, видно было, что они изрядно дезорганизованы.

«А потом?» – спросил себя Корман. Дым развеется и все начнется сначала. Отсрочка получена, но небольшая.

Под ноги ему упала еще одна «пустышка». Ее опоясывало широкое красное кольцо. Другой тип заряда?

На равнине, где только начала слабеть дымовая завеса, вспухали багровые клубы. Корман увидел лихорадочно маневрирующие бронеходы. Они спешили уйти из под обстрела. А ведь таким примитивным оружием невозможно вести точный огонь. Но стрелков было много. На смену одному приходили другие. Заметив скопление целей, воины дружно начинали «садить» в одну точку, пока не добивались успеха. От их смеющихся лиц и радостных воплей Кормана мутило. Он уже составил представление об оружии, по чьему-то преступному умыслу попавшему в их руки. Да еще в таком количестве. Дальность стрельбы – до километра; прицельная – вполовину меньше. Убойная сила, как от 150-миллиметрового снаряда. Сделано в Тире.

Вскоре отдельные выстрелы слились в один непрерывный, чудовищный стон. Корман видел оскаленные морды стиксов, их прижатые к голове уши – стикс может регулировать свой собственный слух. Чему Корман мог только позавидовать. Он зажал уши ладонями и скорчился на земле.

Наступившая тишина обрушилась на него, как удар грома. Корман встал. Вокруг сотнями валялись «пустышки», от них несло кислой гарью. Всадники спешивались. Стиксы ложились отдыхать. Один из них брезгливо отбросил лапой «пустышку». Корман огляделся. Где же миз Вандерхузе? Что с ней?!

Она стояла неподалеку, опустив голову и обхватив себя руками, как будто ей было холодно. Солнце светило ей в спину. Корман осторожно подошел, встал рядом. Внизу на равнине бушевал огненный ад. Корман мрачно подумал, что если каждый из бойцов выпустил по три-четыре снаряда, то на равнину их упало три-четыре тысячи. Больше чем достаточно…

– Миз Вандерхузе…

Против обыкновения, она отозвалась сразу.

– Вот видите…

– Остались еще заряды?

– Нет. Но это – не беда. Мне так кажется.

Щеки ее порозовели, из голоса ушли ноты печали и безнадежности. Подняла голову. Повторила:

– Вот видите, Корман…

Ночь висела над равниной, глухая и беззвездная. Ни посвиста ветра, ни вскрика ночной птицы. С черных небес грозил и никак не мог сорваться дождь. А сквозь мрак и тишину грозно текла огненная река. Это суорские повстанцы ехали на стиксах с зажженными факелами в руках.

Корман и миз Вандерхузе ехали бок о бок в середине колонны. Оба молчали. Корман угрюмо, Вандерхузе равнодушно. Она совершенно успокоилась, и, не считая налета усталости, в ее облике ничто не напоминало о недавних переживаниях. Собственно, о чем ей жалеть? Вышла невредимой из очередной смертельной передряги. Походя сделав Кормана предателем, нарушителем воинской присяги, сообщником мятежников. Или он сам так запутался?

– Мне по вас пролить пару крокодиловых слезинок? – она обернулась к Корману.

– Пролейте. Мне легче не станет, но с вас не убудет.

– Как-нибудь потом. На вашей могилке.

Если она шутила, то странно и без улыбки. Беззащитный ребенок? Как он мог так о ней подумать?

Мерцающий свет факелов освещал ее лицо, обрамленное темными, почти черными, коротко остриженными волосами. Лицо, удивительно молодое, без признаков увядания, что должны проявляться у женщины к сорока годам. Полупрозрачные пластины ее бронежилета отсвечивали, как рыбья чешуя. Очень странная русалка.

– Без хвоста, – уточнила она.

Корман мрачно ответил:

– Не притворяйтесь, что читаете мысли. Я уставился на ваш броник, а он похож на… Моей скудной фантазии хватает лишь на банальное сравнение – вы угадали. Дешевый трюк… Он умолк, но… отповеди не последовало. Миз Вандерхузе терпеливо ждала, когда он перестанет играть в молчанку.

«Сташи». Дух ночи, что приходит к людям в облике молодой женщины. Ее почти не отличить от человека, но некоторые признаки должны заставить насторожиться. Персонаж старинных сказок. Безжалостная сила, скрытая до поры, а ныне вырвавшаяся на свободу.

– Миз Ван… Простите…

– Прощаю, но скажите: за что?

– Я обращаюсь к вам по имени, которым вы давно не пользуетесь. Наверное, это вам неприятно. Вы злитесь.

– Нет. Мне все равно.

– Все же… скажите, как правильно вас называть?

– До конца дня вы могли обращаться ко мне «Нойс Винер».

Корман в замешательстве кусал губы. Что это значит? «До конца дня…»

– Теперь меня зовут Хайд.

В ее зрачках плясали огоньки – отражения горящих факелов.

Позвала:

– Скажите вашему стиксу подвинуться ближе! Давайте-давайте, учитесь… Ко мне, Корман!

– Я – не комнатная собачка, команды выполнять… – отрезал он.

– Вы у меня по команде лаять будете.

Среднего роста, на удивление ладная, она держалась на стиксе свободно и легко, и в этом крылись насмешка и презрение. Обращенные не только к Корману, а ко всему миру.

– Прошу прощения. Но голодные псы бывают злыми. Пора решить вопрос об ужине и ночлеге для тысячи человек.

– Вот и решайте. Впереди богатая станица, где дом старосты крыт настоящим железом. Пусть встают, режут свиней. Если не хотят быть зарезанными сами. Отправляйтесь вперед вдвоем с Ао.

Тот, повинуясь ее знаку, подъехал ближе.

– Будешь слушать Кормана, Ао и делать все, что он говорит.

Ао хмуро кивнул…

Взбудораженная и потрясенная нашествием незваных гостей, станица успокоилась далеко за полночь. В половине домов жителям пришлось потесниться или вовсе уйти к соседям. С вооруженными молодыми людьми шутки плохи. Лишь присутствие сурового, взрослого мужчины с решительными повадками и хорошо поставленным командирским голосом, внушало надежду на благополучный исход. Накормим их, пусть переночуют и убираются. Освободители, мать их…

К счастью для селян, оккупировавшие станицу молодые бойцы очень устали. Поесть, утолить жажду хоть квасом, хоть глотком простой воды и завалиться спать – это все, чего они хотели. Им сейчас было не до грабежей и охоты на женщин. Неприятности начнутся завтра…

А пока они дружно дрыхли, не выставив даже маломальского охранения. Если… не считать стиксов. Большие, сильные звери ночевали тут же, во дворах; кое-кто разлегся у порога или в просторных сенях. Но стиксы никогда не спят все одновременно – инстинкт тысячелетней давности, со времен их войны с краунами. А еще – у стиксов необычайно острые обоняние и слух. Хрена с два пройдешь мимо незамеченным. Вообще-то, стиксы не нападают на людей – тоже очень давний обычай. Но не следует всякими глупостями провоцировать разумных животных на его нарушение.

Большинство селян решили: ладно, спим и не рыпаемся. Утро вечера мудренее. Но немало было и таких, кто бодрствовал. Что за мысли роились в их головах?

А бойцы спали. Им снились мир, молодые жены и счастливая жизнь. Самое опасное для армии время – ночь после победы…

…В доме деревенского старосты, превращенного Корманом в штаб его (его ли?!) «армии», еще спали. Натянув штаны и ботинки, тихо, чтобы никого не разбудить, Корман вышел на крыльцо. Светало. Он любил такие минуты. День не начат и есть место надежде на поворот к лучшему в твоей судьбе. Он закончится, и станет понятно, что еще один вычтен из твоей жизни, пустой и напрасно прожитый.

Бросил взгляд во двор. Ага. У колодца миз Вандерхузе, накануне переименовавшая себя в Хайд, голая по пояс, готовилась совершить утреннее омовение. Полное ведро стояло рядом.

Позвала негромко:

– Идите сюда, Корман.

Когда он подошел, попросила, показав на берестяной ковшик:

– Полейте мне на руки.

– Я не повинуюсь вам, а оказываю любезность, – сухо пояснил Корман.

Она не отвечала, умываясь.

Хайд. Странное выбрало себе имечко. Означает «тайный», «скрытый». Наклонилась:

– Лейте, лейте!

Пусть ей малость не хватало роста, но фигуркой своей она могла хвастаться с полным правом. Чем, сейчас, собственно и занималась, перед сконфуженным Корманом. Им владело странное чувство. Удовольствие, которое испытывает всякий мужчина от вида красивой молодой женщины… И невесть откуда взявшийся холодок безотчетного ужаса. Чтобы избавиться от наваждения, он с деланным неудовольствием пробурчал:

– Ваши вольные городские манеры неуместны в суорской деревне, с ее строгими нравами. Хорошо – все спят и вас не видят.

– Ну их. Суорская девушка боится из длинного рукава мизинец показать… А купается голой в бочке у ворот. Приличия – это условность.

– Нагих суорских девушек оставим в покое. Я хотел спросить вас о ваших планах.

– Отвечу. Когда умоетесь. Давайте ковш – теперь я побуду вашим денщиком.

Пока Корман умывался, он чувствовал ее одобрительный взгляд. Да, он в хорошей физической форме: рослый, крепко сбитый мужик. Лысоват малость, но это – ерунда. И все же… Пятьдесят семь лет. Всего через тринадцать лет ему будет семьдесят. Он прогнал неприятную мысль. Жизнь идет свои чередом, и будь, что будет…

Он выпрямился, разведя слегка руки, подставив лицо лучам новорожденного солнца. Хайд уже обсохла и застегивала на себе похожий на русалочью шкуру бронежилет. Он скрыл ее зовущую наготу, но Корман мысленным взором продолжал видеть ее небольшие, крепкие груди, с коричневыми сосками. Голыми у Хайд остались только плечи и руки и от взгляда на них у Кормана вновь сжалось сердце.

– Пойдемте в дом, я приготовлю завтрак.

Корман повиновался, хотел было спросить ее, за каким чертом одевать броник, чтобы идти на кухню, но не успел. Они поднялись на крыльцо и Хайд поспешно оттерла Кормана, устремившись поперед него к дверям. Будто сомневалась в его воспитанности, в том, что он уступит женщине дорогу.

Дверь резко распахнулась. Корман успел увидеть бледное лицо Ао, его искаженные бешенством губы. Автомат в его руках рявкнул, выпустив короткую очередь. Она пришлась в грудь Хайд, отбросив ее назад. Корман услышал звук падения. Не помня себя, бросился на Ао, не считаясь с тем, что сейчас разделит участь Хайд. Но Ао уже упал на колени с воплем ужаса и отчаяния.

– Спутница! О-о-о!.. Спутница!!..

Корман ударил его, разбив ему лицо. Ао рухнул ничком и Корман решил, что сейчас насмерть забьет этого молодого суорского подонка ногами… Когда услышал за спиной спокойный голос Хайд:

– Хватит, Корман. Я невредима и даже не ушиблась. Хотя, будь на мне обычный броник, какой носите вы, армейцы, сдохла б на месте. От общего сотрясения организма. А так – даже синяков не будет.

Она подошла к поверженному Ао и хладнокровно встала ему на спину обеими ногами.

– Ты мог убить меня, Ао. Чуть выше и попал бы в голову.

Ао плакал, скуля и всхлипывая.

– Знаю: не желал мне зла. Ты ненавидишь не меня, а Кормана. Это его ты хотел лишить жизни. Теперь ты понял, как часто наши планы оборачиваются против нас.

Она перестала попирать несчастного, легко сойдя с него и присев рядом. Погладила по голове, как гладит хозяин провинившегося, но прощенного пса.

– Вам двоим: тебе и Корману запрещено ненавидеть друг друга. Мои псы! Я лишаю вас этого права. До поры, когда мы одержим победу и Суор станет свободным. Дальше – воля ваша. А сейчас, встань, Ао! Пожмите друг другу руки. Вот так, хорошо.

Она жестом приказала Ао привести себя в порядок и он поплелся к колодцу, смыть кровь с физиономии.

– Ревнивец чертов… – проворчал ему вслед Корман. – А вы – тоже хороши. Это у вас забава такая – сталкивать мужиков лбами?

– Случайность. Я не сразу поняла, что он, как ребенок, переживает и чувствует очень глубоко.

– Ага. Ему показалось, что его отодвигают в сторону, отдавая предпочтение старому, облезлому пленному воину. У вас с Ао что-то было?

– Нет.

– Ладно… извиняюсь за дурацкий вопрос. Это все – не мое дело. Но… или у вас дар предвидения, или вы чертовски предусмотрительны..

Корман подобрал оброненный Ао автомат.

– С вашего разрешения… за завтраком и этот «столовый прибор» не помешает. Что-то мне не по себе.

– Вам страшно, Корман, оттого, что вы знаете правильный ответ. Но боитесь признаться себе в этом.

– Ладно, хватит вешать лапшу мне на уши. Мне не по себе от вашей непредсказуемости. Кстати, спасибо, что остановили собой предназначенные мне пули. Вы здорово рисковали, и я не совсем понимаю, зачем.

– Не захотела, что бы вы умерли сегодня.

– На кой черт вам жизнь бывшего бухгалтера, ставшего незадачливым генералом?

– Потому что у вашего соперничества с адмиралом Геллой есть перспективы. Да, вы наивно полагали, что захватив в плен «Спутницу», подругу вожака мятежников, поставите Геллу в дурацкое положение. Мол, это его же бывшая любовь. Адмирал опорочен в глазах общественности, его авторитет падает, а там…

– Хватит… Вам бы все топтаться по больным мозолям. Я старый дурак, признаю.

– Вы – не дурак. Ваша жизнь не окончена. У вас в запасе несколько лет… великой судьбы. Вы хитрый и искусный командир. И победите Геллу не интригами, а на поле боя. Ведь вы – лучший стратег, чем он!

Прошли на кухню, где Хайд приготовила завтрак, они вдвоем поели. Ао не показывался. Кстати, Хайд сняла-таки бронежилет, пред тем, как начать орудовать за плитой. Накинула на плечи, не застегивая, рубашку, конфискованную ею накануне у младшего сына старосты.

– Что вы так на меня уставились, Корман? Мне снова раздеться? Или обнаружили во мне еще что-то страшное и непонятное?

– Удивлен вашими навыками послушной жены и хозяйки. Немного неожиданно, после всего, что вы до сих пор вытворяли.

Задумалась ненадолго, пожала плечами.

– В обществе блистай, а дома не отсвечивай. Так для женщины лучше всего.

Следующий вопрос Кормана остался незаданным, потому что Хайд ровно, без тени эмоций, добавила:

– Своего дома у меня больше нет.

Послышались осторожные шаги. Корман напрягся. Ао, полный раскаяния, встал в дверях, держа в руках полевую сумку. Перевел взгляд с Хайд на Кормана.

– Можно… обратиться к Спутнице?

– Разрешаю.

Он протянул ей сумку.

– Уходя сражаться с врагами… Повелитель драконов оставил для вас… Сказал, отдать, если не вернется. Он берег эти вещи. Радовался, вернувшись из плена, что сохранились там, где он их спрятал… Они были ему дороги. Это все, что…

Ао замолчал, пытаясь справиться с собой. В глазах его стояли слезы; из носа показалась тонкая красная струйка. Корман со странным сожалением подумал, что уж очень крепко припечатал парню по физиономии.

Глубоко вздохнув, Ао запрокинул назад голову, чтобы остановить кровотечение.

Хайд взяла из его рук сумку. Открыла. Корман с любопытством наблюдал, как Хайд, задумчиво сдвинув брови, шарит внутри. На свет божий, из совершенно пустой на вид сумки, появились два предмета. Первый: стеклянный, размером с куриное яйцо, шарик. Второй: упрятанный в пластиковую обертку листок бумаги; чье-то письмо с сине-зелеными, местами слегка расплывшимися строчками.

Лицо Хайд перестало быть бесстрастным. На нем смешались удивление, попытка вспомнить что-то давно забытое… и восторг. Она переводила взгляд с письма в одной руке на прозрачно-блестящий шарик в другой. Хриплый вздох… как попытка подавить готовые вырваться слова… Отложила письмо в сторону… и взяла шарик в сложенные горстью ладони. Сомкнула пальцы. Закрыла глаза. Источаемый маленькой хрустальной сферой призрачный свет погас. Иллюзия, решил Корман. Обман зрения. Эта игрушка частично отражает, частично фокусирует солнечный свет.

Быстро схватил письмо и, за несколько секунд, пока Хайд пребывала в восторженном трансе, прочел. Так же быстро вернул на место. Когда Хайд очнулась, листок в прозрачной оболочке лежал перед ней на столе на том же месте.

В открытое окно влетел дребезжащий звук. Эстафета. Общий сбор. Хватай свои вещи, садись на стикса и, снова в поход. Армия из молодых (а то и не совсем) сумасбродов, авантюристов, искателей приключений и прочих революционеров может существовать только в движении.

Хайд встала. Сложила обе реликвии обратно в сумку и перекинула ее через плечо. Спохватилась.

– Ао! Я забыла у колодца одну вещь. Поищи за срубом.

Ао вышел и вскоре вернулся, неся за длинный ствол пистолет с глушителем. Протянул его Хайд ручкой вперед. Та молча взяла, свинтила со ствола глушитель и бросила обе части бесшумного и смертоносного оружия в сумку. Корман кусал губы. Что еще за чертовщина?

Они вышли во двор, стиксы ждали их. Трое верховых и один вьючный, толстолапый и сильный. Тюки с палатками и другим барахлом, связанные по два широкими матерчатыми ремнями перебросили через его спину. Корман со вздохом взобрался на своего зверя. Это вам не катанье на оседланной лошади. Но, понемногу, Корман осваивался с искусством езды.

Хайд уже восседала на стиксе, поджидая Ао. Когда они втроем выехали на улицу, она держалась между Корманом и Ао. «Чтобы разделить нас», – подумал Корман. – «Или… чтобы каждый из нас был с нею рядом…»

Всё новые бойцы на стиксах присоединялись к ним и, наконец, колонна сформировалась. Стиксы шли ровным, быстрым шагом – «армия» Кормана покидала станицу, чье название так и не запало ему в память. Сколько еще будет на пути селений и городов! Отряд будет расти и расти, вбирая в себя новобранцев, пока не превратится из опереточной в настоящую армию.

Когда проезжали мимо глубоко осевшей в землю хаты с кривыми стенами, крытой бурой старой соломой, Хайд придержала стикса. Следом за ней это сделали Корман и Ао.

– Что случилось? – спросил Корман у столпившихся вокруг хаты селян.

– Убили!.. – заполошно крикнул кто-то.

Из старого дома один за другим выносили трупы. Все погибшие – крепкие мужчины средних лет. Рядом с ними во дворе складывали оружие: пружинные и пневматические иглометы; топоры; пики с длинными, трехгранными жалами. Двое парней с завязанными тряпками лицами вынесли деревянный ящик с множеством отверстий в крышке.

– Эт-то что такое? – поразился Корман.

– Дурман-пыльца, – объяснил Ао. – От нее и люди и стиксы падают замертво. Надо сжечь в закрытой печи, а то всей деревне конец.

– Конец был бы нам. Не далее, как этой ночью, – хмуро отозвался Корман. И тронул своего стикса: – Пошел!

Вот оно как… Кто-то из ребят, более опытный и бдительный, чем остальные, включая самого Кормана, этой ночью не сомкнул глаз. Зная, что богатые крестьяне не смирятся с нашествием и грабежом. И попытаются без промедления покарать захватчиков. Но этот парень выследил собрание местного «комитета бдительности», и порешил всех.

Хайд уже уехала вперед. Корману с Ао потребовалось несколько минут, чтобы догнать ее и влиться обратно в колонну. Станица осталась позади – беспорядочное, пестрое скопище домов и деревьев на пологом холме. Хайд клевала носом, засыпая на несколько секунд и, вздрогнув, просыпалась вновь.

– Что с вами? – резко спросил Корман. – Вы не спали этой ночью?

– Недостаточно…

Она выпрямилась, помотала головой, несколько раз глубоко вздохнула. Окинула Кормана уверенным, наглым взглядом.

– Не обессудьте, когда вздремну и не смогу развлечь вас беседой. Попробуйте поразмышлять о разной всячине, пока дрыхну. Поупражняйте ваш интеллект.

Сташи?.. Злой дух, что бродит ночами? Сука. Маленькая гадина.

Воплощение победившего зла.

…Сон урывками, недолгий и неглубокий… как волна, что накрывает тебя с головой, а потом спадает… Все хорошо. Выпрямиться, подышать глубоко… Незаметно оглядеться по сторонам. А вот это – лишнее. Ты и так видишь.Твои люди в порядке. Стиксы идут ровно, без устали. Автоматы в руках бойцов.

Ветер и солнце, запахи мокрой листвы и дорожной пыли, прибитой к земле недавним дождем… Белая пена облаков в прозрачно-голубом небе. Солнце перешло за полдень, скоро оно станет слепить глаза, опускаясь все ниже. Пока не утратит злой блеск и не повиснет розовым шаром над туманным горизонтом. За ним, далеко, лежит Хонк. Ты возвращаешься туда.

Одна… Никак не привыкнешь, что с тобой нет больше Лоры. Как вышло, что случайная попутчица, вздорная, надоедливая девчонка стала другом, боль от потери которого не утихла по сей день?

Одна? Нет! С тобой тысяча молодых, отчаянных парней. С тобой преданный тебе до безумия, до потери себя, Ао. И умудренный жизнью, прошедший множество военных дорог генерал Корман, тоже от тебя никуда не денется. Да и ты – не вчера родилась.

Хонк… Многомиллионный город лежит впереди, его жители никогда не воевали и непривычны к военному ремеслу. Сила их – в многочисленности; любые завоеватели канут в Хонке, как капля воды в океане… Глупости. Пусть тебя это не заботит. Выходы из безвыходных положений находятся там же, где входы.

Отринь прошлое. Если в нем ты что-то утратила, значит это тебе не было нужно. Не прячься, не беги, ни о чем не сожалей. Иди вперед и не бойся грядущего. Завтра новый день встанет над городом, непохожий на вчерашний, как новая картинка в калейдоскопе.

Завтра будет таким, каким его сделаешь ты.

Хаонк (Хонк), столица провинции Суор.

– Лучший театр Хонка, миз Ван… э-э Хайд, – сказал Корман.

– И чтобы доказать это, вы с Ао волочете меня сюда…

– Я думал, это вы ведете нас, взявши под руки.

Ао помалкивал, делая вид, что его не трогает пикировка генерала Кормана и Спутницы.

Четыре крыла здания напоминали огромные раскрытые лепестки, обращенные к небу. Сходство с цветком усиливала центральная башенка – пестик. Высоко в темнеющем закатном небе, как перья жар-птицы светились облака.

Народ стекался на театральную площадь со всех сторон. Сегодня давали старинную музыкальную пьесу, с песнями, танцами и глубокой моралью. Корман и Ао, как два телохранителя, сопровождающие высокородную даму, делали невозмутимые лица. Хайд же с трудом сдерживала зевоту. Прошли через широкий вход, публика растекалась по рядам; Корман отыскал места. С удовольствием отметив, что Ао изрядно оробел и старается во всем копировать сдержанные манеры Кормана.

Зазвучала прелюдия. Хайд откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. На сцене, между тем, неспешно начал развиваться банальный сюжет.

Молодой финансовый гений Анего удачно пустил в оборот дядюшкино наследство. Вовремя старик преставился, ничего не скажешь. Ряд блестящих спекуляций вознес Анего на вершину общества. И вот тут парень затосковал. Как жить дальше? Приумножать и без того великий капитал? Скучно. Найти себе хобби? Так черт его знает, на чем остановиться.

В расстройстве чувств, утомленный светскими раутами, пирушками, любовными утехами, и длительным бездельем, Анего уезжает на отдых в деревню. Мораль: сильно хорошо – тоже плохо.

Там, в сельской глуши, он обретает друга. Ланской – бедняк, поэт и романтик, считающий, что молодость дороже любых земных богатств. Он молод и потому счастлив. Его подруга – простая деревенская девушка. Общаясь с ними обоими, Анего сам постепенно «оттаивает». Мораль – не в деньгах счастье.

Но события принимают драматический оборот. Романтик Ланской слишком близко принял к сердцу дежурный комплимент, сказанный его девушке его городским другом. Последовала ссора, в ходе которой поэт вызвал финансиста на дуэль.

Анего не может принести извинения и тем самым замять скандал – не позволяет гордость и светские условности. Дуэль неизбежна. Решающий миг… трагедия близка. Из года в год школьники пишут сочинения о власти предрассудков и обычаев над людьми. Рассказ о том, как, совершенно того не желая, Анего убил Ланского – удачный пример…

Хайд встрепенулась, очнувшись от дремы. Выражение скуки не сходило с ее лица, но предстоящее театральное смертоубийство слегка заинтересовало.

Противники шли навстречу друг другу. Вот он, хрестоматийный миг: Ланской начинает целиться, в то время, как Анего успевает выстрелить первым.

На сцене все так и происходило… с одним отличием. Когда Анего нажал курок, выстрела не последовало. Нервничая, артист надавил курок еще и еще раз… Сухие щелчки осечки! В зрительном зале послышался сдержанный гул… раздались смешки.

Тут уже заволновался и актер, играющий Ланского. Наблюдая за безуспешной борьбой коллеги с бутафорским пистолетом, он машинально нажал курок своего.

Ба-бах!!

Ошалевший от неожиданности Анего сильно вздрогнул, поскользнулся… и грохнулся навзничь.

А в зале творилось что-то невообразимое. Давясь от хохота, зрители сползали с кресел. Впервые в театральной истории Ланской убил Анего.

Корман увидел на губах Хайд мимолетную усмешку.

– Рад, что вы получили удовольствие.

– Как вы это сделали?

– А я тут при чем?..

– Вижу, какой вы довольный… Признавайтесь.

– Подкупил реквизитора. Вышло даже лучше, чем я ожидал.

– Ах, да… Пистоном заряжают только один пистолет… Ланской ведь не стреляет никогда…

Веселье в зале не утихало. Дали занавес.

– Могла бы сразу догадаться, что у вас на уме. Но отучила себя заглядывать слишком глубоко. Иначе – как читать интересную книгу с конца.

Ао несмело улыбнулся.

– Сейчас будут играть заново? Или по другому?

– Заново, Ао. А вот я бы сыграла по другому.

– Подождем… как они выкрутятся из положения, – обронил Корман.

Вынужденный антракт продолжался пятнадцать минут. Когда занавес подняли, действие началось не с момента дуэли, а с эпизода, когда молодой поэт коротает ночь за стихами, оказавшимися для него предсмертными. Трогательный мотив и слова арии оказали должное эмоциональное воздействие: публика посерьезнела, в зале стояла полная тишина, только голос Ланского звучал под высокими сводами.

Корман покосился на Хайд. В самом ли деле он видит слезы на ее глазах? Что ж. Садисты, как правило, сентиментальны. А в характере этой особы заметны перекосы в нехорошую сторону.

Пьеса подошла к концу. Анего лишился всего, кроме своих денег. Потерял друга, потерял любовь. Не в деньгах счастье… Занавес.

Зрители аплодировали стоя. Артисты кланялись, собравшись на сцене все вместе. И «воскресший» Ланской стоял в обнимку с Анего.

Хайд была тиха и задумчива. Это не помешало ей, впрочем, среагировать на появление фотографов у выхода театра. Как будто невзначай, она оказалась за спинами Кормана и Ао. Корман обернулся к ней.

– Что вы застеснялись? Я старался, чтобы этот вечер людям запомнился надолго. Наши фото должны появиться в газетах и на видео. Все должно случиться как бы само собой. Узнав о конфузе на сцене, сюда слетелись местные и заезжие журналисты.

– Тут-то мы невзначай и засветимся, – сказала Хайд.

Корман поймал себя на странном чувстве: Хайд, как личность – ему не нравится, но… приятен ее глубокий, чуточку с хрипотцой на низких тонах, голос.

– Ладно. Вы правы. – Она взяла Кормана и Ао под руки и шагнула под вспышки фотокамер. Богатая женщина, сторонница независимости Суора. В последние дни она приобрела в Хонке некоторую популярность. Ходили слухи, что одной охраны у нее – больше тысячи человек. Они заняли несколько кварталов на окраине; навели там порядок, приструнив местных бандитов, до которых у полиции никак не доходили руки. Вот что значит – деньги плюс добрая воля.

– А что вы будете делать, когда люди поймут, что у вас за душой ни гроша? – спросил Корман.

Она усмехнулась.

– Вы бы еще громче это заорали. На всю улицу.

– Я не ору, а тихо спрашиваю.

– Возьмете денег в долг. У хозяев крупных лавок и магазинов. На благое дело.

– Хм… Обычный рэкет…

– Скажете тоже. Всё по честному. Будете давать расписки, а потом их выкупите. Заметно дороже, чем брали денег.

У Кормана отвисла челюсть.

– Да на какие шиши?!

– Но у вас же будут деньги. Которые вы одолжили.

– Да… э-э…

– Странно, что такой находчивый и остроумный человек (экую шутку выкинули со знаменитым театром!), не сообразит простой вещи.

– Сообразит… – мрачно ответил Корман, – Я выкуплю только часть расписок, и у меня останутся деньги.