355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Казаринов » Тень жары » Текст книги (страница 24)
Тень жары
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:07

Текст книги "Тень жары"


Автор книги: Василий Казаринов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Он предложил мне деньги...

Стоп, милый мой павиан, стоп! Деньги? За что? За эти измочаленные тетрадные листы, красная цена которым – ломаный грош?

– Очень приличные по тем временам деньги,  – пояснил доктор.  – Я не отдал...  – он растер в пальцах пустоту, точно пытаясь в пустоте нащупать характер своих тогдашних предчувствий,  – Что-то здесь не то понимаете?

– Как он выглядит?

Врач задумался. Как? Обычно. Очень симпатичный молодой человек, интеллигентное лицо, аккуратная стрижка, прилично одет.

М-да, исчерпывающая характеристика.

– Вообще-то, все это,  – он помахал тетрадкой,  – можно взять и в другом месте, в РЭУ, например. За исключением чисто медицинских аспектов, естественно. И вот еще что...  – он увел взгляд в потолок.  – Этот парень очень похож на одного молодого человека, что-то рекламирующего по телевизору... То ли компьютеры... То ли какие-то информационные системы...

ТЕЛЕМАРКЕТ – ГЛОБАЛЬНАЯ
ИНФОРМАЦИОННАЯ СИСТЕМА!

 – выскочило у меня, и доктор мелко закивал: вот именно, именно, только этот – нетелевизионный – ярко выраженный блондин.

Я скомкала бумажку с рецептом и бросила ее в пластиковое ведерко, стоящее под рукомойником; если мне впредь понадобится вылечиться от простуды, я не стану пить аспирин, а просто выйду во двор и закричу: я иду искать, и я не виновата, что обаятельный плейбой с ямочкой на щеке не спрятался.

8

Чтобы добраться до РЭУ из поликлиники, надо пересечь Агапов тупик по диагонали, миновать Пряничный домик, свернуть во двор, по центру которого стоит огромная лужа; в среднем подъезде пятиэтажного казарменно-унылого дома и располагается заведение, аббревиатурное наименование которого дешифровать я не в состоянии.

Пряничный домик – еще одна из достопримечательностей Агапова тупика. Это крохотный двухэтажный особнячок, настолько миниатюрный и уютный, что всякий раз, проходя мимо, я мечтаю стать великаном: чтобы погладить его по головке, как маленького ребенка. В последние годы он явно запаршивел и обветшал. Тем разительней перемены, произошедшие с домиком в течение нынешнего года.

Сюда въехала какая-то коммерческая контора.

Первым делом эти ребята счистили многослойные коросты штукатурки, обнажили красный кирпич и тщательно его отчистили шкуркой. Заменили рамы, вставили новые стекла, одели оконные впадины в намордники ажурных медных решеток. Нахлобучили на подъезд длинный, как у бейсбольной шапки, козырек.

В Пряничном домике всю жизнь обитала наш дворник Рая. Она равнодушно взирала на усилия коммерсантов, поскольку сама – по современным правилам, неизвестно как, скорее всего, в страшной неразберихе, возникшей сразу после разрешения на приватизацию жилья, – она успела прибрать квартиру к рукам и получить свидетельство о передаче ее в полную дворницкую собственность.

Фирма с козырьком предлагала Рае деньги и квартиры в других районах, однако наш дворник на переговоры не идет, ссылаясь на то, что "она в своем праве" – это во-первых; а во-вторых, она где родилась, там и умрет; в-третьих, она завещала квартиру дочери.

Раина дочка –пугливое, бессловесное создание лет восемнадцати – работает как раз в РЭУ, где занимает какую-то пыльную второразрядную должность.

Раза два в жизни мне приходилось попадать в эти узкие коридоры, согласно казенному вкусу отделанные лакированной фанерой, и однажды привелось видеть Раину дочку, забившуюся в угол у окна; в ее больших черных глазах стояли ужас и тоска – коллега, дебелая девка с крашеной шевелюрой и основательно заштукатуренным лицом, повествовала – сколько я могла разобрать по обрывку фразы: "...и вот когда он в седьмой раз на меня полез..." – о чем-то очень увлекательном.

Рая сидела на лавочке у своего личного суверенного подъезда (вход в ее квартиру отдельный, боковой). Я составила ей компанию.

– Вот говны!  – глухим голосом открыла Рая беседу. Требовалось плавно войти в разговор, я кивнула в знак согласия:

– Точно, Рая, настоящие засранцы!

Рая, почувствовав во мне родственную душу, принялась что-то быстро и путано рассказывать. Ей в последнее время стали названивать – каждый день. Кто? А черт его знает. Советуют собирать манатки и сматываться, а то будет хуже. И вешают трубку.

– Ты к Гульке зайди,  – посоветовала Рая, узнав о целях моего визита в РЭУ.

Гулька? Ах да, Гульнара, так звучит полное имя ее дочери.

В полутемном коридоре густо, сочно пахло чем-то искусственным, хлорвиниловым. Нужная мне дверь оказалась запертой. На стук открыла Гуля.

– Обед сейчас,  – пояснила она и пригласила в комнату с пустыми канцелярскими столами.

Я рассказала.

– Светленький такой?  – спросила она.

Да, да, и похож на телевизионного парня, который – "телемаркет – глобальная информационная система".

Точно, вспомнила Гуля, примерно полгода назад приходил. На каждый стол положил по шоколадке и всех очаровал. Потом она (Гуля покосилась на стол у двери, и я догадалась, что за "она": та крашеная, на которую по семь раз за ночь лезут...) всех выпроводила, заперлась с ним.

Больше Гуля толком ничего не знала.

– Эй! – окликнула она меня, когда я уже выходила в коридор.  – Я его потом видела несколько раз, неподалеку тут, на большой улице. Там универмаг, а дальше, в том же доме, кафе. И тенты на улице. Знаете?

Знаю. Это самая сердцевина Большой улицы. Все лето перед входом в кафе стояли белые столики под яркими пляжными тентами. Там пиццерия. И ларек, раскрашенный в "национальные" цвета Пепси-Колы.

– Может, чаю попьем?  – спросила Гуля.

– Не могу. Мне надо успеть добежать до города Тольятти.

И без того огромные темные глаза Гули расширились – я развела руками:

ДОКА-ПИЦЦА – НЕЛЬЗЯ НЕ СОБЛАЗНИТЬСЯ!
ОБОРУДОВАНИЕ И РЕЦЕПТУРА –
ПРЯМЫЕ ПОСТАВКИ ИЗ ТОЛЬЯТТИ!

9

Вторую половину дня я провела у Панина, упершись в телевизор. Хозяин отсутствовал, в квартиру меня впустил Музыка. Я вертела программы, то и дело натыкаясь на знакомые голоса, живущие во мне самостоятельно, на уровне чистого звукового образа, так что совмещение звукового и зрительного рядов меня иногда озадачивало. Так, в целом сносный текст о нежнейшем суфле «Милки-уэй» оказался иллюстрированным совершенно идиотской сценой; я так и не поняла, в чем у них там «фокус». Отлично сделана «Смирновская» – просто потрясающий клип. Ваучерная тема чудовищно бездарно отработана – скорее всего, идиотизм воплощения диктуется лукавством самой посылки: «Впервые в истории России народ стал хозяином своей страны». Просмотрев рекламные ролики «Пэди Гри Пал», я на время оставила свое занятие и пошла на кухню. Музыка заседал там со своим приятелем, которого у нас в Агаповом тупике зовут, если не ошибаюсь, Костыль.

Панин мне как-то рассказывал о занятной идеологической эволюции, проделанной Костылем за время перестройки: от матерого антикоммунизма до той социальной доктрины, которая у нас вошла в моду с легкой руки Емельяна Пугачева: согласно этой доктрине всякого, кто тебе не по ноздре, непременно нужно подвесить на фонаре за детородный орган.

Я пригласила их к телеэкрану и сказала, что нет никакой нужды тратить средства на создание оппозиционных партий, издание газет и зубодробительных книжек – если кто-то и спровоцирует у нас социальную революцию, так это не коммунистическая партия, а компания "Пэди Гри Пал".

Костыль, сжав кулаки, угрюмо взирал на экран, где собака в один присест сжирала порцию сухого корма стоимостью, наверное, аккурат в размер его пенсии; затем он сделал резкое движение в сторону телевизора – возможно, намеревался вынуть собаку из экрана и подвергнуть ее известной экзекуции на фонарном столбе.

– Это же сука, а не кобель!  – пыталась я остановить его порыв.

– Все они – суки!  – уверенно ответил Костыль.  – И все будут висеть!

Наконец, мне удалось дождаться. Пробил час информационной системы "Телемаркет" – я мысленно срисовала портрет парня и уложила его в память.

Пора было возвращаться домой. Вышли мы вместе с Костылем, добрели до перекрестка, где и распрощались.

– Куда вы?  – спросила я; он направлялся в противоположную от своего дома сторону.

– Известно куда,  – хмуро буркнул он.  – На Баррикадную.

Уже второй раз мне твердят про это метро; сначала милиционер и теперь вот этот одноногий инвалид; что это они, сговорились?

Когда я мимо Дома с башенкой шла к себе, мне показалось, что на противоположном конце сквера мелькнул знакомый "литературный" оттенок: сиреневые сумерки. Зина? Что бы ему тут делать?

Должно быть, показалось.


10

Мы с Зиной становимся ночными птицами – как тать в нощи налетаем на заведения, где люди ведут светскую жизнь.

На этот раз он пригласил меня в ночной клуб. Догадываюсь, как выглядит наш простой советский "найт-клаб"; должно быть, укомплектован все той же публикой, страдающей комплексом пластической неловкости, который преследует всякого человека, слишком быстро переодевшегося из ватника в смокинг. Мы долго пробирались глухими окольными путями и, наконец, прибыли к музейного вида особнячку. Зина попросил подождать в машине, пропал за массивной дверью, вернулся минут через пять и галантно помог мне выбраться из машины. Миновав узкий коридор с интимной подсветкой, мы очутились в компактном зальчике с крохотной эстрадой, уселись за столик; он огляделся по сторонам и спросил, буду ли я пить.

Непременно, милый, в обязательном порядке – хочу в этот вечер почувствовать себя телевизионной девушкой: пусть официант несет мне на подносе "Смирновскую", которая обладает потрясающей способностью видоизменять и преобразовывать мир.

Глоток вкатился в меня с первыми тактами музыки; на эстраде возник светловолосый молодой человек – крашеный (соломенный оттенок на макушке перетекает в снежно-белый у висков) – в такт сопровождению он совершал какие-то змеиные телодвижения. Пока я медленно цедила водку, светлоголовый артист успел скинуть с себя просторные одежды.

Я оглядела зал. Если бы мы оказались в женском клубе, то такого рода представления были бы вполне уместны. Однако публика по половому признаку распределялась в пропорции "фифти-фифти".

Молодой человек был отменно сложен, мускулист, что называется, "накачан"; не знаю, возможно ли с помощью гимнастических тренировок накачать, подобно бицепсам и трицепсам, тот, скажем так, "мускул", который поверг в глубокий транс дам с ближнего к эстраде столика. Наверное, все-таки можно – во всяком случае, этот его "мускул" не выпадал из общего мышечного ансамбля; однако его плавное маятниковое покачивание, кажется, не сообщало публике настроения: раздались жиденькие аплодисменты, и танцор удалился.

Его сменил очередной исполнитель – хрупкий и субтильный; тем не менее, его искусство вызвало в зале куда более заметное ответное чувство – главным образом благодаря тому, что по ходу танца он ухитрился привести свои мужские причиндалы в "рабочее состояние": зал реагировал экспрессивно, и кто-то даже вякнул "браво!"

Сорвавший аплодисменты юноша, набросив на себя что-то вроде патрицианской туники, прошел в зал и уселся за столик, составив компанию седовласому мужчине с широкой, крепкой спиной – лица его мне видно не было.

В целом сценическое действие развивалось достаточно однообразно; юноши, потанцевав и поразвлекав публику "игрой мускулов", удалялись со сцены. Кое-кто из них растворялся в зале. Один из них расположился, за ближним к эстраде столиком; хозяйка стола сидела неподвижно, запрокинув голову и положив руку на то место, где были сконцентрированы "актерские таланты" молодого человека; вид у нее был настолько торжественный, что у меня возникли ассоциации с процедурой принесения клятвы в суде – именно так свидетель держит руку на Библии.

Впрочем, один из участников ансамбля меня заинтриговал: паренек лет двадцати с очень причудливой стрижкой; насколько я помню с детских времен, такой фасон у нас в Агаповом тупике называли "полубокс"; разнообразие в классическую парикмахерскую форму вносил разве что чубчик – завитый в несколько длиннющих спиралевидных кудряшек, он падал на лоб.

И еще – он был в серьгах.

Прелесть состояла не в том – что. А в том – где.

Сережками была украшена именно та часть тела, с помощью которой – если я правильно понимаю – мужчины осуществляют свои супружеские обязанности.

Я вцепилась в Зину: давай позовем его за наш столик, все растаскивают юношей, а мы что, рыжие? На вздорную эту просьбу (во мне плескались уже три стаканчика "Смирновской") Зина отреагировал крайне спокойно:

– Ты вообще-то в самом деле рыжая, но будь по-твоему.

Пить актер отказался. Он со скучающим видом взирал на сцену, где наконец-то воцарилась нормальная парочка и занялась тем, что мы уже видели в театре, когда ходили на Стриндберга.

Зина рассеянно достал бумажник и якобы что-то поискал в нем – этот жест не ускользнул от внимания молодого человека. Скорее всего, Зина просто намекал, что средствами располагает – в том числе и деньгами салатового оттенка. Молодой человек моментально разговорился.

Сережки? А что, нравятся? Они, между прочим, золотые. Один дружочек подарил, иностранец, из Голландии. Хорошее было время, и работа прилично оплачивалась, не то что здесь... Здесь ребята, в сущности, гроши зарабатывают, приходится консумацией заниматься.

– Чем-чем?  – не поняла я.

Консумация... Грубо говоря, раскручивание клиента.

– Ну, так выпей с нами!  – настаивала я, однако молодой человек вежливо отказывался: нет, спасибо, надо держать себя в форме, возможно, еще придется вернуться на прежнюю работу – если, конечно, удастся помириться с менеджером.

– На работу...  – тупо повторила я – водка давала о себе знать.  – К родному токарному станку.

– Верно,  – живо откликнулся молодой человек,  – именно к станку. К токарному? Что-то в этом есть, иной раз, в самом деле, чувствуешь, что тебя зажали во вращающийся механизм и снимают стружку. Черт с ней, со стружкой, лишь бы платили за ночь по полторы сотни баксов.

Я уже прилично выпила, метафорические ухищрения собеседника осваивала с большим трудом и потому простодушно поинтересовалась:

– Так ты в ночную смену трудишься?  – и живо представила себе завывание заводского гудка, грохот стальных ворот Путиловского завода и череду сутулых силуэтов в бледном свете фонаря.

Когда как, охотно пояснял юноша, это как клиент захочет: в ночную, в утреннюю, в вечернюю или в дневную... Разный народ попадается, часто со странностями. Один турок взял нашего молодого человека на три дня и все три дня употреблял – стеариновой свечкой... А в целом народ, конечно, душевный. Как-то они с одним американцем проторчали в номере целую неделю безвылазно; завтрак им приносили в постель. Хозяин номера брал тарелку и удалялся в туалет, потом доставлял к столу основное блюдо.

Девушка на сцене прекратила свои обезьяньи ползанья по партнеру, уселась на нём, обхватив бедра молодого человека красивыми длинными ногами.

Соображала я все хуже и хуже... Что-то впервые мне приходится слышать про кухню, совмещенную с санузлом; этот американец – что? В туалете яичницу с беконом жарил? Или овсянку варил?

Возможно, откликнулся актер, только каждое утро он доставлял к столу не яичницу и не овсянку.

– Он приносил на тарелке дерьмо,  – трогательно улыбнувшись, пояснил молодой человек,  – Садился рядом и наблюдал. И обязательно требовал, чтобы я пользовался вилкой и ножом. И не очень налегал на гарнир.

– Какой гарнир?

– Обычный... Картошка жареная, зеленый горошек кусочек огурчика...

Я потянула Зину за рукав: где тут можно сунуть два пальца в рот?

Он проводил. Эстетическое впечатление оказалось настолько мощным, что я глубоко – буквально каждой клеткой тела – прочувствовала смысл выражения "вывернуться наизнанку". Вывернувшись, попила воды из-под крана и долго разглядывала в зеркало изнанку своего лица, подбитую бледно-салатовой подкладкой. Коротать время в обществе симпатичного поедателя экскрементов у меня охота отпала.

Однако он покидать нас, судя по всему, не собирался.

– Это так, детский сад,  – мотнул он головой в сторону сцены.  – Для детей пионерского возраста.

Интересно, как выглядят сюжеты для взрослых, подумала я.

Молодой человек, кажется, проник в тайны моих дум и охотно развивал эту мысль; оказывается, смысл в том, как подобран дуэт. Хорошо принимают номер, где девочка лет семнадцати общается со стариком – жирным, грязным и обрюзгшим. Или наоборот – юноша со старухой, у которой телеса волочатся по полу. Успехом пользуется дуэт, где девушку имеет инвалид с одной ногой. Однако лидирует в такого рода шоу-бизнесе на сегодняшний день Блю Джек.

– Мама мия!  – утомленно выдохнула я.  – А у него-то какой дефект? Чего не хватает? Головы? Джек – это ладно. Но почему – Блю?

– Порода такая...

– Порода?  – Зина наконец заинтересовался нашей приятной беседой.

Именно порода, кокетливо двигая плечом, пояснял молодой человек: собаке положено иметь породу. Джек – он дог. Голубой. Потому и – "блю". Джек – это уникальный экземпляр, единственный в своем роде, трудно выдрессировать собаку так, чтобы она наскакивала не на брата по крови, а на девушку.

Мимо нас к выходу прошествовали двое. Я слишком погрузилась в состояние прострации, чтобы обращать внимание на публику – я уже ничего не соображала, абсолютно ничего: перед глазами стоял этот гениальный Блю Джек, пристроившийся сзади к какой-нибудь очаровательной девушке.

И тем не менее инстинкт водящего подсказал мне, что эту парочку я встречаю не впервые. Я смотрела им вслед и чувствовала, как вещество современной культуры потихоньку начинает бродить во мне – ну надо же, я думала, что исторгла его из себя полностью в туалете– но оно пенилось, булькало и двигалось наверх, к голосовым связкам.

ДВЕ ПАЛОЧКИ ХРУСТЯЩЕГО
ПЕСОЧНОГО ПЕЧЕНЬЯ
И ТОЛСТЫЙ СЛОЙ ШОКОЛАДА!

...наконец я рискнула взглянуть на Зину и застала его за созерцанием пузырьков в стакане с газировкой.

– Боюсь, что эта парочка на вкус окажется не настолько сладкой,  – тихо, разговаривая будто бы сам с собой, произнес он.  – Хотя, посмотрим... Надо надкусить.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, бросил на стол какую-то купюру, которая тут же исчезла под ладонью юноши.

Зина встал, сунул руки в карманы и долго, сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок.


11

Утром, по дороге домой, я навестила Алку и потребовала вернуть мне Джойса: надо полечиться. Голова болит и совесть замучила, источила душу; точно молью душу побило – после отдыха в «найт-клабе» она у меня вся в мелких дырочках, прорехах, вот-вот пойдет по швам.

Алка отвела меня на кухню, выставила на стол бутылку ликера, коробку шоколадных конфет и рассказала о происхождении этих сладостей.

Два дня назад к ней на дом заявился ее клиент – тот, который "самая зануда из всех онанистов Земного Шара". Это был щуплый мужичонка со странным носом – наверное, ему в детстве прихватили нос прищепкой и заставили так проходить месяц. Нос сплющился, а речь подернулась характерным насморочным прононсом. По этому прононсу Алка его и распознала – это тот, который настаивает на ванной. Она встретила клиента в домашнем халате и с бигудями – я очень живо представила себе эту сцену и икнула:

РЕЗУЛЬТАТ ПРЕВОСХОДИТ ОЖИДАНИЯ!

Алка на эту невольную реплику откликнулась со свойственной ей энергичностью: еще как превосходит!

Гражданин совершенно окаменел на пороге ее дома – с бутылкой в одной руке и с конфетами в другой. Забрав у него горячительное и сладости, Алка тяжелым бытовым голосом протрубила: "Что, друг, пойдем приляжем?!" – клиент отшатнулся и едва не грохнулся с лестницы.

– Больше он не позвонит,  – уверенно заявила по друга детства, подливая мне в рюмку какую-то ядовитую зелень.  – Наверно, он до конца жизни останется импотентом.

Дома я тут же повалилась на кровать; очнулась толь ко во второй половине дня, сварила кофе, распечатала коробку конфет, которую мне Алка отписала широким жестом – у нее диета.

На обертках в золоченых овальных рамках были изображены портреты каких-то придворных людей – в серебряных париках и пышных камзолах; наверное, на фантиках отпечаталась династическая картинная галерея, а лэйбл – MADE IN AUSTRIA – позволял предположить, что это Габсбурги.

Закусив каким-то глуповатым наследным принцем, я подумала, что австрияки – даже голубых кровей – на вкус слишком постны, и отправилась водить.


12

В открытой кафешке, о которой говорила Гуля, царило запустение. Скоро пойдут унылые дожди, и эти столики вместе с веселенькими тентами будут свалены в чулане – адьё до лучших времен, теплых и солнечных.

Часы на фонарном столбе показывали начало седьмого, я закурила; что мне делать дальше, я представляла себе с трудом.

Неподалеку остановился ярко-красный спортивный автомобиль с хищной рожей, подал немного назад. Из окна высунулся мужчина, выражение лица которого в точности копировало агрессивную физиономию лимузина; бегло осмотрев меня, он спросил:

– Сколько?

– Двадцать минут седьмого!  – задрав голову, я сверилась с часами.

– Ты что, на пень наехала?!  – рявкнул он и сделал знак сидящему за рулем: трогай!

Машина медленно поползла вдоль тротуара.

– На два слова,  – кто-то тронул меня за плечо.

Передо мной, заплетя ноги крестом и помахивая дамской сумочкой, стояла девчушка в черной кожаной юбке.

– Который год тебе, Лаура?  – спросила я.

– Тебе-то что?  – огрызнулась она, зло глядя вслед удаляющейся красной машине.

Я погрозила ей пальцем:

– Не то! Ты должна отвечать: осьмнадцатый.

Хотя, сомневаюсь, что она дотянула до этого возраста.

– Пошли,  – властно потребовала Лаура.  – Дело есть.

Мы свернули за угол дома, зашли во двор; Лаура огляделась, нашла, кажется, это место подходящим для беседы, коротко размахнулась и влепила мне пощечину.

Секунду я размышляла, что такое приятное начало беседы могло бы означать, и этой секунды оказалось достаточно; во мне пробудился коренной житель Агапова тупика. Потирая левой рукой щеку, я втянула голову в плечи, всхлипнула и всем своим видом продемонстрировала, что собираюсь зареветь.

Она купилась на эту уловку. Уперев руки в боки, она готовилась принять капитуляцию и потому не обратила внимания на то, что моя сумка медленно соскальзывает с плеча. А потом резко взлетает к ее лицу.

Такого эффекта я никак не ожидала – девчушка опрокинулась навзничь; я открыла сумку и лишний раз убедилась в том, какой сокрушительной мощью обладает настоящая литература. Оказывается, я забыла вынуть из сумки Джойса. Вообще-то "Улиссом" вполне можно нанести человеку тяжкие увечья, а если точно попасть в висок – то, возможно, и отправить на тот свет.

Лаура сидела на земле, прислонившись к сетчатой ограде детского садика, бледно светила нижним бельишком; ее бессмысленный взгляд был направлен в никуда.

Не дай бог, у нее обнаружится сотрясение мозга. Я подхватила ее под мышки, отволокла на лавочку. Понемногу она приходила в себя. Я дала ей закурить. Жадно затянувшись, она с уважением в голосе осведомилась:

– Чем это ты меня?

Я посчитала, что лекция о литературе ее вряд ли заинтересует; о чем говорить, я не догадывалась, однако добродетельнейший Сергей Сергеевич Корсаков вовремя пришел мне на помощь:

НЕИЗМЕННО ПРЕВОСХОДНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ!

– А-а-а,  – понимающе кивнула Лаура.  – Понятно. Кушай картофель «Анкл Бенц», будешь сильным и здоровым.

Мы мило поболтали минут двадцать и прониклись друг к другу симпатией. Девочка сообщила мне много ценной информации. Перво-наперво: мне не стоит вот так торчать под часами – если я и впредь желаю оставаться "сильной и здоровой". Мое счастье состоит в том, что в нашей разборке не участвовали хозяева. Какие хозяева? Да те, кто владеет этой улицей. Это же "рабочая зона" – она поделена между чеченцами и дагестанцами, которые патронируют здешних "CAR-GIRLS"; так что девкам со стороны сюда лучше не соваться.

– А ты ничего,  – рассмотрев меня хорошенько, отметила моя новая приятельница.  – Только старовата немного. Хотя и на этот товар у нас есть охотники.

Я собиралась было повыспросить: а как устроиться на эту службу? Платят как? Премиальные и прогрессивки есть ли? – однако что-то меня сбило с толку.

Да! – ее "рабочая зона" располагается именно в том пространстве, о котором говорила Гуля.

– А, этот,  – довольно быстро, благодаря моему подробному описанию, припомнила Лаура.  – Он так себе, мелкая рыба. Последнее время не появляется. Вообще-то он промышлял отловом.

– Чем-чем?

Ну, отловом же: девахи ходят туда-сюда, а он их отлавливает; то да се, пожалуйте за столик, освежающих напитков не хотите ли? Самое смешное, что три четверти этих самых девах сами его ищут. В основном из других городов, не москвички. Куда им тут податься? Двигают сюда, а этот парень – он что-то вроде отдела кадров; на глаз определяет, кто сгодится, а кому надо пинком под зад.

– Где его искать?

Она не знает... Хотя... Да, неделю назад она ехала с клиентом, завернули в один кабак за жратвой и выпивкой, где-то на Каланчовке. Жратва оказалась вкусная, осетрина с грибами и сыром, это у них фирменное блюдо, – в честь него и кабак назван. Этот парень пил пиво. А клиент оказался с приветом: отдал сотню баксов и всю ночь просидел на краешке кровати, плакался, какой он одинокий.

– Ты не светись здесь лучше, – посоветовала она мне на прощанье.  – Хозяева – народ крутой.

М-да, когда-то я считала эту большую улицу своей территорией.

– Это не твоя улица,  – повторила девочка.  – Запомни. Не твоя.

По дороге домой я размышляла о том, что тезис Панина о перепутанности пространств литературы и жизни заслуживает внимания, и бедный Иван Сергеевич Тургенев со стоном ворочается в гробу.

Этот кабак назывался – "ВИАРДО".


13

У Панина я выпрашивала машину и деньги. Совсем немного – чтобы хватило на кружку пива в дорогом кабаке. И еще – пусть побудет дома, не исключено, что при удачном стечении обстоятельств мы навестим его с приятелем.

– Он немного буйный...  – заметила я.  – Возможно, потребуется грубая мужская сила.

Денег у Панина обнаружилась целая куча. Объяснил этот немыслимый факт Панин тем, что в одном издательстве получил аванс. В подробности он не вдавался, да я и не настаивала; просто рассказала, что наши комиксы потихоньку начинают приобретать отчетливость, и я для полноты ощущений еду писать портрет одного из персонажей.

Когда я уходила, он рыскал в ящиках стола.

– Черт, где мой охотничий билет?!

Значения этой реплике я не придала.

Молодого человека с телевизионной внешностью я заметила сразу: он сидел в одиночестве за ближним к бару столиком и равнодушно следил за тем, как официант в белой рубашке с коротким рукавом и галстуке-бабочке устанавливал перед ним полную кружку пива взамен опустевшей.

Я прямиком направилась к столу, уселась на жестком и неудобном стуле без спинки, взглядом указала на кружку: то же самое! – официант кивнул и протер стол.

– Вполне тургеневское местечко,  – я указала на бар, ярко освещенная витрина которого была укомплектована множеством бутылок.  – Настоящее дворянское гнездо.

Он отхлебнул, облизал губы, подернувшиеся белой пеной.

Кажется, моя Лаура недалека от истины: у него взгляд типичного инспектора отдела кадров – строгий и холодный. С минуту он меня рассматривал, склонил голову набок и пожал плечами: увы и ах!

– Глупо!  – возразила я, кокетливо поправляя прическу, и пустилась в объяснения: глупо, очень неразумно и недальновидно; современный клиент уже не тот, что прежде, он ищет свежих нетривиальных ощущений; девушка, свободно владеющая двумя иностранными языками, без пяти минут кандидат наук – помимо чисто профессиональных навыков – может быть исключительно приятна в том отношении, что способна вести беседу на любую тему; если клиент по ходу дела прослушает лекцию, ну, скажем, о творчестве Роа Бастоса, то получит такое эстетическое впечатление, которое неизбежно скажется на его моральном уровне; чем больше у нас в среде богатых будет интеллигентных людей, тем быстрее мы догоним и перегоним Америку.

– А зачем?  – задал он логичный вопрос.  – Мне и так нравится.

Пожалуй, ловец женских тел прав: американцы – хорошие ребята, деловые, энергичные и трудолюбивые, однако их гуманитарное убожество меня иногда просто шокирует; интересно, как бы я себя чувствовала в стране, где абсолютное большинство населения знает Донахью, однако понятия не имеет, что у них под боком живет некий Апдайк.

– Вообще-то у меня давно другая работа,  – поморщился он.  – Ну да черт с тобой, надо посмотреть, что к чему,  – он покосился на мою кружку.

– Девушка за рулем!  – улыбнулась я.

Нагрузился бывший кадровик прилично – мне пришлось поддерживать его за локоть; по дороге он нудно бубнил инструктивные правила, связанные с моей будущей работой: избегать анального секса, пользоваться презервативами в обязательном порядке и так далее – я не догадывалась, что этот простенький по внешнему впечатлению вид деятельности настолько четко регламентирован; что за проклятье висит над нашей Огненной Землей – даже для надзирания за половой жизнью у нас есть отдельный отряд бюрократов.

Гостя я уложила в "ложе прессы", зажгла настольную лампу; что предпринять дальше, я не знала.

– Чего стоишь столбом?  – тоном утомленного странника произнес он.  – Раздевайся.

Оседлав стул, служивший Панину в качестве прикроватной тумбочки, я коротко изложила ему характер своих интересов. Он изменился в лице, пришел в себя и двинулся на меня; он успел сделать пару шагов – а потом вспыхнул верхний свет.

– Присаживайся,  – хмуро сказал Панин, переламывая свое охотничье ружье и загоняя в стволы патроны; приведя оружие в готовность, Панин помахал какими-то бумагами:

– Вот мой охотничий билет. А вот лицензия из охотхозяйства. Я как раз в ближайший уик-энд собирался на кабана. Как это удачно получилось: теперь нет нужды двое суток шляться по лесам.

Панин подошел к молодому человеку, стволом приподнял его подбородок, потом обошел его кругом, внимательно осматривая.

– Немного худоват,  – доложил он мне результаты осмотра.  – Ничего, и такой сойдет. Вырезку мы пожарим, из остального навертим пельменей. Ногу закоптим. И студень наварим. Девушка умеет варить потрясающий студень. Мы б тебя угостили, но, сам понимаешь, тебе будет трудно оценить ее кулинарные таланты...  – плечом Панин подтолкнул меня к двери. – Оставь нас на минуту, когда его надо будет освежевать, я тебя позову.

Я уселась у телефонного столика и стала ждать.

Не прошло и десяти минут, как за дверью раздался истошный вопль моего милого друга детства. Я ринулась в комнату. Молодой человек стоял, широко расставив ноги, и неловко двигал бедрами, точно намереваясь выползти из брюк; Панин сидел на стуле, вцепившись в волосы растопыренными пальцами, и я догадалась:

ПОПРОБУЙТЕ
СТИРАЛЬНЫЙ ПОРОШОК «ТИКС».
«ТИКС» – ЭТО БЛАГОУХАННАЯ ЧИСТОТА
И СВЕЖЕСТЬ МОРОЗНОГО УТРА!

 – на что Панин скорбно кивнул: вот-вот, свежесть нам не помешает – твой приятель обкакался.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю