Текст книги "Мираж"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Дело на Густава – Карла-Густава Штрёмма, наполовину немца и наполовину русского, особенно привлекло внимание американца. Густав обладал поистине уникальными знаниями стран Восточной Европы, в чем, конечно, ему помогало знание им русского, чешского и сербского языков. Он вел обширнейшую картотеку по всем основным проблемам социалистических стран. Неоднократно выезжал туда, пока ему окончательно не «обрубили» право въезда. Но тем не менее и в настоящее время Густав был ценен в качестве руководителя отдела Восточной Европы в «Вельт», хорошего специалиста по вопросам радиовещания на Восток, поскольку ранее он руководил отделом стран Юго-Восточной Европы радиостанции «Немецкая волна».

У Густава был, правда, один недостаток: возможности его оперативного использования были в некоторой степени ограничены тем, что он одновременно работал на БНД, а следовательно, Сандерс не мог ему доверять во всем, и в частности использовать по внутригермаиским делам.

Изучением доставшейся ему в наследство картотеки Сандерс остался не совсем доволен: в ней было мало агентов-журналистов, которых можно было бы легально засылать в Польшу. А начиная с 1980 года нужда в таких агентах росла. Руководство Лэнгли интересовалось буквально всем – от личности Леха Валенсы до подробностей биографии какого-нибудь второстепенного активиста из «Солидарности».

Польские проблемы заставляли Сандерса регулярно выезжать в Зальцбург или Вену, чтобы встречаться со своими людьми, только что вернувшимися из Варшавы или собиравшимися ехать туда. Передоверить это важное дело коллегам из ЦРУ, работавшим в резидентуре в американском посольстве в Вене, он не хотел.

Сандерс сейчас тщательно готовился к очередной встрече в Вене со своим новым «приобретением» – корреспондентом агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл в Варшаве Рут Грубер – Моникой. Эта скромная, незаметная черноволосая женщина, типичная старая дева, появилась в Варшаве сразу же после того, как события там начали обостряться. С руководством ЮПИ пришлось специально договариваться о переводе Грубер из Белграда, где она возглавляла местное бюро этого агентства, в столицу Польши.

СКРОМНАЯ, НИЧЕМ НЕ ВЫДЕЛЯЮЩАЯСЯ из толпы женщина оказалась образцовым агентом. Ей удавалось проникать туда, куда не могли попасть асы журналистики. Через нее деятели «Солидарности» передавали инструкции, деньги, от них Рут приносила отчеты о работе, планы ближайших акций, на которые требовалось согласие американцев, дополнительные просьбы и предложения лидеров «Солидарности».

Моника не могла приезжать слишком часто в Вену. Срочные задания ей вручались через оперативника, сидевшего в посольстве США в Варшаве. Резидентура ЦРУ в Польше неоднократно требовала передать Монику в их полное распоряжение. Однако Сандерс, опираясь на поддержку Эриксона и самого Полгара, препятствовал этому, ссылаясь на то, что слишком частые встречи с Моникой в Варшаве «сожгут» агента.

На этот раз, учитывая требование главного резидента уложиться в один день, Сандерс сразу же привез Рут Грубер на конспиративную квартиру, расположенную в одном из тихих переулков в Двадцать первом районе Вены. Ранее Аллен приглашал Монику на хороший обед в отель «Захер», где она с удовольствием съедала отварную вырезку под соусом из хрена и яблок и кусок знаменитого «захерторте». А по вечерам он вместе с ней посещал венскую государственную оперу или «Бургтеатр». Сандерс понимал, что в жизни одинокой женщины мало радостных минут, и старался как-то скрасить ее одиночество во время редких приездов в Вену. Ей, видимо, импонировало, что в ресторане или в опере ее спутником был столь симпатичный молодой человек.

Разумеется, дальше их отношения никогда не заходили. Сидя в такси, которое везло его из аэродрома в Швехате в Вену, Сандерс досадливо поморщился, вспоминая намеки Полгара. Этого еще не хватало! Рут Грубер, с ее унылым лицом, гладко зачесанными назад жирными волосами, была неприятна Сандерсу. Но сейчас он был весьма раздражен тем, что резидент сократил ему пребывание в Вене с трех дней до одного.

На конспиративной квартире Сандерс угостил Рут Грубер кофе с пирожными, которые он прихватил в кондитерской на Опернринге. Затем предложил ликер или коньяк по выбору, но та отказалась.

– Извините, что мы встречаемся здесь, – сказал Аллен, устанавливая на низеньком столике магнитофон. – Но времени у нас в обрез. Мне нужно срочно возвращаться в Бонн. Да и у вас в Варшаве горячая пора.

Рут разочарованно вздохнула. Этих встреч с Сандерсом она всегда ожидала с нетерпением. После напряженной, связанной с опасностью разоблачения работы в Варшаве, после встреч с людьми из «Солидарности», взбудораженными, нетерпеливыми, спешащими скорее насладиться результатами своих хотя бы и временных успехов, короткие дни пребывания в Вене в обществе Сандерса казались ей справедливым вознаграждением.

Выпив кофе и съев два пирожных, она начала неторопливо диктовать, время от времени заглядывая в небольшую записную книжку. Внимательно слушая ее, Аллен едва сдерживал восхищение. Эта скромная женщина стоила двух-трех оперативников из их резидентуры в Варшаве, которые постоянно жаловались на «трудную и ответственную работу в Польше» и требовали повышения зарплаты.

Моника наговаривала текст около трех часов. Лишь изредка она делала небольшую паузу и выпивала стакан минеральной воды или кофе, который Аллен готовил по-турецки, зная, что она привыкла к такому кофе еще в Белграде. Наконец она кончила говорить, протянула Сандерсу свою записную книжку, которую тот должен был доставить в Бонн, и чуть свободнее уселась в кресле. Аллен, тихо сидевший напротив нее за низеньким коктейльным столиком, не скрывал своего удовлетворения.

– Дорогая Рут, – сказал он мягко, – я хотел бы передать большую благодарность нашего высшего руководства за вашу отличную работу. Я рад сообщить вам, что на ваш счет с января этого года переводится вдвое больший гонорар, чем раньше.

Рут благодарно кивнула головой, хотя деньги ее не очень волновали. Для одинокой женщины она зарабатывала вполне достаточно и в ЮПИ.

– Руководство хотело бы также передать вам некоторые новые рекомендации, – продолжал Сандерс. – Это касается в первую очередь работы с писателями и журналистами, которые сейчас хотели бы поговорить о либерализме, об изменениях в социальном строе, о плюрализме, о другой модели социализма. Так было в Праге, и это наверняка повторится сейчас в Варшаве. Успех очевиден, но необходимо также помнить печальный опыт некоторых наших неудачных, я бы сказал, недальновидных действий во время «пражской весны». Тогда некоторые публицисты слишком быстро и резко выступили с открытыми нападками на Москву, характер советско-чехословацких отношений. Нет. Сначала первая «серия», и только потом – вторая.

Работать надо не в крупных органах, а в многочисленных изданиях «Солидарности» – в их листовках, брошюрах, обращениях, еженедельниках, бюллетенях. Пусть это будет «голосом народных масс», «профсоюзного актива». У вас еще есть время прочитать наши письменные инструкции. Мне же осталось добавить совсем немного.

Аллен встал из-за стола, вновь сходил на кухню и через несколько минут вернулся оттуда с новой порцией кофе. Он разлил его в маленькие чашечки и продолжал:

– Вы знаете, я историк по образованию. Причем изучал историю распространения учения Маркса в Европе, включая, разумеется, Россию. В последнее время я специально занимался изучением многовековых отношений между Россией и Польшей и установил любопытные факты, которые нам следует учесть в дальнейшей работе.

– Но этот элемент постоянно присутствует в нашей работе. Вековое былое недоверие к России мы должны возродить и постепенно довести до точки кипения, превратить его в ненависть народа. Несмотря на то что они и соседи, и политические союзники И кое-что нам в Варшаве удалось сделать…

– Я знаю это, Рут. Но мне хотелось бы изложить свои собственные соображения.

Рут внимательно слушала Сандерса, еле скрывая на лице иронию, которую вызывали у нее разглагольствования этого способного, но, видимо, слишком самоуверенного человека. К тому же она по-женски интуитивно чувствовала в нем какой-то холодок, отчуждение, невнимание к ней как к женщине. Рут знала, что она далеко не красавица, в ее жизни ей еще никто не объяснялся в любви. Но она бы обязательно заметила его взгляд на ее стройные ноги, на ее фигуру. Она для него была, видимо, мыслящим роботом.

– Так вот, уважаемая мисс Грубер, – продолжал Сандерс, – я пришел к глубокому убеждению, что лозунгу так называемого пролетарского интернационализма мы можем эффективно противопоставить лишь одно оружие – национализм!

Два небольших экскурса. В начале пятидесятых годов в Венгрии местные власти изменили систему оценок в школах и вузах – по русскому образцу: пятерки стали отличными оценками, а единицы – худшими. До этого, как вам хорошо известно, у венгров все было наоборот. Наши люди умело тогда использовали этот просчет и сумели поднять часть студенчества и даже школьников на защиту старых добрых единиц и двоек. А как ловко использовали имя поэта Шандора Петефи! Активно работал на нас клуб его имени…

Второй экскурс. Чехословакия шестьдесят восьмого года. По нашему заданию некоторые местные публицисты стали подкидывать идею о том, что Октябрьская революция – это чисто русское явление, а русские, мол, никогда не знали, что такое демократия. А Чехословакия, дескать, всегда жила в условиях традиционного демократизма, и, следовательно, русский опыт ей далек и чужд.

Вот вам два примера. В этом же духе следует сейчас действовать в Польше.

– Да, но, надеюсь, эти события будут иметь иной финал?

– Я тоже надеюсь. Мое руководство просто очень надеется.

– Аллен, вы не думаете, что мы пассивно ждем ваших указаний, а по своей инициативе ничего не делаем? Знаете ли Вы, что вся Польша покрыта захоронениями русских солдат, погибших во время последней войны? Русские их называют «братскими могилами». Через наших людей в «Солидарности» удалось осуществить осквернение нескольких русских кладбищ. Не скажу, что население Польши было от этого в восторге, особенно старшее поколение, которое прекрасно помнит войну. Однако тем самым ситуацию в стране удалось обострить и, пожалуй, создать определенную напряженность между союзниками по Варшавскому Договору.

– Вы уверены в этом? Пока что я вижу, что русские руководители регулярно встречаются с польскими. Кстати, что нам известно об этих переговорах?

– К сожалению, тут нам похвастаться нечем. А разве ничего не слышно об этом из Москвы?

– Вы, Рут, наверное, шутите. Но мы отвлеклись. Ваш пример с кладбищами великолепен. Раз уж зашла речь о могилах, то хотел бы спросить, как обстоит дело с Катынью?

– По нашей рекомендации в некоторых листовках и брошюрах «Солидарности» тема Катыни была затронута, однако вызвало это весьма слабый резонанс. Поляки заняты сейчас своими повседневными делами. Их волнует, где купить продукты, что делать с деньгами. Ведь «Солидарность» все время требует повышения зарплаты. Честно говоря, я удивляюсь долготерпению властей. У нас в Штатах мы бы не потерпели такой активности профсоюзов…

Сандерс демонстративно посмотрел на часы. Времени оставалось в обрез. Он торопливо пробежал все донесения Моники, вытащил кассеты и аккуратно спрятал их в боковой карман.

Вечером он уже был в Бонне, а на следующее утро докладывал Эриксону о результатах поездки в Вену.

– Зря вы ездили в Вену, – сказал Джэкоб, глядя на осунувшееся от усталости лицо Сандерса. – У вас здесь полно дел. А с Моникой мог бы встретиться кто-нибудь из наших ребят из венской резидентуры.

– Нет. Вопреки пословице каштаны из огня я предпочитаю вытаскивать сам. И сам их съедать.

– Согласен с вами. Но, добавлю, что каштаны все-таки таскают из огня Моника и ей подобные. А съедают, разумеется, другие. Но, как говорят марксисты, такова внутренняя диалектика нашего классового общества. Теперь к делу. Проект Хьюджела вступает в завершающую фазу. Я тут без тебя устроил смотрины нашему «оглу» в Английском парке. Наблюдал за ним со стороны, когда тот прогуливался с Джакыром. Сырой материал. Хлюпик, глуп, провинциал. В общем, не годится. На подготовку «оглу» к такому делу потребуется год. «Квадро» – на грани срыва. В графе «главный свидетель обвинения» – пробел. Машина крутится, и не в нашей воле ее не то что остановить, а даже замедлить ее ход. Нужен «свидетель обвинения».

– Джакыр?

– Да.

– А что делать с «оглу»?

– Обговори с Джакыром. Я думаю, что он найдет ответ на этот вопрос.

– Понятно. Да поможет нам бог.

ХОЗЯИН «Культурного объединения «Босфор» взял телефонную трубку и сразу же позвал Джакыра, сидевшего за столиком с двумя молодыми людьми. Джакыр встал и ленивой походкой подошел к стойке. Произнеся в трубку: «Хорошо, буду через полчаса», он вернулся к столику и, не присаживаясь, бросил собеседникам: «Доставку товара обеспечить по цепочке. Это будет стоить процентов на семь дороже, но зато почти полная гарантия успеха. Иначе эти таможенники на Балканах меня разорят». Оба молодых турка – они отвечали за доставку из Турции в Западную Германию сырого опиума – молча кивнули. Джакыр, не пожимая им рук, торопливо вышел из «Босфора».

Он выехал на восточную окраину Мюнхена, поставил машину неподалеку от небольшого парка, прошел через него и оказался рядом с «Олдсмобилем», из которого Джакыру безмятежно улыбался Аллен Сандерс.

Сандерс пригласил его сесть рядом с собой. Машина катилась по уютным окраинам, мимо ухоженных коттеджей с небольшими палисадниками. Но из-за мрачного, хмурого зимнего неба местность вокруг казалась неприветливой. Выехали за город. На ближайшем повороте Аллен свернул в лес. Притормозил на опушке.

– Итак, Джакыр, твой Кючюк не подходит для дела, которое мы запланировали.

– Скажите, господин Аллен, для какого дела, и я вам подберу десяток отличных парней. Клянусь.

– Десяток не нужен, а вот если бы один. Человек, который мог бы проскользнуть в одно весьма охраняемое учреждение, установить там небольшую адскую машину, укрыться в безопасном месте, ну а когда она громыхнет, то отдаться в руки правосудия и засвидетельствовать, что выполнял волю одной из, скажем, восточных секретных служб. Ну как?

– Вы, наверное, шутите, господин Аллен. Это все равно что отправиться на собственные похороны. Такого дурака вряд ли найдешь.

– Тогда придется идти тебе, Джакыр.

– Что-о? Считайте, что разговор не состоялся. – Турок попытался открыть дверь, чтобы выйти из машины.

– Не торопись, дружище. Спешить тебе некуда. Тебя, разыскивает ИНТЕРПОЛ. В задаче спрашивается: кто тебя укрывает от рук правосудия? Мы. Где бы ты был сейчас, если бы не Поль Хенце и его парни? Гнил бы в турецкой тюрьме. Убийство – тяжкий грех. Потом захват самолета. Кто тебя потихоньку, без шума, переправил из Вашингтона сюда, в Мюнхен? «Организатору захвата капитану Гусейну Джакыру удалось скрыться», – удивлялись газеты. Но ФБР и министерство юстиции ищут «капитана Джакыра». И наконец, твоей головы домогаются левые турецкие эмигранты. Можешь полюбоваться. – Аллен протянул турку листовку, в которой содержался призыв к покушению на человека, выдающего себя за «капитана Джакыра». Да и последнее: твои банковские счета в Швейцарии и здесь, в ФРГ, будут заморожены.

– А если я…

– Тогда все наоборот.

– Согласен.

– Я знал, что мы поладим. Вот план подвальных помещений объекта.

– Как я туда проникну?

– Под видом водопроводчика. Пойдешь вместо Кючюка.

– А что делать с ним?

– Скажем, левым турецким эмигрантам удалось покушение на «капитана Джакыра». И Кючюка не станет, и у полиции появятся основания поприжать левых, у ИНТЕРПОЛа интерес спадет, ФБР закроет дело.

– Господин Аллен…

– Можешь идти. Где ты будешь завтра?

КАК БЫЛО обусловлено с Полгаром, из Мюнхена Сандерс вылетел в Гамбург, Ему предстояло встретиться с журналистами – давнишними и новыми агентами ЦРУ.

С точки зрения дела Сандерсу надо было бы поехать в первую очередь в Западный Берлин. Там он должен был встретиться с одним из ведущих агентов главной резидентуры – Маркусом. Под этим псевдонимом скрывался Деттмар Крамер, руководитель Бюро радиостанции РИАС[10]10
  РИАС («Радио ин американишен сектор») – Радио в американском секторе Западного Берлина.


[Закрыть], считавшийся одним из ведущих специалистов по странам Восточной Европы. Его неоднократно включали в группы журналистов, сопровождавших высоких государственных деятелей ФРГ во время их визитов в социалистические страны. После таких поездок резидентура в Бад-Годесберге обычно направляла в Лэнгли свои лучшие информационные депеши, в которых неизменно фигурировал Маркус.

Главный резидент ЦРУ в Бонне знал, что его руководство за океаном весьма ревниво относится к «восточной политике» боннского правительства, не доверяет немцам и считает их способными договориться с Москвой за спиной Вашингтона. Маркус и его информации были гарантией, хотя и не стопроцентной, того, что от Лэнгли не ускользнет ни одна «экстравагантная выходка» руководителей ФРГ.

В том же Западном Берлине Сандерсу предстояло встретиться и с агентами, работавшими в главном офисе газетно-журнального концерна Акселя Цезаря Шпрингера, в частности с редактором издательства Ингой Урбан.

Однако Аллену, жаждавшему разрядки после напряженнейших дней работы с Эриксоном, удалось, правда не без труда, доказать своему шефу необходимость поездки в первую очередь в Гамбург: для срочной встречи с людьми из редакций шпрингеровских «Вельт» и «Бильд-цайтунг», которые должны были стать запевалами газетной кампании, связанной с операцией «Квадро». Тезисы кампании – «Взрыв осуществлен руками Москвы и ее сателлитов!», «КГБ снова действует!», «Следы преступников ведут за железный занавес!», «Снова доказано: за террористами стоит Москва!» – были подготовлены в Лэнгли. Передать их агентам-журналистам из рук в руки планировалось сразу же, как только стихнут раскаты громового взрыва.

– Все будет сделано точно в назначенные сроки, – заверил Аллен Эриксона, довольный тем, что он наконец вырвался в Гамбург.

– И все же я на твоем месте вначале отправился бы в Берлин, – пробурчал Эриксон. – Что ни говори, а Маркус для нас – курица, несущая золотые яйца.

– Полностью согласен с вами. Но сейчас нам нужно поработать с людьми, которые дают оперативную информацию на первую страницу. А Маркус все-таки орудие крупного калибра. Эта несушка не последний день в нашем курятнике.

В Гамбурге работа шла строго по графику. Он по очереди встречался с заранее предупрежденными журналистами из «Вельт» – главным редактором Гербертом Кремпом и корреспондентами Зибертом и Бэрвольфом. После этого Аллен пообедал со «свободным журналистом» Гюнтером Хайзингом, а потом встретился с шустрыми ребятами из «Бильд-цайтунг».

В СУББОТУ, 21 февраля, Кючюк-оглу собирался выспаться, а потом пойти в клуб «Босфор», где у него завелись приятели. Кроме того, он испытывал внутреннюю потребность время от времени попадаться на глаза своему благодетелю Джакыру, который часто заходил в клуб. Кючюк-оглу молил аллаха за его здоровье. Мало того, что тот устроил его на твердооплачиваемую и нетрудную работу слесаря-водопроводчика в солидную фирму, но и дал свою рекомендацию. По возвращении домой – а он твердо надеялся на это, вот только надо поднакопить денег – он мог бы с такой рекомендацией работать не только в Адане, но и в самом Стамбуле или Анкаре.

Но накануне, в пятницу, его вызвал Баумайстер.

– Тут у нас давно лежит заявка на ремонт канализации в здании радиостанции в Английском парке. Все руки не доходили. Надо срочно заявку выполнить. Поработаешь в субботу. Двойную оплату гарантируем.

– Хорошо, эфенди. Я завтра прямо с утра…

– Э-э нет, не торопись. Там люди работают, а ты будешь стучать своими ключами. Лучше там появиться часов в семь вечера. Не раньше. Ты меня понял?

– Конечно, эфенди. Ровно в семь.

– Вот тебе заявка. Не забудь документы, там строгий пропускной режим. А в понедельник… получишь плату за сверхурочные часы.

– Спасибо, эфенди. Я так вам благодарен.

– Ладно, ладно. И прощай.

Сытно пообедав в дешевой харчевне, Кючюк-оглу неспешно отправился в «Босфор». У стойки его почтительна приветствовал хозяин клуба и вежливо попросил подняться на второй этаж, «в комнату к эфенди Джакыру». Удивляясь про себя такой высокой чести – Джакыр никогда не приглашал его к себе в свои покои, – Кючюк-оглу так же неспешно поднялся по лестнице и осторожно постучал в дверь.

– Входи! – раздалось из комнаты.

Джакыр сидел, развалясь на низеньком диванчике, и курил душистую сигару. Это последнее, что успел увидеть Кючюк-оглу: тяжелый удар сзади свалил его с ног…

Ровно да семь часов вечера Джакыр, в спецовке, прижимая к левому боку сумку с инструментами, входил в здание РСЕ—РС. Наружный охранник, ничего не спрашивая, пропустил его, скользнув по лицу Джакыра рассеянным взглядом. Второй охранник в проходной внимательно изучил личную карточку турка. Потом взялся за телефон. На гудки никто не поднимал трубку.

– Ты звонишь Каммингсу? – спросил первый охранник. – Он с полчаса, как вышел. Звони прямо Панковицу.

Второй охранник вновь набрал телефон, сообщил о приходе слесаря. Выслушав Панковица, охранник опустил трубку, затем долго водил шариковой ручкой по журналу учета посетителей, делая очередную запись.

– Что-то не очень похож на фото, – заметил он.

– Это я после болезни. Почки замучили.

– Ладно. Что у тебя в сумке?

Джакыр открыл ее. Охранник лениво покопался в ней рукой и кивнул.

Пройдя по коридору, Джакыр спустился по лестнице в подвал. Он шел мимо металлических дверей с предостерегающими надписями: «Не вскрывать! Собственность армии США». Сквозь решетки боксов виднелись очертания неизвестных предметов. А вот и склад, о котором говорил Аллен. Место было помечено, как и договаривались: пробитая труба канализации, на полу – лужа темной вонючей воды. Джакыр посмотрел по сторонам. В полумраке подвала он был один…

ВЫ ВЕРИТЕ В ПРИМЕТЫ? Если вокруг луны багряное кольцо – ожидай крепких морозов или буйного ветра. Если в «Боинг-737» твое место в хвосте самолета, то непременно останешься жив даже в самой невероятной катастрофе. Или когда шеф административного отдела Рассел Пул перестал с тобой здороваться в коридорах, подчеркнуто делает вид, что не замечает тебя, значит, твои акции упали ниже нуля и ты больше не котируешься.

А вещие сны, ночные кошмары? Когда падаешь с Эмпайр-Стейт-Билдинг, значит, растешь физически или, быть может, поднимешься по служебной лестнице. Если выиграл в схватке с «одноруким бандитом» – игральным автоматом, но монеты посыпались к твоим ногам – это к горю, слезам. Когда давно почивший родственник приходит вдруг во сне и манит тебя в глубь Английского парка, а у тебя нет сил сопротивляться этому зову, значит, дни твои сочтены, в лучшем случае – это к тяжелой болезни. Если…

Ричард Каммингс, директор службы безопасности радиостанций «Свободная Европа» и «Свобода», не верил ни в то, ни в другое. Сны к нему вообще приходили редко, чему он был несказанно рад. С детства его преследовала боязнь однажды не проснуться, оказаться пленником мира теней. Что касается примет, то Ричард предпочитал оперировать фактами, и его сообщения всегда отличались убийственной конкретностью, достоверностью, логикой.

Почему в Лэнгли решили уволить его предшественника Джорджа Ле Вайе, который «по состоянию здоровья» вдруг срочно заторопился на пенсию? Случайность? Нет. Джорджу не смогли простить его опрометчивости. Выступая в армейских казармах Макгроу на семинаре уполномоченных по вопросам безопасности, он открыто заговорил о существовании договора с федеральной почтой ФРГ о подслушивании телефонных разговоров сотрудников радиостанции, о том, что во многих кабинетах РСЕ—РС вмонтированы «жучки», просил обратить внимание на лиц, ведущих замкнутый образ жизни, вроде Владимира Матусевича и Виктора Федосеева. На семинаре было несколько работников радиостанции. Подскочили нервозность и подозрительность среди персонала. И судьба Джорджа была предрешена.

Считал ли Каммингс свое назначение повышением? Вряд ли. Когда тебе за пятьдесят, то вполне отдаешь отчет, что служба безопасности – это, пожалуй, твоя лебединая песня. Не дай бог где-либо споткнуться, иначе непременно отправишься вслед за Джорджем.

…В 1971 году Ричард Каммингс, директор Института изучения СССР – негласного филиала РСЕ—РС, – шеф оперативной группы в Мюнхене. Операция называлась «Смоук скрин» – «Дымовая завеса». Каммингс отвечал за группу поддержки и обеспечения операции.

Да, 1971 год. Гром неожиданно грянул в морозном январском небе, когда сенатор-республиканец Клиффорд Кейс, член комиссий по ассигнованиям и иностранным делам, начал со знанием дела заколачивать гвозди в будущий гроб для РСЕ—РС: тайное финансирование ЦРУ этих двух радиостанций уже многие годы представляет собой секрет полишинеля; как РСЕ, так и РС утверждают, что они – неправительственные организации, созданные на частные пожертвования. Однако имеющиеся сведения показывают, что прямые субсидии ЦРУ покрывают почти все их расходы.

Ричард листал тогда страницы «Нью-Йорк таймс» и не верил своим глазам. Что за вирус раскаяния и самобичевания поразил обитателей Капитолийского холма? Почему эту кампанию не остановили? Сенатор Уильям Фулбрайт особенно точно наносил удары. Да еще какие!

– Эта деятельность порождает ряд внешнеполитических проблем, связанных с масштабами нашего вмешательства во внутренние дела других стран… Доллары выделяло ЦРУ. Радиостанции представляют собой анахронизм, и мы должны проявить смелость и признать, что они изжили себя… Пора и нашему правительству понять это.

Каммингсу тогда казалось, что он присутствует на собственных похоронах. Десять лет отдал он негласному партнеру РСЕ—РС – Институту изучения СССР. Чудесное прикрытие для подрезидентуры. Под видом научных исследований сотрудники ЦРУ проникали в различные сферы общественной, политической и экономической жизни ФРГ, ГДР в ЧССР, Австрии и Швейцарии. И вот…

В растерянности он позвонил Джеймсу Кричлоу, начальнику отдела исследований я информации РС, числящемуся на хорошем счету в Лэнгли, известному своими связями в политических кругах Вашингтона. Встретились они в кафе «Аннаст» в Хофгартене.

– Чем взволнован ученый мир? – начал было шутя Кричлоу.

– Похоронными маршами, что исполняют на Капитолийском холме, – буркнул Каммингс.

– Вы настолько углубились в «исследования» Востока, что совсем потеряли из виду Запад. – Ирония и чувство превосходства сквозили в тоне Джеймса. Он мог себе позволить эту фамильярность. «Кто владеет информацией, – любил повторять он своим подчиненным, – тот управляет ходом событий, тот делает политику, историю, тот диктует правила игры». Джеймс явно владел предметом. – Так вот, дорогой Ричард, идет большая игра, грандиозное шоу на подмостках Капитолия. Какой-то заштатный конгрессмен выступает, Вашингтон спешит признаться в грехах, мировая общественность в восторге от «дерзкой смелости» законодателей. Вот, мол, где свобода слова, вот где демократия…

– Но после таких саморазоблачений восточная пропаганда непременно исполнит канкан на наших бренных останках.

– Как сказать. Что русские узнали для себя нового? Связи с «фирмой», наши доллары в бюджете радиостанций, вещание эмигрантов в интересах Америки? Ты полагаешь, что русские настолько наивны, что не догадывалась об этом? Смысл в том, что мы опередили их, вырвали у них возможность первыми организовать разоблачения и в то же время определили рамки этой сенсации, не затронув и не раскрыв чувствительных для нашей безопасности сторон механизма взаимоотношений «фирмы» с радиостанциями.

Джеймс заказал второй бокал любимого пива «хофброй» в слил в него остатки недопитой водки.

– Ведь о чем речь? – продолжил Кричлоу после паузы. – О более тонкой зашифровке нашей резидентуры на радиостанции. И о передаче финансирования РСЕ—РС в руки конгресса. А мы и не против, хотя «делаем вид». Если раньше, как в случае с Национальной студенческой ассоциацией, приходилось создавать три подставные организации, то теперь конгресс освобождает нас от этой головной боли, доставая из магического ящика, подобно хорошему иллюзионисту, субсидии. Изумленной публике как-то и не приходит в голову спросить: кто же загодя заложил в ящик эти пожертвования?

– Кто же у нас такая светлая голова?

– Душа проекта – директор Ричард Хелмс.

– Но чего доброго, – Ричард незаметно для себя заговорил языком Джеймса, – федеральное министерство почт и телекоммуникаций аннулирует нашу лицензию на пользование частотами. Тогда плакало соглашение с землей Гессен об аренде территории для антенн. Примеру Бонна последуют Мадрид, Париж, Рим…

– Ты получил инструкции по операции «Смоук скрин»? – Кричлоу допил пиво. – Значит, ты знаешь, что надо предпринять, чтобы этого не случилось. Действуй. Ведь ты же Бульдозер!

Прозвище Бульдозер Ричард получил за напористый, целеустремленный нрав, энергичный подход к любой, даже, казалось бы, неразрешимой проблеме. Балагуры, правда, утверждали, что оно родилось после знакомства Каммингса с одной симпатичной машинисткой американского посольства, любви которой Ричард пытался добиться «штурмом» во время двухдневной командировки в Бонн. В различных аттестациях Ричарда, в зависимости от отношения к нему начальников, эти черты его звучали по-разному: «деловит», «прямолинеен», «напорист», «энергичен», «неуправляем», «решителен», «целеустремлен», «излишне принципиален», «упрям», «честен, лоялен», «негибок».

Ричард дал ход операции «Смоук скрин». Встречи с информаторами, беседы в партийных, деловых и политических кругах ФРГ с членами бундестага и правительственными чиновниками, в научных и культурных организациях обычно заканчивались просьбой, намеком, пожеланием, предложением собеседнику направить послание, письмо в Белый дом, госдепартамент или конгресс в поддержку существования и деятельности РСЕ—РС либо с протестом против предложения сенатора Фулбрайта прикрыть их в июле месяце.

Особо сильный огонь Каммингс сосредоточил против самого Уильяма Фулбрайта. В письмах «уважаемые граждане ФРГ» называли его «выскочкой», «демагогом», наживающим на преследовании радиостанций политический капитал.

Фулбрайт ответил ударом на удар. То ли он «вычислил» Ричарда, то ли кто-то в Лэнгли подсказал сенатору – операцию поспешно прикрыли, и Каммингс лишился директорского кресла. Заодно распустили весь институт.

С тех пор пробежало почти десять лет. Каммингс не считал свое нынешнее назначение повышением: круг обязанностей директора службы безопасности широк и необъятен, как столетний баобаб. Принимая дела у Ле Вайе, Ричард в просторном кабинете своего патрона Рассела Пула с любопытством изучал лаконичные параграфы должностной инструкции. Ему предписывалось, в частности: