Текст книги "Мираж"

Автор книги: Василий Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Черт побери! Вот потому я и хочу, чтобы в ваших или наших проектах было меньше идиотизма! Ты только посмотри, какие неуклюжие эссе выдают наши парни из Управления анализа разведданных! Скажем, по энергетической проблеме. Доклад ЦРУ! Растрезвонили на весь мир. И что? Наши же журналисты здесь побывали в Тюмени, а после камня на камне не оставили от доклада.

– Зато мы хорошо половили рыбку в этой мутной воде.

– А-а! – Маккормик вяло махнул рукой. – Что с тобой говорить! Ты каким был, таким и останешься. Ночная стража! Рыцарь ЦРУ! Тебе должны ставить памятник в первую очередь.

– Если бы я меньше тебя любил, старина, я мог бы обидеться, – сказал Чип.

– Ты лучше слушай, что тебе говорит верный друг, да включи кое-что в свою оценку проекта, так сказать изнутри. Я это лучше понял и прочувствовал. Продолжать?

– Валяй! – отмахнулся Вирджил, хотя внутренне понимал, что в словах Дика есть рациональные зерна. Уставший с дороги, он не пытался вникать – успеется.

– Все дело в нашем невежестве, – продолжал Маккормик. – Помню, перед направлением сюда, в Москву, изучал анализ штаб-квартиры о способности русских к научным изысканиям. Словно эти русские – только что открытое племя дикарей, умственные способности которых должна определять разведка. Там было названо четыре имени. Они известны каждому советскому школьнику. Как Франклин и Эдисон известны нашим. Так вот, наши парни умудрились даже тут переврать две фамилии. Менделеев – о нем даже в словаре Вебстера сказано, что он открыл периодический закон, – стал Менделевичем, а великий просветитель Ломоносов – Ломоносовским. Подумай, что русские могут сказать после этого про нас? – Дик помолчал, а затем ответил сам себе: – Видимо, то же самое, что сказали бы и американцы об анализе их способностей к науке, выдай советские эксперты фамилии Франклинштейн и Эдисонер.

– Это анекдот?

– Хорошо бы. Я лично держал в руках этот «анализ». Было бы не так дико, если бы его писали в сороковых – пятидесятых. Он подготовлен нашими экспертами в семьдесят третьем. После того прошло почти десять лет, а наши аналитики вроде бы остались на том же пещерном уровне. Обидно, Вирджил. Вот вы в своем первом бюллетене обрушились на русских: дескать, международный терроризм, поддержка, во всем виновата Москва. Это страшный, это убийственный бумеранг! Не нам с тобой об этом говорить. Ладно, если бы они здесь были беспомощны. Они же вывернут ваш проект наизнанку. Фактами, документами. И все это обрушится на наши головы. Один из аргументов уже прозвучал здесь, на конгрессе МОЖ. Вовсе не русский, кстати, вспоминал, как во времена Гитлера фашисты тоже называли участников Сопротивления террористами. Так вот, я и думаю, зачем мы ухватили этот термин?

– Ты сомневаешься в том, что русские поддерживают все эти изменения в мире?

– Они и сами того на скрывают. У них же на знамени написано: самоопределение народам! А вы изобретаете велосипед и называете его мотоциклом. Чистоты нет. Одна трепотня! А как мы влопались с этим «террористом из Никарагуа»? Выставили его перед журналистами как доказательство. А это «доказательство» вдруг самолично заявляет, что никакого касательства к Никарагуа не имеет и вообще все это провокация госдепартамента США и ЦРУ. Его вынудили клеветать. И все это ушло в прессу. Позорище!

Чип молча слушал Маккормика. Что было ему ответить?…

ИЗ ПОСЛУЖНОГО СПИСКА Вирджила Чипа, сотрудника Управления политической координации. Кадровый состав. Массив ЦРУ.

«1982 год. Никарагуа. Манагуа. Шварц. Координация и пропагандистское освещение повстанческих действий. Цель – операция «Фоундлинг» («Подкидыш»). Задача – дестабилизация сандинистского режима».

…Уже двенадцать дней он жил в Манагуа под видом австрийского журналиста. Казалось, все шло по плану, который за месяц до этого они кропотливо обсуждали на конспиративной вилле в Майами с помощником госсекретаря по межамериканским делам Томасом Эндерсом. «Подкидыш» – так метко назвал программу Том. Был, помнится, и посредник, который поддерживал их связь с «команданте Ромуло».

Состоялись уже встречи с советниками посольства Венесуэлы в Манагуа Хосе Аниралем Паласиссом, Эдгардом Эскобаром Муньосом и военным атташе Сальвадора Эдуардо Авилой. Участь руководительницы сандинистских комитетов защиты революции Летисии Эрреры была предрешена: план ее убийства был разработан детально.

Наконец 1 января с фальшивыми документами, полученными через капитана гондурасской армии Эрнандеса, в Манагуа прибыл и сам «команданте Ромуло» – Уильям Бальтодано, один из руководителей заговора, тщательно скоординированного в Лэнгли.

Как и предполагалось, вместе с военным атташе посольства Венесуэлы полковником Педро Санчесом Риверо и его агентом в Никарагуа испанцем Хулио Гонсалесом Ферроном он укрылся в здании венесуэльского дипломатического представительства. Все трое окончательно скорректировали план взрыва цементного и нефтеперерабатывающего заводов. Эта акция, как особо подчеркивалось в инструкции ЦРУ и на чем настаивал Том, призвана была нанести ощутимый удар по позициям сандинистов.

Казалось, все было готово. Люди Чипа ждали только сигнала, чтобы начать мощную акцию в прессе против сандинистов, как вдруг Бальтодано был арестован сотрудниками службы государственной безопасности Никарагуа.

Самое неприятное случилось 16 января. Конференц-зал был полон. Усиленная охрана, свет юпитеров, включенные магнитофоны журналистов. В президиуме – министр внутренних дел Борхе и начальник Управления госбезопасности Никарагуа Серна. Было прямо заявлено, что ряд дипломатов и военных из стран Центральной и Латинской Америки замешаны в подготовке планов саботажа стратегических предприятий Никарагуа и это лишь часть крупного международного заговора против революции.

Сначала, помнится, все воспринималось как обычный пропагандистский прием сандинистов. Но вскоре ситуация взорвалась: ввели «команданте Ромуло». Да, самого Уильяма Бальтодано. А на него была сделана, пожалуй, самая крупная ставка во всей серии тайных операций ЦРУ.

Вирджил болезненно поморщился, потер лоб. Что он должен теперь писать в отчете и для УМС, и для Лэнгли? Какие еще «выводы» и «рекомендации»! Он откинулся в кресле, цедя сквозь зубы кисловатый сок с крошками льда. Что он может  т е п е р ь  написать?!

«Великий заговорщик» в притихшем зале перечислял имена, адреса, суммы. Среди руководителей заговора он назвал и лидера никарагуанского демократического движения Альфонсо Робело, и главу Социал-демократической партии Вильфредо Монтальвана, и Висенте Раппаччиолли, и братьев Фернандо и Эдмундо Чаморро, руководивших Никарагуанским демократическим союзом и Революционными вооруженными силами Никарагуа. Он говорил, как и когда получал деньги и оружие, как ездил в Штаты, Венесуэлу, Аргентину, Колумбию, Чили и Гондурас. Рассказывал о встречах в генштабе вооруженных сил Аргентины с генералом Бали и его адъютантом полковником Марио Давинко, просившим «сдвинуть дело с места» и передавшим доллары на нужды «общего дела». Сообщал о получении оружия, принадлежавшего специальным силам безопасности Гондураса, о создании на юге этой страны тренировочных лагерей для бывших гвардейцев Сомосы и об американских инструкторах. Он признался во всем, этот «команданте Ромуло»: и в подготовке покушений, и в организации диверсий на предприятиях стратегического значения. Не забыл ничего. В том числе и встречи в Майами с сотрудниками Белого дома.

Вирджил вспомнил, как он втянул голову в плечи и, словно нашкодивший ребенок, спрятался за чью-то широкую спину, когда Бальтодано стал всматриваться в зал, ожидая вопросов журналистов. Чипу казалось, что «команданте» вот-вот поманит его пальцем и брякнет в микрофон: «А вот и мистер Чип из ЦРУ. Он тоже был в Майами. Здравствуйте, мистер Чип!»

Оказывается, Бальтодано засекли уже на въезде в страну сотрудники никарагуанской службы иммиграции. С этого момента за ним велось постоянное наблюдение. Значит, им все известно. Даже то, в чем пока не признался «команданте». «А следовательно, и обо мне», – подумал тревожно Чип. Надо убираться. Как там сказал их министр внутренних дел? Трое из четверых разоблаченных дипломатов будут выдворены из страны, а четвертый будет отбывать тюремное заключение в Никарагуа.

«Боже, заткни четвертому уста», – подумал про себя Чип в гостинице и поднял телефонную трубку.

– К вашим услугам, господин э-э…

– Шварц. Закажите билет на ближайший рейс.

– Куда изволите?

– Я сказал, на ближайший…

– Самый первый будет в Майами.

– Пусть так!

– А на чью фамилию, простите…

– На мою, черт возьми, – Шварц!

– О’кей, – ответила девица и, как показалось Чипу, издевательски хихикнула.

…ИЗ КОЛОНОК СТЕРЕОМАГНИТОФОНА откуда-то сзади плыли завывания незнакомого ансамбля.

– Что за музыка? – спросил Чип.

– А-а, проснулся? «Машина времени», – ответил Маккормик, – русский ансамбль. Кстати, весьма восприимчивый к нашей моде. Вот где их надо брать, Вирджил… Это моя истина.

Машина проскочила на красный свет, едва не задев затормозившие «Жигули». Милиционер на перекрестке тактично отвернулся, а водитель многозначительно покрутил пальцем у своего виска.

– Спустись на дорогу, Дик, – усмехнулся Чип. – Иначе вдвоем будем искать истину в кювете.

Показались многоэтажные дома, множество пешеходов.

– Москва, – сказал Дик и сбавил скорость. Чуть-чуть.

Вирджил смотрел. Вот она, думал он, страна, которую он практически не знал и с которой косвенно, а порой и непосредственно были связаны все его существование, вся его работа и жизнь. Теперь уже совсем одинокого человека, подумал он, без Джудит. Без этого взбалмошного, вечно искавшего какую-то свою правду, спорившего с ним и все же самого дорогого и любимого человечка…

От услуг посольства он отказался, остановившись в гостинице. Чип вовсе не нуждался в чьих-то советах. Как, собственно, и в контроле за его действиями. Он не хотел сразу же попадать «под колпак» местной резидентуры и ее добровольных или специально приставленных «гидов». Ему нужны были полная свобода и простор.

Никакого неудобства не испытывал он и перед старым приятелем, который старательно пытался затащить его к себе на квартиру. Бог его знает, насколько Маккормик известен русской контрразведке. Что касается Чипа, он лично не хотел здесь «светиться». Особенно если учесть, что под занавес своего пребывания в Москве ему надлежало выполнить ряд поручений Оперативного управления. Ни к чему было Дику знать о деталях давно готовившейся поездки.

Он вовсе не кривил душой перед Маккормиком, когда говорил о главной цели приезда. Как напутствовал его Уик, надо было снаружи посмотреть, каков старт у «Истины», что нужно подправить. Чарльз был крайне заинтересован в том, чтобы выяснить, насколько плотно или, скорее, почему так вовсе не плотно задействованы на проект УМС возможности всех американских ведомств, собранных под «крышами» посольства, представительств, банков и фирм, корреспондентских и прочих бюро. Как постоянно повторял Уик, нужно мыслить широко. На одних и тех же тезисах далеко не уедешь, сколько ни перелицовывай их. Нужны новые инъекции идей, замыслов, соображений. Как и в любом бизнесе, впрочем.

Заочно Чипу состав его будущих собеседников был, пожалуй, известен. Еще в штаб-квартире он пролистал немало досье, встречая иногда с удовлетворением знакомые лица. На них-то, собственно, он и рассчитывал. Особенно, впрочем, на журналистов. Уже сам статус делал их самыми осведомленными источниками и позволял без особых трудностей участвовать в акциях, вовсе не журналистских. Поди докажи, что они интересуются тем или иным не для профессиональных, корреспондентских нужд! К тому же у этих парней, наверное, весьма солидные и компетентные источники информации. Решив на первый случай ограничиться ими, Вирджил после легкого ленча и душа взялся за телефон. О его приезде, оказывается, уже знали.

– Нам сообщили о вас коллеги из Ай-эй-кей, – ответили ему в конторе Эй-ай-си.

– Конкурирующая «фирма» оказалась более осведомленной?

– Редкий и прискорбный случай, мистер Чип. Оставьте ваш телефон. Я передам его Лиз, как только она появится.

Чип подошел к окну и застыл от неожиданности и изумления: перед ним, буквально в двух шагах, раскинулась щемящая душу красота. Лучи полуденного солнца заливали купола собора, отчего он переливался золотом: и мшистая старина Блаженного, и темно-красный кирпич древних стен, в рубиновые звезды на башнях, и серая брусчатка в еще поблескивающих лужицах, и красный флаг – все казалось Чипу чем-то нереальным.

Сквозь ворота башни на довольно приличной скорости прошел черный лимузин.

«Надо же, совсем рядом», – подумал Чип. Но тут раздался звонок.

– Вирджил? Неужели? Какими судьбами? Это Лиз Уолкотт. Ха! Ты в каком номере? Я сейчас буду!

Она ворвалась, словно вихрь. Кинулась ему на шею.

– В свои тридцать ты вполне энергична, – пошутил Чип, слегка отстраняя ее.

Уолкотт закатила глаза и захлопала ресницами. Растерянная, застенчивая девушка.

Чип обнял ее за талию и, слегка толкнув, усадил ее в кресло. Лиз закинула ногу за ногу и стала раскачивать небрежно почищенной туфлей-лодочкой.

«Действительно не меняется, – подумал Чип. – Модна, эффектна, но неряшлива, как и в Нью-Йорке».

Короткая стрижка, чуть припухшие веки, нос картошкой плюс обезоруживающая улыбка, пропорциональные формы и неплохие актерские данные – все это делало Лиз «своим парнем». С ней всегда было просто. Даже тогда, в первый раз, когда перед ее поездкой в СССР по долгу службы Чип обучал журналистку азам разведывательной работы.

Знала ли она, что это он, Вирджил, сначала не советовал посылать ее в Москву: как журналист легковесна, на серьезный анализ не способна. Своим назначением сюда Уолкотт была обязана лишь сносному знанию русского языка да, пожалуй, заступничеству вице-президента Эй-ай-си Боба Кюстина, на чье особое покровительство Лиз намекали многие. По крайней мере, после встречи шефа с Кюстином тот пробурчал Чипу: «Пусть оформляют…»

А вскоре ему сообщили, что Лиз делает неплохую карьеру в Москве, заменив Джима Нимауэра. Как узнал позднее Чип, Джим ради нее бросил жену и детей. А кончилось тем, что с расстроенным здоровьем и растрепанными нервами Джим возвратился в Штаты, где был уволен из Эй-ай-си.

Доходили до Вашингтона глухие слухи о бурных романах Лиз с посольскими респектабельными отцами семейств, из-за чего над ее головой не раз собирались тучи. Но ее прикрывала «фирма», с которой ссориться никто не хотел. Сам Маккормик, к удивлению Чипа, отозвался о ней, по его меркам, вполне прилично: «У этой торпеды при мягких бедрах жесткие локти и медный лоб». Выглядело как комплимент. Вирджил знал Лиз немного лучше. Он был наслышан, что она безбожно перевирает фельетоны из советских газет, выдает мешанину неточностей, примитивизма и грубых преувеличений, восполняя поверхностность легким плагиатом из книги «Русские» Хедрика Смита. Что касается Лиз, сама по себе она иногда вполне здраво оценивает происходящее, но еще прекраснее представляет, чего от нее ждут в Нью-Йорке.

Эта сторона жизни Лиз мало беспокоила Чипа. В его департаменте ей отводилась другая роль. Как говорили там, «игра под дурачка» отлично прикрывает дела поважнее. А здесь Лиз была, по отзывам ее местных кураторов, незаменима. «Свой парень», этакая хохотушка с белозубой улыбкой, любящая «настоящее веселье», она, как и Ширли Смит, которую послали секретаршей политического отдела американского посольства в Рим, числилась в досье Управления разведывательных операций достаточно способным специалистом по части «сексуальных провокаций».

– Тебе привет от Майкла Фоуни, – сказал Чип.

– Ха! Помнит еще! Пусть приезжает сюда туристом, если его пустят! – громко захохотала Уолкотт. – А может и не приезжать. Без него проживем.

– Если не секрет? – полюбопытствовал на правах старого друга Чип.

– Тебе можно. Ну, скажем, Джон, Кевин, Билл. Славные парни! Да и в командировку кое-кто приезжает.

Лиз, как всегда, была откровенно беззастенчива.

– А как с замужеством? Что с бизнесменом?

Она нахмурилась.

– А-а… Ну его! – махнула рукой и взяла из пачки сигарету.

Чип промолчал. Он знал, что у Лиз репутация с душком и на серьезный брачный контракт ей рассчитывать не приходится. А поскольку и сам он, и его департамент играли в этом не последнюю роль, Чип предпочел сменить пластинку.

– Говорят, у тебя трудности с источниками информации?

– Ерунда! Все, что нужно для Эй-ай-си, с успехом компенсируют Центральный и Дорогомиловский рынки, где меня знают почти все продавцы капусты. Там принимают меня за свою. Очень любят. Плевать.

– И ты плюешь?

– Тебя, наверное, интересуют другие источники? – спросила серьезно Уолкотт. Хохотушки больше не было. Взгляд Лиз был холоден. – Пойдем отсюда, поболтаем. Ты угощаешь.

«Вольво» с корреспондентским номером лихо развернулся и на приличной скорости рванулся в тесные проулки, а вскоре выскочил на Кутузовский.

– Слушай, Вирджил, – резко обернулась Уолкотт, отчего пепел сигареты упал на юбку. Лиз смахнула его, оставив густой серый след. – Мне не нравится, что мне начинают навязывать чужой бизнес?

– Например?

– Ты, а позднее и Майкл говорили, что моя миссия состоит прежде всего в передаче литературы. Она исправно поступает из «Ящика «М» нашего посольства, я ее неплохо здесь реализую по своим каналам. Но меня стали гонять по каким-то районам области, на какие-то новостройки. Заставляют делать снимки: ориентиры, подходы, бетонные столбики, туалеты, кирпичи и прочую дребедень, которая там валяется. Это может плохо кончиться. Ты гарантировал мне абсолютную безопасность, когда мы беседовали в Нью-Йорке. А эти тайники и прочее – разве нет кого другого?

– Я поговорю с парнями, – успокаивал Чип.

– Думаю, мой русский язык – уже хорошо для них, – не унималась Лиз. – Меня здесь принимают за прибалтийку, и я растворяюсь в толпе.

– Все уладится, – повторил Чип.

«Вольво» подкатил к гастроному под «Украиной». Лиз сунула Чипу мягкую кожаную сумку. Тот непонимающе посмотрел на нее. Лиз подмигнула:

– Возьмем выпить и заглянем ко мне. Там обсудим.

«Сопротивляться бессмысленно», – подумал Чип. К тому же впереди оставались целые две недели на его в общем-то несложные дела.

Жизнь, однако, внесла коррективы. И весьма существенные. На другой день вечером Уолкотт, превысив, как всегда, разрешенную в Москве скорость, совершила наезд со смертельным исходом на молодую пару в конце Мичуринского проспекта.

Началось дело, стоившее немало нервов. Власти заявили Уолкотт и официальным американским представителям, что до окончания разбирательства она покинуть Москву не сможет.

Неизвестность удручала. По мнению юрисконсульта ЦРУ, с которым в экстренном порядке связался Чип, власти вправе были возбудить против Лиз уголовное дело и привлечь ее к ответственности на общих основаниях в соответствии со статьями Уголовного кодекса. «Думаю, волноваться, впрочем, особенно не стоит, – сказал юрист. – Дело обычное, житейское, и при некоторых дипломатических усилиях можно было бы ограничиться, скажем, выплатой родственникам солидной компенсации».

Однако, как сознавал Чип, из Лэнгли все это виделось не совсем так, как из Москвы. Лиз была в стрессе, закатывала истерики. Она, пожалуй, готова была пойти на что угодно, лишь бы замять дело. Границы этого «что угодно» серьезно беспокоили местного резидента. Что, если Уолкотт «вывалит» властям все, с чем ей приходилось сталкиваться здесь при выполнении вовсе не журналистских функций? К Чипу прислушивались внимательно, однако в расчет не принимали: интересы управления требовали экстренных мер. «Прокола» допустить никто не хотел.

Приставленный к Уолкотт врач и «друзья» управления пытались снять негативные эмоции, однако вскоре расписались в собственном бессилии. По их мнению, Лиз находилась на грани саморазоблачения. Она в минуты душевного расстройства уже порывалась пойти в милицию и признаться «во всем», чтобы спастись от судебного преследования, которое, по ее мнению, поставило бы крест на ее журналистской карьере, стоившей ей немало сил.

После консультации и обмена мнениями на достаточно высоком уровне приняли решение попытаться под каким-либо предлогом, а лучше всего внезапно, незаметно вывезти Уолкотт в Штаты. К операции резидентуры привлекли трех надежных дипломатов с их женами. Купили несколько авиабилетов, и вскоре Лиз с эскортом соотечественников на нескольких машинах, как говорили, для суматохи, уехала в Шереметьево.

Но все приготовления оказались напрасными: в аэропорту уже на регистрации Лиз предложили сдать билет, поскольку решением властей выезд из страны временно не рекомендован. Остальным ее спутникам Аэрофлот любезно предлагал свои услуги, от которых пришлось отказаться. Ситуация была не из приятных.

По решению центра программу Чипа пришлось менять. Ему центр поручил Лиз. Изменение заданий Вирджил воспринял без огорчений, решив, что за многие годы напряженной и честной службы в ЦРУ он вполне заслужил небольшой вынужденный отдых и теперь-то сможет посмотреть Москву по-настоящему. Однако и эти надежды полностью не сбылись: новое происшествие доставило новые хлопоты. Как было объявлено в МИДе, за грубое нарушение статуса иностранного журналиста был лишен аккредитации при отделе печати корреспондент журнала «Старуик» Косовски. За «нежурналистское» поведение. Один из тех, на кого в департаменте Чипа возлагалось немало надежд.

Русские располагали неопровержимыми доказательствами, что Косовски во время поездки в Вологду, обменявшись визитными карточками с редактором газеты «Северный край», в дальнейшем при сборе информации выдавал себя всем за советского журналиста, оперируя визиткой редактора.

Когда Вирджил узнал детали, он не скрывал своего раздражения:

– Это же откровенное головотяпство! Чему его только учили?

– Ничего страшного, – успокаивал его Маккормик. – Подумаешь, Косовски! Свет на нем клином сошелся, что ли? Не он, так другой. Сейчас от них отбоя нет. Мы снова у прессы в фаворе. И с каких это пор ты стал считать патроны?

– Но ведь придется искать нового человека с польским происхождением, знанием языка, полуславянина. В списке приоритетов эта тема номер один.

Маккормик прекрасно знал о приоритетах. Его не надо было учить. Он недавно ездил из Москвы в ПНР по указанию из Лэнгли. Не один. Как говорилось в задании центра, им предстояло оказать помощь местной резидентуре ЦРУ в событиях, инспирированных разведкой. Ехали в Варшаву под предлогом соревнований по теннису. В их «команде» оказалось 29 «спортсменов». Хромых и убогих вроде бы не было, но отдельные лысые толстяки и неуклюжие увальни определенно компрометировали «спортивную команду». А «этот инспектор» из центра еще будет ему твердить про какого-то там Косовски!

– Могу предложить замену хоть завтра, – сказал Маккормик. – Стоит только свистнуть. Деньги, старик, и в Африке деньги.

– Если бы решали мы, а не «редакция»! После провала Эдди, тоже из «Старуик», наши отношения слегка похолодали. Они не любят, когда мы пачкаем их мундир. Это уже второй «флэп»[18]18
  На жаргоне ЦРУ «флэп» означает провал, повлекший за собой скандальное разоблачение.


[Закрыть] для журнала. Скажи, это была твоя идея, чтобы он выдал себя за редактора советской газеты? – спросил Вирджил Маккормика.

Тот помялся и отхлебнул кофе.

– Не совсем. Скажем так: это был пробный шар. Посмотреть, как они прореагируют и нельзя ли будет в дальнейшем прибегать к такому методу.

– Но случай с Косовски выходит за рамки общепринятого. В нашем мире такое поведение тоже вряд ли понравилось бы властям. Представь себе, что ты взял фальшивое удостоверение, пришел на фирму «Мерседес-Бенц» и сказал: «Здравствуйте, я от филиала вашей фирмы из Гватемалы и хочу посмотреть, как у вас дела». Надо понимать, где находишься. В «банановой республике», возможно, все и сошло бы, но не здесь. Бананы тут никогда не росли. Наивно было полагать, что они не узнают.

– Я же говорю тебе, – упорствовал Маккормик, – что это был пробный шар.

– А как теперь ты будешь смотреть ему в глава?

– И не намерен!

– Это жестоко, Дик. Ведь судьба журналиста, да просто человека, который нам верил…

– Нам здесь не до сантиментов, – перебил Дик. – Надо делать дело. Пусть каждый выкручивается сам! Ты не читал наш «Кантри плэн»? Там такой объем работы, что и вздохнуть некогда. И то надо, и другое. Помимо чистой разведки теперь приходится возиться с весьма несимпатичной аудиторией. Это, скорее, ваши пропагандистские заботы.

– Это наши заботы, дружище, общие заботы. Любая щель. Пусть даже поросшая плесенью. Гнушаться не приходится.

Зазвонил телефон. Вирджила и Дика приглашали на совещание группы «Кантри тим». Чип прекрасно знал: такие группы есть в каждой стране, где существуют американские представительства. В них входят наряду с высокопоставленными дипломатами сотрудники ЦРУ, военные атташе и представители УМС. Это «мозговой центр», вся деятельность которого регулируется «Планом для страны» – «Кантри плэн». Стратегический план «психологической войны», в котором подробно перечислены главные и иные цели – создание определенной обстановки или усиление тенденций, а также объекты воздействия – группы и категории населения, наиболее эффективные для данных условий, приемы и методы ведения этой тайной войны. Тайные операции – гвоздь плана.

Как оказалось, на этот раз группу беспокоили последние инциденты. Совещание проходило бурно, «чистые» упрекали «нечистых» в провалах, которые осложняют обстановку, отвлекают от других важных дел и ложатся пятном на репутацию всего корпуса. Люди начинают сомневаться в намерениях сотрудников представительств. Есть уже масса сигналов о том, что отдельные источники информации, ранее доверительно делившиеся различными сведениями, стали избегать встреч и с американскими дипломатами и журналистами.

Коллеги Чипа чувствовали себя неуютно. Маккормик сопел и изредка огрызался, что еще больше накаляло обстановку. Чип понимал, что нужен был громоотвод.

– Бомбы стали рваться слишком близко, – воспользовался он одной из пауз. – Наверное, следовало бы постараться найти ту скрытую нить, которая связывает все эти инциденты воедино. Не станем делить людей на «наших» и «ваших». Все они наши и делают одно дело. Странно только одно: после небольшого перерыва снова мины рвутся под ногами людей, несущих двойную нагрузку.

– Ваши остолопы сами лезут на мины, – бросил кто-то.

Чип не стал реагировать. Спокойным, ровным голосом он развивал свою мысль. Закончил же тем, что, сославшись на свой, как он выразился, «скромный опыт», он склонен полагать, что происходит утечка информации.

– Слишком подозрительно, когда все снаряды попадают в цель, – резюмировал он, вызвав бурю возмущения, сдерживаемую разве что лишь дипломатическим этикетом.

Ни к каким выводам группа на этот раз не пришла.

– Лихо ты ввернул, – похвалил его Маккормик, когда они покинули представительство. И каким-то заискивающим тоном спросил: – И чего они действительно суют нос не в свои дела?

«Вот мы и квиты», – подумал Чип, а вслух сказал:

– Это сейчас в моде – борьба с утечкой информации. В Белом доме только об этом, пожалуй, и говорят, кивая на конгресс. Учись, пока я жив.

– Но Косовски действительно стал много болтать, – добавил Дик. – Кто его дергал за язык, когда в интервью для Си-би-эс он вдруг растрепал, что в журналистской практике американские корреспонденты здесь широко используют методы разведывательных служб?

– Во-первых, это секрет полишинеля, – возразил Чип. – Не он первый. А во-вторых, все это к лучшему для нас. После таких признаний труднее будет отличать журналистскую деятельность от наших дел.

Вечером его забрал к себе Маккормик. Чипу было интересно познакомиться, как он говорил, с жилищными условиями и планировкой квартир в России.

Холостяцкая квартира Маккормика, как ни странно, хранила следы заботливой женской руки. Если не считать небрежно брошенных на кресло джинсов, пустых пивных банок среди деловых бумаг, все остальное было в относительном порядке. Хотя уже три месяца Ноэль с сыном и дочкой отдыхала у брата в предместье Парижа.

Как сказал Дик, она всегда в это время убегает из Москвы. От цветения одуванчиков, от которых вечно страдает сильными приступами аллергии. Такое бывало с ней и в Штатах, когда рядом с их домом начинала цвести амброзия.

Дик изредка переговаривался с ней и дочкой по телефону, аккуратно оплачивая счета и складывая их стопкой до приезда супруги в качестве финансового отчета.

Узнав о приезде Вирджила, Ноэль наказала Дику обязательно вручить ему коробку его любимых гаванских сигар. Она спрятала их от мужа в одну из многочисленных кухонных банок, когда Дика впервые прихватил приступ стенокардии.

– Извини, – сказал Дик, вручая Чипу сувенир, – я тут немного пограбил. Но ты ведь не выдашь?

– Старые друзья не предают, – успокоил его Чип, оглядываясь вокруг.

Дик с нескрываемой гордостью демонстрировал приятелю русские иконы, шкатулки, огромные матрешки, самовары.

– Все это русская старина. Основательная, добротная. Кое-что из «Березки». Кое-что с рук. С иконами, правда, приходится осторожничать. Это у них национальное достояние. Но, видишь, не утерпел. Не устоял перед соблазном. Семнадцатый век.

Чип одобрительно кивнул, хотя слабо разбирался в этом. Его главной страстью были книги, а их у Дика почти не было видно. Блестел хрусталь, пестрели ковры. Богато, но немного безвкусно.

– А здесь ведомство Ноэль. – Дик провел Чипа на кухню.

Среди немытых тарелок, крошек и фужеров с недопитым шампанским – чувствовалось, что пили с утра, перед работой, как эликсир с похмелья, – Чип увидел толстую книгу. Смахнув кусок ветчины с суперобложки, он полистал ее.

– Это «Спайк» Арно де Борчгрейва и Роберта Мосса, – пояснил Дик. – Думал, пригодится в качестве пособия. Оказалось, так себе. Чечетка на барабане. Читал?

Вирджил усмехнулся:

– На титуле можно было бы поставить и третье имя – мое.

– Извини, не знал. Но ты серьезно?

– Серьезно, только серьезно, ничего, кроме серьезного, – пробубнил Чип, положа руку на толстую, словно библия, книгу. Он небрежно бросил ее снова на кухонный стол и безразличным тоном добавил: – Кое-что почти слово в слово скопировано с моих тезисов. Только они в фаворе, а я – в тени. Ты думаешь, хотя бы пригласили на ленч? Черта с Два!

– Заботились о твоем здоровье, – сказал Дик.

Он прихватил с собой пару банок сока, фужеры и направился в холл.

– Если говорить откровенно, я не сторонник таких акций. Упражняться, кто кого больнее ударит? За каждой такой акцией следует ответная. А, собственно, что здесь странного? Разведка необходима и нам и им. Каждый вправе страховать себя от неожиданностей. Мы хотим знать, что готовят нам русские, они – что задумали мы. Казалось бы, парадоксально, однако чем надежнее и добросовестнее разведка, тем крепче взаимное доверие и предсказуемее политика. Я подчеркиваю – чем добросовестнее…