Текст книги "За все в ответе"

Автор книги: Валентин Черных

Афанасий Салынский
МАРИЯ
Пьеса в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАРИЯ ОДИНЦОВА.

ЛИДИЯ САМОЙЛОВНА – ее мать.

ВАСИЛИСА – ее сестра.

АЛЕКСЕЙ БОКАРЕВ.

АНАТОЛИЙ ДОБРОТИН.

ЕГОР – его сын.

ВИКТОР МАТЮШЕВ.

ЕЛЕНА ФЕДОТОВНА – его жена.

КОНСТАНТИН АВДОНИН.

ТАМАРА – его жена.

ГУРЬЯНОВНА – его теща.

ТАРХОВ.

ЛЮБИМ ЗУЙКОВ.

МИРОНОВ.

ГАЛЬКА – его дочь.

БЕЗВЕРХАЯ.

ЯБЛОКОВ.

ФИЛИМОНОВ.

ЛОПАРЕВА.

ТОМБАСОВ.

КЛАВДИЯ НИКОЛАЕВНА.

МАКСИМ ПЕТРОВИЧ.

ПЕТЮНЯ.

РАБОЧИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ГИДРОСТАНЦИИ.

Действие происходит в Сибири.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Когда в зале еще темно, волнами накатывается музыка. В ней слышится жизнь Марии Одинцовой: ее тревога за счастье человеческое, спор с самой собой, битва за все лучшее в людях, которых она щедро одарила своей любовью.

Из летнего времени этой пьесы появляется  Г а л ь к а, смуглая, черноглазая девчонка.

Г а л ь к а (поет).

 
«Смотрела нам смерть
                                  фронтовая, лихая
                                                             в глаза…
Но мы не сдавались,
                               сражались, не труся.
Потом, весь израненный,
                                     наш командир
                                                           приказал:
– Отдайте, ребята, отдайте
                                          патроны
                                                       Марусе.
Мы – в ранах, в бреду, а противник
                                                       пойдет поутру…
Одна лишь она среди нас
                                        семерых сохранилась.
Ее берегли мы, как дочь,
                                      как родную сестру,
Теперь и она нам
                          в решительный вас
                                                        пригодилась».
 

Нарастающая волна музыки как бы смывает со сцены  Г а л ь к у.

Появляется  М и р о н о в.

М и р о н о в. Знаете вы, что такое сибирская дорога в феврале? Как ревела пурга в ту ночь! Снежное море без берега. Вот-вот перевернется мой двадцатипятитонный самосвал, «четвертак». Мотор отказал. Бился я и так и этак – молчит, не заводится. Загораю… Был я одет, конечно, по-зимнему, да что там!.. (Надевает шапку-ушанку, полушубок.) Мороз кости пересчитывал. Все, замерзаю… Здесь и могилка моя – в оледеневшей кабине. Смотрю – фары. Прет через снежные завалы газик-вездеход. А за рулем – женщина. Однако повозилась минут десять – и запустила мотор, ожил мой «четвертак»!..

Музыка сибирской пурги заглушила голос Миронова.

Затем на левую половину сцены выходят те, кто будет играть случайных обитателей дорожного шоферского барака. А р т и с т ы  выносят стол, табуретки, железную печку. Ставят на стол бутылку с водкой, стаканы, закуску. В тот момент, когда музыка пурги, стихает, слышится гитара.

За столом  д в а  ш о ф е р а  и  Л ю б и м  З у й к о в. Он бледнолиц, строен, волосы с проседью.

П е р в ы й  ш о ф е р. Из дома ой давно… Жена соскучится!

В т о р о й  ш о ф е р. Какая соскучится, а какая…

П е р в ы й  ш о ф е р. И наш брат – не ангел.

Л ю б и м (слушает гитару). Тише! Сейчас Егор петь будет. Обрушит на нас лавину своей души.

В т о р о й  ш о ф е р. Да ну там!

Л ю б и м. Молчи, дитя цивилизации.

Входят  М а р и я  О д и н ц о в а  и  М и р о н о в. Последний громко откашливается, сбивая снег с валенок. Любим с неприязнью оглядывает вошедших.

М а р и я. Привет.

В т о р о й  ш о ф е р. Хо-хо! Обратный пол!

П е р в ы й  ш о ф е р. Давай, красотуля, к нашему столу, погрей душу.

В т о р о й  ш о ф е р. Где подцепил такую, Миронов?

М и р о н о в. Выручила она меня. Спасла, можно сказать. (Легонько подтолкнул вперед Марию.) Маруся, ты проходи, вон там в уголочке вроде бы свободней.

В т о р о й  ш о ф е р. Тут нары есть, прогоним одного-двух, уложим тебя с нею. А может, и нас кого не отпихнет! (Захохотал.)

М и р о н о в. Как бы тебе этими шуточками не подавиться.

Мария прошла вперед, в угол, сняла полушубок и села на пол. Когда свет падает на ее лицо, оно, полузакрытое шапкой-ушанкой и воротником жакета, усталое, бледное, с потрескавшимися на морозе губами, кажется грубоватым.

Л ю б и м. Источник всех бед человечества – женщина. В самый неподходящий момент она напоминает нам, что мы – мужчины. И разражаются мировые катастрофы. (Уходит с первым шофером в затемненную часть барака, откуда доносится тихий голос гитары.)

Второй шофер устраивается на полу.

М и р о н о в (присел рядом с Марией). Эх, Сибирь-матушка, резкая страна… Это ж вообразить, а? Я коченею под пургой, а Полинка моя ужинает с детишками, телевизор смотрит… Маруся, а у тебя семья есть?

М а р и я (закуривает). Есть. Мать и сестра…

М и р о н о в. Сколько ж тебе лет?

М а р и я. Двадцать восемь.

М и р о н о в. Ты что ж, начальника возишь?

М а р и я. Ну.

М и р о н о в. Большого?

М а р и я. Так себе, районного масштаба. Как заработок?

М и р о н о в. Рублей триста наматываю. Теперь-то хорошо… Жена при деле, детишки учатся. Мы – из Архангельской области. А когда ГЭС построим? Куда податься? Прижился я тут. А работы не будет.

М а р и я. Будет.

М и р о н о в. Тебе-то будет. Начальник твой, однако, останется.

М а р и я. Неизвестно.

М и р о н о в. Другого будешь возить. Ладно, спи.

Затихает барак. Притих и Миронов. В полутьме громче зазвенела гитара. Мужской голос поет:

 
«Мальчишка бежал, руками махал.
– Я летучий, я летучий! —
Он победно кричал.
Его сердце рвалось в голубые
                                              края…
Отзовись, мое детство,
Это я, это я!
Это я пролетаю
                        над хмурой тайгой,
Ухватился за беличий
                                 хвост голубой.
Это я комаром над
                            болотом пищу:
– Я летучий, я летучий,
Я счастье ищу…
Вертолет, не кружи,
                              не шуми надо мной,
Над моею могилой
                        в траве голубой,
Я устал, я упал,
                        нету сил у меня,
Чтоб взметнуть над
                              тайгой
Красный парус огня.
Мама, мама, бессмертная совесть моя…
– Я летучий, я летучий!
Прости, это – я…»
 

М а р и я (встает, прислушивается). Егор? (Проходит в полутьму, возвращается в освещенную часть барака, ведя за руку бородатого парня с гитарой, в потрепанном ватнике.)

Это – Е г о р  Д о б р о т и н.

Егор!.. Ох, бородища… Прямо-таки допетровский боярин. Идем-ка вот, ну! Сядем, пошушукаемся.

Е г о р (держится с подчеркнутой независимостью, даже высокомерно). Я могу разговаривать громко. Мне нечего скрывать.

М а р и я. Спят люди.

Они садятся на полу.

Где ж ты скитался полтора года?

Е г о р. Дальний Север. Таймыр, Диксон. Заполярье.

М а р и я (вынимает из кармана своего полушубка пакет, разворачивает). Есть хочешь?

Е г о р (берет, разламывает хлеб и колбасу, половину прячет в карман, а то, что оставил для себя, ест). Благодарю. Правда, Север снабжается неплохо.

Входит  Л ю б и м.

М а р и я. Домой, в Излучинск, путь держишь?

Е г о р. Домой не собираюсь. Излучинска на моей карте нет.

М а р и я. Ай-ай, какого большого масштаба карта у тебя!

Е г о р (отдает Любиму припрятанные хлеб и колбасу). Мой друг, Любим Зуйков.

Л ю б и м (жует, с улыбкой кивает). Можете при мне говорить с ним о чем угодно.

М а р и я. Вы что же, вроде цензора при нем?

Л ю б и м. Слово сильней закона, оно имеет обратную силу.

М а р и я (парируя). А иногда – никакой не имеет. Егор, отсюда совсем близко до Излучинска! Быть в тридцати километрах – и не навестить родных?

Е г о р. Родственные чувства – это манная каша для детей.

Заслужил одобрительный взгляд Любима.

М а р и я. Зачем же ты в песне сейчас вспоминал маму?..

Е г о р. Не я сочинил эти слова. Песня, не больше.

М а р и я. Хорош!

Е г о р. Ослабнешь в родном тепле – и, чего доброго, останешься дома.

М а р и я. И оставайся!

Е г о р. Я – не один.

М а р и я. Приятеля устроим тоже.

Е г о р. Не захочет он…

Л ю б и м. Не захочет.

Е г о р. За эти полтора года я кое от чего отрешился. (Встает.) Извините, я пойду спать.

Л ю б и м. Вот так, благородно и с достоинством. (Тоже встает.)

М а р и я. Но мы не поговорили!

Л ю б и м. Вы начали дискуссию. Это не для нас.

М а р и я. Я хочу его понять.

Л ю б и м. Когда люди начинают понимать друг друга, они связывают себя. Человек свободен лишь в одиночестве.

М а р и я (иронически). Тот, кто понял, что горе происходит от привязанности, удаляется в пустыню, как носорог?.. Живете по канонам древних мудрецов? Егор! А что сказать Василисе? Или ничего ей не говорить?

Е г о р (долго стоит спиной к Марии, думает). Вы ее увидите завтра с утра? Передайте ей вот это. (Складывает пальцы правой руки так, что указательный и средний торчат, растопыренные.)

М а р и я. Что это значит?

Любим обеспокоен.

Е г о р. Римская цифра пять.

М а р и я. Ну?

Е г о р. Василиса поймет.

Е г о р  и вслед за ним  Л ю б и м  уходят.

Тихо. Спит уже весь барак. Устраивается на полу, положив локоть под голову, и Мария. Справа от нее – шорох. Шевельнулся второй шофер, пододвинулся.

В т о р о й  ш о ф е р. Будем знакомы: Вася Атаманчик.

М а р и я (с присущим ей любопытством). Прозвище твое?

В т о р о й  ш о ф е р. Фамилие! Известный человек. А тут, видишь… Бичи. И этот. (Указывает на спящего Миронова.) В случае чего толкни мене. Я буду спать на страже твоих интересов… (Обхватил Марию, но тут же получил хорошую затрещину. Обиженно трет физиономию.) Я думал, ты чуткая женщина.

Еще в ту минуту, когда второй шофер навязывает свое «внимание» Марии, на правой стороне сцены, представляющей сейчас коридор управления строительства Излучинской ГЭС, появляется  Б е з в е р х а я, изящная женщина.

Б е з в е р х а я. Сказать, что я завидую Одинцовой, не могу. Она была здесь, на стройке, секретарем парткома, я – культработником. Теперь она, как говорится, в гору пошла. А я осталась тем, чем была. Зато я не потеряла уважения к себе. Я скромно занимаюсь художественной самодеятельностью, клубом, стенной печатью, наглядной агитацией… плакаты всякие, лозунги… но кругом все понимают, что я способна на большее, гораздо большее. Что – район, я, может быть, и в области кого-нибудь поучила бы принципиальности! Правда, Одинцова этого не понимала. Однажды так зарвалась, что поставила вопрос о моем служебном несоответствии. И что, вы думаете, спасло меня от увольнения? Получил наш клубный балет первый приз на областном смотре. Вот что значит вовремя и хорошо станцевать! Так что ничего не могу сказать об Одинцовой, тем более теперь. Когда человек на повышении, тут уж терпи со всей прямотой. (Прикалывает кнопками на фанерную доску бумажный плакатик.)

Входит  М а р и я.

М а р и я. Привет, товарищ Безверхая.

Б е з в е р х а я (заискивающе). Ох, как вы раненько!

М а р и я. Уже волк умылся и кочеток спел. Из Колотухи, от нефтяников еду, ночевала в пути. Начальник – на месте?

Б е з в е р х а я. Сегодня – еще нет.

М а р и я (замечает беспорядочно брошенные в угол измятые красные полотнища). Что это?

Б е з в е р х а я. Лозунги. Под дождем, под ветром выцвели, порвались. Отработали свое, вот я их и сняла.

По коридору приближается  А в д о н и н, курносый, с наивными, печальными глазами. Вид у него странный. Он в шапке, полушубке, в брюках и носках. Авдонин оглядывается, ищет дверь кабинета начальника стройки. Останавливается перед Марией, подпрыгивает, трет ногу об ногу. Безверхая в изумлении уставилась на Авдонина.

А в д о н и н (глядя куда-то мимо Марии и избегая взгляда Безверхой). Начальника мне, самого большого.

М а р и я (смотрит на ноги Авдонина). А что это вы так налегке, по морозу в носках?

А в д о н и н. Это ничего, это я так. Женщина, короче говоря, жена даже, можно сказать…

Б е з в е р х а я. От жены убежал?

А в д о н и н. Да нет… Она меня, короче говоря…

Входит начальник строительства ГЭС  Д о б р о т и н, лет за сорок, чрезвычайно перегруженный работой человек. Даже в суровости своей он обаятелен.

Д о б р о т и н. Мария Сергеевна! Доброе утро.

М а р и я. Спозаранку я к вам, Анатолий Мартынович.

Добротин нетерпеливо смотрит на Авдонина. Опускает глаза, видит его ноги – и удивленно приглядывается к его лицу: не пьян ли с утра?

Д о б р о т и н. Это что же, с утра маскарад?

А в д о н и н (решительно сдвинув брови, делает шаг к начальнику). Товарищ Добротин, вы мне, как самый главный, решите вопрос…

Д о б р о т и н. Пройдемте уж ко мне, в кабинет. Пожалуйста.

Левая часть сцены, туда проходит Добротин, а вслед за ним – Мария и Авдонин, осторожно ступающий в своих носках.

Так с чего начнем?

М а р и я. Вот у товарища, как видно, вопрос очень срочный. (Протягивает руку Авдонину.) Давайте познакомимся. Одинцова, секретарь райкома партии.

А в д о н и н. Авдонин.

Д о б р о т и н. Так что же стряслось?

А в д о н и н. Исключительная, короче говоря, ситуация… Не подпускает меня моя супруга… (Смущенно косится на Марию.) Целый месяц, после загса, супруга в своем общежитии женском, а я в своем.

Д о б р о т и н. Встречаетесь на нейтральной территории?

А в д о н и н. Да нет. «Пока, говорит, ты комнату не получишь, какой ты мне вообще, к черту, муж и какой у тебя авторитет, раз тебе комнату не дают, женатому человеку»…

Д о б р о т и н. А-я-яй! Всей бы душой, из чувства мужской солидарности… Но нет ни одной свободной комнаты.

А в д о н и н. Товарищ Добротин, я все это в тайне храню, никто не знает, а то бы засмеяли ребята… Это ж позор для всего мужского рода, короче говоря!

Д о б р о т и н. Действительно, критическое положение, но придется вам подождать. (Марии.) Извините, пожалуйста, я буквально на несколько минут к главному инженеру, срочное дело… (Уходит.)

А в д о н и н (провожает его взглядом, полным тоски). Пришел к ней сегодня раненько утром в общежитие. Девчонки из ее комнаты – в первой смене, как раз одну ее застал. Снял валенки, думаю, вот сейчас поговорим. А она – как огреет! Лапки у нее – дай бог… Я от нее – в коридор, а она – дверь на замок. Вот в носках и того… задал Отрыв Петровича…

М а р и я. Как – Отрыв Петровича?

А в д о н и н. Ну, значит, бежать. Здесь-то женское общежитие рядом, только озяб маленько.

М а р и я. Опять на мороз?!

А в д о н и н. Да я припущусь, такого дам Отрыв Петровича… Эх, жизнь!.. (Со слезами.) Хоть в прорубь головой. Не подпускает, и все. Прощайте, товарищ Одинцова.

М а р и я. Куда вы теперь?

А в д о н и н. Так в свою мужскую общагу, больше некуда.

М а р и я. Я вам не разрешаю так уходить. Посидите, мы что-нибудь организуем. Со склада валенки возьмем.

А в д о н и н. Самого себя на смех выставлять?.. Да тогда уж от позора хоть со стройки сматывайся. «Значит, это какой же Авдонин? Да тот, какого молодая супруга целый месяц после загса не подпускала, на мороз босого выгнала!» Тут и конец моему авторитету, короче говоря. Не-е-ет! (Бежит.)

М а р и я. Постойте! Мужское общежитие далеко, через весь поселок бежать… (Быстро оглядывается вокруг, смотрит на сапожки Безверхой, на свои валенки.) Малы… только на нос… (Бросает взгляд в угол, где лежат снятые плакаты. Хватает полотнище, надкусив холст, разрывает надвое.) Хоть ноги обмотайте.

А в д о н и н (растерянно отступает). Нет, ну что вы, такое… на ноги?

М а р и я. Берите и наматывайте!

Авдонин садится на пол и быстро наматывает на ноги куски старой выцветшей материи.

Мария в кабинете Добротина, ждет его, листая блокнот.

А в д о н и н. Спасибо. (Убегает.)

В коридоре появляется  Д о б р о т и н. Авдонин проскочил мимо.

Д о б р о т и н (смотрит на его ноги). Эй, эй!

Б е з в е р х а я (смеется и машет руками). Глядите! Вот задал стрекача!.. Все равно продерет дурака, сегодня ж под сорок градусов!

Д о б р о т и н (мимоходом). Что же вы плакаты на портянки раздаете?

Б е з в е р х а я (перепугалась). Это не я…

Добротин, не слушая ее, идет к себе.

Это – Мария Сергеевна. (Быстро отпихивает ногой подальше в угол старые полотнища.) Сама Одинцова… со стены сорвала и – на портянки…

Добротин с удивлением оглянулся на Безверхую, проходит в кабинет.

М а р и я. Жаль, не помогли парню.

Д о б р о т и н. Парней и девок – тысячи. И все с одной просьбой: женюсь, выхожу замуж, скорей давай комнату.

М а р и я. Семейный рай в шалаше не построишь.

Д о б р о т и н. Никто в палатках не живет, никто под открытым небом не ночует. Семейных тоже устраиваем. По возможности. (Улыбаясь.) Гм… Смотрю я на вас, и приходит мне запоздалая мысль: дать бы в свое время инженеру Одинцовой М. С. дурную характеристику и выжить со стройки… Вот и не избрали б ее в партком, а потом – в райком, и не стала б она секретарем!

М а р и я. Другой бы кто стал – чем было бы лучше?

Д о б р о т и н. Вот, скажем, Сударев, мой секретарь парткома, если б он райкомом руководил, считался б со мной больше, чем вы, уверен.

М а р и я. Это я – не считаюсь? Откровенно говоря, даже чуточку робею. (После паузы.) Я что заехала к вам, Анатолий Мартынович… Вы от сына, от Егора, письма получаете?

Д о б р о т и н. За полтора года – три письма.

М а р и я. Я с ним ночью повстречалась.

Д о б р о т и н. Здоров?

М а р и я. Ну. Не кашляет. Исчез из барака раньше меня, уехал с попутной машиной.

Д о б р о т и н. Молодой человек совершает путешествие! Хоть денег не требует. (По телефону.) Анна, что дома? Да просто соскучился. Гм… Вот что, возможно, приедет Егор… да, наш Егор! Спокойно, ты спокойно, имей в виду, и все. (Положил трубку. Марии.) Спасибо. От нас вы – в какую сторону, Мария Сергеевна? Могу подвезти. Я – на новый объект. Дорогу начинаем строить к правому берегу плотины.

М а р и я. Благодарю, я – на своем газике. А зачем – новую дорогу?

Д о б р о т и н. Старая, в обход гор, очень длинная. Удорожит и осложнит строительство электростанции. Ошиблись проектировщики, растянули серпантин.

М а р и я. Где пройдет эта новая дорога?

Д о б р о т и н. Вдоль реки.

М а р и я. Но вам помешает Таурский прижим! Там скала прямо к воде прижалась.

Д о б р о т и н. Взорвем. Отколем ленточку километров пять. Я в Средней Азии, когда Мургайский каскад строил, привык с горами на «ты» разговаривать.

М а р и я. Ох, боюсь. Здесь-то у нас скала мраморная. Микротрещины могут расползтись по всей толще, пропадет благородный камень.

Д о б р о т и н. Другого выхода нет.

М а р и я. Смотрите, ведь мрамор для нас, излучинцев, – жизнь… Сейчас население города кормится стройкой. Но пустят электростанцию. Обслуживать ее останется горстка специалистов. А чем занять двадцать тысяч взрослых мужчин и женщин? Где они заработают на хлеб, на одежду, как они прокормят свои семьи? Вспомните, когда вы здесь появились, сколько было пустых, заколоченных домиков… Уходили люди.

Д о б р о т и н. Помню.

М а р и я. Разбегались. Вот мы и мечтаем разрабатывать мрамор. Раньше электроэнергии не хватало, а теперь… Как только ГЭС будет пущена, построим карьеры, большой комбинат. Весной, когда потоки воды смывают дерн и мох, замечали, как хорош розоватый камень? Будем нарезать, обрабатывать мраморные плиты. Продавать станем – со всего света к нам за ним потянутся. Камнерезное училище откроем, художественное. Так что уж не лишайте нас, пожалуйста, хлеба насущного!

Д о б р о т и н. Этак вы у меня и слезу выжмете. А если я затяну строительство электростанции хотя бы на год… Вы представляете? Промышленно-экономический комплекс, который создается в нашем и соседних районах, – алюминиевый комбинат, химический, бумажный комбинаты, нефтепромыслы – вся эта громада замрет в ожидании энергии!..

М а р и я. При таком-то энергичном начальнике?.. Да вы своей собственной энергией всю эту громаду обеспечите.

Д о б р о т и н. Благодарю. А ваш-то городишко лучше затопить. Рентабельней.

М а р и я. Затопить? Как?

Д о б р о т и н. Водой. (В его тоне трудно уловить иронию.) Поднять отметку водохранилища – и… как сказочный град Китеж, он навсегда скроется под волнами!

М а р и я. Шикарный юмор.

Д о б р о т и н. Сразу все ваши проблемы были бы решены… И городское строительство, и трудоустройство населения.

М а р и я. Лучше меня утопите. Швырните в набежавшую волну.

Д о б р о т и н. Не стоит связываться, привлекут к ответственности.

М а р и я. Дорогой Анатолий Мартынович, тут наши дети и внуки жить будут.

Д о б р о т и н. Вы уверены, что внуки захотят тут жить?

М а р и я. Если вы не отберете у них завтрашний хлеб… Я думаю, можно успешно создавать новый промышленно-экономический комплекс, электростанцию, все, что угодно, и при этом не уничтожать почву, на которой мы стоим.

Молчание.

В общем, придется вам посоветоваться с учеными в Сибирском филиале Академии наук, они, я думаю, подскажут, как вести взрывные работы на мраморе для этой новой дороги.

Д о б р о т и н. Знаете, какая это задержка?! Ученые не торопятся. Я теряю сроки, – значит, я теряю стройку!

М а р и я. Мне не хотелось бы ставить вопрос резко… но… Анатолий Мартынович, иначе райком не разрешит прокладывать эту дорогу.

Д о б р о т и н. Диктуете? Мне?!

М а р и я. Я… я прошу…

Д о б р о т и н (сдерживая ярость). Вы, миленькая, потеряли чувство реальности. (Уходит.)

Мария, с горечью, понурясь, закуривает.

Затемнение.

Появляется  В а с и л и с а.

В а с и л и с а. Машка целую неделю где-то на своем газике носилась. Мама извелась. Только вида не показывает. Гордость: дочь – секретарь райкома! Добрая она, Машка, это не годится. Доброта должна быть с кулаками… Да свинчатка в кулаке. От меня до сих пор излучинские хулиганы шарахаются. Вот мне лет через… несколько… такую работку! Скрутила бы кого надо. А Машка – не-е-ет… Сломает себе голову. Шагай вперед, комсомольское племя…

Входит  Л и д и я  С а м о й л о в н а – седая, прямая, внушительная женщина, в руке держит письмо.

Л и д и я  С а м о й л о в н а. Из Москвы. От Бокарева. Ужасная фамилия: Бокарев. Откуда-то сбоку человек.

М а р и я. Ладно, мама. (Сбросила полушубок, валенки, сунула ноги в туфли.)

Л и д и я  С а м о й л о в н а. Получи, с моим неудовольствием. (Отдав письмо, уходит.)

М а р и я. А тебе, сестра, вот что… (Складывает пальцы правой руки так, как это сделал Егор Добротин.)

В а с и л и с а (отступает). Ничего подобного… ничего подобного!

М а р и я. Я встретилась с Егором сегодня ночью.

В а с и л и с а. Не хочу о нем слышать.

М а р и я. Я обязана была передать. (Вскрывает конверт и, читая письмо, уходит.)

В а с и л и с а (сложив пальцы вилочкой, поворачивает их перед своим лицом, то отдаляя, то приближая; взглядывает на часы). Уже пять тридцать… пять часов тридцать минут… (Мечется, тыча воздух пальцами.)

Появляются  Е г о р  и  Л ю б и м. Увидев их, Василиса замирает.

Е г о р. Васька, я пришел.

В а с и л и с а. Что-то не узнаю. Кто же ты?

Е г о р. Твой Егор Добротин.

В а с и л и с а. Мой? Хм… Я тебя не звала. И на письма твои до востребования не отвечала.

Е г о р. Твоя сестра передала тебе? Где всегда, в пять. (Складывает пальцы.) Ты еще не забыла?

В а с и л и с а. Совершенно не понимаю, зачем ты пальцы свои корячишь.

Е г о р. Я так и знал, что ты не придешь сегодня к пяти на наше место…

Любим ходит вокруг Василисы, как бы принюхиваясь к ней.

В а с и л и с а (непреклонно). Уходи, Егор.

Е г о р. У тебя появился новый мальчик?

В а с и л и с а. У меня не было старого мальчика. Но за полтора года, пока ты гонялся за длинным рублем, я… я вышла замуж.

Е г о р (в отчаянии). Васька?!

В а с и л и с а. И родила двойню.

Е г о р (начинает понимать, что Василиса зло над ним шутит). Может быть, тройню?

Л ю б и м. Она еще не уточнила.

В а с и л и с а (строго). Разговор окончен, Гоша.

Е г о р. Хорошо, желаю счастья. (Собрался уходить.)

В а с и л и с а (испугалась). Гошка!..

Л ю б и м. Пошли! Эта младеница тебя сожрет, как росомаха.

В а с и л и с а (обняла Егора, удерживает его, со слезами). Гошка, я – дура. Я очень прямая – это мой порок. Я исправлюсь!

Л ю б и м. Исправится… то есть искривится.

В а с и л и с а (хочет поцеловать Егора, но не решается, стыдясь Любима). Отошли ты своего дружка… очень прошу! Эй, слушай, как тебя, до свидания.

Л ю б и м. Меня зовут Любим.

В а с и л и с а. Оставь нас, Любим.

Л ю б и м. А ты одна дома?

В а с и л и с а. Нет.

Л ю б и м. Тогда – какой прок?

В а с и л и с а (Егору, с разочарованием). Я сначала подумала: он при тебе, а оказывается – ты при нем…

Е г о р. Любим, давай встретимся в семь часов в «Излучине». Закажи, пожалуйста, столик на троих.

Л ю б и м. Хватит, Егор. Пойдем. Или – ты сделаешь глупость. Сегодня ты обязательно сделаешь глупость!

Е г о р. Я ее в сердце таскаю.

Л ю б и м. В сердце твоем кровь. Кровь свободного от предрассудков путешественника по жизни.

Е г о р. Любим, жди нас в «Излучине».

Л ю б и м. Запомни этот момент. Ты теряешь себя. И нашу дружбу тоже.

Е г о р. Не надо преувеличивать.

Л ю б и м. Я предвижу большое несчастье. (Уходит.)

В а с и л и с а. Что он у тебя – пророк?

Е г о р. У него высшее философское образование.

В а с и л и с а. Оно и заметно. Подчинил себя какому-то бичу.

Е г о р (снова вспыхнул). Для чего ты меня оставила?!

В а с и л и с а. Садись. Ты дома был?

Е г о р. Не был.

В а с и л и с а (польщена). Прежде – ко мне?.. Ох, тебя покормить надо.

Е г о р. Поедим в ресторане. Любим закажет столик на троих.

В а с и л и с а (тихо, как бы сожалея). Гошка, я не пойду с тобой в ресторан.

Е г о р. Почему?

В а с и л и с а. Зачем ты так долго был далеко от меня?

Е г о р. Хотел заработать денег, от отца не зависеть. А потом – вернуться и жениться на тебе.

В а с и л и с а. Ты ж должен быть мудрым. Ты на целый год старше меня, тебе девятнадцать лет… Если бы ты знал, как я горевала! Лекции у нас в педучилище скучные, так я сижу, думаю и ругаю тебя, ругаю…

Е г о р. Теперь мы сможем пожениться. Вот, смотри, сколько денег! (Вынимает деньги, с гордостью показывает.) Три тысячи. Целый год я вкалывал как дьявол. Взрывником на Медвежьем Ручье, под Норильском. Там раза в два больше платят.

В а с и л и с а. Я не выйду за тебя замуж, Егор. Сбежал зарабатывать деньги!..

Е г о р. А что, что же тут Плохого?!

В а с и л и с а. Ради чего! Халатики нейлоновые, двуспальную кровать покупать? А нужны мне деревяшки, нужны мне тряпки? Ты меня спросил?!

Е г о р. Но эти полтора года уже прошли. Их не вычеркнешь.

В а с и л и с а. Миленькое первое воспоминание…

Е г о р (смотрит на деньги). Хорошо, у нас с тобой будет яркое, очень яркое воспоминание!.. (Щелкнул зажигалкой, поджигает деньги.) Свирепо горят, северные… не хуже березовой коры!..

В а с и л и с а. Гошка…

Е г о р. А, жалко стало?! Самый дорогой костер в моей жизни. Грейся, грейся, Васенька. Медвежий Ручей… Гром застрял в барабанных перепонках… гранитная пыль на зубах… Давай-давай! Глубже бурить! Две смены могу, я молодой, я хочу заработать! Догорает пламечко… Васька, ура, да здравствует наше первое яркое воспоминание!

В а с и л и с а. Молодец. Спасибо… Теперь ты – мой муж.

Входит  Л ю б и м.

Л ю б и м. Эй, что тут у вас горит?

Е г о р. Костер любви, друг.

Л ю б и м (ползает на четвереньках). Да это же деньги… купюры… Ты, ты – сжег?!

Е г о р. Я сжег.

Л ю б и м. Я говорил, ты сделаешь глупость. Отдал бы мне!.. (Бросается к Егору, вцепился в него.) Еще есть? Не все, не все сжег?! Говори же, безмозглый питекантроп!

Е г о р. Отзынь. (Ударом сбивает Любима с ног.)

Л ю б и м (встает). Я предвижу большое несчастье… (Уходит.)

В а с и л и с а (вслед ему). А вот я счастье вижу!

Е г о р (ладонью стирает слезы со щек Василисы). Я ударил его. Догоню, извинюсь.

В а с и л и с а. Только попробуй!

Е г о р. Нельзя так кончать дружбу.

В а с и л и с а. Где ж твоя гордость?!. Иди! Но сюда не возвращайся.

Е г о р. Василиса, ты в самом деле – дура? (Уходит.)

В а с и л и с а (вслед ему). Зря ты сжег свои три тысячи!

Входит  М а р и я.

М а р и я. Это ты намусорила?

В а с и л и с а. Я намусорила, я и подмету.

М а р и я. Чего на своих бросаешься?

В а с и л и с а. Сейчас – свои, через час – чужие. Пришел, миллионер… От ворот поворот.

М а р и я. Кто пришел?

В а с и л и с а. Гошка. Видела б ты, как денежки тут пылали!

М а р и я (всматривается в пепел на полу). Глупо. И прогнала?

В а с и л и с а. Товарищ Одинцова, я совершеннолетняя.

М а р и я. Сердце у тебя или топор?

В а с и л и с а. Я-то со своим сердцем проживу. Посмотрим, как ты без топора справишься. (Уходит.)

Мария остается. Но в ее повадке появляется деловитая собранность.

Может быть, меняется какая-то одна деталь оформления, характеризующая перемену места и времени. Когда раздается звонок телефона, Мария отвечает, и мы понимаем, что она уже не в комнате, а в своем райкомовском кабинете.

М а р и я. Да. Одинцова. Как понять ваш звонок?.. Стройка жмет? Идем с опережением на год, потому и жмет… Лес нужен, а не жалобы, лес! Для стройки. Видите ли, я инженер-механизатор. Мне трудно разбираться в ваших таежных делах по бумагам. Лучше я к вам в леспромхоз приеду на днях… Нет, завтра я выезжаю в Юхонь… (Слушает.)

Появляется  М а т ю ш е в, председатель райисполкома, молодцеватый, лет около пятидесяти.

М а т ю ш е в. С кем она сразилась, Одинцова, из-за этого нашего мрамора – с самим Добротиным! Какая-то, можно сравнить, букаха – против гиганта. Да его в Москве по одному звонку знаете какие лица принимают!.. Хорошо бы, конечно, сохранить, не порушить белые наши скалы, но вопрос явно обреченный. И тут уж ничего не поделаешь. Трудоустройство излучинских жителей? Так это ж еще когда-а!.. Обойдемся как-нибудь. Тоже и городская застройка. Добротин будет лепить общежития, времянки, город строить не станет. Ох, не втянуться бы в эти распри! И руки – чешутся – в драку ввязаться, а надо выстоять, проявить выдержку.

М а р и я. Пока! (Положила телефонную трубку, схватила Матюшева за руку.) Смотрите, смотрите, ледоход! Лед с каким грохотом дробится!.. Вскочить на льдину и поплыть к Ледовитому океану!..

М а т ю ш е в. Да… так ска-за-ать, поэтично… Весна начинается от реки. Отсюда, из окон райкома, ледоход лучше смотреть, чем из окон райисполкома, видней.

М а р и я. Как вчера прошел райисполком? Вопросы городского строительства?

М а т ю ш е в. Туго. Если бы вы сами были вчера…

М а р и я. Но там был Тархов.

М а т ю ш е в. Смирный он, ваш второй секретарь.

М а р и я. Ну? В бюджете Излучинской ГЭС предусмотрены специальные суммы – на оплату убытков колхозам и совхозам, поля которых зальет водохранилище, на постройку дорог, мостов и – на городское строительство…

М а т ю ш е в. Так если Добротин возражает, эти деньги пустой цифрой останутся. Нам ведь и техника нужна, и люди, и стройматериалы. Взял высокое обязательство: идти с опережением графика на год. А это требует денег. Откуда? Ясно, сэкономить на нуждах города и района.

М а р и я. Вы, лично вы вчера настаивали? Виктор Николаевич, исполком районного Совета – власть. И вы – глава местной власти.

М а т ю ш е в. Я?