Текст книги "За все в ответе"

Автор книги: Валентин Черных

Груя – из той плеяды воспитанников комсомола, сынов партии, для которых честное и бескорыстное выполнение своего служебного долга – потребность души, веление совести. Он судит свои действия, свою жизнь по самому высокому нравственному счету. Обращаясь к нему, Кэлин мог по праву сказать: «Мы с тобой солдаты-гвардейцы и отлично понимаем, что в человеческой жизни важно не  с к о л ь к о  ты прожил, а  к а к  ты прожил».

До сих пор мы вели речь о произведениях, в сюжете которых быт или вовсе не находит места, или играет подчиненную роль. И вот перед нами – «повесть о семье», где арена сценического действия – домашний и дачный двор. Это – «Дикий Ангел» А. Коломийца.

Но и тут герои не отгорожены от океана народной жизни, от тех процессов, что определяют ход нашего общественного развития. Свою жизнь, свои поступки они стремятся оценивать с позиций коммунистической нравственности.

В потоке пьес, тем или иным образом иллюстрирующих тревожную динамику бракоразводной статистики, показывающих ослабление фамильных уз, связей между представителями разных поколений, пьесу А. Коломийца трудно не приметить. Она утверждает традиционные ценности – авторитет старшего в семье, сплоченность всех ее членов, ответственность каждого за упрочение материального благополучия, достатка семьи.

Глава этой «семейной монархии» Платон Ангел всю жизнь проработал у станка, находит он занятие своим рукам и по выходе на пенсию. Его дети – а их у него трое – приучены к труду с малолетства. Безделье, праздность для Платона – тяжкий порок, нравственное уродство. Бесхозяйственность, нерачительное отношение к плодам труда человеческого вызывают его гнев. Главная его заповедь – каждый должен трудиться в полную меру отпущенных ему сил и способностей. То, что он своих уже взрослых детей журит за низкие порой заработки, может показаться поначалу проявлением психологии стяжательства, накопительства. Но для Платона это, по существу, главный критерий полезности человека обществу. Мало зарабатываешь – мало, неквалифицированно работаешь. Значит, тянись, лучше овладевай профессией, навыками. «И жить надо, – считает Платон, – не как попало, а хорошо, богато, с достоинством, чтобы все в доме было, и про запас тоже. ‹…› Чем больше мы работаем, тем лучше государству. Больше труда – крепче государство».

Платон стоит на том, что ни зрелый уже возраст детей, ни занимаемые ими должности не могут избавить его, отца, от ответственности за линию их жизни, за их общественное лицо. Семья – ячейка государства, обеспечивающая его прочность, материальную и духовную. «Совесть рода своего не дам пачкать», – говорит он старшему сыну Петру, узнав, что тот своей авторитетной подписью дал ход строительству жилого дома в таком месте, где людям из-за шума и грохота свет не мил покажется. Платон полагает, что так мог поступить только «временщик», человек равнодушный к последствиям своей деятельности. И он настаивает, чтобы Петр, пока еще дело можно как-то поправить, «написал куда следует», признав допущенную ошибку. Подобный шаг кажется сыну («Из пионерского возраста давно вышел») самоубийственным: наверняка погонят с должности, а может быть, и из партии…

«Может, и из партии… – твердо отвечает Платон. – И опять – ничего не поделаешь. Значит, не может партия таких держать! Она есть и должна быть чистой! Совесть свою очистишь, вину трудом искупишь – может, и восстановят».

В пьесе нигде впрямую не сказано, что сам Платон Ангел, подобно сыну, является коммунистом. Тем не менее у нас нет никакого сомнения в том, что дело Ленина, дело созданной им партии заводской ветеран: рассматривает как свое кровное дело. И в этом он един с миллионами других честных тружеников, партийных и беспартийных, которые все свои силы, всю свою энергию отдают строительству коммунизма. Мы по праву сегодня говорим о КПСС как о партии всего народа.

При всей новизне проблематики, коллизий и характеров, которой отмечены представленные здесь пьесы, родились они отнюдь не на пустом месте. Нити живой преемственности связывают их с лучшими произведениями драматургии предшествующих десятилетий (тут нужно вспомнить прежде всего пьесы Николая Погодина), по-горьковски утверждавшими труд как творчество, как главную сферу проявления сущностных сил человека.

Конечно, в каждой из рассматриваемых пьес можно обнаружить те или иные художественные изъяны. Не во всех случаях даже характеры главных героев, заявленных авторами свежо и интересно, выписаны объемно, во всей полноте их индивидуальных качеств. Встречаются и недостаточно убедительные сюжетные ходы и психологические натяжки в разрешении тех или иных коллизий.

Но важно указать на те свойства этих произведений, которые вызвали к ним повышенный интерес театров и зрителей, сделали их приметным фактом не только театральной, но и общественной жизни. Нельзя не видеть заключенный в них высокий заряд гражданственности, стремление драматургов говорить о том главном, что составляет смысл деятельности человека, определяет общественную ценность личности в условиях развитого социализма. Герои этих пьес сталкиваются с теми же проблемами, с которыми приходится иметь дело и людям, сидящим в зале. За конкретностью производственных и житейских ситуаций, изображенных драматургами, угадывается широкий социальный фон, те большие сдвиги, которые произошли в общественной жизни, в сознании народа за годы последних пятилеток. Отсюда – та степень зрительского сопереживания и доверия к происходящему на сцене, когда как бы исчезает грань между правдой жизни и правдой искусства и драматический герой начинает восприниматься как реальная фигура времени.

В дальнейших поисках нашей драматургии и театра важно сохранить столь отчетливо проявившиеся в этих произведениях активность художнического вторжения в современную действительность, идейную четкость авторской позиции, стремление показать людей труда как творческую силу истории, непримиримость к тем негативным явлениям, которые еще стоят на пути движения советского общества к светлому будущему.

В Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии говорилось:

«Бесспорны успехи творческих работников в создании ярких образов наших современников. Они волнуют людей, вызывают споры, заставляют задумываться о настоящем и будущем. Партия приветствует свойственные лучшим произведениям гражданский пафос, непримиримость к недостаткам, активное вмешательство искусства в решение проблем, которыми живет наше общество. Помните, как писал Маяковский: «Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан, мне давая задания на год». И нас радует, что в последние годы в литературе, кино и театре поднимались такие серьезные проблемы, над которыми действительно не мешало бы «попотеть» Госплану. Да и не только ему».

В этих словах не только поддержка того доброго, принципиально важного, чем отмечена наша творческая практика последнего времени, но и надежнейшие ориентиры для дальнейшей художественной разведки жизни, осмысления ее с позиций партийности и народности.

Михаил Шатров
СИНИЕ КОНИ НА КРАСНОЙ ТРАВЕ
(РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ЭТЮД)
Опыт публицистической драмы в двух частях

В этой пьесе три пласта:

взгляд из сегодняшнего дня – музыка и современные песни, вот почему на сцене – ребята с гитарами;

окно в двадцатый год – документы и материалы той прекрасной поры, отсюда обилие лозунгов и плакатов революции на сцене, в зале и фойе и Хор, участники которого помогут нам зримо и реально прочитать эти документы;

эпизоды одного дня жизни В. И. Ленина – поэтому на сцене его кремлевский кабинет, кухня и квартира и артисты – исполнители ролей [2]2
  За режиссурой остается полная свобода в решении очень важной задачи – одновременного существования на сцене всех трех пластов пьесы.


[Закрыть] .

Все это сейчас – в странном на первый взгляд соединении несоединимого. Важно, чтобы к концу спектакля нам перестало это казаться странным, чтобы мы сердцем и душой ощутили нерасторжимую связь времен.

Может быть, наш спектакль начнется словом от театра:

«Все мы родом из Революции…

Мы вопрошаем и допрашиваем прошлое не любопытства ради, мы хотим понять день сегодняшний,

мы хотим заглянуть в день завтрашний.

Мы хотим рассказать вам об одном дне жизни

Владимира Ильича Ленина…

Мы хотим вдохнуть жизнь в пожелтевшие документы той прекрасной и яростной поры…

Мы попробуем вместе с вами ощутить себя теми людьми, которые осенью двадцатого года на Третьем съезде комсомола слушали Ленина…

Мы не берем на себя смелость создавать иллюзию портретного сходства, мы попытаемся материализовать слова Надежды Константиновны Крупской: «Образ Ленина – это мысль Ленина».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Документы двадцатого года

«НАД ВСЕМ МИРОМ ВЕЕТ ПОДНЯТОЕ НАМИ КРАСНОЕ ЗНАМЯ ТРУДА, ПОД НИМ ПОГИБЛИ ТЫСЯЧИ, ПОД НИМ ПОБЕДЯТ МИЛЛИОНЫ».

«Извещение

Третий Всероссийский съезд Российского Коммунистического Союза молодежи откроется 2 октября 1920 года.

Порядок дня:

1. Военное и хозяйственное положение республики – докладчик от ЦК РКП(б) согласовывается.

2. Коммунистический Интернационал молодежи.

3. Доклад Ц. К-та.

4. Социалистическое воспитание молодежи.

5. Милиционная армия и физическое развитие молодежи.

6. Программа РКСМ.

7. Устав РКСМ.

8. Выборы ЦК».

«Москва. Кремль. Ленину.

Дорогой товарищ, я счастлив, что этим письмом имею возможность духовно и душевно приобщиться к вам. Как и вы, я был ранен в 18-м году, с тех пор прикован к постели и думаю о главных вопросах жизни. Лишь в редкие минуты, когда болезнь отступает, я могу взять кисти и краски, чтобы писать картину о грядущем царстве равенства и братства, когда человек действительно будет красив, окрылен и свободен. Я назову ее «Синие кони на красной траве». Я знаю, что не увижу этого царства. Его судьба в руках тех, кто идет за нами. Настоящим я прошу вашего разрешения завещать мою картину вам, поскольку непредвиденное со мной может случиться каждую минуту жизни. С коммунистическим приветом ваш товарищ по фронту гражданской войны

Алексей Леньков».

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Зажигается лампочка под зеленым абажуром на столе в кабинете Ленина.

Луч прожектора освещает у портала  а р т и с т а, который в нашем спектакле будет играть роль Владимира Ильича Ленина. Пока ничто нам об этом не говорит, может быть, только чуть-чуть – костюм, похожий на ленинский, и галстук – тоже в горошек. Портретного грима нет. Этот принцип распространяется на всех актеров, играющих роли исторических деятелей.

А р т и с т. В сентябре двадцатого года стояли необычайно ясные и теплые дни золотой осени. Владимира Ильича Ленина мучила бессонница. Усталый, вымотанный за день напряженной работой, он и ночью не мог отдохнуть. В один из последних дней сентября Крупская настояла на приглашении доктора Обуха – старого партийного товарища, которого Ленин очень любил как человека и которому доверял как врачу. Протелефонировав Обуху и договорившись о встрече, Владимир Ильич медленно направился в свой рабочий кабинет. (Входит в кабинет.) По просьбе скульптора, который работал в эти дни над его портретом, проверил, высохла ли за ночь тряпка, прикрывавшая бюст (проверяет), полил ее водой из банки (поливает), сел за стол (садится), взглянул на первую страницу «Правды», где были напечатаны вести с мест (быстро просматривает газету), еще раз перечитал письмо от юного художника, полученное накануне (читает письмо)…

На наших глазах должен произойти процесс внутреннего перевоплощения артиста.

…И только тогда попросил секретаря пригласить Владимира Александровича Обуха, когда тот приедет. (Снимает пиджак, вешает его на стул, развязывает галстук.)

В кабинет входит  а р т и с т, играющий  д о к т о р а  О б у х а.

О б у х. Доброе утро, Владимир Ильич!

Л е н и н. Доброе, доброе, Владимир Александрович.

Рукопожатие.

Простите, что я вас оторвал от действительно больных людей. Это все Надежда Константиновна – пристала с ножом к горлу, а Мария с ней, конечно, заодно.

О б у х. С таким дуэтом я бы тоже не совладал. Ничего, мы сейчас с вами посидим, поговорим, успокоим домашних и сами успокоимся. А раздевались зря, я вас слушать не собираюсь, а вот мерзавочку прощупаю…

Л е н и н. Вы о пуле?

О б у х. О ней, голубушке. Где она там у вас, подлая?

Л е н и н. Там, где вы ее оставили два года назад.

О б у х (прощупывая шею больного). Тогда здесь она должна быть, мерзавочка… Скажите, пожалуйста, – на месте! Вот она, вот она. А вторая глубоко, ее только лучами достанешь… Так, так. Не беспокоят вас эти нахалки?

Л е н и н. Не знаю. Нет, пожалуй.

О б у х. Убрать их к чертовой матери – и скорее! Так, так. На что жалуемся? Прошу прощения. Поставим вопрос правильно: на что считают необходимым пожаловаться сестра и жена? На бессонницу?

Л е н и н (улыбаясь). В этом вопросе я бы к ним, пожалуй, присоединился.

О б у х. Давно страдаете?

Л е н и н. Давненько.

О б у х. Невелика тайна, могли бы и раньше поделиться. Головные боли?

Л е н и н. Это, пожалуй, самое неприятное.

О б у х. Часто?

Л е н и н. Слишком.

О б у х. Ощущение, что сжимается стальное кольцо?

Л е н и н. Пожалуй.

О б у х. Не замечали: в глазах, особенно по краям, могло появиться некое дрожание, мы говорим – мушки бегают?

Л е н и н. Бывает.

О б у х. Устаете быстро?

Л е н и н. Пожалуй. Да, значительно быстрее, чем раньше.

О б у х. Так… так… ручку извольте… Пульс напряженный. Так. Очень хорошо. Отлично. Правильно. И здесь… все верно. Хорошо.

Л е н и н. Что, плохо дело?

О б у х (улыбнувшись). Пустяки. Одевайтесь. (В зал.) Всю свою жизнь доктор Обух будет помнить это утро и этот тревожный и пронзительный взгляд, который требовал от него правды и только правды. Как опытный врач, Владимир Александрович сделал все возможное и невозможное, чтобы задержать развитие болезни, а пока… пока предстоял трудный разговор.

Л е н и н (завязывая галстук, весело). Ну и как? Сколько мне осталось?

О б у х (в тон). А сколько нужно?

Л е н и н. Запрашивать с походом?

О б у х. Но по-божески…

Л е н и н (весело). На все про все… чтобы синие кони да еще на красной траве… мне нужно… лет двадцать пять. Что, запросил?

О б у х. Я бы прописал, но ведь с вами, батенька, иметь дело – хуже некуда. Уговоры наши и беседы – так, простое сотрясение воздуха. Вот возьму сейчас нарочно запугаю, навру с три короба, и разбирайтесь!

Л е н и н. У вас не получится. Вы врать не умеете.

О б у х. Еще как умею!

Л е н и н. Глаза выдадут.

О б у х. Тогда я не с вами буду разговаривать, а с двумя милыми особами, которые к моим словам отнесутся всерьез.

Л е н и н. Помилуйте!

О б у х. Нет, не помилую. Макушки-то опять не видно, весь в работе утонул, а что обещали? Когда бы я ночью ни шел мимо – окно горит. Вчера в двенадцать ночи вы вполне могли сказать: «Начинается шестнадцатый час моего восьмичасового рабочего дня».

Л е н и н. Вот и неправда. Вчера я был в концерте.

О б у х. Вот и неправда. Вы действительно пришли в Большой театр, публика вас узнала, устроила овацию, а вы тут же поднялись – и восвояси, вернулись сюда и работали до трех ночи. И напрасно. Можно было овации перетерпеть, но, уж во всяком случае, не лишать себя такого чудесного отдыха.

Л е н и н. При чем здесь овации? У нас просто некультурная публика, совершенно не умеет вести себя в концерте. Шаляпин уже вышел на сцену, а ему навстречу: «Да здравствует Ленин!» Он обратно, в кулисы. Идут слушать великого певца, а устраивают овации Ленину. Какое неуважение к артисту! Как я мог там оставаться? Пришлось передать Шаляпину мои извинения.

О б у х. Ну хорошо, вчера отдых не получился. А когда получился последний раз? Это ведь именно вас, а не Цюрупу надо привлечь за растрату государственного имущества – своего здоровья.

Л е н и н (весело). Вот уж на кого вы не похожи, так это на склочника.

О б у х. Когда вы отдыхали последний раз? Только без сказок! В конце концов, врача вы можете дезориентировать, но я такой же большевик, как и вы, и требую правды. Разговор у нас с вами партийный.

Л е н и н. Медицинский.

О б у х. Партийный.

Л е н и н (улыбаясь). Ну хорошо, партийно-медицинский.

О б у х. Товарищ Ульянов, извольте правду: когда вы отдыхали последний раз?

Л е н и н. Вы чем-нибудь всерьез обеспокоены?

О б у х. Обеспокоен. Всерьез. Тем, что вы себя безбожно убиваете. Вы работаете на износ.

Л е н и н (помолчав). Не я один, и ЦК и Совнарком – все завалены работой. Волей-неволей многое, в том числе и лишнее, падает на меня. Если бы не этот вековой запас усталости, который сидит во мне…

О б у х. Это заколдованный круг. Чем больше вы будете уставать, тем меньше вы сделаете.

Л е н и н. Я боюсь не успеть…

Пауза.

Владимир Александрович, что меня ждет? Что значат эти признаки? Поймите, я должен знать, я обязан знать, сколько в моем распоряжении… хотя бы примерно. Простите меня, я понимаю, что этот разговор вам в тягость, но на эти темы я не могу говорить ни с женой, ни с сестрой. Только с вами. Давайте действительно считать, что разговор у нас с вами партийный.

О б у х. Медицинский.

Л е н и н (улыбнувшись). Ну хорошо, медицинско-партийный.

О б у х. Батенька вы мой, да кто вам это может сказать? Это же мистика какая-то!

Л е н и н. Мистику к чертям! Нужна наука. На одной чаше весов все, что вам известно обо мне, – пятьдесят лет, ранен, головные боли, бессонница, на другой – ваши знания и опыт.

О б у х. Это не наука – знать то, что человеку знать не дано. Это не марксистская постановка вопроса. Вот!

Л е н и н. О марксистами я как нибудь договорюсь, они нас простят.

О б у х. Вы просите у меня гадания на кофейной гуще!

Л е н и н. Я прошу у вас немножко мужества. (Ходит по кабинету.) Если бы знать, если бы знать… это, кажется, у Чехова?

О б у х. Вам (подчеркивая) всего пятьдесят, объективные данные совсем неплохи, вы прекрасно плаваете, отлично стреляете, здоровье богатырское, если до сих пор не свалились от этой заседательской и бумажной каторги. Запас усталости? Изменим режим работы, и все войдет в норму.

Л е н и н. Я не властен это сделать, Владимир Александрович, и вы это прекрасно знаете.

О б у х. Меня в соучастники не берите: не знаю и знать не хочу!

Л е н и н (берет со стола кипу бумаг). Гражданская война на исходе, но в Крыму – Врангель, а на Западе – Польский фронт. (Бросает несколько листков на стол.) В Риге идут переговоры о мире, но с диким скрипом, сегодня ждем новые польские условия, очевидно, потребуют Литву и Белоруссию… (Еще один листок лег на стол.) Полная и всепоглощающая разруха. Объем продукции по всей стране – восемнадцать процентов довоенного. Мертвые поля, мертвые заводы, закоченевшие паровозы… (Летят и ложатся на стол листки документов.) Город голодает, а деревня стонет под бременем продразверстки. Уменьшаем разверстку – деревне полегчает, но умрет город. Увеличиваем разверстку – город чуть вздохнет, но потеряем деревню, повернем ее против себя. А что это такое в России? Вот телеграмма из Лондона от Красина – достал сто тысяч фунтов за нашу пеньку и пушнину, спрашивает, что покупать. Уже неделю идет дикая борьба всех наркомов за эти сто тысяч. Меня ловят днем и ночью, здесь и дома. Вот список предметов первой необходимости – паровозы, телеграфные аппараты, мясные консервы, проволока, электромоторы, гвозди… Более тысячи наименований. И все правы, и каждый рассчитывает на мою поддержку. Продолжать, Владимир Александрович?

О б у х. Нет. Всерьез позаботиться о своем здоровье. Вы должны сосредоточиться на главном, все остальное, даже срочное, но второстепенное, – другим товарищам. Работать в сутки не более десяти часов. С перерывом в два часа. Под страхом домашнего ареста каждый выходной – на природу. Плавать, охотиться, играть в городки, просто гулять каждый день не меньше двух часов.

Л е н и н. И пулю – к чертовой матери!

О б у х. При чем тут пуля?

Л е н и н (взгляд на Обуха). Все понял. (Поднимается.) Спасибо, Владимир Александрович, я все выполню.

О б у х. Но если все, о чем мы с вами тут договорились, останется простым сотрясением воздуха, я тут же пишу в Политбюро и прошу на меня не сердиться.

Л е н и н (улыбаясь). Не придумывайте, у вас никогда не было склонности к бюрократической переписке. Спасибо. Привет вашим домашним.

О б у х. Благодарю. Мои поклоны Надежде Константиновне и Марии Ильиничне.

Рукопожатие. О б у х  уходит.

Л е н и н (садится за стол, кладет руки, сжатые в кулаки, перед собой, застывает. Он напряженно сосредоточен, думает. Тихо насвистывает и напевает).

 
«В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я,
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь сочилася моя…»
 

(Внезапно, что-то решив, резко поднимается, идет к двери. Приоткрыв дверь.) Наташа, будьте добры…

В кабинет входит секретарь Председателя Совнаркома  Н а т а ш а – молодая девушка лет двадцати.

Что у нас сегодня?

Н а т а ш а (открыв блокнот). В двенадцать часов – корреспондент РОСТа Долгов, он вернулся из Лондона.

Л е н и н. Хорошо.

Н а т а ш а. В час дня – комиссия по сокращению госаппарата.

Л е н и н. Извинитесь, скажите, что я не смогу быть.

Н а т а ш а. В два часа – совещание всех хозяйственных наркоматов и представителей ВСНХ по поводу денег Красина.

Л е н и н. На завтра, на Совнарком.

Н а т а ш а. Восемнадцать часов. Товарищ Клара Цеткин. Но вы договорились с ней, что она придет к вам домой.

Л е н и н. Хорошо.

Н а т а ш а. Тут еще товарищ Брюханов…

Л е н и н. Помню. Нет, не смогу, пусть свяжется с Ломовым.

Н а т а ш а. Делегация Государственного издательства.

Л е н и н. Извинитесь, скажите, что я не совсем хорошо себя чувствую… (В ответ на испуганный взгляд Наташи.) Пустяки. Пусть обратятся к Луначарскому.

Н а т а ш а. Звонили комсомольцы из Цекамола, очень просят принять их. У них второго октября открывается Третий съезд, они хотят, чтобы вы выступили с докладом о военном и хозяйственном положении республики.

Л е н и н. С докладом?

Н а т а ш а. У них в Цекамоле очень большая дискуссия и склока, совсем запутались.

Л е н и н. О чем спорят?

Н а т а ш а. Ну, например, как называться – Коммунистический союз молодежи или Союз коммунистической молодежи?

Л е н и н. А какая разница?

Н а т а ш а. Ну что вы, они столько бумаги на это извели…

Л е н и н. Нет, я с этими вопросами совершенно незнаком, пусть Оргбюро разберет и решит.

Н а т а ш а. Но их, очевидно, интересует ваше мнение.

Л е н и н. Зачем же я буду заранее осложнять коллективное решение ЦК выражением своего личного мнения? Нет, в Оргбюро, в Оргбюро! Что еще?

Н а т а ш а. Что еще? Некто Сапожникова, работница Моссовета, просит о встрече. Ее собираются дисциплинарно арестовать на тридцать шесть часов, она говорит, что несправедливо и что вы ее знаете по какому-то митингу и сможете помочь…

Л е н и н. Сапожникова? Сапожникова… Не помню. Извинитесь и попросите ее обратиться в МК партии. Вечером, после восьми ничего назначать не будем, пойду гулять.

Н а т а ш а. Гулять?

Л е н и н. Да. Теперь каждый день буду гулять часа полтора. Наташа, и еще одна маленькая просьба: если можно, никогда не закрывайте окна шторами… какое-то неприятное чувство оторванности… как в мышеловке…

Н а т а ш а. Простите, Владимир Ильич, я не знала… (Открывает окна.)

Л е н и н. Наташа, и еще: найдите Луначарского, пусть позвонит. Скажите Цюрупе, что я жду его с материалами комиссии по сокращению госаппарата. Разыщите Кирова, пусть свяжется со мной по телефону. На три часа дня закажите прямой провод сначала с Западным фронтом, потом с Южным. Запросите в Реввоенсовете все материалы о Врангеле и в четыре часа – совещание по этому вопросу. Если будет звонок из Риги, немедленно, где бы я ни был, разыщите меня. В третьем доме Советов остановился ходок с Урала, комната шестнадцать. Я хотел бы поговорить с ним. В случае его согласия договоритесь об удобном для него времени сегодня или завтра. Когда у нас сегодня есть окошко?

Н а т а ш а. Только вечером, но вы хотели гулять.

Л е н и н. Нет, нет, эти часы трогать не будем. Может быть, сегодня в час дня, если он свободен? Как, вы сказали, фамилия этой женщины?

Н а т а ш а. Сапожникова.

Л е н и н. Нет, не помню. Не помню. И последнее: я получил вчера вот это письмо. Справьтесь, пожалуйста, об адресате. Не нуждается ли он в чем-нибудь? Только пусть товарищи наводят справки деликатно. (Передает ей письмо.)

Н а т а ш а. Хорошо. (Уходит.)

Ленин подходит к окну, долго смотрит на город.

Тихо, не спеша возникает песня «Синие кони на красной траве».

 
«Небо
          крылом
Провело по земле —
Синие кони
На красной траве.
Долгие гривы —
Как водопад,
А под копытами
Травы кипят,
Алые травы,
Багряные,
               рдяных корней,
Буйные травы
Российских
                 лесов и степей.
Ветер объял
Облака и траву,
Синие кони
Летят наяву!
Гордо и вольно
Рвутся вперед…
Вдруг замирают…
Ветер поет.
Свет
                  Революции,
Веры
                  дыханье моей —
Синие кони
Пронзительно-будущих дней!» [3]3
  Стихи С. Бобкова.


[Закрыть]
 

Документы двадцатого года

«ГЕРОИ ПРОЛЕТАРИАТА ПРОСТЫ И ОБЫЧНЫ. ИХ ГЕРОИЗМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ЛИШЬ В ТОМ, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ ВСЕ, ЧТО НУЖНО ДЕЛАТЬ В РЕШИТЕЛЬНЫЙ МОМЕНТ».

«ГЕРОИ, МЫ НЕ ЗНАЕМ ВАШИ ИМЕНА, НО МУЖЕСТВО ВАШЕ – НА ВСЕ ВРЕМЕНА!»

«Западный фронт.

Начальнику Особого отдела 15-й армии Берзину Я. К.

от члена РКСМ Богдановича С. Н.

Рапорт

Находясь на нелегальном положении в расположении войск противника 19 сентября с. г., я стал невольным свидетелем казни трех девушек молодого возраста за коммунистические убеждения, о чем и сообщаю.

Около десяти часов вечера все население станции Яськово, Петровского уезда было согнано солдатами на площадь, где в свете фар английских грузовиков у стены школы стояли, поддерживая друг друга, приговоренные. По их внешнему виду и состоянию стало ясно, что они подвергались физическим издевательствам.

На вопрос офицера, командовавшего «демократическими» палачами, о последнем желании, все трое изъявили желание спеть «Интернационал», в чем им было отказано. Тогда они назвали песню «Смело, друзья, не теряйте…».

Во время исполнения песни в толпе слышались слезы и причитания. Испугавшись возможных последствий, офицер оборвал песню залпом.

Все попытки узнать имена казненных не увенчались успехом, так как в данной местности они неизвестны и доставлены были сюда только на казнь. По непроверенным слухам – комсомолки из Питера, занимавшиеся коммунистической пропагандой среди местного населения.

Больше ничего по данному вопросу, глубоко пережитому мною лично, сообщить не могу, в чем и расписываюсь.

Богданович С. Н.»

Резолюция: «В архив. Хранить вечно».

Приложение (от автора).

 
«Смело, друзья, не теряйте
Бодрость в неравном бою,
Родину-мать вы спасайте,
Честь и свободу свою.
 
 
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых.
 
 
Стонет и тяжко вздыхает
Бедный наш русский народ.
Руки он к нам простирает,
Нас он на помощь зовет.
 
 
Если ж погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,
Дело всегда отзовется
На поколеньях живых.
 
 
Час обновленья настанет,
Гимн наш народ пропоет,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет».
 

«В ЦК РКСМ. Отдел Статистического учета.

Справка

о составе ячейки РКСМ Вторых механических мастерских Городского района гор. Москвы за 1918—1920 годы.

Ячейка была создана в марте 1918 года в количестве 13 человек в составе:

1. Кирсанов Сергей – убит под Царицыном.

2. Забелин Сергей – убит под Царицыном.

3. Нефедов Василий – погиб в продотряде.

4. Давыдов Семен – вышел.

5. Терновский Николай – убит на Восточном фронте.

6. Попов Борис – умер от ран в госпитале.

7. Светков Николай – убит на Восточном фронте.

8. Никитин Петя – убит в боях с Юденичем.

9. Обухова Лида – повешена петлюровцами.

10. Каршина Клавдия – умерла от тифа.

11. Нижник Игорь – расстрелян колчаковцами.

12. Соболевский Володя – убит белогвардейцами под Тулой.

13. Уварова Мария – работает по вовлечению в Союз новой молодежи.

В настоящий момент вступают 31 человек.

С подлинным – Уварова.

Москва. 17 августа 1920 года».

КАРТИНА ВТОРАЯ

Кабинет В. И. Ленина. Л е н и н  беседует с корреспондентом Российского телеграфного агентства  Д о л г о в ы м.

Л е н и н (Долгову). Планы наши в Азии те же, что и в Европе: мирное сожительство с народами всех стран, просыпающимися к новой жизни.

Д о л г о в (записывая). Основы мира с Америкой?

Л е н и н. Пусть американские капиталисты не трогают нас. Мы их не тронем.

Д о л г о в. Польский вопрос?

Л е н и н. Как известно, Польша сперва захватила Киев, но мы ответили контрударом и подошли к Варшаве, затем наступил перелом, и мы откатились на сотню верст назад. Сейчас в Риге идут переговоры о мире, завершения которых мы ждем с надеждой.

Д о л г о в (не выдержав). Эх, Владимир Ильич, если бы мне можно было сказать…

Л е н и н. Не только можно – нужно.

Д о л г о в. Я только что из Европы. Знаете, как оттуда выглядят наши уступки и просьба о мире?

Л е н и н. Очевидно, потребуется время и известная широта взглядов, чтобы понять: один день мира даст строительству социализма гораздо больше, чем десять дней пускай даже победоносной войны.

Д о л г о в. Нет, Владимир Ильич, победоносная война открыла бы для нас в Европе такие возможности…

Л е н и н. Милый Саша, сколько вам лет?

Д о л г о в. Двадцать три.

Л е н и н (помолчав). В политике нам всем нужно иметь не только горячее сердце, но и холодную голову, иначе всегда есть опасность остаться в дураках. (Повторяет.) Война откроет возможности… Война – это война, это гибель людей, это разруха, голод, разорение сотен тысяч крестьянских хозяйств, это снова безотцовщина…

Д о л г о в. Но ведь главное – конечный результат, а это будет победа – и какая! Почему вы молчите, Владимир Ильич?

Л е н и н. Я думаю о цене, которую каждый раз приходится платить за победу. Эта мысль не оставляет меня никогда – ни днем ни ночью…

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Слушаю. Здравствуйте, Георгий Ипполитович… Нет, деньги от Красина еще не распределили… Завтра, на Совнаркоме… Нет уж, вы меня в союзники не берите, будем решать по справедливости, кому нужнее… Как мне понравился скульптор? Все это на совести Луначарского! Мало того, что меня просили по часу позировать – состояние абсолютно невыносимое для меня, – но я же еще в отсутствие скульптора должен периодически поливать бюст водой, так как иначе, видите ли, глина сохнет и трескается… (Смеется.) Так и знайте: я вам этой затеи не прощу, отмщение грянет!.. Договорились. (Опускает трубку.) Товарищ Долгов, а как мы выглядим оттуда? Что говорят и думают наши друзья?

Д о л г о в. К сожалению, вынужден вас огорчить: говорят и думают плохо.

Л е н и н. Почему?

Д о л г о в. Всеобщее настроение – большевики изменили своему интернациональному долгу. Мировая революция задыхается. Уповали на советизацию Европы, теперь же о ней вспоминают как о прекрасной, но, увы, несбыточной мечте. Очень трудно защищаться.

Л е н и н. То есть?