Текст книги "За все в ответе"

Автор книги: Валентин Черных

Соавторы: Александр Гельман,Ион Друцэ,Азат Абдуллин,Михаил Шатров,Алексей Коломиец,Афанасий Салынский,Диас Валеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Алексей Коломиец
ДИКИЙ АНГЕЛ
Повесть о семье в двух действиях

Перевод с украинского автора.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АНГЕЛ ПЛАТОН НИКИТИЧ.

УЛЬЯНА – его жена.

ПЕТР }

ФЕДОР }

ПАВЛИК } – их сыновья.

ТАНЯ – их дочь.

ЛИДА – жена Петра.

ОЛЯ – жена Павлика.

КЛАВА – участковый врач.

МАЛЯР – муж Клавы.

КРЯЧКО – пенсионер.

КЛОКОВ – корреспондент.

ВИЛЯ – художник.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

1

Небольшой дворик. Крыльцо одноэтажного дома с пристройкой – домашней мастерской. Посреди двора – стол, сбитый из досок. Столб, на нем – умывальник, а с другой стороны – телефон под козырьком. Самодельное кресло-качалка. В стороне – лавочка.

Т а н я  причесывается у столба с умывальником. Ф е д о р  ремонтирует стул. Л и д а  устроилась в кресле-качалке. У л ь я н а  накрывает на стол.

Л и д а. Ваш дом – как маленькая неприступная крепость. Покой и ощущение полной безопасности. В прошлый раз, когда я приехала к вам, на улице меня застала гроза. Я так испугалась! А вбежала сюда, во двор, – и страх пропал. Словно громы и молнии не смеют сюда даже приблизиться.

Т а н я. Конечно, не смели, если отец был дома.

У л ь я н а. Брось болтать, Таня!

Л и д а. Цветной телевизор и это самодельное кресло у вас поразительно уживаются друг с другом.

У л ь я н а. Коль тебе у нас так все правится, зачем было ехать на курорт? Здесь бы и отдыхала.

Л и д а. Море…

Т а н я. С высоты море кажется большой лужей.

У л ь я н а. Когда это ты видела море с высоты?

Т а н я. Не видела – так увижу.

У л ь я н а. Вбила себе в голову – стать стюардессой.

Л и д а. А отец?

У л ь я н а. Она такая, что и отца уломает.

Ф е д о р. Сколько же ты, Лида, не дожила у моря?

Л и д а. Семь дней.

У л ь я н а. А деньги вернули?

Л и д а. Нет.

У л ь я н а. Надо было бы до конца пробыть.

Л и д а. Вас хотела проведать да и о доме уже соскучилась. О Петре. И сына надо забрать у мамы. Мы с Петром без него просто не можем.

У л ь я н а. А Петр и в прошлом году и в этом без отпуска. Хотя бы к нам наведался.

Ф е д о р. Зазнался.

У л ь я н а. Разве о брате так можно?

Ф е д о р. Можно.

Л и д а. Не зазнался, а работы по горло. Он такой же жадный на работу, как и все вы.

Т а н я. Меня можешь исключить из этой компании.

У л ь я н а (дочери). Хватит красу наводить. Сбегай лучше на огород, лучку нарви.

Таня уходит.

Л и д а. У вас уже и огород свой?

У л ь я н а. За гаражом грядочка. Из-за клочка земли столько неприятностей…

Л и д а. Зачем же брали?

У л ь я н а. А как же без грядки-то, без свежих овощей? Пучок укропа на базаре – гривенник! Ни чести, ни совести у людей. Десять копеек – за пучок травы. Слишком дорого борщ обходится.

Л и д а. Петр часто повторяет: вот бы такого борщика, как мама готовит.

У л ь я н а. Для борща и овощи свежие нужны и мясо с базара…

Входит  Т а н я, кладет лук на стол.

Да, чуть было не забыла… Кто со мной завтра на базар поедет?

Л и д а. Далеко собираетесь?

У л ь я н а. Куда-нибудь в район, где подешевле.

Т а н я. Я не поеду.

Ф е д о р. Это почему же?

Т а н я. А потому, что я только-только права получила… Воскресенье, машин много, еще в аварию попаду.

На крыльцо выходит  П а в л и к.

П а в л и к. Ма-ам, где моя белая сорочка?

У л ь я н а. Там, где глаженое… Павлик, поедем завтра на базар?

П а в л и к. Категорически – нет! (Возвращается в дом.)

У л ь я н а. И зачем только машину покупали – чтобы в гараже стояла?.. Такие деньги выбросили.

Т а н я. В гараже… Да наш «Запорожец» все дешевые базары уже пообъездил.

Л и д а. Я, правда, еще одна ни разу не ездила, но на права сдала. Мы с Петром решили машину купить.

У л ь я н а. А деньги?

Л и д а. Будем откладывать понемногу.

На крыльце – П а в л и к.

П а в л и к. Ма-ам, у сорочки верхняя пуговица отрывается.

У л ь я н а. Таня, пришей.

Т а н я. Были паны, были рабы, а теперь все – товарищи!

П а в л и к. Ма-ам, где иголка?

У л ь я н а. В рушнике.

П а в л и к  скрывается в доме.

Т а н я (подходит к Лиде). Какое все модное на тебе. И где только ты это достаешь?

Л и д а. Петр достает. Он лучше в нарядах разбирается, чем я.

Т а н я. Мне бы такого муженька, как наш Петр.

Л и д а. Ты девушка красивая, выберешь себе жениха по вкусу.

Т а н я. Теперь такие женихи пошли, что сами на бутылку клянчат, где уж им о нарядах для жены думать.

Ф е д о р. Небось Петр по полтысячи в месяц зашибает?

На крыльцо вышел  П а в л и к.

П а в л и к. Ма-ам, а где галстук, вроде белесый такой?

У л ь я н а. Там, где бросил, на спинке кровати.

П а в л и к  вернулся в дом.

Ф е д о р. Зазнался наш Петр, мог бы и навестить.

Л и д а. Я же говорю – от работы его не оторвешь. У вас, у Ангелов, у всех один характер.

Т а н я. Корреспондент из области приехал, со мной говорил – хотел очерк о нашем отце писать. Да, видно, передумал, что-то ему не понравилось. И Федор тоже не понравился. Бурбон, говорит, а не человек.

У л ь я н а (сыну). Это почему же он так… о тебе?

Ф е д о р. Да я как следует и не расслышал, о чем он спрашивал. Вот и сказал – в перерыве, мол. Сам он бурбон. Работаешь, а он под руку лезет.

Т а н я. И сюда приходил. Может, и сегодня появится.

У л ь я н а. Надо отцу сказать.

Т а н я. А может, и не придет…

У л ь я н а. Тебя не разберешь: то придет, то не придет.

Врывается песня «Мой дед – разбойник»:

 
«Мой дедушка, разбойник, разбойник, разбойник,
Был в самом деле очень знаменит.
Кто мимо дедушки пройдет,
Все деньги сразу отдает.
Иначе будет бит,
Иначе будет бит.
Где ж ты, времечко лихое,
Когда можно было жить разбоем, да, да?!»
 

Опять своего черта включил.

Т а н я (подходит к телефону, набирает номер). Ванек, Ванек! Выключи, дурак, бегемотию. Дай пообедать. Слышишь? (Кладет трубку. Лиде.) Это наш сосед Ванек Крячко забавляется…

Песня обрывается.

Л и д а. Послушался!

У л ь я н а. Он уже отца за ворот хватает… Такого разбойника – поискать надо. Танюшки нашей, правда, побаивается.

Ф е д о р. Тань, съездила бы завтра на базар?

Т а н я. Кому отец скажет, тот и поедет.

Л и д а. «Кому отец скажет»! Наш сын тоже уже распевает песенку, которую вы в детстве пели… Как это? (Пробует вспомнить, напевает.)

 
«И сказала мама: «Шалостям конец.
Не дурите, дети, вон идет отец!»
И сказала мама: «Шалостям конец.
Ешьте, дети, быстро, вон идет отец!»
 

Сами сочинили или где-то слышали?

Ф е д о р. Это еще не вся песня. Она долго поется… (Запевает.)

 
«И сказала мама: «Шалостям конец,
За работу, дети, вон идет отец…»
 

Т а н я. Этот куплет Федор небось на всю жизнь запомнил. Когда-то он санки свои поломал, а чинить не хотел. Так отец ему всыпал.

У л ь я н а. Всем понемножку доставалось. Разве что Павлика немного миловали.

Т а н я. Любимчик.

Именно в этот момент входит  П а в л и к.

П а в л и к (Тане). Завяжи, пожалуйста, галстук.

Т а н я (завязывает). Пора бы уж и самому научиться.

П а в л и к. Узел пошире.

Т а н я. Что с тобой? Ты словно украл что-то: руки трясутся и глаза – как у цыгана на ярмарке. Боишься, что за тройку тебе влетит?

У л ь я н а. Молчи, отец услышит – обед пропадет. Павлик, а стипендию не отберут?

П а в л и к. Нет.

У л ь я н а. И то хорошо. Таня, зови отца – пора обедать.

Т а н я (подходит к пристройке, стучит кулаком в дверь). Господин президент, кушать подано!

Л и д а. Петр рассказывал: никогда не видел, чтобы отец отдыхал… Все что-то мастерит.

Из пристройки выходит  П л а т о н. Видно, когда-то сильный был человек. Лицо суровое, усталое. Подходит к умывальнику, моет руки.

Павлик выносит полотенце.

Л и д а. Простите, конечно, за бестактность, но не утерплю, скажу. Вот смотрю: Ульяна Ахтисьевна готовит обед, Федор – что-то мастерит. Отец молча моет руки, а Павлик наготове полотенчико держит. Точно так все было и в прошлый мой приезд. Я словно во второй раз смотрю тот же самый фильм.

Т а н я. А какой же следующий кадр?

Л и д а. Наверное, Ульяна Ахтисьевна скажет: «Пора обедать, ставьте стулья».

У л ь я н а. И то правда. Берите, дети, стулья. Федор, принеси Лиде.

Л и д а. Не будем нарушать традицию. Каждый сам себе принесет.

Павлик, Таня, Лида несут себе стулья. Федор принес матери. Себе ставит починенный. Павлик тащит большое самодельное кресло, ставит его в центре – для главы семьи. Все рассаживаются.

Л и д а (достает бутылку вина). Крымское.

Ф е д о р. Не обед, а просто пиршество.

Т а н я. А перед пиршеством – экспроприация, или, говоря обычным языком, грабеж среди бела дня.

П л а т о н (садится в кресло). Вино?

Л и д а. Это я из Крыма. Сегодня ведь суббота.

Т а н я. День зарплаты – почти праздник.

П л а т о н. Вино не для обеда. (Достает блокнот, надевает очки.)

Л и д а. Даже блокнот тот же самый!

Т а н я. С папиным почерком этого блокнота на всю оставшуюся жизнь хватит. Не буквы, не цифры, а маковые зернышки.

Ф е д о р (подходит к отцу, достает из кармана деньги, отдает). Двести тридцать.

Отец берет деньги, пересчитывает.

У л ь я н а. Стыдно сыну не верить.

П л а т о н. А вдруг кассир недодал? Пересчитывать деньги не стыдно, а вот приносить двести тридцать рублей, словно юнец ты безусый, стыдно!

Ф е д о р. Новый станок, еще не приноровился.

П л а т о н. Двести тридцать рублей в месяц – слесарь-инструментальщик… Да при таком здоровье…

Ф е д о р. Платят не за здоровье, а за работу.

П л а т о н. То-то и оно, что за работу. Сверхурочные бери!

У л ь я н а. Дай же Феде на расходы.

П л а т о н. В прошлом месяце брал. Куда он их потратил?

Т а н я. Двести тридцать рублей отцу мало… Мне бы такие деньги! А впрочем – один черт: на заводе получишь – дома отдашь, только и знаешь, что перенесешь из одной кассы в другую.

П л а т о н. У тебя сколько, Таня?

Т а н я (отдает деньги). Сто пять.

П л а т о н. А премиальные?

Т а н я. А вы откуда знаете?

П л а т о н. Меньше болтай.

Т а н я. Двадцать пять себе оставила – на платье.

П л а т о н. У тебя их и так хватает.

Т а н я. Из моды вышли.

П л а т о н. На моду денег нет.

У л ь я н а. Да пусть себе купит.

П л а т о н. Будут лишние – купит.

Т а н я. Раздобрился отец. Так, говорят, когда-то кулаки плодились.

П л а т о н. Может быть… может быть…

Т а н я. И на курсы надо пятнадцать рублей.

П л а т о н. Какие еще курсы?

Т а н я. Я уже говорила. Иностранных зыков… Стюардесса должна знать минимум два языка.

П л а т о н. Хочешь на курсы – подработай. Ты ведь собиралась в сборочный – вот и переходи. Там зарплата побольше.

Т а н я. Обещали, да не переводят.

П л а т о н. Чтобы перейти, надо к этому готовиться. Походить, посмотреть, за кого-нибудь поработать. Из цеха в цех – это тебе не из трамвая в трамвай.

Т а н я. Все ясно. А на курсы – давайте!

П л а т о н. Сказал – подработай. Подработаешь – лучше учиться будешь. (Павлику.) Что у тебя, студент? Стипендию еще не получил? Порядки у вас там… (Снимает очки, прячет блокнот.) Ты, сынок, на каникулах на завод теперь не пойдешь. Разве это годится: за два месяца – триста рублей! Нет, хватит!

У л ь я н а. Наконец-то отец опомнился. А то у других дети летом отдыхают, только наш почему-то на заводе.

Л и д а. Мой Петр тоже сдавал деньги в отцовскую кассу?

П л а т о н. Тут жил, одевался, питался – значит, и деньги в общую кассу. Все на равных правах.

Т а н я. Вы, отец, как вышли на пенсию, еще скупее стали.

П л а т о н. Станешь скупее. Вон как плохо в этом месяце потрудились. Нет, не пойдешь, Павлик, больше на завод… Запишешься в те бригады, что на север едут!

У л ь я н а. На север?

П л а т о н. Север – тоже наша земля.

У л ь я н а. Ты свое дитя и в ад послал бы ради денег. Не даешь отдохнуть ребенку.

П л а т о н. Это после каких таких трудов? Десять месяцев с портфельчиком побегал?.. Перетрудился! Недавно по телевизору показывали – школьникам ключи вручают от Артека. Среди этих деток такие здоровяки были, что им бы впору камни ворочать, а их – в Артек. Сейчас им – ключи от Артека, потом – от Сочи, а там и без ключей начнут родительские карманы выворачивать… И карманы и души. Подавай им развеселую жизнь!.. (После паузы.) Хватит разговоров. Обедать! Наливай, Федор, пива.

Л и д а. Может, лучше винца?

П л а т о н. Пусть постоит – не пропадет. А ты, Павлик, что задумался? Пообедаем, а потом уж и думай, коли есть о чем.

Федор наливает пиво.

У л ь я н а. Как же не думать – на север дитя посылаешь. Там небось и летом-то мороз. Захворает еще.

П л а т о н. Может, в Артек его?

У л ь я н а. Разве наши дети знали Артек? Вон! (Жест.) В твоей мастерской с трех годиков.

Т а н я. У нас гостья, а мы перебранку завели… Давайте перенесем этот вопрос, как говорят в месткоме, на следующее заседание.

У л ь я н а. На север! Да у нас и одеть-то ребенка не во что!

П а в л и к. Никуда я не поеду!

П л а т о н. Это еще что такое?

П а в л и к. Есть причина.

П л а т о н. Говори.

П а в л и к. Я вам потом скажу.

П л а т о н. Говори, здесь все свои – чужих нет.

Пауза.

П а в л и к. Я женюсь!

Пауза.

У л ь я н а. Глупые шутки.

П л а т о н (задержал пристальный взгляд на сыне). Придет время – женишься.

П а в л и к. Я не шучу.

П л а т о н. Я тоже. Будем мы сегодня обедать или нет? (Берет в руки бокал.) Если тебе, сынок, и забрела в голову такая мыслишка, гони ее прочь! Закончишь институт, поработаешь, чтобы в кармане завелось, тогда и женись. Иначе как жить будешь?

П а в л и к. Как-нибудь проживу.

П л а т о н. Десять тысяч выиграл в лотерею? Жениться приспичило, желторотый?

У л ь я н а. Ты, отец, не кричи. Сказал – «не позволю», и хватит.

Ф е д о р (дает Павлику бокал). На, выпей пивка, это лучше, чем дразниться.

П а в л и к. Мы уже расписались.

Все поражены. Один Платон словно и не расслышал, даже головы не повернул в сторону сына. Медленно, очень медленно выпил пиво.

Т а н я. Может, и свадьбу уже сыграли?

П а в л и к. Сыграли.

У л ь я н а. Люди добрые, что ж это делается на белом свете?

Т а н я. Ничего особенного: ребенок женился!

У л ь я н а. Павлик!..

Ф е д о р. Он правду говорит.

У л ь я н а. Как же так, без отцовского разрешения?

Т а н я (напевает).

 
«И сказала мама: «Шалостям конец.
Как жениться – тоже скажет вам отец!»
 

П а в л и к. Знал, что не разрешите…

Ф е д о р. Своим надо было сказать.

Л и д а. Конечно, глупо жениться без копейки за душой. Но недаром говорят, что с милым рай и в шалаше.

П л а т о н (не выдержал). Лодырь и дурак выдумали эту глупость. «В шалаше»! В шалаше – значит, в нищете, а нищета у всякой любви горло перегрызет, какой бы сильной она ни была. Есть у тебя крыша над головой?! Сможешь ты прокормить, одеть свою жену? Женись! А нет – зайцем по миру будешь бегать, может, и всю жизнь пробегаешь! Думал ты, как жить-то будешь?

П а в л и к. Думал.

П л а т о н. Из чужой тарелки жену кормить собрался?

У л ь я н а. Прокормим – не обедняем…

Т а н я. Напали на парня. А вдруг невесточка такая красавица, что перед ней только на коленях стоять. Где она у тебя, Павлик?

П а в л и к (посмотрел на часы, показал куда-то неопределенно). Вон там… ждет.

Т а н я. Ну так пусть заходит.

Все ждут, что скажет отец, но он молча ест.

Л и д а. Неудобно как-то. Это ведь жена твоя, Павлик… Расписались – значит, жена…

П а в л и к (еще колеблется). Отец…

У л ь я н а. Зови.

П а в л и к  взглянул на отца и быстро вышел.

Т а н я. Ты, отец, не ругай при ней Павлика, он ведь теперь взрослый, муж…

Ф е д о р. Ну и Павлик…

Т а н я. Завидно? Павлик уже женатый, а ты…

У л ь я н а. Угомонись, Татьяна!

Т а н я. Молодец, Павлик! Тихо-мирно, молчком взял да и женился.

Ф е д о р. Так не годится.

Т а н я. Когда с отцом насчет своей женитьбы будешь советоваться, не забудь меня позвать, интересно послушать.

Вновь врывается песня «Мой дед – разбойник».

(Подбегает к телефону, набирает номер.) Ванёк, перестань! Мы еще обедаем!.. Что… Не твое дело. Выключай! (Вешает трубку.)

Музыка затихает.

Л и д а. Залетела молния и в нашу крепость.

Т а н я. Еще и гром будет.

Входит  П а в л и к  и чуть ли не тянет за собой  О л ю. Остановились. Оля, тоненькая девочка, выходит вперед, все еще держась за руку Павлика.

О л я. Добрый день!

У л ь я н а. Здравствуй. (Пауза.) Как же тебя зовут, барышня?

О л я. Оля.

У л ь я н а. Присаживайся, Оля, к столу.

Л и д а. Садись, Оля, со мной. Я тоже невестка. Две невестки – на одном стуле. Тесно, зато удобно, в случае чего вдвоем будем отбиваться.

Оля робко садится.

Пообедаем, разговаривать будет легче.

О л я. Я… а мы недавно с Павликом пирожки ели.

У л ь я н а. Сколько же тебе лет, голубка?

О л я. Восемнадцать.

У л ь я н а. Рано ты замуж собралась.

О л я. Павлик позвал, вот и собралась…

У л ь я н а. Говорят, и свадьбу сыграли? Где же это вы?

О л я. В общежитии, в тринадцатой комнате.

Т а н я. Тринадцатая комната! Хорошенькое начало семейной жизни!

У л ь я н а. Учишься?

О л я. В медучилище, на втором курсе.

Т а н я. Прекрасно!

Л и д а. Вот и вино пригодилось. Выпьем за здоровье молодых. Таня, дай рюмки, а ты, Федор, раскупоривай бутылку.

Федор берет бутылку, смотрит на отца, вроде спрашивая разрешения. Таня вносит рюмки, ставит на стол, Федор наливает.

Т а н я. Вот так суббота!

Л и д а. Оля, привыкай к этой прекрасной семье. Люди здесь очень хорошие, только неразговорчивые. За исключением моего Петра.

О л я. Павлик тоже разговорчивый…

Л и д а (поднимает рюмку). За здоровье молодых! Чтоб жили они дружно и счастливо.

Все пьют, только Оля и Платон держат рюмки, смотрят друг на друга. Наконец Оля пригубила рюмку и поставила ее на стол, а Платон выпил до дна.

У л ь я н а. Павлик, что это ты вроде не у себя дома?.. Оле стул принес бы.

Павлик выносит табуретку, но Федор забирает ее себе, а стул ставит Оле.

Перед людьми как-то неловко, скажут – тайком женили сына.

Т а н я. Заново переженим. Кто там видел свадьбу в тринадцатой комнате! А тут – такси с флажками, «горько» покричим, «Запорожец» по районным базарам пошныряет, дешевой свинины привезет, отец раскошелится, выдаст из своей казны рублей… Сколько, папа?

У л ь я н а. Ты бы меньше тарахтела.

Ф е д о р. Ольга, а родители у тебя есть?

О л я. Мама в Иванковском районе работает, медсестрой.

Ф е д о р. А отец?

О л я. Не знаю. Сбежал, когда я еще маленькой была.

У л ь я н а. Мама знает, что ты замуж вышла?

О л я. Мы с Павликом ей еще не говорили.

П л а т о н  поднялся, ушел в дом.

Т а н я. Ты, Оля, уже ориентируешься – кто есть кто? Я – Таня, сестра твоего Павлика, это – Федор, брат твоего Павлика. Ульяна Ахтисьевна – мама твоего Павлика. А это Лида, жена нашего старшего брата Петра. Ну и отец Павлика. Наш отец! Он в дом пошел.

Л и д а. Вроде мимо гроза прошла. Платон Никитич угомонился.

У л ь я н а. Если бы…

Л и д а. Ну как, ребята, будете настоящую свадьбу справлять? Или остается в силе то, что было в тринадцатой комнате?

Ф е д о р. Разве это свадьба была? Надо как у людей.

У л ь я н а. И так все о нас судачат: «Скупые, зажимистые»… И всякое такое…

Т а н я. Небось веселую свадьбу справили в тринадцатой? Ты, Оля, в фате была?

У л ь я н а. Уж больно дорого они теперь стоят.

О л я. Мы с Павликом фату не покупали. Я взяла у одной подружки – она уже три раза замуж выходила, а фата – как новенькая.

Т а н я. Мама, ты выпытай, может, и Федор уже женился, так две свадьбы вместе бы справили. Расходы меньше будут.

У л ь я н а. И чего ты к Федору привязалась?

Т а н я. Он знает.

Ф е д о р. Много болтаешь, Татьяна. Если бы столько же и работала…

Т а н я. А ты все одним аршином меришь. Жить тебе, Оля, у нас будет хорошо, но и работать заставят как каторжную.

У л ь я н а. Как будет, так уж и будет!.. Ты, Оля, собери свои вещички да и переходи к нам. Федор завтра свободен, поможет все перевезти…

О л я. Да что вы… У меня один чемоданчик легонький… Я его с собой взяла. Он там, у ворот.

Т а н я. Еще украдет кто-нибудь приданое… Неси скорее в дом.

О л я. Я забрала, как Павлик сказал. (Выбегает.)

Л и д а. Вот повезло мне – на свадьбу угодила.

У л ь я н а. К следующему воскресенью, думаю, успеем все приготовить. Надо, чтоб и Петр приехал.

Л и д а. На свадьбу приедет.

У л ь я н а. Ох, Павлик, Павлик, не признался отцу. Что он теперь о тебе подумает?

Л и д а. У родителей сердце доброе.

Входит  О л я  с небольшим чемоданчиком, со связкой книг и тетрадей.

О л я. Вот мои вещи. А это книги и конспекты. Павлик велел все захватить.

Т а н я (улыбнувшись). Вот мы и переехали.

Л и д а. А жить где будете?

О л я (глянула на Павлика). Павлик…

У л ь я н а. У нас, где же еще…

Т а н я. Я в мамину комнату перейду, а они – в моей.

Входит  П л а т о н  с двумя чемоданами в руках, ставит их у стола.

П л а т о н. Твои вещи, Павел. (Вынимает деньги.) А вот девяносто семь рублей, это все, что от твоих осталось. Бери – и, как говорят, в добрый путь! Живите!

У л ь я н а. Куда ты его гонишь?! Опомнись, Платон!

П л а т о н. Сам себя выгнал. Женился – своя семья, своя жизнь. С нами не советовался, выходит, у него свои планы. Выбрал себе дорогу – пусть идет!

У л ь я н а. Господи! Да куда же им идти-то?

Пауза. Тишина.

О л я. Павлик, лучше уж я… куда-нибудь, чтоб тебя из дома не выгоняли.

Ф е д о р. Пусть у нас живут, отец…

Т а н я. У нас ведь места – хоть танцуй.

П л а т о н. Выбрал дорогу – пусть идет, и точка! (Павлику.) Вот так, сынок! Живи своим умом. (Сел к столу, ест.)

Немая сцена. Все поражены решением Платона.

О л я (подошла к Павлику, тихо). Может, ты останешься, а я пойду?

П а в л и к (берет чемоданы). Пошли!

О л я  и  П а в л и к  уходят.

У л ь я н а. Сыночек, обожди! Платон, останови его! Павлик! (Выбегает.)

Ф е д о р. Это уж слишком, отец. (Выходит.)

Т а н я. Феодализм какой-то! (Убегает.)

Л и д а. Сомневаюсь в мудрости вашего поступка, Платон Никитич.

П л а т о н (выпил рюмку). Не вмешивайся, Лида. Павлик – мой сын. (Идет в дом.)

Л и д а (ему вслед). Неужто у вас нет ни любви, ни жалости к сыну? Куда они все?.. (Выбегает за ворота.)

Из дому выходит  П л а т о н  с курткой в руках.

П л а т о н. Как же я забыл куртку положить?.. Вернется – заберет… Не вернется… (После паузы.) Жалости у меня, видишь ли, нет. Не люблю, видишь ли, своего сына… Может, и он меня разлюбит. (Выходит на авансцену.) А что скажут люди? Иные родители покупают любовь своих детей: маленьких – за игрушки, за мороженое, потом – за пять, десять копеек, за двадцать, за рубль, за трояк. А потом «дитя» уж само – к ним в карман. А там, смотри, и жену приведет – кормите! Хочешь, отец, чтоб тебя любили, – сиди да помалкивай… Нет, я на это не пойду. «Прогнал сына!» Ну и пусть. Пусть его жизнь помнет, поморозит, попечет. Жизнь – не отец, не мать, подарков не подносит. Жалости у меня, видишь ли, нет! Да кто его без меня-то пожалеет? Люди? У них своих забот полон рот.

Возвращается  Л и д а.

Л и д а. Пошли на автобусную остановку… Куда же теперь Павлику с женой?

П л а т о н. Это его дело.

Входит  К р я ч к о. Он тут частый гость. Садится на лавочку, старательно причесывается и только после этого обращается к Лиде.

К р я ч к о. В гости, Лида?

Л и д а. В гости.

К р я ч к о. Тогда здравствуй.

Л и д а. Доброго здоровья.

К р я ч к о. Петр жив-здоров? В начальстве ходит? Мы вот с Платоном в самом высшем ранге пребываем – пенсионеры! Живем лучше всех. Работать – не работаем, а деньги получаем. Разговоры разговариваем, развлекаемся, как собственный умишко подсказывает. Тот, что еще остался. Никто уж ничего к нему не прибавит и от него не отнимет!.. Смотрю – пошел Павлик с чемоданами. Догадываюсь: погнал Платон парня куда-то деньги зашибать. А зачем они тебе, Платон, деньги? У тебя и так добра всякого на десятерых. Знаю я тебя без малого тридцать лет, и все тебе покоя нет. Работаешь, зарабатываешь, подрабатываешь, сверхурочные, премиальные… Уж, казалось бы, на пенсию, так нет! Устроился приемщиком в хлебный магазин. Ночью товар принимает, или сам, или Федора посылает, чтоб не упустить из рук несчастные шестьдесят рублей. Такие, как ты, Платон, обдирают государство как липку.

Л и д а (наливает). Выпейте лучше, дядя, пива.

К р я ч к о. Выпьешь пива, а у Платона кровь закипит – добро его переводят… За копейкой он не то что нагнется, – а и в пыль ляжет!.. Была революция, политкружки, наглядная агитация, пятилетки, соцсоревнование… А Платон выстоял со своей идеей: «Гони копейку!»

Л и д а. Живете – значит, и зарабатывать надо.

К р я ч к о. У меня вон и домик похуже, чем у Платона, нет ни «Запорожца», ни цветного телевизора, ни сберегательной книжки. Я не признаю капиталистической философии, не позволю, чтобы копейка мной руководила…

Платон засмеялся.

Что это с тобой, ты ведь раз в году смеешься.

П л а т о н. Нищетой человек похваляется…

К р я ч к о. Не нищетой, а социалистическим сознанием. Я не голодный и не голый, что мне еще нужно? (Наливает пива, пьет. Снова сел на скамейку.)

П л а т о н. У тебя, Крячко, мировоззрение как у козы: летом она пасется, а зимой ест, что дадут.

Л и д а (умиротворяюще). Живите как считаете нужным, а Платон Никитич будет жить по-своему.

К р я ч к о. Нет уж, я всю жизнь активист! Пока на заводе работали, я его на всех собраниях песочил. А теперь приходится в индивидуальном порядке. Я все ему готов простить, а вот стяжательства не могу. На фронте мы в одном взводе служили. Платон летом шапку в ранце носил. Кто тогда знал, доживет ли до зимы. А он шапку берег. Все старается, все ему мало. Думаешь, сто лет проживешь? Нет! А впрочем, ты крепкий, как дуб, может, и до ста дотянешь.

П л а т о н. Ты чего пришел?

К р я ч к о. Дай пятерку до пенсии.

Платон дает деньги.

Оно, правда, не годилось бы деньги брать у подсудимого. Ну да ладно, до суда отдам. А куда сынок-то подался? Может, и моего бы прихватил, никак на работу не пристрою.

П л а т о н. Потому что ворюга.

К р я ч к о. Что?

П л а т о н. Ворюга твой сын!

К р я ч к о. Как ты смеешь! Да он свое готов отдать, не то что украсть.

П л а т о н. Не работает, а ест – значит, ворюга. Не заработал, а тратит.

К р я ч к о. Мое ест, не твое.

П л а т о н. Он еще хуже того вора, что ночью крадет, исподтишка, потому что твой – средь бела дня…

К р я ч к о. Кулацкое отродье, ему, видишь ли, и моего добра жаль.

П л а т о н. Все государственное, все наше и все мое!

К р я ч к о. С такой формулировочкой ты завтра не то что пустырь луком засадишь, а и всю дорогу. Ну, за это дело я тебе еще на суде покажу.

Л и д а. На каком суде? О чем это вы?

К р я ч к о. Понимаешь, был при дороге (жест) такой-сякой пустырь. Мы хотели там стенд поставить. Разрисовать, расписать, каким станет поселок в новой пятилетке. А Платон взял да и заграбастал этот пустырчик, луком-укропом засадил. Будем судить товарищеским судом, а я – общественный обвинитель. Уж я там изолью душу… Скоро домой едешь, Лида?

Л и д а. На днях.

К р я ч к о. Ну, я пошел. Что-то сердце колет.

Л и д а. Я тоже пройдусь. До магазина.

К р я ч к о  и  Л и д а  выходят. Платон остается один.

П л а т о н. Пичужка и та гнездо вьет: чтоб и ветер не сорвал, чтоб и дождь не залил, чтоб и птенцам теплее было. А Крячко и пичуге сказал бы: богатеешь, кулацкое отродье! А по мне, родился человек – живи! И гнездо свое по-хозяйски устраивай, чтобы ни дождь, ни ветер, ни холод не страшны тебе были.

Входит  К л о к о в, останавливается в отдалении, присматривается к Платону. Щелкает фотоаппаратом. Платон молча наблюдает за ним.

К л о к о в. Доброго здоровья. Если не ошибаюсь, вы Платон Никитич Ангел? А я Клоков, из газеты. Вот… (Протягивает удостоверение.)

Платон Никитич даже не взглянул.

Хотелось бы поближе с вами познакомиться. Кое-что мне уже известно. Стаж работы, высокая квалификация. Сын и дочь на заводе. Словом, потомственная рабочая семья.

П л а т о н. Верно.

К л о к о в. Предварительно хочу уточнить несколько моментов. Только договоримся – отвечайте мне просто, без казенных слов, словно разговариваете с добрым приятелем.

П л а т о н. Давай как с приятелем.

К л о к о в (отходит подальше, фотографирует, затем достает блокнот, приготовился записывать). Когда началась ваша трудовая деятельность?

П л а т о н. С двух лет.

К л о к о в. То есть?

П л а т о н. Штанишки сам надел, потом игрушки начал себе мастерить, потом – по хозяйству, потом – школа, потом – завод…

К л о к о в. На войне были?

П л а т о н. Был.

К л о к о в. Героические поступки, примеры?

П л а т о н. Вся война – пример.

К л о к о в. Ваша цель в жизни?

П л а т о н. Хорошо жить.

К л о к о в. Что, по-вашему, для этого необходимо?

П л а т о н. Здоровье и деньги.

К л о к о в. Уточните насчет денег.

П л а т о н. Или заработать, или украсть. Третьего способа нет.

К л о к о в. Общественная работа за время пребывания на заводе?

П л а т о н. У станка.

Пауза.

К л о к о в. В многотиражке я вычитал, что вы любите деньги?

П л а т о н. Не люблю, а отношусь к ним с уважением.

К л о к о в. Там вас нарисовали ангелом, а вместо крыльев – пятирублевые бумажки. И подпись: «Стяжатель».

П л а т о н. Правильно, потому что все тяну к себе, а, по-вашему, надо к соседу?

К л о к о в. Высшая цель вашей жизни?

П л а т о н. Вот это и есть высшая – жить по-человечески.

К л о к о в. А может быть, следовало сначала о государстве подумать?

П л а т о н. Не пойму тебя, приятель…

К л о к о в. Через государство – к своему личному?

П л а т о н. А мы вместе с государством и планируем и богатеем… Правда, я чуть-чуть впереди. Потому как у него еще много дармоедов: кто-то совсем не работает. Кто-то много болтает и мало работает… А в моем государстве этого нет… Как заработал, так и ешь! Как заработал, так и одевайся. Будем кончать, приятель.

К л о к о в. Что это вы стругаете?

П л а т о н. Ложку.

К л о к о в. Давайте сделаем несколько фото. Надеюсь, вы часто вспоминаете завод, свой станок? Станьте так, словно вы задумались.

П л а т о н. Мысли не сфотографируешь.

К л о к о в. Ну, тогда возьмите пенсионную книжку и посмотрите на нее так, будто вам подарили огромную радость. И спокойную старость.

П л а т о н. Не подарили – заработал. И не в ней радость и покой.

К л о к о в. Не могу же я сфотографировать, как вы ложку стругаете, это не кадр.

П л а т о н. Сколько тебе платят?

К л о к о в. А что такое?

П л а т о н. Я тебе все выкладываю, а ты таишься.

К л о к о в. Сто пятьдесят.

П л а т о н. Немало. За такие деньги пора научиться соображать. (Пошел в дом.)

К л о к о в. Бурбон. (Хочет уйти.)

Навстречу ему – Т а н я.

Т а н я. Здравствуйте.

К л о к о в. Привет.

Т а н я. Виделись с отцом? Не подходит? Отрицательный тип, да?

К л о к о в. Почти.

Т а н я (улыбнулась). А я в героини для вашего очерка не гожусь?

К л о к о в (тоже улыбнулся). Думаешь, заинтересуешь читателя?

Т а н я. Я будто специально готовила себя для вашего очерка. А что? Школу окончила с медалью и пошла работать на завод…

К л о к о в. Баллов не хватило?

Т а н я. Даже документы никуда не подавала.

К л о к о в. Интересно.

Т а н я. Зайдете в цех, на доске Почета (жест) – мой портрет.

К л о к о в. Интересно.