Текст книги "Четыре голубки (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Реквизиты переводчика:
Переведено группой «Исторический роман» в 2017 году.
Домашняя страница группы: https://vk.com/translators_historicalnovel
Над переводом работали: gojungle, sveta_ptz, nvs1408, Arecnaz, Agnishka, olesya_fedechkin, Alex_ander, obertone47 и Oigene .
Яндекс Деньги:
410011291967296
WebMoney:
рубли – R142755149665
доллары – Z309821822002
евро – E103339877377
.
Часть первая
Глава первая
Дэниел Бенна, сорокалетний врач и костоправ, жил в приземистом, неряшливом доме, стоявшем на отшибе в переулке Гудвайвс в Труро. Сам Бенна тоже был приземистым и плотным, держался особняком, но совсем не выглядел неряшливо – жители городка и окрестностей хорошо платили за его современные медицинские познания. Он рано женился в первый раз, но жена умерла, а за ней и вторая, когда он женился снова. За ним и его двумя юными дочками присматривала теперь миссис Чайлдс, живущая в доме вместе с хозяевами. А над конюшней находилась комната его помощника, мистера Артура.
Бенна только пять лет жил в Труро. Он прибыл прямо из Лондона, где не только приобрёл репутацию практикующего врача, но и опубликовал монографию с дополнениями к знаменитому «Трактату по акушерству» Смелли, и с момента своего появления в городе произвёл огромное впечатление на зажиточных провинциалов своим авторитетом и навыками.
В особенности авторитетом. Когда люди болели, им не хотелось прибегать к помощи Дуайта Эниса с его практическими способами лечения, своими глазами видевшего, как часто лекарства не помогают, и потому осторожного с их назначением. Им не хотелось лечиться у того, кто приходит, беседует с больным, находит добрые слова для ребёнка и даже гладит собаку. Им нравились важность, самодовольство, вторжение полубога, который ещё только поднимался по лестнице – а голос его уже разносился по всему дому, горничные стремглав бежали за водой или одеялами, а родственники пациента ловили каждое слово. Бенна был именно таким. От одного его появления сердце билось быстрее, даже если, как это нередко случалось, потом оно совсем переставало биться. Но его не огорчали неудачи. Если кто-то из пациентов умирал – причина, конечно, заключалась не в лечении, сам пациент был в этом виноват.
Он был хорошо одет, в соответствии с обычаями своей профессии. Когда он ездил далеко, а его растущая популярность все чаще и чаще заставляла это делать, то ездил верхом на вороной лошади по кличке Эмир и надевал шерстяные бриджи, высокие сапоги с отворотами, накидывал тяжелый плащ на бархатный сюртук с медными пуговицами, а зимой толстые шерстяные перчатки защищали руки доктора от холода. Если не нужно было уезжать из города, Бенна носил муфту вместо перчаток и брал позолоченную трость, в набалдашнике которой находился флакон с нюхательной солью из трав для защиты от заразных заболеваний.
Тем вечером, в начале октября 1795 года, он вернулся с другого берега реки, где назначил опасное для жизни лечение двум пациентам, страдающим от поноса, и откачал три пинты жидкости из живота больного водянкой торговца зерном. После кошмарной зимы и дрянного лета месяц выдался теплым, и городок спокойно дремал на солнце. Весь день чувствовался сильный запах сточных канав и гниющих отбросов, но к вечеру налетел ветер, и воздух посвежел. Было время высокой воды, и река разлилась, окружив скученный городок, словно сонное озеро.
Подойдя к входной двери дома, доктор Бенна отмахнулся от кучки людей, вскочивших на ноги при его появлении. Люди малообеспеченные чаще всего обращались за помощью к городским аптекарям, а бедняки обходились снадобьями, которые могли сварить сами или купить за пенни у бродячих цыган. Но иногда, в сложных случаях, Бенна помогал им бесплатно – он не был мелочным, и это льстило его тщеславию. Поэтому его всегда ждали у двери несколько человек, надеясь получить краткую консультацию. Но сегодня он был не в настроении.
Когда доктор передал лошадь конюху и вошёл в дом, миссис Чайлдс, экономка, вышла поприветствовать его. Её причёска выглядела неопрятно, она вытирала руки о грязное полотенце.
– Доктор Бенна, сэр! – сказала она шёпотом. – Один джентльмен хочет вас видеть. В гостиной. Он приехал где-то в двадцать минут шестого. Я не знала точно, сколько вас не будет, но он сказал: «Я подожду». Что-то вроде того. «Я подожду». И я проводила его в гостиную.
Доктор изумлённо смотрел на неё, пока ставил саквояж и снимал плащ. Она была неряшливой молодой женщиной, и доктор Бенна часто гадал, почему он её терпит. Причина, конечно же, была только одна.
– Какой джентльмен? Почему ты не позвала мистера Артура?
Он не понизил голос, и миссис Чайлдс нервно обернулась.
– Мистер Уорлегган, – сказала она.
Бенна осмотрел себя в покрытое грибком зеркало, пригладил волосы назад, смахнул крупицу пыли с манжеты и осмотрел руки в поисках неприятных пятен.
– Где мисс Флотина?
– Ушла заниматься музыкой. Мисс Мэй всё еще в постели. Но мистер Артур говорит, что жара уже нет.
– Ну конечно, так и должно быть. Что ж, смотри, чтобы меня не потревожили.
– Да, сэр.
Бенна откашлялся и вошел в гостиную с озадаченным видом.
Но миссис Чайлдс не ошиблась. Мистер Джордж Уорлегган стоял у окна, убрав руки за спину – широкоплечий и невозмутимый. Припудренные волосы, костюм лондонского покроя – богатейший человек в городе и один из самых влиятельных. И всё же сейчас, когда ему перевалило за тридцать пять, он чем-то напоминал своего деда, кузнеца.
– Мистер Уорлегган, надеюсь, я не заставил вас долго ждать. Если бы я знал...
– Но вы не знали. Пока я ждал, рассматривал ваш замечательный скелет. Какие же мы прекрасные и ужасные создания.
Его тон был холоден, впрочем, как и всегда.
– Мы собрали его еще в студенчестве. Выкопали. Это опасный преступник, который плохо кончил. В больших городах такие постоянно встречаются.
– Не только в больших.
– Позвольте предложить вам выпить. Ликер или бокал канарского.
Джордж Уорлегган покачал головой.
– Эта женщина, ваша экономка, уже предлагала.
– Тогда прошу, садитесь. Я к вашим услугам.
Джордж Уорлегган принял предложение и сел, скрестив ноги. Его голова была неподвижна, но взгляд блуждал по комнате. Бенна пожалел, что комнату не привели в надлежащий вид. На столе валялись книги и бумаги вперемешку с пузырьками глауберовой соли [1]1
Глауберова соль применяется в медицине при запорах, как слабительное средство.
[Закрыть] и коробочками с доверовым порошком [2]2
Доверов порошок – врачебное средство от кашля, в состав которого входит опий, сернокислый калий и рвотный корень.
[Закрыть]. Посреди врачебных записей стояли две пустые бутылки с источенными червями пробками. На спинке стула рядом со скелетом было брошено девичье платье. Доктор нахмурился. В ближайшее время он не ожидал визитов богатых клиентов, но если бы они пришли, такой беспорядок произвел бы не самое хорошее впечатление.
С минуту они сидели молча. Это время показалось вечностью.
– Я зашел по личному делу, – сказал Джордж.
Доктор Бенна наклонил голову.
– Поэтому то, что я скажу, должно остаться между нами. Полагаю, нас никто не услышит?
– Между доктором и пациентом всё, – ответил Бенна, – всё конфиденциально.
Джордж холодно посмотрел на него.
– Разумеется. Но в этом случае всё еще серьезнее.
– Вряд ли я понимаю, о чем вы.
– Я хочу сказать, что об этой беседе будем знать только мы с вами. Если об этом станет известно еще кому-то, я совершенно точно буду знать, кто из нас проболтался.
Бенна выпрямился на стуле, но не ответил. Его весьма сильное чувство собственной значимости сдерживалось лишь осознанием еще более высокого положения Уорлегганов.
– И в этом случае, доктор Бенна, я перестану быть вам другом.
Доктор подошел к двери и распахнул ее настежь. Коридор был пуст. Он снова закрыл дверь.
– Если вы желаете говорить, мистер Уорлегган, то пожалуйста, прошу вас. Я не могу дать вам более убедительных гарантий, кроме тех, что уже обеспечил.
Джордж кивнул.
– Да будет так.
Какое-то время они сидели молча.
Джордж спросил:
– Вы суеверный человек?
– Нет, сэр. Природой управляют непреложные законы, которые ни человек, ни амулет не смогут изменить. Задача врача именно в том, чтобы понять эти законы и применить их в борьбе с болезнями. Можно вылечить любые хвори. Ни один человек не должен умирать до старости.
– У вас двое малолетних детей?
– Двенадцать лет и девять.
– Вы не думаете, что кости преступника, висящие в доме днем и ночью, могут принести им вред?
– Нет, сэр. Если бы что-то подобное произошло, их излечило бы сильное слабительное.
Джордж снова кивнул. Он сунул три пальца в кармашек для часов и поигрался с монетами.
– Вы присутствовали при рождении моего сына и с тех пор часто посещали наш дом. Полагаю, вы приняли роды у множества женщин.
– У многих тысяч. За два года в родильном доме в Вестминстере под руководством доктора Форда. Могу утверждать, что такого опыта точно нет ни у кого больше ни в Корнуолле, ни где-либо еще. Но вы и сами это знаете, мистер Уорлегган. Вы знали это и положились на меня, когда ваша жена носила ребенка. Полагаю, мои услуги не показались вам недостаточными.
– Нет, – Джордж Уорлегган выпятил верхнюю губу. Сейчас он больше чем когда-либо был похож на императора Веспасиана, размышляющего над проблемами империи. – Именно об этом я и хотел с вами проконсультироваться.
– Я к вашим услугам, – повторил Бенна.
– Мой сын Валентин родился восьмимесячным. Верно? Из-за несчастного случая, когда моя жена упала, сын родился на месяц раньше. Я прав?
– Вы правы.
– Но скажите, доктор Бенна, из тысяч детей, которых вы приняли, вы наверняка видели достаточно много недоношенных. Это так?
– Да, достаточно много.
– Восьмимесячных? Семимесячных? Шестимесячных?
– Восьми– и семимесячных. Никогда не видел, чтобы выжил шестимесячный ребенок.
– А те недоношенные дети, которые выжили, как Валентин. Они отличаются при рождении? В смысле, от тех, кто родился в срок?
Бенна позволил себе несколько секунд поразмыслить о том, куда клонит посетитель этими вопросами.
– Отличаются? О чем это вы?
– Я спрашиваю вас.
– Нет никаких существенных отличий, мистер Уорлегган. Можете быть спокойны. Ваш сын не будет страдать от каких-либо недомоганий из-за того, что родился до срока.
– Меня беспокоит не текущее состояние, – голос Джорджа Уорлеггана стал чуть более резким. – Каковы отличия при рождении?
Бенна никогда в жизни не обдумывал ответ более тщательно.
– Главным образом в весе. Восьмимесячный ребенок редко весит больше шести фунтов. И редко так же громко плачет. Ногти...
– Мне сказали, что у восьмимесячного ребенка не бывает ногтей.
– Это неверно. Они маленькие и мягкие, а не твердые.
– Мне сказали, что кожа у такого ребенка красная и сморщенная.
– Как и у многих рожденных в срок.
– Мне сказали, что у них не бывает волос.
– О, иногда. А чаще они редкие и тонкие.
По переулку прогрохотала телега. Когда звук затих, Джордж сказал:
– Теперь вы вполне понимаете цель моих расспросов, доктор Бенна. Задам последний. Мой сын родился раньше срока или нет?
Дэниел Бенна облизал губы. Он понимал, что гость тщательно следит за выражением его лица, и также осознавал, насколько тот напряжен – у человека менее хладнокровного это можно было бы назвать страданием.
Доктор встал и подошел к окну. При свете на его манжетах стали заметны капли крови.
– На многие вопросы относительно состояния человека, мистер Уорлегган, нельзя ответить однозначно «да» или «нет». В этом случае прежде всего вы должны дать мне время, чтобы припомнить. Вы же понимаете, что вашему сыну сейчас... Сколько? Восемнадцать? Двадцать месяцев? С тех пор как я принял роды у миссис Уорлегган, я помогал многим женщинам. Дайте-ка вспомнить, в какой день вы меня вызвали?
– Тринадцатого февраля прошлого года. Моя жена упала с лестницы в Тренвите. Это случилось в четверг вечером, около шести. Я тотчас же послал за вами, и вы приехали около полуночи.
– Ах да, припоминаю. На той неделе я еще лечил сломанное ребро леди Хоукинс после случая на охоте, а когда услышал о происшествии с вашей женой, то понадеялся, что она не упала с лошади, потому что такое падение...
– И вот вы приехали, – перебил Джордж.
– Я приехал. И находился рядом с вашей женой в ту ночь и на следующий день. Ребенок появился на свет на следующий вечер.
– Валентин родился в четверть девятого.
– Да... Что ж, могу только сказать вам, мистер Уорлегган, что на первый взгляд не припоминаю ничего такого, что могло бы показаться странным при рождении вашего сына. Конечно же, мне тогда и в голову не приходило задумываться над такими вещами, проверять, обращать на это пристальное внимание. Да и зачем? Я не предполагал, что настанет время, когда мне придется вынести то или иное мнение по такому вопросу. По вопросу о том, сколько именно было месяцев ребенку. Ввиду неудачного падения вашей жены, я был счастлив, что мне удалось принять у нее живого и здорового мальчика. Вы спрашивали акушерку?
Джордж встал.
– Вы должны помнить ребенка, которого принимали. Его ногти были полностью сформированы?
– Думаю, да. Но я не могу сказать...
– А волосы?
– Немного темных волос.
– А кожа была морщинистая? Я увидел его через час и помню, что морщин почти не было.
Бенна вздохнул.
– Мистер Уорлегган, вы один из самых богатых моих клиентов, и я не хочу вас обидеть. Но могу я быть с вами честным?
– Именно об этом я вас и просил.
– Что ж, со всем почтением советую вам возвращаться домой и больше не вспоминать об этом. Я не осмелюсь спросить вас о тех причинах, что заставили вас прийти ко мне. Но если после стольких месяцев вы ожидаете услышать от меня или любого другого человека однозначный ответ – был ваш сын доношенным или нет, то вы просите о невозможном. Природу нельзя разбить на категории. Есть определенные стандарты, которые считаются нормой – и у этой нормы несметное количество вариаций.
– Так значит, вы не скажете.
– Я не могу вам сказать. Если бы вы спросили меня тогда, я попытался бы вынести более достоверное суждение, но это всё. Как говорится, naturalia non sunt turpia [3]3
Что естественно, то не постыдно.
[Закрыть].
Джордж ткнул тростью в ковер.
– Доктор Энис вернулся, как я понимаю, и скоро наверстает упущенное.
Бенна принял высокомерный вид.
– Он всё еще болен и скоро женится на своей наследнице.
– Некоторым людям он нравится.
– Это их мнение, а не мое, мистер Уорлегган. Со своей стороны я с презрением отношусь к большей части его методов, им недостает организованности и убедительности. Человек без ясной и доказанной системы медицинских знаний – это человек без надежды.
– Пусть так. Пусть так. Хотя, как я слышал, доктора никогда не отзываются лестно о конкурентах.
«Как, вероятно, и банкиры о своих конкурентах», – подумал Бенна.
– Что ж... – Джордж встал. – Хорошего дня, Бенна.
– Надеюсь, миссис Уорлегган и мастер Валентин пребывают в добром здравии, – сказал доктор.
– Да, благодарю вас.
– Почти настало время их посетить. Возможно, на следующей неделе.
Повисла секундная пауза, как будто Джордж обдумывал, не сказать ли «Прошу вас больше не приходить».
Бенна добавил:
– Мистер Уорлегган, я старался не размышлять над тем, что побудило вас задать мне такой вопрос. Но с моей стороны было бы бесчеловечно не понимать, насколько может быть важен мой ответ для вас. Сэр, примите во внимание, насколько сложно дать такой ответ. Я бы не смог, да и ни за что не стал бы утверждать что-либо, что, насколько мне известно, способно поставить под сомнение честь знатной и добродетельной женщины. Другими словами, я не смог бы и не стал бы делать этого, не будучи полностью уверенным в своих словах. Если бы я был уверен, то посчитал бы своим долгом сказать вам об этом. Но это не так. Вот и всё.
Джордж посмотрел на него ледяным взглядом. На лице у него были написаны неприязнь и отвращение – либо по отношению к доктору, либо от того, что он вынужден делиться своими тайнами с посторонним человеком.
– Вспомните, с чего мы начали разговор, доктор Бенна.
– Обещаю сохранить всё в тайне.
– Прошу, не забудьте об этом.
Подойдя к двери, Джордж сказал:
– Моя семья здорова но можете заехать, если желаете.
После его ухода Бенна бросился на кухню.
– Нэлли, это не дом, а позорище! Болтаешься тут без дела, сплетничаешь, витаешь в облаках, ворон считаешь. Нельзя в такой гостиной встречать важного пациента! Вон платье валяется, забирай его! И туфли. Шевелись, если хочешь здесь и дальше работать!
Он продолжал высказывать упреки своим сильным и звучным голосом еще три-четыре минуты. Миссис Чайлдс терпеливо смотрела на него из-под растрепанных каштановых волос. Она ждала, пока буря утихнет, чувствуя, что доктору необходимо восстановить свой авторитет после того, как на него посягнули. Такое с ним случалось очень редко, ведь даже когда он ездил к самым богатым пациентам, они были расстроены и нуждались в его помощи. Доктор говорил, а они ловили каждое его слово. Он никогда не ездил конкретно к Джорджу Уорлеггану, поскольку тот обладал недюжинным здоровьем. Но сегодня, как и всегда при встрече с ним, доктору Бенне пришлось уступить. Ему это не нравилось. Пот проступил у него на висках. И всё это выплеснулось на Нэлли Чайлдс.
Она отвечала «да, сэр» и «нет, сэр», и «я прослежу за этим завтра, сэр». Она никогда не забывала называть его «сэр», даже когда он провожал ее в спальню – это было залогом их отношений. Услуга за услугу – таков был их невысказанный принцип. Поэтому она не слишком близко к сердцу воспринимала его выговоры – когда доктор закончил, она спокойно принялась за уборку гостиной, а он стоял у окна, убрав руки за полы сюртука, и думал о том, что произошло.
– Мисс Мэй хотела бы с вами повидаться, сэр.
– Попозже.
Нэлли попыталась подобрать все туфли и уронила пару. Волосы упали ей на лицо.
– Кажись, эти джентри нечасто к вам просто так заходят, сэр. Чего ж он хотел, какого-нибудь лекарства?
– Какого-нибудь лекарства.
– Небось он послал бы кого-то из слуг принести лекарство, разве не так, сэр?
Бенна не ответил. Она унесла домашние туфли, потом вернулась за платьем.
– В жизни не видала, чтоб мистер Уорлегган сюда приходил. Небось что-то личное, и он не хотел, чтоб узнали домашние?
Бенна отвернулся от окна.
– По моему, это Катон сказал «Nam nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum» [4]4
Дистихи Катона, I, 12: «Избегай толков, чтобы не поддержать их своим участием: никому не принесет вреда, что он промолчал, но может принести вред, что он был болтлив» (лат.).
[Закрыть]. Никогда об этом не забывайте, миссис Чайлдс. Для вас это должно стать главным правилом. Как и для многих других.
– Может, оно и так, только я не знаю, чего это значит, может, скажете, сэр?
– Я тебе это переведу, чтобы знала. Это значит: «Никому не вредно промолчать, а болтливость часто приносит вред».
II
Джордж Табб, шестидесяти восьми лет от роду, работал конюхом и привратником на постоялом дворе «Боевой петух». Ему платили девять шиллингов в неделю, а иногда он получал дополнительный шиллинг за то, что помогал поднести вещи. Он жил в пристройке рядом с постоялым двором вместе с женой, женщиной всё ещё энергичной, несмотря на слабое здоровье, зарабатывавшей стиркой дополнительные два фунта в год. Вместе со случайными подачками, перепадавшими привратнику, всего этого хватало на жизнь, но уже девять лет, с тех пор как умер его друг и работодатель Чарльз Уильям Полдарк, Джордж стал прикладываться к бутылке, и теперь частенько напивался, растрачивая семейный бюджет.
Эмили Табб пыталась строго контролировать расходы, но пять шиллингов в неделю на хлеб, шесть пенсов на мясо, девять за полфунта масла и столько же за полфунта сыра, шиллинг за два пека [5]5
Пек – мера объема, равная примерно девяти литрам.
[Закрыть] картошки, да два шиллинга в неделю арендной платы – тут не разгуляешься. Миссис Табб – как, впрочем, и её муж, когда был трезв – бесконечно сожалела о том, что два с половиной года назад они оставили Тренвит. Потеряв мужа и обеднев, Элизабет Полдарк была вынуждена рассчитать слуг, одного за другим, пока с ней не остались только верные Таббы, но в подпитии Табб уж слишком полагался на свою незаменимость, и когда миссис Полдарк внезапно снова вышла замуж, им пришлось уйти.
Однажды днем в начале октября Джордж Табб расчищал площадку для петушиных боев за таверной, чтобы подготовить ее к предстоящим состязаниям, когда ему свистнул хозяин таверны и сказал, что к нему кто-то пришел. Зайдя внутрь, он увидел худого мужчину в черном. Его глаза были так близко посажены, что казалось, будто он страдает косоглазием.
– Табб? Джордж Табб? С тобой хотят поговорить. Скажи своему господину. Тебя не будет полчаса.
Табб осмотрел посетителя и спросил, что всё это значит, кто за ним послал и для чего. Но не получил ответа. На улице ждал еще один человек, так что он убрал метлу и пошел с ними.
Идти оказалось недалеко. Несколько ярдов вниз по переулку, вдоль речного берега, где мерцающая вода снова выходила из берегов, вверх по улице к двери в стене, потом через двор. Задняя стена высокого дома.
– Сюда.
Он вошел. Комната походила на кабинет стряпчего.
– Жди здесь.
За ним захлопнулась дверь. Его оставили одного.
Табб встревоженно щурился, гадая, что предвещают все эти процедуры. Ему не пришлось долго ждать. Через другую дверь вошел джентльмен. Табб уставился на него с удивлением.
– Мистер Уорлегган!
У него не было шляпы, и он коснулся морщинистого лба.
Другой Джордж, чрезвычайно важная персона, кивнул ему и сел за стол. Пока он просматривал какие-то бумаги, беспокойство Табба росло. Именно по приказу мистера Уорлеггана, когда тот женился на миссис Полдарк, Таббов выставили, и сегодняшнее приветствие не было дружелюбным.
– Табб, – сказал Джордж, не поднимая глаз. – Я хочу задать тебе несколько вопросов.
– Сэр?
– Эти вопросы я задам тебе по секрету, и надеюсь, ты его сохранишь.
– Да, сэр.
– Я вижу, ты ушёл с той работы, которую я тебе предложил, когда миссис Уорлегган попросила тебя уволить.
– Да, сэр. Миссис Табб не могла работать и...
– Напротив, я узнал от мисс Агар, что она была недовольна именно тобой и предложила оставить одну миссис Табб, если бы она на это согласилась.
Взгляд Табба смущенно забегал по комнате.
– Итак, сейчас ты влачишь жалкое существование слуги в таверне. Хорошо, это твой выбор. Те, кто не в состоянии себе помочь, должны принять последствия.
Табб откашлялся.
Мистер Уорлегган достал из кармана две золотые монеты.
– Как бы то ни было, я готов предложить тебе временное улучшение твоей доли. Эти гинеи. Они твои на определённых условиях.
Табб уставился на деньги, как на змею.
– Сэр?
– Я хочу задать тебе несколько вопросов о твоих последних месяцах работы в Тренвите. Ты помнишь их? С тех пор как ты ушёл, прошло чуть больше двух лет.
– О да, сэр. Я хорошо всё помню.
– Здесь только мы с тобой, Табб. Только ты будешь знать вопросы, которые я задам. Если в будущем выяснится, что об этих вопросах знает кто-то ещё, я пойму, кто проболтался, понятно?
– Ох, я не проболтаюсь, сэр.
– Не проболтаешься? Я в этом совсем не уверен. У пьяницы язык ненадёжный. Так слушай, Табб.
– Сэр?
– Если когда-нибудь я услышу хоть слово из того, о чём сегодня тебя спрашиваю, тебя вышвырнут из этого города, и ты будешь голодать. Сдохнешь от голода. В канаве. Я тебе обещаю. Не забудешь об этом, когда напьёшься?
– Хорошо, сэр, честно, обещаю. Больше ничего сказать не могу. Я...
– Говоришь, больше ничего сказать не можешь. Что ж, сдержи своё обещание, а я сдержу своё.
Он замолчал. Табб облизнул губы.
– Я хорошо помню то время, сэр. Я хорошо помню все те дни в Тренвите, когда мы, я и миссис Табб, пытались вдвоём вести и дом, и хозяйство. Там больше никого и не было, все дела на нас двоих...
– Я знаю, знаю. И вы воспользовались своим положением. Поэтому и потеряли работу. В знак признательности за долгую службу вам нашли другое место, но вы и его потеряли. Вот что, Табб, есть некоторые имущественные вопросы, которые надо урегулировать, и ты можешь мне в этом помочь. Во-первых, я хочу, чтобы ты припомнил всех, кто заходил в дом. То есть всех, кого видел. Примерно с апреля 1793 до июня того года, когда вы ушли...
– Кто заходил? К госпоже Элизабет, вы хотите сказать? Или к мисс Агате? Да мало кто заходил, сэр. Дом-то совсем на отшибе... Помню, приходил кто-то из деревни. Бетти Коуд с сардинами. Лобб из Шерборна с почтой раз в неделю. Аарон Нэнфан...
Джордж махнул рукой, чтобы он замолчал.
– А к Полдаркам? Кто-нибудь приходил?
Табб с минуту подумал, почесывая подбородок.
– Вы, сэр. Вы приходили чаще всех! Еще доктор Чоук к мисс Агате, преподобный Оджерс раз в неделю, капитан Хеншоу, церковный староста, капитан Полдарк из Нампары, сэр Джон Тревонанс пару раз. Вроде Рут Тренеглос заходила однажды. Миссис Тиг тоже как-то видел. Помню, я почти всё время проводил в поле и едва мог...
– А капитан Полдарк из Нампары часто приходил?
– Ну... раз в неделю. Где-то так.
– Обычно по вечерам?
– Нет, сэр, он всегда приходил днём. По четвергам, днём. Пил чай и уходил.
– Тогда кто приходил вечером?
– Да никто, сэр. По вечерам было тихо, как в могиле. Вдова, молодой джентльмен десяти лет и на редкость старая леди. Но если бы вы спросили меня о тех временах, когда был жив мистер Фрэнсис, вот в те времена...
– А госпожа Элизабет точно не выходила по вечерам?
Табб заморгал.
– Выходила? Нет, насколько я знаю, сэр.
– Но в эти месяцы – апрель, май, июнь, по вечерам светло. Возможно, она каталась верхом.
– Нее, она почти не выезжала. Мы продали всех лошадей, оставили только двух, но они были слишком старые, чтобы на них ездить.
Джордж указал на две гинеи, и Табб посмотрел на них с надеждой, что вопросов больше не будет.
– Погоди, погоди, ты ещё ничего не заработал, – сказал Джордж. – Думай. Кто-то ещё наверняка приходил.
Табб напрягся.
– Жители деревни... Дядюшка Бен вроде приносил кроликов. Незнакомцев не было...
– А госпожа Элизабет часто ходила в Нампару?
– В Нампару?
– Именно это я и спросил. Навестить Росса Полдарка.
– Никогда. Никогда. Нет, насколько я знаю. Нет, никогда.
– Почему же она не ходила? Они ведь соседи.
– Я думаю, думаю, может, потому, что она никогда не ладила с женой капитана Полдарка. Но это всего лишь мои догадки.
Повисла долгая пауза.
– Постарайся вспомнить, особенно май. Середина или начало мая. Кто приходил? Кто приходил вечером?
– Ну... ну, никто, сэр. Ни одной живой души не видал. Это уж точно.
– Во сколько ты ложился спать?
– Ох... В девять или десять. Как только стемнеет. Мы вставали с рассветом, и до заката...
– Во сколько госпожа Элизабет ложилась спать?
– Ну, примерно так же. Мы все уставали.
– Кто запирал двери?
– Я, в последнюю очередь. Было время, когда мы совсем двери не запирали, но без других слуг, да когда вокруг столько бродяг...
– Что ж, боюсь, ты ничего не заработал, – сказал Джордж, протягивая руку, чтобы забрать деньги.
– Ох, сэр, да я если б я знал, чего вы от меня хотите, я б сказал.
– Не сомневаюсь, уж ты сказал бы. А скажи мне вот что. Если бы кто-нибудь пришёл после того, как ты отправился в постель, ты услышал бы дверной колокольчик?
– То есть ночью, значит?
– Когда же ещё?
Табб задумался.
– Вряд ли. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь услышал бы. Колокольчик-то, он в нижней кухне, а мы все наверху спали.
– Нет, значит? Ты бы знал?
– Ну, пожалуй, нет. Зачем кому-то приходить, разве только чтобы обворовать. А красть-то там почти и нечего было.
– А ты не знаешь, не было ли в доме какого-нибудь потайного входа, известного только членам семьи?
– Не... Я про такой не знаю. А я там двадцать пять лет прожил.
Джордж Уорлегган встал.
– Отлично, Табб.
Он бросил монеты на стол.
– Забирай свои гинеи и иди. Я тебе приказываю ничего никому не говорить. Даже миссис Табб.
– Не скажу я ей, – ответил Табб. – А то... ну, сэр, вы ж знаете, как это. Она эти деньги отобрать захочет.
– Забирай свои гинеи, – сказал Джордж. – И ступай.
III
В тридцать один год у Элизабет Уорлегган было двое детей. Старшему, Джеффри Чарльзу Полдарку, вскоре должно было исполниться одиннадцать, он первый год учился в Харроу. Она получила три неряшливых письма, сообщающие, что он по меньшей мере жив и, очевидно, здоров, и привыкает к будням школы. При взгляде на письма, аккуратно сложенные в уголке стола, ее сердце каждый раз сжималось, воображение рисовало так много между строк. Младшему сыну Элизабет, Валентину Уорлеггану, еще не исполнилось и двух лет, он медленно поправлялся после рахита, от которого страдал прошлой зимой.
Элизабет выходила играть в карты с тремя старыми подругами, это было одно из удовольствий, которыми она наслаждалась каждую зиму в Труро. В Труро все играли в карты, это так отличалось от скучных и одиноких вечеров в Тренвите с Фрэнсисом и после его смерти. Жизнь с новым мужем имела свои сложности, в особенности в последнее время, но была куда более стимулирующей, а Элизабет всегда нуждалась в стимулах.
Она заворачивала в гостиной небольшой пакет, когда вошел Джордж. Он не сразу заговорил, а подошел к столу и стал просматривать бумаги. Потом он сказал:
– Тебе следовало поручить это лакею.
– Мне и так особо нечем заняться, – с живостью ответила Элизабет. – Это подарок для Джеффри Чарльза. В конце недели – его день рождения, а почтовая карета в Лондон отправляется завтра.
– Да, ну что ж, ты можешь включить и небольшой подарок от меня. Я ведь не забыл.
Джордж подошел к комоду и вытащил коробочку. В ней лежали шесть перламутровых пуговиц.
– Ох, Джордж, какие чудесные! Так мило с твоей стороны помнить... Но ты считаешь, что он может носить их в школе? Они не потеряются?
– Даже если и так. Он же такой денди. Тамошний портной сумеет их использовать.
– Благодарю. Тогда я положу их вместе с моим подарком. И припишу к моим поздравлениям, что они от тебя.
В письмах домой Джеффри Чарльз совершенно не упоминал об отчиме. И Элизабет, и Джордж это заметили, но избегали об этом говорить.
– Ты выходила? – спросил Джордж.
– К Марии Агар. Я тебе говорила.
– Ах, да. Я забыл.
– Мне так нравится общество Марии. Она всегда веселая и легкая на подъем.
Оба замолчали. Наступила давящая тишина.
– Валентин сегодня тебя звал, – сказала Элизабет.
– Да? Валентин?
– Да, он несколько раз повторил: «Папа! Папа! Папа!». Ты не виделся с ним уже несколько дней, и он по тебе соскучился.
– Да, ну что ж... Пожалуй, завтра, – Джордж закрыл ящик комода. – Виделся сегодня с твоим старым лакеем, наткнулся на него в «Боевом петухе».
– Что? С каким лакеем?
С Джорджем Таббом.
– Вот как... Он здоров?
– Пытался поболтать о былых временах.
Элизабет развернула край пакета.
– Честно говоря, после его ухода меня мучают угрызения совести.
– В каком смысле?
– Ну, он работал на нас... То есть на моего свекра и Фрэнсиса много лет. Так жаль, что в конце концов он всё потерял, потому что слишком много о себе возомнил.
– Я дал ему две гинеи.
– Две гинеи! Это слишком щедро! – Элизабет уставилась на мужа, пытаясь прочесть его непроницаемое выражение лица. – Хотя иногда я думаю, не взять ли его обратно. Он усвоил урок.
– Этого пьяницу? Пьяницы слишком много болтают.
