Текст книги "Четыре голубки (ЛП)"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Глава четвертая

За исключением короткого рождественского периода, зима выдалась чудесной. По сравнению с тем, что было два года назад, Англия казалась совершенно другим островом посреди дружелюбного моря. За неприятными месяцами с морозными ночами последовали солнечные дни, подернутые туманной дымкой, а в Корнуолле не было даже морозов. Всю зиму цвели примулы, пели птицы, а ветра главным образом дули с востока и совсем слабо.

Росс и Демельза вместе с детьми 21 декабря купались. Из ледяной воды было приятно выбраться на воздух, и когда они вытирались полотенцами, низкое солнце выглядывало из-за моря, отбрасывая от них длинные призрачные тени на молчаливый берег. Уже дома они, всё еще мокрые, стояли у камина, хохотали, ели дымящийся суп и пили пунш. Джереми впервые попробовал алкоголь, который ударил ему в голову, и мальчик покатывался со смеху, а Клоуэнс серьезно взирала на брата, думая, что он сошел с ума.

На Рождество погода испортилась, с востока налетел шквал и пошел снег, Росс вспомнил, что именно так начинался январь 95-го, но меньше чем через неделю буря улеглась и снова показалось солнце.

Увы, помимо хорошей погоды лорду Малмсбери, посланному в Париж, чтобы обсудить с французами условия мира в Европе, радоваться было нечему. Ему дурили голову до середины декабря, а потом отправили обратно. Директория не желала мира. Испания теперь тоже присоединилась к французам и объявила войну. Была захвачена Корсика, французы высадились на одном конце острова, а британцы остались на другом. Императрица Екатерина умерла, а ее приемник Павел, безумец и тиран, не собирался таскать для англичан каштаны из огня. За день до того, как Малмсбери отослали домой, из Бреста вышел французский флот из сорока трех кораблей и с шестнадцатью тысячами солдат на борту под командованием решительного юного Гоша, обошел британский флот и направился к жаждущей освобождения Ирландии.

Лишь капитан сэр Эдвард Пеллью, герой сражения, во время которого захватили в плен Дуайта, снова оказался в нужном месте в нужное время и ночью направил единственный фрегат прямо в сердце французской флотилии, поджег, что сумел, и вызвал панику, в результате чего три вражеских корабля разбились о скалы. Но большая часть армады достигла бухты Бэнтри, и пока Росс с Демельзой наслаждались купанием, собиралась высадить в бухте войска. Но тут пришел рождественский шторм, куда более ценный для Англии, чем ее блокирующая эскадра, ветер дул всю неделю и сделал высадку невозможной. Разочарованный французский флот повернул домой.

Когда о его побеге стало известно, в Англии почувствовали скорее тоску, чем облегчение. Если такое произошло однажды, то почему не может повториться? Вера в блокирующую эскадру пошатнулась. Вера в грозный английский флот и вовсе была потеряна. Всё больше и больше банков задерживали платежи, а стоимость государственных облигаций упала до пятидесяти трех фунтов.

В Нампару больше не приходило известий от Хью Армитаджа, а его имя редко всплывало в разговорах. Но Россу казалось, что его тень все равно витает между ними. Пока Хью был в Корнуолле, они пару раз разговаривали о Хью, о его увлечении Демельзой, о ее чувстве незащищенности, как преданные любовники обсуждают возникшие проблемы, но не считая это настоящей угрозой собственной любви. Когда он был в Корнуолле. А после его отъезда поначалу было то же самое, но Россу казалось, что нечто в последнем письме от Хью в сентябре расстроило Демельзу и стало мешать их товарищеским отношениям.

Он дважды спрашивал жену, всё ли в порядке, разумеется, не упоминая Хью, и каждый раз она отвечала, что всё хорошо. Перемена в ней и впрямь была столь незначительной, что человек менее близкий вряд ли бы заметил. Демельза вела себя, как и прежде, была веселой, оживленной, говорливой, остроумной и наслаждалась жизнью и детьми. Они своим чередом обставляли новую библиотеку, и Демельза за этим присматривала. Она дважды ездила с Россом в Труро, чтобы выбрать стулья. А еще они ездили за покупками в Падстоу и Пенрин. К обеду приглашали Энисов. Демельза всегда была при деле. Занимаясь любовью, она дважды отвернулась от поцелуев Росса.

В январе Росс с величайшим раздражением узнал, что викарием Сола и Грамблера назначили преподобного Осборна Уитворта. На следующей неделе, когда стояла ясная погода, приехал и сам мистер Уитворт вместе с женой и свояченицей, переночевал в Тренвите со старшими Чайноветами и прочитал проповедь. Оказалось, что он решил увеличить жалованье Оджерса до сорока пяти фунтов в год.

– Это показывает, – заметил Росс, – цену обещаниям лорда Фалмута.

– Что? Ты его просил?

– Да. Когда мы были там в июле. Он сказал, что запишет.

– Наверное, он забыл, Росс. Он слишком большой человек, чтобы просить его о таких вещах.

– Ничего подобного, если он смог бы извлечь из этого выгоду.

– И как это место получил Оззи, как ты считаешь?

– Вероятно, смог повлиять на декана и капитул – ведь его мать была из Годольфинов. И, разумеется, Джордж, ведь он занимает самый большой дом в приходе и стал членом парламента.

– Что ж, надо полагать, Элизабет будет рада, ведь предпочтение оказали мужу ее кузины.

– Зато Оджерс рад не будет. Это конец его надеждам на лучшую жизнь. Теперь он знает, что до конца дней будет рабом.

– А если бы ты стал членом парламента, Росс, у тебя было бы больше влияния?

– Кто знает? Один Господь. Я им не стал и не стану.

– Не зарекайся.

– В любом случае, ты сама сочла меня неподходящим для подобного поста.

– Это ты отказался, Росс, не я. Я знаю, перед этим ты спросил меня, и мы поговорили, но ты уже решил отказаться, разве не так? Я подумала, что мне стоит поддержать тебя и сказать, что ты прав, а то бы ты вечно казнился.

– Да-да, я помню твой девиз. Что ж, дорогая, возможно, когда-нибудь я повзрослею и тоже стану покупать и продавать места в парламенте, как все остальные. Может, даже смогу примириться со своей разборчивой совестью, если буду оказывать милости только друзьям, а не самому себе, и отказываться от оплаты. Тогда моя душа засияет благородством.

– Не могу сказать, что я сильно беспокоюсь о мистере Оджерсе, – сказала Демельза. – Он довольно несносен. Но миссис Оджерс так тяжко трудится, а дети выглядят как нищие. А Оззи Уитворт и без того слишком высокого мнения о себе, жаль, что теперь у него появился повод для еще пущей самоуверенности.

II

Оззи и впрямь был доволен. Как только его вызвали в Эксетер, чтобы произвести в сан, он старательно написал несколько писем с благодарностями Конану Годольфину, Джорджу Уорлеггану и другим, кто помог в его борьбе, поскольку в делах он был человеком скрупулезным, и никто не знает, когда снова понадобятся друзья. Он провел в Тренвите приятный уикенд, последний в январе, а во время поездки с двумя женщинами и грумом кавалькада выглядела впечатляюще.

Для Морвенны эта была первая дальняя поездка после болезни, но она прекрасно держалась. После прописанного Дуайтом лечения ее здоровье с каждым днем улучшалось. По правде говоря, в сентябре случился рецидив, продлившийся пару недель, она слегла и отказывалась говорить с кем-либо из домашних, даже с Ровеллой, и уж точно не с Оззи. Доктор Бенна объявил, что это легкая болотная лихорадка, которую она подхватила на реке, и прописал слабительное и перуанскую кору. Это лечение принесло свои плоды и вернуло семье веру в их доктора.

С тех пор сил у нее прибавлялось, пусть она и оставалась печальной и молчаливой, и визит в Тренвит показал, что она снова в превосходной форме. Возвращение в этот дом стало другого рода испытанием: каждая комната навевала воспоминания о трагедии первой любви. Зная о том, что рядом Дрейк, Морвенна почти кричала от искушения встать на заре в воскресное утро и сходить с ним повидаться, но в последний момент испугалась. Оззи мог встать до ее возвращения, и тогда быть беде. Да и в любом случае, какой смысл что ей, что Дрейку бередить старые раны? Морвенна знала – он по-прежнему ее любит, а он знал, что любит она, и этого достаточно.

Церковь была полна, а преподобный Кларенс Оджерс суетился вокруг нового викария и помогал ему со службой. Оззи прочитал проповедь из Первого послания к Тимофею. «Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких. Великое приобретение – быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем». Он решил, что это подойдет. Своевременная проповедь в период беспорядков. (На прошлой неделе в Сент– Джасте снова возник голодный бунт). Оззи подумывал собрать штук пятьдесят своих проповедей и опубликовать их. В Эксетере он познакомился с услужливым печатником, который обойдется недорого, а печатные труды прибавят значимости его имени. Он считал, что это произведет хорошее впечатление на нового архидьякона, и пригласил его погостить в своем доме при церкви святой Маргариты, когда тот в следующий раз посетит город.

После службы Оззи встретился с остальной семьей Оджерс, все они явились в Тренвит на обед. Элизабет прислала письменные указания слугам приготовить обед на двадцать персон, но Чайноветы были не в состоянии за этим присмотреть, и организовано было всё из рук вон плохо. Оззи решил, что перемолвится словечком с Джорджем во время следующей встречи.

Домой они вернулись в понедельник утром, Оззи оставил Оджерсу список проблем, о которых он должен немедленно позаботиться: заросший церковный двор, плохо закрывающаяся дверь, мыши в ризнице, ткань на алтаре, дыры в сутане, невнимательность хора во время проповеди, забытые слова и ошибки в догматах. Оззи отметил и другие вещи, но начать следовало с этого.

Добравшись до дома, Морвенна побежала наверх, посмотреть, как там Джон Конан в ее отсутствие, а Оззи, не спускавший глаз со стройных ягодиц Ровеллы всю дорогу домой, пригласил девушку к себе в кабинет.

Она спокойно вошла и встала у двери, рассматривая деревья и реку.

– Закрой дверь, – с ноткой нетерпения велел Оззи.

– Да, викарий.

– Возможно, сегодня уже поздно. С каждым днем это становится всё сложнее...

– Как скажете.

– Вовсе не как скажу, ты прекрасно знаешь. А иначе я сделал бы это прямо сейчас!

– Да, сейчас было бы неплохо, – согласилась она.

Оззи посмотрел на нее с похотью и гневом одновременно.

– Ты... ты не должна...

– Что, викарий?

Он стряхнул пыль с сюртука, по обыкновению сложил руки за спиной и уставился на Ровеллу.

– Ступай, помоги сестре. Неподобающе, что мы так надолго остались наедине. Я думал, что должен сказать тебе про сегодняшний вечер. Это будет сегодня, ну ты понимаешь.

– Да, – кивнула она. – Сегодня.

И той же ночью, когда Оззи получил свое, она сказала ему, что ждет ребенка.

III

Ровелла рыдала в его объятьях, а Оззи жалел, что ему не хватит смелости утопить ее в реке.

Иногда ему казалось, что Господь посылает ему слишком суровые испытания. По правде говоря, он выбрал стезю не по призванию – его матушка, решив, что он не сможет сдать необходимые для карьеры юриста экзамены, посчитала карьеру священника достойной альтернативой для сына судьи. Однако Оззи добился успехов, он прочел множество духовных книг и, несмотря на естественную легкомысленность юного джентльмена, достиг вполне заслуженного положения.

Но природа наделила его плотским аппетитом, и чтобы подчиняться церковным законам, ему просто необходима была жена. За смертью первой последовала женитьба на второй, а та после рождения ребенка отказала ему по совету доктора. И теперь все его мысли занимала сидящая за их столом девушка с потрясающей фигурой и таким же как у него аппетитом, она соблазнила его притворной скромностью, завлекла наверх заученным разговором о греческих героях, а затем разделась и набросилась на него, вела себя не как дочь декана, а как самая развратная уличная шлюха.

Вот так он попал в ее сети, ногами и руками запутался в паутине из ее прелестей и собственного воздержания. Вот так он позволил, чтобы его обольстило это развратное дитя. Так он нарушил седьмую заповедь и восстал против всех законов общества, чьим лидером являлся.

Так это продолжалось, но продолжалось втайне. Теперь эта Медуза Горгона, рыдающая у него на плече, носит в своем чреве свидетельство своего позора, и скоро это нельзя будет утаить. И свидетельство его вины. Его вины. На всеобщем обозрении. Он виноват в том, что имел связь с женщиной, почти что ребенком, причем сестрой собственной жены. Это невыносимо, невозможно. Церковь, архидьякон, церковные служители... Что станет с его должностью, да и вообще c его положением в церкви?

– Ну, будет тебе, – сказал он, – не думаю, что это так.

– Ох, это так, – всхлипнула она. – Это так! В прошлом месяце у меня не было того, что положено, а на этой неделе это должно было начаться во второй раз. И меня постоянно тошнит, как будто я отравилась! Несколько недель я молилась и надеялась, что всё обойдется!

Они некоторое время лежали молча. Хотя Ровелла не перестала плакать, Оззи не был полностью уверен, что эти слезы не преувеличение, чтобы выжать из него жалость. Его рассудок был отравлен и не мог выбраться из той трясины, куда погрузился после ее признания, но постепенно вновь заработал. И выбор был ужасен. Если она покончит с собой... Если он сможет убедить ее пойти к одной старухе... Если ее можно будет отослать к какой-нибудь старой перечнице, которая усыновит новорожденного... Если ее можно было бы с позором отправить к матери... Если можно было бы обвинить другого мужчину...

Конечно, он будет отрицать всякую свою ответственность. Ее слова против его, а кто не поверит слову уважаемого священника против утверждений истеричной и полубезумной девицы? Послать ее домой с позором, сказать ее матери, чтобы сама с этим разбиралась. Вряд ли кто-нибудь в приходе узнает. Морвенна может узнать, но сама будет заинтересована хранить всё в секрете, что бы там ни думала.

Ровелла отодвинулась от него и вытерла слезы простыней. В Оззи зашевелился червячок сомнений. Несмотря на молодость, Ровеллу не так-то легко было обвести вокруг пальца. Если она решит хранить молчание, то так и сделает. Но если решит заговорить, то выскажет обвинения во весь голос, не задыхаясь от рыданий. Она добьется своего, вопреки его возрасту и положению. Ситуация была кошмарной, и Оззи даже разгневался на Господа.

– Нужно как следует над этим подумать, – сказал он, как будто до сих пор не раздумывал.

– Да, Оззи.

– А теперь мне нужно идти. Поразмыслим над этим завтра при свете дня.

– Не говори Морвенне.

– Нет, нет. Разумеется нет!

– Это так ужасно.

– Да, Ровелла.

– Не хочу даже знать, что обо мне могут подумать.

– Может, никто и не узнает.

– Это будет сложно скрыть.

– Да, я тоже это понимаю, – ответил он крайне раздраженно.

– Может, вы что-нибудь придумаете, викарий?

– Да, да. Нужно подумать и помолиться.

– Я готова покончить с собой.

– Да-да, милая.

Неужели он может надеяться?

– Но не покончу, – сказала Ровелла, вытирая слезы.

Глава пятая

В начале февраля Данстанвилли обедали с Полдарками в Нампаре. С первой минуты, когда Росс упомянул о такой возможности, Демельза была настроена против. Одно дело – обедать в доме знати, но развлекать их в таком маленьком доме и с неопытными слугами – совсем другое. А из всех знатных людей этих она боялась больше всего. Она бы скорее предпочла пригласить трех лордов Фалмутов и пару Валлетортов по той простой причине, что не могла выбросить из головы Бассетов своего детства, а точнее, помнила о трех братьях, мачехе и сводной сестре, до сих пор живущих в развалюхе в полумиле от Техиди.

Выйдя замуж за Росса, она не испытывала трудностей, когда приходилось иметь дело с мелкой рыбешкой – Бодруганами, Тревонансами, Тренеглосами и так далее. Даже с лордом Фалмутом у нее установилось взаимопонимание (в тех редких случаях, когда они разговаривали, Демельза отмечала блеск одобрения в его взгляде), но барон и его супруга, пусть всегда и относились к ней благосклонно, терпели ее, как считала Демельза, лишь из-за Росса.

К тому же бедность, предшествовавшая последним двум годам достатка, и вовсе лишила ее развлечений в обществе, и потому она от этого отвыкла. Нельзя же начинать светское общение с двух самых богатых и утонченных людей в Корнуолле, которые наверняка знают, кто она такая и где родилась.

Некоторое время Росс выслушивал эти возражения, но потом сказал, что будет крайне невежливо их не пригласить, поскольку Бассет уже несколько раз выражал желание взглянуть на работу рекомендованного им штукатура.

– Я и без того слишком часто тебе повторял, – добавил Росс, – что в Англии классовая структура общества не настолько закостенела, как тебе кажется. Банкир Томас Куттс женился на горничной брата, и теперь она вращается в обществе принцев. А кроме того, во всех странах, как и в Англии, жена принимает титул и положение мужа. Почему, ты думаешь, Франсис Хиппсли Кокс стала сначала леди Бассет, а потом леди Данстанвилль? Потому что вышла за Фрэнсиса Бассета!

– Ох, так ведь она и при рождении была из благородных.

– Это не имеет значения. Теперь она леди Данстанвилль, а ты – миссис Росс Полдарк, и если кто-то станет обращаться с тобой неподобающе, я вышвырну его из дома, будь он самим королем. Уж после стольких лет ты должна была это понять.

– Да, Росс.

Россу не нравилось видеть ее в таком унылом настроении. Обычно ничем хорошим это не заканчивалось.

– Ох, я всё понимаю про Бассетов, Техиди и остальное. Постарайся выбросить это из головы. Просто будь собой. Не надо притворяться, тебе ведь нечего скрывать. Скорее есть чем гордиться.

– А кто будет готовить обед, Росс?

– Джейн знает большинство твоих блюд. Может, на ранней стадии ты могла бы присмотреть...

– И на поздних тоже. Если Джейн узнает, что у нас за столом будут барон и баронесса Данстанвилли, то у нее будут так дрожать руки, что она уронит гуся в очаг и прольет горчичный соус на яблочный пирог.

– Уверен, миссис Заки могла бы прийти. Если она в состоянии принять ребенка, то и блюда сможет в очаг сунуть.

– А кто будет прислуживать за столом в белых перчатках? Джек Кобблдик?

– Никто не наденет белых перчаток. Эна прекрасно умеет прислуживать, а Бетси-Мария ей поможет... Всё образуется, любимая. Прости, но иначе я буду выглядеть нелюбезным. Если им не понравится наша деревенская стряпня, пусть убираются в свой дворец и хоть сгниют там.

– Мне кажется, скорее они уберутся в свой дворец и обхохочутся там.

– Это не сделает им чести. Если бы они не хотели приехать, то не стали бы намекать. И благородные люди никогда не смеются над простотой, а лишь над претенциозностью.

– А как я смогу показать ей верхний этаж? Внизу довольно мило, если выгнать свиней и Гаррика на кухню, но в нашей спальне нет новой мебели, а уборная снаружи.

– Так гораздо полезней для здоровья. Что до остального, то покажи ей комнату Джереми. Она простая, но новая и свежая, и там красивое зеркало.

Демельза поразмыслила над этой мрачноватой перспективой. Росс обнял ее зе плечи.

– Я на тебя полагаюсь.

– Возможно, не стоило бы.

– Всегда стоит.

– Что ж, если мне придется, то так тому и быть, но при одном условии: мы пригласим Дуайта и Кэролайн, чтобы немного их разбавить.

– Я как раз собирался это предложить...

Обед состоялся во вторник, в середине февраля. Демельза тщательно продумала меню, поскольку знала – что бы там ни говорил Росс, ей придется до последней секунды присматривать за стряпней. Она выбрала гороховый суп, который можно приготовить загодя, вареный язык – совсем простое блюдо, затем будут жирная индейка, фаршированная беконом, ее любимые пирожные с малиновым джемом, а под конец – сидр со взбитыми сливками и пирог. За день до этого Росс съездил к мистеру Тренкрому и купил у него полдюжины бутылок лучшего кларета из Франции. Вместе с женевскими ромом, бренди и излюбленным портвейном Демельзы, напитков было достаточно, и отличных напитков. Бассеты, несмотря на богатство, пили мало, и обед закончился в сытой, расслабленной манере под приятную беседу.

А поговорить было о чем: пала Мантуя, и сопротивление в Италии подходило к концу, последние итальянские порты закрылись для английских торговцев, а Австрия, единственный оставшийся бастион, еле-еле держалась. Попытка вторжения в Ирландию не удалась из-за погоды, но со дня на день могла произойти новая, тем более, когда испанский и голландский флот перешли на сторону французов. Как только войска освободятся от завоевания Европы, их перекинут на побережье Ла-Манша. В следующий раз могут напасть уже не на Ирландию. Повсюду набирали добровольцев, в каждом крошечном порту вербовали людей на флот. Шахтеров не трогали, но они вступили в патриотические отряды сопротивления французам.

Позже они перешли в новую библиотеку, и все восхитились работой штукатура, а потом, поскольку день выдался изумительным, прогулялись к Дамсель-Пойнту, и Демельза к своему ужасу оказалась в паре с лордом Данстанвиллем. Путь шел по узкой тропе вокруг Длинного поля, и не было никакой надежды нарушить этот порядок, пока они не доберутся до утесов. Росс с леди Данстанвилль возглавляли процессию, а Дуайт и Кэролайн так подло остались вместе и замыкали ряды.

Беседа хозяйки дома с гостем концентрировалась главным образом на урожае. Это была легкая тема, и возникающие время от времени вежливые вопросы позволяли ей продолжаться. Демельза давно уже поняла, что мужчины любят звук собственного голоса, и новоиспеченный барон – не исключение. Но нельзя сказать, чтобы его слова были скучными: он был точен, остер на язык и полон новых идей. Через некоторое время Демельза расслабилась, предположив, что если предоставить говорить по большей части ему, то тем меньше времени останется на размышления об изъянах в ее воспитании.

Они добрались до конца поля, там начинались скалы и заросли дрока. Барон остановился и посмотрел на пляж Хендрона. Росс и леди Данстанвилль шли впереди, Дуайт вытаскивал колючки из туфли Кэролайн.

– Как вы знаете, – сказал Бассет, – наc охраняют скалы, но длинные песчаные отмели как эта или в Гвитиане, представляет собой удобное место высадки для врага, если повезет с погодой. И это внушает опасения о безопасности наших берегов.

– Если враги явятся, – ответила Демельза, – не думаю, что их с радостью примут.

Бассет взглянул на нее.

– О, не сомневаюсь. Но наши неопытные новобранцы против закаленных ветеранов войны в Европе... Что до флота, то это отдельный разговор.

Демельза посмотрела на море. Этим утром пришло еще одно письмо от Хью с очередным стихотворением. И снова ей удалось утаить стихи от Росса. Письмо содержало простое перечисление событий за четыре месяца. Служба на флоте была монотонной и тяжелой, а сражались они куда чаще с течениями и ветром, чем со вражескими кораблями. Бесконечные вахты, бесконечные патрули, а потом вдруг откуда ни возьмись возникал французский корабль. Демельза надеялась, по крайней мере, надеялась частичка ее души, что тон письма показывает угасание его интереса. К сожалению, стихи эту мысль не подтвердили. Они были длиннее прежних и менее откровенными, но не оставляли никаких сомнений в чувствах. А в последней строчке письма говорилось, что, возможно, Хью прибудет в Косанд в следующем месяце, чтобы навестить родителей, а вероятно, и дядю.

– ... так что, надо полагать, он сделал верный выбор, – закончил фразу Бассет.

Демельза в панике облизала губы.

– Простите?

– Я говорил, что это трудный возраст для мужчины во время войны. Думаю, главным образом он отказался именно поэтому. В двадцать семь лет он, разумеется, присоединился бы к своему полку. В сорок семь он куда охотнее бы принял место в парламенте.

– Да, подозреваю, что так, – сказала она с опаской.

– Блестящий подвиг во Франции два года назад доказывает его предпочтение принимать активное участие в войне, и я верил, что он будет полезен в Палате общин. Но мои ожидания не оправдались.

– Наш сосед занял его место, – сказала она.

– Да, это так. И он показывает себя очень... прилежным членом парламента.

Росс с гостьей стояли на краю каменистой вересковой пустоши, спускающейся к бухте Хендрона. Франсис Данстанвилль выглядела рядом с ним такой миниатюрной.

Бассет снова остановился.

– Между вашими семьями пробежала черная кошка. Что послужило причиной вражды, миссис Полдарк?

Демельза встала на камень и посмотрела на пляж.

– Вон там – Темные утесы, милорд, те, о которых вы спрашивали.

– Да, я вижу.

– Эта вражда слишком давняя, чтобы я могла объяснить. А даже если и могла бы, то это не мое дело. Вам следует спросить Росса.

– Мне не хотелось выносить это на публику. Не стоит показывать грязное белье всем подряд.

– Грязное белье никому не стоит показывать, милорд.

Он улыбнулся.

– Не стирать его на публике, да? В любом случае, вражда между кузенами и соседями неприемлема. Ее следует оставить в тех давних временах, когда началось это соперничество, тем более, когда идет война и предстоит сражаться с общим врагом. Передайте это капитану Полдарку, хорошо?

– Если вы передадите мистеру Уорлеггану.

Бассет бросил на нее косой взгляд.

– Мне сообщили, что вина лежит главным образом на Полдарке.

У Демельзы заколотилось сердце. Она встретилась взглядом с бароном и медленно выдохнула.

– Милорд, вы, верно, меня поддразниваете.

– И в мыслях не держал, мадам, мы не настолько близко знакомы. Что за шахта стоит на том утесе?

– Уил-Лежер. Уорлегган закрыл ее два года назад.

– На земле Полдарка?

– На земле Тренеглоса. Но Росс открыл ее десять лет назад.

– Старая вражда и соперничество умирают неохотно.

– Как и старые шахты.

– Как я вижу, в вашем лице капитан Полдарк нашел стойкую защитницу, мэм.

– А как же иначе?

– И правда. Я даже боюсь что-либо прибавить.

– Милорд, не думаю, что вы чего-либо боитесь. Но к слову о вражде...

– Что?

– Нет, ничего, просто дурацкая мысль.

– Прошу вас, продолжайте.

– Что ж... Говоря о вражде, разве вы сами не враждуете с лордом Фалмутом?

Он удивленно посмотрел на Демельзу и засмеялся.

– Туше. Но будет правильнее сказать, что это он враждует со мной. Я ничего такого не чувствую.

– Так значит, виноват Боскауэн?

– А теперь, мадам, надо полагать, это вы меня поддразниваете.

Демельзе показалось, что его улыбка стала холодной, как будто она слишком далеко зашла. Но через мгновение его лицо разгладилось, и он протянул руку, чтобы помочь ей перебраться через валун.

– Вы несомненно знаете, миссис Полдарк, что лорду Фалмуту не нравится способ, которым я вырвал из его рук место члена парламента от Труро, и наверняка во время всеобщих выборов он потеряет и второе место. В конце концов, мы годами соперничали на этом поприще. Но я со своей стороны не возражаю заключить соглашение. Теперь, когда я переместился в Палату лордов, положение изменится. Я контролирую Пенрин. Я контролирую или могу побороться за некоторые другие города. Но не вижу смысла продолжать баталию.

– Вообще-то, сэр, я не очень в этом разбираюсь. – Она задумалась. – А значит, мой ответ все-таки был неподобающим.

– Вовсе нет, вы ответили с подлинным женским остроумием.

Демельза могла только догадываться, куда Росс тащит леди Данстанвилль. Они исчезли из вида, и она предположила, что они спускаются по скалам к бухте Нампара. Дуайт и Кэролайн остались далеко позади, Кэролайн сняла туфлю.

– Милорд, – сказала Дмельза, покопавшись в кармане, – могу я попросить вас еще кое о чем? Росс сказал мне, что вы хорошо знаете латынь.

– Едва ли. В Кэмбридже я читал на латыни и греческом и с тех пор кое-что изучил...

Демельза вытащила лист бумаги.

– Вы бы сделали мне одолжение, если бы объяснили, что это значит. Это с кладбища в Соле, но по определенным причинам мне хотелось бы знать...

Он взял листок и нахмурился. Ветер шелестел травой под их ногами.

– Quidquid... О, это значит... «Что бы то ни было»... Нет, это значит «Что предопределено любовью, нельзя отринуть».

– Благодарю вас, милорд. Что предопределено... Я это запомню.

– А что на обратной стороне?

– Ничего, совсем ничего, – Демельза поспешно забрала листок.

– Думаю, эта латынь – цитата. Где вы это прочли?

– На могильном камне.

– Весьма необычное место. Но хорошее изречение.

– Да, хорошее, – согласилась Демельза.

II

Они спустились к бухте Нампары, а потом поднялись обратно в долину – за ручьем с бурой водой, по скрипучему мостику и к дому. День клонился к вечеру, Данстанвилли выпили чаю и с наступлением темноты уехали вместе с двумя грумами. Энисы остались подольше, а потом тоже уехали. Полдарки вернулись в гостиную, где ярко горел огонь, и зажгли свечи. Демельза пошла на кухню узнать, всё ли в порядке, а Джереми и Клоуэнс с шумом ворвались за ней в гостиную, как вода из прорванной плотины, и взяли на себя задачу развлекать родителей, не переставая болтать.

Когда дети наконец-то отправились спать, Демельза протянула ноги к огню и пригладила взъерошенные волосы.

– Ох, я устала так, как будто весь день пахала в поле. Ну и испытание ты мне устроил, Росс.

– Но это был большой успех. Никто не станет отрицать.

– А ты видел, как Бетси-Мария сунула палец в суп лорда Данстанвилля? А потом облизала палец!

– На его кухне каждый день случается и куда худшее, он просто этого не видит.

– Надеюсь, он и этого не увидел!

Росс вытащил трубку и стал ее набивать.

– А Эна уронила пирожок, и он укатился под стул Дуайта, – сказала Демельза. – А видел бы ты кухню за десять минут до их прихода! Прямо как поле битвы, все натыкались друг на друга! И я думала, что индейка будет полусырой! Миссис Заки забыла ее нафаршировать, пока не...

– Всё было великолепно. Слишком обильная еда выглядела бы претенциозно. Во всем графстве они не нашли бы более вкусной пищи, если уж на то пошло. А как ты справилась во время прогулки с Фрэнсисом Бассетом?

– Неплохо, я думаю. Он пытался меня спровоцировать, а потом я его спровоцировала, но всё прошло хорошо. Если бы я так его не боялась, он бы мне даже понравился.

– И что же это были за провокации?

– Ну, он сказал, что ты должен наладить отношения с Джорджем Уорлегганом.

Росс вытащил из камина уголек и прикурил трубку. К потолку поднялся синевато-бурый дым.

– По крайней мере, он хотя бы снизошел до того, чтобы это заметить. Надеюсь, ты напомнила ему, что мир заключают двое, как и развязывают войну.

– Я напомнила о его собственной вражде с лордом Фалмутом.

Росс уставился на нее.

– Вот это да! Весьма храбро с твоей стороны.

– Я выпила три бокала портвейна.

– Четыре. Я видел, как ты тайком отхлебнула четвертый перед уходом. И что он ответил?