Текст книги "Хрущев"

Автор книги: Уильям Таубман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 69 страниц)

Помимо энергии и личного обаяния, был у Хрущева и еще один козырь – компрометирующие документы, извлеченные из сейфа Берии. Маленков сумел завладеть «признанием» Ежова, сделанным незадолго до казни и обращенным против него; однако «доказательства» того, что он якобы организовал заговор с целью убить Кагановича, ему уничтожить не удалось ⁹². Сам Хрущев уверял, что даже не читал эти документы; но новый глава КГБ Иван Серов, конечно, читал ⁹³.

Центральным пунктом программы Маленкова были предложенные им реформы сельского хозяйства. В августе 1953 года он предложил сократить налоги, повысить государственные закупочные цены на сельхозпродукты и поощрять развитие индивидуального крестьянского хозяйства, обеспечивавшего страну значительной долей овощей и молока. Эти меры завоевали широкую популярность; в деревнях до сих пор помнят тогдашнюю поговорку: «Пришел Маленков – поели блинков» ⁹⁴. Он отменил добровольно-принудительное распространение облигаций государственного займа.

Кроме того, Маленков заигрывал с интеллигенцией. Как уверяет его сын, именно по его инициативе полотна импрессионистов, долгое время скрывавшиеся в запасниках музеев, снова были выставлены на всеобщее обозрение. Maленков просил ведущих экономистов предлагать более широкие экономические реформы и спрашивал у ведущих ученых их мнение по поводу положения дел в науке; последние нелицеприятно отзывались о Лысенко, биологе-шарлатане, которого Хрущев поддерживал до самого конца своего правления ⁹⁵.

Как для Хрущева, так и для Маленкова основным препятствием на пути реформ представлялся сформированный при Сталине пропагандистский образ внешнего мира. Если капиталистические страны – непримиримые враги СССР и новая мировая война неизбежна, едва ли Советский Союз может позволить себе сокращение вооружений или снижение бдительности во внутренних делах. Маленков выступил против этих тезисов, настаивая, что «в отношениях СССР с другими государствами нет таких спорных вопросов, которые нельзя было бы решить мирными средствами», и что ядерная война уничтожит не только капитализм, но и «мировую цивилизацию» ⁹⁶.

Хрущев никогда не был идеологом, однако «вольнодумство» Маленкова вызывало у него такой же протест, как и попытки последнего укрепить государственную бюрократию за счет партийного аппарата. В ноябре 1953 года Маленков обвинил высших партийных чиновников в коррумпированности и пригрозил вывести органы государственной власти из-под их контроля. Его речь была встречена «гробовой тишиной»: на лицах слушателей «недоумение было перемешано с растерянностью, растерянность со страхом, страх с возмущением». И тогда раздался из президиума голос Хрущева: «Все, конечно, верно, Георгий Максимилианович. Но аппарат – это наша опора». И зал взорвался восторженными аплодисментами ⁹⁷.

Программа Хрущева также основывалась на реформе сельского хозяйства. По утверждению Молотова, Хрущев «решил ввести новую политику» и «негодовал», когда Маленков опередил его своими августовскими предложениями. Хрущев «не мог ни забыть, ни простить», добавляет Микоян, того, что «вся слава» досталась Маленкову. Вот почему на сентябрьском пленуме ЦК Хрущев попытался вернуть себе инициативу ⁹⁸. В более открытом обществе принятие решений включало бы в себя обязательное широкое обсуждение, слушания в законодательных органах и парламентские дебаты. Здесь же двое помощников Хрущева, двое редакторов «Правды» и один специалист-агротехник проводили дни и ночи за закрытыми дверями одного из кабинетов ЦК на Старой площади, пытаясь определить истинную глубину кризиса сельского хозяйства, требуя от Центростата точных цифр и получая в ответ раздутую статистику, которой чиновники надеялись порадовать начальство ⁹⁹.

Несмотря на все усилия статистиков, было очевидно, что сельскому хозяйству грозит катастрофа. Хрущев прямо сказал об этом на пленуме – и завоевал репутацию человека, который не боится смотреть горькой правде в лицо. Более того, стало очевидно, что Маленков лгал в 1952 году, уверяя, что проблема с зерновыми «решена». Четыре месяца спустя, направив коллегам по Президиуму еще более откровенную записку по тому же вопросу, Хрущев в первой же фразе процитировал – хоть пока и не называя имени Маленкова – заявления из его доклада ¹⁰⁰.

Предложения Хрущева во многом повторяли идеи Маленкова: снижение налогов, повышение закупочных цен, развитие индивидуального хозяйства. Все это, несомненно, имело смысл – однако по большому счету не устраивало самого Хрущева. Несмотря на всю свою практичность и мужество, он не мог принять самого принципа, лежащего в основе реформ, – принципа освобождения крестьян от коллективизации ¹⁰¹.

Сентябрьская речь Хрущева сделала его ведущим в правительстве специалистом по сельскому хозяйству. Другие руководители могли возлагать вину за плохие урожаи на погоду или прошлые испытания – но не Хрущев. В 1955 году он начал свою очередную речь по этому вопросу таким вступлением: «Товарищи, идет уже 38-й год Советской власти. Срок немалый. Значит, ссылаться на Николая II нам уже стыдно (смех в зале),его давно нет в живых». На другом собрании Хрущев заявил: «Народ говорит нам: „Мясо будет или нет? Молоко будет или нет? Штаны хорошие будут?“ Это, конечно, не идеология. Но нельзя же, чтобы все имели правильную идеологию, а без штанов ходили. (Смех. Аплодисменты.)» ¹⁰²

Под реформами, предложенными Маленковым и развитыми Хрущевым, имелась в виду прежде всего реорганизация уже имеющихся колхозов и совхозов. Следующее предложение Хрущева – уже целиком его собственное – было новым и неожиданным: ударное освоение так называемой целины – нетронутых степей Казахстана и Западной Сибири ¹⁰³. Казахские партийные руководители, с которыми консультировался Хрущев, были против этой идеи, опасаясь, что исконно казахские земли перейдут в руки русских и украинских крестьян, – однако в 1953 году они еще не смели возражать открыто. Вместо этого они попытались принизить ценность потенциальных полей. «Казахстан – область скотоводческая, а не земледельческая. Не стоит развивать целину», – заявил первый секретарь ЦК КПК Жумабай Шаяхметов. «Но неужели мы не сможем распахать хотя пятьдесят тысяч гектаров? – спрашивал Хрущев своего помощника Андрея Шевченко. – Родные мне писали, что и сто тысяч сможем» ¹⁰⁴.

Своим родственникам, проживавшим в Северном Казахстане, Хрущев доверял больше, чем лидеру казахской компартии, в выступлении которого он усмотрел «вирус национализма». Поэтому Шаяхметова вскоре заменил украинец Пантелеймон Пономаренко, а его первого заместителя – Леонид Брежнев, а Андрей Шевченко отправился изучать обстановку в Казахстан и Западную Сибирь. Два месяца спустя, когда Шевченко вернулся, Хрущев лежал в постели с высокой температурой. Нина Петровна предупредила Шевченко, что Хрущева «нельзя волновать» – однако тот настоял на том, чтобы его выслушать, затем приказал составить документ с предложениями, подписал его и почти без изменений направил в Президиум.

В записке обещалось быстрое достижение значительных результатов (не меньше 13 миллионов гектаров распаханной земли за два года, 2,3 миллиона в одном 1954 году) ¹⁰⁵вполне «идеологически выдержанными» мерами. Вместо подкупа крестьян «индивидуальными материальными благами» можно было сыграть на энтузиазме и любви к приключениям, свойственным молодежи. Советская система умела мобилизовывать большое число людей и техники; Хрущеву нравилось думать, что у него в этом особый талант. Кампания по освоению целины предоставляла Хрущеву возможность сыграть любимую роль: объявить об опасности, призвать отважных коммунистов и комсомольцев на борьбу с ней, вдохновить их на бескорыстные подвиги ради общего блага и, в конце концов, торжественно отпраздновать победу.

Весной – летом 1954 года специальными поездами отправились на восток триста тысяч хрущевских «добровольцев», по большей части – горожане, неподготовленные к суровым походным условиям и не менее суровому сибирскому климату. Пока добровольцы воздвигали палаточные городки, Хрущев организовывал подвоз десятков тысяч тракторов и комбайнов. Старые, нецелинные пахотные земли, лишенные необходимой сельскохозяйственной техники, приходили в еще большее запустение, что повышало ставки в игре Хрущева ¹⁰⁶. Он рисковал не в одиночку: большинство коллег поддерживали его даже после того, как он объявил об удвоении объема земель, которые предстояло окультурить. Через несколько лет кампания по освоению целины обернулась экономической и экологической катастрофой – но зато позволила Хрущеву проявить лидерские качества, которых так недоставало Маленкову.

Хрущев «открыл» Кремль не только в переносном, но и в самом прямом смысле слова. При Сталине древний архитектурный комплекс был закрыт для всех, кроме высшего эшелона партийной элиты. С 1920-х годов в Кремле жили высшие партийные лидеры – Молотов, Каганович, Микоян и Ворошилов. За несколько месяцев до смерти Сталина Сергей Хрущев вместе с несколькими школьными товарищами, пройдя долгий утомительный досмотр, сумел побывать за кремлевскими стенами. А уже в 1954 году по предложению Хрущева в Кремле впервые было проведено детское новогоднее представление, и затем его ворота распахнулись для посетителей. Ворошилов жаловался, что теперь спокойно погулять возле дома не может; не таков был Хрущев – он любил гулять по Кремлю среди туристов, которые обычно его не узнавали, ибо им и в голову не приходило, что руководитель страны станет ходить среди простых людей без охраны ¹⁰⁷.

Открытие Кремля имело большой общественный резонанс. Весной 1954 года несколько комиссий Верховного Суда СССР, состоявших из молодых чиновников военной прокуратуры, начали пересмотр судебных процессов сталинской эпохи. В апреле 1954-го были реабилитированы Кузнецов, Вознесенский и другие фигуранты «ленинградского дела», а вскоре и посмертно восстановлены в партии. В начале мая Хрущев отправился в Ленинград на встречу с местными партработниками. Он винил во всем органы КГБ и не называл имени Маленкова – но лишь потому, что этого и не требовалось; к тому моменту протеже Маленкова Василий Андрианов, ставший первым секретарем Ленинградского обкома и горкома партии в 1949-м, был уже уволен. Суд и казнь бывшего главы МГБ Абакумова, состоявшиеся в Ленинграде в декабре 1954-го, увеличили опасность, нависшую над Маленковым. В результате, по словам одного из российских историков, Хрущев окружил Маленкова «свинцовыми стенами, парализующими волю», лишив его способности не только бороться, но даже и выполнять свои непосредственные обязанности ¹⁰⁸.

Для коммунистов, хоть немного способных к предвидению, тенденция была очевидна. К концу 1953 года ни одно мало-мальски важное решение не принималось без одобрения Хрущева. До февраля 1954-го на торжественных собраниях Президиума в Большом Кремлевском дворце председательствовал Маленков, в дальнейшем – Хрущев. 26 апреля 1954 года не глава правительства, а руководитель партии утверждал бюджет для Верховного Совета. С начала июня фамилия Маленкова исчезла из верхней строчки официальных бюллетеней: теперь список членов Президиума публиковался в алфавитном порядке. В ноябре канцелярия Президиума, возглавляемая многолетним помощником Маленкова Сухановым, была заменена общим отделом, который контролировал Хрущев. В результате в его руках оказался весь ЦК. В довершение этого в марте 1954 года ставленник Хрущева Иван Серов занял пост главы КГБ ¹⁰⁹.

Той же осенью Хрущев – один, без Маленкова – возглавил делегацию, посетившую Китай в честь празднования пятой годовщины образования Китайской Народной Республики. Он вел и партийные, и государственные переговоры с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем. По дороге домой Хрущев встречался с местным партийным руководством Дальнего Востока и Сибири. Все это еще сильнее укрепило его позиции; но характерно и то, что он не опасался надолго покидать Москву.

Личные отношения Хрущева и Маленкова, естественно, крайне ухудшились. Прежде они вели себя друг с другом как равные; теперь Хрущев принялся «наставлять» Маленкова тоном, от которого даже Нине Петровне и Сергею Хрущеву становилось неловко. Поначалу Маленков с этим мирился, но скоро начал проявлять недовольство. Хрущев даже жаловался домашним на Маленкова, упрекая его за безынициативность – однако, по проницательному замечанию Сергея Хрущева, «если бы Маленков начал проявлять инициативу, отцу это не понравилось бы еще сильнее». Во время отдыха в Крыму в 1954 году двое лидеров ожесточенно схлестнулись по вопросу строительства в Крыму сети санаториев. В ответ на замечание Маленкова, что стране это не по карману, Хрущев взорвался. Его помощник Андрей Шевченко вспоминает: «Спор был жаркий, дошло даже до очень резких выражений. Скажем так: оба поминали друг друга по матушке» ¹¹⁰.

Открытый разрыв произошел в начале 1955 года: сперва – в конце января, на пленуме ЦК, а затем – в феврале, на сессии Верховного Совета, где Маленков из председателя Совета министров превратился в министра электрификации. На пленуме Хрущев обвинил Маленкова в том, что тот был «правой рукой» Берии. «Лаврентий и Георгий, Георгий и Лаврентий, – насмешливо поддакнул Молотов, – они всегда были неразлучны, пили вместе, ездили в одной машине, отдыхали друг у друга на дачах». Суровая резолюция возложила на Маленкова «моральную ответственность» как за «ленинградское дело», так и за другие дела, «сфабрикованные Берией и Абакумовым». Когда Сталин умирал, говорилось в резолюции далее, Маленков «облегчил Берии путь к власти».

За свое короткое единоличное правление Маленков успел дважды проявить себя еретиком. Заявленное им внимание к легкой промышленности (в том числе к производству потребительских товаров) за счет тяжелой, объявил теперь Хрущев, «было вызвано стремлением завоевать дешевую популярность. Это была речь оппортуниста, а не руководителя». «Зачем он вступил в партию, – вопрошал Молотов, – если даже не понимает, чем коммунистический курс отличается от капиталистического?» При «теоретически и политически неверных» формулировках Маленкова, говорилось в резолюции, неудивительно, что некоторые «лжеэкономисты» начали в полный голос высказывать «открыто антимарксистские, антиленинские, правооппортунистические взгляды по ключевым вопросам советской экономики».

Предупреждение Маленкова о том, что ядерная война может уничтожить цивилизацию, «поразило товарищей», заявил Хрущев. «Черт знает что за чушь», – добавил Молотов. Более столетия назад Маркс предсказал неизбежную гибель капитализма; а значит, у того, кто видит в ядерном оружии угрозу цивилизации, «на плечах не голова, а противоположная часть тела».

Хрущев обвинил Маленкова и в том, что тот поддерживал бериевский план продажи Восточной Германии. Каганович заявил, что Маленков отстаивает «капитализм, социал-демократию, меньшевизм» и «политическую трусость», и процитировал высказывание о нем Сталина: «Человек может быть физически храбр, но как политик труслив» ¹¹¹.

При Сталине такие обвинения неизбежно привели бы к аресту и ликвидации. Однако времена изменились, и теперь Маленкову разрешили даже остаться в Президиуме, где он лелеял свои обиды и обдумывал планы мести ¹¹². Одной из причин сдержанности Хрущева было то, что и сам он был близок к Берии и разделял многие идеи, в пропаганде которых теперь обвинили Маленкова. Другой – то, что следующими целями Хрущева были Молотов и Каганович, и в борьбе с ними Маленков мог еще пригодиться ¹¹³.

Некоторое время союзу Хрущева и Молотова, казалось, ничто не угрожало. Хрущев продолжал питать к старейшему соратнику Сталина большое уважение. Сразу после смерти Сталина он отстранился от всех внешнеполитических вопросов, предоставив Молотову заниматься ими по своему усмотрению: пока дело не касалось внешней политики, эти двое вполне способны были мирно работать вместе ¹¹⁴. Когда Маленкова сместили с поста главы правительства, именно Молотов предложил, чтобы его место занял Хрущев ¹¹⁵. Однако еще до того Молотов и Хрущев начали спорить друг с другом как по внутренним, так и по внешним вопросам, и скоро отношения их заметно ухудшились.

«Нет ни единого серьезного вопроса, по которому Молотов не выдвигал бы возражений, – говорил Хрущев на пленуме в июле 1955 года, где их разногласия впервые стали явными. – Почему? Мне кажется, виной тому его полная оторванность от жизни» ¹¹⁶. Молотов возражал, когда Хрущев предложил распахать тринадцать миллионов гектаров целины, возражал, когда Хрущев добавил к ним еще два миллиона, и протестовал еще жарче, когда общее число целинных пашен дошло до двадцати восьми – тридцати миллионов гектаров. План Хрущева был не просто «не обдуман», доказывал Молотов, – «это была нелепость. В таком масштабе – авантюра» ¹¹⁷. Молотов предлагал вкладывать деньги в развитие уже разработанных земель; однако это, вспоминал Хрущев, требовало «вложения больших денег, увеличения выпуска минеральных удобрений и прочих материальных средств» ¹¹⁸. В аргументах обеих сторон была своя правда, хотя Хрущев полагал, что «здесь все ясно и без доказательств». На случай, если у кого остались сомнения, Хрущев заявил на пленуме: предыдущая речь Молотова, мол, явно показала, что «о сельском хозяйстве он практически ничего не знает». За все годы, что он прожил у себя на даче, добавил Хрущев, он «в соседний колхоз ни разу и не заглянул» – в отличие от самого Хрущева ¹¹⁹. Сам же Молотов впоследствии говорил, что Хрущев, увлекшись идеей освоения целины, «нашел путь и несется, как саврас без узды!.. Хрущев мне напоминал прасола. Прасола мелкого типа. Человек малокультурный, безусловно. Прасол. Человек, который продает скот» ¹²⁰.

Еще одним яблоком раздора стало жилищное строительство. Архитектурные вкусы Сталина вызвали к жизни появление «сталинских высоток» – громоздких, пышных, перегруженных украшениями небоскребов. «Мы выиграли войну, мир смотрит на нас как на победителей, – вспоминал Хрущев слова Сталина. – Что же будет, если (иностранные гости. – У. Т.), приехав в Москву, не увидят ни одного небоскреба? Будут нелестные для нас сравнения с капиталистическими городами». Хрущев же предпочитал массовое строительство дешевых многоквартирных домов – в пять этажей (чтобы не тратиться на лифты). Когда Молотов на заседании Президиума заговорил о недовольстве народа жилищными условиями, «я, – вспоминает Хрущев, – смотрел на него тогда, как на новорожденного. Он что же – только теперь узнал, что нет жилья и что люди живут в домах-клоповниках?» ¹²¹.

Кроме того, Хрущев начал вмешиваться в советскую дипломатию, особенно в вопросы отношений с другими коммунистическими странами как на государственном, так и на партийном уровне. В 1954 году он посетил Варшаву и Прагу. Но самым серьезным ударом для Молотова стало предложение Хрущева примириться с югославским лидером Тито. Это предложение Хрущев выдвинул с целью исправить «ошибку» Сталина, но также и для того, чтобы насолить Молотову и подорвать его положение.

В 1948 году, когда Тито (по иронии судьбы, бóльший сталинист, чем сам Сталин) был с позором изгнан из социалистического содружества, одним из архитекторов конфликта стал Молотов. После смерти Сталина он одобрил возобновление дипломатических связей с Югославией – но не более того. Югославия, настаивал он, «не социалистическая страна». Восстановление отношений с Тито поощрит «ревизионизм» в других восточноевропейских странах; чтобы восточный блок не распался, СССР необходимо не умасливать Тито, а демонстрировать силу. Благодаря неустанному повторению, эти сталинистские формулы въелись в мозг и самому Хрущеву. «Мы тогда настолько оторвались от реальности, что сами стали верить в эти глупости» ¹²².

Ах, если бы Хрущев умел так же трезво относиться к другим мифам, которые пропагандировал сам!

В феврале 1954 года Президиум указал Министерству иностранных дел на необходимость улучшения отношений с Югославией. Однако Молотов продолжал говорить о ней как о фашистском государстве. Хрущев предложил образовать комиссию, которая решит, к какому же типу относится общественная система Югославии; в конце концов комиссия объявила, что там имеет место социализм. Это открыло путь к прямым переговорам с Тито. Молотов потребовал, чтобы югославская делегация приехала в Москву; Хрущев возразил, заметив, что «это будет выглядеть так, что Югославия пришла к нам с поклоном» – и его коллеги согласились в конце мая 1955 года отправить в Белград советскую делегацию с ним самим во главе. Молотов в числе делегатов не значился ¹²³.

Этот визит действительно помог двум государствам сблизиться ¹²⁴; однако Молотов остался недоволен. Его сопротивление дало Хрущеву долго ожидаемый шанс, и в июле 1955 года на пленуме ЦК он повел на своего коллегу открытую атаку. Поначалу его реплики звучали сдержанно. Однако, когда Молотов заявил, что Хрущев «говорит все, что в голову взбредет», тот выпалил признание, которое Москва отказывалась официально подтвердить и тридцать лет спустя. Поясняя, как внешняя политика Молотова настраивала весь мир против СССР, Хрущев указал на Корею. «Это мы начали корейскую войну, – заявил он. – Об этом всем известно». – «Всем, кроме нашего народа», – резонно возразил Микоян. Эта перепалка была вычеркнута даже из секретной распечатки стенограммы пленума ¹²⁵.

А началось все с замечания Молотова, что Президиум решал югославские вопросы в его отсутствие. Хрущев: «Мы вам сказали, когда вы еще были здесь». Молотов: «Я говорю правду». Хрущев: «Правду говорим мы». Вопрос о том, отклоняется ли Молотов от генеральной линии партии, повлек за собой такой обмен репликами. Хрущев: «Вы были против». Молотов: «Нет. Я выражал свое мнение». Хрущев: «Но вы с нами не соглашались». Молотов: «Я выражал свою точку зрения». Хрущев: «Ясно. Все идут не в ногу, один Молотов в ногу».

Прочие члены Президиума, не исключая и Маленкова, присоединились к Хрущеву ¹²⁶. Каганович, еще в сталинские времена известный беспримерной льстивостью и угодничеством, теперь стелился перед Хрущевым: «Товарищ Хрущев выполняет свои обязанности… неустанно, энергично, активно и изобретательно, как подобает большевику-ленинцу и первому секретарю ЦК партии» ¹²⁷. Молотов отчаянно защищался и сдался лишь под конец: «Полагаю, что Президиум правильно указал на ошибочность моей позиции по югославскому вопросу… Буду честно и активно работать над исправлением своей ошибки» ¹²⁸. Это вызвало очередной выпад Хрущева: «Тридцать четыре года он сидит в Президиуме и из них десять лет несет чепуху!» Если Молотов и дальше собирается работать в том же духе, – продолжал Хрущев, невольно предсказывая собственную судьбу, – «почему бы вам не уйти на пенсию? Мы вам положим хорошую пенсию, будем относиться к вам с уважением – только не вмешивайтесь в нашу работу!» Верно, продолжал он, «самые горячие споры в Президиуме» всегда происходили между ним и Молотовым – однако «я не давал ему повода критиковать меня». Молотов всегда «нападал первым», поскольку привык «задавать тон в Президиуме, а я ему в этом не потакал».

Заключительная речь Хрущева звучит еще задиристее. Молотов хотел подарить Восточной Германии то ли двадцать, то ли двадцать пять автобусов советского производства – «не из серьезных партийных соображений», возмущался Хрущев, а просто чтобы произвести впечатление на восточных немцев. Жена Молотова, как говорят, принимала у себя в доме посла США Чарльза Болена и его жену. «Просто скандал! – негодовал Хрущев. – Мы, члены Президиума, с иностранными корреспондентами не разговариваем без разрешения Президиума – а жена министра открывает частную дипломатическую лавочку и принимает у себя любого, на кого ей захочется взглянуть. Вы – министр иностранных дел, но ваша жена у вас в министерстве не работает!.. Должен сказать вам откровенно, Вячеслав Михайлович, ваша жена вас компрометирует». Взять хотя бы то, что она ездила вместе с Молотовым в Берлин и в Женеву!.. Пройдет несколько лет, и сам Хрущев начнет брать с собой в поездки Нину Петровну и детей – это ему тоже припомнят в октябре шестьдесят четвертого ¹²⁹.

По окончании пленума Молотов остался и министром иностранных дел, и членом Президиума. На XX съезде, назначенном на следующую зиму, партия должна была продемонстрировать свое единство, и значит, для чисток время было неподходящее ¹³⁰. Под конец своей речи Хрущев снизошел до любезности: «Я приложу все усилия для плодотворной и дружеской работы с товарищем Молотовым, чтобы его знания и опыт по-прежнему помогали укреплять мощь нашей партии» ¹³¹. Видимость мира была сохранена; однако Молотов, как и Маленков, не простил Хрущева и затаил обиду, дожидаясь лишь подходящего случая для ответной атаки.