Текст книги "Восхождение Запада. История человеческого сообщества"
Автор книги: Уильям Мак-Нил
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 70 страниц)
Местом проявления наибольшей активности индийской цивилизации в 500 г. до н. э. была долина Ганга, где мощные централизованные царства находились в процессе разрушения старых племенных и аристократических государственных образований. Долина Инда, частью которой тогда управляла Персия, оставалась политически раздробленной и консервативной в социальном отношении, хотя различные влияния, исходящие с Ближнего Востока, например чеканка денег, проникали в Индию именно отсюда. Юг, о котором нет письменных упоминаний, возможно, подвергался постепенной ариизации за счет контактов с культурно более развитым севером.
Когда Александр вторгся в Индию (327 г. до н. э.), гангское царство Магадха уже подчинило себе большую часть Северо-Восточной Индии. Несколько позже Чандрагупта Маурья (правил в 322-298 гг. до н. э.) объединил долины Ганга и Инда в единую великую империю, центром которой стало царство Магадха[468]468
В 305 г. до н. э. Чандрагупта склонил Селевка I передать ему индийские завоевания Александра. В дальнейшем эти два правителя поддерживали стабильные дипломатические отношения. Чандрагупта или его сын, вероятно, женился на селевкидской принцессе; можно даже предположить, что его знаменитый наследник, Ашока, был потомком этого брака, см. K.H.Dhruva, «Historical Contents of the Yugapurana», Journal of the Bihar and Orissa Research Society, XVI (1930), 35.
[Закрыть]. Его внук Ашока (правил ок. 273-232 гг. до н. э.) довел размеры империи до максимума, контролируя территорию почти всей Индии за исключением небольшой области на крайнем юге. Преемники Ашоки оказались неспособны сохранить единство этого обширного владения, которое вскоре распалось на меньшие, возможно, враждующие государства; около 185 г. до н. э. узурпатор отнял трон Магадхи у последнего правителя из династии Маурьев. Одновременно либо чуть позже захватчики с северо-запада – сначала греческие правители Бактрии, а затем племена саков и кушанов – придали политическим событиям в Индии новый характер. Эти завоеватели не покоряли всю Индию; их правление лишь изредка распространялось на области вне Пенджаба. На юге и востоке другие государства, границы и даже названия которых сейчас трудно с уверенностью определить, разделили наследство Маурьев.
Хронологическая неопределенность делает невозможным точное воссоздание последовательности событий в эти столетия. Тем не менее ясно, что индийская культура продолжала развиваться в направлении, уже определенном ранее. Изучение и передача литературы в устной форме во времена Будды (ум. ок. 486 до н. э.) было нормой, а обычай фиксировать тексты на бумаге приобретал интеллектуальную респектабельность очень медленно[469]469
Санскритские термины «книга», «перо», «чернила» имеют греческое происхождение. Это предполагает, что письменная традиция возникла в Индии только после знакомства индийцев с греческим книжным рынком. См. A.L. Basham, The Wonder Tlmt Was India (London: Sidgwick & Jackson, 1954), p.230.
[Закрыть]. Устные формы творчества придавали индийской литературе большую гибкость. Новые идеи и акценты, приукрашивание и замалчивание вносили в старые тексты почти незаметно, когда от одного мастера к другому передавалась мудрость прошлого. Лишь сакральные тексты, подобные Ведам, либо общепризнанные и непререкаемые классические произведения, такие как грамматика санскрита Панини, избежали таких многогранных изменений при передаче через поколения.
Устная традиция индийской литературы затрудняет использование методов текстологической критики, привычных для западных школ анализа развития мышления. Существующие рукописи, датируемые сравнительно недавними временами, представляют собой многовековые пласты, целые залежи свидетельств развития устного литературного творчества. Нет надежного способа выявить происхождение этих литературных источников; какие из них сохранились неизменными с давних времен, а какие относительно новы – нет датировки частей исследуемой рукописи. В результате хронология и подлинность всей ранней индийской литературы – предмет принципиально неразрешимого спора.
Несмотря на преобладающую неопределенность, сохранившиеся тексты свидетельствуют о том, что брахманизм находился в обороне начиная с V в. до н. э. и до окончания периода правления Ашоки. Безусловно, старое ведическое учение с его тщательными разработками в Брахманах и Упанишадах продолжали изучать в брахманских школах. Были сделаны новые комментарии к древним текстам и их краткие изложения – так называемые сутры (сутра буквально – связующая нить), которые пытались приспособить традиционную доктрину учения к обширному спектру ритуальных и повседневных обстоятельств, в рамках которых находился набожный брамин. Кроме того, все увеличивавшееся расхождение между разговорной речью и сакральным языком Вед породило впечатляющую, порой даже заумную лингвистическую науку. Великим памятником новой науки стала грамматика санскрита Панини, написанная, вероятно, в IV в. до н. э. Эта книга кодифицировала правила «классического» санскрита – языка, не идентичного тому, на котором написаны Веды, но происходящего непосредственно от него[470]470
Кроме текстов для обучения и священных писаний, конечно, существовала устная форма героической литературы на санскрите, ублажавшая вкус царей и воителей. В особых ритуальных действах священнослужители-брамины декламировали происходившие от этой светской традиции стихи, чтобы восславить и освятить предков своих благородных покровителей. От такого слияния светских и религиозных литературных жанров позже произошла индийская эпическая поэзия.
[Закрыть].
Вообще похоже, что брахманам было трудно приспособиться к переменам на социальной сцене Индии. Возвышение городов, где торговый и ремесленный люд жил бок о бок с людьми, стоящими социально выше их по праву рождения, плохо увязывалось с соблюдением установленных обрядов и запретов брахманистской религии. Различные сутры прямо запрещали, например, путешествовать на судах, да и Веды не предусматривали каких-либо указаний для жизни в городской среде. О городах в сутрах либо умалчивалось, либо говорилось пренебрежительно[471]471
См. Cambridge History of India, I, 237, 240, 248; A.L.Basham, The Wonder That Was India, p.231.
[Закрыть].
Буддийские писатели рисуют куда более разнообразные картины индийского общества. Купцы с их путешествиями в дальние края – положительные герои многочисленных назидательных и религиозных повествований. Подобные сюжеты составляют большую часть буддийской литературы; но в этих работах сохранены лишь случайные следы гордости и чувств, связанных с ритуальной чистотой происхождения, столь характерных для брахманистких записей. Скорее всего, это определяется тем, что буддизм (как и джайнизм) апеллировал в основном к городскому населению Индии. Тот факт, что ранние буддийские монахи проповедовали на языке улиц и не использовали столь темный и полуархаичный язык, как санскрит, очевидно, помог им завоевать массового слушателя.
Основной проблемой как для буддистов, так и для джайнистов оказалось четкое определение своих догматов веры. Сохранившиеся записи содержат ясные отголоски споров и расколов, сотрясавших обе эти религии. Признать священное писание непререкаемой нормой означало бы естественным способом ограничить богословские споры. Однако индийские буддисты с характерной для них страстью создали несколько сборников священных текстов, но так и не смогли создать законченный канон, не говоря уже о том, чтобы установить, какая из многочисленных версий легенды либо проповеди единственно верная[472]472
Версия священных буддийских текстов, записанных на языке пали, одном из разговорных диалектов, распространенных при жизни Будды, вероятно, содержит более древний и аутентичный материал, чем другие сборники. Тем не менее более поздние вставки вносились и в палийский канон по крайней мере до 500 г. н. э. и прекратились лишь потому, что разговорный язык в Индии эволюционировал, а язык палийских текстов остался языком посвященных и, следовательно, сакральным, нелегко поддающимся вмешательству.
[Закрыть]. Император Ашока, похоже, попытался внести некий порядок в подобную неразбериху, созвав высшее духовенство к себе на совет; но если это и так, он не счел возможным упомянуть о таком совете в своих знаменитых указах, высеченных на камне. Эти указы представляют собой единственно несомненный источник датировки событий этого периода.
Надписи, высеченные на камнях и колоннах и известные как указы Ашоки, говорят о том, что император перешел в буддизм после юношеского разочарования в излишне жестоких традиционных методах управления государством. В начале своего царствования Ашока вторгся в последнее значительное индийское государство, которое не было завоевано его дедом, и после кровавой борьбы покорил его. После этого он отказался от военных действий в пользу завоеваний духовных и организовал целый ряд миссий по распространению буддизма, как в собственных, так и в соседних землях[473]473
Миссии посылали (возможно, в 255 г. до н. э.) ко двору Селевкидов и Птолемеев, к правителям Македонии, Эпира (?) и Киренаики (современная Ливия); но никаких эллинских записей об их прибытии не сохранилось.
[Закрыть]. До тех пор буддизм успешно распространялся по восточным и южным окраинам арийской Индии, где брахманизм имел лишь некоторое влияние среди коренных народов[474]474
Nalinaksha Dutt, Aspects ofMahayana Buddhism and Its Relation to Hinayana (London: Luzac & Co., 1930), pp. 14-21. В дополнение к традиционным религиозным центрам в долине Ганга, где проповедовал сам Будда, его ученики образовали, по-видимому, и другой центр на западе Индии, в царстве Аванти. Возможно, именно здесь палийский канон священных буддийских писаний принял окончательную форму. См. Cambridge History of India, I, 184-85; A.L.Basham, The Wonder That Was India, p.391.
[Закрыть]. Миссионерские акции Ашоки утвердили буддизм по всей Индии и на Цейлоне, а также по меньшей мере создали для него плацдарм в Центральной Азии.
Религия, привлекшая симпатии Ашоки, для распространения которой он сделал так много, к тому времени уже довольно сильно отличалась от учения метафизического пессимизма и нравственной дисциплины, которое, вероятно, проповедовал Гаутама Будда. К исконному ядру учения был добавлен слабо развитый массовый культ, сосредоточенный вокруг ступ (святилищ), воздвигнутых над останками святых[475]475
Форма и план построения буддийской ступы происходит от простых могильных холмов. Похоже, идея ступы состояла в почитании останков умершего. Для святого создавалась насыпь со специальной полостью, позволяющей живущим получить непосредственный доступ к источнику святости. Очевидно, отсюда и круглый купол ступы с доступом через узкий проход в небольшое внутреннее помещение, где и покоились реликвии. См. A.L.Basham, The Wonder That Was India, pp.262-63.
[Закрыть], либо в других священных местах. Колонны и деревья, олицетворяющие дерево, под которым Будда достиг просветления, также часто связывались со ступами.
Путем таких модификаций буддизм постепенно влился в среду старинных местных обрядов. Для святилищ и божеств иного, не буддийского, происхождения почитание реликвий легко приняло буддийские формы, а сам характер изображений Будды все более склонялся к сверхчеловеческому виду.
ИНДИЯ АШОКИ
Энергично очерченные усатые львы из Сарнатхи (фото слева вверху) заметно отличаются по стилю от более мягко выполненного быка из Рампурвы (фото справа). Оба изваяния первоначально венчали колонны, воздвигнутые императором Ашокой в III в. до н.э. Оттиск печати из Мохенджо-Даро (внизу) предполагает заимствование основного мотива и, возможно, даже пластической идеи из древней культуры долины Инда. Напротив, в замысле и исполнении капители со львами ясно прослеживаются истоки Среднего Востока и даже эллинизма. Тем не менее скульпторам Ашоки не составляло особого труда комбинировать инокультурные заимствования с местными традициями и мотивами – что на практике хорошо проиллюстрировано буддийским «колесом закона», украшающим цоколь, на котором располагаются львы, и средиземноморским по происхождению мотивом пальметты, расцветающей под ногами быка.
Величайшие храмы и места поклонения стали связываться со знаменательными датами в жизни Будды либо создаваться вокруг мест хранения его останков, которые, согласно божественной традиции, были разделены по нескольким ступам сразу же после его смерти. В дальнейшем распространение культа происходило благодаря набожности Ашоки, который построил множество новых ступ вокруг земных останков Будды в разных частях своих обширных владений.
При государственной поддержке и с культом, доступным самому простому пониманию, буддизм стал широко распространенной в Индии религией. Для самого Ашоки и, возможно, для большинства его единоверцев учение и ритуал буддизма были связаны с высоким и всеобъемлющим нравственным законом. Основная тема высеченных указов Ашоки подтверждает это: наставления призывают подданных вести себя в соответствии с дхармой. Его, Ашоки, собственное определение дхармы, как это представлено в так называемом Указе второй колонны, было следующим: «Дхарма – благо. Но из чего состоит дхарма? Она состоит из немногих грехов и многих добродетелей, благости, великодушия, правдивости и чистоты»[476]476
N.A. Nikam and Richard McKeon (eds.), Hie Edicts ofAsoka (Chicago: University of Chicago Press, 1959), p.41.
[Закрыть]. Если рассмотреть это определение подробнее, то дхарма в понимании Ашоки требовала от различных религиозных групп в его царстве терпимости и взаимного уважения, а также воздержания от убийства животных и людей.
Он запретил жертвоприношения животных, приведя тем самым требования государственной власти в противостояние со старыми ведическими ритуалами, которые включали такую жертву. Сам Ашока отказался от охоты и войны, этих традиционных спортивных состязаний царей в Индии, как, впрочем, и в других землях.
Как религиозный человек Ашока, конечно, был одним из самых ярких личностей Индии, когда-либо занимавших трон. Но он был также и императором с притязаниями на мировое господство и в этом качестве, подобно своему отцу и деду, прежде всего заслуживает эпитета «филэллин»[477]477
Этот эпитет дан королю Палиботры (т.е. царю столицы Маурьев, Паталипутры) греческим историком Диодором Сицилийским (I в. до н. э.), II, 60.
[Закрыть]. Идея всемирной империи, очевидно, пришла в Индию из ахеменидской Персии. Археологические данные дают конкретные доказательства сходства между дворцовыми зданиями в Персии и в империи Маурьев. В качестве примера можно привести дворец Маурьев в Паталипутре, который был построен вокруг большого зала с колоннами совершенно в стиле Персеполиса. Еще интереснее данные о близком сходстве скульптуры Маурьев с персидскими (да и греческими) образцами[478]478
Скульпторы, вырезавшие венчающих столпы Ашоки львов, возможно, были греческими либо иранскими мастерами, приглашенными двором с целью заложить в Индии школу каменной скульптуры. См. Niharranjan Ray, «Mauryan Art», in K.A.Nilakanta Sastri, Age of the Nandas and Mauryas, pp.356-61. Известные указы Ашоки, вырезанные в камне, также заимствованы из ахеменидских обычаев; даже в деталях эти тексты совпадают с известной Бехистунской надписью, высеченной по приказу Дария Великого.
[Закрыть].
Греческая концепция приоритета государства над всеми сторонами деятельности отдельного человека, вероятно, также привлекала правителей Маурьев, и они, возможно, пытались установить эффективное бюрократическое правление, подобное правлению Птолемеев в Египте. И все же по отношению к основным событиям в период правления Маурьев существует значительная неопределенность, поскольку подлинность основного источника сведений о правлении Маурьев, Артхашастры, весьма сомнительна[479]479
Не исчерпана острая полемика по этому вопросу. Утверждается, что эта книга написана брамином по имени Каутилья, который служил первым министром при Чандрагупте и, согласно легенде, много сделал для успешного захвата власти и дальнейших побед своего правителя. Суммирование аргументов «за» и «против» происхождения Маурьев приведено в K.A. Nilakanta Sastri, Age of the Nandas and Mauryas, pp. 190-201. Каким бы ни было ее происхождение, окончательную форму Артхашастра скорее всего приобрела не ранее 300-х гг. н. э. См. A. Berriedale Keith, A History of Sanskrit Literature (London: Oxford University Press, 1928), p.461.
[Закрыть].
Хотя вне зависимости от того, действительно ли эта книга описывает реальные обычаи управления государством, Артхашастра несет сильный отпечаток эллинистических идей. В частности, учение о том, что царский закон обладает высшим приоритетом, отвергало священную традицию и обычай и не было присуще ни более ранней, ни последующим индийским традициям[480]480
«Всякий раз, когда священный закон вступает в конфликт с разумным законом [или, по другим переводам, – королевским законом], решение будет приниматься верховной властью...». Артхашастра, III, 1, цитируется по R.Shamasastry, Kautilya's Arthashastra (Mysore: Wesleyan Mission Press, 1929), p. 171. Г-н Шамасастри предлагает также альтернативные переводы.
[Закрыть]. Мы, вероятно, должны интерпретировать Артхашастру не столько как описание повседневной практики, а скорее как сборник советов для правителя о том, как максимизировать свою власть[481]481
См. «Государь» Макиавелли.
[Закрыть]. Рассмотренную в таком свете Артхашастру, как и административные и военные усилия Маурьев вообще, можно интерпретировать как попытку внедрить в непокорное социальное тело Индии греко-иранское понимание верховной власти, противопоставленной всем иным формам человеческого объединения[482]482
См. мнение K.A. Nilakanta Sastri: «...система администрации Маурьев, подобно искусству Маурьев, была в некоторых своих частях весьма экзотична – ее можно рассматривать как некую интермедию, которая разрушила ход нормального самобытного развития». Age of the Nandas and Mauryas, p. 190.
[Закрыть]. Тем не менее на практике правление Маурьев было, несомненно, основано на более древних традициях царства Магадха. И хотя Чандрагупта и его последователи, возможно, были ослеплены блеском эллинистической концепции правления, существовал традиционно индийский пласт общества, представления которого в конце концов и стали преобладать[483]483
Анализ изваяний четко отражает янусоподобную двойственность общества Маурьев – главные города Ашоки с их львами в западном стиле сосуществовали с городами, вызывающими в памяти оттиски древних печатей из долины Инда.
[Закрыть].
Подведем итоги: развитие Индии ко времени вторжения Александра Великого следует курсом, заданным в V в. до н. э., а то и раньше. С установлением новых тесных взаимоотношений между Индией и эллинистическим миром, которое последовало за походами Александра, и с возвышением в самой Индии «филэллинской» династии Маурьев инородное влияние на индийское общество, хотя все еще относительно поверхностное, стало очевидным. Царское окружение покровительствовало западному стилю в искусстве и, возможно, греко-иранским воззрениям в политике и в методах управления государством. За пределами двора, однако, иностранное влияние, похоже, было незначительным еще долгое время после эпохи Маурьев, пока более длительные и интенсивные экономические и военные контакты со Средиземноморьем не привели к глубокому проникновению эллинистического и римского влияния в индийское общество в целом.
В 500-100 гг. до н. э. Китай варился в своем собственном соку. До открытия Великого шелкового пути в I в. до н. э. сухопутная и морская связь между Китаем и Западной Азией была настолько незначительна, что не оставила заметного следа ни на одном из концов этого маршрута. И все же эти столетия были временем великого литературного и интеллектуального подъема в Китае, периодом, когда сформировалась классическая китайская интеллектуальная традиция.
Использование письменности для записи произведений литературы и для обучения стало нормой в Китае еще до Конфуция (ум. 479 до н. э.), так что, в отличие от Индии, неуловимая устная традиция не затрудняет работу современного историка. Еще со времен династии Хань китайцы с большим энтузиазмом сами занимались историческими исследованиями и сочинительством и сберегли довольно точные хронологии. Именно поэтому китайская история значительно лучше изучена, чем индийская. Хотя возникает значительная неопределенность при интерпретации старинных китайских текстов; сами записи в течение столетий неоднократно редактировались, и их не всегда можно принимать такими, как есть. Более того, само множество уцелевших материалов сильно усложняет выяснение основного направления развития Китая, и это притом, что политическая история предоставляется нам с непревзойденной точностью и есть возможность довольно объективно делать ряд социологических обобщений..
Между V в. и II в. до н. э. феодальное общество периода ранней династии Чжоу было уничтожено. Возникла гораздо более сложная общественная система, в рамках которой чиновники, ученые и купцы постепенно стали играть столь же важную роль, как и более старые классы крестьян и помещиков. В обществе происходят два ключевых изменения: во-первых, развивается новый тип землевладения, который заменяет старое феодальное устройство, и, во-вторых, появляются и быстро растут бюрократические административные системы при многочисленных правителях. Оба этих изменения связаны между собой, их можно рассматривать как аспекты распада старого социального строя с его иерархическим разделением коренного населения от завоевателей Чжоу, изначально державшихся особняком от своих подданных. Одновременно идет развитие денежной экономики, купечества, рынков, городов и как следствие этого возрастает социальная мобильность.
Некоторые современные исследователи используют термин «возвышение дворянства» для описания изменений в землевладении в период между эпохой Конфуция и образованием ранней династии Хань. По-видимому, сущность изменений состояла в том, что отношения, построенные на более жесткой экономической основе между помещиками и крестьянами, заняли место традиционных, иерархически выстроенных взаимоотношений между вождями и их подданными. Как этот процесс происходил в действительности, доподлинно неизвестно. Но бесспорно, что одним из факторов было появление денег и рост рыночных отношений. Кроме того, для усиления власти и увеличения прибыли аристократия Чжоу стала назначать доверенных лиц для непосредственного взимания арендной платы с крестьянских семей[484]484
Этих людей, находившихся по отношению к жителям деревни в положении чужаков и надсмотрщиков, нередко набирали из мелких бродячих торговцев, уже по роду своего промысла привычных к подобным же образом обезличенному и оторванному от деревенского обычая отношению к своим поставщикам и покупателям.
[Закрыть] вместо традиционной схемы сбора подати с деревенского старосты.
Другим фактором был военный. Феодальную систему старого типа, составляли потомки захватчиков племени Чжоу, которые, по обычаю, но отнюдь не автоматически должны были подчиняться своему правителю. Поэтому размер и военная мощь феодальных армий были сильно ограничены. Правители, стремящиеся увеличить свою военную силу, начали пополнять свои армии за счет крестьян. По мере происходящего большая часть аристократов-Чжоу постепенно утратила свой привилегированный статус и слилась с массой населения. С другой стороны, именно таким образом шло значительное увеличение могущества некоторых наиболее активных князей как внутри собственных владений, так и по отношению к внешним соперникам.
Но как только изменения традиционных связей в военной и экономической сферах стали общепризнанными, возник вопрос: какая часть старой феодальной иерархии, располагая новыми административными методами управления, может на практике воспользоваться плодами увеличения своей реальной власти и богатства? Сборщики налогов и военная свита мелких дворян образовывали бюрократию в миниатюре. Но они лишь в точности копировали структуру верхушки феодальной пирамиды, где князья в своей тяге к богатству и власти стремились создать мощную бюрократию, способную собирать налоги и войско на большой территории. И если бы поздние императоры из династии Чжоу не были беспомощными марионетками, центральная власть могла бы добиться того же результата. Очевидно, что стремление помещиков выжать как можно больше товаров и услуг из крестьян вступало в противоречие с желанием местного правителя увеличить сбор налогов и численность армии, поскольку источник реализации этих задач был один и тот же. Такое резкое столкновение интересов, не регулируемое более ни законами, ни традициями, окончательно разрушало старую иерархическую систему Чжоу. И ничто, кроме грубой силы, более не было способно предотвратить окончательный распад.
Эти столетия истории характеризуются постоянными и все более кровопролитными войнами, в результате которых многие аристократические семейства Чжоу были истреблены либо изгнаны. Их земли перешли во владение к выскочкам, готовым, с одной стороны, подчиняться верховной власти князя и исправно платить налоги, а с другой – уже свободным от пережитков общества со старыми иерархическими традициями и обязанностями. Так к 300 г. до н. э., когда значительно окрепший класс новых землевладельцев, так называемых дворян, всплывает на поверхность и начинает играть ведущую роль, в новом обществе мало что остается от прежних благородных традиций династии Чжоу[485]485
См. Wolfram Eberhard, Conquerors and Rulers: Social Forces in Medieval China, pp.8-17; Henri Maspero, La Chine antique, pp. 134-37; Marcel Granet, Chinese Civilization (New York: Barnes & Noble, 1951), p.234. Термин «возвышение дворянства», конечно, заимствован из социальной истории Англии периода Тюдоров. Параллели представляются достаточно близкими, чтобы введение термина принесло пользу.
[Закрыть].
Укрепление княжеских династий во многом было облегчено усовершенствованиями в системе коммуникаций и прежде всего созданием сети каналов, которые, правда, приобрели особое значение в Китае только после 500 г. до н. э.[486]486
Karl A.Wittfogel, «The Foundations and Stages of Chinese Economic History», Zeitschrift fur Sozialforschung, IV (1935), 40-42.
[Закрыть] Появление каналов интенсифицировало развитие сельского хозяйства и распространило его на новые земли благодаря усовершенствованиям в оросительных и осушительных системах. Каналы, кроме того, удешевили перевозку большого количества товаров на значительные расстояния. Общий эффект от введения каналов в эксплуатацию был поистине огромен. Сам ландшафт изменился: ранее сельское хозяйство было ограничено определенным типом местности, главным образом холмами с хорошим природным дренажем. Благодаря каналам и ирригационным работам прежние земельные угодья просто растворились на огромной площади новых обрабатываемых земель на ранее затапливаемых землях Северного Китая. Последствия этого процесса для княжеской власти были переломными. Введенные в оборот земли рассматривались как завоеванные, и поэтому ими управляли вне рамок старых феодальных отношений, т.е. поступали они непосредственно в распоряжение княжеской казны. Более того, сеть каналов и дорог, постепенно расширяясь по равнинам, позволила концентрировать большую массу товаров в крупных городах, а это привело, в свою очередь, к возможности содержать дополнительное число чиновников и солдат. И наконец, совершенствование системы коммуникаций повлияло на торговлю и производство, что привело к появлению новых источников княжеских доходов в форме налогов и таможенных сборов[487]487
Вес, который придавался водному хозяйству в Древнем Китае, стал предметом научного спора. Карлом Виттфогелем была детально разработана теория, суть которой сводилась к тому, что «азиатский деспотизм» представляет собой особый и отдельный тип общественной организации, общий для Индии, Китая и отдельных частей Среднего Востока, и что этот деспотизм базируется на гидротехнике – в частности, на строительстве каналов и.ирригации. См. его подробные разъяснения по этому поводу в работе: Karl A. Wittfogel, Oriental Despotism: A Comparative Study of Total Power (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1957). Подобно многим теориям с широкими обобщениями, эта теория, похоже, страдает от стремления объяснить многие явления одной причиной; идеи Виттфогеля, во всяком случае в отношении Китая, получили резкие возражения у многих других ученых, например, Eberhard, Conquerors and Rulers, pp. 18-51; Henri Maspero and Jean Escarra, Les institutions de la Chine (Paris: Presses Universitaires, 1952).
[Закрыть].
Когда приграничные княжества показали, чего централизованная власть может достичь путем широкого освоения новых территорий, даже самые слабые и мелкие княжества Центрального Китая начали проводить сходную аграрную политику. Это решило исход дела не в пользу местной знати, поскольку ее богатства было недостаточно для принятия эффективных мер по контролированию паводков. Однако победа князей была во многом иллюзорна, так как укрепление их власти внутри собственных княжеств приводило ко все более жестокой борьбе соперничающих князей. В результате многовековые войны привели к исчезновению одного княжества за другим, пока наконец в 221 г. до н. э. Ши-хуанди, правитель княжества Цинь, не стал политическим и военным властителем всего Китая.
Княжество Цинь обладало обычными преимуществами государства, находившегося на окраине цивилизованного мира; его воинское мастерство было отточено школой жестоких пограничных столкновений с кочевыми ордами северной степи. Поскольку князья Цинь тратили огромные силы на пограничную борьбу со степняками, сами они, по сути, оставались наполовину варварами. В частности, их жестокие методы борьбы и готовность пренебречь китайскими общественными и политическими традициями существенно отличали их от более цивилизованных соперников.
В определенном смысле Цинь Ши-хуанди пытался повторить достижения первых императоров династии Чжоу[488]488
Фактически царство Цинь занимало тот же регион, откуда изначально происходила династия Чжоу, – долину Вэй.
[Закрыть]. Он решительно избавился от архаических форм правления и распространил власть Цинь на всю территорию Китая. Приблизительно восемью столетиями ранее династия Чжоу проводила сходную жесткую политику. Однако при древнем уровне производства и общественной организации Чжоу установили систему правления, в основе которой лежало феодальное устройство в сочетании с более-менее автономной деревенской общиной и широким спектром ее старых местных обычаев. Режим Цинь был совершенно иным: централизованная и военизированная бюрократизированная система, принципиально (хотя и не всегда на практике) единообразная по всему Китаю.
Ши-хуанди провел в Китае важные и оставившие глубокий след реформы. Он разделил страну на провинции и префектуры, управляемые гражданскими и военными чиновниками, при строгой иерархической системе. Этот принцип, уже хорошо известный во многих соседних с Цинь княжествах, был сохранен и всеми последующими правителями Китая. Своим декретом он ввел новую стандартизированную систему правописания, основанную на принятом в Циньском княжестве каллиграфическом стиле, и эта реформа с дальнейшими упрощениями заложила основу китайской письменности[489]489
Несомненно, использование кисти для письма, которое становится обычным с этого времени, значительное достижение по сравнению с бамбуковой палочкой, которой пользовались ранее. Движения кисти, однако, отличались от движений жесткой палочки, и это привело соответственно к изменению стиля начертания иероглифов. См. O. Franke, Geschichte des chinesischen Reiches (Berlin: Walter de Gruyter & Co., 1931), I, 239.
[Закрыть]. Ши-хуанди организовал также грандиозные общественные работы, из которых самой известной было возведение Великой китайской стены, а наиболее важной – организация тщательно разработанных систем дорожной и почтовой служб. Все это стало достоянием истории Китая на многие столетия[490]490
Великая стена соединила воедино несколько стен, которые были построены раньше и были способны отразить набеги кочевников из северной степи. Точно так же система дорог объединила старые дороги и дала Китаю, как говорится, центральную нервную систему, а именно возможность всем без исключения быстро и безопасно передвигаться на большие расстояния. Каналы были хороши для более медленного движения тяжелых грузов, а дороги требовались именно для быстрого передвижения.
[Закрыть].
Однако со временем китайское общество отвергло многие положения, присущие династии Цинь. Идея Ши-хуанди о том, что как император он обладает абсолютной властью, чья воля превыше обычаев, этикета или приличий, находилась в прямом противоречии с рением Конфуция. Чтобы подавить учение, подрывающее его режим, Ши-хуанди приказал в 213 г. до н. э. уничтожить все работы Конфуция и некоторых других авторов за исключением официальных копий, находившихся в императорских архивах. Последователи Конфуция никогда не простили этого и впоследствии систематически очерняли имя Ши-хуанди в своих исторических произведениях[491]491
Эти замечания о циньском объединении Китая взяты прежде всего из Derk Bodde, Chinas First Unifier: A Study of the Ch'in Dynasty as Seen in the Life of Li Ssu (Leiden: E.J.Brill, 1938).
[Закрыть].
По-видимому, даже такое жесткое государство, как Цинь, не сумело до конца изменить устои старого китайского общества, и авторитарный режим Ши-хуанди породил сопротивление. После его смерти в 210 г. до н. э. неопределенность престолонаследования дала толчок мятежу. В результате короткой, но бурной войны правителем Китая стал Гаоцзу – военачальник, который ранее был мелким чиновником. Так в 202 г. до н. э. была основана новая династия Хань.
Сначала Гаоцзу пошел на компромисс с феодальным принципом устройства государства и признал автономию правителей нескольких княжеств, на которые Китай прежде долгое время был разделен. Однако постепенно он ликвидировал большинство правителей этих княжеств, и со временем централизованное и организованное по типу Цинь бюрократическое государство возвращается. Это было, однако, новое государство; возврата к безжалостному милитаризму и централизации времен династии Цинь не произошло. Гаоцзу своим успехам во многом был обязан продуманной и мягкой политике по отношению к подчиненным, соперникам и подданным. Ядро новой ханьской бюрократии составили соратники Гаоцзу, но пополнение элиты осуществлялось и за счет «людей с превосходной репутацией и очевидной добродетелью»[492]492
Перевод эдикта 196 г. до н. э. на который ссылка в: Homer H. Dubs (trans.), The History of the Former Han Dynasty by Pan Ku (Baltimore, Md.: Waverly Press, 1938), I, 18.
[Закрыть]. На практике это были дворяне; а в течение двух последующих поколений также люди, воспитанные на конфуцианской классике и сформированных согласно конфуцианским идеалам.
Без сомнения, сильное стремление к мирной жизни, возникшее после стольких лет войны, способствовало консолидации и росту могущества династии Хань. Только единое государство представлялось спасением для страны, разделенной на мелкие княжества последние 500 лет, поэтому имперское правительство, которое правило мягко и гибко, чтило ученость и обеспечивало классу землевладельцев ведущую роль как в официальной, так и в неофициальной жизни страны, пользовалось широкой поддержкой. Даже когда после смерти Гаоцзу в 195 г. до н. э. наследником стал несовершеннолетний, а затем вообще ребенок, грубая дворцовая интрига, спровоцированная временным безначалием, не поколебала могущество и авторитет династии в стране.
Окрепнув после внутренних настроений, династия Хань направила энергию Китайской империи вовне, против конфедерации кочевых племен сюнну, которая в это время набирала силы на северо-западе. Более слабые народы Южного Китая также ощутили на себе военную мощь Ханьской империи[493]493
Император Цинь уже показал, на что способен объединенный Китай, оттеснив к северу от Желтой реки кочевников и распространив власть Китая на юг, к побережью. И даже после падения мощи китайской империи эти южные регионы остались в пределах территории, контролируемой династией Хань. О завоеваниях династии Цинь см. O. Franke, Geschichte des chinesischen Reiches, I, 228-29.
[Закрыть]. На протяжении длительного царствования У-ди (140-87 гг. до н. э.), прозванного «воинственным императором», мощь объединенной Китайской империи неоднократно масштабно использовалась. Под его знаменами китайские войска покорили оазисы Центральной Азии и обеспечили непосредственный контакт между Китаем и цивилизацией Западной Азии. Завоевав часть Кореи, У-ди расчистил путь для проникновения китайской культуры в эту страну и Японию. Кроме того, в результате покорения Аннама (современный Вьетнам) и походов в Юньнань Китай вступил в соприкосновение с культурой Индии. Таким образом, как мы уже видели, именно эта стремительная и широкая экспансия китайского влияния и привела к окончательному формированию ойкумены в начале I в. до н. э.
Царствование У-ди, кроме того, определило важный поворотный пункт в культурной жизни Китая – именно он (ок. 136 г. до н. э.)[494]494
Это, вероятно, было в том же году, когда У-ди принял предложение знаменитого ученого Дун Чжунсю, согласно которому «все, что выходит за рамки шести дисциплин либо искусств Конфуция, должно быть исключено из дальнейшего рассмотрения». Fung Yu-lan, A History of Chinese Philosophy (Peiping: Henri Vetch, 1937), I, 403.
[Закрыть] объявил конфуцианство официальной религией. Философия Конфуция стала оказывать все возрастающее влияние на императорский двор еще со времен Гаоцзу, так что У-ди лишь скрепил императорской печатью результат долгого процесса. В последующие столетия консервативная и гуманистическая ориентация конфуцианства оказала в высшей степени благотворное влияние на дворян Китая. Как наследники и преемники класса феодалов Чжоу они самой своей жизнью склонялись на сторону той философии, которая рационализировала и усовершенствовала старинный рыцарский кодекс поведения. Более того, конфуцианская концепция образования никогда не упускала из виду основных целей обучения правящей элиты. Так что, когда при династии Хань официальная карьера стала целью знатных честолюбцев, обучение по канонам конфуцианства, прямо нацеленное на отбор наиболее лояльных и способных должностных лиц, имело очевидное преимущество по сравнению с другими, более умозрительными либо субъективистскими философскими школами.
Возвращение благосклонного отношения к конфуцианству при династии Хань, означало отмену запрета на распространение трудов Конфуция, действовавшего при династии Цинь. Это, очевидно, потребовало кропотливого труда ученых по воссозданию старинных манускриптов с использованием различных источников, как письменных, так и устных[495]495
Старые текст в любом случае нуждались в редактировании, поскольку введение нового каллиграфического стиля с использованием кисти сделало более древние рукописи недоступными даже для ученых.
[Закрыть]. Усилия, вложенные в задачу восстановления, а также трактовки конфуцианской классики дали китайской науке литературно-исторический опыт, не утративший актуальности и поныне[496]496
См. Derk Bodde, China's First Unifier, p. 166.
[Закрыть]. Однако такая удивительная преемственность в изучении архаических текстов имела и отрицательные стороны. Дух древности, ограничивавшийся трактовкой канонических текстов, стал господствовать в интеллектуальной жизни Китая; более смелый полет мысли, которым подчас характеризовались прошедшие века, быстро пришел в упадок.
Такой процесс кристаллизации научных традиций был, возможно, не более чем естественным откликом на социальную и политическую стабильность, наступившую при династии Хань во всем Китае. Хаос и нестабильность, которые стимулировали интеллектуальные усилия в период враждующих государств, больше не терзали китайское общество в той мере, как раньше. Классическое наследие Конфуция было действительно впечатляющим, и овладение им открывало заманчивые возможности в продвижении по государственной службе. Таким образом, стимул к введению радикальных либо энергичных интеллектуальных нововведений просто испарялся[497]497
Ср. с аналогичной трансформацией греческой философии в эллинистический период и особенно в римские времена.
[Закрыть].
