Текст книги "Восхождение Запада. История человеческого сообщества"
Автор книги: Уильям Мак-Нил
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 70 страниц)
Стимулирующее воздействие идей и технических достижений, развитых на Среднем Востоке, дав мощный толчок продвижению вперед культур Индии и Греции, лишь время от времени достигало, преодолев просторы Азии, Китая. Важность местных традиций в формировании собственно китайского стиля жизни была существенно выше. И не удивительно. Непроходимые пустыни, непреодолимые горные хребты и расстояние в три-четыре тысячи миль отделяли долину реки Хуанхэ, где зародилась китайская культура, от древней цивилизации Среднего Востока. Географические препятствия подкреплялись еще и социальным барьером, воздвигнутым примерно в 1700 г. до н. э., когда воинственность и бессмысленная жестокость варваров исключили передвижения от оазиса к оазису на всей территории Центральной Азии как раз тогда, когда китайская культура только начинала обретать свою форму.
Тем не менее развитие Китая происходило отнюдь не в вакууме. Как мы уже видели, культура земледелия, возникшая еще в неолитический период, и уже к 6500 г. до н. э. развитая и усовершенствованная на Среднем Востоке, неожиданно быстро распространилась по всей территории Азии. При этом произошло слияние с иной культурой земледелия, возникшей в подверженной муссонам части Азии. Еще одно свидетельство культурных связей с Западной Азией – появление в Китае (начиная примерно с 2000 г. до н. э.) нового типа декоративной росписи керамики, который имел немало технических и стилистических черт, присущих керамическим изделиям неолитического периода, найденным при археологических раскопках на Среднем Востоке и в Восточной Европе[340]340
Быть может, теми, кто привнесли этот тип росписи керамики в культуру Китая, были беженцы, пытавшиеся найти там прибежище от племен «культуры боевых топоров», апогей которой приходился примерно на 2000 г. до н. э. См. Ludwig Bachhofer, A Short History of Chinese Art (London: B.T.Batsford Ltd., 1947), p. 19.
[Закрыть].
И все же, хотя такого рода контакты и происходили, китайская культура неизменно сохраняла свою самобытность. И вполне симптоматично, что глубинная независимость развития культуры, присущая Китаю, не позволила механически скопировать принятую на Среднем Востоке экстенсивную систему обработки земли. Напротив, была развита собственная система огородного земледелия, основанная на интенсивных методах. Упряжка волов, позволяющая крестьянину в одиночку вспахать довольно большой участок, была известна на Среднем Востоке еще до 3000 г. до н. э., однако нет никаких надежных свидетельств, указывающих, что такая упряжка использовалась в Китае до IV в. до н. э.[341]341
C.W. Bishop, «Origin and Early Diffusion of the Traction Plow», Annual Report of the Board of Regents of the Smithsonian Institution, 1937, pp. 531-47. Даже если упряжка с плугом и использовалась в Китае до IV в. до н. э., совершенно очевидно, что методы обработки земли, преобладавшие в то время в Китае, ни в малейшей степени не подверглись веяниям, которые на Среднем Востоке и в Европе привели ко второй аграрной революции.
[Закрыть] Без сомнения, именно из-за особенностей почв и климатических условий Северного Китая плут в Китае не прижился. Лесс и аллювиальные почвы долины Хуанхэ вполне позволяли обходиться мотыгой и заступом, тогда как дожди, нередко скудные и всегда непостоянные, толкали развивать искусственное орошение, делая экстенсивное земледелие (при котором как раз и необходима распашка плугом) сравнительно малопригодным[342]342
Похоже на то, что Китай долго не был знаком с возможностями плужной обработки, так как сельские общины в оазисах Центральной Азии, лежавших между ним и Средним Востоком, не испытывали потребности в устройствах, облегчавших труд, использование которых требовало еще и немалого количества фуража для волов. Способность вспахать больше земли
[Закрыть]. Так или иначе, имеется немало причин того, что повседневная жизнь большинства китайцев, занятых в сельском хозяйстве, разительно отличалась от жизни земледельцев на Среднем Востоке, в Европе и большей части Индии. И это различие в методах обработки земли, сказывающееся на множестве мельчайших деталей быта, порой не вполне очевидное, делало (и продолжает делать) совершенно непохожей жизнь цивилизованных сообществ Дальнего Востока и Западной Евразии.
Ранняя история Китая известна лишь в общих чертах. Археологам удалось обнаружить в северной части Китая следы трех различных культур, относящихся к неолитическому периоду, наиболее отчетливо различающихся формой и росписью керамики и относящихся к началу II тыс. до н. э. Для одной из них, обычно называемой культурой черной керамики и, похоже, ставшей прародительницей всей последующей культуры Китая, характерны достаточно большие поселения, окруженные защитными земляными валами. В эпоху черной керамики возникли довольно населенные городища, где преобладало практически полное равноправие членов сообщества. Они жили за счет интенсивного огородного земледелия, но при этом не имели развитых ремесел, которые потребовали бы разделения труда[343]343
См. J.G. Andersson, «Researches into the Prehistory of the Chinese», Museum of Far Eastern Antiquities, Stockholm, Bulletin, XIV (1943), 7-298; Li Chi, The Beginnings of the Chinese Civilization (Seattle: University of Washington Press, 1957); Cheng Te-K'un, Archaeology in China. I: Prehistoric China (Cambridge: W.Heffer & Sons, 1959). Некоторые ученые полагают, что культура черной керамики имеет немало общего с западной культурой, хотя это обычно вызывает возражения. См. Max Loehr, «Zur Ur– und Vorgeschichte Chinas», Saeculum> III (1952), 46-52; H.G. Creel, Birth of Chinay pp.44-49.
[Закрыть].
Об истоках и путях появления цивилизации можно только гадать. Историческая традиция позже объявила династию Ся первым человеческим (а не божественным) правительством Китая, однако археологам не удалось несущественна для хозяйства с крошечным лоскутком сухой земли. Возможно, поэтому в оазисах Центральной Азии еще многие поколения сохранялась освоенная при неолите соха.
В некотором смысле долина Хуанхэ была крупнейшим и наиболее удаленным к Востоку оазисом Центральной Азии. Плуг там, по-видимому, мог бы применяться лишь на заре развития методов обработки земли, когда пахотные земли по большей части оставались неосвоенными. Однако к тому времени, когда предположительно технология вспашки земли плутом достигла пределов Китая (скорее всего северным путем, через степи), собственные методы обработки земли там уже прочно укоренились. Появление плуга в Сибири можно датировать V в. до н. э. См. Ташага Talbot Rice, The Scythians (London: Thames & Hudson, 1957), p. 125.
В конце концов плуг (с упряжкой азиатских буйволов, а не волов) стал играть значительную роль в сельском хозяйстве Китая, однако животные играли всего лишь вспомогательную роль. Сельское хозяйство Западной Евразии, напротив, полностью (или почти полностью) зависело от возможности использования тягловой силы животных. Еще одно различие, связанное с рассматриваемым вопросом, состоит в том, что китайцы, в отличие от жителей Западной и Северной Евразии, избегали использования в пищу молока и молочных продуктов.
Весьма интересные замечания о преимуществах и недостатках использования животных в сельском хозяйстве можно найти в обзоре Fred Cottrel, Energy and Society (New York: McGraw-Hill, 1955), pp.20-23. найти ничего, что позволило бы судить об этом периоде, известном по легендам и преданиям. Совсем иначе обстоит дело со следующей династией в китайской традиции – Шан (иначе Инь), существование которой принято датировать 1766-1122 гг. до н. э. или, по уточненной хронологии, 1523-1028 гг. В городе Аньян, считающемся в соответствии с китайской традицией третьей и последней столицей династии Шан, были проведены масштабные и тщательные археологические раскопки. В находках, датируемых периодом ок. 1300-1000 гг. до н. э., можно обнаружить смешение элементов, восходящих к эпохе культуры черной керамики с элементами стиля, обычно ассоциировавшегося на Среднем Востоке с цивилизацией степных захватчиков: конные колесницы, бронзовое оружие и снаряжение, составные луки, четырехугольная планировка городов, напоминающая лагеря колесничих. Трудно удержаться от предположения, что отряды колесниц вторгались и на территорию Китая и китайцы, как и их современники в Месопотамии и Египте, немало переняли от культуры захватчиков[344]344
На мой взгляд, от подобного предположения трудно удержаться, однако многие китайские специалисты с жаром отрицают допустимость такой гипотезы. См. H.G.Creel, Birth of China, рр.50-51. Возражения, хотя и значительно менее энергичные, можно найти и в работе: Cheng Te-K'un, Archaeology in China, II: Shang China (Cambridge: W.Heffer & Sons, I960), 243-49.
Вне всякого сомнения, гипотеза о преемственности между культурой эпохи неолита и археологическими находками в Китае, относящимися ко временам династии Шан, ничуть не уменьшает вероятность завоевания Китая воинами, освоившими тактику боя на колесницах, впервые разработанную на степных окраинах Месопотамии. Аналогично найденные во время археологических раскопок примитивные и несовершенные по форме предметы, изготовленные из сплавов, состав которых сходен с бронзой, отнюдь не доказывают, что китайские ремесленники из провинциальных городов изобрели и освоили обработку бронзы независимо от мастеров Среднего Востока.
Тем не менее существует определенная трудность в установлении приоритетности для цивилизации Китая культуры степных воинов-колесничих или народов черной керамики. Трудность эта заключается в том, что художественный стиль предметов эпохи Шан имеет мало общего и с той, и с другой культурой. См. Max Loehr, «Zur Ur– und Vorgeschichte Chinas», pp.54-55; Cheng Te-K'un, Archaeology in China, II, 236. Эту трудность, однако, можно обойти, если допустить, что ремесленники времен династии Шан, изготовлявшие предметы из бронзы, воспроизводили в металле мотивы, заимствованные из искусства резьбы по дереву, поскольку предметы, изготовленные из дерева в Китае в эпоху неолита, до наших дней не сохранились.
[Закрыть].
ДРЕВНИЙ КИТАЙ, 1500—221 ГГ. ДО Н.Э.
Период династии Шан был периодом правления родовой аристократии, когда потомственные воины подчинили себе сравнительно беззащитных земледельцев. Аристократы занимались охотой и сражались под началом царствующего правителя. Большая часть территории Северного Китая все еще оставалась болотистой и была подвержена ежегодным наводнениям из-за разливов Хуанхэ. Можно с уверенностью сказать, что племена варваров жили достаточно близко от территории царства Шан. Возможно, именно интенсивные методы ведения сельского хозяйства, в значительной степени определявшие в те времена жизнь общества, были распространены на высокогорных равнинах в пограничных районах Северного Китая и в долинах средней части Хуанхэ и ее притоков. Горы и болота отделяли один пригодный для сельского хозяйства регион от другого, и трудно представить себе, что правитель, царствовавший в Аньяне, мог обладать сколько-нибудь значительной властью над князьями, правившими в других областях Китая[345]345
Cheng Te-K'un, Archaeology in China, II, 195-212; O.Franke, Geschichte des chinesischen Reiches (Berlin and Leipzig; Walter de Gruyter & Co., 1930), I, 89-93; Henri Maspero, La Chine antique (Paris; E. de Boccard, 1927), pp.36-55.
[Закрыть].
При раскопках в Аньяне было установлено, что в этом городе были особые кварталы, где работали ремесленники, но не было обнаружено ничего, напоминающего деньги, если не считать раковин каури, которые вполне могли служить мерой стоимости товара[346]346
H.G.Creel, Birth of China, pp.68-69, 90-94.
[Закрыть]. Лишь наличие большого числа предметов, которые могли попасть в эти края издалека – раковин каури, нефрита и пр. – явно свидетельствует в пользу существования дальней торговли. Никаких выводов о социальном статусе ремесленников из результатов раскопок сделать нельзя. Можно предположить, однако, что как купцы, так ремесленники едва ли имели большой вес в обществе, будучи всецело зависимыми от высокородных помещиков, для которых и предназначались изысканные изделия из бронзы и прочие предметы роскоши[347]347
Cheng Te-K'un, Archaeology in China, II, 109-76.
[Закрыть].
Соображения такого рода позволяют заключить, что структура шанского общества была в основном сходна с той, что преобладала на ранних ступенях развития цивилизации в регионах дождевого увлажнения Западной Азии. Тем не менее по самой своей сути культура времен правления династии Шан была именно китайской. Иными словами, все развитые в Китае в эпоху Шан стили и формы в религии, литературе и искусстве явились истоками тех идей, мотивов, знаний и мастерства, которые питали в дальнейшем всю китайскую культуру.
Религия во времена династии Шан была своего рода синтезом поклонения предкам и природе. Боги отождествлялись с могучими силами природы – реками, ветром, землей и пр. Эти боги упоминаются в дошедших до нас письменных источниках эпохи Шан, равно как и другие божества, чьи имена не позволяют достаточно ясно определить ни их функции, ни степень могущества. Но такие боги встречаются в записях куда реже, чем духи предков, к которым обращались за советами по множеству вопросов и чьи возможности помогать или вредить своим потомкам считались весьма значительными[348]348
Наши представления о второстепенной роли богов, повелевающих силами природы, вполне возможно, просто следствие того, что число дошедших до нас записей с упоминание этих богов весьма ограниченно. Эти сохранившиеся записи, содержащие пророчества жрецов, были сделаны на раковинах или вырезаны из кости. Об аспектах религии эпохи Шан, не связанных с разного рода пророчествами жрецов, остается только гадать. О религии эпохи Шан см. также: Creel, Birth of China, pp.174-216; Cheng Te-K'un, Archaeology in China, II, pp. 213-25.
[Закрыть].
Искусство эпохи Шан, представленное в изобилии бронзовой посуды, обнаруженной при раскопках вблизи Аньяна и других городов, достигло значительных высот мастерства. Орнамент, часто зооморфный, выполнен с такой точностью и изяществом, что вызывает неподдельное восхищение современных коллекционеров. Не исключено, что декоративное искусство эпохи Шан, в высокой степени развитое и проникнутое понятными современникам мотивами, заимствовало композицию и элементы зооморфного орнамента из более древней школы резьбы по дереву. Подлинная природа отдельных мотивов и по сей день вызывает споры[349]349
Отличительная особенность китайского искусства обработки бронзы – «маска» животного, разделенная надвое вдоль средней линии, причем парные элементы «маски», такие как рога, уши и пр., располагаются раздельно и зеркально-симметрично, а вся «маска» объединяется непарным элементом, таким, например, как рот. Это заставляет думать о переносе на округлую поверхность бронзового изделия чего-то, подобного тотемным столбам американских индейцев северо-западного Тихоокеанского побережья. Одновременное изображение левого и правого вида сбоку одного и того же объекта на тотемных столбах схематично напоминает орнаменты китайской бронзы эпохи Шан. Стилистическое сходство китайской бронзы и искусства американских индейцев отмечалось неоднократно. Представляется возможным, что источник этого сходства в том, что обитатели Тихоокеанских побережий Азии и Америки наследовали некую общую культурную традицию. См. Osvald Siren, A History of Early Chinese Art: The Prehistoric and Pre-Han Periods (London: Ernest Benin, Ltd., 1929), p.20 and Plate 21. Heобходимо отметить также известное сходство между мотивами китайских орнаментов и скифским искусством; см. Gregory Borovka, Scythian Art (New York: Frederic A-Stokes Co., 1928), pp.82-89, таким образом, нельзя исключить, что мастера китайской бронзы заимствовали некоторые элементы орнамента звериного декоративного стиля у обитателей степей. См. Ludwig Bach-hofer, A Short History of Chinese Arty p.28. Нельзя исключить также и обратный процесс, а именно, что скифы переняли звериный стиль у китайских мастеров, см. также Creel, Birth of China, p. 121. Мне, однако, представляется более привлекательной теория, согласно которой истоком орнаментального стиля, который китайцы, скифы и североамериканские индейцы развивали каждый в своем направлении, была древняя резьба по дереву у народов Северной и Восточной Азии. Однако выносить окончательное заключение по этому вопросу было бы весьма неосмотрительно.
[Закрыть], но несомненно, что форма некоторых ритуальных сосудов эпохи Шан немало унаследовала от северокитайской культурной традиции черной керамики.
Символы, которыми жрецы в эпоху Шан записывали свои пророчества, имеют много общего с современной китайской письменностью. Действительно, вся методика и все принципы письма эпохи Шан нашли свое продолжение, хотя и в более развитой форме, в позднейшей письменности Китая[350]350
Creel, Birth of China, pp.159-160.
[Закрыть]. В основе своей китайская письменность была идеографической, и ее идеограммы не имеют ничего общего ни с какими другими видами письменности, известными ныне. Исторический анализ позволяет проследить, как письменность развивалась и совершенствовалась. Из всего, что известно в настоящее время, можно заключить, что письменность в Китае возникла и развивалась самостоятельно, однако представляется вполне возможным, что сама идея переложить устную речь на зрительные символы проникла в Китай из Западной Азии[351]351
См. доводы в пользу «распространения влияния» искусства письма в Египте, приведенные выше.
Русский ученый С.П. Толстов утверждает, что в междуречье Амударьи и Сырдарьи им были обнаружены надписи, родственные надписям эламитов и культуры долины Инда, относящиеся примерно к этому же историческому периоду. Если эта гипотеза верна, то завоевателям, вторгшимся на колесницах в Китай, вполне могло быть известно, что письменность как таковая в принципе возможна. См. Karl Jettmar, «Zur Herkunft der tiirkischen Volkerschaften», Archive fur Volkerkunde, III (1948), 18. См. также I.J.Gelb, A Study of Writing, pp.217-20; David Diringer, T)e Alphabet: A Key to History of Mankind (New York: Philosophical Library, 1948), pp.98-106.
[Закрыть].
Какова бы ни была истина (а поскольку общие идеи не оставляют никаких археологических следов, мы ее, вероятно, никогда не узнаем), ясным остается одно: китайская письменность, возникшая в эпоху Шан и развитая в последующие эпохи, уникальна. И как таковая она – отражение и всего характера начального этапа китайской культуры. Какое бы влияние ни оказал на ее становление Средний Восток и какие бы технические новшества ни привнесли в нее завоеватели, применение этих заимствований было по своей природе исключительно китайским. В отличие от хеттов и греков доклассической эпохи, китайцы не пытались подражать более развитым стилям в искусстве, и перенимать мудреные философии, рожденных за пределами Китая. Да соседи Китая и не могли предложить ничего достойного подражания. Таким образом, на ранней стадии китайская культура была вынуждена обратиться к первородным местным ресурсам. Тем не менее, упорно работая на базе, созданной их предками в эпоху неолита, и используя при этом некоторые мотивы искусства соседних народов из степных регионов, они пядь за пядью продвигались по пути создания собственной культуры.
ПОЯВЛЕНИЕ КИТАЙСКОГО СТИЛЯ В ИСКУССТВЕ
Четыре сосуда, представленные на рисунках, показывают преемственность между искусством эпохи неолита и искусством развитой цивилизации Китая. Сосуды эпохи неолита – слева. Форма первого и геометрический орнамент второго повторяются и на сосудах, показанных справа, которые специалисты относят к периоду династии Шан. Изоляция Китая от других цивилизаций со сколько-нибудь развитыми культурными традициями, способными побудить китайцев изменить свой собственный стиль, отражена в прямолинейном, без какого-либо отклонения, пути развития, представленном здесь. Нетрудно заметить, что ремесленники в Китае, используя достаточно ограниченный набор мотивов орнамента, смогли достигнуть поразительного изящества и филигранности отделки, что стало отличительной чертой культуры эпохи Шан.
* * *
Эпоха Шан, вне всякого сомнения, представляла собой важнейший этап в развитии китайской культуры. Но классический период китайской истории, когда сформировались идеи, ставшие базисными на последующие два тысячелетия ее развития, наступил уже после того, как династия Шан была свергнута. Незадолго до 1000 г. до н. э.[352]352
В литературной традиции до сих пор существую две не согласующиеся хронологии ранней истории Китая. Одна из них датируется началом правления династии Чжоу 1123 г. до н. э., другая указывает 1051 г. до н. э. Современные ученые склоняются к тому, чтобы принять более позднюю дату, некоторые настаивают даже на 1000 г. до н. э., однако полного согласия достичь до сих пор не удалось. События, происходившие после 841 г. до н. э., датируются обеими хронологиями одинаково, и современные ученые находят тут мало поводов для дискуссий, и это поистине выдающееся достижение китайской исторической мысли и литературной традиции, пронесенное сквозь без малого три тысячелетия.
[Закрыть] захватчики из долины реки Вэйхэ (территория современной провинции Ганьсу) утвердили новую династию Чжоу, которой, несмотря на все превратности, удалось удержаться у власти до 256 г. до н. э. Период ее правления распадается на два резко различных этапа. В течение почти двух столетий столица империи Чжоу находилась в западной части страны, и власть императора, надо полагать, простиралась почти на весь север Китая. Однако в 771 г. до н. э. столицу захватили варвары, правивший император был казнен, и централизованная система власти разрушена[353]353
Падение Западного царства Чжоу, вполне возможно, произошло по причине общего нарушения военно-политических отношений во всей Северной и Центральной Евразии после появления конного кочевничества и новой военной тактики с использованием кавалерии.
[Закрыть]. Для большей безопасности потомок царского рода переместил трон в Лоян, один из важнейших центров китайской цивилизации. Хотя власть императора в новом царстве (известном как Восточное царство Чжоу, в отличие от более раннего, Западного царства Чжоу) была чисто номинальной и фактически перешла в руки разных княжеских домов.
Когда воины Чжоу впервые вторглись в пределы царства Шан, это были грубые вояки, прошедшие суровую школу пограничной войны с врагами-варварами, земли которых окружали почти всю территорию Китая. К тому же воины Чжоу нередко сотрудничали с варварами и пользовались их помощью при покорении Китая. Однако Чжоу, как и другие окраинные народы, подверглись влиянию культуры Шан задолго до того, как их войска вторглись в земли Шан, поэтому и при династии Чжоу китайская цивилизация продолжала развиваться непрерывно.
Именно во времена правления Чжоу обрела свою форму китайская литература. Хотя невозможно усомниться, что многие сюжеты классической литературы Китая возникли еще на ранних этапах правления Чжоу, тем не менее литература – весьма ненадежный источник для тех, кто пытается понять ту эпоху. Окончательно китайская классика сформировалась в послеконфуцианское время, а до этого литераторы без угрызений совести вносили в старинные тексты собственные добавления, изменения, сокращали то, что находили нужным сократить, и по-своему интерпретировали. Единственный литературный памятник, который предположительно сохранил хоть что-то от своей формы ранее 500 г. до н. э., это Книга песен (Шицзин), включающая более трехсот весьма разнородных поэтических произведений. Часть из них, по-видимому, простые крестьянские песни. Другие были созданы в аристократических домах и воспевают геройские подвиги, некоторые – сатира на князей и аристократов, но большая часть – это любовная лирика и личные переживания.
Как и зачем эти песни были собраны воедино, не вполне ясно[354]354
По традиции принято считать, что сам Конфуций занимался отбором текстов для книги и расположил их в том порядке, в котором эта книга дошла до наших дней, однако на этот счет имеются серьезные сомнения, см., например, H.G. Creel, Confucius: The Man and the Myth (New York: John Day Co., 1949), p. 102.
[Закрыть]; но цитирование их во всех подходящих для этого случаях вскоре стало признаком подлинной образованности. Более того, в последующие века песням нередко давали весьма свободную интерпретацию на аллегорический манер, предлагая видеть в них больше, чем написано.
Более надежные, хотя и весьма ограниченные сведения о развитии культуры Китая дают сохранившиеся ритуальные бронзовые сосуды времен династий Шан и Чжоу. Они, по крайней мере, не подвергались редакции и правке последующими поколениями. В течение всего периода Шан форма сосудов неуклонно совершенствовалась, а их декоративная отделка становилась все более мастерской, но вскоре после воцарения Чжоу на смену пышности пришел более суровый стиль. Начав с заимствования лишь некоторых форм и мотивов искусства эпохи Шан, стиль Чжоу после ряда этапов развития и сам достиг изрядной вычурности, подготовив тем самым почву для встречного развития стиля в сторону декоративной простоты[355]355
Bachhofer, A Short History of Chinese Art, pp.28-54.
[Закрыть].
Поразительно, насколько история искусства согласуется с тем, что нам известно об общественной и политической истории Древнего Китая. По мере того как искусство бронзового литья становилось все более развитым, само общество Шан все более приходило в упадок. Безыскусный стиль раннего периода правления династии Чжоу с его упрощенной формой и малым набором мотивов орнамента соответствовал упрощению – нравов и обычаев вообще и древних религиозных культов в частности. Опять-таки пик совершенства бронзового литья в эпоху династии Чжоу приходится как раз на годы крушения Западного царства Чжоу (771 г. до н. э.). В последующие столетия, когда политическая власть постепенно переходила в руки множества мелких князьков, правивших крошечными государствами, в искусстве возникло и множество различных стилей, каждый из которых претендовал на собственное видение и понимание того, что есть простота и гармоничность пропорций. Лишь после 550 г. до н. э. Конфуций упростил и привел в порядок основные положения морали Китая. Как это часто случается, история искусства с необъяснимой точностью отразила все общественные и политические сдвиги[356]356
Баххофер подчеркивает эти параллели, я же просто привожу его рассуждения.
[Закрыть].
В начале правления династии Чжоу были заложены те идеи и произведено реформирование тех государственных институтов, которые стали нормативными для последующих поколений. Совершенно очевидно, что они заложили основы развития политической мысли и привнесли нечто новое в религию Китая, что придало ей и новое звучание. Тем не менее ни религия, ни политика, а тем более искусство во времена правления династии Чжоу не подверглись никаким разрушительным изменениям, обрывающим связи с предшествующей цивилизацией эпохи Шан. Напротив, китайцы лишь реорганизовали доставшееся им наследие и настолько бережно вносили в него свои изменения, что нововведения органично вписались в ткань прежней структуры.
Основы политической теории, доминировавшей в Китае вплоть до свержения маньчжурской династии Цин в 1911 г. н. э., по-видимому, были заложены еще в эпоху Чжоу. Согласно этой теории, Тянь (или Небо) вручает полномочия тому, кто призван править, однако в любое время полномочия могут быть и аннулированы столь же таинственным образом, как и были вручены[357]357
Трудно удержаться от искушения и не принять версию Крила, согласно которой эта теория, утверждающая, что императору власть дается самим Небом, была просто пропагандистским инструментом для оправдания распространения власти династии Чжоу на царство Шан. Creel, Birth of China, pp. 367-75.
[Закрыть]. Эта идея повлекла два важных последствия. Во-первых, поскольку Небо даровало императору все земли, император, назначенный Небом, естественным образом становился законным всеобщим повелителем или, по крайней мере, должен был им стать. Идея о том, что все народы – и китайцы, и варвары – должны подчиниться единственному «Сыну Неба» стала фундаментальным положением всех последующих политических теорий и заставляла расценивать разделение Китая как чудовищное преступление, как нравственное, так и политическое. Эта догма значительно облегчила консолидацию империи под началом всех последующих династий и делала ее куда более сплоченной, чем можно было бы достигнуть лишь военной мощью. С другой стороны, уверенность в подвластности всех и вся императору Китая и убежденность, что тому позволено обращаться со всеми прочими как с варварами, сильно осложнила отношения Китая с более цивилизованными и более могущественными странами во все последующие времена.
СТАРИННАЯ КИТАЙСКАЯ БРОНЗА
Вторым следствием политической теории Чжоу стало то, что император как избранник Неба может занимать свое место, лишь пока он в состоянии доказать, что этого действительно хотят Небеса. Поэтому многие поколения китайских мыслителей бились над вопросом: что важнее всего для достойного правителя? В целом они приходили к заключению, что Небесам угодно принесение жертв, а также скрупулезное и регулярное совершение прочих ритуалов. Кроме того, они полагали, что высокая мораль государя и хорошее правление радуют Небо. Нарушение и того, и другого таит в себе огромную опасность для страны – наводнения и голод, чуму и, в худшем случае, аннулирование божественных полномочий на правление для царствующей династии на все времена.
Эта теория правления, придавая законность захвату других государств и дальнейшему их порабощению, все же ограничивала применение завоевателями военной силы. Даже после 771 г. до н. э., когда централизованная власть стала эфемерной, этот идеал власти продолжал существовать в умах. Эта теория, получившая развитие в трудах Конфуция, продолжала служить дальнейшей консолидации империи и в то же время ограничивала власть императора в Китае во все последующие времена.
Сложная космологическая система дополняла многие аспекты политической теории. Земля считалась своего рода образом Неба, которое, в свою очередь, было обиталищем духов предков и воплощением идеалов порядка. Император как «Сын Неба» был звеном, соединяющим оба царства. И так же, как Небеса вращались вокруг Полярной звезды, так и дела земные должны были иметь центром своего движения императора. Опираясь на эту основополагающую идею, ученые разработали систему соответствий между небесными и земными явлениями, которая во многом была сходна с астрологическими теориями, бытовавшими на Западе[358]358
Обязаны ли чем-то китайские астрономы астрономам Вавилона – вопрос спорный. См. Joseph Needham, Science and Civilization in China (Cambridge: Cambridge University Press, 1954), I, 151-52. В некоторых вопросах Чжоу демонстрировали знакомство с идеями Вавилонии, например, введя семидневную неделю вместо десятидневной, существовавшем во времена династии Шан. C.W.Bishop, Origin of the Far Eastern Civilization («Smithsonian Institution War Background Studies», No.l [1942]), p.23. Однако мысль о связи между земными и небесными событиями встречается еще в записях жрецов эпохи Шан. См. Cheng Te-K'un, Archaeology in China, 225.
[Закрыть]. Но эти новые веяния в китайской религии мало сказались на культе поклонения предкам и не вытеснили богов земли, рек и гор[359]359
Любопытно отметить, что в эпоху Чжоу поклонялись преимущественно богам мужского рода, в то время как при династии Шан почитали преимущественно богинь. Bishop, Origin of the Far Eastern Civilization, p.41. Однако следует отметить, что изменение пола богов, которым поклоняются, отнюдь не такое редкое явление, как это могло бы показаться.
[Закрыть]. Поклонение старым богам в своей основе осталось прежним, однако человеческие жертвоприношения, как и прочие жестокие обряды эпохи Шан, прекратились.
Государство Чжоу было по своему устройству феодальной монархией. Победоносный император разделил завоеванные земли между своими родственниками и союзниками, а те, в свою очередь, одарили наделами своих верных соратников, каждый из которых имел и собственных подданных. Для защиты от внешних врагов эти благородные семейства воздвигали вокруг своих поселений защитные сооружения, многие из которых впоследствии переросли в города. Когда урожай был собран, они возвращались в эти поселения, чтобы провести зимние месяцы под защитой земляных валов[360]360
Такую интерпретацию так называемой системы полей и источников можно найти в книге: Wolfram Eberhard, Conquerors and Rulers: Social Forces in Medieval China (Leiden: E.J.Brill, 1952), pp.6-9.
[Закрыть]. Население покоренных земель обязано было платить дань, однако сами простолюдины скорее всего были подчинены собственным общинным вождям и учреждениям власти, более-менее не имевшим отношения к завоевателям.
Поначалу у императора Чжоу была возможность по своей воле изымать земли у строптивых родовитых землевладельцев. Но со временем владение землей так сплелось с представлением о воле высших сил, что уже ни сам император, ни тем более кто-то иной не решался посягать на вотчины подданных. Если могущественные духи предков и впрямь охраняли земли влиятельных родовитых семей, никто в здравом рассудке не осмелился бы вызвать их гнев попыткой искоренить законный род. Эти верования до некоторой степени могли сдерживать злобу и ярость и помогали избежать кровопролитных междоусобиц. И хотя такие верования жестко ограничивали права императора, они в то же время охраняли и его власть от узурпации.
В царстве Чжоу существовали две сдерживающие центробежные тенденции феодальной системы. Во-первых, все знатные подданные обязаны были незамедлительно оказывать военную помощь своему сеньору, если он начинал войну, и принимать участие в религиозных ритуалах и церемониях при его дворе. Менее обычной была традиция посылать старших сыновей из аристократических домов в столицу, где они должны были обучаться вместе с наследником престола. В императорской школе будущий монарх мог близко познакомиться с некоторыми из тех, кому предстояло стать его влиятельными вассалами. Длительное пребывание в столице воспитывало в высокородных вассалах верноподданнические чувства по отношению к царствующему дому. Младших сыновей и детей из менее знатных семей отправляли в подобные школы в провинции. Учеба шла по одной и той же программе: стрельба из лука и управление колесницей, ритуалы и церемонии, письмо и счет. Обучение продолжалось десять лет, достаточно долго, чтобы ученик стал частицей однородной аристократии Чжоу[361]361
Henry Maspero, La Chine antique, pp. 131-32. Если сравнить феодализм в Китае с феодальным строем в Европе или со сходной социальной организацией общества империи Хам-мурапи в Вавилоне, столь важное место, отводимое в обучении грамотности и религии, выглядит совершенно уникальным. И это было действительно необходимым, поскольку никаких особых религиозных сословий, подобных жречеству Месопотамии или средневековой церкви в Европе, в Китае не существовало. Поэтому обучение аристократа не могло ограничиться исключительно военными искусствами. Всякий аристократ в Китае должен был сам становиться своим собственным жрецом, когда речь шла о жертвоприношении его предкам.
[Закрыть].
РАЗВИТИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КИТАЯ В ПЕРИОД С 1500 Г. ДО Н.Э. ПО 220 Г. Н.Э.
После того как династия Западного Чжоу в 771 г. до н. э. прекратила свое существование, около двух десятков князей фактически (хотя и не юридически) разделили между собой верховную власть в стране. Политическая история последующих столетий иллюстрирует те преимущества, которые дает государству его близость к границе: все без исключения государства, ставшие мощными державами, находились на границах Китая. Покоряя граничившие с ними варварские страны и вовлекая их в круг китайской цивилизации, эти страны развивались столь стремительно, что уже вскоре стали затмевать военную мощь своих ранее вступивших на путь цивилизации соседей, расположенных ближе к центру империи, где дальнейшая территориальная экспансия эффективно сдерживалась политикой баланса сил. Даже когда имперская власть окончательно сошла на нет, китайцы сохранили сильное чувство общности в противостоянии окружавшим их варварам. Это нашло свое политическое выражение в тех усилиях, которые были ими предприняты, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие единства империи, в результате чего возникло «соглашение князей», призванное поддерживать мир во всех государствах Китая. Эти усилия были отнюдь не безуспешными на протяжении VIII-VII вв. до н. э., и даже когда разражалась война между китайскими державами, она не несла слишком тяжелой разрухи, так как удалось выработать своего рода кодекс чести, которым возбранялось тотальное уничтожение поверженного врага.
Но к VI в. до н. э. наметились явные признаки нарушения и баланса сил, и кодекса чести. Успех «соглашения князей» всегда находился в зависимости от признания первенства того или иного государства над прочими, и когда, как это не раз случалось, появлялся новый претендент на первенство, неизбежно возникала новая цепь междоусобных конфликтов. По той же причине вся система разрушилась окончательно, когда в VI в. до н. э. четыре могущественных приграничных государства одновременно заявили свои претензии на главенствующую роль во всем Китае. За этим последовал целый ряд столкновений, происходивших преимущественно на территориях сравнительно слабых центральных государств. Война приобретала хронический характер, и ее интенсивность росла с такой же скоростью, с какой забывался кодекс чести.
Однако непрекращающийся разлад в китайском обществе не только не ослабил географическую экспансию культуры Китая, но даже ускорил ее. Согнанные войною с насиженных мест беженцы и неустрашимые искатели приключений стали невольными распространителями идей и традиций китайской культуры в соседних варварских странах. В результате полуостров Шаньдун и прибрежные равнины к северо-востоку от него были полностью вовлечены в сферу китайской цивилизации. Сравнимое по масштабу продвижение произошло на всех северных и западных границах Китая. Наиболее значительное продвижение произошло на юге, где долина Янцзы и прибрежные области по обе стороны дельты постепенно полностью перестроились на китайский лад. В результате варвары, будучи таким образом включенными в китайское общество, внесли немалый вклад в китайскую культуру. Например, древняя китайская поэзия многим обязана царству Чу, расположенному на юге, территории, где прежде обитали варвары[362]362
Arthur Waley, The Temple and Other Poems, with an Introductory Essay on Early Chinese Poetry (New York: Alfred A.Knopf, Inc., 1923), p.12.
[Закрыть], в тех же краях зародились некоторые новые идеи, впоследствии принявшие форму даосизма.
Однако, если крушение старого политического строя и принесло некоторые выгоды Китаю, то для небольших его государств, расположенных вблизи старых центров цивилизации, а именно в средней части и низовьях реки Хуанхэ, все обстояло совершенно иначе. С VI в. до н. э. их участь все более сводилась к роли пешек в большой игре. Их территории непрерывно подвергались вторжениям, они испытывали беззастенчивое и грубое политическое давление со стороны более сильных, но менее развитых пограничных государств. Императорский дом в Лояне, несмотря на имперские претензии на верховную власть, был не в лучшем положении, чем его соседи. Совершенно естественно, что влачившие в этом хаосе жалкое существование образованные слои общества мечтали вернуть старые добрые времена, когда власть императора не была пустым звуком. Такого рода ностальгия была одним из корней, из которых выросло учение Конфуция.
В эти тревожные времена не осталось и следов прежней морали, хороших правителей не было и в помине. Соглашения, заключенные между противниками, и клятвы, приносимые духам предков, то и дело нарушались, не стихали интриги и заговоры при царствующем доме, и привольно чувствовали себя лишь самые отъявленные и беззастенчивые негодяи. Как же могло Небо допустить такое? Отчего величественные духи предков позволили поминать их священные имена всуе? И как же должен был вести себя человек достойный, когда, казалось, рушились все незыблемые каноны традиций?
Таковы были проблемы, с которыми в дни своей жизни (традиционно этот период датируется 551-479 гг. до н. э.) столкнулся Конфуций; и ответы, которые он дал, стали фундаментом для дальнейшего развития китайской цивилизации. Однако, как это случилось и со всеми прочими великими наставниками человечества, теперь трудно отделить факты от легенды и отличить его собственное учение от тех вставок, которыми украсили его последующие поколения. И даже его труд «Лунь Юй, или Беседы и суждения» (Analects)у который принято считать наиболее аутентичным представлением учения Конфуция, не может быть принят целиком как изложение мыслей самого Конфуция[363]363
Основные результаты и выводы можно найти в H.G.Creel, Confucius: Иге Man and the Myth, pp.7-11; см. также Arthur Waley, The Analects of Confucius (London: Allen & Unwin, Ltd., 1938), pp.13-26.
[Закрыть].
Тем не менее некоторые выводы можно сделать с достаточной уверенностью. На прошлое, на славные, давно минувшие времена Конфуций всегда оглядывался с нескрываемой теплотой. Именно старые времена подсказывали ему, как должна быть устроена жизнь. В «Беседах и суждениях» цитируется его высказывание, обращенное к собеседнику: «Я передаю, но не создаю; я верю в древность и люблю ее»[364]364
Здесь и далее цитаты из «Бесед и суждений» даются по работе: Arthur Waley, Vie Analects of Confucius. (В тех случаях, когда автор приводит изречения самого Конфуция, они даны в русском переводе, сделанном непосредственно с китайского, см. Кривцов В.А. Древнекитайская философия. – Т. 1. – М.: Мысль, 1972. – Прим. пер.).
Конфуций утверждал, что его идеи и идеалы не что иное, как пересказ принципов, предложенных князем Чжоу-гун. Согласно традиции, князь, брат основателя династии Чжоу, стал регентом империи во время малолетства наследника престола, чтобы подавить мятеж, а затем использовал свое положение, чтобы установить новые учреждения и упорядочить правительство, прежде чем передать власть своему племяннику. Есть некоторые основания верить в то, что Конфуций не был так уж далек от истины, считая себя духовным наследником Чжоу-гуна, который мог действительно оказать существенное личное влияние на развитие институтов династии Чжоу.
[Закрыть]. Но как должно было вести себя человеку, относившемуся с любовью к древности, в мире, который эту древность не любил? Эта проблема для Конфуция была наиглавнейшей. Поскольку происходило забвение традиций и падение нравов, ему оставалось не «создавать», а всего лишь «передавать» то, чему научила его любовь к древности, и это было единственным практическим воздействием его учения. Акцентируя одни аспекты старинных идеалов, определявших поведение аристократии, и отвергая либо игнорируя другие, он разработал доктрину, которая во многих отношениях была новой.
