Текст книги "Мои седые кудри"

Автор книги: Тотырбек Джатиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Тотырбек Джатиев
МОИ СЕДЫЕ КУДРИ
ПОВЕСТИ

На русский язык переведено уже несколько книг известного осетинского писателя Тотырбека Джатиева – «Два друга», «Морской джигит», «Горная звезда», «Пламя над Тереком», «Дика», издан сборник повестей и рассказов.

В настоящую книгу включены две повести. В первой – «Тайными тропами» – поведана действительная история храброго командира особой партизанской бригады осетина Хатагова, которая действовала в годы войны на территории Белоруссии.

Во второй повести – «Мои седые кудри» – рассказывается о судьбе осетинки Назират – о ее безрадостном детстве, которое прошло в условиях царской России, о молодых и зрелых годах, совпавших с рождением и становлением советской власти на Кавказе. Характер Назират мужал и креп в лишениях, в борьбе. Связав свою жизнь с партией Ленина, Назират прошла с ней дорогами радостных и нелегких побед.

ТАЙНЫМИ ТРОПАМИ

ОТ АВТОРА

В повести «Тайными тропами» нет вымысла. В ней описаны подлинные события и дела, свершенные партизанскими разведчиками в тылу у гитлеровских войск в период Великой Отечественной войны.

На оккупированной фашистскими войсками белорусской земле действовало огромное количество партизанских отрядов. В данной же повести рассказывается главным образом о действиях партизанской бригады, которой вначале командовал Давид Ильич Кеймах, погибший при перелете линии фронта, после чего за партизанами закрепилось название «димовцы» («Дима» – партизанская кличка Кеймаха).

Затем бригадой некоторое время командовал Николай Петрович Федоров, которому за боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза. Когда Федоров был отозван Центром и переброшен в другой отряд, во главе бригады был поставлен ее двадцатишестилетний комиссар – Харитон Александрович Хатагов, в прошлом политрук Красной Армии, уроженец Северной Осетии (по партизанским кличкам «Дядя Ваня» и «Юсуп»).

Спустя четверть века, в двадцать пятую годовщину освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков, были обнародованы имена этих героев-партизан. Им со всех концов страны начали поступать письма. Приходили они и в Осетию – на родину Харитона Александровича Хатагова.

В редакции осетинского журнала «Мах дуг» («Наша эпоха») мне показали некоторые из этих писем и тут же предложили написать очерк о славных боевых делах нашего земляка. Я выехал в Белоруссию, изучал партизанские архивы, встречался с бывшими димовцами, побывал в местах боевых действий бригады.

Поскольку задание редакции «Мах дуг» было ограничено рамками очерка о Хатагове, я, естественно, интересовался главным образом его боевым путем. Но масштабность действий партизан потребовала от меня, автора, показать хотя бы частицу огромнейшего размаха партизанской войны, которая велась в Белоруссии. Это обстоятельство и повлекло за собою необходимость написать эту повесть.

Я не ставил перед собой задачу рассказать в короткой повести обо всем партизанском движении на белорусской земле, о всех героях-димовцах, оставив за собою право вернуться к этой теме в будущем.

Глава первая
ПОИСК

К полудню в чаще белорусского бора как-то сразу густо потемнело, по лохматым верхушкам высоких сосен и могучих елей пронесся порывистый ветер. Лес тревожно зашумел. Послышался грозный раскат весеннего грома.

Десять изможденных тревожными и долгими блужданиями человек остановились у невысокой, на редкость густой, ветвистой ели. Никто не проронил ни слова – ждали, что скажет ладно сложенный, высокий кавказец, которого все называли «Дядя Ваня». Здесь его слово – закон.

Пока длилось минутное молчание, у людей появилась радостная надежда на затяжной дождь. Потому что их неумолимый вожак только тогда не будет торопить с продолжением поисков.

Когда утихло эхо второго раската и в наступившей тишине послышался мерный шум приближающегося дождя, Дядя Ваня окинул быстрым взглядом всю группу и, указывая на ель, возле которой они стояли, произнес уверенным и в то же время мягким голосом:

– Здесь переждем.

И десятеро неразлучных спутников, торопливо раздвигая густые ветви, укрылись под елью, как под огромной кавказской буркой. Прижались друг к другу и заснули так быстро, будто спешили выполнить приказ властелина сонного царства. Они не слышали грохотавшего грома, не видели вспышек молний. И хотя дождь был не таким затяжным, как думалось этим уставшим людям, все же они успели отдохнуть.

Поэтому, когда проснувшийся первым Дядя Ваня объявил подъем, все быстро вскочили. Протирая сонные глаза и смахивая с одежды иглы и мелкие веточки, выбрались из-под ели и выстроились перед своим вожаком.

– В ружье! – шутливо скомандовал тот и улыбнулся. В его усах и бороде, спадавшей черной как смоль волной на широкую грудь, скрылась горечь улыбки.

– Мы готовы, – ответил за всех бойкий на вид белокурый парень по имени Николай. – Да вот ружей-то у нас и нету.

Шутка вызвала оживление среди безоружных людей, но в то же время подчеркнула их беспомощность и слабость.

– Оружие добудем! – уверенным голосом сказал старший. И все ему поверили. Потому что хотели верить, хотели раздобыть оружие, связаться со своими и воевать, вести настоящие бои против врага. – Тем более что мне приснился сон, – продолжал вожак, – будто идем мы с винтовками и связками гранат на эсэсовцев-карателей, прорываем кольцо окружения и соединяемся со своими.

– Вот это сон, – снова отозвался Николай, – так бы наяву…

– Пора кончать, товарищи, наше бродяжничество, – с неведомо к кому относящимся упреком добавил Сергей, длинный и худой парень, отрастивший себе за время скитаний в лесу пышную каштановую бороду. – Пока были у Кузнецова, делом занимались… А теперь бродим… Ищем… А что? Иглу в стоге сена!

– Кто ищет, тот найдет! – пытался подбодрить людей Дядя Ваня. – А пока ответьте мне: все ли помнят наш условный сигнал?

– Все! Все помним! – послышались голоса.

– Ну, тогда полный порядок. Победа ждет нас, и только победа. Это я вам говорю точно.

И, напомнив известные всем правила ночного похода, пошел вперед. Сделав несколько шагов, остановился и, как бы подбадривая самого себя, сказал:

– Они не могли далеко уйти, не могли! Они тоже где-то здесь пережидали дождь. Чувствую это, ребята.

Вожак двинулся дальше. За ним цепочкой шли девять его товарищей. На лес уже опустились сумерки. Кое-где меж стволами виднелись первые дымки вечернего тумана, на попадавшихся изредка небольших полянах он стелился плотной пеленой. Сырость, прелые запахи валежника, перемешанные с острым, почти резким запахом хвои, дурманили людей. Донимали ожившие после дождя комары, нещадно хлестали жесткие ветки кустарника, обдавая идущих крупными, застоявшимися на листьях дождевыми каплями.

С каждой минутой идти становилось тяжелее. Но упорство граничило с отчаянием, и трудно сказать, что могло случиться с усталыми и голодными людьми, если бы не железная воля их вожака. Он своей собранностью и уверенностью держал всю группу в сравнительно боевом и решительном состоянии. Ни жалоб, ни упреков, ни проявлений слабости – только вперед, только к цели.

Когда идти было совсем невмоготу, вожак останавливал группу для короткой передышки и, как мог, старался отвлечь людей от невеселых дум, порожденных усталостью:

– А помните, ребята, осень сорок первого? Мы, голодные, раненые, окруженные врагом, – и то колошматили фашистов и поезда их под откос пускали. Ведь пускали, черт побери!

И люди с оживлением вспоминали боевые эпизоды из своей партизанской жизни, когда им пришлось зимовать в небольшом отряде белорусского партизана Якова Кузнецова. Там они тоже называли своего вожака, бывшего политрука саперной роты Харитона Хатагова, «Дядей Ваней». Его группа состояла из пятнадцати бойцов и особняком входила в отряд Кузнецова. Своей храбростью, неуловимостью, дерзкими налетами на вражеские склады боеприпасов, на полицейские участки группа снискала себе заслуженную славу.

В сводках и донесениях, а иногда в листовках гитлеровской разведки сообщалось, что остатки бродяг с их главарем «Черным бандитом» пойманы и казнены. Но проходило время, и новые объявления и новые листовки опять появлялись, а денежное вознаграждение за поимку «опасных бродячих преступников» увеличивалось вдвое и втрое.

Но взрывы на железных дорогах, пожары на складах и убийства захватчиков-фашистов с каждым днем учащались. И немцы принимали меры: активизировались полицаи, разного рода предатели, участились прочесывания леса солдатами, на поиски и поимку «бродяг» выделялись целые воинские батальоны. А партизаны вели борьбу, применяя свою испытанную тактику – уклонялись от прямых встреч с вооруженным противником. Когда приходилось слишком туго – они перебазировались в другие районы и там продолжали борьбу.

В одной из серьезных и жестоких стычек с карателями отряд Кузнецова попал в тяжелое положение. До позднего вечера отбивал он атаки врага. Но каратели были вооружены пулеметами, автоматами и легкими минометами. Они заставили плохо вооруженных партизан отходить с боем в глубь леса. Только густые заросли спасали народных мстителей от губительного огня.

Когда отряд был прижат к реке, у партизан кончились патроны. Гранаты были использованы. Яков Кузнецов скомандовал:

– В реку! Плыть на тот берег!

Бойцы бросились в воду и поплыли. У Кузнецова был еще запасной диск и две гранаты. Он прикрывал отступающих партизан. Когда кончились патроны, он швырнул в карателей одну за другой гранаты и вплавь пустился вслед за своими. Те уже успели укрыться в лесу.

Когда каратели вышли на берег реки, они сначала ничего не могли понять. Куда ушли партизаны?

А они, обессиленные и мокрые, радуясь не тому, что остались живы, а тому, что не попали в руки карателей, подсчитывали свои потери.

– В твоей группе, Ваня, какие потери? – спросил Кузнецов.

– Пятеро убитых, – ответил Хатагов, – раненых нет. Теперь нас десять человек, а могло не остаться и ни одного.

– Войны, дорогой мой, – сказал Кузнецов, – без потерь не бывают.

– Согласен, – вздохнул Хатагов. – Сегодня схватились с карателями, завтра с вшивыми полицаями – а что дальше?

– Чего же ты хочешь? – спросил Кузнецов.

– Чего я хочу, ты знаешь, – ответил Хатагов. – Нужна связь с Москвой.

– Я не против, – согласился Кузнецов, – но у меня в отряде радиостанции нет, прямого провода тоже не успел проложить. Воюю, чем могу…

– Но ты же знаешь, что московские десантники в нашем районе высадились и нас ищут?

– Лес большой, разминешься скорее, чем встретишься. Знаешь что, Ваня, давай так решим. Бери своих людей и иди к десантникам. Найдешь их – твое счастье, тогда и нас позовешь. Не найдешь – возвращайся, мы тебя всегда примем.

– Хорошо, Яков, – сказал Хатагов. – Убежден, что найдем десантников. Жди от меня вестового.

– Ну, тогда по рукам, – обнял его Кузнецов. – Но вот беда, оружие-то все в реке осталось.

– Это дело наживное!

И отправился Хатагов со своей группой в глубь леса.

Местный житель одной глухой деревушки рассказал под большим секретом, что видел десантников. Описал их одежду, оружие. Даже сказал, что командиром у них «лобастый стройный полковник», который якобы намекнул, что из окруженцев будут создаваться отряды и партизанские соединения. И еще говорил, что всем фашистам скоро конец.

В одной деревушке десантников видела крестьянка и тоже подтвердила, что среди них был «лобастый военный». Деревушка эта находилась на самой опушке леса, в который углубилась сейчас группа.

…Темнота сгущалась с необычайной быстротой. Люди с трудом различали стволы деревьев и друг друга. От однообразного комариного гуденья в душу вкрадывалась какая-то безысходность.

Отряд все чаще останавливался, определял направление, Хатагов высылал вперед дозорных. Разговаривали приглушенными голосами, иногда шепотом. На одной из таких остановок Николай высказал предположение:

– Лобастый полковник не тесть нам, целоваться не бросится. Скорее расстрелять прикажет.

– Ну как это у тебя просто – взять да и расстрелять, – возразил Хатагов, – мы докажем, убедим, что мы бойцы Красной Армии.

– С одной стороны посмотреть, – послышался из темноты чей-то голос, – мы ему вроде и сможем доказать свою преданность родине, а с другой – он нас может принять за предателей-лазутчиков, которые хотят получить от фашистов награду.

– Да, теперь такие тоже шляются, – поддержали его.

– Бросьте тень на плетень наводить, – не удержался Хатагов, – в такую погоду да в такое время предатели из лесу бегут, нас боятся. А по мне, стоит поговорить по душам с человеком, чтоб сразу определить, враг он или друг.

– Ну, это как сказать, – отозвался прежний голос, – таких артистов пришлось повидать, что самого черта обведут. Ни один командир не имеет права непроверенных людей приближать к отряду. Я так думаю.

– Да у нас все равно выхода… – начал было Николай и запнулся.

Из-под огромного ствола, перегородившего им дорогу, что-то с шумом выскочило и, урча, ломая ветви, понеслось в темноту. От неожиданности все вздрогнули.

– Что это?

– Дикий кабан, – ответил Хатагов, садясь на влажный ствол дерева.

– У меня душа в пятки ушла, – заговорил Николай. – Мимо меня проскочил, чуть не задел.

– А ты бы его ножом пырнул, шашлык бы ели, – усмехнулся Хатагов.

– Да, шашлычок сейчас в самый раз, – кто-то тихо прищелкнул языком.

– Что до меня, – сказал Николай, – согласен и на отбивную.

В этот момент послышался легкий хруст, и к группе приблизился шедший в дозоре ленинградец Юрий.

– Дядя Ваня, – сообщил он, – впереди замаскированный костер.

Настала такая тишина, что, казалось, слышалось, как стучат сердца.

– Чует мое сердце, – проговорил Хатагов, – это лобастый Батя. Вот что, Юра, идите с Николаем, разведайте. Сколько людей, чем вооружены? И ты, Иван, иди.

На Ивана Плешкова Хатагов полагался, как на самого себя. Они подружились еще в прошлом году, когда оба очутились во вражеском окружении. И за все время испытаний ни в чем не могли упрекнуть друг друга. И характером они сошлись, и смелостью, и сноровкой в деле. Правда, Иван был моложе Хатагова года на три, однако ни они, да и никто другой этой разницы не замечали. И лишь склонность Плешкова к лихачеству и какому-то неуемному желанию ходить на самые рискованные дела несколько беспокоила Хатагова.

– Есть разведать! – шепотом проговорил Иван. – Пойдем, ребята!

Когда дозорные удалились и наступило тревожное ожидание, беспокойный характер Хатагова не удержал его на месте. Приказав всем ждать сигнала, Хатагов осторожно пошел вслед за Плешковым и Николаем, забирая немного в сторонку. «Огонек в лесу, – размышлял он. – У партизан и окруженцев не принято разводить костры по ночам. Еще осторожнее ведут себя беглецы из лагерей…»

– Стой, кто идет? – донесся до Хатагова резкий окрик. И тут же он услышал спокойный ответ Ивана Плешкова:

– Свои. Не кричите так громко, птиц переполошите!

– Бросай оружие! Руки вверх! – приказал тот же строгий голос.

– Мы к вам идем без оружия, – ответил Николай, – бросать нам нечего, видим, что вы свои, вот и идем…

– Сейчас разберемся, – снова донеслось до Хатагова, и голоса умолкли. Только слышно было, как хрустят под ногами ветки.

Хатагов, раздвигая кустарник, двинулся еще осторожнее по направлению к костру. Вот он уже и огонек увидел. Хотел выбрать место для наблюдения, но не сделал и нескольких шагов, как щелкнул затвор и почти над самым его ухом раздалось:

– Стой! Не шевелиться!

Он повиновался. Его обыскал один из дозорных и спросил:

– Где спрятал оружие?

– У меня нет оружия, – ответил Хатагов, – у вас думаю раздобыть.

– У нас не арсенал.

Ему приказали следовать за ними.

Хатагов понял, что попали они не к карателям, и приободрился.

– Мы вас давно искали… – попробовал он завязать беседу.

– Прекратить разговоры, – сказал один конвоир, – у костра поговоришь!

У лениво горевшего костра Хатагов увидел нескольких вооруженных мужчин, Ивана с Юрием и Николаем. Рядом с Николаем сидела девушка. В стеганке, подпоясанная широким армейским ремнем, к которому справа была прилажена кобура, слева висели две «лимонки». Косынка, едва прикрывавшая густые русые волосы, спадавшие на брови, слегка вздернутый носик и светлые живые глаза придавали ее лицу миловидность. Напротив нее сидел старик лет семидесяти с двустволкой и еще какой-то сухощавый мужчина лет пятидесяти. «Где же полковник?» – думал Хатагов. Ему было совершенно ясно, что они находятся у своих. Но как узнать, кто они?

– Добрый вечер, – сказал Хатагов, подойдя к костру.

– Добрый, – ответил как бы нехотя старик с двустволкой.

Остальные промолчали.

– Что, друзья, примолкли, – продолжал Хатагов, – или комар на язык сел? Разрешите хоть у костра погреться.

– Что ж, присаживайтесь, – медленно проговорил сухощавый мужчина, изучающе глядя на Хатагова, – прогрейте свои бесценные кости, в лесу-то небось отсырели.

«Это, наверное, старший, – подумал Хатагов, – но никак не Батя». А вслух сказал:

– Кости наши не такие бесценные, как стойкие. А ты, дед, чего хмуришься, – обратился он к старику, – нас испугался, что ли?

– Вашего брата мы не боимся, но маненько опасаемся, – ответил старик, скручивая «козью ножку». Суровость старика, его пренебрежительный взгляд и воинственный вид недвусмысленно подчеркивали его полное презрение к ночным пришельцам.

– А курить-то можно? – спросил Хатагов деда.

– Кури, если есть чего, – ответил тот.

Хатагов сообразил, что дед, конечно, не десантник, а один из тех крепких, не сгибаемых никакими невзгодами людей, которые поднялись на борьбу против фашистских захватчиков по всей Белоруссии и каких он, Хатагов, уже повидал в этих краях немало. Дед, видно, тоже догадывался, что перед ними либо бывшие воины Красной Армии, либо попавшие в беду партизаны, и не спешил выказывать своего недовольства.

– Значит, табачку пожалел или боишься руку со своей пушки снять? – с иронией спросил Хатагов.

– Я-то не из пугливых! – отвечал старик. – Это вы – увидели фашистов и пулеметы покидали. А я из этой пушки еще по самому Гитлеру пальну. – Он погладил свое ружье. – Твои бы годы мне. На, закуривай. – И старик протянул Хатагову кисет с самосадом.

– Мы, дедушка, тоже партизаны, – говорил Хатагов, – да вот в беду попали. Теперь бродим по лесу, десантников ищем. От них помощи ждем.

Дед слегка оживился, но ничем не выдал своего удивления.

– Партизаны, – хмыкнул он.

Ухмылка деда показалась настолько обидной Хатагову, что его кавказский характер чуть было не показал себя. Сдерживая гнев, Хатагов не без раздражения ответил:

– Не зли меня, старик, мы не меньше вашего ненавидим Гитлера, а горя, может, и больше хлебнули.

При этом он сжал кулаки.

– Силы-то у тебя хватит, – вмешалась в разговор девушка, глядя на огромные кулаки Хатагова, – а вот хватит ли ума?

– Ты, девушка, не мешай, я горец, из Осетии, и ни от кого обиды не стерплю! – резко сказал Хатагов.

Девушка тем временем поставила на высокий пенек миску с горячим супом, достала из сумки три ложки и предложила задержанным отведать горяченького.

– Поешьте, гости, после обижаться будете, – мягко, с улыбкой проговорила она.

«Гости» ели, и каждый из них размышлял, что делать дальше.

Едва они успели опустошить миску с супом, как из-за деревьев к костру подошел в сопровождении нескольких человек плечистый мужчина в плащ-накидке. Хатагов сразу определил, что это не иначе как сам Батя. Огромным усилием воли он подавил в себе желание вскочить и закричать от радости.

– Кого в лесу ищете? – спросил плечистый, подойдя почти вплотную к Хатагову. Тот вытянулся по-военному и, словно отдавая рапорт, ответил:

– Мы узнали, что в этом лесу высадился отряд десантников во главе с Батей. Его мы и ищем!

– В гестапо или в полиции вас проинформировали?

«Начинается», – подумал Хатагов, но решил на колкости не отвечать.

– Мы видели вас вчера утром. Вы проходили мимо деревни, лесом. Батя, дорогой, не испытывайте нас, вы же видите, что мы свои.

– Бати здесь нет. Он вчера перебазировался. А мы – местные.

– Товарищ полковник, – упрекнул его Хатагов, – зачем комедия! Вся наша надежда на вас. Нас много, а связи с Москвой нет. Вы понимаете…

– Ты не горячись, – прервал его Батя (это точно был он), – ну, предположим, я вам поверил, принял вас в отряд. Но вы ведь попросите вооружить вас. А чем? Свое отдать?

На этих словах Батя положил руку на маузер, висевший у него на правом боку под распахнутой плащ-накидкой.

– Сами добудем, – продолжал горячо Хатагов. – Приходилось.

– Почему ушли от Кузнецова?

– Приказ выполняли! Его же приказ.

Ни Хатагов, ни его друзья не могли даже предположить, что их действия, их пребывание в отряде Кузнецова были отлично известны полковнику Линькову; он вел за ними наблюдение в лесу, и двое местных жителей, с которыми беседовал Хатагов, дали знать Бате, что его отряд разыскивают попавшие в тяжелое положение партизаны. Имел он и другие данные о делах группы Хатагова. Но обстановка требовала проверки людей в личной беседе, требовала крайней осторожности и осмотрительности.

– Вас тут четверо да шестеро ждут вашего сигнала…

– Откуда знаешь, сколько нас? – перебил его Хатагов.

Линьков улыбнулся:

– Лес шепнул на ухо. Вот ты говоришь, что горец, осетин, – спросил неожиданно он. – Напомни-ка мне имена знакомых тебе земляков-офицеров. Может, найдутся общие знакомые.

Хатагов назвал нескольких, в том числе Хаджи-Умара Мамсурова, сказав, что это его сосед по селению Ольгинское.

– Правда? – обрадовался чему-то Линьков. – Полковник Ксанти, так, кажется, называли этого осетинского «испанца»?

– Да, – ответил Хатагов, и в душе у него потеплело. – О нем Хемингуэй писал, как о герое Испании.

– Я знаю его.

– Он теперь дивизией командует, – дополнил свои слова Хатагов.

– Вот какие у тебя прославленные земляки.

– Мои земляки в бою не подводили и нигде себя в обиду не дадут! – сухо сказал Хатагов.

– Знаю, знаю… – поспешил Линьков сгладить неловкость. – И под Питером беляков били, и на севере англичанам и американцам от них доставалось на орехи… да и в Дунайской… Словом, многие твои земляки и теперь храбро дерутся…

– А каков же я, хотите спросить?

– Угадал, дорогой мой!

– А вы, Батя, испытайте нас в деле!

– Мы так и решили с комиссаром, – ответил Линьков и посмотрел на сухощавого мужчину, слушавшего их разговор. – Так?

Комиссар кивнул в знак согласия.

– Когда решили? – с живостью спросил Хатагов.

Комиссар улыбнулся:

– У нас с полковником такой код есть, особый. А теперь сигналь своим, пусть все к костру идут.

Хатагов кивнул Николаю, и тот трижды прокричал филином.

– Это Николай, москвич, с Красной Пресни, – обращаясь к комиссару, сказал Хатагов.

– С Красной Пресни? – воскликнул Линьков. – Не только мой земляк, но и сосед. Я тоже на Пресне живу.

Николай крепко пожал протянутую ему Линьковым руку. Батя подал знак одному из часовых, и тот, подойдя к Линькову, снял с плеча винтовку.

– Уверен, – сказал Линьков, – москвич не подведет. – И передал Николаю русскую трехлинейную винтовку.

– Благодарю за доверие, товарищ полковник, – четко проговорил Николай, сжимая трехлинейку.

– Как ты успел уже догадаться, – обратился Линьков к Хатагову, – мы пошлем вас на выполнение чрезвычайной важности задания.

– В порядке проверки, товарищ командир? – обрадованно произнес Хатагов и выпрямился по стойке «смирно». Полковник посмотрел на него снизу вверх. Хатагов был чуть ли не в полтора раза выше его.

– Считайте, что мы всю вашу группу уже проверили, товарищ Хатагов. Просто дается вам чрезвычайно важное задание.

– Когда прикажете идти выполнять?

– Немедленно!

Линьков раскрыл планшет, подошел к костру и вместе с Хатаговым склонился над картой.

– Вот участок железной дороги: Вилейка – Молодечно – Воложин, – указывая пальцем на карте, проговорил Линьков. – Эту магистраль фашисты усиленно охраняют. По ней на восточный фронт непрерывно идут составы с танками, боеприпасами, горючим.

– Я знаю эти места, – глядя на карту, говорил Хатагов, – даже хорошо знаю.

– Значит, легче будет, – мимоходом сказал Линьков и продолжал: – Пустить под откос эшелон. Вот и делу венец. Ясно?

– Ясно, Батя, – с раздумьем проговорил Хатагов. – Но здесь без взрывчатки не обойдешься.

– Дадим! Будет и взрывчатка, и все будет. Но запомните: для вас это испытание! Жизнь!

Хатагов принял слова Бати как приказ и спросил:

– Разрешите подобрать людей?

– Людей подберем, – ответил Линьков, – я вот думаю, чем бы тебя вооружить? Впрочем, минутку… – И он обратился к старику: – Пахом Митрич, выручай, дорогой, одолжи двустволку…

Дед Пахом, внимательно слушавший весь разговор, давно уже понял, что Хатагов свой. А когда услыхал, что тот идет на подрыв «железки», то и вовсе подобрел. Не раздумывая, передал ему ружье и два десятка патронов.

Хатагов пожал суховатую руку деда Пахома.

– У нас, у горцев, по обычаю ружье дарят другу. И тот дает клятву, что никогда не посрамит оружия. И я, получивший оружие из рук белоруса, клянусь честью воина Красной Армии драться до последнего вздоха с врагами нашей родины!

Хатагов поцеловал холодную сталь горячими губами.

– Вот что, – Линьков взял Хатагова под руку и отошел с ним от костра. – Вы вернетесь сюда дней через шесть-семь, не раньше. За это время нас могут перебросить в новый район. За меня тут останутся мой помощник по разведке Щербина и комиссар Кеймах. Это я говорю на тот случай, если ты задержишься. Старшего лейтенанта Василия Васильевича Щербину мы называем «Борода» – он и на самом деле бородатый; а младшего лейтенанта Давида Ильича – «Димой». Вот им и доложишь.

– Это хуже, – проговорил Хатагов, – но кали трэба, дык трэба. Я все же постараюсь доложить лично вам о выполнении задания.

– Это все равно. Ты сейчас своим хлопцам скажи, что они тоже пойдут на задание. Пусть не унывают.

– Хорошо, товарищ полковник, скажу, – ответил Хатагов. – А сейчас давайте команду, снаряжайте нас. К рассвету мы уже будем на полдороге к цели.

– Пойдете в деревушку к той крестьянке, у которой про нас выспрашивали. У нее на плетне, у калитки, будет перевернутый кувшин, черный от копоти. Если кувшина нет – в избу не входите. Придете вторично. Она познакомит вас с Орликом – нашим человеком. Он и снарядит вас. У него и отдохнете.

Они снова вернулись к костру, где Иван Плешков веселил собравшихся, говорил, что так только в сказке бывает: шли в лесу, нашли волшебную фею, и она накормила голодных, обогрела холодных, одарила всех улыбкой.

«Фея», в стеганке и сапогах, с двумя «лимонками» на поясе, смеялась, подбавляя в партизанские котелки новые порции дымящейся каши.