Текст книги "Мертвое море (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

            Джордж и Менхаус взялись за веревку. Крепко ухватились, как будто от этого зависела их собственная жизнь. Хотя беспокоились они вовсе не о себе.

            Фабрини погрузил обе руки в поле и просто стоял, возможно, ожидая, что будет дальше. Но ничего не происходило. Он повернулся и посмотрел на них таким же дерганым, неестественным движением, как в плохо прорисованной мультипликации.

            – Нормально, – сказал он. – Все в порядке.

            Кушинг тяжело дышал. Его кулаки сжимались и разжимались, костяшки побелели от напряжения.

            – Если этот луч вырубится, – тихо сказал он, – он застрянет в переборке, сольется с ней...

            Джордж услышал его. У него в мозгу возникла безумная картина, что телепорт выключается и Фабрини застревает в стене, его атомы смешиваются с атомами переборки, руки остаются торчать из стены.

            Фабрини сунул в поток лицо и подержал там несколько секунд.

            – Там темно... очень темно... но, кажется, я видел вдали какие-то огни.

            – Будь осторожен, – произнес Кушинг сквозь зубы.

            Фабрини кивнул и вошел в голубое пульсирующее поле. Вокруг него пробежала черная, призрачная рябь. Потом он исчез. Они ждали, что он скажет что-то, но не услышали ничего. И все же он был где-то там... И Джордж и Менхаус чувствовали натяжение веревки.

            – Почему он ничего не говорит? – встревожено спросил Менхаус.

            – Возможно... звук не проникает через это поле, – предположил Кушинг.

            И тут раздался голос Фабрини:

            – Я... в порядке, в порядке.

            Только голос был странный, колеблющийся и какой-то, словно исходил из далекого транзисторного радиоприемника, причем не очень хорошего качества. Слова то растягивались, то сжимались, отдаваясь эхом, отчего становились какими-то неземными и призрачными.

            -... Ладно... Я... тут темно... Вижу... огни впереди, странные огни и... и... странные... странные фигуры... шары или пузыри... только они квадратные и треугольные... нет, это шары... кристаллы, растущие кристаллы... раздувающиеся и блестящие, а это что? Веревка порвалась! Веревка порвалась! Я не вижу ее!

            – Веревка у нас! – крикнул Джордж. – Мы тебя держим!

            Снова этот отдающийся эхом голос, расцепляющийся и скачущий вокруг, словно мяч.       – Нет... все хорошо... веревка заканчивается в паре футов от меня, как будто... как будто она оборвалась... потом она появляется снова, то ли надо мной, то ли подо мной... я не уверен, – ответил он им. Его голос был каким-то хрупким, он словно рассыпался, и был искажен помехами. Как будто звуковые волны бешено вибрировали и разлетались. - Я... мои руки... с ними что-то не то... большие пальцы растут не из своего места... я не вижу свои ноги... у меня нет ног... большие пальцы растут из ладоней... где мое тело... где....

            – Вытаскивайте его, – отчаянно закричал Кушинг. – Вытаскивайте его оттуда!

            Джордж и Менхаус дернули за веревку, но та не поддалась. Она была словно привязана к бетонной плите. Тут подключился Сакс, а за ним Кушинг, несмотря на обожженные и забинтованные руки. Но веревка застряла намертво. Они тянули и тащили, пока с их лиц не хлынул пот.

            – Фабрини! – крикнул Кушинг. – Фабрини?– Фабрини? Ты меня слышишь? Ты чувствуешь веревку? Возвращайся по ней обратно...

            – Веревка... веревка... веревка... она застряла во мне... у меня слишком много ног, слишком много ног... что за... бледно-зеленое лицо... Нет, это не лицо... это куб... живой куб, червь и грань кристалла... миллион ползающих пузырей... вытащите меня отсюда! Белые лица без тел... без глаз... не дайте им трогать меня... не дайте им трогать меня! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!

            Мужчины снова дернули веревку. Все кричали, объятые паникой и ужасом. Но веревка не сдвинулась с места. Она словно зацепилась за что-то. И Джорджу показалось, что ее нельзя было вытянуть даже бульдозером.

            – Ну же! – закричал Менхаус. – Тяните! – Тяните! Мы должны вытащить его оттуда!

            – Бесполезно, – сказал Сакс, задыхаясь.

            Джордж и Кушинг попробовали дернуть последний раз. Тут веревка у них в руках обвисла, затем натянулась, снова обвисла. Потом начала метаться из стороны в сторону, как будто они вытаскивали из воды гигантскую форель. Световое поле замерцало, и они снова почувствовали вес Фабрини на другом конце веревки. Он кричал, кричал что-то вроде "вывернутые наизнанку лица сливаются в голодные пузыри". Они дернули веревку изо всей силы, и Фабрини показался лишь на мгновение, по крайней мере, часть его.

            Но что-то было не так. Что бы ни находилось с другой стороны – пустота, иное измерение или промежуточный фрактал – оно изменило его, возможно, перемешало его атомы. Они увидели его спину и шею, золотая цепочка, которую он всегда носил, светилась, словно наэлектризованная. Вот только головы над шеей не было, и левая рука, отделившись от тела, летала сверху. Его правая рука была на месте, только была вывернута задом наперед, словно ее неправильно присоединили. А веревка...

            Веревка была не обвязана вокруг него, а проходила прямо сквозь тело.

            И он кричал. Боже, да. Он кричал, словно сто призрачных голосов, звучавших вразнобой.

            Элизабет закричала, и Джордж вместе с ней.

            Потом Фабрини затянуло обратно туда, где он был, но его левая рука была по-прежнему отделена от тела. И она была живой, рабочей, без каких либо следов крови или повреждений. Как тогда, когда Менхаус сунул руку в одно зеркало, и пальцы вышли из другого. Очень похоже. Каким-то образом, благодаря какому-то непотребному искривлению материи, его рука сохраняла связь с телом. Все наблюдали за ней. Она словно хватала что-то и тянулась вслед.

            – Веревка, – сказал Джордж. – Веревка... Рука тянется вслед за ней.

            Потом рука тоже исчезла.

            Фабрини пронзительно визжал с другой стороны, а они никак не могли ему помочь.

Веревка снова ожила у них в руках. Что-то с другой стороны схватило ее и так сильно, что едва не затянуло Джорджа и Менхауса в поток. Веревка обожгла им ладони, извивалась и хлопала, металась то влево, то вправо. То вверх, то вниз. Потом обвисла, только не упала, а как будто застряла в каком-то невероятном антигравитационном поле. Она просто парила, словно кусок шланга, плавающий на поверхности реки.

            Джордж и остальные просто стояли.

            Челюсть у Менхауса отвисла, он смотрел широко раскрытыми, немигающими глазами.

            Сакс отступил от луча подальше.

            Тут Джордж пришел в себя и, протянув руку, схватил веревку. Она была такой холодной, что обжигала руки. Он вскрикнул как ошпаренный, но, тем не менее, дернул ее. Кушинг ухватился за нее, встав за пределами луча, и Менхаус к нему присоединился. Они потянули, и веревка легко выскользнула из поля.

            А с ней и Фабрини.

            Он вывалился из луча... точнее не вывалился, а выплыл. Выплыл из луча, словно воздушный шар. Тело было вытянуто, руки прижаты к бокам. Он походил на замороженный кусок мяса. Лицо застыло в каком-то испуганном ступоре, напоминающем фирменное выражение актера Бела Лугоши.

            И тут Джордж заметил – как и все, собственно – что Фабрини стал прозрачным. Они видели его насквозь. Это был не совсем Фабрини, а скорее его отражение. Как будто его заменил эфирный призрак из иного измерения.

            Менхаус пробормотал что-то себе под нос и потрогал Фабрини. Он внезапно вскрикнул и отдернул руку, словно коснувшись сухого льда. В месте прикосновения образ Фабрини замерцал, задрожал, а затем начал рассыпаться, пока не исчез полностью. Веревка затрепетала в воздухе, словно привязанная к чему-то невидимому. Потом обмякла и упала на пол.

            Менхаус издал сдавленный стон.

            – Он был твердым, только прозрачным... он был твердым... я его потрогал... только холодным, очень холодным...

            Потом с другой стороны поля они услышали крики Фабрини. Крики о помощи. Он не просто кричал, он визжал, просил, умолял, чтобы его вытащили оттуда. Слышать эти безумные вопли было невыносимо. Даже Сакс, казалось, был на гран обморока.

            Кушинг, отлично осознавая бессмысленность своих действий и не обращая внимания на крики Элизабет, схватил багор и шагнул в луч. Он просунул багор в гудящее голубое поле, словно пытаясь что-нибудь подцепить. Но длины багра явно было недостаточно, чтобы ухватить что-то, если там вообще было что хватать.

            Менхаус взял веревку и отрезал петлю. Потом отвинтил металлический крюк от другого багра и крепко привязал к концу веревки. Затем вошел в луч, взмахнул веревкой над головой, словно ковбой, пытающийся заарканить бродячую собаку, и забросил ее в поле. Потом вытянул назад. Снова забросил и вытянул. Делал так снова и снова.

            – Его больше нет, – произнес Сакс.

            Да, его больше не было... и все же он не исчез. Время от времени были слышны его крики о помощи. Голос то был таким громким, что кровь стыла в жилах, то тихим, будто звучал из дома через несколько улиц.

            И Джордж подумал: – Это все равно, что искать в реке утопленника.

            Именно этим они сейчас и занимались.

            Кушинг и Менхаус стояли в луче и по очереди бросали крюк. Так продолжалось минут десять, пока они не зацепили что-то. Двигаясь словно в стробоскопе, они переглянулись. Что бы они ни поймали, они принялись это вытягивать. Они вышли из луча, и Джордж поспешил им на помощь.

            – Может... может вам, парни, лучше этого не делать, – пробормотал Сакс.

            Наверное, он был прав.

            Но они продолжали тянуть веревку и вытащили из поля нечто. Нечто, напоминающее груду пыльных, грязных лохмотьев.

            – Господи, – простонал Менхаус и отвернулся.

            Это был Фабрини.

            Или то, что от него осталось.

            Нечто сморщенное, высохшее и пыльное, словно мумия из египетской гробницы. Вот что они увидели. Это был человек, только окаменевший, как доисторическое дерево. Его кожа была словно выдубленная. Морщинистая, потрескавшаяся и древняя. Тощие руки с коричневыми скрюченными пальцами были подняты перед лицом, словно закрывая его от удара. А его лицо... искаженное, гротескное, почти клоунское из-за своих чудовищно преувеличенных черт. Глаз не было, лишь почерневшие сквозящие ужасом дыры. Широко разинутый рот застыл в безмолвном крике... его левый край сполз почти к самому уголку левого глаза, словно лицо было слеплено из мягкой мастики, из которой делают страшные маски, чтобы пугать детей.

            На самом деле, напуганы были все, кто видел его.

            Но они продолжали смотреть, ощущая абсолютный, почти космический ужас этого перерождения. Тот ухмыляющийся рот, ощерившийся серыми, неровными, похожими на старые надгробия зубами. Тело, больше напоминавшее груду тряпья и костей, изъеденное червями дерево, чем человека. Те пустые, глумливые отверстия вместо глаз, будто Фабрини выцарапал их себе, чтобы не смотреть на то, что его окружает. Да, они продолжали смотреть. И реальность, истина этого конкретного кошмара накрывала их, заливала, проникала в их потаенные места и оскверняла души. Ибо то, что они видели и осознавали, имело свой... вес. Такой вес, который мог раздавить их, превратить в кашу.

            Потом они отвернулись.

            Кушинг изо всех сил старался не расплакаться, не впасть в ярость, и не обрушить ее на кого-нибудь из них... возможно, на Сакса... или на всех сразу. Джордж чувствовал то же самое. Как будто десяток неконтролируемых эмоций нахлынул на него дождем черных искр. И он горел, просто выгорал изнутри, его мозг плавился, словно воск.

            И все были озадачены вопросом, какие же ужасные обстоятельства заставили Фабрини так мумифицироваться. И что... боже милостивый... что такое он увидел, отчего так исказилось и раздулось его лицо. Отчего его красивое, смуглое лицо превратилось в эту уродливую племенную маску, словно вырезанную из мертвого дерева.

            – Нет, нет, нет, – причитал Менхаус. – Это не Фабрини. Это не может быть Фабрини... эта, эта тварь умерла еще задолго до Христа...

            – И все же, это он, – сказал Сакс.

            И в том не было никакого сомнения.

            Потому что все видели на шее потускневшую цепь, которая когда-то была золотой. И знали, что эта груда потертого тряпья и есть Фабрини. Но глядя на него, на это превратившееся в чучело тело и жуткую маску смерти, нельзя было пройти мимо того факта, что выглядел он как тысячелетний труп, вроде того неолитического человека, найденного в швейцарских Альпах.

            Физически он был мертв... но его голос продолжал бушевать по другую сторону ионизированного поля. Нематериальный, безумный и блеклый, и все же какой-то жалостливый и живой. Бесплотный голос, кричащий среди гудящей, безмолвной пустоты.

            – Помогите мне... помогите мне... помогите мне... о, боже милостивый, кто-нибудь, помогите мне, помогите мне...

            Сакс подошел к механизму пришельца и ударил его ногой. Послышались хлопки и треск, и луч исчез. Какое-то время генератор издавал низкое гудение, а потом и вовсе затих.

            Джордж пытался собрать свой разум воедино, пытался удержать его в кулаке, чтобы тот не разлетелся на фрагменты. Он не был физиком, но на основании теорий Гринберга, смог сформулировать свою собственную. Фабрини запрыгнул в измерение с другим течением времени. В том чудовищном месте время было нарушено, искривлено, раздуто вне всяких разумных пропорций. Фабрини погиб там. Умер от голода, задохнулся, превратился в безумное, бредящее существо, которому тысячи лет. И все же его разум не умер. Его сознание на распалось на частицы, не рассыпалось. Оно было бессмертным. Когда здесь проходили минуты, там, где время не имело истинного смысла, проходили тысячи лет. Джордж попытался представить, каково это быть одному в той пустоте бесчисленные тысячелетия, в компании ползучих неземных геометрий, существ, которые, возможно, даже не замечают вас и не знают, что вы там есть. Один, один, один... один в пустынном ландшафте собственного разума, десятки тысяч или миллионы лет. Господи.

            И Фабрини все время будет жив в этом черном, безбожном измерении.

            Поток атомов, вечно текущий и рассеивающийся, но живой, осознающий и безумный до степени, которую невозможно себе представить. Измученное сознание, растворяющееся в вечности. Одинокое, всегда одинокое и умирающее.

            Какое-то время все молчали.

            Никто не произнес ни слова.

            По крайней мере, Саксу хватило ума вырубить этот ужасный механизм. Так что им не пришлось больше слушать Фабрини, богохульства его бесконечных, бесплотных мучений. Осязательное существо в мире теней, антиматерии и небытия.

            Он рассыпался, разрушался, словно вампир при солнечном свете. Хлопья пыли отслаивались от него, частицы его обращались в порошок, и медленно осыпались на палубу песочным дождем. Одна рука отпала и разбилась об пол на мелкие кусочки, словно была сделана из глины. Из очень сухой глины. Возможно из-за резкого погружения в эту атмосферу, после многовекового нахождения в другой.

            Пока они стояли, Фабрини продолжал распадаться, пока не стал похож на груду мусора, вываленного из мешка пылесоса.

            Менхаус едва стоял на ногах, как будто они у него превратились в пористую резину и не могли удерживать его вес. Он просто стоял, ссутулившись, высохший, побитый и сломленный, с исполненными боли глазами.

            – Вот вам и Фабрини, – сказал Сакс.

            Эти слова оживили Менхауса. Он встал прямо, его глаза теперь горели почти звериной яростью. Это было уже слишком. Сперва Кук, затем Поллард, а сейчас Фабрини. Он двинулся на Сакса. Подойдя вплотную, он ударил его в лицо. Сакс едва устоял на ногах, изо рта показалась струйка крови.

            – Ты! – воскликнул Менхаус. – Ты знал, что произойдет что-то подобное. И ты хотел, чтобы это произошло.

            Сакс кивнул, мерзкая, кровоточащая тварь.

            Они с Менхаусом бросились друг на друга, колотя, пинаясь и царапаясь. Джордж и Кушинг смогли разнять их, лишь объединив усилия. Джорджу потребовалось три удара, чтобы свалить Сакса с ног, а Кушингу пришлось отбросить Менхауса на пол.

            – Ты – труп, – прорычал Сакс, сплевывая кровь. – Ты – труп, гребаный педик! Я тебя прикончу! Богом клянусь, я тебя прикончу!

            Трудно было сказать, кому конкретно были адресованы эти угрозы, Джорджу или Менхаусу. Элизабет стояла и качала головой, испытывая от такого поведения мужчин не удивление, а скорее разочарование.

            – Уходим, – сказала она. – С меня довольно.

            Это было разумное предложение.

            Вот только Менхаус не считал, что он закончил. Он поднялся на ноги, с пистолетом Джорджа в руке. Во время потасовки тот выпал у Джорджа из кармана, и Менхаус подобрал его. Он направил его на Сакса, и Джордж с Кушингом отошли в сторону.

            – Что ты собираешься делать, сосунок? – спросил Сакс.

            И Менхаус продемонстрировал ему.

            Взвел курок и выстрелил ему в живот.

            Сакс ахнул, на животе расцвел кровавый цветок. Красные струйки побежали между пальцев прижатых рук. Он отшатнулся назад, едва не упав, и поковылял к двери. Они услышали, как он поднимается по трапу, ругаясь и ахая.

            Джордж влепил Менхаусу пощечину, и тот выронил пистолет.

            – Он заслужил, – сказал Менхаус. – Этот ублюдок давно напрашивался.

            И Джордж, оцепеневший от пальцев ног до бровей, мысленно с ним согласился.

22

            Сакса нигде не было.

            Они искали больше часа, прочесали все судно. И хотя мысли их были мрачны, как грозовые тучи, покинув помещение с останками Полларда и Фабрини, они почувствовали себя лучше. За поисками Сакса они сумели хотя бы отвлечься.

            Наконец они сдались.

            Элизабет произнесла несколько слов над останками Полларда и Фабрини. Остальные стояли и, склонив головы, вспоминали все смешное и грустное, что им довелось вместе пережить. Но в основном, они склонили головы потому, что гравитация тянула их вниз, и им приходилось стараться изо всех сил, чтобы не упасть на колени.

            – Ладно, – наконец сказал Джордж. – Давайте убираться отсюда.

            Они пробирались к яхте сквозь плотную завесу тумана, мимо остовов мертвых кораблей, застрявших водорослях. По очереди работая веслами, они мало говорили и много думали.

            Сделав перерыв и закурив дрожащими пальцами сигарету, Джордж поделился с Кушингом своими мыслями по поводу произошедшего с Фабрини. Что тот находился в том месте один, возможно тысячи лет, а его разум не умер, а временно отключился, законсервировался, будто в банке со спиртом.

            – Да, – произнес Кушинг. – Я думал об этом. Время... по ту сторону оно не такое, как здесь.

            – Где же он был?

            Кушинг покачал головой.

            – В пятом измерении? В шестом? Десятом? Черт, кто его знает, но то место настолько чуждое, что я не хочу даже думать об этом.

            Джордж уставился на механизм пришельца, стоящий у Кушинга в ногах. Он взял его с собой, несмотря на протесты Элизабет. Даже сейчас она с опаской поглядывала на устройство, словно это был пресловутый ящик Пандоры, с которого в любой момент может слететь крышка.

            Джордж затянулся сигаретой и выпустил дым из ноздрей.

            – Тот пришелец... марсианин... да, кто бы ни был тот урод...

            – Сомневаюсь, что это был марсианин, – сказал Кушинг, тщетно пытаясь выдавить смех.

            – Ты знаешь, что я имею в виду, умник. То... существо. Думаешь, оно могло бы нам помочь? Я имею в виду, действительно помочь нам, если б мы нашли с ним общий язык?

            Кушинг кивнул.

            – Несомненно. Ты хоть понимаешь, каким сверхразумом оно могло обладать? Какие тайны могла знать такая раса? Да, Джордж, если бы оно захотело, оно отрегулировало эту волшебную коробку и отправило бы нас прямиком в Диснейленд. – Он вздохнул. – Надо признать, вид у него был не совсем дружелюбный шинг кивнул.  Тот пришелец.... на удивление очень легким.. Ты видел, как оно смотрело на нас. Ты чувствовал, как оно заглядывает в тебя. Я видел, что оно это делает, поэтому ударил его топором. Это все моих рук дело.

            – Я у тебя в долгу, – искренне сказал Джордж.

            – На что это было похоже? Когда оно заглядывало в тебя?

            – Честно не знаю. Как будто из меня высасывают мозг. И еще я ощущал себя очень маленьким и беспомощным. Больше ничего не помню.

            – Ладно, не важно. Эта тварь была...

            – Она была злой, – сказала Элизабет тоном, не терпящим возражений. – Вы знаете это, и я знаю это. Может, это и высшая форма жизни, как вы говорите, но холодная и дьявольская. Она смотрела на нас, как ученые смотрят на мышей в клетке... словно на игрушки.

            – Вы правы, – сказал ей Кушинг. – Как обычно, вы абсолютно правы.

            Джордж тоже с ней мысленно согласился.

            Было зло в человеческом понимании, но существовало еще и другое. Космическое зло. Зло, настолько враждебное и опустошающее, что практически недоступное человеческому разуму. Таким и был этот пришелец. Зло в четвертой степени. Зло в квадрате, мать его. Испытывая от этих мыслей замешательство и даже какое-то странное раскрепощение, Джордж вдруг стал делать то, чем не занимался с детства. Он стал молиться. Да, мысленно он молился всему, что могло его услышать. В надежде получить какой-нибудь божественный совет и защиту. Он редко когда обращался к религии, но теперь? Да, он в ней нуждался. Нуждался в направляющей руке, которая вывела бы его из этого ада. И он подумал, что без бога, без высшего разума, человеческий род и все остальные расы тупых бедолаг во вселенной оказались бы в большой заднице. Потому что твари вроде этого пришельца с легкостью уничтожили бы их. Без творца, без божественного защитника... человечество было бы просто кучкой прямоходящих, разумных обезьян, роющихся в грязи в поисках откровения. Пытающихся понять смысл того, что изначально не имело смысла.

            Эта мысль была пугающей.

            Они снова взялись за весла. И тут перед ними из мглы стала постепенно выступать "Мистическая", принимая форму и твердость и разгоняя туман. Джордж сидел и смотрел на яхту, испытывая от нее странные флюиды, которые был не в состоянии описать. По какой-то непонятной причине это судно напомнило ему могилу.

            Менхаус оперся на свое весло и стал вглядываться в туман.

            – Она изменилась, – сказал он.

            Элизабет тоже перестала грести. Шаланда проскользила по водорослям и остановилась. Элизабет смотрела на яхту с напряженным, озабоченным видом.

            – Вроде бы такая же, – произнес Кушинг, хотя в его тоне не было ни капли уверенности.

            Внезапно Джордж ощутил какое-то странное оцепенение. Все его мышцы напряглись. Глаза расширились, дыхание замедлилось. Слух обострился, а внимание целиком сосредоточилось на судне. Теперь он тоже это чувствовал. Яхта изменилась. Но каким образом? Он не мог выразить словами, но что-то в ней, возможно, в ее ауре, нарушилось. Что-то в ней было не то. Он не собирался приписывать то, что он чувствует, какому-то скрытому психическому дару, зарождающемуся в недрах его сознания, но что-то подобное все-таки было. Пусть слабое, но было. Какой-то первобытный инстинкт, предупреждающий его о надвигающейся опасности.

            – Что-то случилось после нашего ухода, – очень тихо произнес Менхаус. Что-то... что-то побывало здесь, пока нас не было.

            Кушинг, казалось, сейчас тоже это почувствовал. Он то и дело судорожно сглатывал.         – Давайте посмотрим, что там такое.

23

            На борту воздух был буквально наэлектризован ощущением опасности. Оно было здесь, что-то было здесь. Нечто пришло из тумана и оставило после себя... Джордж не был уверен, что именно. Но атмосфера на судне стала определенно другой. Ощущение осквернения было почти осязаемым. Такое же ощущение испытываешь, когда то, что тебе дорого, трогают руки, не имеющие на то права. Когда порядок вещей в твоей комнате кем-то нарушен, на дюйм-два, но нарушен. Что может быть заметно только тебе.

            Они стояли на палубе, щупальца мглы терлись об их ноги, словно голодные кошки. Туман позади них светился и пульсировал. Будь ко всему этому саундтрэк, представил себе Джордж, это было бы треньканье скрипичных струн. Струн, расстроенных на пару октав.

Первое, что они увидели, это то, что кормовая переборка кают-компании почернела. Когда Менхаус ткнул ее топором, она осыпалась, будто кристаллизовалась от высокой температуры.

            – Фабрини рассказывал что-то подобное про "Циклоп", – сказал Джордж. – Тот шведский корабль, про который они с Куком прочитали в судовом журнале.

            – Датский. Фабрини называл его "Корсунд". Он шел из Копенгагена.

            Несколько секций палубы были обуглены, а с грот-мачты свисал влажный клубок чего-то, похожего на грибок. Изнутри него шел мерцающий свет.

            Все это тоже заметили.

            Они спустились вниз.

            Стены трапа были вымазаны каким-то фосфоресцирующим веществом, будто что-то большое протискивалось здесь, оставляя кусочки его сверху, снизу и по бокам.

            – Не трогайте этот дерьмо, – предупредил всех Кушинг.

            Они прошли в кают-компанию. Все сгорело. Ковер под ногами превратился в золу. Элизабет пыталась осмыслить увиденное. Ее грудь учащенно вздымалась и опускалась, правая рука крепко сжимала рукоятку мачете. Губы были сжаты в тонкую линию.

            Сперва они нашли Тетушку Эльзу.

            Юриспруденция ее больше не интересовала. Как и все остальное. Она лежала на койке, точнее ее обугленные останки. Запах жженого мяса был невыносимым.

            Элизабет, поперхнувшись, отвернулась.

            Несмотря на тошноту, Джордж успел заметить, что простыни под телом совершенно не обгорели. Как будто Тетушку Эльзу бросили в доменную печь, вытащили и положили обратно. Но к тому времени все уже знали, что произошло, и это не от жары. Точнее не от жары в их понимании.

            Затем они нашли Крайчека.

            Он был еще жив, хотя находился при смерти. Его тело сильно обгорело, но лицо почти не пострадало. Волосы у него побелели, как и глаза. Он лежал на койке и, давясь, откашливал сгустки светящейся слизи, вроде той, которую они видели на палубе. С ним произошли страшные перемены. Это касалось не только его глаз, похожих на запотевшие от пара зеркала, и светящейся слизи, текущей изо рта. Было еще и другое. Крайчек словно постарел на сотню лет, как будто был подброшен на немыслимую высоту, и с такой скоростью, что все его тело обгорело до мяса.

            Хотя он не мог видеть их, он знал об их присутствии.

            – О, да, о, да, да, да, да, да. Оно пришло, пока вас не было... разноцветное, огненное, с ледяными глазами... оно пришло и продолжает приходить снова и снова...

            Джордж хотел зажать себе уши, потому что был не в силах слышать эти профанации. Не хотел чувствовать, как они пронзают его мозг, рвут его на части. Потому что в Измерении Икс обитали существа, с которыми можно было сражаться. Но были и другие – призраки, разные мерзости, и то ползучее призрачное вещество. И против них у тебя не было ни единого шанса. И где здесь Божественное Провидение?

            Крайчек продолжал что-то говорить. Он то и дело кашлял, стонал и издавал пронзительные, безумные звуки, которые никто, находящийся в здравом уме не смог бы издать.

            – Вы... вы должны это видеть... оно такое холодное... такое яркое... такое жаркое и холодное... влажное и сухое... оно затягивает тебя в свой черный разум... в ледяную обжигающую вечную тьму... о, о, о, вы увидите... вы почувствуете его, а оно почувствует вас...

            А потом он умер.

            Просто замер на полуслове, и все.

            Казалось, никто не мог пошелохнуться. Все были такими же неподвижными, как труп Крайчека. Он могли лишь смотреть друг на друга, либо не смотрели, а просто чувствовали. Чувствовали нарастающую, железную тяжесть в душе. Чувствовали, как неуверенность превращает их в статуи, в манекены, в безмолвные неподвижные создания.

            И Кушинг?

            Нет, все кроме Кушинга. Он знал, как и все впрочем, что оставаться опасно. Что каждая секунда стоит жизни одной клетки и хромосомы. Все равно, что стоять на раскаленной сковородке и ждать, когда зашипишь и забрызжешь салом, словно жирные ломтики бекона.

            – Мы должны убираться отсюда, – сказал он, уводя Элизабет прочь. – Не трогайте ничего... здесь все заражено радиацией...

            Ошеломленные, они молча проследовали вслед за ним в туман и сели в шаланду. Затем Кушинг и Менхаус взялись за весла и стали грести прочь от яхты, напоминающей сейчас разгерметизированный реактор атомной электростанции. А Кушинг все бормотал:

            – Радиоактивные осадки... о, господи, черный дождь...

24

            Теперь их было четверо. Не много, но хотя бы что-то. Коллективный разум, коллективная сила, последний мускул человечества в этом безбожном месте, в этом Измерении Икс или Мертвом море. В этом жутком, кошмарном месте рваных завес, лежащем в черном туманном зазеркалье. Да, они пришли сюда большой командой, но это место обстругало ее, как полено, рассеяв стружку и щепки во все стороны. И теперь они были лишь последним мускулом, но у них оставались стремление, решимость и последняя отчаянная надежда, прежде чем тьма поглотит их. И они будут использовать этот мускул, пробьют в этом месте дыру, заставят его работать на себя. Пока не пришел тот другой, пока тот Туманный Дьявол и анти-измерения не поглотили их души, они будут сопротивляться.

            Изо всех сил.

            Потому что это их последний шанс.

            Поэтом они гребли в зловонном тумане, пробирались через кладбище кораблей, прорывались сквозь водоросли, напоминающие непролазные джунгли, скользили вокруг остовов мертвых судов, пока не оказались в каналах, отмеченных на карте Гринберга. И только потом началась настоящая работа. Они решительно налегли на весла, устремив лодку в призрачные пустоши Внешнего Моря.