Текст книги "Мертвое море (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

            Кто-то закричал.

            Может, это был Менхаус. Может, Фабрини, а может и сам Сакс.

            Но только не Крайчек. Его глаза были мутными, как запотевшие окна. Он был словно в другом месте. И ничто его не касалось.

            Отлично, – подумал Сакс. «Великанша» нас все-таки не бросила.

            – Что это было? – воскликнул Фабрини.

            – Догадайся с трех раз, – съязвил Кук.

            Сакс поднялся на ноги и перегнулся через борт, держа в руке "Браунинг". Он заметил, как что-то проплыло под лодкой. Гигантское бесформенное пятно. Что бы это ни было, оно было гораздо больше лодки. Да, это снова была "Великанша". Она вернулась за добавкой и, судя по всему, становилась все назойливее... Хотя, нет, это не "Великанша". На этот раз это ее более крупный собрат.

            – Снова оно? То чудовище? – осторожно спросил Менхаус.

            Но Сакс покачал головой и продолжил наблюдать. Фабрини и Кук присоединились к нему. Менхаус остался лежать на дне лодки, куда его отбросило ударом. Его лицо приняло болезненную бледность. Черты осунулись и заострились. Вид у него был отрешенный.

            – Это будет крупнее, – сказал Сакс.

            Никто ничего не сказал на это.

            – Не может быть крупнее, – сказал Кук. – Это невозможно.

            – Ага, а откуда ты знаешь? – рявкнул Фабрини. – Думаешь, не может быть крупнее, чем та, другая?

            – Такое просто маловероятно.

            Сакс хмыкнул.

            – Ага, скажи это морскому монстру, когда он раскусит тебя пополам.

            Кук, казалось, обнаружил рыбу в мутно воде и следил за ней глазами.

            – Там, – сказал он. – Вон там. Смотрите! Вы видите? Видите?

            И все увидели. Это была очень большая рыба. Грязного, буро-зеленого цвета. Относилась к тому же виду, что и "великанша", только была гораздо крупнее.

            – Футов двадцать, как минимум, – с трепетом в голосе сказал Фабрини. – Может, тридцать.

            – Гребаный монстр.

            – Стреляй, – завопил Менхаус. – Стреляй в нее. Ты должен пристрелить эту гребаную тварь, Сакс. Слышишь меня? Ты должен пристрелить ее!

            – Зуб даю, эта крошка человека проглотит за раз, – сказал Сакс, злорадствуя над дискомфортом Менхауса. Он знал, что в жизни именно мелочи доставляют наибольшее удовольствие.

            – Может, она случайно врезалась в нас, – оптимистично предположил Кук. – Непреднамеренно. Может быть.

            Сакс рассмеялся.

            – А может, твоя мамаша могла вырастить детей поживее, хотя я сомневаюсь.

            Кук бросил на него испепеляющий взгляд, от которого краска отслоилась бы от двери. Взгляд исчез так же быстро, как и появился. Его лицо снова превратилось в безжизненную глину.

            – Я имею в виду, Сакс, что нет причин стрелять в эту тварь. Нет причин провоцировать ее. Она может просто уплыть.

            – Да, готов поспорить, – сказал Фабрини.

            – Она не уплывет, – простонал Менхаус. – О, нет. Еще рано.  Не сейчас. Она не уплывет, пока не набьет брюхо.

            Фабрини замахнулся на него.

            – Прекрати это дерьмо, чертов нытик.

            – У него стресс, – сказал Кук, защищая Менхауса.

            – И ты тоже пошел на хрен, – ответил ему Фабрини. – Меня тошнит от всех вас.

            Сакс откинулся на сидении, скрестив руки на широкой груди. Он от души наслаждался ситуацией. В их рядах стали образовываться трещины. Если так будет продолжаться, то рано или поздно они перегрызут друг другу глотки. Сакс, не удержавшись, улыбнулся.

            – Ну, ну, мальчики, один за всех и все за одного. Помните? – хихикнул он.

            – Да пошел ты! – У Фабрини был такой вид, будто он хочет кого-то ударить.

            – Пять мужиков в лодке, – сказал Сакс. – Пять мужиков в лодке и ни одной бабы. Жизнь – дерьмо, мы все умрем.

            – Жизнь, – сказал Фабрини. – Дерьмо.

            На этот раз Сакс вынужден был с ним согласиться. Жизнь дерьмо, неважно, какой ты кусок от нее себе отрежешь, и насколько остер твой нож. На его долю выпало достаточно невзгод. Достаточно боли и лишений. Он знал о жизни все. Жизнь, это когда твой отец погибает в результате промышленной аварии, когда тебе всего двенадцать. Жизнь, это когда твоя мать спивается и раздвигает ноги перед каждым сраным матросом с бутылкой водки. Жизнь, это когда ты в шестнадцать бросаешь школу и идешь работать на чертов завод. Жизнь, это когда твоего десятилетнего брата бьют ножом, чтобы отнять обеденные деньги. Жизнь, это когда в восемнадцать идешь служить в ВМС флотским строителем, потому что тебе нравилось то старое кино с Джоном Уэйном, а тебя "шутливо" отправляют во Вьетнам. Жизнь, это когда разгребаешь джунгли бульдозерами под военно-морскую базу, а тем временем узкоглазые стреляют по тебе из русских ружей. Жизнь, это когда тебя убивают, потому что ты роешь сортиры или сточные канавы, или прокладываешь взлетно-посадочную полосу. А еще жизнь это расплата. Это когда открываешь по вьетконговскому патрулю огонь из тяжелых пулеметов, и смотришь, как трусливые узкоглазые жопы пляшут словно марионетки с отрезанными нитками. Да, это жизнь, детка. Жизнь, это когда много лет спустя в других чертовых джунглях ты смотришь, как твоего единственного друга тащит вниз по реке крокодил размером с "бьюик". Да, это жизнь. Жизнь, это когда находишься посреди богом забытого, кишащего чудовищами океана, в лодке вместе с тремя типами, жаждущими твоей смерти и одним сумасшедшим.

            Это жизнь, и жизнь эта просто прекрасна.

            Сакс покачал головой, отгоняя от себя все эти мысли.

            – Эй, Кук, – сказал он. – Неважно выглядишь, дружище. Почему бы тебе не прыгнуть в воду и не поплавать с той рыбкой? Возьми с собой леску. Может, поймаешь мерзавку. Поджарим ее потом на сковородке. Фабрини тебе поможет. Он может.

            Но никто из них даже не повернулся в его сторону.

            Все смотрели на рыб, больших и маленьких, петляющих вокруг лодки. И следили за гигантской тенью чего-то куда более крупного.

25

            Кук мог бы это проглотить.

            Вполне мог бы это проглотить, без проблем. Он мог бы проглотить каждую унцию дерьма, которым потчевал Сакс, и попросить добавки. Никто не проглотил бы столько, сколько смог бы он.

            Он мог глотать, глотать, глотать.

            А отплатить тем же? Нет, это было не в его стиле. Если не считать маленького инцидента с отцом. Но он не хотел его убивать. Просто у него не было выбора. Как любой здравомыслящий человек, он не хотел больше никого убивать. На самом деле, он даже не хотел убивать Сакса. Но рано или поздно может получиться так, что у него не будет выбора. И ему придется его убить.

            Если я доберусь до пистолета, – мрачно подумал он, – тогда может быть. Возможно, я сделаю это просто из принципа.

            Но это не будет хладнокровное убийство.

            Сакс получит шанс поступить, как разумный человек. Разница в этом. Возможно, сам Сакс такого шанса никому из них не дал бы. Потому что в душе Сакс не был цивилизованной личностью. Он был бешенным, кровожадным животным, которому доставляют наслаждение лишь чужие страдания.

            И в это не было никаких сомнений.

            "Великанша" так и не вернулась, и напряжение постепенно спало. Но все оставались пропитаны им, как губки. Лишь возвращение из этой мертвой зоны смогло бы избавить их от него. Менее крупные рыбы по-прежнему сновали вокруг, но и их осталось не так много. Время от времени они тыкались в лодку и дрались между собой, но в целом было тихо. Очень тихо.

            Постепенно люди снова стали заводить разговоры, особенно после того, как Сакс приказал Менхаусу раздать немного шоколада, крекеров, и по паре глотков воды.

            – Что ты сделаешь в первую очередь, когда вернешься домой, Кук? – спросил Менхаус, словно забыв, где они находятся и с чем столкнулись.

            – Если вернешься домой, – мрачно поправил Фабрини.

            Сакс рассмеялся.

            – Ну, я, наверное, приму горячую ванну, вкусно поужинаю, и буду спать три дня, – сказал он.

            – Звучит неплохо, – улыбнулся Менхаус. – А я завалюсь на диван, и неделю буду развлекаться с женой.

            – Черт, – закатил глаза Фабрини. – Да у вас парни никакой фантазии. Вот я возьму бутылку бухла, парочку шлюх и хорошенько повеселюсь.

            – А ты, Сакс? – спросил Менхаус.

            Сакс широко улыбнулся.

            – Я, наверное, оставлю свое мнение при себе. Некоторые из вас уже никогда не вернутся домой.

26

            Хотя трудно было сказать, когда была ночь, а когда день, и сколько могли здесь длиться сутки, Гослинг назначал из своей маленькой команды часовых, и они дежурили посменно, по два часа каждый. Их задачей было держать ухо востро и смотреть в оба. А еще сигнализировать при малейших признаках опасности, при появлении других выживших или суши.

            Потому что он все еще надеялся, что земля где-то рядом. Должна быть где-то рядом. Под этой жирной водой должно быть морское дно, и вполне разумно предположить, что рано или поздно какая-то его часть поднимется и сформирует остров или континент.

            Вот что говорил себе Гослинг.

            Вот за что цеплялся.

            Он не знал, что ждет впереди и какие ужасные формы может принять, но если б им удалось добраться до суши, у них у всех появился бы шанс. Шанс выжить, а возможно, и выбраться отсюда.

            Возможно, одной его надежды было недостаточно, но это был лучший вариант, поэтому он держался за него и держался крепко.

27

            – Вы, парни, меня убиваете, когда вот так сидите, – проворчал Сакс. – Не говорите ничего. Не двигаетесь. Ни черта не делаете.

            – А что нам делать? – спросил Менхаус. – К тому же, лучше будет, если мы будем молчать, – сказал Крайчек.

            – К черту Крайчека, – сказал Сакс. – Он больной на всю голову. Верно, Крайчек?

            Крайчек ничего не сказал. Он смотрел на туман, на воду, на водоросли. Возможно, думал о чем-то, но не спешил делиться своими мыслями.

            – Оставь его, – сказал Кук. – Что он тебе сделал? Что он кому-то из нас сделал?

            Но Сакс никак не прокомментировал его замечание. По крайней мере, голосом. Но его глаза говорили сами за себя, причем, такие вещи, которые никто не хотел слышать.

            – Что? – спросил Фабрини. – Нам нельзя просто сидеть, большой босс? А что, по-твоему, мы должны делать?

            Сакс расхохотался, и его смех был похож на раскат грома.

            – Мужик, а ты скользкий. Все вы здесь скользкие, как гребаные ужи. Думайте, я не знаю, о чем вы там шепчитесь? Думайте, не знаю, что вы замышляете, коварные ублюдки? Я знаю, поверьте мне, я знаю все.

            Кук успокаивающе положил руку Фабрини на плечо.

            – Мы ничего не замышляем, Сакс. Всего лишь хотим вернуться домой.

            Сакс облизнул пересохшим языком губы. Посмотрел на каждого по очереди. На каждом задержал взгляд, словно говоря, я знаю, лживые ублюдки, что вы думаете, я знаю, знаю...

            Потом растянул рот в широкой, хищной ухмылке и зашелся в смехе. Смеялся он долго.

            – Дурни, – фыркнул он. – Разве не понимаете, что я вас прикончу? Прикончу каждого из вашей гребаной своры, прежде чем позволю к себе прикоснуться. Разве вы это не понимаете?

            Господи, да он спятил, – нервно подумал Фабрини.

            – Дурни! Дурни! Дурни! – повторял нараспев Сакс.

            – Перестань, Сакс, – сказал Кук. – У тебя паранойя. Хватит тратить энергию на этот бред. Ради бога, посмотри, где мы находимся и с чем столкнулись... Как ты можешь себя так вести?

            – Он прав, – тихо сказал Менхаус. – Мы должны держаться вместе.

            Сакс изобразил смущенную, глупую улыбку, словно соглашаясь со всеми. Конечно, парни, нужно держаться вместе. Давайте все держаться вместе. Один за всех и все за одного, а? Это пригодится, когда вы, грязные крысы, накинетесь на меня и бросите чертовым рыбам. А потом будете смеяться, смеяться, верно?

            Кук посмотрел на него, и ему не понравилось, что он увидел.

            – Тише, – сказал он.

            Сакс продолжал беспокойно ерзать на сиденьи, словно в заднице у него были занозы.        – Вам, парни, лучше начать думать головой, потому что старина Сакс здесь главный. Да, черт возьми.

            – Пожалуйста, Сакс, – сказал Менхаус. – Просто расслабься.

            Сакс снова начала хохотать. Но сейчас в его смехе было еще меньше веселья, чем прежде. Это было больше похоже на гогот сумасшедшего. То высокий и глухой, словно звучащий в пустой комнате, смех, то низкое и зловещее хихиканье.

            – Ублюдки! Засранцы. Гребаные куски дерьма, – ругался он. – За кого вы меня принимаете, тупицы? Разве не видите, что я вас раскусил? Что я знаю, что вы затеваете? Вы уже не ждете темноты, вы просто ждете возможности, любой возможности. Любого шанса прикончить меня. О, я по глазам вашим вижу. Отлично вижу.

            Кук и Фабрини переглянулись. Их глаза говорили красноречивее всяких слов. Сакс постепенно сходил с ума, и в этом не было уже никаких сомнений. Человек находился на грани нервного срыва.

            Менхаус какое-то время смотрел себе под ноги, потом спросил:

            – Зачем нам убивать тебя, Сакс? Господи, ты же нам нужен. Ты – единственный, кто может вытащить нас отсюда. Ты – единственный, у кого есть хоть какой-то морской опыт. Если ты не спасешь наши задницы, никто не спасет.

            – Ага, – сказал Сакс.

            Подобные слова, произнесенные кем-то другим, вызвали бы у Сакса вспышку ярости. Но в Менхаусе было что-то безобидное. Можно даже сказать, братское. Сложно было представить, что этот здоровый весельчак может кому-то навредить. Казалось, он был не способен на это. Подобные типы обожают детей и маленьких зверушек.

            Менхаус словно прочитал его мысли.

            – Я не жестокий человек, Сакс. Редко выхожу победителем из драк. Часто вообще стараюсь их избежать. Просто не могу причинять кому-то боль. Не мое это. Поэтому, если я говорю, что не позволю никому навредить тебе, можешь мне поверить. Если дело дойдет до этого, я предупрежу тебя. И поддержу.

            У Фабрини, с его примитивным интеллектом, был такой вид, будто ему влепили пощечину.

            – Ты чего это, Менхаус? С катушек съехал? Он же псих.

            – Заткнись, Фабрини, или богом клянусь, я тебя прикончу, – прорычал Сакс. Его голос был словно наэлектризован добела.

            Мышцы на шее напряглись. Глаза вылезли из орбит. На виске пульсировала вена. Лицо стало цвета крови. Он не шутил, и все видели это.

            – То, что я сказал... – начал, было, Менхаус, стараясь смягчить конфликт.

            – Я хочу верить тому, что ты сказал, – произнес Сакс. – Ты не представляешь, как я хочу в это верить. Но я не знаю. Просто не знаю. Либо ты очень честный, либо очень скользкий. Не знаю, какой.

            Менхаус тяжело дышал.

            – Я говорю  серьезно, Сакс. Абсолютно серьезно.

            Сакс посмотрел на него сверху вниз, словно пытаясь разглядеть доказательства лжи. Но ничего не нашел.

            – Ну, раз серьезно, – сказал Сакс, – тогда подойди ко мне.

28

            Джордж смотрел на мертвое, туманное море, и оно, казалось, тоже наблюдало за ним. Если достаточно долго смотреть на эти пустынные просторы, то море начинает представляться не просто силой природы, а живой, дышащей сущностью. Чем-то разумным и расчетливым. Гигантским злым разумом, с нечеловеческим терпением вынашивающим план твоей смерти.

            И если говорить о море, на которое смотрел Джордж, такие мысли приходили очень быстро.

            Словно кто-то или что-то внушал их.

            Но Джордж не собирался возвращаться к ним снова.

            Это была территория Дьявола.

            Поэтому он старался занять голову мыслями о еде, выпивке. Или о сигаретах. Он готов был душу продать за банку пива.

            Продолжая смотреть на море, он вдруг увидел... нет, он не знал, что именно он видит. В тумане что-то было. На этот раз ничего гигантского и угрожающего, просто какая-то тень или фигура, мелькающая во мгле.

            Она появилась и тут же исчезла. Но она была там. Что-то там было.

            Джордж сглотнул, понимая, что галлюцинирует. Такое уже было с ним раньше. Если достаточно долго вглядываться в тот грязный туман, начинает всякое мерещиться. И то, что ты мечтал бы увидеть и то, на что не хотел бы смотреть. Такова была природа тумана, клубящегося, словно пар над кипящим котлом, но более медленного, более густого, почти как свернувшееся молоко.

            Снова намек на движение.

            Джордж посмотрел на Сольца и Кушинга. Они спали. Гослинг тоже спал. Это была смена Джорджа. А что ему сказал Гослинг? Постоянно перемещай взгляд, Джордж. Не смотри ни на что слишком долго, иначе начнешь видеть то, чего нет. Гослинг был совершенно серьезен, когда говорил это. В его глазах не было ни малейшей искорки веселья. За свою жизнь Гослинг немало времени провел на часах и знал, какие странные вещи могли порой привидеться.

            Джордж снова заметил движение и покачал головой. Господи, а сигарета была бы очень кстати. Сигарета и чашка горячего кофе. Они привели бы мысли в порядок.

Джордж закрыл глаза, снова открыл и окинул взглядом плот. Трое мужчин, спящие в просторном интерьере под пологом, и сам Джордж, дежурящий у двери, за которой клубился и манил к себе туман.

            Если понадоблюсь, – сказал Гослинг, – разбуди меня, слышишь?

            Гослинг. Господи. Курица-наседка.

            Джордж отвел глаза от тумана, буквально заставив себя сделать это, и стал изучать воду. Дымящаяся и зловонная, затянутая гниющей пленкой, состоящей, казалось, в равных пропорциях из ила, слизи, и разлагающейся органической материи. Время от времени она подрагивала как желе, словно, под воздействием подводных течений. На поверхности плавали покрытые розовой тиной островки из водорослей и узловатых стеблей.

            От тумана, казалось, несло холодом и сыростью, но само море было теплым. Как грязевая ванна, теплым и странно манящим.

            В тумане снова что-то шевельнулось.

            Но когда Джордж поднял глаза, ничего не увидел.

            Всякий раз, когда он отводил взгляд, движение повторялось. Словно, нечто желало оставаться незамеченным. Во всяком случае, пока. Отчего Джорджу показалось, что с ним играют. Нечто играло с ним в игры разума. Возможно, хотело вызвать у него страх, дискомфорт, или тревогу. Если это так, то него или у них это хорошо получалось. Внизу живота забегали мурашки, яички сжались, словно, почувствовав себя уязвимыми.

            Опять движение.

            Потом снова ничего.

            Джорджу пришло в голову, что какой-то ребенок порхает в тумане, играя с ним в "прятки" или "догонялки". Хочет показаться Джорджу лишь мельком, не больше. Во всяком случае, пока. Пока он или она не будет готов. Потому что тогда это будет очень смешно...

            Нет, Джорджу было не до смеха.

            Он очень хотел запустить туда световую ракету и посмотреть, что скрывается в тумане. Что скользит туда-сюда, словно гадкий мальчишка, прячущийся за занавеской.

Джордж неоднократно пытался сглотнуть, но так и не смог смочить горло. Оно походило на часть старого механизма, ржавую и заклинившую, забитую пылью и мышиным пометом.

            Море слегка подрагивало, сгустки зловонных водорослей плавали, распадаясь, словно что-то толкало их снизу. Большая темная масса их прибилась к борту плота и странно пульсировала, словно дыша.

            Джордж снова уловил движение.

            На этот раз нечто не пыталось спрятаться.

            У самого края туманной завесы стояла фигура. Окутанная дымкой, но все равно хорошо видимая. Настолько хорошо, что Джордж различил маленькую девочку. Она стояла неподвижно, как манекен или марионетка, ждущая, когда пальцы кукловода оживят ее.

            Джордж моргнул и потер глаза.

            Девочка была все еще там.

            По его спине пробежал холодок, распространившись на плечи и руки. Он сказал себе, что там не может быть никакой маленькой девочки. Она камнем ушла бы под воду, да и что в тумане могла делать маленькая девочка?

            Джордж перевел взгляд на Гослинга. Хотел сказать что-то, разбудить его, но в горле пересохло. Оно, словно, сжалось до размеров булавочной головки, и он едва мог дышать.

            Если понадоблюсь, разбуди меня, слышишь?

            Но Джордж не мог. Ему не хватало воздуха. Он замер, как вкопанный. Сердце учащенно колотилось в груди.

            Теперь девочка махала ему.

            А Джордж не мог ничего сделать, вообще ничего. У него не было сил помахать в ответ. Да и сама мысль помахать, привлечь к себе внимание... была недопустима. Ибо эта маленькая девочка была живым воплощением всех страхов и тревог, пережитых им в детстве и во взрослой жизни.

            Теперь она двигалась в его сторону.

            Запаниковав, Джордж поспешил изгнать эти жуткие образы из головы, потому что это была всего лишь галлюцинация. Темная фантазия, исторгнутая из глубин. И если он позволит ей укорениться у себя в голове, если у нее хватит сил закрепиться....

            Но он не думал, что галлюцинирует.

            Он видел маленькую девочку в одежде, напоминающей платье 19-го века, двигающуюся в его сторону. Она приближалась все ближе, и он был абсолютно не в состоянии делать что-то, кроме как смотреть.

            Я не вижу никакой маленькой девочки, – сказал он себе. – Я не знаю, что это, но это не маленькая девочка. Это что-то другое. Либо моя воплощенная фантазия... либо что-то еще хуже. То, что хочет внушить мне, что оно – маленькая девочка.

            И эта мысль показалась ему вполне логичной.

            Да, нечто мерзкое и уродливое. То, что населяет черные подводные долины и живет в гниющих остовах затонувших кораблей. То, что перебирает кости утопленников и ветром воет в мачтах, заманивая суда в гиблые места. Да, это было оно. Живое олицетворение всех мужчин, женщин и детей, сгинувших в море. Затянутых в темные кладбища покачивающихся ламинарий, выпотрошенных кораблей-гробниц и обросших ракушками костей, которых уже никогда не коснется солнечный свет.

            Джорджу показалось, что она стоит на островке из водорослей, но это было не так. Она перемещалась, да, хотя стояла совершенно неподвижно. Очень медленно плыла в его направлении, не касаясь ногами воды. Она была опутана щупальцами тумана, но он разглядел, что она была одета в василькового цвета платье из шелковой тафты, обделанное белой лентой и тесьмой. Вечернее платье. На шее висел золотой кельтский крест.

            Это призрак, – подсказало ему чутье, – призрак маленькой девочки, затянутой некогда в это мертвое море. Тень, обитающая в тумане.

            Когда она приблизилась, он увидел, что ее золотистые волосы уложены локонами, а лицо гладкое и белое, как фарфор. Как у викторианской куклы. Она выглядела точь-в-точь, как викторианская кукла.

            Хотя нет, не совсем.

            Ее лицо было мертвенно-бледным, выбеленным морской водой. Глаза – огромные зияющие дыры, заполненные желтоватым свечением, словно две полных луны, затянутые облаками. Подернутая дымкой и жуткая, теперь она была всего в десяти-пятнадцати футах. И он увидел, что она покрыта длинными пучками водорослей, вплетенными в волосы и спускающимися на плечи. А ее платье – выцветшая тряпка, подернутая плесенью. Туман клубился вокруг, паром вырываясь наружу из многочисленных отверстий в ее теле, словно внутри ее горел огонь. Она оставляла за собой след из вьющейся дымки, струи тумана щупальцами тянулись из нее.

            Джордж почувствовал, что в голове у него что-то разбилось, словно бокал в дальней комнате.

            Ближе, еще ближе. Он видел клубящийся туман сквозь трещины в ее теле, видел зеленых морских червей, копошащихся у ее горла. Ее широко раскрытые глаза светились желтым светом, с губ свисала нить слюны.

            Что-то рвалось из Джорджа наружу. Что-то яростное и пронзительное – раздирающий горло, отчаянный крик.

            Твоя душа... она пришла высосать из тебя душу.

            Морщинистые белые пальцы протянулись к нему, черной клокочущей дырой раскрылся рот.

            И Джордж закричал.

            Он кричал, пока она не исчезла, не рассеялась, словно пар. А он еще долго продолжал слышать в тумане отголоски своего крика, изменяющиеся и возвращающиеся к нему хором призрачных голосов. И ни один их них не принадлежал ему.

            Потом ему на плечо легла чья-то рука и встряхнула его. Рядом стоял Гослинг и что-то кричал.

            – Что? – спросил Джордж.– Что такое?

            – Что происходит? – пытался докричаться до него Гослинг, крепко держа за плечи.– Что, черт возьми, происходит?

            И Кушинг и Сольц уставились на него с нескрываемым ужасом.

            Но Джордж не мог сказать, что он видел, потому что сам не знал, что это было. Поэтому выдал первое, что пришло ему на ум:

            – Я... похоже, я заснул. И мне приснился кошмар...

            Но не похоже было, что ему кто-то поверил больше, чем он верил себе.

            Оставалось лишь надеяться, что они не слышали то, что слышал он. Насмешливое детское хихиканье, доносящееся из туманных глубин.

29

            – Кто не со мной, тот против меня, – сказал Сакс, направив "Браунинг" в сторону Фабрини, Кука и Крайчека. – Ты, Менхаус, либо со мной, либо с ними. Что выбираешь?

            – Сакс, – задыхаясь, сказал Менхаус, – Хватит.

            Он находился сейчас, словно, между двух огней. Сакс стоял на корме, остальные сидели в носовой части, а он сам сидел примерно посередине. И положение его было крайне непростым и опасным. Если он перейдет на сторону Сакса, остальные больше не будут ему доверять. А если останется с ними, Сакс поймет, что он ему солгал.

            – Послушайте, что я хочу, что я действительно хочу, так это то, чтобы все закончилось, – сказал Менхаус, обращаясь ко всем. Пытаясь говорить спокойно и рассудительно, он в результате больше походил на маленького напуганного мальчика. Кем он себя и ощущал, наверное. – Это не может больше продолжаться. Не может.

            В ответ Сакс навел пистолет на Менхауса. В его глазах был зловещий блеск. Он был похож на человека, который отчаянно хочет что-нибудь с кем-нибудь сделать.

            Он убьет меня, – подумал Менхаус.

            – А ну тащи сюда свою задницу, – сказал Сакс, – или вали к ним. Если ты со мной, будешь еще внукам рассказывать про свои приключения. Если с ними... ну, ты все понимаешь, не так ли?

            Менхаус неуверенно оглянулся. Ему почти уже захотелось, чтобы те жуткие рыбы вернулись, даже та большая. Или что-то похуже выскользнуло из тумана. По крайней мере, тогда у них будет один общий враг.

            Но, похоже, они уже стали врагами друг другу.

            – Не делай этого, – сказал Фабрини. – Не иди туда. Если свяжешься с этим трусливым куском дерьма, станешь соучастником убийства. Моего или чьего-то еще. Ты же не хочешь этого, правда?

            Нет, Менхаус определенно этого не хотел.

            – Не слушай этого козотраха, – сказал Сакс. – Он ни черта не знает. Кроме того... оглянись вокруг. Все вы, оглянитесь вокруг, мать вашу. Думаете, мы плаваем где-нибудь в Мексиканском заливе? Ни хрена. Там, где мы находимся, законы не действуют. Здесь выживает сильнейший. Если будешь со мной, Менхаус, я сохраню тебе жизнь. Возможно, даже вытащу тебя отсюда. Но если останешься с ними...

            – Он говорит чушь, – сказал Кук. – Только вместе мы сможем выжить.

            Но он не понимал. Как и Фабрини. Это был единственный способ. Единственный возможный способ успокоить Сакса.

            Сглотнув, Менхаус подошел к Саксу и сел на сидение прямо перед ним.

            – Гребаная дешевка, – прошипел Фабрини.

            Кук промолчал.

            Крайчек улыбнулся и указал пальцем вверх... как будто это все объясняло. Потом кивнул, думая, что выразил свою точку зрения. Но, как и большинство, связанных с ним вещей, она осталась никому не понятной.

            Они считают меня предателем, – подумал Менхаус, – но они просто не понимают.

            – Вот так, – радостно воскликнул Сакс. – Теперь мы вдвоем будем за ними следить.

            Сакс и Фабрини молча уставились друг на друга. Так продолжалось несколько минут. Взаимная ненависть висела в воздухе пеленой, пахнущей сырым мясом и порохом.

            Сакс ухмыльнулся.

            – Что ж, думаю, вы в заднице, мальчики, – сказал он.

            Кук и Фабрини просто смотрели на него и ждали, что в любой момент могут получить пулю.

            Крайчек же, как всегда, ждал, видимо, чего-то совершенно другого.

            – Кого из вас мне прикончить первым? – спросил Сакс. – Кого?

            – Убей меня, – прохрипел Фабрини, – свинья трусливая.

            – Это не так просто, Фабрини. Вовсе не так просто. – Он похлопал Менхауса по плечу.       – На самом деле, я дам решить это своему приятелю.

            – Нет, – категорически возразил Менхаус. – Я не буду.

            – Нет, будешь. В противном случае я тебя убью.

            Дуло пистолета уткнулось Менхаусу в спину. Это была смерть, и он знал это. Он думал, что присоединившись к Саксу, сможет того успокоить. Удержать его от убийства, но это оказалось нелегко. Он просто недооценил извращенную, садистскую форму безумия Сакса. Этот человек настолько потерял голову, что даже не осознавал степень своего сумасшествия. И уже не мог отличить добро от зла. Возможно, Сакс не был настолько безумен, как думал Менхаус. Возможно, он с самого начала все так спланировал. Он хотел видеть Менхауса на своей стороне, лишь потому, что это входило в его планы. Потому, что теперь у него был невольный сообщник убийства.

            – Ну, старина, так кого? – бодро спросил Сакс.

            Во рту у Менхауса все пересохло. Все же он попытался облизнуть губы. – Это безумие, Сакс. Мы отправимся в тюрьму за это.

            Сакс захохотал.

            – Боже, Менхаус! Оглянись! Ты видишь гребаных копов, тюрьмы или судей? Нет, мы делаем здесь то, что хотим. Можешь назвать это самосуд.