Текст книги "Мертвое море (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

            Джордж Райан ошибался, думая, что с судном что-то не так. Она хорошо держалась на сильных волнах, а по спокойному морю скользила, как по маслу. Ни один моряк на борту не разделял его чувства. Они ощущали у себя под ногами крепкое, надежное судно. Если впереди и ждали неприятности, то связаны они были никак не с кораблем.

            К семи вечера ветер поднялся до тридцати узлов, и судно шло с сильным креном. Что не удивительно, учитывая перевозимый груз. Палубы были полностью заполнены, трюмы плотно забиты бочками с готовым бетоном и ящиками с асфальтом для Сакса и его команды, модернизированными дизельными двигателями, горными бурами, контейнерами со стальными балками, и различными другими материалами, необходимыми в Кайенне.

            "Мара Кордэй" держалась твердо на волнах, и, казалось, никакой ураган не был ей страшен. Высокая, гордая и неутомимая, она была настоящей "рабочей лошадкой" морей. Еще многие десятилетия она могла бы совершать свои рейсы, пока что-то не встанет у нее на пути.

            И это что-то ждало своего часа.

5

            В тот вечер они ужинали посменно.

            Сперва капитан, его помощники и старший механик. Затем экипаж в кают-компании, группами по четыре человека. Наконец Сакс, и его люди. Они выбрали есть последними, чтобы дать желудкам чуть больше привыкнуть к корабельной жизни. Еда была хороша. Густая говяжья тушенка с булочками и рогаликами. Множество фруктов. Бутерброды с толстыми кусками ветчины. Яблочный пирог и мороженое на десерт. Морская жизнь была не по душе никому из людей Сакса, но еда пришлась им по вкусу.

            – Эй, Фабрини, – сказал Менхаус с набитым хлебом ртом, – как бы ты кастрировал южанина?

            – Дал бы его сестрице с ноги в челюсть.

            За столом раздалось несколько смешков, но не так много. В течение последних двух недель, с того момента, как Сакс собрал команду, мужчины много времени проводили вместе, и спустя некоторое Менхаус и Фабрини стали раздражительными.

            – Где мои баланда с сухарем? – спросил Джордж, усаживаясь за стол и наливая себе стакан воды.

            Сакс вытер соус с губ.

            – Будь я проклят, – сказал он. – Разве это не Джордж Райан? Крутой ирландский сукин сын, который не страдает от морской болезни, в отличие от вас, сосунков?

            – Да пошел ты, – огрызнулся Джордж.

            Остальные – Сакс, Фабрини, Менхаус, Кушинг, Сольц, и Кук – жадно поглощали пищу. Их желудки привыкли, и они обнаружили, что корабельная жизнь разожгла их аппетит. И ветер, и погода, и море вызывали у них чувство голода. Джордж думал, что не сможет проглотить ни куска... но теперь, увидев всю эту еду, он с жадностью набросился на нее.

            – Эй, придурок, – рявкнул Сакс на Кука, – подай-ка нашему Джорджу немного тушенки, слышишь? Он – последний из крутышей.

            Фабрини хихикнул.

            – Ага, крутой, как яйца Сольца.

            Менхаус нашел шутку уморительно смешной. Его пузо заходило ходуном, и он хлопнул Сольца по плечу. Тот выплюнул морковку.

            – Пожалуйста, – взмолился он. – Дайте поесть.

            Все считали Сольца сплошным недоразумением. Он был склонен к облысению, носил очки, был бледным как снег и пухлым как младенец. Такого сложно представить за рулем экскаватора или катка. Живот у него был такой большой, будто он проглотил пляжный мяч. Но это был не жесткий жир, как за поясом у Сакса, не пузо, как у Менхауса, которое тот носил с гордостью, а мягкое сало. С задумчиво-виноватым лицом, аллергией, и полными розовыми губами (которые он обычно мазал бальзамом для губ), он больше походил на мальчика для битья, на ребенка, которого самым последним звали в игру.

            Он просто не вписывался в их компанию.

            – Да, оставьте там маменькиного сынка в покое, – сказал Фабрини.

            – Сакс? Я, что, должен это терпеть? – спросил Сольц.

            – Ага, таких больших плохих мужиков, как мы, – усмехнулся Менхаус.

            – Так, хватит, – рявкнул Сакс. – Оставьте его в покое, педики.

            Джорджу даже стало жалко парня. В подобной компании нужно уметь постоять за себя, отвечать уколом на укол, и не принимать все близко к сердцу.

            – Скажи, чтобы они поцеловали тебя в задницу, Сольц, – сказал он.

            Кук подтолкнул к нему поднос с тушенкой. Это был худой парень с тонкими чертами лица и мягкими, как пух светлыми волосами. Он говорил мало, и остальные с их пролетарской чувствительностью редко понимали, что он имеет в виду. Но это не волновало Кука, он уже получил свою порцию дерьма, и, казалось, находился в постоянном восторге от "школьного" менталитета окружающих. Он никогда не улыбался и не хмурился. Он просто принимал все таким, как оно есть.

            – Ешь, давай, крутыш, – сказал Сакс.

            Фабрини ухмыльнулся.

            – Если еще голоден, могу дать тебе кое-что пожевать.

            – Перебьюсь как-нибудь, – ответил Джордж, и все расхохотались. Даже на суровом лице Кука мелькнуло какое-то подобие улыбки.

            Закончив с едой, Сакс оттолкнул от себя поднос и рыгнул.

            – Это мой поцелуй для тебя, Фабрини. – Он закурил сигару. – Ешьте, парни, хорошо, и отдыхайте. Когда попадем в джунгли, вы будете вкалывать от рассвета до заката, иначе скормлю ваши задницы крокодилам.

            Еще пара колкостей пролетела в направлении Сакса. Он смеялся вместе со всеми. Иногда остальные не знали, что о нем думать. Никто не был уверен, пустобрех он или серьезный мужик. Это был невысокий крепыш, похожий на цементную плиту. У него были мускулистые руки в татуировках и бочкообразная грудь. Загорелое, обветренное лицо, и бледно-голубые глаза навыкате. Несмотря на свои почти пятьдесят пять, он продолжал красить свои редеющие волосы и жесткие как щетина усы в радикально черный цвет. Он съездил в составе инженерно-строительных частей ВМС в две командировки во Вьетнам, где под шквальным огнем расчищал пляжи и прокладывал взлетно-посадочные полосы. Вскоре после этого основал собственную подрядную фирму. Работал по всей Центральной и Южной Америке. Прокладывал дороги через джунгли, строил лагеря и железнодорожные станции.

            Для себя Джордж решил, что Сакс тот еще мудак. Еще в момент их знакомства у него закралось подозрение насчет него. Но когда они все накануне отплытия напились, и Сакс всю дорогу хвастался своими подвигами и пугал остальных, его подозрения только укрепились. Последней каплей были отжимания на одной руке от барного пола.

            Постепенно разговор перешел от общих оскорблений и обсуждения сексуальных предпочтений чужих матерей непосредственно к Французской Гвиане. У Сакса было что сказать на эту тему. Он рассказал им о пресловутых исправительных колониях, которые построило там французское правительство. Самая известная называлась Остров Дьявола. Большинство сбежавших оттуда пленников либо тонули, либо становились жертвами акул. Те немногие, которые добирались до берега, вынуждены были прорубать себе путь через сотни миль первобытных джунглей к реке Марони, которая отделяла Французскую Гвиану от Датской, называвшейся ныне Суринам. И пересечь эту бурую от грязи реку было ничуть не легче.

            – Она кишела пираньями, – сказал Сакс. – Базировавшиеся у реки датские солдаты наблюдали, как арестанты обгладывались до костей прямо у них на глазах.

            – Напомните мне, чтобы я оставался на суше, – пробормотал Джордж.

            – Ты был там, куда мы направляемся? – спросил его Менхаус.

            Сакс вынул сигару изо рта, посмотрел на тлеющий конец.

            – Один раз. Десять лет назад. Мы строили мост через реку Мара. Это к западу от того места, куда мы направляемся.

            – Ну и как там было? – спросил Фабрини.

            – Как в аду, вот как. Мы были глубоко в джунглях. Повсюду болота. Москиты и мошки накрывают тебя как одеялом. Они смеялись над жучиным соком, который мы принесли с собой. Через некоторое время нас так закусали, что мы стали мазать на лица и руки грязь, как нанятые нами местные. Но это не отпугивало ни пиявок, ни чертовых змей.

            – Змей? – ахнул Сольц. – Я не люблю змей.

            – Он не любит длинные, болтающиеся штуковины, – сказал Фабрини. – Они напоминают ему то, чего у него нет.

            – Я более чувствителен к определенным вещам, чем вы, – попытался оправдаться Сольц, но Фабрини на это лишь закатил глаза.

            Сакс проигнорировал их перепалку.

            – На третий день из-за укуса змеи мы потеряли человека. Он был из местных. Он рубил в джунглях дерево для опор. Его укусил бушмейстер. Большой ублюдок. Футов десять, нверное. Выполз из норы в грязи и укусил парня в лодыжку. Мы вкололи ему противоядие. Не помогло. Через двадцать минут он был мертв.

            – К черту, – сказал Фабрини. – Ты ничего не говорил о подобном дерьме.

            Остальные были бледными как Сольц, который теперь стал на тон темнее свежих сливок.

            – Можешь всегда вернуться, – сказал Джордж Фабрини.

            – В реке водились водяные змеи. Пару парней они укусили. Те заболели, но все обошлось. После смерти того парня мы стали очень осторожны. По крайней мере, мы так думали, пока не погиб Томми Йохансен, – медленно сказал Сакс, на его лице впервые появилось какое-то подобие эмоции.

            – Что случилось? – спросил Менхаус. – Тоже змея?

            – Крокодил. Никогда не забуду это. – Сакс выдохнул облако дыма. Слышно было лишь вой ветра, шум разбивающихся о нос волн, и гул турбин. – Я всякое в жизни повидал. Во Вьетнаме у меня даже была ручная змея. Пятнадцатифутовый питон. Нежный, как младенец. Он у меня отгонял крыс от лагеря. Потом он стащил ребенка у какой-то шлюхи, которая оставила его одного, а сама ушла сосать члены. Я видел, как одного вьетконговца поймал тигр. Мы просто смотрели, как тот рвет на куски этого болвана. А потом под наши аплодисменты он утащил узкоглазого в джунгли. Тигр был на нашей стороне. В Парагвае я видел, как одному парню ягуар дал когтями по лицу. Ослепил его. Я видел, как домашний питбуль упал в Амазонку, и пираньи превратили его в фарш. В Боливии я даже один раз видел, как одного "мекса" закусали до смерти пчелы. Но все это было ничто по сравнению с гибелью Томми Йохансена.

            – Мы с Томми были близки. Много лет строили вместе доки в Рио и Сальвадоре. Были хорошими друзьями. Однажды, во время работы над тем чертовым мостом, один из местных упустил плот, и тот понесло вниз по реке. Томми взбеленился. Он схватил этого парня за ухо, подвел к воде и заставил плыть за плотом. Я видел, что потом случилось. Крокодил был, наверное, футов двадцать-двадцать пять длиной. Больше, чем гребаный рефрижератор. Злобный ублюдок. Зубы как железнодорожные костыли. Он выскочил из воды, из грязной, коричневой, как дерьмо воды. Выскочил из водорослей... – Голос у Сакса задрожал, и ему пришлось ненадолго замолчать. Его глаза были влажными. Он сделал очень медленный вдох и выдох.

            – Гребаная ящерица у всех на глазах схватила Томми за пояс. Мы услышали, как затрещали его кости. Кровь была повсюду. Томми все кричал и кричал. Местные кричали. Кажется, я тоже кричал. – Он облизнул губы. – Томми был здоровенный парень. Шесть футов пять дюймов ростом, и триста фунтов весом. Сплошные мускулы. Но для того гребаного крокодила он был все равно что тряпичная кукла. Он мотал Томми туда-сюда, пока у того не осталось сил для борьбы. Когда мы спустились к реке, крокодил утащил Томми вниз по реке. Я видел, как он утащил его под воду. Я видел, как прежде чем скрыться под водой Томми несколько раз взмахнул рукой, словно прощаясь.

            После минуты молчания Джордж спросил:

            – Вы нашли его?

            – Нет, не нашли. Только его шляпу. Тот крокодил больше не возвращался.

            – Не хочу, чтобы меня съели, – проворчал Менхаус.

            – Я тоже, – сказал Фабрини. – К черту.

            – Это кайман, – сказал Кушинг. – Наверно, кайман. Большой черный кайман.

            – Знание названия не вернет парня, – сказал Кук.

            Все посмотрели на него. Они впервые услышали от него нечто отличное от ответа на прямой вопрос. Логика его замечания заставила всех замолчать.

            – Да, точно, кайман. Должно быть он, – наконец произнес Сакс. – Может, там, куда мы направляемся, не будет так плохо. Не будет ни крокодилов, ни гребаных кайманов. Только остерегайтесь змей. От насекомых есть спрей. Там достаточно безопасно. Просто будьте осторожны.

            – Так ты за этим нам все это рассказываешь, Сакс? – спросил Кушинг. – Чтобы мы были осторожны?

            – Да. Джунгли это первобытный мир. Помните это. Вы там не хозяева. Хозяева там – джунгли. Лучше проявляйте к ним уважение, потому они уж точно не будут проявлять его к вам.

            – Что-то мне как-то нехорошо становится, – сказал Сольц. Он отодвинулся от стола и выскочил за дверь, оставив ее открытой. Под напором ветра она ударила в переборку.

            Вскоре появился первый помощник капитана, Гослинг.

            – Задраивайте за собой люки, мать вашу, иначе скормлю вас рыбам.

            Он захлопнул дверь и исчез.

            Менхаус и Фабрини вышли за ним следом, жалуясь на работу, на жизнь, и на природу в целом. Кук молча выскользнул за дверь. Остались только Кушинг, Джордж и Сакс.

            – Нужно немного поспать, – сказал Кушинг.

            – Ага, – сказал Джордж, отодвигая поднос с наполовину съеденным ужином. Аппетит у него снова пропал. Его тошнило.

            – Ты идешь, Сакс?

            – Нет. Я, наверное, останусь, вспомню друга.

            Кушинг и Джордж ждали, не зная, что сказать.

            Сакс поморщился.

            – Чего вам надо? Свалите с глаз долой!

            И они оставили его в покое.

6

            Гослинг, первый помощник капитана, облизнул обветренные губы и закурил трубку.

            Что-то было не так.

            Он стоял перед рулевой рубкой, его взгляд блуждал по палубам. Они были освещены, так что он мог видеть все. Все выглядело нормально... и все же, все же что-то было не так. Он чуял это нутром. Назовите это инстинктом, интуицией, чем угодно, но что-то действительно было не так. Но он не понимал, что именно. Он чувствовал ровный гул двигателей у себя под ногами. Дело было не в механике. После долгих лет, проведенных на грузовых судах, он научился чувствовать любую механическую неисправность, как человек чувствует недуг, поразивший его тело. Это как шестое чувство, которое развивается, если ты знаешь море, знаешь свое судно, как оно себя ощущает, как реагирует и отвечает на любой порыв ветра и волну.

            Нет, с судном было все в порядке.

            С экипажем тоже.

            Что тогда?

            Он стоял и курил, зондируя все вокруг.

            Тщетно. Все же он достаточно давно ходил в море, чтобы научиться доверять своим инстинктам. Но это, казалось, находилось за пределами какого-либо опыта, за пределами понимания. Нечто неосязаемое и неведомое... Какая-то почти физическая угроза.

            Он чувствовал беду.

            Чувствовал опасность... Но где ее источник? И как она себя проявит?

            Кожа у Гослинга стала липкой, руки дрожали. Плохое было ощущение, но он не находил этому объяснения. Пробравшись через привязанный к спардеку груз, он подошел к перилам. Море было спокойным. Гладким, как стекло. Как вода в детском бассейне за домом. Это было не правильно. Он плавал по Атлантике уже много лет и никогда не видел воду такой необъяснимо спокойной. Особенно так далеко в открытом море. Также было известно, что март – самый суровый месяц в этой части океана. Это было время частых штормов. Но никогда, никогда, море не было таким... мертвым.

            Хорошо, – подумал он. Подождем – увидим.

            Он вошел в рулевую рубку, задраил люк, и встал там, уперев руки в бока.

            – Как идем? – спросил Гослинг.

            Айверсон, рулевой, сидел за штурманским столом. Перед ним сиял ряд компьютерных мониторов. На колене у него балансировал номер "Хастлера". Айверсон пожал плечами.

             – Хорошо идем, мистер Гослинг. Довольно тихая ночь сегодня.

            Гослинг кивнул и вздохнул. Он не мог избавиться от чувства, что что-то не так. Что-то должно было случиться. Он был буквально пропитан этим почти физическим чувством ожидания и тревоги.

            Рулевая рубка была прямоугольной формы, с окнами со всех сторон, и интерьером походила на диспетчерскую башню аэропорта. Это было красивое помещение, отделанное дубом и латунью, все в нем сохранилось с 50-ых годов. Оригинальный штурвал был по-прежнему на месте, рядом с нактоузом и репитером, который был соединен с гирокомпасом в нижней части корабля. Конечно, никто уже не пользовался штурвалом. "Мара Кордэй" управлялась исключительно с помощью глобальной цифровой навигационной системы, контролируемой с компьютера и передающей данные автопилоту. Чтобы попасть из пункта А в пункт Б, достаточно было ввести заранее известные координаты. Гослинг проверил мониторы, но это мало его успокоило. В передней части рубки были установлены панели с приборами и измерительной аппаратурой – радиолокаторы, средства управления носовым подруливающим устройством, системы пеленгации и приемники службы "Навтекс".

            – Погоду получил?

            – Да, минут двадцать назад. Национальная метеослужба обещала чистое небо до завтрашнего вечера.

            Гослинг проверил спутниковые данные на одном из компьютеров, на который непрерывно поступала метеорологическая информация. Прочитал прогноз на погодном факс-приемнике. Да, как сказал Айверсон, никаких причин для беспокойства. Ничего, абсолютно ничего.

            Все же, спокойствия это Гослингу не прибавило. Судно было оснащено двумя радиолокаторами "Кельвин", системой спутниковой навигацией "Инмарсат" "Би" и "Си", и электронной картографической системой. Все в норме. Они следовали курсу. Так какого тогда черта? Чем дольше он не мог отыскать неисправность, тем сильнее недоброе чувство грызло его.

            – Тихо сегодня, да? – спросил Айверсон, листая страницы.

            Затишье перед бурей, – угрюмо подумал Гослинг.

            Айверсон отложил журнал. Нервно посмотрел на Гослинга и снова взял журнал в руки.

            – Вы когда-нибудь видели такой штиль, мистер Гослинг?

            Гослинг проигнорировал вопрос. Проверил системы коммуникации. На корабле был обычный радиотелефон, радиостанции, работающие в диапазонах VHF, SSB, и MF/HF. Была система передачи голосовых и цифровых данных, факса и телекса через "Инмарсат Сатком". Гослинг проверил все каналы. Абсолютно все. Торговые, морские, авиационные, даже аварийные частоты. Но везде был слышен треск и пронзительный белый шум, которого он никогда раньше не слышал.

            – А раньше все работало? – спросил он.

            Айверсон кивнул.

            – Да. Общался на всех частотах.

            – А сейчас ничего не работает.

            – Должно работать.

            Айверсон сам прошелся по всем каналам. Перепроверил оборудование. С виду все было в порядке.

            – Не понимаю.

            Но до Гослинга постепенно стало доходить. Что бы ни надвигалось, оно пикировало на них из ночной тьмы прямо сейчас. Это была безумная мысль, но упорная. В желудке словно бушевал шторм, горло сдавило, кожа головы зудела.

            – С вами все в порядке, мистер Гослинг?

            Гослинг уставился на него. Впервые в жизни у него не было, что сказать. Ничего, что имело хоть какой-то смысл.

            Система спутниковой навигации по-прежнему работала. На экране радара было пусто... на удивление пусто. Ни единого облачка. Но все было включено и все работало. Но радио и радар словно вышли из строя... но почему?

            Свет гаснет, – вдруг подумал Гослинг. Постепенно выключается и  гаснет.

            Он представил себе высокое здание ночью. Все окна светятся...  и тут они начинают гаснуть, одно за другим. Свет гаснет. Так называлось старое радио-шоу ужасов. Эти слова говорил в начале передачи диктор, на фоне звонящего вдали колокола? Сейчас... позже... чем... вы... думаете...

            Айверсон продолжал проверять каналы.

            – Что-то странное здесь творится, – сказал он.

            Да, верно, странное. Гослинг тоже так считал. Потому что что-то назревало здесь, что-то надвигалось шаг за шагом, и он не знал, что именно. Он лишь чувствовал, что оно наращивало темп. Словно какой-то отрицательный электрический разряд в воздухе, набирающий импульс.

            Тут прозвучал пронзительный сигнал тревоги.

            – Система навигации сообщает, что мы переведены в автономный режим... Какие-то помехи, что ли... – сказал Айверсон.

            В его голосе звучали нотки паники. И Гослинг понял, что все это не было лишь игрой его воображения. Айверсон тоже это почувствовал. Одна система может полететь к чертям, но все сразу? Одна за другой?

            Они вместе подошли к нактоузу. Стрелка магнитного компаса крутилась по кругу. Гирокомпас вращался, пытаясь определить направление.

            – Господи, – пробормотал Айверсон.

7

            – Видишь? – сказал Фабрини, когда они с Менхаусом сидели в своей каюте, где уже храпел Кук. – Я знал, что здесь есть подвох. Просто знал, мать твою. Разве я не говорил тебе в тот вечер, что должен быть подвох?

            Менхаус кивнул. Сонными глазами он смотрел на выдыхаемые им облака дыма.

            – И все равно ты подписался. Ты подписался.

            – И я был прав, черт возьми. Пятнадцать штук за что? За три недели работы? Да, так он сказал. Только он ничего не рассказывал про ядовитых змей, пиявок, и аллигаторов-людоедов.

            – Крокодилы. Кайманы. Так сказал Кушинг...

            – Да кого волнует, как они называются. Они все равно сожрут твою задницу.

            Менхаус закусил нижнюю губу, погладил усы.

            – Сакс сказал, что там, куда мы направляемся, будет не так.

            – Меня не волнует, что он сказал.

            – Но мы не будем строить мост. Даже воды рядом не будет, сказал он. Во всяком случае, поблизости.

            Смуглое лицо Фабрини покраснело.

            – Ты сам слышишь, что говоришь? Идиот, он скажет нам все, что угодно. Разве не заметил, что он не упоминал про все это дерьмо, пока мы не оказались посреди моря, в жопе мира? Если бы он рассказал это до отплытия, никто в здравом уме не поехал бы с ним.

            – Думаю, ты прав.

            – Прав, как никто, – он стянул с себя ботинки и отшвырнул к переборке. От нее откололось несколько кусочков серой краски.

            – Мужик, иногда мне хочется вернуться в тюрягу.

            Менхаус промолчал. Он думал о Талии, своей жене. Она никогда не рожала ему детей. У нее был злой язык и задница размером с автобус. Он думал об этой заднице, думал, как ее будет ему не хватать, если что-то пойдет не так. Сейчас ему больше всего на свете хотелось услышать ее голос, называющий его ленивым бесполезным тупицей. При этой мысли у него даже навернулись слезы.

            – С сегодняшнего дня, дружище, – сказал Фабрини. – начинаем прикрывать друг другу тыл. К черту остальных. Мы выберемся живыми. А когда вернемся в Новый Орлеан, снимем пару шлюх и будем пьянствовать три дня. Снимем себе молоденьких красоток, слышишь? С крепкими попками.

            Фабрини выключил свет и уставился в темноту.

            Менхаус думал, что ему совершенно плевать на крепкие попки. Ему нужна была задница Талии, ее рот, и все то дерьмо, которое называлось жизнью. Вот все, что он сейчас видел перед собой. Все, что хотел видеть.

Какое-то время они лежали молча, слушая храп Кука.

            Фабрини снова встал, подошел к иллюминатору. За стеклом ничего не было видно. Походив вперед-назад, он снова сел.

            – Черт возьми, – ругнулся он.

            – Что тебя гложет? – спросил Менхаус.

            Фабрини тяжело дышал в темноте.

            – Не знаю... У меня какое-то странное чувство. Прямо мурашки по коже.

            Менхаус кивнул.

            – У меня тоже. Какой-то жуткий озноб, – признался он.

            И что бы это ни было, оно нарастало, заполняло воздух, окутывало корабль и охватывало людей, одного за другим.

            Через некоторое время Менхаус нервно произнес:

            – Эй, Фабрини? Слышал анекдот про раввина-гея, который решил сменить пол?

8

            В рулевой рубке Айверсон забыл про свой "Хастлер". Забыл про сиськи, задницы, и все остальное. Он клевал носом, когда зашел Гослинг, зная, что он несет ночную вахту. Мечтал, чтобы быстрее наступило утро, поглощая в огромных количествах кофе.

            А теперь он был ни в одном глазу, и дело не в кофеине.

            Радио не работало. Спутниковая связь тоже. Компас сошел с ума. Айверсон был современный моряк. Он полностью доверял своей технике. И когда она вышла из строя, это означало возвращение к астрономической обсервации, навигационному счислению, бумажным картам, и секстантам. Назад в джунгли. Как в старые времена, когда корабль в море был все равно, что на другой планете. Один, совершенно один.

            Айверсон отхлебнул кофе.

            Он смотрел на экран радара. Последний час он был пуст, но теперь захватил что-то. Что-то большое, простиравшееся, казалось, на многие мили. Что-то, похожее на густой туман. Только Айверсон никогда не видел такого тумана. Даже радарный компьютер не мог точно определить, что это было. Нечто определенно не твердое, а газообразное, как туман... только гораздо плотнее. И "Мара Кордэй" на всех парах неслась прямо в него.

            Уже дважды Айверсон порывался позвонить "старику", но колебался. Что он ему скажет? Густой туман? "Господи Иисусе, Айверсон, ты позвал меня взглянуть на какой-то туман?" Нет, он не мог звонить капитану по этому поводу. К тому же дежурный на корабле Гослинг, и он не хотел лезть через его голову. Гослинг был из тех типов, которых лучше не злить. Гослинг видел надвигающийся туман. Увидел его первым, и это он сказал Айверсону об этом. Как он разрастался и с какой невиданной скоростью двигался – шестьдесят узлов. Им было его не обойти. Чем бы он ни был, он настиг их. И держал их крепко, ей-богу.

            – К тому же, – сказал Гослинг. – Что, черт побери, я скажу капитану? Что мы отклонились на двадцать миль от курса, чтобы избежать столкновения с гребаным туманом?

            Конечно, логика в его словах была.

            Но легче от этого Айверсону не стало. Он видел, что туман почти настиг их. Видел, как он заполняет экран радара и разверзается, словно пасть какого-то гигантского зверя, чтобы проглотить их.

            Айверсон начал тихо молиться.

9

            Джордж Райан и Кушинг стояли в носовой части и смотрели, как корабль врезается в блестящую водную гладь.

            – Не так уж и плохо, – сказал Джордж. – В таком море можно и поплавать.

            Кушинг улыбнулся.

            – Не радуйся раньше времени. Это ненадолго. Всего лишь аномальный штиль.

            Джордж внезапно прищурил глаза и всмотрелся в ночь.

            – Смотри, – сказал он. – Видишь?

            Вдали словно кто-то натянул трепещущий белый брезент. С каждой секундой он увеличивался, стирая все вокруг, пожирая темноту и море фут за футом.

            – Туман, – неуверенно сказал Кушинг.

            Джордж не видел ничего подобного. Это было огромное, вздымающееся покрывало бледно-желтого тумана, сияющее и искрящееся. У него перехватило дыхание. Почти минуту он не мог оторвать от него взгляд. Словно облака спустились с неба и поглощали все на своем пути.

            – Вот это зрелище, а?

            Джордж и Кушинг повернулись. Позади них стоял, скрестив на груди руки, Гослинг.         Изо рта торчала трубка. Вид у него был странный и напряженный.

            – Вы когда-нибудь видели такой туман? – спросил Джордж.

            – Конечно, много раз. Здесь они часто бывают, – сказал он.

            У Джорджа почему-то появилось странное чувство, что его обманывают.

            – Мы обойдем его? – поинтересовался Кушинг.

            – О чем ты?

            И тут они поняли, что он имел в виду. Туман был повсюду, приближался к ним, казалось, со всех сторон. И избежать его, не повернув назад, было невозможно. Но он двигался с такой скоростью, что они никогда бы не ушли от него.

            – А что, туманы всегда так светятся? – спросил Джордж. – Туманы?

            Гослинг едва заметно улыбнулся.

            – Конечно. – Он вытряхнул трубку, постучав ею по перилам.

            – Минут через двадцать здесь будет настоящий гороховый суп, так что лучше спускайтесь вниз.

            Они ушли, а Гослинг остался стоять. Он испытывал странное, непреодолимое желание встретить туман.

            И он с трепетом стал ждать.

10

            Джордж не мог заснуть.

            Он лежал, ощущая под собой еле заметную вибрацию судна. Но она его совсем не волновала. Спустя какое-то время твое тело, казалось, привыкало ко всему. Настоящая проблема скрывалась у него в голове. В нем поселилась какая-то паранойя. Раньше это было просто нехорошее чувство. Вроде тревоги, которую человек испытывает перед походом к дантисту или перед подачей налоговой декларации. Что вполне нормально.

            Но эта паранойя была другого рода.

            Он знал, что ее причина не в россказнях Сакса про хищников из джунглей. Такие вещи были вполне ожидаемы в подобных местах.

            Это было что-то другое.

            Черный, безжалостный страх, терзавший его нервы, как кошка мышь. Он не отпускал его. Всякий раз, когда Джордж закрывал глаза, он тут же испуганно их открывал, задыхаясь, словно его душили. Это было предчувствие надвигающейся беды.

            Почти стопроцентная уверенность, что в ближайшее время случится что-то страшное.

            Над ним словно сгущались тучи.

            Джордж лежал, ожидая самого худшего. Задаваясь вопросом, какую форму оно примет и когда. Ему казалось, что скоро он сойдет с ума, но понимал, что это будет меньшим из зол. Тот туман мог настичь их в любой момент, если уже не настиг. Он тщетно пытался избавиться от мысли, что Гослинг нервничал из-за приближающегося тумана. Джордж мало знал о туманах, особенно морских... но в этом было что-то необычное. И он ни секунды не верил, что туман может так светиться.