Текст книги "Частица тьмы"
Автор книги: Тери Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
8
ШЭЙ
– Ксандер и Септа передают свои извинения, им необходимо заняться кое-какими делами. Они вернутся во второй половине дня. – Женщина в дверях застенчиво улыбается. Я знаю, что ее зовут Персефона, и она предпочитает, чтоб ее называли Перси. Ей, наверное, немного за двадцать. После вчерашнего единения со всеми в общине я обнаруживаю, что знаю их – и не только имена. Если я сосредотачиваюсь на ее открытом лице, мое сознание заполняют подробности, и не какие-нибудь скучные вроде размера обуви или отметок в школе, а более глубокие. Она поэтесса и занимается ботаникой; поет песни растениям в оранжерее, чтобы те быстрее росли.
– Мне предложили провести вас по общине, если вы захотите, – говорит Перси, и после короткого мысленного диалога с Еленой и Беатрис я соглашаюсь.
Вскоре мы уже шагаем вслед за Перси, Чемберлен трусит вслед за нами. Девушка показывает нам маленькую ферму, дома общины. Солнечные батареи и водяные колеса, которые обеспечивают электроэнергией. Показывает вход в исследовательский центр и комнаты для собраний, и объясняет, что они, по большей части, скрыты под землей. Добавляет, что Ксандер хочет показать их сам.
И наконец она ведет нас в библиотеку.
Какое огромное помещение – всего лишь для сотни жителей? Полки заставлены книгами по всем, какие только можно вообразить, темам и предметам – почти все это документальная проза, – а еще здесь есть столы и компьютеры. Беатрис просматривает корешки томов на стеллажах, Елена изучает компьютерные возможности. Обе хотят остаться здесь, но мне на месте не сидится – тянет побродить в одиночестве.
Я выхожу наружу, и Перси идет следом. Мне что, не позволено быть одной? Интересно, она уйдет, если я ее попрошу? С другой стороны, есть хорошая возможность кое-что разузнать. Я прячу вспыхнувшее было раздражение и улыбаюсь.
– Ты давно здесь живешь?
– Около двух лет.
– Значит, еще до эпидемии.
– Да.
Эпидемия – кошмар, который кажется здесь далеким, словно этот уголок Шотландии – пузырь, защищающий от нее.
– А кто те другие люди, которые прислуживали за ужином вчера вечером, а потом ушли?
– Некоторые из них друзья, которые хотели бы присоединиться к нам. Но большинство – это те, у кого иммунитет, кто нуждается в помощи и убежище. Мы, конечно, здесь не для этого, но не принять их не могли. Некоторые, возможно, со временем вступят в общину, если пожелают и подойдут.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты же знаешь, как вчера вечером община слилась в единое целое. Я об этом.
– Стало быть, не все могут так делать?
– Тут требуются определенные мыслительные навыки; это не каждому под силу. К тому же их должна принять Септа и вся община.
– И кого принимают, а кого – нет?
– Мы должны быть уверены, что они не больны и не заразят группу.
– О какой болезни ты говоришь?
– Ну, что их разум не замаран.
– Ты имеешь в виду психические заболевания?
– Это не совсем то же самое. Иногда психическое заболевание – это барьер, иногда – нет, зависит от душевного состояния. Единение может в некоторых случаях исцелить их. Но в других случаях, даже если на взгляд большинства они здоровы, их нельзя допускать до единения, потому что они могут все испортить. К тому же не все способны к единению, к растворению в группе. Единение – это, до определенной степени, потеря себя, своего эго, и не всем это нравится. – Перси потрясена – неужели кто-то может испытывать подобные чувства, – это видно по ее ауре.
– А как же я? И Беатрис с Еленой? Группа решила принять нас?
– Разумеется. Вы же пришли с Ксандером.
– Значит, Септа и группа в целом – или Ксандер – могут позволить кому-то присоединиться к вам?
– Ну, наверное, да. Но мы всегда соглашаемся с Ксандером, так как это вроде как одно и то же.
– Люди, которые прислуживали за ужином вчера вечером, почему они не разговаривали?
– Они не часть общины.
– Значит, им нельзя разговаривать с нами?
– Нельзя.
– И они не могут соединяться с нами, хотя трава, деревья, животные, птицы и насекомые могут?
– М… нет, не могут. Это было бы неправильно.
Озадаченная, я решаю оставить пока эту тему и посмотреть, нельзя ли выведать что еще.
– У тебя иммунитет? – спрашиваю я.
– Не знаю, – отвечает Перси.
– Значит, община не была заражена?
– Нет. До этого уединенного места эпидемия не добралась.
– Но это не относится к Септе и Ксандеру, поскольку они выжившие.
– Где-то в начале эпидемии Септа заразилась во время поездки в Эдинбург. Она оставалась там, пока не поправилась, а потом вернулась к нам.
– А есть и другие места, подобные этому?
– Да, и немало. Хотя ближайшее к нам в нескольких днях пути.
– У них у всех имеется свой староста?
– Да.
– А старосты всегда выжившие?
– Не думаю. Старосты у них были и до эпидемии, до появления выживших.
– А что насчет Ксандера?
Она озадачена моим вопросом.
– Он всегда был таким, как есть. Он же Ксандер.
– А у него есть какая-то другая семья?
– Мы все его семья.
– Но здесь есть его собственные дети? Как я. Я его дочь. Есть у него еще дети?
– Ходили слухи. – Она явно шокирована собственными словами.
– Слухи? Все в порядке. Ты можешь сказать мне. – Я внушаю Перси рассказать мне, успокаиваю ее ауру, снимая запреты делать это, если таковые имеются.
– Ну, поговаривали, что кто-то из маленьких детей, рожденных здесь, может быть от него. – Глаза у нее мечтательные, словно родить от него ребенка – самая прекрасное, что есть на свете, а ведь она, должно быть, лет на сорок младше него? М-да.
– Не из старших?
– Нет.
– А у Септы есть дети?
– Все здешние дети – ее дети.
– А она… ну, в общем… родила кого-то из них?
– Нет. По крайней мере, насколько мне известно.
Бесполезный разговор, но через него я ощущаю мысли Перси и вижу правду в ее ауре: она ничего не скрывает, просто смотрит на вещи не так, как я. С одной стороны, меня ужасает, что у нее как будто промыты мозги, и еще этот странный культ – все, как и говорила когда-то Иона. Но, с другой стороны, Перси и все члены общины выглядят такими счастливыми и уравновешенными.
Хватит расспрашивать о том, что ты сама можешь почувствовать и увидеть, говорю я себе. Они не просто кажутся такими – они такие и есть. Ты не сумела бы так слиться со всеми ними, если б не знала этого наверняка.
Но как же насчет других, тех, что работают на них и не являются частью общины, тех, кому не позволено разговаривать? В это трудно поверить. Септа сказала, их больше двухсот, в два раза больше, чем членов общины. Они же должны где-то жить. Но нигде на территории общины, куда Перси водила нас, мы их не видели. Мне не терпится побродить одной и разведать, что и как.
Иду почитать в библиотеку и тут, наконец, Перси говорит, что ей пора заняться теплицами. Я немного выжидаю, а потом отправляюсь на прогулку.
Вскоре рядом оказывается еще один член общины, парень по имени Джейсон. Он улыбается и пристраивается рядом.
Мне не позволено ходить одной? Или, может, я такая диковина и вызываю такое любопытство, что устоять невозможно? В любом случае, скоро это начнет раздражать.
Я сдаюсь и направляюсь к нашему домику, говорю «пока» Джейсону и закрываю дверь у него перед носом на случай, если ему вздумается войти за мной. Впрочем, замков-то на дверях нет. Ну, по крайней мере, я теперь одна, не считая Чемберлена, который спит на моей кровати и просыпается от моего присутствия.
Интересно, за Чемберленом тоже будут ходить по пятам?
Я глажу мягкую шерстку под подбородком, и кот мурлычет, приоткрывает глаза до щелочек, потом снова закрывает.
– Не хочешь прогуляться? – говорю я, и он открывает глаза пошире. Я удерживаю его взгляд и проникаю в его сознание. Ощущения другие, не те, что тогда, когда я смотрела глазами пауков, мышей или птиц. Я как будто имею дело с человеком, хотя Чемберлен – всего лишь кот.
Он сердится, словно знает, о чем я только что подумала.
«Самый бесподобный, прекрасный, умный, потрясающий кот на свете. Что делает тебя на несколько ступеней выше среднестатистической человеческой особи».
Он согласен.
Я мысленно рисую, куда бы хотела его отправить – сначала за дверь, потом за пределы общины. Дальше и дальше. И наконец показываю ему Келли – ту, кого ищу.
Он зевает, потягивается всем телом, как умеют только кошки, садится и смотрит на меня, как будто обдумывает мое предложение.
«Пожалуйста?»
Он идет.
Я сворачиваюсь «калачиком» на теплом месте, где только что спал Чемберлен, и сохраняю легкий контакт с его мозгом – смотрю его глазами. Он выпрыгивает через кухонное окно, и картинка накреняется, потом вновь выравнивается, когда он вышагивает по тропе.
Я никогда раньше этого не пробовала: не просила никого пойти туда, куда я хочу, тем более кота, и мне не очень-то верится, что это работает.
Что-то шевелится в траве, и кот останавливается, весь подбирается, затем прыгает вперед… но промахивается. Бабочка вспархивает с цветка и улетает прочь.
Чемберлен запрыгивает на крышу дома на краю общины, останавливается умыть мордочку, потому что уход за собой – это важно. Сквозь деревья, далеко внизу, его острый глаз улавливает какое-то движение. Люди?
«Разведай, Чемберлен».
Кот спрыгивает на землю и идет через лесок, по которому проложены чуть заметные тропинки. Он следует по ним, принюхивается, и его нос говорит мне, что чует мясо. Он ускоряет шаг. Вегетарианская кошачья еда не слишком его впечатляет.
На поляне несколько домов-фургонов и навесы, сделанные из палок и брезента. Посредине что-то вроде жаровни или, по крайней мере, костер с вертелом над ним. Для такого маленького убежища людей, пожалуй, многовато. В дождь, когда не выйти, они, должно быть, спят друг на друге. Не все выглядят чистыми или сытыми, слышны голоса, шум ссоры. Вся сцена хаотичная, почти полная противоположность спокойному порядку наверху.
– Котик! – Какой-то малыш видит Чемберлена, радостно улыбается и показывает пальцем, а потом тянется к нему, но мой посланец заметил ту, что, похоже, заведует стряпней. Он подбегает к ней и трется о ноги женщины.
Похоже, нюх на любителей кошек у него есть: она наклоняется и гладит его.
– О, да это тот самый котище, что приехал с его дочкой. Должно быть, умирает с голоду, бедняжка. Не волнуйся, мы поймали тут чудных жирных кроликов – не тобой поделимся.
Итак, хотя я почти не видела этих людей, они знают, кто я, и что это мой кот.
Чемберлен раздражен.
«Прости, не имела в виду, что ты принадлежишь мне, ничего такого».
Вскоре он уже пирует остатками кролика. Надо признать, даже они могут показаться деликатесом после того, как несколько недель просидел на бобах. В прямом смысле.
С набитым брюхом неплохо бы вздремнуть на солнышке, но я убеждаю его еще немного оглядеться. Он идет дальше по тропе, находит еще один импровизированный лагерь, еще людей, попутно собирает похлопыванья и поглаживания то там, то тут, и обходит стороной тех, кто, на его взгляд, может оказаться не слишком дружелюбным.
В этих лесных лагерях живет так много людей. Как они могут быть уверены, что никто из них не инфицирован? Если разразится эпидемия, она может уничтожить общину.
Нигде ни малейших признаков Келли, хотя трудно представить, чтобы Ксандер позволил своей дочери жить здесь.
Где же она?
Стук в дверь. Я вздрагиваю от неожиданности, теряю связь с Чемберленом и возвращаюсь в себя на кровати. Встаю и иду к двери.
Это Ксандер.
9
ЛАРА
Я вижу лицо в окне, оно смотрит на меня. Какой-то ребенок из лагеря внизу – худенькая, серьезная мордашка, грязная одежда. Поняв, что я заметила его, он порывается убежать.
– Не уходи, тебе нечего бояться, – кричу я и улыбаюсь, а в голове уже формируется идея. Септа еще не восстановила контакт, но я по-прежнему не вижу двери… может, он может помочь?
В сомнениях мальчонка настороженно делает шаг назад, в любой момент готовый убежать.
– Хочешь есть?
Вид у него голодный, и на мой вопрос он бросает на меня взгляд.
– Погоди минутку, – говорю я. Поворачиваюсь, накладываю полную тарелку печенья, сыра, фруктов и держу так, чтобы он видел ее через окно. – Если ты откроешь мне дверь, это все твое.
Он колеблется, не сводя глаз с еды. Исчезает из виду, а потом внезапно дверь открывается. Я протягиваю тарелку, он хватает ее и убегает.
Стою у открытой двери и дышу полной грудью. Нет, в доме не душно, окна немного приоткрыты – ровно настолько, чтобы я не могла вылезти – просто от долгого заточения я уже начала задыхаться.
Хватит ли мне смелости выйти из дома? Я могла бы просто оставить дверь открытой и знать, что могу уйти, если захочу. Септа страшно разозлится, если вернется, а меня не будет на месте.
Но соблазн слишком велик. Я делаю один шажок от дома, потом еще, потом иду все быстрее и быстрее, чтобы поскорее скрыться из виду на случай, если кто-то придет проверить.
Я хочу знать, почему меня тут держат. Должна же быть какая-то причина. Кто прибыл вместе с Ксандером?
Хочу разузнать.
Я обхожу общину по краю, держась в стороне от окон и тропинок. Члены общины редко забредают за ее границы; их, похоже, не волнует, как меня, где может быть этот край.
Я избегаю и тех, других, что живут на опушке – обхожу окружным путем их жилища. Вряд ли они расскажут Септе или кому-нибудь в общине, если увидят меня, но Септа может сама выяснить, что они знают, если спросит, так зачем рисковать лишний раз?
Я сосредотачиваюсь на дыхании. Если Септа вздумает проверить меня при помощи легкого мысленного контакта, она может решить, что я занимаюсь, и не догадается, где я на самом деле. Главное – сохранять спокойствие. Если проявлю эмоции, она сразу заподозрит что-то, займется мною повнимательнее, и тогда я попалась.
Направляюсь к выбранному заранее дереву. На него легко взобраться, у него густая листва, и когда я залезаю выше, то вижу входы в библиотеку и подземную постройку с ней рядом. Именно туда входит и оттуда выходит большинство членов общины, но что там происходит, неизвестно. Однажды я спросила у Ксандера про библиотеку в надежде почитать что-нибудь интересное, но он ответил, что мне ходить туда нельзя, и принес несколько книжек. Вот только желание читать уже пропало, и Ксандер так расстроился, что больше с такими просьбами я к нему уже не обращалась.
Дохожу до дерева и быстро залезаю на него, пока меня не заметили выходящие из библиотеки люди. Забираюсь чуть выше и устраиваюсь на толстой ветке, откуда можно наблюдать за дверьми и тропинкой внизу, и если никто не взглянет вверх в определенное место, вряд ли меня увидят.
Время идет. Люди входят и выходят, но всех их я знаю. Ноги затекают, и я время от времени меняю положение.
Наблюдаю и жду.
10
ШЭЙ
Ксандер ведет меня на экскурсию по их так называемому исследовательскому центру. Он похож на маленький домик на уровне земли, но когда мы спускаемся по ступенькам вниз, там обнаруживается огромное подземное помещение, где располагаются лаборатории, компьютерные кабинеты, комнаты для совещаний. В процессе Ксандер рассказывает о членах общины и их работе.
Проходя мимо двери с окошком, я замечаю внутри Беатрис и подхожу ближе. Она сидит с закрытыми глазами, скрестив ноги, на полу.
«Привет, Би», – говорю я, но она не отвечает. – Что она там делает?
– Это тихая комната, из нее нельзя установить мысленный контакт – примерно такие были в госпитале на базе ВВС.
Меня передергивает. Это чувство, что ты отрезан от всего живого… хуже и быть не может. Туда даже паук не мог заползти.
– Но зачем такая комната здесь?
– Септа пытается найти способ пробиться сквозь этот барьер; власти научились блокировать наши способности, поэтому мы стараемся придумать, как обойти препятствие.
– Да, но почему Беатрис?
– Полагаю, Септа заручилась ее помощью. Беатрис обладает поразительной ясностью мышления и умением фокусировать внимание.
– Я знаю, но она всего лишь ребенок. Разве ей не надо ходить в школу, играть в игры или заниматься чем-то таким же? – Я качаю головой.
Стучу в окошко, и девочка открывает глаза. Открываю дверь, и только теперь до меня доходит, что она была заперта снаружи.
– Привет, развлекаешься?
Она кисло улыбается.
– Тут жутковато. Септа сказала, что прежде чем уйти, я должна придумать способ выбраться отсюда.
Я протягиваю руку.
– Идем, я тебя вызволю.
Септа появляется в коридоре, ее аура излучает раздражение.
– Ты прервала мой эксперимент.
Ну, замечательно.
– Ксандер, разве ты не говорил, что каждый член общины сам решает, что он хочет изучать?
– Говорил.
– Беатрис полноправный член общины?
Он удивлен. Раздумывает.
– Да, разумеется, – отвечает он. Септа недовольна, а Ксандеру весело.
– Ну, Беатрис, что бы ты хотела изучать?
Ей даже не приходится задумываться над ответом.
– Слияние и расширение мысленного контакта – на большие расстояния. На весь мир, к звездам! Вроде того, о чем говорили вчера вечером. Мы с Еленой потом еще обсуждали. Могли бы и попробовать!
– Ух ты! Вот это размах. Держи «пять»!
Беатрис подпрыгивает, чтобы шлепнуть пятерней о мою ладонь, и уносится на поиски Елены. Септа в гневе удаляется.
– Ксандер, серьезно, на что бы ни был способен ее мозг, Беатрис еще ребенок. Ей нужны границы. За ней нужно присматривать.
– Беатрис поразительный ребенок: она самая младшая из всех выживших, которых нам удалось найти. Она, похоже, инстинктивно делает то, что нам приходится постигать с таким трудом. Но вообще-то я согласен с тобой. Как тебе такой вариант: есть одна маленькая, удаленная община, которая занимается в основном сельским хозяйством. Местный староста с виду тихая бабуля, но на самом деле у нее не забалуешь. Мы можем послать туда Беатрис с Еленой, чтобы они попробовали установить связь на дальние расстояния.
– Она не захочет уйти.
«Ты имеешь в виду, что тебе не хочется отпускать ее. Но смотри», – и он показывает мне место, куда думает послать их. Это что-то вроде семейной фермы со всякими животными – ей точно понравится.
– А теперь идем, я покажу тебе, что еще мы здесь изучаем, – говорит он.
Члены общины исследуют все, от альтернативных источников топлива до генетических манипуляций. Лицо Ксандера светится воодушевлением, когда он рассказывает мне об их работе и работе других ветвей общины по всему миру. Все они ищут ответы на множество вопросов, и он – лидер, руководитель их всех.
Слушая его речи, я исподволь наблюдаю за ним. В его глазах жажда знаний, стремление постичь все еще не познанное. Вот это, бесконечное любопытство, желание узнать все об окружающем нас мире, свойственно и мне. Я всегда была такой, но с тех пор как стала выжившей, эта тяга как будто усилилась. Почему? Трудно сказать. Может быть, потому, что теперь я могу видеть и понимать связи между вещами так, как не могла раньше.
И все же есть границы, которые я не готова переступить ради знания, а вот насчет него такой уверенности у меня нет. В этом суть того, кто и что есть Ксандер.
Наконец он приводит меня в комнату для совещаний и закрывает дверь. Жестом указывает на стул.
– Теперь решение за тобой. Какую работу ты хотела бы выполнять?
– А какой выбор?
– Огромный, как сама мультивселенная.
– А что вообще это значит? Что такое мультивселенная?
– Это моя главная одержимость, – отвечает Ксандер. – Эта вселенная, в которой мы живем, всего лишь одна из многих. Связаны ли они между собой? Как? Можно ли попасть из одной в другую? Влияют ли они друг на друга? Откликается ли действие, совершенное здесь, в другой вселенной?
Я задумчиво склоняю голову набок.
– Если наши действия отзываются в другой вселенной, резонно предположить, что действия, совершенные там, будут откликаться и здесь тоже.
Он улыбается.
– Вот именно. И если каждое наше решение имеет последствия не только здесь и сейчас, но для каждой нашей копии во всех многочисленных вселенных, при этом определяя несколько иную судьбу? Дух захватывает.
– Начинаешь думаешь, и мозги закипают. Да и как здесь можно что-то узнать?
– Это мыслительный эксперимент: отталкиваясь от посыла, ты движешься к логическим заключениям, видишь результат, а уже затем находишь способ проверить его.
– Не представляю, как это возможно.
– Я тоже… пока. Но я обязательно доберусь до истины. – Ксандер произносит это с уверенностью безумца. Он и впрямь считает, что ему по силам решить любую задачу. – Итак, это моя одержимость. А какая твоя?
Мне даже не приходится раздумывать, прежде чем ответить.
– Почему мы выжили? Почему некоторые остаются в живых, когда большинство умирает? Почему кто-то невосприимчив к инфекции? Чем мы отличаемся от них? Я хочу понять природу этой эпидемии, как она действует. А потом найти способ остановить ее.
– Ты уже как-то говорила о связи между нами и зарождением вселенной. Считаешь, что все это вписывается в какую-то главную эволюционную схему?
– Ты имеешь в виду Большой взрыв и попытку понять, почему вещество взяло верх над антивеществом? Тогда да. – Тут я вспоминаю Спайка и все наши разговоры об этом, и сердце вновь наполняется грустью. Когда я опять поднимаю глаза на Ксандера, в его ауре светится сочувствие – он, похоже, знает, о чем я думаю, хотя я была уверена, что поставила защитные барьеры.
– Можешь сосредоточиться на этом, посмотришь, куда это приведет тебя. Было бы неплохо изучить разные стадии эволюции и проследить за их развитием во времени в обратном порядке.
– Назад к Большому взрыву, ты имеешь в виду?
– Да. С космической эволюции – развития пространства, времени, вещества и энергии из небытия – до звездной: формирования сложных созвездий из первоначальных элементов. Затем развитие химических элементов, затем планет. За этим следует органическая жизнь, которая потом развивается в разные виды жизни. Финальные стадии эволюции – вариации внутри видов – вот то, на чем обычно сосредоточены эволюционные исследования, но все это восходит к тому, что было в начале.
У меня голова идет кругом от колоссальных изменений от древних времен до нынешних.
– Если смотреть под этим углом, пройти все различные стадии, то можно увидеть, что все постоянно менялось и продолжает изменяться.
– Именно.
– Не знаю, сможем ли мы ответить на эти вопросы. Не уверена, что это то же самое, что я выбрала: выяснить, почему некоторые люди выживают, а другие – нет. Разве что… – Я умолкаю, сосредоточившись, наконец, на том, к чему, я уверена, он все время и подводил меня.
– Да?
– Разве что мы эволюционируем прямо сейчас. С нами это сейчас происходит?
– Фантастика, да? А что если впереди еще одна ступень эволюции, на которую мы вот-вот поднимемся?
– Что за ступень?
– Та, где мы выбираем. Мы сами решаем, каким путем будет развиваться человечество. Наша роль в этом выборе активная, а не пассивная.
– Даже если предположить, что такое возможно, то возникает вопрос: а нужно ли?
– Если ты найдешь ответ на вопрос, чем мы отличаемся, и если из этого последует, что люди смогут измениться настолько, чтобы пережить эпидемию, то разве оно того не стоит?
Голова снова идет кругом.
– Пожалуй. Но не означает ли это, что мы претендуем на роль Бога? Менять людей, решать, кому жить, а кому умереть?
– А разве не этим современная медицина занимается в течение многих лет? Последние успехи в генетике сделали возможным вносить изменения в гены, устранять дефекты, которые вызывают заболевания, спасать жизни.
– Мне надо все это как следует обдумать.
– Да! Думай и изучай, снова думай, и кто знает, куда это тебя приведет. Может, ты преуспеешь больше, чем я, в разгадывании тайн мультивселенной.
И тут я вспоминаю дом Ксандера на острове; мы с Каем вломились в него и жили там несколько дней. Весь дом был спроектирован вокруг телескопа, который следил за прекрасной Альбирео, двойной звездой в созвездии Лебедя.
– Ты можешь видеть другие вселенные на небе? – спрашиваю я. – Поэтому так любишь наблюдать за звездами?
Он вскидывает бровь с легкой насмешкой, и до меня доходит – проговорилась. Мы никогда не говорили о его телескопе или о том, что мы были там.
– Все в порядке. Я знаю, что вы с Каем жили в моем доме, – говорит он.
– Как ты узнал?
– По ноутбуку. Кай пытался стереть историю примитивным способом, но система была настроена на запись и отслеживание. Я отслеживал все его операции, пока вы были там.
Я потрясена и пытаюсь вспомнить все, что мы делали на его ноутбуке.
– На меня произвело впечатление, как ты вычислила дверной код, – говорит он. – И пароль компьютера.
– Твоя любимая звездная система. Та самая, за которой ты наблюдаешь в телескоп.
– Да. И не только прекрасное созвездие, но и радиус «черной дыры»: точка, за которой гравитационное притяжение настолько сильное, что даже свет не может прорваться. Может, это и есть путь к другим вселенным?
– А разве все, что заходит за радиус «черной дыры», не исчезает навсегда?
– Именно. Но куда?
– Построй космический корабль и узнай.
– Может быть, однажды. Ты пользовалась телескопом?
– Да. Извини, я тогда не знала, что влезла в твой дом. Была такая таинственная зловещая фигура по имени Первый, создатель эпидемии, от которой погибло так много людей.
– А теперь, когда ты знаешь, кто такой Первый, какова твоя оценка? По-прежнему таинственный и зловещий? – Он усмехается. Ему нравится словесная пикировка.
– Таинственный – да. Слишком много в тебе такого, чего я не знаю и не понимаю. Зловещий? Скажу то, что уже говорила: не знаю.
Он смеется, качает головой.
– Я же рассказывал тебе, что мы делали на Шетлендах.
– Расскажи еще раз.
– Ну, хорошо. – Он подается вперед. – Теперь, когда ты знаешь, что я уже давно стал выжившим, то могу рассказать все поподробнее. Я обнаружил, что могу вылечить себя от любого недуга, и мне захотелось узнать, можно ли использовать это для лечения таких болезней, как рак. Мы…
– Мы?
– Мультиверсум работал в сотрудничестве с ПОН – Полком особого назначения. ПОН был учрежден для разработки нового оружия, которое можно было бы использовать в войне против терроризма, оружия, которое могли бы запретить, если б о нем стало широко известно. Военные были независимы и соблюдали строгую секретность. Никто не знал, чем они занимаются, поэтому и неприятностей ни у кого бы не возникло, если бы что-то вышло на поверхность. Все, что интересовало ПОН, это возможное оружие на основе антивещества. Не думаю, что они хорошо понимали, что это такое. Полагаю, они рассчитывали, что мы создадим нечто вроде лучевого ружья, которое враз уничтожит всех наших врагов. Мы же стремились лишь к тому, чтобы нацелить антивещество на лечение рака.
– А Дженна и Келли, как они оказались вовлечены в это?
– Дженна была раковым пациентом. Я уже говорил тебе, она страдала психическими расстройствами от вторичного рака мозга. Такая жалость, потому что мы, в конце концов, сделали это: вылечили ее от рака! Она была нашей победой.
– Она была выжившей.
– Да. Печально, что она погибла во время взрыва, который уничтожил наш исследовательский институт. Почему Дженна сказала тебе, что мы сделали это намеренно… – Он пожимает плечами. – Не знаю. Может быть, страдала маниакальным расстройством?
– А что насчет Келли?
– Келли в этом не участвовала.
– Но она должна была знать Дженну, если Дженна притворилась ею? Где Келли? Она жива и в порядке?
Ксандер медлит с ответом.
– Она жива, – наконец отвечает он.
– Но не в порядке?
– Физически она здорова.
– Где же она? Пожалуйста, скажи мне.
В душе его идет борьба. Я вижу это по его ауре, читаю по лицу. Но мне отчаянно нужно знать, и я сознаю теперь, что уже не только ради Кая, но и ради себя самой. У Кая с Келли одна мать, но у нас с Келли один отец: она моя сводная сестра.
– Я так много потеряла, а ведь она и моя сестра тоже. Мне нужно знать. Пожалуйста.
Его аура излучает решимость, он пришел к решению и кивает.
– Я постараюсь… – Ксандер не успевает договорить.
Дверь открывается, и в нее заглядывает улыбающаяся Септа.
– Извините, что прерываю. Пора.
Мы поднимаемся и идем за ней, а я стараюсь не показывать, как расстроена ее вмешательством. Ксандер уже собирался сказать мне о Келли, я уверена в этом. Будет ли он все еще желать этого после того, как обдумает все еще раз? Остается лишь надеяться.
Елена с Беатрис ждут нас у выхода. Уже стемнело. Я потеряла счет времени в том глухом помещении без окон. Мы выходим, но Септа говорит, что должна кое-что сделать, и поворачивает назад.
