Текст книги "Частица тьмы"

Автор книги: Тери Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Тери Терри
Частица тьмы

Каждую из семи ступеней эволюции можно исследовать, исходя из предыдущей, если шагнуть назад во времени…

Ксандер. Манифест Мультиверсума

ЧАСТЬ 1
МИКРОЭВОЛЮЦИЯ

Случайные изменения, дающие преимущества в выживании, навсегда сохраняются в пределах одного вида: самая приспособленная особь выживает и передает свои черты потомкам.

Но что, если эти изменения не случайны?

Именно в такой момент человечество по-настоящему эволюционирует.

Ксандер. Манифест Мультиверсума

1
ЛАРА

Ноги приводят меня к самому краю света.

Здесь – предел, дальше нет ничего, если смотреть прямо – лес, тропинка и даже небо над ними исчезают, теряются в белом тумане. Если я обращаю взгляд далеко в сторону, то почти вижу призрачные очертания деревьев и холмов, растянувшихся ниже того места, где я стою. Так что, возможно, мир здесь не заканчивается, а продолжается, и в каких-то тайных глубинах своего сознания я понимаю, что так и должно быть. Но для моего мира это край.

Прийти сюда сознательно, поставив себе такую цель, я не могу. Не могу, приняв решение, отправиться к этому месту пешком и попасть туда; это можно сделать только случайно. Если я сильно расстроена и просто брожу, без всякого плана в голове, то обычно оказываюсь здесь. Это рефлекс, что-то вроде подергивания ноги, если стукнуть молоточком по коленке.

Почему я расстроилась? Мои мысли устремляются в направлении, которое им нельзя принимать, и ускользают.

Я наклоняюсь вперед с вытянутыми руками, зависаю над миром, который исчезает впереди и снизу, прямо как в кадре из «Титаника», и закрываю глаза. Могу ли я потерять равновесие, упасть вперед и вниз – рухнуть с холма, вывалиться отсюда?

Может быть, если усну. Никто не может контролировать, где я хожу во сне – даже я сама. Меня охватывает дрожь, мысли поневоле устремляются к прошлой ночи. К… к… к чему? Что бы это ни было, оно пропало, исчезло из моего сознания. Мною вновь овладевает спокойствие.

Не в силах остановить себя, я поднимаю правую ногу и делаю шаг вперед. Но, открыв глаза, вижу то же самое, что и всегда: я повернулась и иду в другую сторону, удаляюсь от края. Я вздыхаю и прислоняюсь к дереву.

Под ногами тянутся выступившие из земли голые, переплетенные корни. Если нога зацепится за корень вот здесь, споткнусь ли, упаду ли? Но нет, слишком поздно: я уже подумала об этом. Невозможно перехитрить ноги, направить их в ловушку, уже приготовленную мысленно.

Может быть, в следующий раз.

В глубине сознания я слышу зов.

Лара, возвращайся.

Еще один рефлекс. Он гонит меня назад, заставляет бежать обратно тем же путем, которым я пришла, бежать с четким осознанием направления и цели.

Послушание.

Такое, какое называют слепым.

2
ШЭЙ

Самолет снова кренится, и я сжимаю подлокотники сиденья. Елена – она сидит впереди меня – перепугана до смерти; Беатрис рядом с ней совершенно спокойна. Может быть, когда тебе восемь лет, ты и впрямь ничего не боишься. Но обычно человек спокоен тогда, когда не понимает, что с ним может случиться что-то непоправимое, или что вообще означает смерть. О ней, однако, ничего такого сказать нельзя, верно? На глазах у Беатрис вся ее семья, все родные, как и многие, многие другие, умерли от эпидемии. Выжившие, как мы, тоже умирали вокруг нее во время пожара, устроенного отрядом «Стражей», охотников за выжившими. Беатрис знает, что такое смерть, как она выглядит и каково оно – наблюдать, как дорогие тебе люди гибнут в страшных муках, и, прикоснувшись к ним после смерти, переживать их последние, предсмертные муки. Может быть, после всего этого полет на самолете в грозу кажется пустяком.

Чемберлен тоже летит с нами и расположился наполовину на соседнем сиденье, наполовину у меня на коленях. Кончик хвоста чуть заметно дергается, как будто он раздражен, но считает ниже своего кошачьего достоинства проявлять эмоции из-за подобной мелочи. Он держится, вонзив когти передних лап в мои джинсы, и время от времени царапает ногу, когда самолет проваливается в воздушную яму или кренится набок – кошачья боевая стойка? Я поглаживаю кота, успокаивая не только его, но и себя, и пытаюсь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас: на своем страхе, на теплом весе Чемберлена, на его острых когтях. Но этого совсем недостаточно, чтобы отвлечь меня от душевных мук и страданий.

Кай закрылся. Отвернулся от меня и ушел.

Чувство такое, будто сама моя сущность истекает, медленно и болезненно, капля за каплей.

«Держитесь, все, через минуту прорвемся», – Алекс транслирует свою мысль в наше сознание со своего места за пультом управления – самолетом управляет он.

Алекс, то есть Ксандер – именно под этим именем он известен всем здесь. Мой отец. Впрочем, отцом мне он никогда не был. Справедливости ради следует признать, такой возможности ему и не представилось, поскольку мама ушла, не поставив его в известность о моем скором появлении на свет. Но теперь он знает, что я его дочь, и от этой мысли мне становится не по себе. Мама не хотела, чтобы он знал, так ведь? А теперь ее больше нет, и я даже не могу спросить почему.

Ксандер не боится, по крайней мере, виду не подает. Как и все его последователи, которые летят с нами на этом самолете – они спокойны, безмятежны, невозмутимы, – и я понимаю, что Ксандер больше успокаивал Беатрис, Елену и меня, чем всех остальных. Они всецело доверяют ему.

Кто вообще эти люди? Все они члены Мультиверсума; это что-то вроде культа поклонения истине, как сказала Иона. Судя по всему, они и Ксандеру поклоняются. Тот день, когда Иона читала про них в газете в школьном автобусе, кажется таким невозможно далеким, и воспоминания о том дне, одном из наших последних обычных дней, наполняют меня тоской по дорогой подруге. Моя лучшая подруга, как она там? Все ли у нее хорошо? Что бы она сказала о Ксандере? Надеюсь, ей никогда не представится возможности узнать.

Вскоре после слов Ксандера траектория полета выравнивается, как будто он управляет не только самолетом, но и небом, и погодой. Самолет идет плавно, ощущение опасности уходит, но когти Чемберлен не убирает, а волнение у меня в душе не стихает. Я смотрю в иллюминатор и поднимаю защитные барьеры – не хочу, чтобы какие-нибудь заблудшие мысли стали известны тем, кто меня окружает. Силюсь сдержать подступающие слезы, но одна капелька все же скатывается по щеке, и я быстро смахиваю ее.

Кай, как ты мог отгородиться от меня?

Я согласилась поехать с Ксандером, только чтобы попытаться найти сестру Кая, Келли, но слушать мои объяснения Кай не пожелал. Он увидел лишь то, что я уезжаю с его бывшим отчимом, которого он ненавидит, и услышал лишь то, что Ксандер вдобавок еще и мой отец, о чем я ему не сказала. Знаю, что должна была сказать давным-давно, но никак не могла заставить себя произнести нужные слова. Сначала потому, что на него и без того много всего навалилось, а потом, чем дальше откладывала, тем труднее становилось объяснить, почему не сказала раньше. В результате правда все равно вышла наружу, но оттого, как это случилось – именно Ксандер и выложил ее Каю, – легче никому не стало.

А еще он не поверил, что все это время с нами был не призрак Келли, а Дженна, выдававшая себя за нее. Что на самом деле это Дженна погибла при взрыве бомбы, что Дженна пожертвовала собой, чтобы спасти меня. И теперь новая боль сжимает мне сердце. Мы через столькое прошли вместе, и вот из-за меня ее больше нет.

И вот, во что это все укладывается: сестра Кая, Келли, реальная девочка, возможно, жива и сейчас, и только Ксандер может привести меня к ней.

Самое плохое то, что Кай не поверил в меня. Ксандер сказал, что знает, как это тяжело – быть другим, потерять кого-то из-за этого. Он потерял мою маму, потому что она почувствовала в нем это отличие – неправильность, как она назвала это. Боюсь, теперь она подумала бы то же самое и обо мне.

Не это ли послужило истинной причиной того, что Кай отверг меня? Ему всегда трудно было примириться с тем, что я изменилась после того, как пережила эпидемию, от которой умерло так много людей. Он не принял того, что я могу общаться без слов, проникать в чужие мысли и манипулировать аурой – исцелять и убивать. Этой последней способностью я пользовалась только для самозащиты, но Кай, когда узнал, пришел в ужас и не смог с ним справиться.

Но, отгородившись от меня, Кай не оставил иного способа связаться с ним, кроме как посредством сообщения – того, что я поспешно передала через его подругу, Фрейю. Она знает, что я сказала правду, в этом я уверена; когда общаешься мысленно, выживший с выжившим, по-другому и быть не может. И она пообещала передать ему мое объяснение.

Пожалуйста, Кай, поверь Фрейе. Даже если не веришь мне.

Самолет медленно снижается, и я бросаю взгляд через проход на последователей Ксандера. На шее у каждого, как и у меня, поблескивает золото. Подвеска, подарок от Ксандера – модель атома, знак Мультивселенной, – и хотя цепочка довольно длинная, я ощущаю ее как петлю, которая медленно затягивается на горле.

Один из последователей, должно быть, почувствовав мой взгляд, поворачивается и улыбается. В его глазах уважение, которого не было раньше, теперь он знает, что я дочь Ксандера. Как и все остальные, он кажется спокойным, мягким, даже добрым. Но я знаю, с какой легкостью они убивали, когда спасали нас от военных. Есть в этом сочетании небрежной жестокости с улыбкой что-то такое, отчего мне становится не по себе.

Признайся, Шэй, хотя бы себе. Ты боишься.

Как бы мне хотелось отмотать время назад, отделиться от этой компании, но я должна найти Келли. Только так я могу заставить Кая понять, что делаю все это ради него.

3
ЛАРА

Я открываю дверь, запыхавшись от стремительного бега через лес обратно в общину. Септа за своим столом. Черные волосы падают на лицо, когда она склоняется над чем-то, что читает, и я знаю, что торопить ее бесполезно.

Время тянется медленно. Но только я начинаю подумывать, заметит ли Септа мое отсутствие, как она поднимает глаза и улыбается. И хотя это она заставила меня бежать, а потом ждать, тепло ее улыбки так приятно.

– А, Лара, – говорит она с мягким упреком, – где ты была?

– Нигде. Ходила погулять.

Она кивает. Взгляд внимательный.

– Куда ходила?

Септа знает. Она всегда знает. Тогда зачем спрашивает?

– На край.

– Зачем ты туда ходила?

– Не знаю. Честное слово!

Она чуть приподнимает брови и склоняет голову набок.

– Знаю, Лара. По крайней мере, знаю, что ты так думаешь, но за моим вопросом и твоим ответом стоит гораздо больше. Подойди сюда.

Септа протягивает руку, и я делаю шаг вперед. Она берет мою ладонь в свою. Кожа у нее теплая, мягкий белый рукав туники касается моей руки. Золотая подвеска – знак Мультивселенной – поблескивает в свете ламп и приковывает мой взгляд. У меня раньше тоже был такой, но она забрала его.

– Ты же знаешь, я только пытаюсь помочь тебе.

– Да, знаю, что это правда, и все же… все же… что?

– Ты занималась мыслительными практиками, пока гуляла? Перед сном?

– Я стараюсь, – говорю я, и это точно правда.

– Старайся лучше. Заслужи свое место среди нас. Ты можешь это сделать.

Но на самом деле Септа в это не верит. Она знает, что я запятнана, что у меня ничего не получится. И я тоже это знаю.

Позже я сижу, выпрямив спину и скрестив ноги. Чувствую под собой пол. Медленно выдыхаю, ощущая, как воздух выходит из легких, потом так же медленно втягиваю его обратно. Я здесь, сейчас. Пол, воздух, мои легкие. Ни того, что было раньше, ни того, что будет потом, только сейчас. Мысли проносятся в голове, но я знаю, что это всего лишь ментальные события, которые приходят и уходят; они не определяют меня, и вмешиваться в них не нужно. Я вдыхаю, выдыхаю, и все оставшееся напряжение уходит из моего тела.

Легкое прикосновение Септы к моему сознанию одобрительное, но, с другой стороны, ничего ведь никогда не меняется, не так ли? Я никогда не меняюсь.

Негативные мысли – это всего лишь ментальные события, как и прочее. Я принимаю и признаю их, и они ускользают вместе с выдохом.

Вскоре Септа решает, что пора заканчивать, и я поднимаюсь и забираюсь в постель. Чувствую прохладу простыней на коже, вес одеяла. Каждый вдох и выдох.

«Спокойной ночи, Лара», – шепчет внутри меня Септа и уходит.

4
ШЭЙ

Терпеть не могу ощущение замедления во время посадки. В этом есть что-то противоестественное – тормозить в воздухе.

Впрочем, Ксандер проделывает все безупречно. Самолет касается земли мягко, почти без толчков. Снаружи еще темно, но это именно те мгновения неподвижного безмолвия, что наступают перед рассветом.

Я отстегиваю ремень безопасности и поднимаюсь с места, беру на руки Чемберлена. Тяжелый же котяра. Ксандер ждет в начале прохода, как какой-нибудь стюард.

– Нелегкий был полет. У всех все в порядке? – спрашивает он вслух.

Под его взглядом Елена забывает страх.

– Конечно, – отвечает она. – Ни секунды не сомневалась, что приземлимся в целости и сохранности.

Он смеется, словно знает, как ей было на самом деле страшно.

– Я в полном порядке, – говорит Беатрис, – жаль только, что Спайка здесь с нами нет.

Я была настолько поглощена мыслями о себе, о Кае, что не думала о Спайке, и меня это потрясает. Он ведь часть нас, часть нашей группы, и его с нами нет. Его больше нигде нет. И в этом моя вина.

Елена, должно быть, улавливает мои мысли или читает их по лицу, потому что берет меня за руку. Она знает, что Спайк толкнул меня на землю, спасая от пуль, которые оборвали его жизнь. «Спайк не был бы Спайком, если бы не сделал все возможное, чтобы спасти тебя, ведь так?» – Безмолвные слова звучат у меня в голове.

Но она не понимает; она не знает того, что я сделала. Я трусиха. Я прячу это глубоко в себе, чтобы Елена не увидела.

Мы спускаемся по лесенке на взлетно-посадочную полосу, если ее можно так назвать. Она поросла травой и не намного шире размаха крыльев самолета. Ксандер, должно быть, и в самом деле знает свое дело, если сумел здесь приземлиться.

Солнце только-только выглядывает из-за горизонта, отбрасывая первые лучи света на высокие деревья по краю поля. Под их сенью стоят низкие дома с «живыми» крышами – на них растения и трава. Возможно, чтобы их не было видно сверху? Чемберлен начинает вырываться, и я наклоняюсь, чтобы отпустить его. Он радостно спрыгивает на землю. Ох, хорошо быть кошкой.

– Где мы? – спрашиваю я.

– В Шотландии. Это удаленная высокогорная община, которую мы основали несколько лет назад; никто, кроме нас, не знает, где она находится.

– Хочешь сказать, эпидемия сюда не добралась? – спрашивает Елена.

– Именно так.

Вот как. Они построили в лесу поселок, дополнили его летным полем, которое выглядит как луг. Его никто не нашел и не принес сюда инфекцию. При всей удаленности остаться никем не обнаруженными, должно быть, нелегко. На руку им было то, что большая часть населения страны вымерла от эпидемии; это их устраивает.

– Вас здесь много? – интересуюсь я.

– В самой общине примерно сто человек. За ее пределами еще около двухсот.

«Келли тоже здесь»? – Мой мысленный вопрос адресован одному только Ксандеру.

«Терпение», – отвечает он тем же способом и переводит взгляд с меня на деревья за нами; оттуда кто-то приближается… женщина.

– Сейчас уже более двухсот – двести девять, – подходя ближе, говорит она мягким, мелодичным голосом. – Со времени твоего последнего визита, Ксандер, к нам присоединились еще несколько человек. «Добро пожаловать», – мысленно добавляет она всем нам. Значит, тоже выжившая.

Длинные черные волосы струятся по спине, а такой яркой ауры я еще ни у кого не видела, не считая, быть может, Беатрис: она пульсирует и сияет. На женщине белая туника и черные леггинсы, на шее подвеска со знаком Мультиверсума, на лице широкая улыбка, предназначенная Ксандеру, и только ему.

– Септа, – тепло отзывается Ксандер и, наклонившись, целует ее в щеку. Между ними происходит быстрый и скрытый от остальных обмен мыслями.

– Это Септа. Она староста коммуны. – Он поворачивается к нам и представляет Елену и Беатрис, после чего следует драматическая пауза: Септа смотрит на меня, гадает, кто я такая.

Ксандер кладет руку мне на плечо.

– А это Шэй. Моя дочь.

Удивлению Септы нет предела.

– Твоя дочь? – Она переводит взгляд с меня на Ксандера, потом снова на меня, в глазах вопрос. Еще один быстрый, безмолвный диалог между ними.

Женщина поворачивается ко мне и широко улыбается.

– Добро пожаловать, Шэй. – Она наклоняется, чтобы поцеловать теперь и меня. Сияние ее ауры чистое, она приятно пахнет, и от этого я чувствую себя грязной крысой, которая провела ночь в мусорном баке. Кровь, смерть и страдания пропитали меня насквозь.

– Идемте, – говорит Септа. – Я приготовила гостевой домик для вас троих, хотя Ксандер и не говорил, кто приедет! – Она смеется.

– Люблю держать любопытных вроде тебя в напряженном ожидании, – отзывается он, но смотрит при этом на меня. Уж не мне ли предназначался этот комментарий?

Ксандер берет Септу под руку, и они вдвоем ведут нас к одному из домиков. Нас троих, Елену, Беатрис и меня, оставляют у двери, сообщив, что сегодня мы можем отдыхать, а вечером, на закате, будет ужин и собрание. После чего уходят – рука об руку.

Дом обставлен просто, и он такой чистый и белый, что я боюсь к чему-либо прикасаться. На низком столике ждет еда. В доме три маленьких спальни и – я облегченно вздыхаю – ванная. Спрашиваю, будет ли кто-то возражать, если я пойду первая, но Елена лишь качает головой и подталкивает меня к ванной.

Шагнув внутрь, я закрываю дверь. Задвижки нет, а мне хотелось бы запереться, хотя я и не ощущаю никакой опасности или угрозы моему уединению. Кроме того, там Елена и Беатрис, и если кто-то придет, они дадут мне знать.

Довольствуюсь тем, что оставляю перед дверью вешалку для полотенец.

Сняв с себя одежду, я отпихиваю ее ногой в угол ванной, в надежде, что мне будет во что переодеться, когда закончу. К своей не хочу даже прикасаться – все грязное, на всем, как и на мне самой, пятно прожитого дня. Дня, не думать о котором я больше не могу.

Спайк. Он толкнул меня на землю, а сам подставился под пулю. Спас меня и погиб. Спайк, мой друг, умер. Я пытаюсь стереть кровь со своей кожи, но она все равно остается. Я могу смыть то, что видно глазу, но чувство вины не смыть ничем. А ведь были еще и солдаты, которых я убила мысленной атакой, их так много – их кровь не попала на меня, но я все равно чувствую ее на себе, как клеймо.

Вода горячая, и я беру старомодный кусок мыла и тру, тру кожу докрасна. А потом опускаюсь на пол под струями воды и притягиваю колени к груди. Кладу голову на колени.

Так много смертей. Вспоминаю Дженну, которая защитила меня – ее прохладная тьма накрыла нас с Чемберленом и спасла от бомбы, но она погибла. Я до сих пор не могу поверить, что ее больше нет.

Столько испытаний за один день, что это просто невозможно было вынести.

Но потом появился Кай, и я поняла, что смогу справиться с чем угодно, если он рядом. Эти губы, которые Кай целовал. Эти ладони – он держал их в своих. Эти руки – они обнимали его так крепко, а теперь я могу обнимать ими только себя. Горячая вода стекает по спине, по голове, но я все равно дрожу.

Наступит вечер, и мне придется пойти на это собрание, каким бы оно ни было. Потом настанет завтра. Я буду сильной. Я завоюю доверие Ксандера, найду Келли, найду способ вызволить отсюда нас обеих.

Но не сейчас. Сейчас я разрешаю себе выплакаться. Я плачу по Спайку – я могла бы спасти его, но не спасла. Я не хотела убивать, чтобы помочь нам бежать, и что же произошло? Новые смерти. Я плачу по Дженне, которая выдавала себя за Келли – она спасла мою жизнь, мою и Чемберлена, и теперь нет и ее.

И сильнее всего я плачу по Каю, оплакиваю свои пустые объятия – сейчас, и завтра, и послезавтра; дни простираются передо мной бесконечным одиночеством, и я должна смириться с тем, что это, возможно, навсегда. Даже если я найду его сестру, простит ли он меня за все то, что я утаила от него?

Потом, когда-нибудь, я отыщу в себе искру надежды – обязательно отыщу, потому что иначе не смогу дальше жить. Но сейчас я – одно сплошное отчаяние.

5
ЛАРА

Маленькая квадратная комната, темная, без окон.

Нет, только не это, только не снова, я этого не вынесу.

Я силюсь освободиться от ремней, которыми крепко привязана к стулу, хоть и понимаю, что это бесполезно, но ничего не могу с собой поделать. Никто не поможет.

Одна стена начинает мерцать.

Бисерины пота проступают на лбу.

Я знаю, что это сон, что все происходит не на самом деле, и мне следовало бы изменить происходящее, как пытается научить меня Септа, – ведь мое подсознание под контролем?

Пламя вырывается из стены.

Я представляю распахивающуюся дверь – пожарные, пожарные шланги. Система пожаротушения таинственным образом включается и в самый критический момент проливается с потолка обильным дождем.

Но как бы я ни старалась, ничего не выходит.

Я горю, тело мое горит, я пронзительно кричу…

КРИЧУ!

Нет ни помощи, ни выхода, ни спасения… Что я кричу?

«ПРОСНИСЬ».

Команда звучит у меня в голове. Я открываю глаза, и паутина кошмара, сквозь которую я продиралась, наконец рассеивается.

Я сажусь в кровати, сбрасываю с себя ощущение тревоги. Хмурюсь. Было что-то неприятное, даже ужасное. Что же?

«Лара, подойди ко мне», – это Септа, и ее мысли этим утром окрашивает не просто обычное нетерпение; в них присутствует какое-то предвкушение или возбуждение.

Я поднимаюсь, открываю занавески. Ночная гроза прошла, мир, новый, умытый дождем, сверкает в ярких лучах утреннего солнца.

И еще кое-что новое: на поле внизу приземлился самолет.