Текст книги "Частица тьмы"
Автор книги: Тери Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
3
КЕЛЛИ
Больных ведут в большой зал – то самое место, где обедала вся община, кроме меня. После обеда они проводили там собрания, объединяя свои сознания, становясь словно частью друг друга, чего я сама никогда не испытывала. Но до прихода этой группы большинство членов общины уже умерли в этом самом зале. Не из-за этой ли близости они не могли оставаться в стороне? Может быть, они и в смерти должны быть вместе?
Септа посылает меня принести одеяла, и я бегаю туда и обратно с тем, что удается найти. Одеял осталось не так много, в них заворачивали умерших, которых сжигали на костре. Скоро зал вновь становится похожим на полевой госпиталь с лежаками на полу, но здесь нет ни врачей, ни сестер – одна только Шэй.
Шэй рядом с какой-то женщиной. Глаза ее такие же странные, какими делаются порой, и я знаю, что в этот момент с ней бесполезно заговаривать, она все равно не услышит. Но через минуту они вновь становятся обычными и блестят от слез. Женщина затихла, не шевелится. В ее невидящих открытых глазах кровь.
– Шэй? – окликаю я, и она медленно поворачивает голову.
– Келли. Тебе не следует здесь находиться. – Голос чуть громче шепота, кожа бледная, а под глазами темные, как синяки, круги. Она моргает, и я облегченно выдыхаю, потому что это движение – единственное отличие Шэй от умершей женщины.
– Где же еще мне сейчас быть? – говорю я, и это правда, но от этого ужаса вокруг мне хочется убежать.
Тень улыбки мелькает на ее лице. Она протягивает руку, словно чтобы взять мою, но потом вновь роняет ее. Тогда я сама беру ее ладонь в свою и успокаивающе сжимаю.
– Чем я могу помочь?
Позади нас кричит от боли мужчина. Аристотель. Я узнаю его, как и всех остальных, хотя до недавнего времени меня и держали в изоляции. Я знала, как они выглядят, слышала их имена, когда они разговаривали друг с другом. Он большой, гора мышц, которая возвышалась бы надо мной, если бы он снова встал, но сейчас он плачет. Шэй медленно идет к нему.
– Шэй? Могу я помочь?
Она отвечает, не оборачиваясь:
– Куда ушла Септа? Найди ее и скажи, пусть возвращается, она нужна мне. А потом прикладывай холодные компрессы. Держи за руки.
Шэй рядом с Аристотелем. Лицо ее оживленнее, чем было минуту назад. Она что-то говорит ему, берет за руку. А потом глаза ее снова меняются. Боль немного отпускает его, я это вижу сразу же, зато Шэй как-то съеживается, словно уменьшается в размерах.
Жаль, что я не могу помочь ей чем-то более существенным, помочь забирать их боль, чтобы она не несла ее одна. Я не выжившая, но Септа с Ксандером – да. Им следовало бы быть здесь – почему они не помогают?
Я выскакиваю из зала.
Дом Ксандера ближе, поэтому я несусь первым делом туда. Стучу, зову, потом открываю дверь. Никого.
Я бегу к дому Септы и уже почти добегаю, когда слышу голоса, они звучат снаружи. Говорящих не видно из-за деревьев, но я чувствую разлад раньше, чем слышу его в их голосах, и останавливаюсь, не зная, что делать.
– Ты знаешь, что я прав. Это тот путь, которым мы должны следовать.
Это Ксандер.
Я ощущаю легкое проникновение в свое сознание – и это Септа. Она настроена на меня, как было всегда, и, должно быть, почувствовала мое приближение. Узнав меня, Септа отстраняется, но не говорит Ксандеру, что я здесь, и я понимаю, что должна выйти вперед, объявить о своем присутствии, но продолжаю стоять тихо и слушать.
– Твои люди умирают. – В голосе Септы слышится мука.
– Да. Мы ищем истину, чистое знание, все мы. Как бы тяжело нам ни было, мы должны это сделать. – В его голосе нет печали, как в ее, и мне сначала становится страшно, потом любопытно. Какое знание он ищет?
– Келли? – Это Ксандер. Он заметил меня, и я выхожу вперед, надеясь, что он не понял, что я подслушивала.
– Меня послала Шэй. Ей нужна помощь.
Они молча смотрят друг на друга, и я понимаю, что они ведут между собой безмолвный диалог.
– Приду через минуту, – говорит Септа и кивает мне. Отсылает.
Я бегом возвращаюсь в большой зал и сообщаю, Септа сейчас придет, но Шэй все еще с Аристотелем и не слышит меня.
Рядом мальчик. Джамар. Он на несколько лет старше меня, мы с ним никогда не разговаривали. Его лицо искажено болью. Холодный компресс, так сказала Шэй?
Я нахожу таз и полотенца и опускаюсь на колени рядом с ним, мягко прикладываю влажный компресс ему ко лбу. Он смотрит на меня, и в его глазах удивление. Его не было здесь, когда Шэй изменила правила и добилась того, чтобы члены общины могли со мной разговаривать.
– Привет, – говорю я.
Джамар сглатывает, и приступ боли искажает его черты.
– Привет, – шепчет он, словно боится, что Септа услышит.
– Все в порядке, со мной уже можно разговаривать.
Я беру его за руку, и когда очередная волна боли накрывает его, он стискивает мою ладонь. Так много боли, и его, и всех. Так много смертей. Община всегда казалась мне самодостаточным местом, которому не требуется остальной мир. Ужасно несправедливо, что болезнь распространилась среди них так, будто они самые обычные люди.
Добралась ли эпидемия и до прочих групп общины? Джамар и другие были на ферме, и теперь я боюсь и за них.
Не могу удержаться, чтобы не спросить.
– А на ферме есть болезнь?
Он отрицательно качает головой и тут же вскрикивает – любое движение причиняет боль.
– Я не понимаю. Если там болезни нет, то почему вы заболели?
Он морщится.
– Аристотель сказал, что мы должны вернуться. В пути мы встретили людей, от них, должно быть, и заразились.
– Когда?
– Позавчера. – Все его тело сотрясается от спазмов боли, и я крепко сжимаю его руку.
Но этого мало. Всегда мало.
4
ШЭЙ
Я внутри Аристотеля, затерялась среди его боли. Пытаюсь забрать у него эту боль и уже не могу сказать, чья она, его или моя.
Септа вернулась, присоединилась к нам, и ее помощь позволяет мне продолжить свои поиски внутри Аристотеля – в спиральных лентах его ДНК.
И, как и у Перси и нескольких последних умерших, у него отсутствуют некоторые участки мусорных ДНК, которые есть у меня. Я убеждаю Септу позволить мне еще раз посмотреть у нее – да, ее мусорные ДНК почти идентичны моим. Между этими различиями и тем, что происходит сейчас с Аристотелем, должна быть какая-то связь. Я это чувствую.
Но как это исправить, да и можно ли это исправить? Что делать? Я не знаю и потому беспомощна, как и раньше.
Спрашиваю Септу, что она думает об этом, но она не отвечает, потому что ушла в сознание Аристотеля. Хотя он вот-вот умрет, она пытается узнать у него что-то, а он почему-то сопротивляется, и я одновременно озадачена и рассержена и не могу проследить за ее мыслями.
А потом он уходит.
Связь между нами с его смертью разрушается, и я открываю глаза. Сначала все плывет, раздваивается, потом фокус восстанавливается.
Септа переходит к женщине позади нас. Келли держит за руку мальчика. Он вскрикивает от боли, и у нее на глазах слезы. Я хмурюсь. Как его зовут? Джамар? Да, Джамар. Его волосы – вот почему я запомнила его. Они торчат хохолками в разные стороны. Как мои, когда отрастали после пожара. Я изменила свои волосы – изменила свой ДНК.
Идти необязательно. Он лежит на полу, как и бездыханное уже тело Аристотеля. Легче подползти.
Келли возражает.
– Тебе больше нельзя это делать. – Она права, но как я могу ничего не делать? Мальчик будет кричать от боли, если я не помогу ему сейчас же.
Отпускаю Келли и занимаю ее место рядом с Джамаром. Улыбаюсь ему, удерживаю его взгляд, и мое сознание проникает внутрь; теперь изнутри мы единое целое. Другие тоже пришли на помощь. Беатрис объединила их вместе и вновь нашла меня. Они облегчают его боль, а я проникаю глубже. Клетки. ДНК. Мусорные ДНК. Но как и у всех остальных, которые умерли, у него отсутствует та последовательность, что есть у меня и у Септы.
Но какую функцию она на самом деле выполняет? Теперь, когда меня прикрывает Беатрис, я могу подумать.
Вернуться к основам.
Гены в коде ДНК для РНК; ДНК перезаписывается в РНК, создавая связного, который может быть переведен в протеин – вещество, из которого мы сделаны с ног до головы, целиком производится этим способом.
Но мусорная ДНК этого не делает, не определяет генетический код известных генов. Он считается структурным, и его назначение или назначения неизвестны. Отсюда и название – мусор.
Как различия в мусорной ДНК определяют, жить человеку или умирать? Я не знаю. Но Джамар умирает, а за ним еще и еще.
В конце концов, все они уходят. Я лежу среди них, такая же неподвижная, на полу. Келли пытается поднять меня, но я не в силах даже открыть глаза. Слышу ее шаги: она уходит. Септа тоже. Я одна с мертвыми.
Какой толк от меня как от целителя? Все умирают, и каждый уходит в калейдоскопе страха и агонии, забирая с собой частичку меня. Скоро не останется ничего, кроме пустой оболочки, которая уже почти перестала что-либо чувствовать. А лучше бы перестала совсем и забрала боль мертвых – их последние мысли и воспоминания. Но это может случиться, только если я тоже умру.
Перешагнуть через эту грань между живыми и мертвыми было бы сейчас совсем не трудно. Я чувствую полное изнеможение, а с ним приходит холод, глубокий и цепенящий. Холод, который поселяется в костях, от которого они деревенеют. Мои движущиеся части больше не координируются, а просто волокут за собой то, с чем соединены.
Усталость и холод – одно и то же. Я не могу разделить их. Не могу исцелить себя. Я просто лежу, не шевелясь, потому что рассыплюсь, если пошевелюсь.
Келли возвращается. С ней Ксандер. Я смутно ощущаю, как он поднимает меня на руки и уносит из зала смерти.
Ночной воздух прохладный, и я дрожу.
Снова отключаюсь и прихожу в себя уже в постели. Мы с Келли одни, и теперь она меня утешает.
Мысли густые и неуклюжие, но сон не идет. Слишком устала, чтобы спать. Звучит странновато, но так оно и есть.
Почему я не убежала, не отказалась от новых попыток? Мне не дали выбора, мне это навязали.
Ксандер мой отец, но это кажется каким-то далеким и не связанным с тем, кто я и что – он считает это моим долгом, даже если это меня убивает.
Потому что смерть – это не только когда останавливается дыхание, сердце перестает биться, а мозг функционировать. Есть и другие способы умереть – медленно, но так же верно.
Когда надежда уходит, не остается ничего.
5
КЕЛЛИ
Я лечу. Остров расстилается подо мной, мертвый и темный. Что-то здесь произошло, что-то плохое.
Но есть и кое-что хорошее… точнее, кое-кто: Кай, мой брат, и Шэй, моя подруга. Они оба внизу, идут по выжженной, почерневшей земле.
Шэй отыскивает меня мысленно – хочет знать, не против ли я сделать это. Я против, но почему-то, когда мы находим нужное место, сгоревший сарай, я понимаю, что должна сделать это во что бы то ни стало.
По-прежнему связанная мысленно с Шэй, я проскальзываю в расщелину в скале и опускаюсь ниже, ниже… в ночной кошмар.
Я заставляю себя открыть глаза, чтобы оборвать сон, но он все равно тут. Я – одновременно в этой кровати и кто-то другой в другом месте – там, где нет ничего, кроме ужаса. Мало-помалу кошмар отступает, но сердце продолжает колотиться, а тело напряжено, словно готово бежать.
Еще один сон, который не сон. У нее есть имя, и теперь я его знаю: Дженна.
Не могу оставаться без движения и сажусь, поднимаюсь с кровати. Хочу рассказать Шэй, но знаю, что нельзя будить ее после того, через что она прошла. Но, может, если я хотя бы просто увижу ее, мне станет легче.
На ощупь, в темноте, продвигаюсь к двери в ее спальню… она открыта? Но я сама закрыла ее вечером. Заглядываю внутрь, потом подхожу ближе, чтобы руки подтвердили то, что глаза видят неясно. Кровать пуста.
Я включаю в коридоре свет и быстро осматриваю весь наш маленький домик: ее нет.
Странно. Где она может быть? Всего несколько часов назад она была здесь, такая уставшая, что даже говорить не могла.
Открываю входную дверь в прохладу и темноту. Небо, должно быть, затянуто облаками, потому что я не вижу звезд и с трудом различаю темные очертания деревьев вокруг дома.
Рядом раздается какой-то глухой стук, и я, еще не отойдя от кошмара, едва не вскрикиваю. Но это всего лишь Чемберлен. Он что, спрыгнул с крыши? Я наклоняюсь погладить его.
– Знаешь, где Шэй? – Кот поворачивает голову; глаза светятся зеленым и, кажется, отражают слабый свет, идущий из открытой двери. Еще миг, и он припускает вниз по тропинке.
Я колеблюсь, по спине бегут мурашки. Неужели он и вправду понял, что я сказала? Я иду а ним.
Шэй сидит одна в темноте возле погребального костра – почти в темноте, поскольку костер еще тлеет. Чемберлен у ее ног. Он бросает на меня взгляд, словно недоумевает, как я вообще могла в нем сомневаться.
– Шэй?
Она сидит не шевелясь. Я подхожу ближе, беру за руку – она холодная как лед.
– Не стоит тебе находиться здесь, – говорю я. – Пойдем со мной.
– Я не понимаю, – слабо отзывается она.
– Чего?
– Почему они умерли, а я нет. Я заболела, но не умерла. – В голосе ее тоска, словно она хотела бы оказаться вместе с ними.
– А я даже не заболела.
– Счастливая. – Она поворачивается ко мне, прижимает холодную ладонь мне к лицу. – У тебя иммунитет.
– Да.
Она хмурится.
– Может ли это быть ответом? Так просто проверить, и все же…
– Проверить? Что?
– Келли, можно я загляну в тебя? Мне нужен кто-то с иммунитетом, чтобы посмотреть, как эти люди отличаются или не отличаются от тех, кто умер, и тех, кто выжил. – Ее голос теперь окреп.
– А потом ты пойдешь спать?
– Да, по крайней мере, попытаюсь.
Сознание Шэй соединяется с моим. Теперь я еще сильнее чувствую, насколько она измотана, и меня это тревожит.
«Неважно, – шепчет она внутри меня. – Это не займет много времени».
Однако длится это довольно долго. Когда она, наконец, заканчивает, сил у нее почти не остается, и мне приходится вести ее к дому и укладывать в постель.
6
ШЭЙ
Я понимаю, что если не посплю, то не буду годна ни на что. Но позже, тем же утром, я все еще лежу в постели с открытыми глазами. Не могу не думать о том, как все это согласуется друг с другом.
Я нашла внутри себя темный сгусток и считала, что он скрывает спрятанное там антивещество, что именно поэтому я выжила.
Но все не так-то просто.
Те, кто выжил, имеют повторяющиеся участки мусорных ДНК, которых нет у тех, кто умер. Я получила подтверждение этому у Аристотеля, Джейсона и других. А вот моя группа выживших ограничена: только Септа и я.
Потом мне надо было понять, увидеть, чем отличаются те, кто невосприимчив, у кого, как у Келли, иммунитет. И у нее тоже нет секций мусорных ДНК. Я не обнаружила никаких различий между ней и теми, кто заболел и умер! Я долго и упорно искала, но не нашла ничего, лишь обычные маленькие вариации, которые имеются у разных людей, вариации, которые делают всех людей разными. Если одна из них каким-то образом означает это различие между жизнью и смертью, мне никак не определить, которая.
Что еще я могу сделать?
Может быть, нужно посмотреть у кого-то, у кого нет иммунитета, кто не болен и не имеет повторяющихся ДНК, которые есть у выживших, чтобы понять, какая разница между ними и теми, кто заболел? Или даже лучше, как они меняются, если заболевают.
Но, разумеется, я никогда не смогу этого сделать: взять здорового человека и подвергнуть его заражению, чтобы посмотреть, что произойдет.
«Шэй?» Это снова Ксандер.
Я думаю было не отвечать ему, но какой смысл?
Он все равно узнает, что я не сплю.
«Да?»
«Не спишь?»
«Надо бы, но не могу. Все время прокручиваю мысли в голове».
«Признак гения».
«Я так не думаю. Если я в ближайшее время не усну, то окончательно выйду из строя».
«Может, тебе поможет, если мы все обговорим».
«Может быть».
«Я сейчас приду».
Он обрывает связь, не давая мне возможности сказать «да» или «нет». Я вздыхаю. Не уверена, что готова сейчас к словесному поединку с Ксандером, что смогу скрывать то, что должно оставаться тайным. Возможно, он знает это, потому и настоял на немедленном разговоре.
Я вылезаю из кровати, иду в переднюю. Келли поднимает глаза от книжки и смотрит неодобрительно.
Я вздыхаю.
– Знаю, знаю! – Я сажусь с ней рядом. – Не могу спать. И Ксандер сейчас придет. – Она берет меня за руку, и я чувствую, что мы поменялись ролями, старшая и младшая сестры, и ее любовь и забота согревают мне душу. Я смотрю на нее, сознаю вдруг, что пренебрегала ею и забыла, зачем я здесь – чтобы помочь ей. Чтобы отвезти ее домой.
Еще одна целительская миссия, которую я проваливаю.
Мы слышим шаги Ксандера.
– Мне уйти или остаться? – спрашивает Келли.
– Как хочешь.
Дверь открывается.
– Я пойду.
7
КЕЛЛИ
Я прикладываю ладонь к шершавой коре дерева рядом с краем, вытягиваю руку. Использую вес тела, чтобы прорваться сквозь невидимую преграду, но как будто натыкаюсь на стену, которая не дает мне упасть на другую сторону.
Чемберлен поворачивает голову набок, дергает усами. Думаю, он озадачен, почему я то вдруг разгоняюсь, то резко останавливаюсь.
Снова потерпев поражение, опускаюсь на землю. Чемберлен трется головой о мою руку, и я глажу его, чешу за ушами. Он устраивается рядом, согревая мне ногу.
До того, как все начали умирать, Шэй сказала, что в моем сознании были стены, что она убрала их, насколько смогла. Я не могу просить ее посмотреть еще раз, не пропустила ли она чего – не теперь, после того, что ей пришлось пережить. И все же, если стен больше нет, почему я не могу зайти за край света?
Я знаю, что мир на самом деле здесь не заканчивается. Знаю, что Чемберлен заходил за край и возвратился; что другие члены общины пришли оттуда… пришли домой умирать.
Конечно же, я прекрасно понимаю, что мир простирается дальше, за пределы этого места, что я должна перешагнуть через этот невидимый край.
Но по-прежнему не могу. И не вижу его.
Сижу на земле, прислонившись спиной к дереву. Со мной все еще что-то не так, я знаю это. Мне намного лучше с тех пор, как Шэй появилась тут, но что-то – кто-то невидимый – по-прежнему живет во мне. Такой же невидимый, как остальной реальный мир за этой неосязаемой стеной.
Дженна.
Она по-прежнему со мной, в тени, по краям. Я ощущаю ее присутствие. Слышу, как она шепчет внутри меня. Она притихла, чего-то ждет. Не знаю, чего.
Она приходит ко мне в снах, пока довольствуясь этим. Но я чувствую, как растет ее нетерпение.
Она хочет вырваться на свободу.
8
ШЭЙ
– Итак, существуют генетические различия между теми, кто выжил, и всеми остальными – как обладателями иммунитета, так и теми, кто умер от инфекции, – говорит Ксандер.
– Да.
– Интересно. И почему, как ты думаешь?
Я внимательно вглядываюсь в его лицо.
– Почему ты спрашиваешь «почему», а не «как они действуют», чтобы мы могли попытаться понять, как это остановить?
– Изменения в генетическом коде вида с течением времени: что они означают?
– Изменения могут происходить под влиянием окружающей среды и другими воздействиями; единичные мутации затем сохраняются, если дают преимущество для выживания.
– И все же девяносто пять процентов не выжили в этой эпидемии. Похоже, выходит наоборот.
– Если только эти генетические изменения не являются единичными. До распространения эпидемии они ничего не значили.
– Ты в это веришь?
– Не знаю. – Я пытаюсь сосредоточиться и терплю неудачу. Откидываюсь назад, закрываю глаза. Сон, наконец, приходит ко мне, чего бы каждый из нас ни хотел, и мысли парят, как бывает перед тем, как засыпаешь, случайные обрывки и образы мелькают у меня в сознании. Откуда у нас взялись эти мусорные ДНК, которых нет у большинства людей? ДНК, которая гарантирует наше выживание?
Я снова открываю глаза.
– Почему одни люди имеют эти повторяющиеся участки ДНК, а другие нет? Единичные мутации не могли привести к этому. Такое впечатление… будто это было сделано… нарочно.
Он задумывается.
– Осуществить такое невозможно при помощи лучших на данный момент технологий разрезания и редактирования ДНК. Но даже если допустить, что кому-то это удалось, и даже если произведенные в зародышевых клетках изменения позволяли передавать их потомству, потребовались бы поколения для широкого распространения изменений среди населения. А если предположить, что такие изменения были внесены уже давно, то генетическая наука тех времен и мечтать не могла о подобном.
– Все эти разговоры на тему «почему» очень интересны, но разве цель обсуждения не в том, чтобы найти способ остановить заражение и смерть людей? Я вижу только, что обладающие иммунитетом и те, что умирают, не имеют этих последовательностей. Если, конечно, исходить из того, что увиденное мною в относительно небольших количествах характерно для всех. Получается, что мы могли бы предсказать, кто выживет, если заразится, но никому больше это не поможет. И вряд ли у меня получится добавить недостающий участок ДНК другому человеку, чтобы спасти его. Это не совсем то же самое, что я сделала когда-то со своими волосами, чтобы выпрямить их – просто внесла малюсенькое изменение в уже существовавший ген. Создавать же из ничего целые участки повторяющихся ДНК задача для меня непосильная. И у нас по-прежнему нет возможности определить, кто обладает иммунитетом.
– Для дальнейшего изучения различий тебе нужны объекты, еще не подвергшиеся воздействию болезни. И как только ты поймешь, обладают они иммунитетом или нет, то сможешь тщательнее сравнить невосприимчивых и восприимчивых.
– Нет.
– Нет? – Он удивлен, что я возражаю против очевидного следующего шага – того самого, до которого я додумалась чуть раньше сама, – но нет, нет и нет. Я не собираюсь экспериментировать на здоровых людях. Это неправильно. Кроме того, единственное, что мне сейчас нужно, это сон.
Я закрываю глаза и проваливаюсь в черноту.
