Текст книги "Гномики в табачном дыму"
Автор книги: Тамаз Годердзишвили
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Официант по своей инициативе прекратил наши возлияния, видя, что мы перепили и сами не остановимся.
– Лейтенант! – окликнул я его. – Вызови мне такси.
Блондины самозабвенно танцевали.
Игорь глянул на часы.
– Пе пойму – как ты терпишь! Столько времени – ни слова о Наташе!
– Тсс! – я приложил палец к губам, призывая его молчать.
– Тсс! – передразнил Игорь.
– Знаешь, позвоню-ка ей сначала. Мало ли что за пять месяцев…
– Одобряю, так и положено поступать благовоспитанному и благородному!
– А может, прямо так нагрянуть? Нагрянуть и устроить тарарам?!
– Лейтенант выполнил приказ – такси подано! – Официант, подыгрывая мне, вытянулся в струнку.
– Не укатит? Дал деньги, чтобы ждал?
– Трешку.
– Хвалю, старший лейтенант! Постарайся к моему уходу заслужить чин капитана!
– Что потребуется для этого?
– Телефон и еще такси для наших прекрасных молодых людей!
– Тогда прошу за мной!
– Ровно в девять у директорского кабинета! – наказал я друзьям, следуя за «старшим лейтенантом» в кабинет администратора.
Администратор деликатно оставил меня одного.
Набираем: сто девяносто девять, ноль два, восемь восемь; ту-ту-ту – с долгими паузами. Нас нет дома? В 23 часа 50 минут нас нет дома!
– Слушаю!
– Наташка, привет!
Молчание.
Какая актриса пропадает!
– Ой, Гурам! Так неожиданно!
А может, все-таки любит?
– Ладно, гони гостей – еду к тебе!
– Вижу, у тебя ни ума не прибавилось, ни смелости.
– Прости, Наташа! Как ты живешь?
– Не теряй времени, успеешь спросить!
– Капитан!
– Что прикажете? – заулыбался официант.
– До такси – шагом марш!
Официант взял меня под руку и, дружески беседуя, направил к выходу.
– Спокойной ночи, капитан!
Официант по-военному отдал мне честь.
Я повернулся к водителю, назвал адрес.
Машина тронулась.
– Поехали через Красную площадь.
– Зачем? Нам в другую сторону!
– А у тебя что, машина не в порядке или бензина не хватит? Сделаем крюк.
– Как угодно.
В целом мире нет площади прекрасней! Вы бывали там на рассвете, когда розовеют облака, розовеет Кремлевская стена, а серебристые ели становятся совсем темными? Доводилось ли вам слышать бой курантов в предутренней тишине? Замечали ли, как отражаются древние башни в свежеполитой, словно полированной, брусчатке? Если да, то не станете удивляться, почему мне так нравится Красная площадь и почему я попросил танкиста пересечь ее в этот поздний час.
Едва машина остановилась, из подъезда выбежала Наташа, отворила дверцу и кинулась ко мне – села рядом, обняла.
– Гурамчик! Глупый мой Гурам! Пьяный, да?
– Да, пьяный я, Наташка!
– Давай руку, упадешь еще!
– Положим, не такой уж я пьяный! Взгляни-ка, сколько на счетчике, бумажник в кармане пиджака.
– Уже уплачено, вам еще сдачи полагается, – заявил шофер, бренча мелочью.
– Оставь себе.
– Спасибо.
Медленно поднимаемся по ступенькам.
– Квартира восемнадцатая – не наша, девятнадцатая – не наша, двадцатая – тоже не наша, двадцать первая – мимо, двадцать вторая – тоже! Стоп! Вот она – квартира номер двадцать три.
Наташа отпирает дверь и по старому русскому обычаю кланяется мне в пояс:
– Добро пожаловать! Да будет счастливым ваш приход!
– Аминь! Аминь!
Родители Наташи уже несколько лет за границей. У них двухкомнатная квартира, но Наташа надеется, что, когда они вернутся, получат другую.
Одна комната является гостиной, вернее, выставкой пепельниц Наташа не курит, просто коллекционирует пепельницы. Число экспонатов подбирается к сотне. Вторая комната – спальня В ней одна кровать зато необъятной ширины, и несколько зеркал, – любуйся на себя с разных сторон! Нравится женщинам вертеться перед зеркалом. И можно ли их осуждать?
– Наташа, ровно в девять я должен быть у директора.
– Дать тебе боржоми?
– Нет, поставь у кровати.
– Больше ничего не нужно?
– Ничего. Который час?
– Через восемь часов ты должен быть у своего директора.
– Скажи, который час? Нашла время для высшей математики!
– Ноль часов пятьдесят минут!
– А ты не ложишься?
– Сейчас, сделаю только кое-что.
Постельное белье накрахмалено Как приятно, черт подери! Не то что в спальном мешке. Можешь растянуться во всю длину, раскинуть ноги, руки. А в спальном мешке… А что, собственно, в спальном мешке? Бывала нужда, так и вдвоем умещались…
Глаза слипаются. Чувствую, проваливаюсь в сон. Интересно, кому это Наташа звонит в середине ночи? Отчетливо слышу, как крутится диск. Нет, снится, верно.
Проснулся я в половине девятого. Завел часы. Подозрительно тихо.
– Наташа!
Ни звука.
– Наташа! Куда она делась?
На столе в кухне три бутерброда – два с ветчиной, один – с маслом и сыром. Чашка, термос и записка «Гурам, я на новой работе. Ехать туда – целых сорок минут. Расскажу все вечером Вернусь без четверти семь. Кофе – в термосе. Целую своего глупыша Наташа».
Проспал! Я одеваюсь в темпе, глотаю кофе запираю квартиру и, сунув ключ под половик, сломя голову слетаю по лестнице.
У подъезда в черной институтской «Волге», улыбаясь, дожидается Игорь.
– Молодец, Озеров! Опаздываем!
– Здравствуй, Гурам, – напоминает мне шофер.
– Здравствуй! Здравствуй!
– Хорошо спалось? – Игорь хлопает меня по плечу, что означает: ладно, можешь не отвечать, догадываюсь, дескать, недаром же я твой наперсник.
– Прекрасно!
В жизни не говорил большей правды.
– Давай жми! Как можно быстрей! – заторопил Игорь шофера.
В приемной директора трио блондинов обсуждало вчерашний вечер.
– Соленого огурчика не хочется? – заботливо спросил меня первый блондин.
– Спасибо, кофе пил.
– Проходите, шеф ждет, – пригласила нас Инка-секретарша. – Здравствуйте, Гурам.
– Смотрите, как заалела! – не замедлил отметить второй блондин.
– Поистине любовь слепа! Что между ними общего – северное сияние и таежный медведь! – патетически молвил третий блондин.
– Здравствуй, Инка, прекраснейшая дочь Севера!..
– К шефу, Гурам, к шефу! – прервал меня Игорь.
– Если не выйду из кабинета живым, сообщите моей маме, что…
Ребята не дали договорить. Открыли дверь, спрашивая: «Можно?» – подхватили меня под руки, и мы предстали пред директорские очи.
– Привет сибиряку! – Директор улыбнулся и тут же принял строгий вид.
– Здравствуйте… – Я тяну, медлю. Ребята смотрят выжидательно. Чувствую, и директору любопытно, как обращусь к нему в этот раз. Мы с ним при всякой встрече придумываем новое обращение, это приняло характер спортивного соревнования. – Здравствуйте, дядя Гриша.
Этого явно не ожидали. Признаюсь, я и сам растерялся – не собирался так по-приятельски, фамильярно… Пауза. Потом дружно смеемся.
– Времени у нас мало, – начал директор. – Ровно через сорок минут еду на заседание совета. Рассказывай, Гурам, что у вас в тайге? Как идут дела? Какие трудности? Слышал, тамошнего секретаря райкома сменили? Что новый, ничего?
– Хороший.
– Оказывает нужную помощь?
– Не мешает.
– На ваше месторождение возлагают большие надежды. Выделение «нашего элемента» промышленным способом будет происходить по обновленной схеме, предложенной Игорем и мной. Игорь, вероятно, познакомил вас с положением дел.
– Да.
– Наше совместное предложение облегчит немного и удешевит выделение элемента. Это означает, что обогатительная фабрика, проект которой уже готов…
– Готов? – удивился Игорь.
– Да, сегодня утром представлен. Обогатительная фабрика требует измененных кондиций. Замечательная руда.
– Замечательная, но мало ее, – заметил первый блондин.
– Геологические карты, согласно которым составлены проектные работы, не точны. Юрий Александров просил передать, что смету надо изменить.
– Средства нам выделены неограниченные. Не возражаю.
– Средства неограниченные?! – переспросил третий блондин.
– Почему же в таком случае нам отказали в приобретении ЭВМ? – спросил первый блондин.
– Это было неделю назад.
– Институт физики на другой же день оформил договор, – сообщил Игорь.
– Прямо для нас была создана та машина! – мечтательно заявил второй блондин.
– В наше время неделя – большой срок. Повторяю, средства нам отпущены неограниченные.
– Но вы же знаете, бухгалтерии нужен документ, приказ с печатью, подписью.
– Представьте мне проект сметы.
– Хорошо.
Я достал из портфеля смету.
– Мы вас, разумеется, не подстегиваем, спешка не всегда бывает эффективной, однако есть вышестоящая инстанция, весьма заинтересованная… – Директор просмотрел проект.
– Мы стараемся.
– Мы тоже, – прервал меня Игорь. – В воскресенье начнем эксперимент.
– Сколько понадобится времени?
– Все от них зависит, – Игорь кивнул на трио блондинов.
– На этот раз в десять дней не уложимся. Будь у нас вычислительная машина…
– В таком случае, разрешите мне завтра же ехать назад, – сказал я директору.
– Если считаешь нужным, не возражаю.
– О результатах сообщим радиограммой, – утешил меня третий блондин.
– Игорь просил вчера разрешить вам работать и по выходным. – Директор оглядел блондинов.
– Игорь знает, что делает. Мы сами предложили ему, – ответили блондины хором.
– Кажется, все. Обо всем доложу Александрову.
– Ладит он с Пельменевым?
– Очень даже!
– Привет им от меня. – Директор поднялся. – В гостинице все нормально?
– Да. Идеальная тишина, покой, строжайший порядок, – сказал я выразительно.
– Первую же ночь вы провели в другом месте. А это уже не порядок. Вы не развлекаться приехали. Я просил бы не забывать о дисциплине, о правилах внутреннего распорядка института.
– Поразительная бдительность и оперативность некоторых наших сотрудников просто потрясает! – ухмыльнулся я.
– Сколько вы не были в городе?
– Пять месяцев и два дня, – сообщил я точно.
– Хорошо, этой ночи касаться больше не буду, поскольку знаю, где изволили провести ее.
– Бедная хозяйка дома! Подверглась допросу!
– Простите, мне пора ехать.
– До свиданья, дядя Гриша!
Директор рассмеялся, собрал со стола бумаги, сунул в портфель, взял что-то из сейфа, вложил туда же и кивнул нам, прощаясь.
– Позвоните перед отъездом, Гурам.
– Лететь собираюсь.
– Позвоните перед вылетом.
– Хорошо.
Он вышел, и Озеров плюхнулся в директорское кресло.
– Все ясно. Туго нам придется – сократят сроки, потребуют бешеных темпов.
– Зря, что ли, отпустили неограниченные средства? – заметил первый блондин.
– Обычный способ ускорить решение вопроса – там, – второй блондин указал пальцем вверх.
– А может, постараемся за десять дней? – предложил третий блондин.
– Думаешь, Гурам останется, если его обнадежить? – вспылил первый.
– Дураку ясно, что за десять дней не провести такого эксперимента.
– Если дни и ночи работать… – третий выделил слово «ночи».
– Спасибо, ребята, но я не заставляю вас убиваться.
– Ладно, пора за дело. – Игорь посмотрел на первого блондина.
– Я уже сделал необходимые распоряжения. Руду готовят.
– Пойду проверю температуру, – сказал второй.
– Я буду в аппаратной. – Первый блондин нехотя поднялся.
– А я – в гостинице. Соскучитесь – звоните. – Я тоже встал и пошел к двери.
Ребята озадаченно умолкли.
В приемной что-то сказала мне Инка-секретарша. Я машинально согласился. У подъезда стоял «Москвич». Я сел, назвал шоферу адрес институтской гостиницы и откинулся на сиденье.
Начинается! Третий месяц происходит со мной такое! Главное теперь – опередить и одолеть! Справлялся ведь несколько раз! Держаться, держаться до последнего! Может, сумею раз и навсегда побороть? Вот и твержу себе: я сам, я сам одолею…
…Окно в троллейбусе заиндевело. Надо дохнуть на стекло, и в оттаявшем кружочке видно, по какой улице мчится троллейбус. Но крохотный прозрачный кружочек быстро затягивается льдистой пленкой, и опять исчезают улицы, деревья, люди. Я снова и снова дышу на стекло, но легкие не выдыхают больше тепла. Дую яростно, исступленно. Тщетно. Троллейбус мчится стремительно. У меня подламываются ноги, не чувствую их. Троллейбус пустеет, а я повисаю в воздухе в мучительной невесомости. «Почему не объявляют остановок? Объявляйте остановки!» – кричит кто-то. «Микрофон испорчен!» – объясняет водитель, и троллейбус неудержимо несется дальше…
– Приехали!
– Спасибо.
Вход в гостиницу.
– Ваш пропуск?
– Пожалуйста.
Вот и комната № 206. Кровать…
Глухая, все поглотившая тишина. Обугленный лес. Ни одной веточки – голые черные стволы. И спекшаяся почва. Пестрый от разноцветья мшистый таежный ковер лишился цвета и отвердел. В черную землю вбиты длинные черные палки. Ни конца ни края черной тайге. Тишина немыслимая, оглушают даже шаги. Слепяще полыхает на синем небе желтый круг солнца, но обгорелые деревья не бросают тени. И разве обозначатся тени на обугленной почве? Бежишь, и не бежит за тобой твоя тень. Устали глаза, не в силах больше глядеть на мертвый мир! Станешь, вскинешь взгляд на солнце. После угольной черноты раскаленный диск, вбитый в синий простор, выжигает глаза. Невольно жмуришься, и блекнет синь неба, а солнце становится белым-пребелым. Глаза наполняются слезами. И снова черная земля кругом, черные стволы-исполины, и ты – один среди них, одинокий, лишенный даже тени своей. Раскинув широченные крылья, надвигается огромный ворон, опускается все ниже, налетает на зернышко, сиротливо белеющее в почве, и, сглотнув, взмывает ввысь, хлопая крыльями. И нет конца черному подъему. Я должен оглядеться с вершины горы, может, найду дорогу, выберусь…
Все ты, солнце! Ты виновато, солнце! Тебя считают животворным, мирным, безобидным, а ты… Что ты сделало с этим лесом?! Зачем выжгло, испепелило?! Обуглило нежные березы, задушило в багряных плащах мохнатые ели и ликуешь? Насытило свое желтое око траурным зрелищем? Тебе-то что, плывешь себе по синему морю, а я задыхаюсь, задыхаюсь в этом черном лесу, в этом черном море, не могу выбраться! Не знаю, в какую сторону податься. Компас не работает. Надо оглядеть окрестности, осмотреться с вершины горы. Тогда выберусь, обязательно выберусь! Но и за горой – обугленная земля, обугленные ели. А за мной все тянутся вороны, терпеливые, уверенные в добыче. Я в черной яме! Задыхаюсь! Радуйся, солнце! Насытило свое алчное око, жгучее, испепеляющее солнце?
Забираюсь еще на одну вершину. И за ней – мертвая черная тайга. И я мечусь из стороны в сторону, как зверь в клетке…
Над головой – белый потолок. Кажется, я в своей комнате, в гостинице. Да, так и есть. Как же это началось? Ребята спорили – успеют ли провести эксперимент за десять дней или нет, а я почувствовал вдруг, как оно мягко обвилось вокруг ног и медленно поползло вверх… Просто поразительно: никогда не охватывает грубо, резко; подкрадывается деликатно, осторожно, подобрав когти, обвивает колени, всегда подбирается с ног… Тогда-то я и сказал, что пойду в гостиницу. Ребят озадачило, почему я вдруг ушел, не остался до начала эксперимента. В приемной что-то сказала мне Инка-секретарша. Но что? Что именно? Нет, не помню. В ту самую минуту «оно» уже когтило сердце. Сердце – единственное, на что набрасывается истово, безудержно, беспощадно. Схватит и душит, душит. Глотаю воздух, пытаюсь дышать глубже, но тщетно – нет воздуха!.. Что было дальше? Ничего не помню. Вероятно, попался знакомый шофер, довез до гостиницы…. От сердца «оно» тянется к мозгу, запускает в него мягкие теплые пальцы-щупальца. И если отпускает при этом сердце, я еще одолеваю его. Но когда обвивает, обхватывает, сковывает всего – с головы до пят, – торжествует «оно». Как мне сразить его тогда – тысячерукого, тысячепалого, упрямого и упорного, коварного и многоопытного, – у меня ведь всего две руки, всего десять пальцев! Не нашел я пока верного приема против него. Ничего, найду. Нет неодолимых. Одолею врага, сам одолею! Скручу, прикончу тебя, если даже каленым железом придется выжигать. Привязался ко мне, пристроился в моей душе, так берегись, вместе с душой тебя вырву. Покончу с тобой навсегда.
За дверью голоса:
– Уснул, видно, не буди.
Это хозяйка.
– Может, срочное что в записке.
А это дежурная по этажу.
– Красивая, говоришь, была?
– Ты бы видела!
– Красивая в курьеры не пойдет. Просто узнала, что он приехал и…
– Эй вы, там! Что происходит?
– Проснулся, Гурам?
Врагу бы просыпаться после такого сна!
– Вам записку просили передать.
– Давайте сюда.
Дверь отворилась, дежурная по этажу застыла на пороге.
– Одетым спал?
– Разве я спал?
– Больше получаса.
– Да нет, ошибаетесь.
Плохо же дело – такого долгого приступа еще не бывало.
– Если и ошибаюсь, минут на пять.
Разве понять ей, что значат для меня «минут на пять»! Никогда не продолжалось больше двух-трех минут.
– Где письмо?
– Пожалуйста.
Дежурная повернулась уйти.
«Гурамчик! 2 июля, 14 часов 18 минут»
Записка от Наташи. Сейчас 15 часов 10 минут.
– А почему сразу не передали?
– Вахтер хотел и не успел – ты показал ему пропуск и прошел, не слушая его.
– Ладно, спасибо.
«…Я теперь собкор «Известий». Сегодня утром меня вызвал завотделом, сказал, что надо срочно вылететь в Среднюю Азию на один объект. Вернусь через несколько дней, точнее – 6-го. Каким рейсом – сообщу телеграммой. Где спрятан ключ, знаешь. Целую, Наташа.
P. S. Целых пять месяцев и три дня не целовала я своего глупого мальчика. Что делать! Потерплю еще немного. Хоть «на бумаге» поцелую! Твоя Наташка».
Я схватил телефонную трубку. Разве дозвонишься в аэропорт… Спрошу-ка Мирандолину, мою «хозяйку гостиницы», она все знает. Звоню ей, спрашиваю, не знает ли, когда ближайший самолет в Среднюю Азию.
– Минутку. – «Минутка» ей не понадобилась, вспомнила, не заглядывая в расписание: – В 15 часов 30 минут в Ташкент. Последний рейс, кстати.
– Благодарю.
– Не стоит, сынок. Улетела пташка; покинула?
– Ничего, дорогая хозяйка, только до шестого!
До шестого? Но я же завтра собираюсь лететь?!
– Завтра собираешься лететь?!
– Я не говорил этого, про себя подумал!
Странно. Я положил трубку.
Телефон тут же зазвонил. Хозяйке поговорить охота?
– Слушаю.
– Гурам? – И не дожидаясь ответа: – Это я, Инка.
– Да, Инка, слушаю, дорогая.
– Вы просили в три часа позвонить, извините, не смогла я.
– Так и быть – извиняю.
Черт побери, зачем я просил, интересно?
– Вы очень спешили и…
– А который сейчас час? – Я пытаюсь оттянуть время.
– Двадцать минут четвертого.
– А куда я спешил? Ну вот, выдал себя!
– Сказали, что едете в Домодедово, провожать, а до вылета совсем мало осталось.
– Совершенно верно, самолет в Ташкент вылетает из Домодедова! – ответил я машинально. – А откуда я узнал?! Я же не знал этого?!
– Что вы кричите на меня, Гурам? Не желаете говорить, так…
– Извини, Инка, не соображаю ничего… Слушаю тебя. Молчу и слушаю.
– У меня просьба к вам, Гурам…
– Слушаю тебя.
Как я мог сказать ей про Домодедово – я же сам ничего не знал? Кто мне сообщил, что Наташа летит в Ташкент?
– Я не могу говорить по телефону – вдруг подслушает кто и дойдет до директора. Вы свободны вечером?
– Конечно.
– Не могли бы мы встретиться?
– Где и когда?
– В восемь на станции «Сокол»?
– «Сокол»?.. Хорошо, договорились.
Выходит, я телепат, ясновидец? С каких пор?!
Я побрел в столовую, нехотя съел свой диетический обед и вернулся к себе.
Ошалеть можно. Говорят, при этом недуге бывают иногда видения. Но ясновидение?! Новые способности приобрел?
Все, начнешь теперь ломать голову, устанавливать себе новый диагноз! В Медицинскую энциклопедию уткнешься. Нет, нельзя так, дорогой. Нельзя по случайному факту предполагать, что у тебя появилось новое свойство. Не морочь голову, не забивай ее всякой чепухой, голова еще понадобится для дела. Слышал ведь – средства на нашу тему отпущены неограниченные, а к средствам нужны еще головы – много «качественного» ума.
Подумай лучше, в какой все же стороне стоит искать продолжение нашего месторождения.
Видите ли, руда в уже открытом месторождении высокого качества, но запасы ее невелики. Месторождение должно иметь продолжение, потому что в огромных однотипных геологических структурах не может быть такого ограниченного проявления руды.
А в какой стороне искать дальше, спорят много лет. Проведенные до сих пор изыскания подтверждают лишь одно – бессмысленно искать продолжение месторождения как на востоке, так и на западе. В свое время изыскатели и исследователи – академики, доктора и вся мелкая сошка – настаивали на разведке в восточной стороне. Миша Пельменев, настоящий сибиряк, много смеялся над этим и досмеялся – отстранили его от темы. Сменивший Пельменева Юрий Александров подтвердил его правоту, но сам почему-то все стремился к западу. Возможно, его, ленинградца, манила родная сторона, кто знает. Но западное направление тоже не оправдало надежд, и разведка, как тогда говорили, «стратегического элемента» в том районе была прекращена. Но тут зашумели академики: говорили же, дескать, ищите в восточном направлении! Разведка возобновилась. Причем директор снова поручил ее Александрову. Александров призвал Пельменева, а тот – меня, и снова образовалась «антивосточная» экспедиция. Мы даже не пытались искать на востоке, хотя директор настаивал – его вынуждали к тому. Он согласился искать на востоке, но, когда приехал осмотреть разведучасток, мы убедили его в том, в чем убеждены были сами. И он распорядился не тратить больше времени на восточное направление. Вскоре от института потребовали схему выделения «нашего элемента» промышленным путем. Я привез две тонны руды и вот узнал теперь, что средства нам выделены неограниченные. Юрия Александрова интересуют сейчас две вещи – результат эксперимента и наш «дебет-кредит». Результатов эксперимента я ему не повезу, их еще нет. Вопрос финансов – ясен. Не ясно одно: в каком все же направлении искать руду – в северном или южном? Геологические условия в обе стороны одни и те же, абсолютно одни и те же отложения и структуры. Определи, Гурам Отарашвили, угадай, коль стал прорицателем! Ну, а если серьезно? Видимо, надо исходить из единственного достойного внимания факта – наша структура сужается к северу, значит, в северном направлении легче будет выявить рудоносную жилу. И времени понадобится меньше, чем если идти на юг.
Миша Пельменев давно ратует за север, с некоторых пор и Юра Александров склоняется к его мнению. Один я колебался до сегодняшнего дня. Но сейчас словно прозрел. Буду же решителен. Мы вышли на передовую линию фронта. Так вперед! Вперед на север, где сужается структура…
Хотел бы я знать, почему структуры сужаются к северу?.. Думай над этим, Гурам, думай, а пока что займись билетом.
Хорошо, когда телефон рядом.
– Это хозяйка?
– Да.
– Вы не заказали мне билета?
– Заказала, понятно. На завтра – в три часа из Домодедова. Александрову отправила радиограмму, сообщила, когда прибудешь.
– Потрясающая женщина! Спасибо.
– Не говорите в трубку все, что думаете.
– Извините, дорогая хозяйка гостиницы, извини, моя прекрасная Мирандолина!
До встречи с Инкой больше двух часов. Самое разумное – отдохнуть немного, прийти в себя после приступа… А что нужно от меня Инке, молоденькой, хорошенькой, ветреной Инке? Говорят, что она и наш директор… Сочиняют, конечно. И у нас в институте распускают сплетни. А Инка прямо создана быть объектом пересудов. Хорошенькая, легкомысленная или, определяя по-современному, сексуальная особа. Да, в Инке много этого самого секса. Вот и ходят о ней разные «сексуальные» сплетни, хотя никто ничего достоверно не знает. Не станешь ведь спрашивать директора: а правду говорят о вас с Инкой? У директора достаточно красивая жена и достаточно много работы, но одно время ходил слух, что работа с «нашим элементом» лишила его интереса к женщинам. Директора задело за живое, и, желая доказать обратное, он взялся покорить самую красивую женщину в институте. Уверяли, что успеха не имел, но это не так. Директор восстановил попранную было мужскую честь, а красивая сотрудница покинула институт. Сейчас она видный ученый. Появление Инки в должности директорского секретаря совпало с уходом той особы, и досужие да не в меру любознательные тотчас занялись хорошенькой Инкой.
Злоязычники, верно, и меня с Александровым и Пельменевым не обошли своим вниманием – мы тоже давно работаем с «нашим элементом». Обнаружили его, кстати, неожиданно. Сначала производились поиски совсем другой руды; кто-то случайно измерил содержание «стратегического элемента» и закричал – спасайтесь, братцы! Многие слабовольные сбежали, но мы – мы удовлетворились удвоенной нормой молока и стали ломать голову: в какой стороне вести разведку – в восточной, западной, южной или северной? Надеюсь, вы поняли – в том же самом районе, в тех же самых структурах мы искали совсем другую руду, о «нашем элементе» речи не было. А потом, когда ее обнаружили, наш милый директор сосредоточил главные силы на поисках, как мы говорим, «нашего элемента». Теперь, кроме геологов, им заняты ученые и инженеры в самых разных областях науки. Для исследовательских работ, связанных с «нашим элементом», создан целый институт, в собственной гостинице которого я и пребываю, коротая время до встречи с Инкой-секретаршей.
– Не могу я больше сидеть без дела! Разве это работа – сиди и отвечай на звонки! – без обиняков начала Инка. – Мне двадцать лет – думаете, маленькая? Пожалуйста, устройте меня на работу в вашу геологическую партию! Найдется ведь работа и по моим силам?
– Ты рассуждаешь совсем как положительный герой. Люди в Москве стараются остаться, а ты рвешься в тайгу. А потом надоест – и назад в столицу.
– Представьте себя на минутку секретарем дяди Гриши – я слышала, вы называли его так…
– Не могу. С секретарской работой справился бы, конечно, но недостанет вашего очарования.
– Вам шутки, а мне будущее надо определять… – У Инки навернулись слезы. – Пожалуйста, устройте меня в геологическую партию кем угодно.
– Послушай, Инка, у меня и в Москве достаточно друзей, давай попытаемся тут.
– Я там хочу работать, в вашей экспедиции, с товарищем Александровым, с Пельменевым. Нигде больше не смогу работать, не будет мне покоя.
– Не выдержишь! Красиво, прекрасно, но условия слишком суровые, тяжелые, дикая природа. Ты хорошая девочка, хорошенькая…
– Знаю, знаю, что скажете. Я много думала и решила заочно учиться на геологоразведочном в Новосибирске.
– Вижу, подготовилась к разговору…
– Пожалуйста, умоляю вас, подыщите мне что-нибудь.
– Что ж, не стану уверять, что без вашей милости экспедиция не справится со своим заданием, но и для вас найдется работа, даже интересная, если не передумаете, конечно.
Прямо на лоб Инке упала крупная капля дождя. И тут же серый асфальт покрылся темными пятнышками. Пророкотал гром.
– Приятельница моя живет рядом. Ее нет в Москве, но я знаю, где спрятан ключ.
Не знаю, правильно ли я поступаю, но как быть, не стоять же в подъезде, пока будет лить дождь?
– Может, неудобно?
– Удобно! Мы оставим ей записку – поблагодарим за кров, ей будет приятно…
– Вы так уверены… наверное, часто здесь бываете?
Я сладко проспал здесь прошлую ночь, но понять это может одна лишь Наташа. Впрочем, кто знает, может, и она думает, что я…
– У нее пластинки есть и магнитофонные записи. Послушаем музыку.
– Далеко еще?
– Видишь, вот тот дом?
Пока я возился на кухне и готовил бутерброды, Инка включила магнитофон. Медленное танго. Вот, оказывается, в каком настроении была Наташа перед моим приездом. Хотя кто знает, чье душевное состояние выражала эта музыка? Кто последним включал магнитофон? Ревную? Да, это называется ревностью.
– Так вы замолвите за меня слово? Попросите Александрова и Пельменева? Вам они не откажут, – снова начала Инка, опуская руки мне на плечи.
Мы танцуем.
– На любую работу согласна, хоть на физическую, даже лучше будет.
– У тебя белые тонкие пальцы, Инка!
– Думаете, я белоручка? – Инка остановилась на минутку. – Когда надо и когда хочу – все делаю. Стиральную машину чинила, покрышку меняла.
Инка обвила меня руками, и мы продолжали танцевать.
– Покрышку меняла?! – Мне не верилось.
– Честное слово. У «Волги».
– Молодец!
– Увидите, я и в тайге заслужу похвалу, я умею работать, – сказала Инка, кладя голову мне на грудь.
Я погладил ее по волосам. Инка вскинула на меня глаза. Наши взгляды встретились.
Я продолжал танцевать.
Дождь за окном все лил.
– Осточертело быть секретаршей. Каждый день одно и то же, одно и то же, а годы уходят.
Я промолчал. Инка остановилась.
– Знаешь, – Инка перешла вдруг на «ты», – все, что болтают про меня и дядю Гришу, ложь. Выдумки все.
– Знаю, – сказал я спокойно. Отошел от Инки, выглянул из окна.
Инка стала возле, склонила голову мне на плечо.
– Может, сочтешь меня глупой, не поверишь, но я – счастлива…
И, заметив мое удивление, пояснила:
– Впервые встречаюсь с таким, как ты.
– С каким таким?
– Порядочным, верным, преданным.
Я смешался. Инка заметила мою растерянность.
– Будто не понимаешь. Ты любишь Наташу, любишь так сильно, что другие для тебя не существуют. Это – счастье.
Я привык держаться с Инкой фамильярно, по-свойски, но приводить ее сюда, кажется, не следовало.
– Ты права… Откуда тебе известно ее имя?
– Нам все известно, – усмехнулась Инка.
Дождь утихал.
– Что, и тебе поручено следить за мной? Даниилу понадобились новые сведения о безропотном объекте эксперимента?
– Ответила б тебе, не будь так счастлива! Я счастлива, потому что убедилась – есть порядочные, чистые, верные своей любимой мужчины! Ты всегда будешь мне надеждой…
– Прости, Инка, не идеализируй меня, я вовсе не ангел.
– Молчи, – Инка прижала к моим губам длинные теплые пальцы. – Я пойду.. Прибрать тут?
– Нет, не надо.
Да, сам виноват, зачем привел ее сюда…
– Ты не ангел, Гурам, это точно, но ты первый из мужчин, кого я могу уважать, единственный пока, кому могу верить, доверять. И если ты понимаешь слово «счастье», как все простые смертные, поймешь, что значит для меня этот вечер. Честное слово – счастлива. Неловко говорить об этом, высокопарно получается, но искренне говорю. Правда, Гурам. До свидания.
Я остался один, испытывая горечь, грусть и чуть печальную радость. Нет, со мной осталась моя Наташа, которая весь вечер ангелом-хранителем стояла за спиной! Хотел было прибрать, но передумал, оставил все как есть, – две тарелки, два стакана…
Потом взял бумагу и крупными буквами написал:
«Наташа!
Завтра улетаю. Я свинья. Плохо придется мне без тебя.
Целую. Гурам».
В аэропорту Домодедово было настоящее столпотворение – как говорят, собака хозяина не сумела бы найти. С утра из-за плохой погоды полеты были отменены, возобновились всего час назад, скопилась тьма народа. Самолеты, хоть и с опозданием, один за другим отправлялись в очередной рейс.
Весь день мотался я по магазинам, выполняя поручения товарищей. Вынув длиннющий список, я еще раз проверил, не упустил ли чего. Не достал кофемолку. Обрушит на мою голову громы и молнии супруга Пельменева! Не поверит, скажет: ни на что ты не способен, и заведется… Тверди сколько хочешь: «Нельзя достать!» Скажет: в Москве давно позабыли слова «нельзя достать!».
