Текст книги "Гномики в табачном дыму"

Автор книги: Тамаз Годердзишвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ

Важа Мартирозашвили мой сосед. Мы вместе ходили в детсад, потом в школу. В девятом классе он прокатился по лестничным перилам и… получил «академический» отпуск, отстал от меня на год. Озорной был очень! После школы Важа захотел продолжить учебу в Политехническом институте, но в тот год, на его беду, желающих обладать дипломом автоинженера оказалось слишком много. Три предмета сдал на пять, а физика подвела – вопрос касался четырехтактного двигателя.

– Не повезло мне! – возмущался Важа. – Другим доставалось то, что они знали.

Не сумел он сдать и на следующий год, не попал в институт и при третьей попытке. И отец пристроил его в контору какого-то треста. Позже он работал экспедитором на лимонадном заводе. Короткое время был заведующим закусочной.

– Что делать, приходится заведовать, – пожаловался он мне как-то с несчастным видом.

– Понимаю тебя, но кто-то должен заведовать! – посочувствовал я.

– Чует сердце, скоро «Волгу» выиграю по лотерейному билету.

– Как скоро, не спросил? – усмехнулся я.

– Говорят, очень скоро, – ухмыльнулся Важа, хлопая меня по плечу. – Так что стану все-таки «автоинженером».

Спустя три месяца Важа «выиграл» зеленую «Волгу». В нашем небольшом дворе вырос гараж, а Важа раздобрел, растолстел прямо на глазах.

– Зарядкой надо заниматься, брюшко появилось, – посетовал он как-то.

– Смотри, гантели не поднимай и штангу тоже, силовые упражнения опасны, особенно по утрам, – предостерег я его.

– Что ты говоришь!

– Да-да.

– Ва! – воскликнул он.

Все комнаты нашего дома выходят на общие длинные балконы, нависающие над двориком. Жизнь соседей здесь как на ладони. Но я так и не видел его за зарядкой. Правда, Важа уходит рано – в семь уже на работе, а я встаю в половине восьмого. Единственное утро, когда мы встречаемся – воскресное.

Сегодня как раз воскресенье. Я занимаюсь зарядкой на балконе, Важа моет во дворе машину. Ему помогают мальчишки – они в любом возрасте любят возиться с машиной. Важа доверил им колеса – каждому по одному. Ребята соревнуются – кто вымоет лучше и быстрее. В награду получат конфеты. В машине у Важи всегда имеются конфеты, лежат рядом с небрежно брошенными иностранными журналами. Когда он в настроении, может и прокатить своих помощников на «Волге».

– С утра жарища! – замечает Важа.

– Южный ветер, горячий.

– Почем ты знаешь?

– Бюро прогнозов сообщило.

– Значит, польет дождь, – хохотнул он, глянув на небо. Синева над ним была до того ясной, прозрачной, что казалось сомнительным, есть ли на свете хоть одна тучка.

– И выходной за работой проводишь? – интересуется Важа. Видно, замыслил что-то.

– А чем заняться? Скажи – отложу работу.

– Давай махнем за город! Духота тут.

– Куда поедем?

– Куда хочешь. Посидим где-нибудь в ресторане, кутнем хорошенько.

– Ну нет, неохота умирать.

– Не бойся, не пью, когда за рулем.

– Ладно, едем.

– Собирайся тогда.

Важа выехал на проспект Руставели. За три месяца обладания «Волгой» он успел завязать знакомства с такими же владельцами машин, дельцами, как он, и, проезжая мимо друг друга, они здоровались на особый манер, довольно улыбаясь. «Куда?» – спрашивала рука, не занятая рулем. «Не знаю», – отвечали, передергиваясь, плечи. «Прогуляться немного», – добавляли пальцы. «Вам-то что!» – бормотал мотор, и неслись, шурша, колеса.

– Тамаз! – долетел до меня знакомый голос.

– Ва! Какая девочка! – не сдержал восхищения Важа.

– Куда едете?

– Познакомься, сосед мой и приятель.

Белая рука «девочки» скользнула в открытое окно машины, мелькнула перед моим носом и пристроилась в руке водителя – познакомились.

– Нана.

– Важа. Садитесь, куда вас подвезти?

Нана открыла заднюю дверцу и села так, чтобы Важа видел ее в зеркальце.

– Я к Лали шла, не знаешь, Тамаз, дома она?

– Наверное, мне она не звонила.

– Значит, дома.

– Что, разрешение у тебя берет из дома выйти? – рассмеялся Важа.

– Приходится, – улыбнулась ему Нана.

– Давай заберем Лали и поедем вместе. Вы не заняты? – владелец «Волги» взял инициативу в свои руки.

– Я? Нет. С удовольствием поеду… – не замедлила согласиться Нана.

Лали, как я и думал, сказалась дома. Вмиг оделась и уселась с Наной на заднем сиденье.

– Куда вас прокатить? – уже освоившись, развязно спросил Важа.

– В Пасанаури! – потребовала Нана.

– В Кинцвиси! – предложила Лали.

– Ва! – растерялся Важа.

– В Дманиси! – сказал я.

– Куда, куда?

– Осмотрим Дманисский сион.

Девушки переглянулись.

– Куда? – переспросил Важа.

– В сторону Болниси.

– Ладно, в Дманиси, так в Дманиси, – надулся Важа.

Мотор загудел. «Волга» покорно двинулась дальше. Владелец ведет ее нарочито медленно.

«Побыстрее! Задыхаюсь!» – молит водителя мотор.

«Побыстрее! Жарко нам!» – упрашивают его покрышки.

«Побыстрее! Не кипяти меня!» – возмущается вода.

Но Важа не спешит, в упор разглядывает проспект Руставели, а проспект Руставели олицетворяет для него весь Тбилиси. И девушки, и молодые люди взирают на нас с завистью. Во всяком случае, так представлялось водителю.

– Поехали быстрее! – попросил я.

– Рванем?!

– Рванем! – согласились девушки, и скоро спидометр показывал сто.

– А на кой нам ехать в Дманиси?

Молчание.

– Ресторан там есть? – снова спросил Важа.

– Нет.

– Столовая?

– Нет.

– Куда же тогда везем девочек? – оторопел наш водитель и сбавил скорость.

– Красиво там очень! – Не объяснить ему иначе, не поймет и не поверит.

– Красиво?! Красивее всего жареные цыплята с ткемалевым соусом, шашлык, охлажденное вино…

Хорошо, что девушки рассмеялись, не то Важа целое меню б составил.

– Нам все равно, куда ехать! – сказала Нана и за себя, и за Лали.

Что ж, если тебе все равно, Лали, тогда и мне безразлично. Но, сдается, Лали не все равно. Не должно быть все равно. Взгляну сейчас на нее и узнаю: по глазам ее всегда ясно, о чем она думает. Я медленно обернулся, заглянул Лали в глаза. Она растерянно улыбнулась. Привыкла, что я за нее думаю. Если и дальше будет так, хорошего мало. Лали всегда всем довольна. И в этом мало хорошего.

Подъезжаем к какой-то столовой. Важа останавливает машину.

– Кажется, тавот [15]15
  Тавот – густая смазка для трущихся деталей машины.


[Закрыть]сломался!

Девушки всполошились. Важа обошел машину и обратился к Нане:

– Хочешь глянуть на сломанный тавот?

– Хочу.

– Выходи из машины.

Важа взял ее за руку и повел в столовую.

Скоро они вернулись, нагруженные снедью и бутылками.

– В коньяках разбираюсь, а в закусках профан, Нана помогла, – пояснил нам Важа.

Нана несла аккуратно завернутые в пергамент помидоры, огурцы, зелень, сыр, хлеб, отварную курицу.

– Фрукты осталось купить, – сказала Нана.

– Сейчас, – отозвался Важа, опуская к моим ногам бутылки с коньяком и лимонадом.

Когда и фруктами запаслись, Важа с надеждой спросил:

– Точно в Дманиси едем?

– Слово есть слово!

Мы оказались первыми посетителями в этом году. За крепостной стеной цитадели зеленела весенняя трава. Важа остановил машину возле храма и выключил мотор. На примятой траве резко обозначился след всех четырех колес.

– Приехали? – спросила Нана, выбираясь из машины. Лали шла по колено в траве.

– Как красиво колышется на ветру! Словно волны переливаются. Волны зеленого моря… – сказала Лали. Сказала для меня.

Важа ступил несколько шагов и навзничь растянулся на траве.

– Давайте поднимемся на самую верхнюю башню, – предложила Нана.

– Погоди, сначала поедим. Есть охота, – возразил Важа.

– Нет, сперва осмотрим тут все.

– А вода здесь есть? – спросил Важа.

– Нет, внутри крепостной стены нет. К реке надо спуститься.

– Вниз?!

– Да.

– Шутишь! Что я, альпинист тебе!

– Здесь есть тайный подземный спуск к реке.

– Раз ты знаешь путь к реке, ты и сходишь, – заключил Важа и достал из багажника блестящий медный кувшин. В машине у него есть все: свечи, иголки, ковер, надувная подушка, вилки, веревки, стаканы, нитки, мыльница, ложки, полотенце – не перечислить всего.

– И я с тобой, – попросилась Лали.

– Не пройдешь на своих тонких каблучках.

– Босиком нам идти, что ли? – встряла в разговор Нана.

– Мы с вами стол накроем, пока он вернется, – решил Важа. – Давайте помогайте.

Я схватил кувшин и спустился в подземный ход. Ход длинный и довольно крутой. Ступени сохранились местами. Полная тьма. Жаль, фонарик не захватил: в машине Важи наверняка нашелся бы. Предусмотрительный он человек, запасливый. В туннеле темно, холодно. Днем здесь царят летучие мыши, носятся во тьме вверх и вниз с шипящим писком. Неприятные у них голоса. Вспугнутые моими шагами, они устремились в концу хода и затаились там, скучившись. Выход давно обрушился, завален, и сочащаяся со стен вода скапливается в лужи. На обвалившиеся глыбы падает слабый свет. Где-нибудь поблизости должен быть лаз…

Кто только не проходил здесь! В чьих только руках не был Дманиси! А спустя столетия по тому же ходу спускаюсь я – водонос Лали, Наны и Важи. Зачем? Затем, что захотел еще раз пройти этим потайным ходом и побыть наедине с собой.

«Истекает кровью осажденный город. Я ранен легче, чем другие, и должен незаметно сойти к берегу, набрать воды в этот огромный кувшин, принести воинам – распаленных жарким боем мучает жажда. Несколько отважных защитников крепости уже остались лежать у реки – настигли их отравленные стрелы метких лучников. Но враги в ярости – не сумели обнаружить ход. Я доставлю воду воинам. Не возьмет враг крепости. Не сдадим…»

На берегу сидит красивая девушка и заплетает косу.

– Здравствуй!

– Ой! – испуганно вскрикивает она и пытается сбежать.

– Не бойся. Я тебе брат, ты мне – сестра.

– Из-под земли, что ли, вылез? – недоумевают огромные черные глаза.

– Не скажу. Это тайна.

– Ты знаешь, где подземный ход?!

– Не скажу. А ты что делаешь тут?

– Гусей пасу.

– Такой трусихе я б и гусей не доверил.

– А ты председателя нашего колхоза спроси…

– Ударница?

Девушка смущенно потупилась. Потом встала.

– Пойду я.

– Постой.

– Гуси разбегутся.

Она шла по гальке босиком будто по ковру.

– Как звать?

– Кетино.

– А фамилия?

– Мартиросова.

– Не Мартирозашвили?

– Мартирозашвили когда-то давно жили в Дманисской крепости, а нынче в Большом Дманиси Мартиросовыми пишутся…

«В конце десятого и начале одиннадцатого веков Ташири и Картвельская долина в ущелье Болниси-Дманиси были подвластны правителям Армении. И в ту пору здесь усилилось влияние армянского. Вероятно, тогда и назвали область Сомхити [16]16
  Слово «Сомхити» образовано от грузинского слова «сомехи» – армянин.


[Закрыть] ».

– Откуда ты знаешь, кто тут жил прежде?

– Дедушка рассказывал.

– Сколько ему лет?

– Сто два.

«Население, которое считает себя здесь коренным, не помнит своего прошлого. Не сохранилось никаких устных преданий, кроме тех, что дошли до них от последних представителей рода Орбелиани. Прежние имена и названия позабыты или исковерканы. Кроме Локи, не ведают первоначальных названий гор: Машавери называют Мушеван, Пинезаури – Хамамлу-рекой. Большинство развалин поселений безымянны или называются по-татарски».

– А твой дед, кроме грузинского, знает другой язык?

– Нет.

– А ты?

– И я нет. В школе, правда, учила русский и английский.

– Ну и как – знаешь?

– Русский – немного, а английский нет.

– Плохо училась?

– Средне. Пойду я.

– Куда спешишь? Подсоби вскинуть кувшин на плечо, тяжелый он очень.

– Этот вот кувшинчик?!

– Да, для целого войска несу воду.

– В этом кувшинчике?!

– Да.

Она наклонилась поднять кувшин, и глубокий вырез платья обнажил грудь. Но прикрыть рукой и не подумала. Решила, видимо, что «городскому» нет дела до нее, деревенской, не проявит интереса. И невдомек ей, что глаза и без ведома разума занимаются своим делом. Впрочем, не знаю, возможно, как раз наоборот – по велению разума.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Замуж не собираешься?

– Ой, что ты!

– Пора уже.

Девушка зарделась, исподтишка оглядела себя. Прикрыла рукой вырез платья и снова густо покраснела.

– Пойду я.

– Иди, моя хорошая…

«Пастушка» ушла,, и чувствовалось, что ступала она не так, как всегда. В восемнадцать лет, хоть гусей паси, хоть в космос лети, ты уже взрослая, уже проступает в тебе женщина со всеми достоинствами и недостатками.

«Я донесу кувшин до воинов; надо спасти Кетино, Нану, Лали и Важу. Забираясь в подземный ход, я спотыкаюсь и падаю, но и капле воды не даю пролиться. Из раны сочится кровь, но у меня хватит сил – и сил, и крови – одолеть крутой подъем. Воинов мучает жажда. И я упорно карабкаюсь вверх. Одной рукой держу кувшин, словно знамя, берегу его как зеницу ока, как свет очей своих. Кружится голова, в глазах темнеет. До слуха, доносится торжественная молитва. В одной руке у меня кувшин – свет моих очей. Во тьме зажигаются свечи, пахнет воском и медом, снова слышится песнопение: «Ты – виноградник мой, весенний, расцветший…»

Поют стены. Трепещет пламя свечи. Все вокруг гудит. А я крепко держу рукой кувшин – свет очей моих – и продвигаюсь вперед.

В тринадцатом веке Дэметре Самопожертвователь даровал Садуну Манкабердели – «мудрому, благоразумному, благонамеренному, возвышенному духом, весьма могущественному, – как говорит Саба [17]17
  Саба – Сулхан-Саба Орбелиани, выдающийся писатель и государственный деятель Грузии XVII—XVIII веков.


[Закрыть] , непоборимому и искусному лучнику» – звание атабага. «Садун владел разными языками, – говорит тот же Саба. – С монголами – монгол, с грузинами – грузин, с армянами – армянин. Хорошо владел армянскими, монгольским, персидским… Благодаря этому возвеличился, разбогател очень и обрел большую власть бывший привратник Авага-атабага и дочери Гванцы-Хвашака». «Моя душа схоронена здесь, в этих стенах, она и поет… – слышу я таинственный голос Садуна. – Дманиси – мой…» Хан Авага обложил Грузию непомерной данью. «Дай мне Дманиси, и я выплачу дань хану, – питает неизвестный историк в «Летописи Грузии». – И пришлось Дэметре дать Садуну Дманиси и окрестности его». Видно, и за огромные деньги жаль было Дэметре отдавать Дманиси Садуну.

– Дманиси – мой, – снова шепчет откуда-то Садун Манкабердели.

«Садун мудро правил делами Грузии, – продолжает летописец, – и в дни его правления не было насилия и несправедливости ни от татар, ни от великих нойонов, ни от послов каких, потому расцвела и разбогатела Грузия».

– Ты – моя кровь. Моя кровь помогает тебе сейчас идти, и кувшин в руке твоей – это свет моих очей, – чеканит слова Манкабердели, вбивает их в мое сознание.

– Одного тебе не прощу.

– В чем провинился я?

– Трех жен имел.

– Из них – одну любил.

– Которую?

– Тамар, сестру царя.

– Ту, что купил?

Насильно выданная замуж Тамар бежала от сына Аргуна в Мтиулети. Следуя монгольскому обычаю, Садун стал «торговать жену» у брошенного мужа, просил «продать ему сестру царя».

– Я вернул на родину сестру Дэметре и свою любимую жену и выдержал гнев отца церкви, святого пастыря католикоса Николоза: я одинаково любил Тамар и свою родину.

– Что? Какую родину?

– Грузию, мою родину!»

* * *

– Где ты пропадал? – напустился на меня Важа.

Все было готово для пиршества. Мы расселись на ковре вокруг скатерти со снедью. Бутылки с коньяком и лимонадом были укрыты от солнца в траве. «Кажется, и не найдем их», – подумал я и поставил посреди скатерти кувшин с водой. Свежий воздух быстро опьянил нас, горожан, и пробудил голод. Мы с аппетитом поглощали все, что у нас было.

– Выпьем за нас! – сказал Важа и громко чокнулся со всеми.

Девушки молча выпили. Важа вонзил зубы в куриную ножку.

– Не люблю белое мясо.

– Зато я люблю, – сообщила Нана.

– За здоровье Лали, – провозгласил я, захотелось выпить после первого стакана.

– И за Нану, – добавил Важа.

Девушки поблагодарили, а Лали, прежде чем выпить, сказала:

– Давайте выпьем за наш ковер-самолет. Помечтали, и он перенес нас сюда. Помечтаем еще, и он понесет нас далеко-далеко… – Лали хотела блеснуть, придумать какой-нибудь особенный тост, ведь она старалась для меня, меня хотела поразить, но ничего не придумала. – Очень далеко.

– Выходит, за мою «Волгу» пьешь?! Спасибо! – Владельцу частной собственности польстило.

Мы рассмеялись. Важа – весельчак, а когда выпьет, еще больше веселеет.

Но сегодня ему нельзя пить, не только за свою, еще за три жизни отвечает.

…Машина так стремительно развернулась, что колеса сердито скрежетнули.

«Потише!» – предостерегают колеса.

«Потише!» – предупреждает мотор.

«Потише!» – кипятится вода.

– Быстрей, быстрей, быстрей! – подзадоривает Нана.

Нана сидела теперь рядом с Важой. Платье на коленях у нее задралось, она возбужденно подзадоривала на все махнувшего рукой лихого водителя.

– Рванем?! – спрашивал Важа и увеличивал скорость.

– Да, да, да! Рванем! – ликовала Нана.

Лали сидела молча.

– Какие «джазы», Лали! – Нана обернулась к ней, терзая приемник.

– Тебе плохо, Лали? – забеспокоился я. На ней лица не было.

– Зря я пила.

– Остановить? – понимающе спросил Важа.

– Нет, давай быстрей! Скоро ли этот проклятый Тбилиси? – спросила Лали.

– Что, сто двадцать мало?! Хороший мотор попался. Сейчас выжму сто сорок километров.

Машина ошалела. Я заметил, руль запрыгал – не справлялся водитель со скоростью. Деревья, кусты, дома, телеграфные столбы безудержно неслись навстречу, словно давно нас не видели и очень соскучились. А я развлекался, следя за асфальтом – он безудержно летел на нас, нырял под колеса и застывал позади машины, как липкий раствор. Я снова переводил взгляд на асфальт перед нами – он летел, нырял, застывал. Когда я еще раз посмотрел вперед, увидел огромную машину – она неумолимо надвигалась на нас, надвигалась стремительно. Я и вскрикнуть не успел. Такого грохота никогда не слышал…

…– Знал ты Важу? Как не знал – директор закусочной «Рассвет»!

– У него зеленая «Волга» была, да? – вспомнила девушка.

– Да, – сказал молодой человек в серой рубашке, глубоко вдыхая дым сигареты.

– Один был в машине?

– Нет, вчетвером были, – уверенно сказал сидевший с ними за столом мужчина-коротышка. Они пили кофе в почти опустевшем ресторане. И молодой человек и девушки были очень красивы.

– Кто ехал с Важой, не знаете? – полюбопытствовала девушка.

– «Синие фиалки» смотрела?

– Трижды.

– Молодчина! – насмешливо одобрил молодой человек.

Девушка разозлилась и придвинула свой стул к коротышу.

– Тот, что главную роль играл?

– Нет, сестра его, Нана, – коротыш положил руку на ее руку.

– Славная была девочка, – отметил молодой человек.

– Нана что! Скажи ей, кто была другая! – многозначительно бросил коротыш.

– Лали.

– Лали?! Та, что над нами живет? – оторопела девушка.

– Жила…

– Все четверо погибли?

– Кажется.

– И четвертая была девушка?

– Нет, четвертый неизвестен. Вроде бы мужчина, – о четвертом коротыш не имел точной информации.

– Выпили, видно, напились, – девушка не сводила глаз с коротыша.

– Вдрызг. Нана вела машину со скоростью в сто сорок.

– Откуда ты знаешь? Какая машина выдержит сто сорок! – усомнился молодой человек.

– Эксперт определил.

– В самом деле?

– Все четверо голые сидели, – продолжал информировать коротыш.

– Брось!

– «Волгу» еле вытащили из-под самосвала – проутюжило ее.

– Совсем голые были? – не верилось девушке. Она не сводила глаз с коротыша.

– Не совсем, однако… и лишнего на них не было.

– Но Лали не была такой!

– И про Нану не подумали бы.

– Теперь обо всех так говорят, – сказала девушка и взяла сигарету.

– Пошли, что ли? – коротыш чиркнул спичкой, она не загорелась, он проворчал и зажег ее о толстое витринное стекло.

– Куда? – вопросом ответил молодой человек в серой рубашке.

В ресторане было пусто, царил полумрак…

– Выпьем за Грузию! – предложил тост Важа – тамада.

– Что, что?

– Выпьем за нашу родину! – повторил Важа.

– За родину! За родину! – зашумели девушки, захмелели, видно.

– Давайте осмотрим тут все, – сказала Нана.

– Еще один тост и тогда, – согласился наконец Важа.

– Как хочешь.

– Пьем за сегодняшний день. Первый раз у меня такой день.

– А что в нем особенного?

– Как что! – удивился Важа, вперив взгляд в Нану. Нана не отвела глаз, потом встала.

– Погоди, и я с тобой, – Важа оглядел статную Нану – от французских каблучков до темно-карих глаз, и, поднимаясь, ухватился за ее голень, делая вид, что не встать ему иначе. И Нана не придала значения, но Важа скользнул рукой выше и получил пощечину.

– Вот чертовка! – опешил он.

А «чертовка» преспокойно сказала Лали:

– Пошли, поднимемся на башню, на самый верх, хочешь?

Они ушли.

– Осторожней там, не слетите! – предостерег я.

– Пойдешь с нами?

– Нагоню, – неловко было оставлять Важу одного.

– Одолел меня, кажется, коньяк, – объяснил Важа.

– Да, пятизвездочный крепкий, – поддержал его я.

– А другой, с четырьмя звездочками или тремя, и пить не стоит, все равно что водка, которой ополоснули дубовую бочку.

– Точно.

– Развезло меня, – на щеке Важи пылала пятерня.

– Поспи немного.

– Нет.

– Нарвешься на инспектора – с девушками едем, остановит.

– Не хочется спать. Недотрога какая.

– Пойдешь?

– Нет, уберу пока.

– С этим девушки управятся.

– Тогда машиной займусь, – чувствую, обиделся на меня Важа.

Я забрался на башню. Девушки стояли выше, ветер вздувал их платья и они руками придерживали подол.

– Идите, помогите Важе убрать, я осмотрю все и опишу вам.

– Ты останься, а я пойду, – сказала Нана Лали.

Мы с Лали стояли на самой верхотуре башни. Потом Лали спросила:

– Любишь меня?

Я сказал ей, что люблю.

Когда мы спустились, было уже темно. Важа и Нана сидели в машине и слушали джаз.

– Едем? – спросил Важа.

– Как хотите, – сказала Лали.

– Едем, – решила Нана.

– Куда?

– В Тбилиси.

Машина медленно, осторожно выбралась с проселка на шоссе. На перекрестке столб с указателем уведомлял нас, что до Тбилиси сто километров.

– Хорошее место Дманиси, – заключил Важа.

– Славно провели время, да? – заметила Лали.

– Очень, – согласилась Нана.

– Там цари жили? – проявил любознательность Важа.

– Не знаю. Одно время этот городок принадлежал Садуну Манкабердели.

– Кто он такой?

– Курд.

– Ва! – сказал Важа, потирая щеку.

Машина набрала скорость. Руль запрыгал. Деревья, кусты, дома, телеграфные столбы безудержно неслись навстречу, словно давно нас не видели и очень соскучились. А я развлекался, следя за асфальтом. Он ошалело летел на нас, нырял под колеса и застывал позади машины, как липкий раствор, а я опять переводил взгляд на асфальт перед нами – он летел, нырял, застывал. Когда же я снова посмотрел вперед – на нас надвигалась огромная машина…

1965