Текст книги "Надежда мира (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

– На ней охранное заклятие невиданной силы, – почти ровным голосом отозвался пленник, не сводя, однако, взгляда с жезла. – Она не может быть Джен Сандиния.

– Откуда нам знать, какой она должна быть? – спросил вдруг Риэль. – Разве кто-то знает, как выглядит надежда мира?

– У каждого своя надежда, – пожал плечами Тарвик. Женя, глядя в его темные глаза, поняла: пленник подробно ознакомится с действием жезла – и в глаз получит, и в пах, и, очень может быть, в зад. И ничего не шелохнулось. Женевская конвенция осталась на Земле. Пусть. Рука Риэля легла ей на плечи.

– Не нужно уподобляться им, Тарвик.

– Я тебя и не призываю. А я, прости уж, уподоблюсь. Когда он мне все расскажет, что может рассказать, я убью его быстро. Легко. Или шею сверну, или горло перехвачу. На выбор. А вы идите. Все равно собирались расставаться.

– Тарвик…

– Заткнись! Мне твое человеколюбие не свойственно. Ты восемь лет платишь за несуществующую вину, а сколько на нем чужой боли? И если бы хоть как первый или третий – дела ради, без эмоций, без удовольствия! Ему твоя боль в радость была! Ты от крика задыхался, а он, может, оргазм испытывал! Забыл, как он к твоему горлу жезл подносил? Ты мог бы жить без голоса, Королек? Ты сумел бы жить без пальцев, музыкант? Заткнись, и если не нравится, можешь уходить хоть сейчас!

Он вжился в роль разгневанного мстителя, отстраненно подумала Женя. Для Риэля. Потому что он спокоен и холоден, и заставит пленника испытать действие жезла не потому, что помнит свою боль и боль Риэля, а потому что ему нужна вся информация по этому делу. И потом он эту информацию передаст Кастину. Он рад этой удаче. И он будет завтра мучить пленника так же дела ради, без эмоций и без удовольствия. Но ему важно отношение Риэля, вот он и устроил спектакль. Чувства Риэль понять может, может понять желание мести, а вот холодный расчет – нет. Эх, Тарвик, неужели в тебе и правда так мало осталось человеческого, что ты не способен даже дать волю мести?

Они не спали. Тарвик примотал пленника к дереву, профессионально примотал – не отвяжешься. И рот заткнул, чтоб тот не скулил. Женя и Риэль забрались в палатку, а Тарвик остался снаружи, взяв одеяло и куртку Риэля. В палатке было тепло. Женя и Риэль обнялись и притихли. Они не разговаривали, и бог знает о чем думал Риэль, а вот Женя думала об ищейке, которая хотела научиться летать.

– Ох, а это что? – не удержалась Женя, завидев животное столь экзотическое, что всякая выдержка улетучилась и она снова начала вести себя туристски непосредственно. Риэль улыбнулся.

– Это то, что ты вчера ела на обед. Домашняя скотина, которую разводят на мясо. А пойдем прокатимся на хлотах!

Хлоты немножко напоминали мамонтов, особенно размерами и длинной шерстью, заботливо расчесанной. Бивни у них тоже имелись, хотя и не столь убийственные, однако Женя вчера уже слышала рассказ о том, как хлотов использовали в войне: к бивням прикрепляли пики или обоюдоострые лезвия и пускали галопом. Остановить галопирующего мастодонта высотой с двухэтажный дом мог не каждый маг. А в мирное время их использовали по-разному: туристов развлекали, грузы носить заставляли. Мирные и тупые зверюги. Наверху громоздилась настоящая беседка, а забираться в нее надо было со специального возвышения. Риэль отсыпал мелочи проводнику и втащил Женю за руку. Он был весел, едва ли не впервые за последние месяцы. Вряд ли его занимала судьба Тарвикова пленника, но вот за самого Тарвика он беспокоился. Они расстались поутру, обнялись на прощание и оставили его на том привале. Наверняка ведь Риэлю было тошно думать, что человек, с которым он делился едой и одеждой, станет пытать человека, как пытали его самого. А станет. И рука не дрогнет. И выпытает все, что ему будет нужно, и именно потому, что нет у него ни цели, ни любви, ни надежды. И непременно убьет, иначе не был бы так откровенен. И вовсе необязательно медленно. Эх, Тарвик… Женя непроизвольно коснулась медальона.

Риэль предложил тогда отправляться на юг – ну почему не попутешествовать зимой по теплым краям, а к лету вернуться в Комрайн? Подальше от неприятных воспоминаний… К святыне Ишвара его уже не влекло. А Хибин был государством мирным, дружелюбным, менестрелей тут было в избытке, но Риэль был из самого Комрайна – и его приходили слушать. Ну как же – столичный гастролер. Нет, заморский гость! Мелодии и ритмы зарубежной эстрады! Аплодировали шумно, деньги бросали щедро, а вот Женя с ее грустными романсами тут была непопулярна, потому снова переключилась на роль девочки на подпевке.

От чего бежал Риэль на этот раз? От воспоминаний? Вряд ли, чужая боль помнилась ему сильнее своей. От Тарвика, которого недолюбливал инстинктивно, не за насмешки, не за презрение «настоящего мужчины», а за то, что тот способен хладнокровно и по необходимости долго пытать человека. От Тарвика, которого хотел назвать другом. Но иметь друга, способного на такое, не получалось. Потому Риэль поступил как обычно: ушел. Почему считается, что убежать от самого себя невозможно? Он давно не был таким веселым, как здесь, в этой сумбурной и малость безалаберной стране, подтрунивал над тем, что Женя вызывает здесь интерес только как симпатичная женщина: учил тебя, учил, а клюют все равно лишь на твои рыжие волосы и стройную фигуру. Пусть бежит. Лишь бы не один.

Если у мира появилась надежда, почему ее не может быть у менестреля?

Время ложилось им под ноги вместе с дорогами. Джен Сандиния пришла на Гатаю и обосновалась здесь прочно. Не только Женя, а та самая мифическая – в Хибине только о ней и говорили, вместо боя петухов обсуждали Джен Сандиния. Смешно. Своего рода кухонная политика – приняли по рюмке чаю и давай авторитетно обсуждать последние думские события и решения, ни черта не понимая в политике, не умея заглянуть даже в завтра, а уж тем более в послепослезавтра, неважно – главное, мнение иметь. Гудел Ивидол, шумела даже серая Сайтана – направляясь в Ларкат, они прошли самым краем родной страны Риэля. Не то чтоб Жене захотелось познакомиться с маргитами или посмотреть на государство после межрасовой войны – ничего подобного. Ставинские горы. Край земли. Сесть, свесить ноги и видеть внизу только туманное ничто, а вверху только облака. Риэля тоже воодушевила эта идея, он долго расписывал ларкатские красоты, там были не только великие горы, там было и море, и Жене заодно приспичило и на море посмотреть. По слухам, в стране было уже сравнительно спокойно, маргитов благополучно победили, повязали разными строгостями и не велели заниматься черной магией. А они сразу и послушались…

Слабеньких черных магов они так и не увидели, зато увидели тамошних эльфов, таких же прекрасных, как уже знакомые, таких же вроде одновременно приветливых – и чужих. И получили приглашение посетить их город. Ну конечно, они согласились! Риэль хихикал, ничуть не обижаясь, что приглашали не Королька, а безголосую Женю, ну так и ее не модифицированные романсы петь звали, а так, показать эльфийскому народу Джен Сандиния, раз уж эльфы так легко ее узнавали. Провожатый, дивно красивый юноша с глазами самого изумрудного цвета, какой только может быть в природе, охотно отвечал на вопросы, вот Женя и спросила, не оторвут ли ей голову, потому что «интана камтур джен сандиния» было сказано после тех войн, после которых эльфов осталось чрезвычайно мало. Юноша очень удивился: это вообще-то было предложение эльфов насчет ограничения власти магии. Не магов – магии. Что маги, маг всего лишь некое разумное существо, справиться с магом не так уж и сложно, потому что никто не может держать несколько щитов постоянно. Именно несколько, потому что от стрел щит один, а вот от огненного шара совсем другой, от ледяных игл третий и так до бесконечности. Обуздывать необходимо магию. Магия – это стихия. Что? Ну да, маг. Не бог весть какой, однако… показать что-нибудь?

И так легко он это предложил, что Женя, конечно, согласилась. Ей ведь пока довелось увидеть только один вид магии – исцеление. А юноша развел руки, потом свел их, помял что-то между ладоней, словно снежок лепил, а слепил комок разноцветных искр, подбросил его – и искры рассыпались фейерверком. Просто так. Ни для чего. Для удовольствия. Магия – это искусство. Говорят, в музеях больших городов людей есть такие картины, которые делали художники-маги, немножко живые… Видели? Понравились? Ну, значит и у нас понравится.

Понравились – не то слово. Шедевры комрайновского музея не показались, конечно, убогими подделками, но эльфы, похоже, культивировали магию как искусство. Риэль спросил, так ли это, – да, так, но и как средство защиты – тоже. И как средство войны. Маргиты это теперь очень хорошо знают. Не видели? Невелико горе.

Они прожили в городе, красивом, праздничном, очень зеленом, около месяца, но никак не только ради экскурсий. Они работали, и еще как. Может быть, те, встреченные возле гор эльфы, специализировались на музыкальной магии, а эти слушали Риэля с истинным наслаждением. Женю с истинным снисхождением, так что она предпочитала статус девочки на подпевках.

Риэлю похвалы эльфов были приятны. Он приободрился, повеселел, стал тем Риэлем, которого Женя увидела в парке Комрайна. Эльфы еще и платили, так что им удалось подзаработать. Впрочем, почти все заработанное они тут и потратили, купив вещи эльфийской работы.

Женя, обнаглев, поинтересовалась отношением эльфов к Джен Сандиния. Они удивились: как можно относиться к надежде? Ты пришла, и пусть ты всего лишь олицетворение, но ты олицетворение надежды не только Ри Эля, но и всей Гатаи, включая эльфов. И никаких логических объяснений.

Лезть в Ставинские горы было не так трудно, потому что тропа была почти дорогой, в крутых местах были вырублены ступеньки, на опасных участках имелись даже перила в виде натянутых веревок. И народу попадалось много – это был оживленный короткий путь в соседний Тимран.

Удовольствие от сидения на краю земли портил холод. Женя поболтала ногами и прижалась в Риэлю. А он словно и не чувствовал, смотрел то вниз, то вверх, то перед собой, и лицо у него было такое… какое, наверное, бывает у поэтов, когда к ним спускается муза. Как знать, может быть, сейчас в его душе рождается лучшая баллада, которой удастся затмить даже «Темнолесье».

– Замерзла? – улыбнулся Риэль. На нее он смотрел точно так же. – Налюбовалась? Пойдем? Хорошего понемножку… а то не приведи Создатель, простудимся.

– Еще чуть-чуть, – попросила Женя. – Мне так хорошо, что шевелиться не хочется несмотря на холодрыгу.

– Вам действительно пора, – раздался сзади голос. Женя вздрогнула и едва не сверзилась в пропасть, у которой дно было так далеко внизу, что она по дороге рассыпалась бы. Что остается от человека, выпавшего из самолета?

– А если бы мы упали? – срывающимся от гнева голосом проговорил Риэль. Король Кастин собственной персоной удивился:

– Ты думаешь, я не сумел бы вас удержать? Вот так.

Что-то мягко подняло их в воздух и аккуратно поставило подальше от края. Ну да. Магия. Магистр. Кастин? Сам?

– Тарвик? – спросил Риэль, и Кастин кивнул.

На сборы они потратили едва ли десять минут, что особенного собирать, если все всегда с собой. Риэль расплатился с хозяином крохотной высокогорной гостиницы остатками эльфийских заработков, Женя попрощалась с его женой, и они, боясь смотреть друг на друга, вышли в промозглый холод, где их ждал Кастин. Недалеко отойдя от тропы, он развернул портал – полупрозрачная рама дрожала в воздухе, словно тоже замерзла. Шаг – и они оказались в уже знакомом помещении.

– Оставьте вещи здесь, – сказал Кастин. – И поторопитесь. Я боюсь, вы не успеете.

Женя, не выработавшая еще пиетета к музыкальным инструментам, швырнула рюкзак с лютней, а Риэль положил свой аккуратно, впрочем, почти молниеносным движением.

Они успели. Тарвик, непохожий на себя, открыл глаза и целую минуту смотрел на них непонимающе, потом перевел взгляд на короля.

– И зачем?

Кастин сел у изголовья и положил руку Тарвику на плечо.

– Затем, что это единственное, что ты по-настоящему хотел.

– Я не настолько сентиментален, чтобы прощаться, – проворчал Тарвик.

– Не прощаться. Посмотреть еще раз.

– Не стой столбом, Женька. Кастин, она от испуга окаменела? Я выгляжу так ужасно?

– Ему не больно, – тихо проговорил Кастин. – Это та малость, которую я могу для него сделать. Ему даже не очень плохо. Просто он умирает.

– Мне вообще не плохо, – добавил Тарвик. – Всех неприятных ощущений только слабость. Зря ты притащил их, Кастин.

Первым оцепенение сбросил Риэль.

– Но что… это снова «тройка»?

– Да сядьте вы, а? Ри… то есть Риэль, ты вот на стул, а ты, Жень, прямо на кровать. И за руку меня еще возьми со страдальческим видом. И получился идиотская картина известного художника Кастина «Прощание».

Они послушались. Тарвик улыбнулся. О эта полуулыбочка… умирает – а туда же.

Умирает. И великий маг Кастин со своим полуторатысячелетним стажем ничего сделать не может, кроме как привести попрощаться единственных друзей.

– На этот раз их интересовала не ты, – сообщил Кастин. – С тобой они смирились, поняли, что неизбежность не отменить, поняли и что Тарвик отлично понимает, кто ты, и заинтересовались, кто за этим стоит.

– Сложили два и два наконец, – поддакнул Тарвик. Карие глаза блестели. Но вот пожатие его пальцев было таким слабым, что почти и не чувствовалось. – Нет, Женя, «тройка» была другая. Того парня я все-таки основательно выпотрошил. Без труда. Риэль, ты держался настолько лучше, что я даже и сравнивать не стану. Даже обидно, честное слово, что он сломался так легко. Жень, не смотри на Кастина с укором… и тем более с яростью. Король все-таки.

– Тарвик, – укоризненно произнес король, и в голосе его скользнула нежность. Вжился в роль?

– А как у нас насчет выпить?

Кастин кивнул и отправился за выпивкой. Это только убедило Женю в том, что Тарвику уже действительно нечего терять. Часы, а может минуты. Смешно же регламентировать последние минуты человека.

– Я рад вас видеть. Не хотел, но рад, – признался Тарвик. – Чем поклясться, что это идея Кастина, я ни сном, ни духом…

– Не клянись, – прервал его Риэль с нескрываемой нежностью. – Вот если бы ты сказал, что просил его нас привести, я бы точно не поверил.

– Может, еще скажешь, почему я не хотел?

– Скажу. Чтобы не добавлять нам печальных воспоминаний. Мы могли бы еще сорок лет считать, что ты жив и здоров, занимаешься какими-то своими делами и благополучно не думаешь о нас.

– Я такой хороший и благородный? – искренне усомнился Тарвик.

– Ты не хороший и не благородный, – утешил его Риэль, – но скажи, что я неправ. Как получилось, что ты снова им попался?

– Выследили, – едва заметно пожал плечами Тарвик. – Направленно выследили. Долго наблюдали, ждали, когда я выйду на связь с Кастином… а я долго водил их за нос. Слежку-то я обнаружил довольно быстро. Потом, видно, до них дошло, что я не побегу на конспиративную квартиру в ближайшие пару лет, и они меня взяли.

– Ты же не мог им говорить о Кастине. То есть начал бы – и умер легкой смертью, – сказала Женя. – Почему ты не выбрал легкую смерть, Тарвик?

– Дурак потому что. Выпендрежник, – улыбнулся он. Риэль покачал головой.

– Выпендрежник – это точно. Да потому что маги поняли бы, что на нем заклятие, что умер он не от разрыва сердца, что стоит за ним именно маг. А Тарвик решил, что это может привести Гильдию к Кастину.

Тарвик прикрыл глаза. А именно так и было. Здравый расчет плюс желание сберечь друга. Каким бы великим магом ни был Кастин, даже он не сможет держать постоянно несколько щитов.

– Считаешь, что раскусил меня?

– Давно уже. Стоило сделать только один допуск, и все стало ясно. Я раскусил тебя еще в тюрьме Гильдии. Когда ты отвлек внимание на себя первый раз.

Женя наклонилась и поцеловала Тарвика в губы. Он оживился – или изобразил оживление.

– Вот это – приятно.

– А я тебя целовать не буду, – засмеялся Риэль. Кастин поставил на стол четыре бокала вина, посадил Тарвика, подсунув ему под спину несколько подушек и сел на прежнее место у изголовья. Тарвик принял бокал обеими руками.

– Когда Кастин вдруг возник во время допроса, я не поверил. Думал, либо маги мозги пудрят, либо просто крыша съехала. Потому на всякий случай имен не называл. Ах, говорю, это ты или мне кажется? Смотрю на «тройку» – нет, не кажется, потому что глаза выпучены, а рты открыты. Женя, ты правильно поняла. Он им показался, чтоб они перед смертью прочувствовали, с кем связались, а потом меня взял на ручки, как мать младенца, и обрушил всю тюрьму.

– Обрушил – это ты мягко выразился, – поправил Кастин. – Они и так понимают, что я страшный человек. И все равно станут мне помогать, если я сочту, что их помощь мне необходима.

Тарвик глотнул вина и серьезно сказал:

– Я не сентиментален и понимаю, что ты при необходимости нарушишь любую клятву, даже данную у моего, – он усмехнулся, – смертного одра. Однако поклянись, что не сделаешь этого. Оставь их, Кастин. Птицы не должны служить. Птицы должны петь.

– Я не сделаю этого, Вик. Я не стану впутывать их в свои дела. Клянусь тебе своей надеждой. – Он поднял руку и протянул ее ладонью вниз, и от пальцев заструился легкий призрачный свет. – Ты можешь быть спокоен, еще ни одному магу не удавалось нарушить этой клятвы безнаказанно.

– Ага, – кивнул Тарвик, – ну, будем считать, что мы все поверили.

– Да не буду я просить их о помощи! – в сердцах бросил король. – И думай ты что угодно.

– Вот теперь верю, – хмыкнул Тарвик и сделал еще глоток. – За ваше здоровье. За тебя, мой король. Хотя ты и большая скотина, мне нравилось считать себя твоим другом.

– Мне тоже нравится считать себя твоим другом, – мягко произнес Кастин. Тарвик прижмурился и сообщил:

– Мур-мур-мур, приятно-то как. А вы, птички мои, что хорошего скажете?

– Спасибо, Вик. За то, что ты помог мне. Не хотел, а помог. Мы, наверное, не друзья… но и друзья. И мне это тоже нравится.

– Пообещай мне, Риэль, – строго проговорил Тарвик, – что не станешь вносить меня в свой мартиролог. Был – и нет. Все. Хочешь помнить – помни живым. Чтоб никаких страданий. А не споешь ли мне? Персонально?

Риэль не пошел за виолой. Он запел «Темнолесье» а-капелла, и пел так, как мог петь только Королек Риэль. Тарвик слушал, прикрыв глаза и явно наслаждаясь. Потом посмотрел на Женю.

– Это не плохой мир, я же говорил. Мир, в котором есть надежда.

Он улыбнулся. В последний раз.

– Ну вот…

Это были первые слова Кастина за последние сутки. Впрочем, и Женю с Риэлем не тянуло на разговоры, и Кастин был погружен в себя. Вжился в роль? Нет. Ему незачем. И Риэль, и даже Женя – случайно встреченные люди, которых он в своих политических играх уже использовал, которые ему просто не нужны. Он бы и забыл о них давно, а может, и забыл, и если бы не Тарвик, то и не вспомнил.

Это не роль, потому что по роли королю не положено угадывать скрываемые желания умирающего человека, которого он называл другом, и искать пару менестрелей... хотя искать, пожалуй, было не надо – охранное заклинание Райва. Ведь Райва, наверное, он может найти при необходимости. Черт, да какая разница. Кастину больно.

Он посмотрел на Женю устало и так же устало улыбнулся, и она внезапно поверила в полторы тысячи лет. Зачем человеку жить так долго, что он, вероятно, и человеком-то быть перестает? Нет, ну разве Райв перестал? И пусть Райв играет в Че Гевару, а Кастин играет в короля, они все равно живые и чувствующие.

– Так удивительно, – тихо произнес Кастин. – Нет на Гатае более могущественного человека, чем я… Ну, Райв, конечно, но у меня к магии добавляется и немалая власть… Я могу почти все – и не успеваю. Просто не успеваю. Опаздываю на несколько дней. Или на пару недель. Вам-то кажется, что критическое опоздание – это минуты, но что такое для меня недели… Он должен был выйти на связь, но не вышел, и я, вместо того чтоб бросаться на поиски, ждал резервного времени. Просто потому что мы так условились. А ведь уже понимал, что с ним беда. Уговорил себя, что…

– А вы не могли наложить на него какое-нибудь заклинание, следящее или еще…

– Не мог, Риэль. И не хотел. Я не хотел, чтобы нас разделяла магия.

– Однако наложили, – заметила Женя. – Кастин, я не в укор. Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь, девушка. Не было заклинания. Вик считал, что оно есть. Он сам просил об этом – не был уверен в своих силах. Конечно, человеку трудно вынести то, что… что он в конце концов вынес. Но я не накладывал никакого заклинания. Он могназвать мое имя, мограссказать, каким образом мы связываемся. Это всего лишь немного осложнило бы мою жизнь, но не более того. Самое неприятное заключалось бы в том, что Гильдия знала бы, кто против нее.

– Но разве короля нельзя убить?

– Можно. Наверное. Но я, знаешь ли, не очень большой дурак, меня охраняют не только гвардейцы, но и маги. Кого-то другого можно было бы убить со второй попытки, только не меня. Устроить покушения на меня могла бы только Гильдия, и поверьте, я сумел бы адекватно ответить. Даже без помощи Райва. А он бы обязательно помог. Даже с удовольствием.

– Но он не назвал вашего имени, – прошептал Риэль. – Он любил вас.

– И вас, дурачье. Со мной его связывала не только дружба, но и дело… Вик не может без дела… То есть не мог. А вас он любил просто так, без видимых причин и объяснений, и сам не мог понять, как это получилось. И тебя, Женя, он любил не как женщину, и тебя, Риэль, не как друга. Без всяких «как». Любил – и не понимал, зачем ему это надо. Потому и пошел с вами – хотел понять. Не вышло, но он смирился с тем, что, оказывается, может не просто притворяться любящим, но и действительно любить.

Женя вздохнула. Слез не было совсем, хотя, наверное, стоило оплакивать человека, которого больше не оплакивает никто. И не вспомнит больше никто. Только они трое. Словно и не было на Гатае Тарвика Гана, обаятельного деятельного авантюриста с железной волей. Человека, который подарил ей новую жизнь.

– Хорошо, что ты не плачешь, – удивительно к месту сказал Кастин. – Он не любил слез. Он ничего не рассказывал о времени ваших совместных странствий. Чему он хотел научиться от вас?

– Быть человеком, – ответил Риэль. – Единственное, чему ему не нужно было учиться. Я это всегда знал.

– Ты ведь не любил его.

– Не любил. Не спрашивайте, я сам не понимаю. Наверное, любить и необязательно. Он дал мне очень много. Вернул смысл моей жизни – он дал мне Женю. Это для ордена она надежда мира, а для меня – просто моя надежда.

– Глупый ты, Королек, – улыбнулся король. – Надежда мира складывается из множества надежд разных людей. Всяк на что-то надеется, но Джен Сандиния позволяет или вынуждает эту надежду осознать. Психологический феномен планетарного масштаба. Тарвик Ган принес на Гатаю надежду.

– Красиво, – не без язвительности заметила Женя. – А кто об этом знает?

– Он знал, – без обид ответил Кастин. – И это самое главное. Ну что, куда вас отправить? Не думаю, что мы встретимся еще… разве что на королевском состязании в будущем году. Считай, Королек, ты получил персональное приглашение. Вы, разумеется, в любой момент можете обратиться ко мне за любой помощью. Или придете в Комрайн – мне доложат, или через Райва. Он на тебя всерьез запал, Женя. Но отчего-то я думаю, что вы будете избегать встреч. Может быть, из-за Тарвика. Из-за того, что я не успел. И уж точно я не стану вас просить о чем-то. Можете не верить, дело ваше. Я циник и прагматик, но его последнюю просьбу я выполню любой ценой. В последнюю тысячу лет у меня не было друзей. Итак, куда? В Комрайн или в Сантийские горы? Ишварскую святыню не желаете посетить?

Королевский дворец был строг, гармоничен, сдержанно красив. Никакой нелепой роскоши, сплошная изысканность, никакого ампира в местном варианте, сплошная четкость линий. Вообще-то Жене здесь нечего было делать: она не участвовала в состязаниях даже в качестве подпевки, здесь менестрели пели исключительно соло. Но ее никто не прогонял, наверное, по принципу «не объест». Она даже места не занимала лишнего, потому что комната у них была одна на двоих, как всегда, и иного они себе не представляли. Им все труднее было расставаться, пусть даже ненадолго, и, пожалуй, именно поэтому Риэль долго уговаривал распорядителя, чтобы тот позволил Жене жить с ним, а тот позволил именно потому, что в Гильдии менестрелей было известно, что они не разлучаются.

Никто не мешал Жене бродить по дворцу – по разрешенной для посетителей его части. Никто не выгонял из огромного зала, в котором проходили состязания. Риэль, разумеется, прошел все ступени и совершенно не нервничал накануне финала. Он уже был королем баллады, и даже новый победитель не отнимет этого почетного титула, он навсегда Королек Риэль. Предыдущий победитель, наверное, тоже был бы корольком, если бы не зарезали его в пьяной драке почти пятнадцать лет назад. Сейчас Риэль вместе с другими финалистами, включая Гартуса, выслушивал условия и правила последнего тура, а предоставленная сама себе Женя любовалась архитектурными штучками, гобеленами, скульптурами и цветами, стоявшими в каждой нише. Во дворце очень трепетно относились к цветам. Когда в первый же день после неизбежных бюрократических волокит они наконец оказались в отведенной им комнате, на подушке пламенела осенняя смерть – Кастин дал понять, что знает об их присутствии, и больше никак о себе не напоминал. Женя видела его во время состязаний. Она очень удобно устроилась в зале, конечно, в задних рядах, почти у стены, зато точно напротив королевской ложи. Наверное, будь у нее бинокль, и рассмотрела бы. А так только видела отблески от короны. Обруч из кетлора с солнечным камнем – вот он-то и сиял на весь зал, что твой прожектор. «И звезда по лбу горит», – пробормотала Женя. Риэль потом объянил ей, что солненый камень набирает в себя свет, а потом отдает его, словно солнце. Солнечная батарея – перевела для себя Женя.

Райв прикоснулся к ее руке. Она никак его не ждала, но знала, что это Райв. Наверное, он дал ей понять каким-то своим магическим образом. А ведь он даже никаких фейерверков для нее не устраивал, как тот юный эльф.

– Ты тут официально или как?

– Официально, – засмеялся Райв. – Правда, никто, кроме Кастина, и не знает, какое отношение я имею к королю и почему называюсь а-тан.

– Вас, а-танов, много.

– Очень. А настоящих – раз-два и обчелся. Я да потомки Кастина. Ты ж не думаешь, что у него не было детей.

– Почему вы столько живете?

Райв обнял ее и поцеловал в макушку, потому что Женя с готовностью устроила голову на его мощной груди. Какое непристойное поведение в стенах королевского дворца.

– Никаких наших заслуг. Артефакт, Женя. Артефакт Создателя. Почему не спрашиваешь, по каким причинам мы не дарим миру долголетие?

– Потому что не хочу знать. Мне, например, долголетия не надо. Особенно такого. Вот не стареть я бы не отказалась… ну то есть чтоб морщин не было и вообще.

– Не будет, – пообещал Райв.

– Нет уж. Я тут веду естественную жизнь, потому все и должно быть естественно.

– А я опять должен терять? – очень грустно спросил Райв.

– Не нужно было выбирать бесконечную жизнь.

Райв вздохнул. Никак не мог понять, почему Женя выбрала дорогу, лютню и неизбежную старость… лет через сорок.

– Спасибо, – вдруг шепнул он. – За то, что ты меня любишь. И за то, что я люблю тебя.

Женя невнятно заурчала. Со временем ей все больше нужны были встречи с Райвом, и уж никак не ради безумных ночей… хотя и они лишними не бывали.

– Пора, – сказал он. – Состязания начинаются. Почему Тенир не участвует? Голосок у него славный.

– Потому что молодой еще. Но король его пригласил специально, он будет петь завтра. В большом праздничном концерте, посвященном десятому юбилейному королевскому состязанию…

– Что? – не понял Райв. Ну да, он же не смотрел телевизор в день милиции или трехлетнего юбилея богатой фирмы. Позволив обнять себя за плечи – тут не зазорно было в обнимку передвигаться, Женя подняла голову и подмигнула симпатичному а-тану, безуспешно делавшему ей авансы последние дни. А-тан разочарованно развел руками и улыбнулся. Ну и славно, что обиды не держит, а то есть мужики, считающие себя пупом вселенной… Вот как Хайлан – и не приходит в голову, что ему могут отказать. На этом случай у него люди есть, подержат.

Райв усадил ее рядом с собой, и почему-то другой а-тан, за которым было зарезервировано это место, ни словом не возразил. Конечно, здесь было и удобнее, и виднее… акустика в зале была завидная, потому слышно было отовсюду. Но минус тоже был: звезда во лбу короля глаза слепила. Как же бедным менестрелям неудобно – прямо в глаза светит, они ведь прямо к его величеству обращаются со своими балладами.

Король задержал на ней взгляд, в чем не было ничего необычного, он же нормальный мужчина, ему положено смотреть на красивых женщин, но кивнул только Райву, и тот изобразил поклон. Сидя. Как и положено по этикету.

Всех финалистов Женя знала как облупленных. Всего за пару лет они стали ей почти родными, то на дорогах встречались, то в Гильдии, то на состязаниях. Женя, само собой, в состязаниях никогда участвовать не будет, это для менестрелей другого уровня, но участвовал Риэль, которого она сопровождала. Ее давно считали своей, и вряд ли кто задумывался, кто она и откуда взялась. Птицы. Их биографии не интересуют.

Скотина Гартус опять заставил ее всплакнуть. Не бывает у людей таких голосов, такого диапазона, такой красоты, души б ему еще добавить – и никто не конкурент. Отношения их лучше не стали, но для Гартуса Женя теперь была своя, часть касты, к тому же не соперник, к тому же ему все-таки льстило, что он выжимает из нее слезу. Что из королевы выжимает – не льстило. Что королева, она разве понимает музыку так, как менестрели…

А еще Женя знала, что эту балладу сочинил специально для него Риэль. Не выдержал и в приступе великодушия подарил. Гартус перед выступлением это отметил, то есть не про великодушие сказал, а про авторство.

– Похоже, в этом раз Риэлю не победить, – шепнул Райв. – Зачем он ему это написал?

– Затем что не ради званий живет, а ради музыки, – назидательно объяснила Жена. Полторы тысячи лет прожил, а такой тупой временами…

Забавно, но следующий менестрель – Симур, вдруг решивший напоследок поучаствовать в состязании, ее напугал. Он не без вызова окинул взглядом зал, тронул пальцами свою лютню, но запел без музыки. Он смотрел только на короля и пел о надежде, которая вернулась к людям. Ну понятно. Называется «я старый, мне терять нечего», и именно поэтому балладу, полную аллегорий и намеков, он завершил уже прямо и откровенно: «И мир вздохнул свободно, и Джен Сандиния пришла». Сначала было тихо. Потом его величество король Кастин встал со своего места и склонил голову, заставив патриарха растеряться. Эх, дружище, знал бы ты о роли, сыгранной Кастином в том, что ты можешь петь запрещенные баллады. А Райву вовсе необязательно ей руку гладить.