Текст книги "Надежда мира (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Сердце действительно находилось слева. Изначально. Его передвинули вправо, посжимали в кулаке, как детский мячик, и Тарвик потерял способность соображать и тем более говорить. Допрос продолжился на следующий день, потому что Тарвик не только стоять, но и сидеть не мог: его усаживали на табурет, а он валился на пол. И ведь что интересно: прекрасно все помнил, ему даже не то чтоб больно было… то есть было очень больно, когда он падал на правый бок, руку снова начинало ломить невыносимо, а сердце – нет, не болело. Останавливалось.

Получалось, Гильдию магов задевать нельзя. Тарвик это, конечно, и так знал и вообще старался обходить гильдейцев за милю, кроме разве что тех, кого купила «Стрела». Маги тоже люди, им тоже хочется пожить красиво, и либо на это нужны деньги, либо на этом можно поймать. Не вся красивая жизнь соответствует законам и уложениям Комрайна. Однако гильдейские маги свято блюли репутацию своего профсоюза, не позволяя такой вот гнусной клеветы. И даже то, что «Стрела» имела в своем пользовании абсолютно запретные вещи, и в частности порталы, комментировать не стоило. А ведь и тот самый скартум, из которого Тарвик положил пару стражников, под него настраивал именно маг. Женя не знала? Скартум бесполезен без мага. Можно укокошить стражника и обзавестить оружием. А потом можно и, к примеру, гвозди им забивать или бутылки с кимсой открывать – скоба для этого очень подходит. Но вот стрелять – никак. Он просто не отреагирует на незнакомую руку. И нужен маг, причем очень недурной маг, чтобы перенастроить оружие. «Стрела» покупала скартумы на черном рынке по дешевке, ну а обожающий десятилетних мальчиков маг подгонял их под руки агентов. И не знать этого маг-допросчик не мог, но ведь, скотина такая, даже не интересовался, кто именно из Гильдии им помогал. Шеф ведь с собой покончил именно потому, что знал много, в том числе и имена и адреса купленных магов. Но ведь и Тарвик нескольких знал… Впрочем, еще спросят. Пока их интересовала рыжая женщина с Земли.

Женька везучая, потому что удивительным образом с ее появлением в Комрайне совпало и появление еще одной рыжули, фигуристой девахи красоты неописуемой, но вот с головой у девахи были проблемы, так что всякий, кто с ней говорил, обязательно бы подтвердил неадекватность ее поведения, что вполне можно было списать на незнание обстановки нового мира и наложение одной психики на другую. Потому что Тарвик рассказал, как Фир долго (минут пятнадцать) кочевряжился, но все ж записал Грете Хансен не совсем качественное сознание, которое он должен был вообще-то стереть, однако на всякий случай сохранил. Вот случай и представился. И Грета получила сознание местной шлюхи. Нет, Тарвик особенным гуманизмом не страдал, точнее никаким не страдал, но что оставалось? Просто удавить девушку? Нерационально и противоречит политике «Стрелы», не одобряющей бессмысленные убийства. Списать ее сознание? Ну а зачем здесь нужна психика девицы из другого мира, если искателей-женщин не бывает? Не мужчине же писать… Знал ли шеф о махинациях Тарвика и долгах Фира? Сказать трудно, что знал и чего не знал шеф, неизвестно было даже самому шефу…

После этой фразы Тарвику показали, где у него находятся легкие. Репетиция перед повешением. Только вот повешенному легче – он что, помер и все дела, а Тарвик, когда смог дышать, обнаружил, что это крайне утомительный и болезненный процесс. Один плюс – от ощущений в руке отвлекало.

В общем, Тарвик заставил Фира записать Грете знание языка – вторая программа, уровень примерно дочки богатого крестьянина – и скопировать ей сознание шлюхи. На сколько должно было этого сознания хватить, не знал и Фир. Может, на несколько месяцев, а может и на очень долгую жизнь, потому что сама Грета была девушка очень уравновешенная и ее сознание вполне могло исправить дефекты записи. Можно ж проверить…

Ну куда можно девать ненужную и красивую девушку? Тарвик отвел ее в очень хороший бордель. «Серебро звезд», может, знаете…

Лучше уж изучать анатомию традиционно: по чужому скелету и качественно слепленным муляжам, как студенты-лекари, чем по собственным внутренностям. Тарвику, кажется, перемерили все семь или сколько там метров кишечника, после чего он лежал в своей камере не на тюфячке, а поблизости от дырки в полу, уж простите за физиологические подробности. Хотелось просто сесть на эту дырку и не вставать вовсе, потому что процесс казался непрерывным, даже когда во всех этих метрах уже ничего оставаться не могло… Очень эффективно для потери веса.

Насчет борделя Тарвик рассказывал все оставшееся время. И как привел, и как с хозяином разговаривал, и как с девушкой расставался. Ну конечно, она в восторг не пришла, но Грета была весьма здравомыслящей особой, понимала, что выбор у нее невелик, а в этом борделе она за несколько лет могла заработать столько, что спокойненько дожила бы до глубокой старости, не зная никаких проблем. Дела в этом бизнесе ведутся неизменно честно, ну кроме как в нелегальных заведениях, но ведь «Серебро звезд» официально зарегистрировано, имеет хорошую репутацию, посещается состоятельными людьми, исправно платит налоги. Пять-шесть лет – и можно уходить. Только редко уходят, работают до тех пор, пока пользуются спросом.

Везучесть Жени доказывается еще и тем, что бордель сгорел. Дотла. Вместе с девушками и хозяином. Но Тарвику этого знать было не положено, он вроде как уже в бега пустился, пожар случился уже после штурма «Стрелы», да только вот знал он. Нет, сам не поджигал. Вообще думал тогда не о Жене, а о себе, любимом, но вот потом уже сопоставил и тщательно продумал новый вариант истории. Пока маг выматывал из Тарвика душу, кто-то проверял бордель, отыскивал клиентов, и те, поломавшись для вида, начинали колоться – против Гильдии магов не попрешь, даже если ты состоятельный и высокопоставленный. Кто-то и пользовался услугами рыжули с родинкой на верхней губе. Кто-то и заметил ее странности. Кто-то и сам пожар видел. Может, и того, кто поджег, нашли, Гильдия искать умеет – «Стрела» могла бы позавидовать. Кто и зачем поджег, Тарвик не знал, скорее всего банальщина, и, разумеется, девочек жалко, но как же удачно они погибли.

Вот эти недели были самыми неприятными. Именно тогда Тарвик переставал соображать и осознавать себя, именно тогда мог бы проговориться или спутать что. Воля волей, подготовка подготовкой, продуманность продуманностью, но силы человеческие имеют предел.

«Тройку» бесило то, что он не пресмыкался, в ногах не валялся и не умолял, чтоб его пожалели. Это не из героизма, а из обыкновенного понимания: бесполезно. «Тройки» абсолютно безжалостны, от них милости не дождешься. Потому Тарвик просто сотрудничал изо всех сил. Врал? Ну, это они могут только подозревать. Некий мужчина привел в «Серебро звезд» рыжую женщину. Нет, не Тарвик. Но мужчина не расскажет. Нет, Тарвик его не убивал, опять же потому, что не о Жениной судьбе думал, а о своей. И вообще никто не убивал, он сам напился да и свалился с моста, когда вздумал по перилам прогуляться. Не выплыл.

Само собой, во всякой истории, даже реальной, много неточностей или «белых пятен», и Тарвик старался, чтоб так оно и было. Честно говоря, он опасался, что не сумеет изобразить естественное удивление по поводу пожара – и невозможности проверить его показания насчет женщины. Но ему о пожаре не сказали, и изображать ничего не пришлось. Вынув из него все возможные сведения (и о «Стреле», и о ее сотрудниках, и о последнем задании, и вообще обо всей жизни), его на несколько дней оставили в покое. Заходил маг, один, кишки на бантик больше не завязывал, просто поговорил. О будущем. О надеждах. Тарвик по-прежнему надеялся только выторговать легкую смерть. Очевидно ж было, что не выпустят, для каторги он не годен, в тюрьме – кормить его за казенный счет, никому он живым просто не нужен. Его, собственно, уже и нет. Никто его не ищет, потому что у него никого нет – ни родственников, ни жены или даже постоянной любовницы, ни друзей-приятелей. А смерть бывает очень разная. Тот же маг может сделать так, что Тарвик будет умирать долго, с нежностью вспоминая допросы. Ну а придурок с жезлом кары от этого еще и кайф словит.

Потом его выгнали из камеры, привели в душ, мыло дали, мочалку и не мешали, пока он блаженствовал под теплыми струями. Хороший был душ, как в «Стреле», с сушилкой. Одежду выдали – его собственную, выстиранную и даже выглаженную. Правда, размер оказался уже не тот. Тарвик брюки застегнул, руку убрал, и штаны немедля съехали до… ну в общем, понятно. Стражники от души поржали, кто-то пожертвовал ему ремень – в здешних тюрьмах если догола не раздевают, то ремни все равно отбирают, вот и выдали чей-то. Может, прежнему хозяину он уже без надобности. Бритву дали. Расческу. Пришла «тройка», и маг объяснил, что его судили и приговорили к публичной казни. Тарвик вздохнул с облегчением – любая казнь, и уж тем более публичная, означала именно легкую смерть. Даже такая изощренная. Ему ведь уже было все равно, он так долго мечтал о смерти, то подождать еще полчаса-час ничего не стоило. Если б его приговорили додопросов, было бы значительно хуже. Ожидание смерти пострашнее самой смерти.

Почему его отпустили? Доломать. Они сочли, что он не сломался. Они его не сломали, его сотрудничество было осознанным и добровольным, с первого же момента. Ну а простить такого они никак не могли. Разве ж пришло бы им в голову, что сумасшедший менестрель со своей не менее сумасшедшей спутницей его пожалеют?

Они долго молчали. Больше всего Жене хотелось протянуть руку и погладить Тарвика по щеке, но она сидела справа от него, а на правой щеке багровел ожог. Не потому жалела, что он старался отвести от нее беду, это было как-то абстрактно, общо, ведь она прекрасно знала, что никакая она не Джен Сандиния, никаких особенностей и способностей у нее нет, и вообще что это за фольклорный персонаж, о котором никто говорить не желает! Ей было просто по-бабьи жалко человека, прошедшего такие муки. Пять недель! И не верить ему было невозможно – печать этих недель пламенела ярче клейма на скуле. Хотя и оставалась эта смутная полуулыбка, хотя и блестели яркие карие глаза – козе понятно, что блеск глаз не означал его хорошего настроения или крепкого здоровья, просто цвет такой был.

Тарвик щурился и моргал чаще, чем обычно. Женя обратила на это внимание, еще когда он стоял на эшафоте, спокойный и равнодушный – этого ему, наверное, тоже простить не могли. Теперь было понятно: болит глаз, в который ткнули жезлом кары. Перехватив ее взгляд, он слегка улыбнулся.

– Не считай меня благородным, Женька. Для меня не было особой разницы, тебя им описывать или эту рыжулю. Точно так же бы все было. А раз никакого выбора, то почему не попробовать переключить их на другой цвет волос? Риэль, что ж ты не присоветовал ей волосы подкрасить, когда узнал все?

– Я потом только сообразил, – виновато сказал Риэль, – уже поздно было, ее уже видели и запомнили. Тарвик… А Фира убил ты?

– Я, – равнодушно согласился он. – Его все равно бы убили, только не так легко. Можете мне поверить, он и не понял, что умер. Я умею убивать мгновенно.

– Ты его пожалел?

Он усмехнулся.

– Нет. Женьку. Я не наивный. Ясно ж было, что нападение и появление Жени никак не совпадения. Следствие и причина. Шеф покончил с собой, охранники дрались тоже насмерть, никому не хотелось оказаться… там, где оказался я. А Фир даже пыток ждать не стал бы, все о ней выложил. Как и ты выложишь, если тебя начнут спрашивать. Женя, не надо сжигать меня глазами. Это не в осуждение. Просто констатация факта – ему пыток не выдержать. Это как раз нормально.

– Ты же выдержал, – все-таки проворчала Женя, понимая, что он прав.

– Не сравнивай. Я не менестрель, я искатель. Тренировки, мощная психологическая подготовка, разные методики владения телом и духом, в том числе и магические. И то я не стопроцентно уверен, что выдержал. Риэль хороший человек, честный, добрый, только вот бесхарактерный. Ну, будем надеяться, до «тройки» не дойдет. Может, они мне все-таки поверили. – Он осторожно потянулся. – А можно я лягу? Устаю быстро. И чаю хочется. Мне все это время не хватало горячего чая.

– Раньше ты любил кофе…

– Здесь нет кофе, девочка. А на Земле нет здешнего чая. Риэль, ты травы добавляешь по эксадийскому рецепту, да? Кто научил?

– Камит. Мой учитель, – подавленно ответил Риэль, авансом переживая свою неспособность выдержать пытки. – Нам бы надо придумать для Жени местную биографию…

– Есть, – отозвался Тарвик. – Придумал. Не знаю, насколько сгодится, не знаю, насколько поверят, особенно если заловят со мной…

– Нет уж, ты будешь с нами.

Женя посмотрела на Риэля с нежностью. Он неуверенно улыбнулся в ответ. Тарвик изобразил некую сложную гамму чувств, но не очень убедительно, а вот слова его показались более искренними:

– Ну, ясное дело, без вас мне хана. Работник из меня никакой, а просить я не умею. То есть научусь со временем, но за это время запросто смогу сдохнуть с голода. Ты что там завариваешь? На чай не похоже.

– Это и не чай. Не уверен, поможет ли, меня Камит когда-то так лечил… Когда только нашел. Меня тогда поколотили крепко, не опасно, но все тело в синяках, все болело. Он заварил некоторые травы и пару дней просто обтирал меня этим отваром. Очень помогало. Вдруг поможет и тебе?

– Хуже точно не будет, – кивнул Тарвик. – Что, Женечка, жалко меня? Ничего. Не жалей. И со мной бы ничего не было, если б я тебя сюда не приволок.

– Знаешь, Вик, – сказала Женя, – ты, возможно, не поверишь, но я уже не жалею, что так случилось. У меня там ничего, о чем можно было бы жалеть. И никого. А здесь у меня есть Риэль, дорога и лютня.

Тарвик долго смотрел на нее изучающим холодным взглядом, потом улыбнулся. Поверил. Женя спросила, как и когда они познакомились. Мужчины переглянулись.

– Лет пять? Или шесть тому назад. В очень забавных обстоятельствах. Получилось так, что я ему был позарез нужен, а уж как он был нужен мне…

– Тарийский переезд, – улыбнулся Риэль. – Единственная переправа через Хот миль на сто. Ни города, ни даже деревни – постоялый двор и несколько домов для паромщиков. Десять золотых за переправу, и желающих вполне хватало. Объезжать выходило куда дороже. Я там застрял: давненько ни один менестрель не проезжал, вот хозяин и уговорил меня пожить, комнату дал хорошую. В любое время бы ничего, но мне не повезло…

– Как всегда, – вставил Тарвик.

– Ну, мне не всегда не везло. Однако тогда… Хот вышел из берегов, да так… я шум услышал, к окну подошел и чуть от страха не умер: от реки шла такая волна, каких я не видел на море. До самого постоялого двора докатилась, в дверь ударила – и отошла. Шагов на десять. От парома и воспоминаний не осталось, хорошо хоть утро было раннее, там был всего один работник, готовил паром… Ни пассажиров еще, ни кого другого. А к вечеру пошел дождь. Знаешь, какой? Я вышел было на улицу, так за минуту промок, словно меня в реку бросили. А люди-то не знали, что парома нет, там ближайшая деревушка в двадцати милях, места для жизни там нехорошие, с дурной славой. А переезд вроде как защищен Гильдией, там обереги на каждом шагу. И уж столько народу скопилось за неделю… Хозяин, не будь дурак, так цены за постой взвинтил, что только держись. Меня не выгнал, правда, но уж конечно из хорошей комнаты переселил в чуланчик без окон, но нормальный, с мебелью, постелью. А люди мечтали о месте в сарае, представляешь? Кто в каретах успел приехать, так в каретах и спал. Человек десять ночью спали в обеденном зале. В конюшне спали, в сараях, тенты над телегами натягивали. Обратно ехать – дороги размыты, никакая карета не пройдет, верхом – самоубийство, лошадь ногу сломает – и все, пропал. Мне повезло – я был под крышей. Зато на еду не хватало. Хозяин с меня за этот чуланчик содрал все, что было. Я, конечно, пел каждый день, да только люди предпочитали за еду платить, а не за музыку. Ох, Женя, как же я на десятый день жрать хотел! Тарелка жиденького супа – как праздник. Кусок лепешки – великая радость. И тут Создатель послал Тарвика…

– Создатель, это точно, – хмыкнул Тарвик. – Только мне он об этом не сказал. У меня конь ногу повредил, так что я пешочком, по колено в вязкой грязи, да еще животину за собой тянул. Добрался до постоялого двора – оп-па, никакой возможности под крышу попасть, сарай уже оккупирован, все дома… Народу – не меньше сотни человек, а рассчитано все это от силы на двадцать-тридцать. И перехватил я взгляд, которым менестрель провожал тарелку с овощами…

Риэль смущенно хихикнул.

– Ага, я уже до крайности дошел. Хоть иди и топись.

– Тем более что идти было совсем недалеко. А у меня денег было как раз до черта. Вот я Риэлю и предложил: пускаешь меня в свою комнату, я тебя кормлю.

– А почему никому другому это в голову не пришло?

– А потому что кто-то уже знал, что он гей. И все ж такие гордые сразу стали. А я не очень. Собственно, я-то как раз и не знал, так он честный, он меня предупредил. Лучше ты от меня узнаешь, чем от других, говорит, и не опасайся, я тебя соблазнять не буду, но вот что скажут люди. Жень, как ты думаешь, есть мне дело до того, что скажут люди?

– Никакого, – подтвердила Женя, – за что я, дура, в тебя и влюбилась.

– Дура, это верно. Я сказал, что он может даже и соблазнять, если ему свои зубы не жалко, лишь бы в тепло да сухость. С хозяином я договорился легко: продал ему коня на мясо… Эй, ты чего?

Риэль засмеялся.

– Женя, ты за это время столько конины съела… Основное мясо в Комрайне. То самое розовое, которое ты любишь.

– Женька, здесь другие кони. Их разводят не только как ездовых, но и на мясо. А вот… эээ… коров не едят – мясо невкусное и жесткое настолько, что даже мне не ужевать. Как ты думаешь, целые стада коней для чего держат? Мясо диетическое, нежное, мягкое, даже у боевых, а у меня-то нормальная кобылка была, купил, чтоб до места добраться, продал бы на мясо, даже если б она ногу и не повредила. В общем, мыться пришлось холодной водой – дрова берегли для приготовления еды, одежду служанка постирала за сумму, которая ей полное приданое могла составить… а там ужин… и видела б ты, как жрал твой деликатный Риэль. У меня прям сердце защемило. А потом, представляешь – комната… Окон нет – и славно, теплее только, дождь-то холодный. Не дождь. Ливень. Всемирный потоп. Риэль, она тебе потом эту сказку расскажет. А этот меня еще и на кровать пустил, сам на полу лег…

– Это еще почему?

– А он ранен был, – виновато объяснил Риэль. Стыдился он своей доброты, что ли. – И рана еще не зажила до конца, ему неудобно было бы на полу. А мне-то что? Я на голой земле спать могу. Одеяло у меня было…

– Я ему свой дорожный плащ дал, когда он высох. Знаешь, такая накидка, не шибко удобно в качестве только одежды, но универсальна, может и одеялом служить. И подушек было две, так что и ему хватило, и мне. Так что мы вместе провели дней пятнадцать, представляешь? Идти было особенно некуда, сидеть в битком набитом зале – удовольствие ниже среднего, так что мы в основном в комнате и торчали. Уж и наслушался я его за это время! Риэль, смотри, она мне сейчас глаза выцарапает! Хороший он менестрель, успокойся, и слушал я его как раз с удовольствием. Ну и разговаривали много.

– И чем друг другу не нравились? – спросила Женя, принимая из рук Риэля отвар. Риэль помог Тарвику раздеться, и Женя начала осторожно обтирать его изможденное тело полотенцем, смоченным отваром. Темные пятна на коже не были похожи на синяки, но Тарвик морщился, когда Женя их касалась.

– Жезл, – пояснил он. – Долго держатся следы. Не обращай внимания. Чем не нравились? И много ты в Новосибирске встречала мужчин, которым нравились бы геи? Риэль, так в ее мире называют мужеложцев. Не ругательно. Ругательно вас называют… Ой, больно же! Молчу! В общем, на этом и не сошлись. К тому же… Драться не станешь? С ним-то мы это еще тогда подробно обсудили. Слабак он, а я слабаков не люблю. А он соответственно не любит таких, как я, и, хотя и не признается, но завидует. Уверенности в себе, например. Силе характера. Но расстались мы все же не врагами. Друзьями стать не могли по определению, но понимать друг друга начали.

– Начали начинать, – поправил Риэль. – Тарвик, а может, всеобтереть? Мы отвернемся, ты сам сможешь.

– Думаешь, это вернет мне мужскую силу? – с сомнением спросил Тарвик. А ведь и правда силен. Мужчин эта катастрофа убивает, а он ничего, подшучивает еще. – Ну давай попробуем, а то ведь никакая виагра не спасет… Отворачиваться – как хотите, мне все равно. Женька меня уже видела… правда, в более боевом состоянии, а мужчины вот сколько на меня любовались а-ля натюрель…

Дней через десять ему стало заметно лучше. Даже аппетит появился, шагал он куда бодрее, шуточки отпускал в своем стиле. И – Женя видела – радовался тому, что жив. Он подставлял солнцу лицо, не задумываясь об ожоге на скуле, он бросался в озера и речки, чтобы не поплавать – рука ему этого никак не позволяла, но просто поплескаться на мелководье, он не спорил, когда Женя забирала в стирку его вещи, не возражал, когда Риэль купил ему сменное белье и рубашку. Женя понимала: он не принимает это как должное, записывает все в свою базу данных, запоминает и обязательно постарается вернуть долг. И вернет. Не деньгами. Услугой. Помощью. Изворотливым своим умом.

Женя успела выучить свою незатейливую биографию, так же трудно подлежащую проверке, как и история о сгоревшем борделе. Тарвик развлекался тем, что расспрашивал ее в стиле «тройки», разве что пытки не применял. Так же тщательно он отрабатывал с Риэлем историю его знакомства с Женей. Женя не обладала никакими «шпионскими» данными, на ее взгляд, истории были безупречны, придраться возможности не представлялось, и разоблачить их могли только с помощью пыток. Риэль ее сдаст? Да она сама себя радостно сдаст при малейшей угрозе! Вольно Тарвику быть героем, она-то не собирается…

На привалах они терзали Тарвика массажем: то Риэль, то Женя осторожно растирали его полупарализованную руку, а он скрипел зубами, давил стоны, но не возражал, тоже надеясь, что это поможет. Увидев у Жени подаренный Райвом кинжал, одобрительно кивнул и пообещал научить им пользоваться. Женя отвернулась, чтоб ее усмешечка его не насторожила. Ей, конечно, пользоваться ножом не приходилось, однако уж как-нибудь сумеет. Он, кажется, так и считает ее прежней офис-леди, разве что распробовавшей жизнь бродяги. А с каким удивлением он слушал ее пение и как же хохотал, когда сообразил, что именно она поет!

Еще через десять дней ожоги на запястье и на лице стали шрамами. Равносторонний треугольник, перечеркнутый косой линией, так напоминавший Жене знак на одежде, то ли не отбеливать, то ли не подвергать химчистке... Прощенный государственный преступник. Скорее всего, «тройка» постаралась это организовать именно по той причине, которую упоминал Риэль: не был Тарвик государственным преступником. Обыкновенным был. Убийцей, если угодно. А тут – ноздри рвать и на каторгу или под топор палача. Помилованных не клеймили. Только заговорщиков и прочих разного рода врагов государства, сдававших своих «подельников».

Но что удивительно: прохладный прием они встречали далеко не везде. Чаще случалось так: Жене и Риэлю предоставляли комнату или угол в деревенском доме, а Тарвику – место на сеновале. Женя, честно говоря, думала, что однажды он так и исчезнет с этого сеновала, но он не исчезал, выходил утром выспавшийся и даже довольный. Погода была просто сказочная – до летней жары было еще далеко, но дни были солнечные, ночи теплые, по Жениным прикидкам – чуть не круглосуточные плюс двадцать пять.

Тарвик благоразумно не цеплялся к Риэлю, потому что после первой же его шуточки Женя глянула так свирепо, что он тут же принялся делать успокаивающие жесты и обещать вести себя хорошо. До более-менее крупного города они дошли за полтора месяца. Встречались им стражники, и конные, и пешие, но странноватая троица не вызывала у них никакого интереса. Риэля просили предъявить знак Гильдии, на свежий шрам Тарвика смотрели без малейшего осуждения, с Женей слегка заигрывали. Странные тут были порядки все-таки. Тарвик пытался ей объяснить: прощен значит прощен, для властных структур пустое место, для народа – просто лишенец, которого можно за бесплатно припахать там, где самому работать не хочется, а вместо денег кусок хлеба дать или рваные штаны зад прикрыть. Он категорически отказался останавливаться с ними в гостинице, попросился у хозяина на сеновал, и тот неохотно позволил, прикинув, что пара менестрелей привлечет в ресторан больше народу, чем оттолкнет один прощенный преступник.

В этом городе Риэль, будучи человеком последовательным, снял в банке немного денег, чтобы экипировать Тарвика для дороги, купил ему одеяло, бритву и штаны по размеру, и кроме того, попросив Женю подождать снаружи, долго торчал в аптеке и вернулся довольным – выяснил, чем можно подлечить Тарвика. Комплекс витаминов и микроэлементов, наверное. Заговоренный магическим образом. Тьфу ты…

В этом городе Риэль встретился с давним знакомым, и Женя с Тарвиком, переглянувшись, отпустили его в гости, предположив, что знакомый не простой, а интимный. Сами же вернулись в гостиницу и с разрешения хозяина просидели до вечера в комнате. Сначала молчали, не только Женя не находила слов для разговора, но и Тарвик только поглядывал на нее, но потом, когда прислуга принесла им поднос с ужином, спросил:

– А и правда, ты как здесь? Адаптировалась? Жень, скажи откровенно.

Женя довольно долго откровенно и путано объясняла ему, как себя здесь чувствует и почему не воспользовалась бы порталом, окажись он прямо здесь и прямо сейчас. Тарвик даже не удивился.

– Бывает. Ты попала в то место, где тебе хорошо. Ни от кого не зависишь, не надо постоянно прикидываться. Мне кажется, ты благодарна нашему миру за то, что здесь можешь быть сама собой. Ты и там могла бы, конечно, да только… в общем, мир другой. Иначе устроен. Я говорил тебе, что Гатая мне нравится, а я ведь видел не только Землю. А в Гатае стоит жить именно в Комрайне. Ну, можно, конечно, еще в паре мест, но и Комрайн хорош. И вот еще… Женя, я ценю то, что сделал для меня Риэль. Он-то считает, что я ему помог, а не наоборот, ну а у меня другое мнение. То, что он предоставил мне кровать, меня добило. Увидел, что у меня плечо перевязано, забеспокоился, что на полу мне будет холодно, а застудить рану – паршиво может кончиться… Хороший он парень, даром что гей… только ведь и правда, не приведи Создатель, попадется «тройке» – и все, никакая легенда уже не поможет. И я последний, что его осудит. Ни одному нормальному человеку не выдержать…

– Что такое Джен Сандиния?

– Не знаю. Так и не знаю. Я думал, всего лишь символ, нужный для каких-то целей этому ордену. Но по тому, как наехали на «Стрелу»… Это слишком серьезно для символики. Такое мощное преследование… даже лестно.

– Ну и что мне делать?

Тарвик усмехнулся, и у Жени слегка засосало под ложечкой. До чего хорош, собака… до чего хорош!

– Делать? А что можно сделать? Смыться из Комрайна? Ничего не даст, потому что для Гильдии границ нет. Портал здесь и сейчас никак не окажется, и нигде мы его не найдем, потому что порталы контролируются Гильдией, а она заинтересована именно в том, чтобы найти тебя. Остается одно – жить как живешь. Или поселиться в каком-то крупном городе, где легче остаться незаметной. Дело уже сделано, Женя. Я могу извиняться, хоть в ногах валяться, только что от этого изменится, даже если ты простишь? Надо приспосабливаться.

– Тебе из-за меня и досталось, – вырвалось у Жени. Он засмеялся.

– Из-за тебя? Ох, Женька, дура ты все-таки. Как все нормальные бабы. Способна пожалеть меня после всего… И знаешь, я постараюсь что-нибудь сделать. Они меня не убили, и это, признаюсь, опрометчиво с их стороны.

– Да ладно, заткнись и лучше ешь. На тебя до сих пор смотреть страшно. Не в переносном смысле, а в самом прямом.

Тарвик послушно доел тушеные овощи с крохотными кусочками какого-то мяса. Женя уже знала, что здесь едят рептилий, причем всех подряд, от змей до ящериц, и Женю уже накормили как-то рагу из змеи, а она трескала за милую душу и похваливала, пока, давясь смехом, Риэль не сказал ей, что именно она трескает. В общем, она перестала спрашивать состав блюда, лишь бы вкусно было. Но тут решила.

– А это тоже конина?

Тарвик посмотрел в тарелку.

– Нет. Конина розовая и нежная, ее так мелко не режут, вкус теряется. Это, я думаю, вилос. Гибрид ежа и броненосца. Встречаться в лесу можно, связываться не стоит. Мясо грубоватое, но до невероятности питательное и полезное. Предприимчивые крестьяне их разводят, это хлопотно, но прибыльно. Они неприхотливы, траву жрут, но агрессивны… Впрочем, чего это я тебе читаю лекции по зоологии? Ешь спокойно, в Комрайне жареная саранча или тушеные тараканы не в почете. Это на крайнем юге все подряд едят.

– Мне кажется, что ты хочешь от нас сбежать, – очень логично продолжила Женя. Тарвик повел плечом: жест, который стал ему заменять пожатие плечами. Больную руку он, по Жениному совету, начал носить на перевязи, и воспрял духом: она стала болеть существенно меньше.

– Хотел бы – сбежал. Нет, дорогая. Пока не собираюсь. Долги нужно платить, а я тебе крепко задолжал.

Женя прищурилась и, стараясь быть беспощадной, поинтересовалась:

– И что ты можешь сейчас, хотелось бы мне знать?

– Немногое. Но хоть кое-что. Женя, не пытайся меня обидеть. Я толстокожий в отличие от Риэля. И слушай, успокойся, он мне нравится, а вот я ему – нет. Пусть он слабак, пусть он гей – каждый сходит с ума по-своему, пусть он идеалист и сплошь закомплексованный талант, но если бы наш или ваш мир в основном состоял из Риэлей, мы жили бы в раю. А если из Тарвиков, то в компьютерном адвенчуре. И хорошо, что не шутере. Он действительно славный парень, я в этом убедился за то время, что мы вынуждены были провести бок о бок. – Тарвик усмехнулся. – Он тогда все боялся меня объесть и неизменно выбирал кашу или суп – что подешевле. А я заставлял его есть жаркое… И что, ты намерена за ним всю жизнь ходить?

– Не знаю, – призналась Женя, – и знать не хочу. Мне надоело думать о будущем, очень хочется пожить сегодняшним днем. И пока я намерена за ним ходить. Возражаешь?

– Как раз понимаю. Я и сам занимался тем, чем хотел. Помню, мать была в таком ужасе, когда я университет бросил, что родственники, какие еще были, уверились, что умерла она от этого горя, хотя на самом деле у нее была опухоль. И представь себе, здесь умеют лечить рак, но не умеют оперировать нормальные липомы. У нее была липома в горле – и все, задохнулась. Жень, я вижу, что ты хочешь поговорить о Риэле, но боишься сболтнуть лишнее. Давай я расскажу, что знаю о нем, и ты уж исходя из этого будешь решать. Любишь его?