Текст книги "Надежда мира (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Риэль, абсолютно без ничего, лежат лицом вниз, уткнувшись в согнутую руку. Услышав шаги, он глухо и безнадежно проговорил:

– Хайлан, пожалуйста…

Женя села на кровать – настоящий сексодром – и коснулась его мягчайших волос.

– Он не придет.

Риэль повернул голову и сделал неловкую попытку натянуть на себя простыню. Женя его укрыла, раз уж такой стеснительный, поцеловала в щеку.

– Не бойся, мы его не убили и даже не побили. Тарвик просто рассказал… Тебе очень больно?

– Не очень, – тихо ответил он. – Не в боли дело. Это почти всегда сопровождается болью, но не только ею. Просто… просто я…

Тонкое бледное лицо исказилось. Он резко перевернулся на живот, чтобы Женя не увидела слез на глазах. Или на щеках. Женя прилегла рядом, обняла его и подумала в очередной раз: ну почему я его совершенно не хочу, никаких, даже самых смутных, признаков вожделения? Он не хочет – и это понятно, но я-то почему? Ведь не мужчина – идеал просто, мягкий, внимательный, заботливый, симпатичный… Слабый? Но разве ж это недостаток? Слабый ли, кстати говоря, ведь не оправдал ожиданий Тарвика – не сдал. Выдержал те пытки, какие могло выдержать его тело… А душа пострадала больше.

– Что я делал бы без тебя? – сдавленно, но уже как-то свободнее произнес в подушку Риэль.

– То же, что и я без тебя. Был одиноким. Продолжал быть одиноким. Надо ж было встретиться людям из двух разных миров… Ты ничего не рассказывал о том, что было там.

– Не хочу. Хочу забыть.

– Но ведь не забудешь, – вздохнула Женя.

– Тебя и правда не трогали?

– Чем поклясться?

– Верю. Нечего мне рассказывать. Все то, что говорил Тарвик, только мне меньше досталось. Знаешь, он этого, с жезлом, отвлекал на себя. Дерзил, оскорблял. Я и не знал, что человека можно вывести из себя парой слов. Я понимаю, с тобой Тарвик поступил скверно, но знаешь… он не плохой человек.

Он не плохой, подумала Женя, продолжая гладить легкие волосы и нежную кожу. Он настолько себе на уме, что, может, и сам себя не особенно понимает. Есть ему дело до Джен Сандиния, знает он, что это такое или нет, но уж не ради себя бродит он следом за менестрелем и его ученицей. Хитроумный Тарвик уж точно изыскал бы способ добраться до заначки и засесть где-то в тиши и покое, дожидаясь, пока не вернется подвижность руки. А кстати, уже. Он, конечно, не совсем хорошо ей владеет, но способен брать нетяжелые предметы. Судорожное дыхание Риэля становилось ровнее. А может, пнуть тана Хайлана разик, но так, чтоб о предмете своего вожделения он мог только вспоминать, а больше ничего не мог? Разве что любоваться совершенством.

Хайлан зашел, разумеется, без стука – к себе-то в спальню. Риэль повернул голову и печально на него посмотрел. Женя, снова превращаясь в благонравную и в меру застенчивую девушку, села на краю кровати, сложив руки на коленях. Хайлан многозначительно хмыкнул и сел с другой стороны.

– Почему ты не сказал мне?

– Разве ты меня слушаешь?

Ну и чем Хайлан отличается от «тройки»? Женя тихонько вышла. Пусть разбираются. В гостиной был только довольный Тарвик.

– Собирайся. Мы, кажется, нашли добровольного помощника. Как он будет пакостить Гильдии, его проблема, но вот нам он готов помочь. То есть, само собой, не нам, а Риэлю. Влюблен он, что ли?

– Ага, – кивнула Женя, – как ты в меня.

Тарвик слегка смешался – или изящно это сыграл, покачал головой и серьезно проговорил:

– Женя, я любил тебя. Не так, как ты того заслуживаешь, не так, наверное, как положено, но я иначе не умею.

– Пятьдесят тысяч золотых, конечно, существенно привлекательнее.

– Символ это, – криво усмехнулся Тарвик. – Символ независимости и отсутствия необходимости прогибаться под каждого, кто сильнее и богаче. У Риэля своя свобода, у меня своя.

Женя очень серьезно покивала и пошла собираться. Собственно, они и не распаковывались, так что она просто вытащила в гостиную все три рюкзака и все три футляра с инструментами. Сможет ли Риэль петь? Сможет. Рано или поздно все стирается, самые сильные ощущения остаются всего лишь горькой памятью. Он смог петь после смерти Камита и ухода Матиса – ох, твое счастье, Матис, что ты уже умер, попался бы ты мне под руку, не отделался бы так легко, как вырубленный охранник.

– Тэквондо или у-шу?

Ответить Тарвику Женя не успела. Появились Риэль, бледный и подавленный, и Хайлан, сосредоточенный и гневный.

– Как только Арисса принесет еду, можно отправляться, – сухо бросил он. – Ты все запомнил. Тарвик? Денег не жалей, меняй лошадей – и дальше до самого Уэлита, а там…

– Я помню, – оборвал его Тарвик. – Не волнуйся. Я и сам очень заинтересован в том, чтобы добраться до места целеньким. Риэль, ты так?

Женя ущипнула его за ляжку так, как может ущипнуть только злая женщина. Или очень злой гусь-вожак. Тарвик послушно заткнулся. Арисса принесла полную корзину еды, и они, провожаемые лично таном Хайланом, погрузились в его карету, а на козлах разместился тот самый непрощенный. Не чревато ли?

– Нет, – объяснил Тарвик, когда они уже разместились внутри: Женя и Риэль на раскладных диванах, а Тарвик разлегся на скамье напротив. – Он крепко повязан и, хоть ты тресни, предан Хайлану больше, чем тому самому бы хотелось. Ри, подбодрись. Все не так плохо.

– Не называй меня Ри, пожалуйста, – тихо попросил Риэль. Тарвик приподнял бровь, но не возразил и скоро, как показалось Жене, задремал. Ведь он просто бодрится, а на самом деле ему очень плохо, подумала Женя. Сколько раз замечала, как его смуглую физиономию заливает синеватая бледность, но едва она собиралась поинтересоваться его самочувствием, он начинал что-то говорить, шутить, в общем, всячески отвлекать от себя внимание. Он ел вдвое меньше, чем раньше, и ел далеко не все, он перестал пить вино, у него изменилась походка, и, черт возьми, ему трудно было подниматься по лестнице. И что делать, если он даже говорить об этом не позволяет? Супермен чертов…

Риэль смотрел прямо перед собой, как всегда, когда заглядывал в прошлое. О чем он думает: Камит, Матис, Хайлан, «тройка»? Самый безобидный человек из всех, кого она здесь встретила. Тогда за что ему эти испытания? Плата за данный Создателем талант? Жизнь поэта не только в России страшна? Тьфу, на патетику потянуло…

Бесконечное покачивание кареты утомило Женю, но мужчины, похоже, почти наслаждались отсутствием необходимости двигаться, потому она делала вид, что безумно рада возможности расслабиться и ничегошеньки не делать. Тарвик умудрялся большую часть времени дремать, а вот Риэль – нет, то в окно смотрел равнодушно, слегка отодвинув шторку, то перед собой, то на Женю – с нежностью и умиротворением. Разговаривали они немного. Риэль немного отходил, даже рассказывал кое о чем из тюремной жизни. В отличие от Тарвика, он чувствовал себя неуютно без одежды, хотя наготы вроде бы и не стеснялся, но одно дело, когда ты сам раздеваешься, и неважно по какой причине, и совсем другое, когда тебе велят раздеться и ты торчишь пнем без ничего в присутствии троих более чем одетых мужчин. Это даже не унижает – это убивает. Понимаешь, что ты для них просто не человек, пыль под ногами, пройдут – и не заметят. А пыли зачем прикрывать наготу? «Ты радуйся, что сложен хорошо, – подал голос вроде бы дремавший Тарвик, – было б у тебя пузо и кривые ноги, ты в себя еще хреновей чувствовал. Хоть тело красивое…» – «Ты оценил?» – ехидно спросил Риэль, и Тарвик поперхнулся, немножко чересчур демонстративно.

Унижала не причиняемая боль, но беспомощность, еще большая, чем с Хайланом. Ты никтои ничегоподелать не можешь, ты даже не принимаешь правила игры, ты им подчиняешься, и это все равно не помогает. Если не возражать Хайлану, следовать его требованиям, то даже возникает некоторая иллюзия обоюдности. Здесь же даже намека нет на то, что ты – человек. Ты отвечаешь, и тебе изначально не верят. Впрочем, не то что не верят, но считают своим долгом непременно спросить еще, и еще, и еще – а вдруг ты запутаешься в своей лжи или в своей правде, и тогда можно будет уцепиться за эту путаницу и начать все сначала…

Сыскарь ничего против Риэля лично не имел. Допрашивал, морду бил – и правда, жутко больно, когда кончиками пальцем наотмашь, переспрашивал, и Риэль как личность его вовсе не интересовал. Не было такой личности. Был говорящий предмет, и надо было добиться, чтобы предмет говорил только правду. Как Риэль настраивал виолу, подтягивая или ослабляя струны, так и сыскарь настраивал его на истину. А вот второй, который с жезлом, Риэля ненавидел и презирал одновременно, хотя это, казалось бы, и невозможно. И настолько сильно, что его удерживал маг, да и в невыразительных глазах сыскаря Риэль порой ловил то ли осуждение коллеги, то ли сочувствие к себе. Понятно, что он презирал мужеложца, не редкость, мягко говоря. Но почему он ненавидел менестреля? Почему он был так зол, когда ему не позволили лишить Риэля голоса или пальцев? Риэлю хватило испытанного ужаса перед такой перспективой. Дело даже не в том, что он не смог бы заработать – он не рассчитывал выйти оттуда живым, ведь и Тарвика выпустили не просто так, на него, как на живца, ловили… Заработать можно и как-то иначе, можно, наконец, вернуться в Сайтану, он неприхотлив, а братья и сестры добры, прокормят. Но как можно не петь?

Только все равно… Все равно. Не получается. Он пробовал. Горло перехватывает при одной только мысли и пении. Словно кто-то невидимый пытается задушить.

– Пройдет, – сообщил равнодушно Тарвик. – Ты и пострашнее чего переживал. Однако все равно петь начал. Тебя ж не убили, язык не отрезали, легкие не выдернули, а песня – твоя жизнь. Значит, будешь жить.

Останавливалась карета только для того, чтоб они смогли отлучиться в кустики, слегка размять ноги, даже ели на ходу. Вознице хватало для сна нескольких часов, но они все равно не выходили из кареты. Женя потеряла счет времени, да, собственно, и не вела его здесь – смысла не было считать дни, как считала их дома: два дня до выходных, четыре с половиной месяца до отпуска, неделя до Нового года… На Гатае не было времени…

Потом Тарвик решительно выгнал их из кареты, кивнул вознице и свернул в лес, густой, мрачный, неприветливый. В нем не ощущалась жара, но не было и ветра, потому они не особенно мерзли ночами, хотя спать старались поближе друг к другу, то есть Женя с Риэлем, как обычно, ложились спина к спине, а Тарвик подкатывался к ним поближе. Жизнь теряла смысл.

Женя устала меньше мужчин, зато отупела больше. Она автоматически переставляла ноги, где-то глубоко внутри удивляясь, что Тарвик на это еще способен. Верить в то, что он болен, не хотелось; он казался не то чтоб несокрушимым, но близко к этому. Получалось, без него, соблазнителя, прагматика и циника, никуда? А с другой стороны, не он ли втравил их в эту тяжкую и грязную историю? То есть втравились-то они совершенно добровольно: ведь не обуяй их нелепое в данной ситуации желание помочь, так и ходили бы по Комрайну без забот и осознания времени. Как птицы.

Тарвик, словно понимая ее подспудные мысли, поворошил ветки – гарта в этих местах, увы, не росла – и полюбопытствовал:

– Убедились, что за души прекрасные порывы, – при этом он подмигнул Жене, – приходится платить дорогую цену? Раскаиваетесь?

Женя промолчала, но не потому что раскаивалась, просто у нее язык не ворочался от тупости, а Риэль после непродолжительной паузы, которую он потратил на раздумья, покачал головой:

– Нет.

– А обосновать? – в точности копируя интонацию… господи, чью? как звали-то ее – Леночка, Катенька, Милочка? в общем, копируя интонацию кого-то из прежней Жениной жизни, спросил Тарвик. Риэль обнял колени, пристроил на них подбородок и, не сводя глаз с огня, обосновал:

– Мне, конечно, не может нравиться, что наша жизнь сломана, и похоже, окончательно. Но не уверен, что мне было бы хорошо и спокойно, если бы мы прошли мимо. Я только бы и думал о том, что с тобой и жив ли ты вообще…

Тарвик усмехнулся:

– Ну ты сравнил! С думами о моей печальной участи ты бы примирился… ну, хотя бы со временем. Ты и похуже чего переживал.

– Вот мне этого и хватило. Я уже чувствовал себя предателем. Если бы тебя там все же казнили, я бы, разумеется, пережил эту трагедию… и даже без особенного ущерба.

– Ну, допустим, я жалею, – сказала Женя, – и что? Волосы на себе рвать? Разве что-то изменится? Кроме того, что ты с удовлетворением подумаешь о том, что всякому великодушию есть пределы.

– Слушай ее больше, – улыбнулся Риэль. – И она не жалеет.

– Я, Женя, и так знаю, что всякому великодушию есть пределы, – сообщил Тарвик. – И уж поверь, никакого удовлетворения… кроме того, что начну думать, что вы решили наконец быть чуть пореалистичнее. А ты решила, в отличие от него.

– Она не жалеет…

– Не жалеет, не жалеет. Я не об этом. Она разумно рассуждает: а что проку жалеть, если это ничего не изменит… Ладно. Давайте спать.

Ночь была холодная для Гатаи, но Женя не очень замерзла, и закалилась уже, и от Риэля шло тепло. Утром Риэль пошел к озеру половить рыбу: они давно уже перешли на подножный корм, из всех запасов осталось немного галет, даже соль кончилась. Правда, они не голодали, и грибов в лесу хватало, и ягод, и орехов, и черт знает чего еще, да и Тарвику удавалось подстрелить мелкую живность – арбалет ему, как ни странно, вернули вместе со всеми вещами. Тарвик закинул за голову руку – левую, для правой такой экстрим еще никак не годился – и разглядывал небо, смутно просвечивающее сквозь листву.

– Он ни разу даже флейту не достал, – сумрачно проговорил он, – и это мне не нравится. Даже тебя не заставляет играть. Жень, может, подашь ему пример?

– Что у тебя болит, Тарвик?

Он медленно перевел на нее взгляд все так же блестящих коричневых глаз.

– А что у меня не болит? Не обращай внимания.

– Не могу. Тебе совсем плохо. Почему?

– Жезл. То есть я так думаю. Эта штука явно что-то излучает. Это что-то раздражает нервные окончания, всего лишь причиняя боль. Но я думаю, если им не просто касаться тела, а прижимать его сильно и подолгу, ткани начинают разрушаться. И думаю, что необратимо. Ну что смотришь испуганно? Ну да, похоже, я умираю. Только не завтра это случится, и даже не послезавтра. Мы успеем дойти. Должны успеть. Сердце работает нормально, а вот прочий ливер… желудок, как видишь, разваливается, печень…

– Ведь тебя знакомил с анатомией маг, почему ты думаешь, что это из-за жезла?

О чем я говорю? Ну какая разница? Он умирает, а ты поддерживает светскую беседу в стиле Тарвика Гана.

– Знаешь, Женя, маг, скорее всего, просто убеждалменя в том, что у меня завязываются в узел кишки или перекручивается желудок. Или воздействовал непосредственно на тот участок мозга, который отвечает за боль. А этот – действовал. К тому же маг не показывал мне, где у меня позвоночник, а этот козел… Заметно, что мне трудно идти, да? Ничего. Прорвемся. За Риэля не бойся, к его счастью, ему хватало прикосновения. Но на всякий случай слушай меня внимательно…

Послушать не дали. Коротко вскрикнул Риэль, и оба вскочили, причем Женя куда резвее, потому что Тарвик потратил секунду на то, чтобы потянуться за арбалетом.

– Брось, – сказали ему, – или дружку перережут горло.

– Дружку? – удивился Тарвик, выцеливая кого-то в кустах. – Вот уж не думал, что меня можно заподозрить в дружеских чувствах.

Но арбалет он бросил. Очень удобно бросил, при необходимости и достать можно было легко. От озера, подталкивая копьем в спину, привели Риэля. Их было всего пятеро. Разбойники? Сыскари? Губы Риэля слегка кривились, да и сам он перекашивался набок, но следов крови не было. Просто ударили. Скоты.

Тарвик дождался удобного момента и подал пример. Как он, полумертвый, умудрялся такдвигаться? Женя, собственно, и не следила за ним, потому что занята была: она вырубала намеченных. С первым никаких осложнений не возникло: получив крепкий пинок в самое уязвимое место, он рухнул в свежеразведенный костер и теперь не знал, то ли кататься по траве, гася вспыхнувшую одежду, то ли в классической позе ударенного в пах корчиться на этой траве. А вот второй, имевший пару секунд на то, чтоб оценить ситуацию, ее оценил и начал сопротивляться. Женя не тренировалась давным-давно, и ее счастье, что он не тренировался никогда, поэтому после некоторых усилий она его все-таки вырубила основательно. Тарвик к этому времени разложил своих. И надо было видеть лицо потрясенного Риэля…

– Мы побеждали врагов, а ты их связывай, – хмыкнул Тарвик, переводя дыхание. – И покрепче.

Риэль кивнул и принялся за работу. Минут через десять все пятеро лежали в рядок, аккуратно упакованные широкими веревками, которые Риэль нарезал из их штанов. Трусов он им тоже не оставил – так, на всякий случай. Женя стыдливо отвернулась, но успела убедиться в том, что и на гениталиях случаются синяки.

– Собирайтесь, – скомандовал Тарвик, – а я их расспрошу… Если визжать будут, не надо умолять меня о гуманности, я ее потерял в дороге.

Риэль порывался поумолять, потому что Тарвик и правда не отличался деликатностью, но Женя ему не позволила. Не убьет. Да если и убьет. Почему-то это ее не взволновало нисколько. Отупела. От однообразия убегания.

– Разбойники, – со смесью облегчения и почему-то сожаления сообщил Тарвик. – Причем начинающие. И неудачливые – тоже бегут. Для нас это нехорошо – погоня за ними есть, так что они пусть тут полежат, а мы сматываемся. В хорошем темпе.

Женя не стала спрашивать, сможет ли он сам поддерживать этот хороший темп. Они отошли уже на приличное расстояние от связанных разбойников, когда Риэль вдруг спросил, не может ли кто помочь Тарвику. Тот засмеялся.

– Не знаю. Вряд ли, разве что высшие маги. Как ты думаешь, они станут это делать?

– Ты что-то хотел мне сказать. Велел внимательно слушать.

Тарвик отмахнулся.

– Передумал. Нам, в общем, не так и далеко осталось. Не надо смотреть на меня с таким выразительным подозрением, подозревали вы меня давно, но помалкивали. Давайте так и оставим.

– Такая прекрасная была жизнь, – с тоской произнесла Женя. – Я была попросту счастлива…

– Вот-вот, – одобрил Тарвик, – истерику закати еще. В самый раз. Ко времени.

Не дождешься, подумала Женя, обиженно умолкая. Риэль взял ее за руку. Идти было совсем не трудно, высокой травы не имелось, даже переплетения корней под ноги не лезли. Ей – легко. Да и Риэль шагал, словно по дороге, приноравливаясь уже не под Женю, а под Тарвика. Тот насвистывал что-то без особенной мелодичности, и Риэль, не выносивший фальшивых нот, никак это не комментировал. Случившееся в очередной раз надломило Риэля. Женя не знала, сколько ему осталось до того, как сломаться полностью. Он почти все время был погружен в себя, говорил очень мало, словно через силу и был даже не подавлен. Отстранен. И хорошо если временно.

Они шли, регулярно делая короткие привалы, чтобы дать Тарвику перевести дух. Риэль переложил его немногочисленные вещи в свой рюкзак, и Тарвик слова не сказал, кивнул без особенной благодарности: это было просто рационально, потому что у него болела спина и идти ему было трудно. Когда они улеглись спать, Женя накрыла Тарвика своим платком – хоть какое-то, да тепло, и тот снова не возразил, завернулся в одеяло и быстро уснул. Вымотался он основательно. А ведь не так и давно Женя считала его своим ровесником…

Еще день, еще ночь, и еще… Без приключений, без неприятностей типа отсутствия воды и еды, еда в этом лесу была совершенно непуганая и сама под ноги лезла: Риэль поймал кролика голыми руками. Потом лес начал редеть, и Тарвик немного оживился. Последнее время он был сосредоточен и сух, лицо осунулось еще больше, нос заострился. Женя понимала, на чем он сосредоточен: левой – правой, левой – правой, и чтоб не сбиться с ритма, чтоб не чувствовать боли в спине.

– Стоять.

Это был не приказ, так – информация, и настолько убедительная, что мужчины замерли, а Женя и подавно. Вокруг не было никого.

– Мешки снять. Поставить на землю. Отойти на два шага. Оружие на землю. Женщины тоже касается.

Скучные инструкции. Только вот отказываться им следовать не собирался даже неслух Тарвик. Он отбросил арбалет, Риэль и Женя туда же отправили свои кинжалы. И тогда из ниоткуда появились люди. То есть, они появились из-за деревьев, из кустов, встали из густой травы, но так неуловимо, что именно – ниоткуда. И одеты они были так, что с трех шагов могли слиться с пейзажем. Своего рода камуфляж, разве что чуть более щегольской.

Один подошел поближе, пока остальные держали их на прицеле. Женя оторопела. Такого не бывает. Вообще. Он был даже не красив, он был прекрасен, великолепен, потрясающ. Риэль – крокодил. Тарвик – урод. Райв – обезьяна. Пена золотых волос, совершенный овал лица, изумительного оттенка кожа, небывало синие глаза, тонкие неземные черты… Он был нечеловеческикрасив. И когда Женя сумела-таки оторвать от него взгляд, то убедилась, что и остальные – тоже. Нет, не все были синеглазыми блондинами. У одного волосы, вроде бы тоже золотистые, имели явственный розовый отлив, другой смотрел безупречными темно-розовыми же глазами, и это было безумно красиво. Как в японском мультике.

– Кто?

– Я Риэль, менестрель из Комрайна. Женя – моя ученица. Тарвик Ган – мой спутник, – торопливо ответил Риэль.

– Менестре-ель, – протянул синеглазый. – Ну только менестрелей нам и не хватало. Заблудились? В наши леса зашли? И что, никогда не слышал, что из наших лесов не выходят?

Женя ощутила у своего горла лезвие. Нет, не холодное. Оно было такое острое, что казалось горячим: Женя так и представляла, как сейчас кровь брызнет, а она теплая…

– Ну-ка спой нам.

– Я… я не могу петь.

– Спой. Или твои спутники умрут.

Риэль посмотрел на виолу, но синеглазый насмешливо покачал головой.

– Нет, ты без музыки.

– Что вам спеть? – обреченно спросил Риэль, не сводя взгляда с Жени.

– Что спеть? Ну, вот хотя бы «Карнийскую легенду».

– Я… – растерялся Риэль. – Боюсь, мне не по голосу…

Нож оторвался от шеи Жени и покачался у нее перед носом. Он был едва ли не прозрачный. Риэль опустил глаза, сосредоточиваясь, сменил позу и запел.

Боже мой… Женя, слышавшая его тысячу раз, знавшая, казалось, весь его репертуар и все его приемы, была потрясена. Какой там Гартус! Риэль выводил сложнейшую балладу, играя голосом так, как Гартус этого никогда не делал, и его звенящий тенор то летел, то плыл, то шептал… У Жени выступили слезы на глазах, когда он взял последние ноты – так небесно высоко, так чисто, так нежно…

– Неплохо, – резюмировал синеглазый. – Не будем мы убивать твоих спутников. А тебя?

– Да ладно вам, – вдруг сказал Тарвик. – Он ведь и поверить может.

– А ты? – удивился тот, с розовыми глазами.

– А я знаю, что слухи о кровожадности эльфов сильно преувеличены. Самими эльфами.

Мужчины засмеялись. Женя оторопело переводила взгляд с одного на другого. Хрестоматийные эльфы. Нечеловечески красивые. Чужие. Чужие?

– Откуда у тебя эльфийское имя, менестрель? Ты ведь Ри? А Эль – это фамилия?

– Я не… не знаю.

– На полукровку ты не похож… Хотя как только не шутит Создатель… Ну что, Тарвик Ган, ты, кажется, шел именно к нам?

– Нет. Надеялся не встретиться. Гостеприимство вам не свойственно, как и кровожадность.

– Вот как? Не исключено, что ты будешь разочарован. Я, Лин Манили, приветствую тебя, Джен Сандиния. Успокой своих спутников. Мы не станем есть их на завтрак.

Женя оторопела, когда мужчины сихнронно склонились перед ней. Тарвик облегченно вздохнул.

– И прости за жестокую шутку, – не выпрямляясь, но поглядывая на нее снизу вверх, проговорил эльф с притворным покаянием. – Видишь ли, редко менестрели людей действительно умеют петь. Он – умеет.

Женя на деревянных ногах подошла к Риэлю и обняла его, и он обнял, защищающе… хотя, наверное, это было даже смешно. Неважно. Зато ей так было спокойнее.

– Отдохнете у нас? – предлагающе спросил синеглазый Лин. – Уверяю, никакая погоня не рискнет войти в наши края.

– Даже Гильдия магов?

Эльф презрительно усмехнулся, что весьма понравилось Тарвику.

– Даже Гильдия магов.

Оказалось, они шли совсем рядом с поселком эльфов – маленьким, скрытым среди деревьев, отличавшимся от аналогичных человеческих поселений разве что красками: дома были неизменно выкрашены в ясные прозрачные цвета, ни на одной стене краска не облупилась, ни одна ступенька не была поцарапана. Этакий эталонно отремонтированный к приезду начальства военный городок. Потемкинская деревня. Хотя на самом деле эльфы всего лишь были занудными аккуратистами. Ни в одном дворе не было заметно никаких следов беспорядка, всякая вещь лежала на своем месте, если на цветнике положено было расти только «слезам девственницы», то и росли только эти самые слезы, и никаких посторонних травинок. Точно так же было и в одежде: «камуфляж» был идеально подогнан, не мешая двигаться. Здесь жили в основном охотники – вот и камуфляж – и сборщики всяких лесных даров, то есть самые что ни на есть мирные люди… то есть эльфы. Их феноменальная красота была столь изысканной и в то же время столь вызывающей, что напомнила Жене рекламных див, рассыпающих на экране обработанные компьютерными программами волосы. Но смотреть на них было приятно, потому что они перестали строить из себя злодеев, оказавшись вполне приятными, смешливыми и совершенно непонятными созданиями. Чужими. Сторонящимися людей по миллиону только им понятных резонов, причем настолько, что с удовольствием распространяли о себе невозможные ужастики. Эльфы не любили людей без видимых причин. Ни Риэль, ни Тарвик не припоминали никаких репрессий против них и никаких их восстаний. Жили – и жили. Оказывалось, что они относятся к какому-то государству – чихали и продолжали жить, как прежде. Особо наглые короли пытались требовать с них налоги, держа наготове чуть ли не армии, – они платили, но переставали торговать с людьми, и получалось, что людям эта торговля нужнее, чем эльфам, и уж никак не простонародью: эльфийская «ювелирка», эльфийская вышивка и прочие предметы роскоши были чрезвычайно популярны среди людей богатых. И как-то незаметно потуги королей сводились на нет. Людей в городах эльфов не принимали. Мест в гостиницах не оказывалось вообще, никаких и никогда, а ставить палатки запрещалось местными правилами, иногда только что придуманными, но непременно записанными и заверенными во властных структурах. Да и сами они вовсе не рвались общаться, приезжали только чтобы продать – купить, и чаще продать, чем купить. Жене вспомнилось риэлево «война с тамошними эльфами кончится плохо». Подумав, она спросила Лина, так ли это, и он со свойственной ленцой ответил, что даже не плохо, а гораздо хуже, потому что эльфы знают людей насквозь, зато люди совершенно не знают, чего ждать от эльфов. Маги? Ну а как же, есть. Потому и Гильдия ваша… то есть, прости, не ваша, конечно, вы от этой Гильдии и натерпелись…

Они и правда рассказали эльфам все, вплоть до метода, каким Тарвик проверял Женино соответствие приметам (это вызвало смешки в адрес проверяльщика), вплоть до методов пыток, каким подвергали Тарвика и Риэля. Женя еще попросила местных врачей, если они есть, осмотреть мужчин – и их тщательно обследовали, и вовсе не только визуально, но и с помощью какой-то техники – гибрид магии с технологией, по словам Лина, придумали именно эльфы, а люди то ли подсмотрели, что почти невозможно, то ли просто пошли по параллельному пути, разве что существенно позже. Риэль, благодарение создателю, оказался здоров, а Тарвику оставалось не более года жизни. Врач сообщил это с обычной безмятежностью, а Тарвик с той же безмятежностью пожал плечами. Вот руку ему подлечили. О процедуре он рассказывал больше в матерных выражениях, потому что жезл и тот причинял меньшую боль (Риэль поежился), но как только процедура прекратилась, прекратилась и боль. В том числе и в руке. Тарвик уж и поднимал ее, и вертел ею всяко, и кулак сжимал – нет, не больно совсем и нигде.

Спокойная уверенность – вот что их отличало. Такая же спокойная отчужденность. При всей благожелательности эльфы общались с ними совсем не так, как между собой. Тарвик втолковывал Жене, что эти эльфы – совсем не те, про которых она в книжках читала, это не Толкиен и не Сапковский, это просто иные, в смысле другая гуманоидная раса, ну сложилось так, что есть маргиты, есть люди, есть эльфы… много кто еще есть. Просто красивы они, как в Жениных книжках и описывалось. Полукровки бывают, но, во-первых, редко, а во-вторых, как всякий продукт межвидового скрещивания, они бесплодны. Разный геном. Льва и тигра тоже можно скрестить, что в Новосибирском зоопарке и сделали, ну вот, получилась отдельная клетка для лигра, и ничего больше. Тут то же самое. Вроде и гуманоиды (больше, чем маргиты, с теми потомства не бывает… хотя бродят нехорошие слухи), и в то же время другие. Их на Гатае не так чтоб много, процентов несколько от общего населения, и пытаться завоевать малочисленные племена перестали еще во времена смутных войн, то есть очень давно. Если эльфы мобилизовывались на войну, для агрессора все кончалось крайне плохо. Для начала они просто убивали командующего вражеской армией. Если не помогало – того, кто отдавал ему приказы. И вплоть до королей. Как им это удавалось, черт знает, все равно не скажут.

А Женя спросила. Пользуясь своим несомненно привилегированным положением. И ей спокойно сказали: «А магия на что?» И показали. Стоял перед ней тот самый, с розовато-золотистыми волосами, красавчик – и нету. На пустом дворе. И вдруг сзади прикасается к волосам. Женя чуть заикой не осталась. В общем, умели они отводить глаза, а для таких важных акцийеще и использовали особым образом подготовленных бойцов. «Спецназ», – хмыкнул Тарвик, однако проникшись уважением. Может, потому что и сам был подготовлен особым образом.

Главным среди эльфов был не Лин, а другой, постарше, поосанистее, с пенными русыми волосами с явственным зеленоватым отливом и совершенно не гармонирующими темно-розовыми глазами. Японские мультики. И, как и в них, розовые глаза выглядели красиво. Женя попыталась ему объяснить, что никакая она не Джен Сандиния, а просто Женя Ковальская с другой планеты, но он только отстраненно и снисходительно усмехнулся: думай как хочешь, но он, Тай Гилени, привык верить своим глазам. И Женя может не волноваться, какая бы погоня за ними ни шла, не дойдут. Заблудятся в местных лесах, и никакая магия не спасет. Не жалко ли ей преследователей? Ну и правильно. Излишняя добросердечность опаснее откровенной злобы.

Риэль отходил. Отгонял пережитое. Смог взять в руки виолу, смог петь. Признавался, что повторить подвига и снова спеть «Карнийскую легенду» не рискнет и не сумеет, но в тот момент он поверил – заставил себя поверить – в то, что, если он не справится, Женю действительно убьют, потому что он совсем не знал, чего ожидать от эльфов, и если слухи о них правда хоть наполовину, основания для страха были. Эльфы слушали его, даже сдержанно похваливали – ему все равно было. Он не для них пел, а для Жени. И ее заставлял. Вспомнил, что она всего лишь ученица, и снова начались упражнения, снова уроки игры на лютне… Женя была крайне благодарна эльфам за то, что они снисходительно не комментировали ее вокальный дар, особенно после того как услышала поющего эльфа. Не менестреля. Просто сидел молодой парень на вполне деревенской лавочке, починял охотничий многозарядный арбалет и пел себе песенку на непонятном языке. Риэль признался, что не только повторить, но даже и запомнить не смог, а уж на музыкальную память он не жаловался никогда.