Текст книги "Богатые — такие разные.Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
– Да, именно так. Пол был исключением, подтверждавшим правило.
– Иисусе! – вздохнул я. – Жаль, что вы не сказали мне этого десять минут назад, когда я пытался вас изнасиловать, тогда я, может быть, не вырвал бы с мясом все пуговицы на своей ширинке.
Прошла томительная секунда глубочайшего молчания, когда наше будущее висело на волоске, и она, наконец, рассмеялась, даже, скорее, просто хихикнула. Я ободряюще улыбнулся. Секунду спустя оба мы уже громко хохотали, и напряженности как не бывало.
– Пошли обратно, к мельнице, – предложил я, и, когда дюны остались позади, я взял ее руку и крепко сжал, показывая, что все будет хорошо.
Когда мы вернулись к ней домой, была уже половина седьмого, и Элан доедал свой ужин. Дайана попросила меня воздержаться от выпивки, пока будет читать ему сказку на ночь, но я уже скучал по своим мальчикам, и возможность рассказать сказку на ночь была слишком соблазнительна, чтобы ее упускать. Когда она закончила чтение очередной главы «Маленького лорда», я принялся рассказывать сагу Макстаррета «Шестизарядный Билли Джо» и был очень рад видеть, что Элан реагировал на нее как нормальный шестилетний мальчик, а не как маленький старичок, не читающий ничего, кроме «Капитала» Маркса.
– Расскажите еще раз! – попросил Элан, и этот его подъем задал тон всему вечеру.
Пообедав, мы отправились в бар, и, поскольку в баре было примерно так же весело, как на поминках, мы перешли в комнату, где мужчины играли в дротики. Я никогда раньше не играл в эту игру, но Дайана представила меня игрокам, они пригласили меня присоединиться к их забаве, и в результате время прошло очень весело. Я бросал дротики в деревянный щит и то и дело заказывал для всех кружки темного английского пива. После первого же круга мои новые знакомцы прониклись ко мне расположением, и единственным неудобством было лишь то, что я не понимал ни слова в их трудном для меня норфолкском диалекте. Однако Дайана, оказавшаяся талантливым переводчиком, обрадовала меня, сообщив, что и они понимали меня не лучше.
– Что они говорят? – спросил я, подсчитывая очки и заказывая новый поднос с пивом.
– Что вы отличный парень! – весело шепнула Дайана.
Я понимал, что это серьезный комплимент, и огляделся с гордой улыбкой.
Мною только начинал овладевать настоящий спортивный азарт, когда неожиданно выяснилось, что бар уже закрывается. Однако, вспомнив о том, что меня ожидало, я с удовольствием зашагал обратно в Мэллингхэм.
– Выпьете кофе? – предложила Дайана.
– Может быть, по бокалу шампанского?
– Это после пива-то? – ужаснулась она, но покорно вышла и вернулась с бутылкой, покрытой паутиной. – У вас, американцев, совершенно варварские привычки в отношении выпивки! – с осуждением проговорила она. – О, конечно, я понимаю, можете не говорить мне о сухом законе! Он не больше, чем оправдание для нации, готовой на самые невообразимые поступки!
– Вот именно! – заметил я. – Мы это называем словом «кутить». Пошли наверх!
– Подождите – нам же нужны стаканы! Если, конечно, вы не собираетесь вылить шампанское в ванну и выкупаться в нем. Зная вас, американцев, я бы ничему не удивилась.
– Сейчас я их принесу, – сказал я, направляясь на кухню. – А вы приготовьте ванну.
– Вы это серьезно?
– Не будьте же вы настолько англичанкой!
Оставив рассмеявшуюся Дайану одну, я вышел в коридор. Там было так темно, что я не узнал бы даже собственную бабушку, если бы столкнулся с нею лицом к лицу.
Убедившись в том, что электричества здесь не было, я зажег спичку и стал ощупью обшаривать кухню. Выручила меня случайно попавшая под руку свеча. Пока я нашел стаканы, прошло, наверное, минут десять. Как раз в это время наверху прекратился шум льющейся в ванну воды.
– Дайана?
– Я жду, господин Салливэн!
Просторная ванная комната, которую днем показал мне Элан, была залита мягким трепетавшим светом. Я в изумлении остановился.
– Да вы просто молодчина, леди! – присвистнув, воскликнул я.
Она наполнила громадную ванну почти до краев и добавила туда какое-то магическое средство – несомненно, от фирмы «Дайана Слейд Косметикс» – покрывшее воду массой вздымавшейся волнами пены. Комнату освещал поставленный на бельевую корзину серебряный канделябр, и языки пламени от пяти свечей заливали волнующим светом Дайану, погрузившуюся в глубокую старую ванну до самого подбородка.
– «Заходи ко мне в гости», – сказал паук мухе», поддразнивая меня, с улыбкой процитировала сказку Дайана, маня к себе большим пальцем высунувшейся из мыльной пены ноги.
– Меня не остановила бы никакая липкая бумага для мух! – заметил я, раскупоривая бутылку.
Наполнив стакан, я протянул его Дайане, но так, чтобы она немного не доставала до него.
– Хитрец! – воскликнула она, безуспешно пытаясь дотянуться.
Я отодвинул руку чуть дальше и улыбнулся.
– Я не двинусь больше ни на дюйм! Почему вы должны видеть меня голой, когда сами одеты с головы до ног?
– Действительно! – с готовностью отозвался я и быстро разделся. Сбросив и трусы, я наполнил свой стакан: – За мою хозяйку! – провозгласил я, выпил все до капли и налил еще.
Глаза Дайаны стали как блюдца. Она смотрела на меня так, словно никогда раньше не видала голого мужчины.
– Боже мой, – в благоговейном ужасе проговорила она, – какой же вы огромный! Без одежды вы кажетесь еще выше!
Я громко расхохотался.
– О, так вы имеете в виду всего лишь мой рост? Это меня разочаровывает!
Рассмеялась и Дайана, а когда я снова протянул ей стакан, она уже стояла в ванне во весь рост, и слабый свет соблазнительно играл на ее блестевшем от воды теле. Пенистая влага стекала по его мягким, сиявшим округлостям.
Она отпила глоток шампанского и посмотрела на меня. Я оглянулся, потом взял из ее рук стакан, бросил его через плечо и, забравшись в ванну, крепко прижался к ней своим отвердевшим телом.
Глава седьмая
Проснувшись, я увидел, что лежу почти поперек кровати под пологом на четырех столбиках в комнате Дайаны. Нижняя простыня обмоталась вокруг моей левой ноги, остальные постельные принадлежности были разбросаны по полу, а одна из подушек, каким-то образом оказавшихся на платяном шкафу, была разорвана, и из нее, паря, медленно падал на ковер гусиный пух. Я лежал голый, один, и мне было холодно. За окном, кажется, шел дождь.
Я встал с кровати. Обхватив голову руками, я подошел к тазу в углу комнаты и подставил лицо под кран с холодной водой. Окончательно оправившись, я услышал далекий звон церковных колоколов и вспомнил, что наступило воскресенье.
Было семь часов, самое время для первого завтрака – или же для причастия, которого не пропускали набожные люди. Я умылся, оделся и сходил в ванную комнату за брошенной там с вечера одеждой. Вешая ее на спинку стула, я взглянул в окно и увидел в саду Дайану. Закутавшись в какой-то бесформенный дождевик, она сидела на железной скамье и смотрела на озеро.
Я спустился по лестнице. Из кухни доносился шум, но, выходя на террасу, я никого не встретил. Свежий воздух прояснил мою голову. Я не окликнул Дайану, а просто пошел к ней через лужайку. Подойдя к скамье, я понял, что она, должно быть, сидела здесь уже давно, потому что волосы ее сильно намокли от моросившего дождя.
– Дайана! – я наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. – Ты в порядке?
– Нет, я ужасно перепила. Ненавижу пить так много.
– Признаться, и я чувствую себя неважно! Но нам было так хорошо, – мягко проговорил я между поцелуями, – не правда ли?
Дайана посмотрела мимо меня на дом.
– Да, – ответила она. – Нам было хорошо.
Внезапно она улыбнулась и притянула меня к себе на скамейку.
Через пять минут, когда мы уже забыли о своем похмелье, она оторвала свои губы от моих и сказала:
– Пойдем позавтракаем, – а еще через пять минут мы поднялись со скамейки.
В столовой мы выпили по чашке слабого кофе, однако она отказалась от омлета, бекона, сосисок и тостов, и мне пришлось браться за них одному. Под крышкой в серебряной кастрюле с подогревом томились почки, но я к ним даже не притронулся. Как я ни старался усвоить привычки англичан, все равно не разделял их любви к потрохам. Да и почки были не тем, чего мог желать человек с утра после изрядной выпивки накануне.
– Скоро появится Элан, – сказала Дайана, попросив горничную принести ей еще чашку кофе. – Он обычно просыпается в это время.
Я хотел расспросить ее об Элане, но не знал, как это сделать, не вызывая тень Пола. В конце концов задал несколько нейтральных вопросов о школе, и она сказала, что он любит учиться, и что у него полно друзей. Мы еще немного поговорили о мальчике. Заранее допуская, что возможны преувеличения, естественные для матери, я должен был признать, что более точно описать ее сына не сумел бы никто.
Под конец я все же задал главный вопрос. Просто не смог удержаться.
– С ним все в порядке, да?
В ее глазах вспыхнула и сразу же погасла молния ужасного воспоминания.
– Абсолютно, – холодно ответила она. И когда вернулась горничная, спросила меня: – Еще кофе?
Нас обоих охватили воспоминания о Поле, и я подумал, что будет уместно продолжить:
– Ты говоришь с ним о Поле? – спросил я, когда мою чашку наполнили снова.
– Мало. Совсем мало. Мне это ужасно трудно. Да и сам Элан никогда не проявляет интереса.
– Может быть, он видит, как это тебя расстраивает, и не осмеливается расспрашивать. Нет, забудь мои слова. Я не должен в это вмешиваться… Не собираешься ли ты в один прекрасный день приехать с ним в Америку?
Дайана искренне удивилась, как будто я сказал нечто совершенно из ряда вон выходящее.
– Зачем? – вопросом ответила она. – Другое дело, если бы у него были там любящие его американские родственники, которые могли бы оказать ему гостеприимство.
– И ты не хочешь показать ему дворец его отца на Уиллоу?
В глазах у нее появилось какое-то странное выражение. Теперь Пол словно был совсем рядом с нами, в этой вот комнате. Я почти видел, как он берет кусок тоста без масла, с содроганием отодвигая слабый кофе.
Наконец она проговорила:
– Корнелиус никогда не разделит банк с Эланом.
– Дорогая, – заметил я, – этот банк принадлежит не Корнелиусу.
Мы помолчали. На подоконник села какая-то птица, пронзительно засвистевшая свою мелодию. За окном уже не было видно дождевых струй, и сквозь тучи пробивалось солнце.
– Да, разумеется, – тихо отозвалась она, – было бы прекрасно знать, что на пути Элана не встанут препятствия, если он, что маловероятно, решит следовать по стопам отца.
– Все, что ему для этого когда-нибудь понадобится, это пересечь Атлантический океан и постучаться в мою дверь.
– А Корнелиус? – настаивала она на своем.
– О, к тому времени он уже будет далеко от банка на углу Уиллоу и Уолл-стрит. Он будет занят своими самолетами, и банковское дело отойдет для него в область воспоминаний.
Дайану восхитила эта мысль.
– Ты в этом уверен?
– Как ты думаешь, почему я оказался в Европе? Я намерен построить здесь основу такого могущества, которое через пять лет позволит мне пересечь Атлантику и одним щелчком вышвырнуть Корнелиуса из банка. У меня все рассчитано.
– Бог мой! – вздохнула Дайана. – Да ты его просто ненавидишь, как я погляжу! Что между вами произошло?
– Я расскажу тебе все, – отвечал я, но не сделал этого. Сказал лишь, что Корнелиус положил па чашу весов свою долю капитала в банке, угрожая забрать ее, если его требования не будут удовлетворены. – Деньги ударили ему в голову, – объяснил я ей. Этот молокосос обезумел от свалившихся на него денег и уверен, что они дают ему власть. Он считает, что продается весь мир, и ему при этом полагается пятьдесят процентов навара. Он…
– Он просто злодей из старой сказки! – рассмеялась Дайана, внезапно расслабившись. Глаза ее заискрились, похмелья как не бывало. Мне было приятно снова видеть ее в таком приподнятом настроении. – Я начинаю чувствовать к нему чуть ли не жалость. Неужели на всем свете нет никого, кто находил бы его привлекательным и достойным любви?
– Ну как же, у него есть мать и сестра. Полагаю, что они считают его очаровательным. И еще есть Сильвия… – я прикусил язык. Понял, что пора выдворить тень Пола из комнаты. – Что ты намерена делать с утра? – резко изменил я тему разговора, поднимаясь на ноги. – Может быть, снова походим под парусом?
На этот раз мы взяли с собой Элана. Утро было прекрасное. А потом мы сидели в доме Дайаны за традиционным английским воскресным ленчем и с, удовольствием расправлялись с хорошо прожаренным ростбифом, тонко нарезанные куски которого были поданы с вафлями, обжаренным картофелем и сочным йоркширским пудингом. Я чувствовал прямо-таки волчий аппетит, ел все подряд, что видел на столе, и после сладкого пирога отвалился на спинку кресла, как мешок с камнями.
Элан ушел с няней в деревню, к какому-то своему приятелю.
– Самое время немного размяться! – безжалостно проговорила Дайана и предложила прогуляться.
Однако на сей раз я отверг эту идею, и вся прогулка закончилась в ее спальне.
Лишь после того, как возвратившийся Элан уже был в постели, она снова завела речь о банке. Говорить о своей работе мне не хотелось. Инвестиционный банкир не самый интересный собеседник для женщины, и даже Кэролайн, проявлявшая такой глубокий пастырский интерес к моей карьере, принималась зевать каждый раз, когда я заговаривал с нею, скажем, о каком-нибудь слиянии компаний. Но Дайана заговорила о Хэле Биче-ре, которого хорошо знала, потом одна тема постепенно переходила в другую, и незаметно разговор пошел о процветавшей фирме «Ван Зэйл Партисипейшнз». Сначала я думал, что выказанный ею интерес был не больше чем жест вежливости, но скоро понял, что она серьезно интересовалась инвестиционными трестами. Она жила в мире бизнеса. Ежедневно читала «Файнэншнл таймс» и хорошо разбиралась в современной экономике. Впервые в жизни я имел дело с женщиной, которая не только с пониманием слушала все, что я говорил о своей работе, но и превращала разговор в активное обсуждение интересовавших ее вещей.
– Бог мой, – удивился я, когда в моем мозгу эта истина стала обретать все более определенные формы, – ты в самом деле занимаешься бизнесом, да?
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
– Разумеется, занимаюсь! – воскликнула она. – А что тебя удивляет? Уж не воображаешь ли ты, что я марионетка, которую Хэл просто дергает за ниточки?
– Да нет же! – возразил я, чувствуя, как взмокла шея под воротничком.
Это не ускользнуло от внимания Дайаны, и она рассмеялась.
– А почему, по-твоему, ко мне проявил интерес Пол?
– Ну… я, естественно, предполагал… я думал… это было настолько очевидно… знаешь, мы все думали…
Я не нашел слов для вразумительного ответа.
– Я была не только его любовницей, но и его протеже. Он всегда давал мне это понять совершенно ясно.
– Да. – Я смотрел на нее новыми глазами, но тут же понял, что было просто неприлично пялиться на нее с открытым ртом, и мягко проговорил: – Неудивительно, что ты для Пола представляла совершенно особый интерес! Скажи, Дайана… я понимаю, что это не мое дело, но уж раз зашел разговор о том, чем именно ты его привлекала, то скажи, что писал Пол в том письме? Меня всегда это очень интересовало.
Она взглянула на меня озадаченно.
– В каком письме?
Мы пристально посмотрели друг на друга.
– Разве ты его не получила? – удивленно спросил я. – Я всегда думал, что Мейерс наткнулся на это письмо и отправил его на почту. Но, значит, он уничтожил его вместе со всеми остальными личными письмами. Пол вечером, перед смертью, написал тебе письмо, Дайана. А утром взял его с собой в офис. Я видел его своими глазами.
Дайану охватило сильное волнение.
– Может быть, он тебе как-то намекнул на содержание письма?
– У меня было впечатление, что это самая увлекательная проза, которая когда-либо рождалась под романтическим пером. – Я помолчал и потом резко добавил: – Я буду честен с тобой. Я советовал ему не торопиться с этим письмом. Он был в плохом состоянии, утратил способность оценивать трезво факты реальной жизни. Я не думал, что кому-то станет лучше, если это письмо будет извлечено из конверта на свет Божий.
Наступило бесконечно долгое молчание. Потом она проговорила дрожащим голосом:
– Не думаешь ли ты, что он намеревался приехать вслед за мной в Мэллингхэм?
Я разозлился. Меня раздражало ее желание копаться в прошлом, и я проклинал себя за то, что завел этот разговор. Хуже того, я ненавидел Пола. Он по-прежнему оставался здесь, как живой, хотя память о нем уже давно начала стираться.
Мне удалось смолчать, но я отвернулся, крепко сжав кулаки.
– О, Стив, – услышал я ее голос, – Стив… – Она обвила руками мою шею и поцеловала меня. – Не будем возвращаться к прошлому. Я ненавижу оглядываться назад.
Чуть позже я нашел в себе силы сказать ей, сдерживая ярость:
– Мне не нравится раскладывать костер из всех этих воспоминаний и танцевать на пепле!
Дайана рассмеялась. Она наполнила наши бокалы, и на этот раз сама произнесла короткий тост:
– За пепел! – отважно сказала она, словно призывая рассмеяться вместе с нею, и, как только захлопнулась дверь за прошлым, перед нами замаячило будущее.
Не прошло и месяца, как я понял, что без ума от Дайаны. Разумеется, я не влюбился в нее – мое безумие до этого не дошло – но она нравилась мне больше любой другой женщины, с которой я когда-либо встречался. И больше всего меня привлекало то, что она никогда не бывала мне в тягость. В конце концов, реальность такова, что женщина для мужчины всегда является в какой-то степени бременем и, как бы внимателен он к ней ни был, всегда существует опасность, что она превратится в зависимое создание, ожидающее от него денег. Даже Кэролайн, до хрипоты кричавшая об эмансипации женщин, проповедуя идею регулирования рождаемости, зависела от меня во всем, в чем нуждалась, и никогда палец о палец не ударила, чтобы жить как-то иначе. Да и я никогда не возражал против такого образа жизни. Когда мужчина молод, он черпает ощущение силы в возможности сделать женщину зависимой от себя, но я уже не был юнцом и не нуждался больше в зависимой женщине для того, чтобы считать себя сильным и самостоятельным. Я достиг ступени, на которой ценишь в женщине способность радоваться твоим успехам, не пожирая паразитически их плоды. Дайана была как раз такой. Она не висела жерновом у меня на шее. Я чувствовал себя с нею свободным, как ветер. В ее независимости я черпал свою собственную эмансипацию, и мне хотелось сказать всем мужьям, державшим своих жен на привязи в кухне, что вкус этой моей свободы был очень-очень сладок.
Дайана была хороша тем, что ничего не просила, потому что у нее было собственное дело, дававшее возможность удовлетворять все ее потребности. Но у нее были и другие сильные стороны. Она была достаточно зрелой, чтобы поддерживать связь, не устраивая каких-либо неприятных сцен, была достаточно умна, чтобы не обманывать себя надеждой на то, что я когда-нибудь оставлю жену, была чрезвычайно жизнерадостна и так изобретательна в постели, как я всегда и подозревал. Разве часто встречается мужчине такая женщина? Далеко не часто, как все мы прекрасно знаем. Я чувствовал себя совершенно счастливым и получал удовлетворение, слыша от нее, что и она также счастлива.
– Ты такой непосредственный! – восхищенно говорила она. – Без нервозности, без комплексов, без проблем! Я не нахожу слов, чтобы выразить, как свободно я себя с тобой чувствую!
Я подумал о Кэролайн, уткнувшейся носом в справочник по любительской психологии, о том, как бестактно она анализировала результаты ранней смерти моего отца. Мою мать, которую я любил, она считала «слишком самовлюбленной», чтобы от нее можно было ожидать истинно материнских чувств к сыновьям. Моего отчима, который мне очень нравился, она называла «архитектором моей детской неустойчивости» за его нежелание претендовать на роль отца, что, по ее мнению, было совершенно необходимо сделать. Она говорила мне об отсутствии у него «адекватного родительского авторитета и способности направлять детей», это, по ее мнению, и породило у меня «антиобщественные тенденции», которые я проявлял в образовательных учреждениях, и привело к тому, что Люк и Мэтт «противоестественно зависели» от меня. Их эмоциональное развитие она называла «заторможенным», а мою заботу о благополучии братьев «навязчивой идеей».
Думая обо всем этом, я понимал, что был просто святым, терпеливо выслушивая всю эту околесицу, которую уже давно несла моя жена.
«Черт с ней», – беззаботно думал я о Кэролайн, переживая новое состояние раскрепощения. Но со временем оказалось, что трудно выбросить Кэролайн из головы, просто посылая ее к черту. Она быстро стала моей головной болью… Я со скрупулезной аккуратностью писал ей каждую неделю, опасаясь, что если не буду этого делать, она сядет на первый же пароход, отплывающий в Европу. Она столь же аккуратно отвечала па мои письма, успокаивая меня сообщениями о том, что у Люка с Мэттом все в порядке. Рациональное зерно этих регулярных сообщений заставляло меня осознавать, как важно было с нею не ссориться. То, что я балансировал на краю какой-то бездонной пропасти, угрожавшей моим отношениям с женой, было очевидно даже для меня, оказавшегося на золотом гребне своей новой любовной связи. Кэролайн могла поощрять мои эпизодические увлечения другими женщинами, но я был совершенно уверен в том, что границы новой сексуальной свободы, которую она проповедовала, возникали задолго до подступов к таким связям, какой я теперь наслаждался с Дайаной Слейд.
Придя к этому выводу, я неминуемо должен был задать себе вопрос, что буду делать, когда в Лондон приедет Кэролайн. Я всесторонне анализировал свое положение. Я был без ума от Дайаны, го это не должно было продолжаться. Надо признаться, что в те дни представить себе, что паша связь когда-то прекратится, было невозможно, но именно потому, что это мое безумие было временным. Связь наша должна была окончиться, иначе мне не оставалось ничего, кроме второго развода, ограниченного общения со своими сыновьями, да и сужения круга английских клиентов, который я так усердно старался расширить.
Я решил, что не наделаю непоправимых ошибок.
Наиболее щекотливым делом было для меня свести свои отношения с Дайаной к такому уровню, который дал бы возможность убедить Кэролайн в их несерьезности. Потом предстояло как следует нагрузить жену новыми светскими обязанностями, чтобы у нее не оставалось времени слишком строго присматривать за мной. Ситуация была сложная, но я думал, что при известной тонкости подхода к ее решению я с ней справлюсь.
Дайана мало интересовалась Кэролайн. Она просто думала, что, поскольку Кэролайн женщина покладистая, то никаких проблем не будет. Ее занимали только мои братья.
– Стив, – спросила она меня однажды, – сколько лет теперь этим «мальчикам», как ты их называешь?
– Тридцать семь. – Я вздохнул. – Я всегда был удачлив, и это рождало у меня чувство вины перед ними, – говорил я, пытаясь объяснить Дайане, почему несу ответственность за них. – Я помню, как отец говорил матери, что его собственная жизнь могла сложиться совсем иначе, если бы его брат делил с ним свою удачу. Дядя преуспевал и был очень богат, но скуп.
– Мне всегда казались подозрительными люди, говорящие подобные вещи, – сказала Дайана. – Мой отец обычно говорил, что жизнь его была бы совершенно иной, если бы он нашел такую женщину, которая понимала бы его, но истина, разумеется, была в том, что все его женщины понимали его слишком хорошо. Что же было не так в жизни твоего отца, Стив? Ты говорил, что у него было много денег и куча друзей и что он был душой любой компании.
– Да.
Я помолчал, вспоминая отца. Она ждала, не торопя меня с ответом, и наконец сказала:
– Можешь не говорить, если не хочешь.
– Черт побери, да ничего особенного, – отвечал я. – Он пил.
– Неужели? Боже, какое совпадение! И мой отец тоже пил! А мать? Она ушла от него или оставалась с ним?
– Она оставалась с ним.
– А моя ушла.
Теперь настала ее очередь надолго замолчать.
– Что с ней стало, Дайана?
– Не хочешь ли ты сказать, что Пол тебе об этом не рассказывал?
Дайана заговорила. Ее мать была суффражисткой, боролась за избирательное право для женщин и умерла в тюрьме. Я был уже готов сказать что-нибудь утешительное, когда она с горячностью проговорила:
– Ты не решаешься сказать: «Какова мать, такова и дочь» потому что это может мне не понравиться.
– Бог с тобой, Дайана, – уязвленный, проговорил я, – о каком сходстве ты говоришь? Ты же не идеалистка! Ты же не заберешься в Гайд-Парке на ящик из-под мыла, призывая к крестовому походу за свои убеждения. Не говоря уже о том, что не сядешь за них в тюрьму! Ты всегда будешь слишком занята умасливанием Хэла Бичера, чтобы он предоставил тебе очередную ссуду на расширение твоего миллионного бизнеса! – Дайана пристально смотрела на меня. К моему удивлению, она не находила слов. – Что, разве я не прав? – продолжал я. – У людей Пола одна общая черта – они ведут честную игру. Проявление время от времени некоторой сентиментальности еще простительно, но идеализм? Позабудь о нем! Ты не уйдешь далеко, вооружившись романтическими идеалами… Пол убедился в этом еще юношей и никогда этого не забывал. – Она по-прежнему молчала. Я терялся в догадках – о чем она думает? Наконец заговорил снова: – Ты пришла в ужас, увидев, как рассмешило меня то, что твоя мать была суффражисткой? В чем проблема? Ты знаешь, как я отношусь к эмансипированным женщинам!
И я поцеловал ее с безошибочным восторгом.
Дайана засмеялась и вернула мне поцелуй.
– Ты настоящий азартный игрок, дорогой! – поддразнила она меня. – Все ради честной игры между полами!
– Вот именно игры! – отозвался я, но мне было приятно.
Я чувствовал какую-то гордость за свои современные взгляды па женщин и, пытаясь убедить Дайану в том, что я целиком за эмансипацию, попросил разрешения посетить ее в офисе, чтобы увидеть в роли тигрицы-бизнесмена.
Из сообщений Хэла Бичера мне было известно, что фирма «Дайана Слейд Косметике» имела оборот около четырехсот тысяч фунтов в год, что при тогдашнем обменном курсе составляло порядка двух миллионов долларов. В витринах знаменитого салона на Графтон-стрит было выставлено двадцать четыре разновидности косметических товаров, которые продавала вразнос целая сеть торговцев в каждом крупном городе Британских островов. Салоном управляла приятельница Дайаны, Гэрриет, энергичная старая дева, похожая на борзую. Салон поддерживал репутацию фирмы как производителя товаров для аристократии, несмотря па скрытую недавнюю тенденцию торговать по сниженной цене для массового потребителя. Гэрриет отвечала за связи с обществом, за устройство всевозможных развлечений с целью рекламы и за потребительский спрос. Дайана же появлялась на приемах только тогда, когда нужно было хорошо угостить клиентов. Эта традиция возникла, когда Дайана стала незамужней матерью, еще одной, пренебрегшей мнением света. Теперь традицию пришлось возродить, чтобы придать образу Дайаны некую таинственность. Это не только стимулировало связи с общественностью, но и означало, что Дайана могла иметь какую-то частную жизнь. Обе приятельницы работали в согласии. Я только на минуту сунул нос в салон, так как было ясно, что в подобном месте мужчина может чувствовать себя нормально не больше двух секунд, но и за это время я успел почувствовать недовольство клиенток, вынужденных прервать свой женский ритуал, в чем он состоял – одному Богу известно.
В конторе на втором этаже я встретил коммерческого директора, плотного, невысокого гомика с едким, как синильная кислота, языком и заведующего производством, руководившего и лабораторией. На попечении еще одного администратора находился склад и оборудование. Отделом рекламы ведала женщина. Это напомнило мне Мэдисон авеню, и я, откровенно говоря, подумал, что рекламу можно было бы поставить получше. Она была, по-моему, слишком многословна, но Дайана сказала, что английские женщины обожают всевозможные инструкции, сродни пухлым романам, содержащие колонки цифр, рассказывавших о продажах, и я отступил. Еще одна леди занималась кадрами. Это я одобрил, потому что все эти машинисточки сразу строят невинное материнское лицо, как только какой-нибудь грубиян из персонала ущипнет их за зад.
– А что делаешь здесь ты? – улыбаясь спросил я, когда обход был завершен и мы пили чай в кабинете Дайаны. – Кладешь ноги на свой письменный стол и принимаешься за вязанье?
Оказалось, что она действовала в точности так, как старший партнер в банке «Ван Зэйл». Тратила много времени на то, чтобы быть приятной людям, старалась умасливать тех, кто затевал волнения, и пыталась предотвращать кровопролития в комнате заседаний совета директоров. Ублажала именитых клиенток, желавших пожать ей руку, вела важные разговоры с банкирами и адвокатами, а порой и устраивала разносы бухгалтерам. Она сочиняла памятные записки, диктовала письма и пила чай. Ее единственное отличие от старшего партнера фирмы «Ван Зэйл» состояло в том, что она дважды в неделю спускалась в салон, чтобы сделать прическу.
– А с какими товарами работаешь ты? – спросила она со вздохом, когда я изложил ей свои впечатления. – Твои, наверное, гораздо интереснее моих! Я предпочла бы заниматься повседневно деньгами, а не косметикой – банковское дело просто завораживает!
Я был так тронут этим мечтательным энтузиазмом, что предложил в конце мая поехать вместе со мной в Париж. Я хотел оценить перспективы французского офиса фирмы «Ван Зэйл», а поскольку Дайана проявляла интерес к Парижу, намереваясь открыть там свой салон, я подумал, что мы могли бы соединить наилучшим образом приятное с полезным, дело с наслаждением.
Наша поездка в Париж состоялась. Вряд ли стоило удивляться, но в этой поездке я сделал открытие, что Дайана хорошая помощница мне. Я пересматривал возможности коммерческих банков и банков, кредитовавших сделки с недвижимостью, специализировавшихся на размещении промышленных акций во Франции и за границей. Дайана сделала один или два запроса по поводу помещения для фирмы «Дайана Слейд Косметике», но больше интересовалась знакомыми мне банкирами и моими потенциальными клиентами. Я тоже искал помещение под офис и тратил много времени на планирование множества сделок, которые предстояло провести, чтобы превратить французскую базу в рентабельную. Однако в основном я проводил встречи с людьми, и Дайана была просто козырной картой у меня в руках, поскольку она превосходно владела французским языком. Я говорил по-французски достаточно бегло, но это был «канадский» французский, который я освоил, несколько лет общаясь со своими клиентами в Монреале. Я прослушал курс и европейского французского языка, но быстро убедился в том, что парижское произношение и лексика сильно отличаются от моего французского. К счастью, Дайана выручала меня каждый раз, когда я испытывал трудности, и скоро я стал всюду брать ее с собой. Люди, с которыми мы встречались, были от нее в восторге. Она была всегда безупречно одета и безукоризненно причесана и всегда ненавязчиво разумна. Мы вместе с нею изучали положение «Банка де Пари и де Пэи-Ба» с капиталом в три миллиона франков, почти таким же резервным фондом и филиалами в Амстердаме, Брюсселе и Женеве.
