Текст книги "Богатые — такие разные.Том 2"

Автор книги: Сьюзан Ховач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

По-моему, именно в это время я стала посылать Стиву фотографии наших близнецов. Примирение я по-прежнему считала невозможным и никогда сознательно не верила в то, что желала его возвращения, но если быть совершенно честной, то, надо сказать, призналась себе, что хотела бы снова установить с ним контакт, хотя и считала, что пошла бы на это только ради детей, из самых чистейших побуждений. Если задуматься – просто удивительно, как люди склонны к самообману.

Он писал мне удивительно грамотные письма твердым, крупным почерком, на фирменных бланках очень большого размера. У нас было две нейтральных темы – экономика и близнецы, и мы обращались к ним постоянно. Он проявлял сентиментальную любовь к детям, твердость и проницательность в отношении экономических катастроф, потрясавших как Америку, так и Европу. Прошлого мы в письмах не касались.

Когда он в 1933 году приехал в Париж, переписка продолжалась, но, в конечном счете, он не устоял перед американской привычкой и стал звонить мне по телефону. Мы говорили примерно раз в неделю, и темы этих разговоров были ни к чему не обязывающими. Порой он осторожно заговаривал об Эмили и об их двух дочерях, и я отвечала ему проявлением вежливого интереса. Иногда мы обменивались анекдотами и долго над ними смеялись. В конце концов, в августе он произнес фатальную фразу: «Помнишь, как…» И я поняла, что, подобно мне, он также постоянно думал о прошлом.

– Мамочка, я не хочу идти па урок плавания, – прозвучал снова голос Элана, возвращая меня к действительности.

– Дорогой мой, мы уже говорили вечером об этом… – Я видела, как задрожали его губы, и меня снова пронзило прежнее чувство вины. Я так безнадежно желала ему счастья… – Ладно, если не хочешь, не ходи, – порывисто согласилась я с сыном. – Ну же, перестань плакать, дорогой мой, у меня есть для тебя чудесный сюрприз. Кто-то, очень важный, приедет на уикэнд к нам в Мэллингхэм, кто-то, кого ты всегда так хотел снова увидеть. Это… да, это Стив, Элан! Он будет несколько месяцев работать в Лондоне. Разве это не прекрасно?

Последовало тяжелое молчание.

– Элан? – в ужасе окликнула его я, увидев, как окаменели его губы. Он угрюмо отвернулся и уставился в дальний угол комнаты.

– Я не хочу иметь с ним никакого дела, – твердо заявил он и вышел, не оглядываясь, отправившись на свой урок плавания.

Я была так подавлена, что едва нашла в себе силы подготовиться к поездке в Мэллингхэм. В конце концов, мы выехали из Лондона с Эланом, горничной Селестой и мисс Парсонс, гувернанткой. Она присматривала за Эланом, и таким образом Нэнни могла посвятить все свое время близнецам. Когда мы приехали в Мэллингхэм, Нэнни с грустью сообщила мне, что последняя няня взяла расчет. Это было завершающим ударом в тот злосчастный день.

Не сомкнув глаз всю ночь, я выпила три чашки кофе, выкурила подряд четыре сигареты и с видом торговки рыбой отправилась в Норидж. На мне были старая юбка и джемпер, выгоревший деревенский макинтош, фетровая шляпа, скрывавшая тот факт, что волосы мои явно требовали завивки, а губы были подведены совершенно неподходящей помадой. Поскольку меня страшно удручало то, как я выглядела, я не сомневалась, что возрождение моей связи со Стивом было обречено на немедленный провал. Но он выскочил из станционного здания с возгласом, исполненным его прежней буйной радости:

– Ты прекрасно выглядишь – так естественно! – и я сразу почувствовала себя лучше.

Я не предупредила его об Элане, а он был слишком увлечен рассказом о своих собственных детях. Он оставил обоих мальчиков временно с Эмили, но пообещал прислать за ними, как только обоснуется в Лондоне.

– Они очень расстроились? – встревожилась я, пытаясь представить себе двух маленьких мальчиков, с которыми познакомилась семь лет назад.

– Да, но я обещал им сделать так, чтобы все было хорошо, – спокойно ответил он, и мне показалось, что, хотя Стив и был предан своим сыновьям, возможно, он не имел ни малейшего понятия о том, что могло происходить у них в душе. Один из парадоксов его характера заключался в том, что, хотя он и был умным мужчиной, мог быть крайне наивным в сфере эмоциональных отношений.

Я в отчаянии думала о том, удастся ли ему поладить с Эланом, когда он снова заговорил, на этот раз о своих дочках.

– Я чувствую вину перед ними, – признался он. – Я должен буду позднее собрать их вместе. Уверен, что Эмили не станет возражать.

– Стив, прости мне некоторую прямоту, но скажи, почему вы с Эмили решили завести второго ребенка, если ваш брак катился от плохого к худшему?

– Я думал, что это поможет все наладить, – отвечал он с типичной для него наивностью. – Эмили была счастлива, пока у нее были маленькие дети, и я предполагал, что даже если не смогу быть ей таким мужем, какого она желала, я, по меньшей мере, смогу дать ей детей. Боже мой, Дайана, если бы ты только знала, каким виноватым я себя чувствовал! – в отчаянии воскликнул он, и именно тогда, на полпути от Врэксхема до Поттер Хэйгхема, он, наконец, рассказал мне о некоторых подробностях своей семейной жизни.

Эмили, несомненно, была святой женщиной. Непорочна, красива, образованна, очаровательна и совершенно безупречна как жена и мать. Когда Стиву наскучило ее целомудрие, когда он устал от ее красоты и уже не смог скрывать раздражения, которое вызывала у него ее образованность, больной от ее очарования и измученный ее постоянным совершенствованием, он так себя возненавидел, что устремился к ближайшей бутылке.

– Это тоже вызывало у меня чувство вины, – добавил он, – потому что Эмили не терпела, когда я выпивал больше одной рюмки виски с содовой. И чем больше я пил, тем все более виноватым себя чувствовал. Однажды, опустошив бутылку виски перед ленчем, я неожиданно прозрел и понял, что убиваю себя, что иду дорогой своего отца. Именно тогда мне стало ясно, что я должен уйти от Эмили. Мне была ненавистна мысль об этом, ведь она была само совершенство, но я честно признался себе в том, что другого выбора у меня нет. Это был вопрос самой жизни.

– Боже мой, каким ужасом оборачиваются некоторые браки! – удрученно проговорила я. – Бедняжка Эмили… и ты тоже, Стив! Думаю, что когда она оправится от такого удара, она будет рада тому, что кончился весь этот ад. Она не могла бы быть счастливой, поняв однажды, что мужчина, за которого она вышла замуж, вовсе не тот, кем она его считала, вступая в брак.

– У нее будет все в порядке, когда она вернется домой, к Корнелиусу. Этот приблудный коротышка остается братом, преданно любящим свою сестру.

– Да, он ей настолько предан, что выдал замуж за своего злейшего врага! А что представляет собою его жена?

– Алисия? Не мой тип. Холодные рыбьи глаза, мраморные губы и голос, напоминающий печеную сливу, но этот коротышка слишком уж ей предан, стало быть, в ней есть что-то, чего я не заметил… Господи Иисусе, вот и указатель, скоро Мэллингхэм! Какой он великолепный! Дайана, если бы ты только знала, как часто я хотел вернуться! – Стив порылся в бумажнике, и, скосив глаза, я увидела, как он достал из него фотографию близнецов. – Прелестные малыши! – проговорил он с той барочной сентиментальностью, которая так характерна для многих американцев. Многие англичане считают такую чувствительность непростительной, но я всегда думала, как приятно, должно быть, давать волю таким бурным эмоциям без всякой тени смущения. – Они выглядят точно, как мои братья, когда были маленькими.

«О, Господи», – подумала я, вспоминая свою, к счастью, очень короткую, встречу с Люком и Мэттом несколько лет назад на приеме в доме Стива. Но я понимала, что Стив считал, что сделал детям комплимент.

Я назвала близнецов Элдридом и Элфридой, по именам героя и героини одной из моих любимых детских книг «Дом в Арденском лесу» Э. Несбит. Раскрыв секрет путешествия назад во времени, сказочные существа Элдрид и Элфрида отправились в прошлое, чтобы встретиться там со своим умершим отцом и возвратить его живым в настоящее. Я в течение нескольких месяцев связывала свой возродившийся интерес к этой сказке с моим постоянным желанием вернуться в прошлое, чтобы вновь оказаться вместе с Полом.

Автомобиль, переваливаясь, продвигался вперед по разбитой подъездной дороге к моему дому и, в конце концов, подъехал к парадной двери.

– Приготовься к нападению, – успела я сказать Стиву до того, как дверь широко распахнулась и навстречу нам стремительно вырвались близнецы.

– Мамочка, мамочка, мамочка!

У них были пронзительные голоса и могучие легкие. Элдрид схватил мою руку и повис на ней, а Элфрида обхватила руками мои колени, пытаясь лишить меня возможности двигаться.

– Какая встреча! – смеялся Стив, пока я пятилась обратно к машине. На него, не отрывая глаз, смотрели дети. А я смотрела на три курчавые головы и на три пары электрически-голубых глаз, чувствуя какую-то небывалую слабость, но Стив, к счастью, ни па секунду не утратил самообладания. Он с нескрываемым удовольствием обнял их и произнес волшебное слово «подарки». Последовал страшный бедлам, когда близнецы радостно завопили в предвкушении удовольствия, а я по-прежнему стояла, бессильно опершись на автомобиль, когда вдруг увидела остановившегося в дверном проеме Элана.

– Стив, – начала было я в глубокой тревоге, но и Стив его уже увидел.

– Налетайте, воробушки! – ободряюще сказал он, снимая с плеча Элфриду и извлекая из машины небольшой плоский чемодан. – Откройте его и достаньте то, что вам причитается.

Близнецы мгновенно перевернули кейс вверх дном, так что все его содержимое рассыпалось по земле, но Стив даже не оглянулся. Сделав шесть больших шагов, он остановился в дверях. Мне больше не было видно лицо Элана, но я услышала мягкость в голосе Стива и внезапно поняла, что эта эмоциональная простота его была как раз тем, что было нужно Элану после моих мучительных, исполненных боли демонстраций любви.

Под пронзительные радостные возгласы склонившихся над подарками близнецов Элан обвил Стива руками, а тот крепко прижал его к себе, ласково похлопывая по плечу.

Именно в этот момент я поняла, что выйду замуж за Стива. Натянутые речи и еще более напряженные позы каким-то волшебным образом отступили в моем сознании, и я видела лишь силу его благородной, отзывчивой натуры. И неотвратимо двинулась к нему, как устремляется лосось против течения из моря в реку.

Глава вторая

В тот вечер, когда дети были уже в постелях, мы вышли прогуляться, но начался дождь, заставивший нас вернуться. Я предложила пойти в мою гостиную на втором этаже, в надежде на то, что нам поможет ее интимная атмосфера, но в гостиной он уселся на стул, подождав, пока я расположилась на софе. Нас обоих преследовал призрак сексуальной отчужденности. Единственной разницей было то, что я предвидела эту трудность, тогда как он о ней не подумал и, подозреваю, был озадачен тем, что оказался способен лишь на несколько братских объятий.

– Вот перед нами и встало это, Стив, – сказала я, закурив сигарету от зажженной им спички.

– Что «это»? – спросил он, хотя и знал, о чем я говорила.

Он неловко шевельнулся в кресле.

– Мы. Это. Постель. – Я налила себе немного виски, и собрала всю свою храбрость. – Я понимаю, мое сравнение тебя с Полом было не в твою пользу. Это было глупо с моей стороны, бессмысленно и несправедливо, но я сделала это потому, что была зла не на тебя, а на себя. Меня охватило разочарование, потому что… о, Боже, как трудно говорить об этих вещах! Мне бы хотелось быть способной, подобно Кэролайн, говорить о сексе, как о погоде!

– Это не очень удавалось и Кэролайн. Я не думаю, чтобы секс ей очень нравился. – Он крепко сжимал в руке бокал. – Она всегда говорила, что шла на все, лишь желая угодить мне.

– Да, что ж… Но я так не могу, Стив. По меньшей мере, какое-то время. Может быть, я смогла бы, если бы у меня не было полноценной сексуальной связи, но поскольку она была, я не могу ничего поделать с мыслью о том, что не соглашусь на меньшее. Дело в том, что никакому мужчине, кроме Пола, никогда не удавалось… Ладно, назови это как хочешь. Меня приводит в чрезвычайное смятение необходимость обозначить это какими-то словами. Может быть, во мне больше викторианства, чем я думаю. – Я жадно глотнула виски. – Я должна любить, – порывисто выдохнула я. Я знаю теоретически, что человек способен наслаждаться сексом ради самого секса, но это не для меня. Без любви секс для меня не имеет значения, и именно поэтому наша связь принесла мне такое шокировавшее меня разочарование. Я старалась, но ничего не получалось. Теперь я, разумеется, знаю, что дело было во мне, потому что я слишком была занята исполнением роли, требовавшей от меня поверить тебе. Но когда у нас произошла та ужасная ссора, я не смогла усвоить эту неприятную истину, и оказалось намного легче взвалить всю вину на тебя, утверждая что ты был не так хорош, как Пол. Если бы мы теперь могли быть честными по отношению друг к другу и если бы я могла тебе поверить, я уверена, все было бы совсем по-другому… Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

– Да, конечно. Я же не дурак. Ты пытаешься убедить меня в том, что я оказался беспомощным в постели по твоей вине. Не надо, Дайана.

Он встал и бесцельно подошел к окну. На улице было темно, и я слышала, как разбивались об оконное стекло капли дождя.

– Я говорю, что это не твоя вина, но далека от того, чтобы принижать свое достоинство, укутывая в вату твое самоуважение. Я просто пытаюсь говорить правду, Стив, потому что не верю в то, что у нас есть хоть какая-то надежда на совместное будущее, пока мы не изгоним все те призраки, которые разрушили нашу прежнюю связь. Я очень тревожусь за тебя и отчаянно хочу это сделать, но…

– Ты выйдешь за меня замуж?

Я все мгновенно поняла. Я так часто жаждала вновь обрести уверенность, что не давала себе труда признать право на это желание за кем-то другим. Уже решив для себя, что не могу принять на себя никакие обязательства, пока не будут решены наши сексуальные проблемы, я теперь поняла, что это невозможно, пока не прозвучит такое обязательство. Только мое безусловное обещание выйти за него замуж могло бы возвратить ему уверенность в себе, разрушенную моим таким неосторожным сравнением его с Полом.

«Я не могу пойти на это!» – думала я в панике, охваченная ужасом. Но тут же пришла неизбежная уверенность, оставившая позади пережитый кризис: «Могу!»

Быстро подойдя к Стиву, я обвила руками его шею.

– Да, – сказала я. – Я люблю тебя, Стив, и хочу выйти за тебя замуж больше всего на свете.

Это было все, что я должна была сказать. Он поцеловал меня в губы, и мы без лишних слов поспешили в мою спальню, быстро разделись и, молча улегшись в постель, заключили друг друга в объятия.

Ни я, ни Стив не были настолько неразумны, чтобы надеяться на то, что немедленно обретем былое восторженное блаженство, но нашему соединению ничто не помешало, и мы были счастливы. Лед начал ломаться. Теперь нам лишь оставалось подогреть воду, в которую он превращался, и, облегченно вздохнув, мы уснули, чуть ослабив объятия.

По возвращении в Лондон я стала присматривать дом, в котором мы могли бы поселиться после свадьбы. Мне не хотелось расставаться со своим домом на Честерфилд-стрит, но вряд ли он вместил бы Стива, его слугу, секретаря и обоих телохранителей, не говоря уже обо мне с моим хозяйством. Мы и так уже с трудом умещались в нем с близнецами, которым должно было вот-вот исполниться четыре года. Летом они часто проводили всю неделю в Мэллингхэме, где для них было больше простора, но зимой всегда оставались со мной в Лондоне.

Стив не возражал против моего желания остаться в Мейфэрс, и, в конце концов, мы решили купить большой дом на самом углу Чарлз-стрит. Контракт был подписан за неделю до Рождества.

Шел 1933 год. Во главе правительства стоял Рамсэй Макдональд, но ни лейбористская, ни консервативная партия не вызывали во мне энтузиазма. С крайней справа скамьи, как древний дракон, изрыгал пламя Черчилль, крайний левый Лэнсбери пускал мыльные пузыри идеализма. Посередине зияла большая яма с занимавшимся переливанием из пустого в порожнее Болдуином. Рассудком я была привержена концепции пацифизма, но думала, что успешная деятельность «Оксфордского союза» – дискуссионного общества Оксфордского университета – с его заявлением «Этот парламент ни при каких обстоятельствах не будет выступать против своего короля и страны», отдавала инфантильным непостоянством. Я была слишком стара, чтобы поддерживать этих юнцов, слишком цинична, чтобы тяготеть к Лэнсбери и слишком преуспевала в своей роли капиталиста, чтобы примкнуть к Левой, хотя так или иначе она привлекала меня своей интеллектуальной доктриной. Мне смутно нравилась идея Лиги Наций, и я думала, что ее решения, возможно, могли бы проводиться в жизнь при проявлении воли к действенному международному сотрудничеству. Теория Черчилля о значении военной мощи для поддержки Лиги Наций поразила меня, как типичная для человека, все свое детство увлеченно игравшего в оловянных солдатиков.

В Англии дремал Вестминстер.

В Америке Рузвельт вел пустяшные разговоры у камина.

В Германии Гитлер отрабатывал свой гусиный шаг, но его фигура была настолько сомнительной, что я не верила в то, что он продержится долго. Япония вторглась в Китай, но это никого не беспокоило, так как происходило очень далеко. Война теперь уже была в прошлом, экономика выказывала признаки подъема, массы снабжались продовольствием лучше, чем когда-либо раньше, и все больше людей приобретали косметику. 1933 год мог не показаться утопически благополучным бедным шахтерам в охваченных депрессией районах Южного Уэльса, но мои продажи в предместьях городов увеличивались. Пацифизм был доктриной, достаточно удобной, чтобы с ней можно было флиртовать, а я была богата, все еще достаточно молода и совершенно определенно влюблена. Единственной тучей над моим идиллическим горизонтом было сообщение Скотта и Тони Салливэнов о том, что они намеревались возвратиться с Эмили в Штаты.

Стива это так расстроило, что первой его мыслью было устремиться через Ламанш, чтобы поговорить с ними, но, когда он понял, что чувство вины не позволяло ему встречаться с Эмили, он взялся за телефон. Это были долгие, мучительные разговоры, слушать которые я отказывалась. Виски в бутылке сильно поубавилось. В конце концов, мальчики высадились из самолета на аэродроме в Кройдоне, чтобы провести с нами целый уик-энд, и хотя я изо всех сил старалась оказать им дружеский прием, скоро поняла, что попусту тратила время. Я конкурировала с Эмили, но она была явно Божьим даром для детей, потерявших мать.

«Эмили говорит… Эмили делает это… Эмили делает это… Эмили, Эмили, Эмили…» Их резкие, недружелюбные голоса любовно смягчались при произнесении ее имени. Глаза их смотрели на меня с непримиримой враждебностью. В конце уик-энда они, что называется, приперли отца к стене, закрыв от меня дверь, и уговаривали его вернуться вместе с ними в Париж.

Стив разговаривал с ними целых три часа и вышел из комнаты совершенно изможденным. Виски в бутылке снова убавилось. Мы проводили мальчиков в Кройдон, поцеловали их на прощанье и выразили надежду на то, что они изменят свое решение, когда мы въедем в наш новый большой дом.

– Сомневаюсь, – холодно ответил Скотт. – Как бы там ни было, мы с Эмили в это время уже будем в Америке.

Скотт был темноволосым, как Кэролайн, высоким для своих тринадцати лет и вызывающе самоуверенным. Тони также был грубым, но уверенности в себе у него было меньше. Из них двоих он мне нравился больше.

– Может быть, нам удастся навестить вас будущим летом, – начал он, стараясь быть великодушным, но стушевался под взглядом Скотта.

– Что я могу сделать? – в отчаянии говорил потом Стив. – Разумеется, любой суд настоял бы на том, чтобы они вернулись ко мне. Ведь Эмили даже не является их законным опекуном. Но если бы я заставил их жить со мной, кончилось бы тем, что они возненавидели бы меня и сделали бы всех нас несчастными. Единственная моя надежда на то, что со временем они успокоятся, а когда окончательно поймут, что я уже не вернусь к Эмили, станут относиться к этому более разумно.

– Как я полагаю, Эмили не имеет намерений ухаживать за ними? – полюбопытствовала я, пытаясь представить себе, как бы чувствовала себя, если бы сбежавший муж взвалил на меня заботу о моих пасынках.

– Дайана, забота о детях – жизненное призвание Эмили. Вся ее благотворительная деятельность связана с благополучием детей.

– Одно упоминание ее имени вызывает у меня безнадежное ощущение ее превосходства, – подавленно проговорила я.

– Едем домой и напьемся.

Мы от души рассмеялись, отбросив уныние, но это был грустный вечер, а на следующее утро мы оба с облегчением отправились на работу.

Партнер Стива на Милк-стрит встретил его заявлением о том, что решил перейти в другой банк, и, хотя Стив не собирался взваливать на себя руководство лондонским отделением банка, он понял, что ему ничего не оставалось, как взять бразды правления в свои руки. Я втайне надеялась на то, что он снова увлечется своей прежней мечтой о европейской империи, но примирилась с неизбежностью его возвращения в Нью-Йорк. Мне нравилась мысль об открытии салона в Америке.

Я чувствовала, что это было бы как раз тем самым вызовом, который был мне так необходим теперь, когда моему бизнесу исполнилось десять лет. Но я не хотела эмигрировать в Америку навсегда, хотя и подозревала, что необходимость разрываться между двумя континентами могла создать для нас трудности. Однако я была полна решимости осуществить этот план. Мне нравился Нью-Йорк и казалось, что, вернувшись туда, я смогу освободиться от призрака Пола.

Я старалась представить себе, каким мне покажется при нашей встрече Корнелиус.

Корнелиус никогда не писал Стиву. Меня нервировало это упорное молчание, но Стив оставался невозмутимым.

– Что мог бы написать этот приблудный коротышка? – пожимая плечами, говорил он. – Имея за спиной историю своих браков, он вряд ли отважился бы читать мне нравоучения!

И рассмеявшись своему воспоминанию, я поняла, что он никогда больше не будет принимать Корнелиуса всерьез. Корнелиус был почти вытеснен из гнезда на Уиллоу-стрит. Он был уже достоянием истории.

Я часто думала о Корнелиусе. Когда-то давно все, кроме Пола, считали его женоподобным ничтожеством, но это мнение давно уже было отброшено. Теперь за ним, затаив дыхание, наблюдали газеты и журналы, и я тоже. Я следила за каждым его шагом, от скандального развода до хладнокровного совращения беременной жены другого человека, что стало сенсацией в газетных колонках международной светской хроники и сплетен. Корнелиусу было двадцать пять лет, он был богат, красив, пользовался дурной славой, и на расстоянии больше трех тысяч миль я ощущала таинственную силу его по-звериному зловещей безликой индивидуальности. Я находила его безликим потому, что на всех попадавших мне на глаза фотографиях лицо его было лишено всякого выражения. И я поняла, что это, вероятно, являлось его средством защиты от навязчивой прессы, но это, тем не менее, не делало личность Корнелиуса для меня менее отталкивающей. Каждый раз, когда я видела его портреты, я понимала, что боюсь его.

Мысль о том, что он был законным владельцем Мэллингхэма, по-прежнему вызывала у меня самые ужасные кошмары. Я часто видела во сне, что, возвращаясь в Мэллингхэм, обнаруживала его лежавшим в ожидании меня в пустом доме. Обычно я просыпалась, увидев, как он приближается ко мне, но однажды проснулась не сразу, и этой задержки оказалось достаточно для того, чтобы я увидела в его руке нож.

В другой раз, когда я с криком проснулась, Стив попросил меня объяснить, в чем дело, а выслушав мой рассказ, он разразился громким смехом.

– Дорогая, этот парень не бегает, размахивая стилетами!

– Нож, – холодно заметила я, – был, разумеется, символическим.

Он сделал более серьезную попытку разубедить меня.

– Дайана, тайна Мэллингхэма останется с нами до могилы. Все это уже миновало.

– Да, да, я понимаю, что это глупо. Он сделал еще одну попытку.

– Черт побери, Дайана, он же всего лишь мальчишка, заказывающий гамбургеры в первоклассных ресторанах и просиживающий целые вечера на диване, держась за руки со своей женой.

– Да. Он не Джек-Потрошитель. Да, я понимаю. Я только хочу, чтобы мы, Стив, никогда не оказывались по разные стороны, только и всего. Стив, что по-твоему почувствовал Корнелиус, когда услышал, что ты оставил Эмили ради этой опасной Дайаны Слейд?

– О, бьюсь об заклад, он посинел от ярости. Это уж наверняка. Но что он может сделать другого, кроме как помочь Эмили в оформлении развода?

– Я думаю, что он захочет отомстить. Стив терпеливо вздохнул.

– Милая моя, ты все еще во власти кошмарного сна и настроена слишком мелодраматически. Это же не «Гранд-Опера» и не Чикаго, а Нью-Йорк, теперь город Фиорелло Лагардии, а не Джимми Уокера. Корнелиус не станет бегать повсюду с топором в руках, ни с символическим, ни с настоящим. В интересах своей карьеры он стремится сохранить хорошие отношения со мной. Даже если бы он захотел отомстить, ему пришлось бы отказаться от этой мысли, и в любом случае Эмили не допустила бы никаких осложнений, которые могли бы повредить детям. Она успокоит Корнелиуса, подожди и увидишь сама!

Я ждала, Эмили вернулась в Нью-Йорк и разумно, с минимальным шумом, организовала развод. Когда она написала Стиву, чтобы рассказать о детях, по-прежнему глухое молчание Корнелиуса показалось более тяжелым, чем всегда, но я ничего не сказала и принялась за организацию назначенной на весну свадьбы. Я решила, что глупо продолжать нервничать из-за Корнелиуса: у меня и без того было слишком много забот.

Нэнни угрожала уходом, когда в мою жизнь снова вернулся Стив, и успокоилась только тогда, когда я поведала ей о предстоявшей свадьбе.

– Вы обвенчаетесь в церкви? – мрачно среагировала она, услышав, что мы ждали развода Стива.

Эта нянька была религиозной фанатичкой, наводившей уныние па любого человека старше двенадцати лет. После того, как, выйдя замуж, ушла Мэри Окс, мне было очень трудно найти ей замену, прежде всего из-за моей широкой известности, а также из-за того, что близнецы доставляли слишком много хлопот. Няньки не задерживались больше чем на полгода, и я сменила одну за другой двоих, прежде чем нашла такую, которая была достаточно стойкой, чтобы улаживать споры, выполнять тяжелую работу и ликвидировать хаос, царивший после увольнения предыдущих нянек. Я оставила ее у себя потому, что ей каким-то образом удалось завоевать уважение и любовь детей, но сама я находила ее чересчур утомительной.

– Когда вы придете поговорить с детьми, мадам? – спрашивала она, глядя на меня с таким видом, словно я готовилась к подпольной свадьбе.

Я так боялась, как бы какое-нибудь несчастье не помешало нашей свадьбе, что решила сохранить помолвку втайне до получения развода, но когда Нэнни сурово сказала: «Я думаю, что нужно сказать Элану» – пообещала это сделать. Элан ни разу не спросил ни меня, ни Стива, намерены ли мы пожениться, а мы так хорошо помнили свои нарушенные четыре года назад обещания, что теперь суеверно боялись говорить с ним об этом.

Однако Нэнни сказала свое слово, и я в тот же вечер, призвав на помощь все свое мужество, последовала за Эланом в столовую, где он обычно делал заданные на дом уроки, чтобы посвятить его в наши новые планы.

– Будет настоящая свадьба? – подозрительно глядя на меня, спросил он. – С фотографиями?

– Да, дорогой. Настоящая, с массой фотографий.

– Я не хочу быть на свадьбе, можно мне не ходить?

– О, но… – Я остановилась и, воздержавшись от слишком эмоционального ответа, попыталась быть рассудительной. – Почему ты не хочешь быть на свадьбе?

Элан стал доставать учебники из ранца.

– Мне будет там очень неловко. Я не хочу идти на свадьбу, где все будут смотреть на меня и говорить друг другу, что у меня никогда не было отца.

– Но у тебя был отец!

– Не настоящий, не женившийся на тебе в церкви.

– Но он хотел жениться на мне незадолго до смерти!

– А почему не женился до моего рождения?

– Он был женат на другой женщине, и…

– Почему он с нею не развелся?

– Видишь ли… Понимаешь…

– Почему он оставил нас на все эти долгие годы?

– Он не был уверен в том, хочет ли жениться на мне.

– А почему? Почему он сделал так, что у тебя появился ребенок, если не был в этом уверен? Почему уехал? И почему не оставил мне ничего по завещанию. Почему он оставил все этому Корнелиусу, как будто меня вообще не существовало?

– Но, Элан, я же говорила тебе – он был намерен сделать особое распоряжение в твою пользу!

– Но не сделал, не так ли? – возразил он. И я знаю почему. Он меня стыдится. Стыдится меня и Корнелиус – поэтому и не написал мне ни одного письма, хотя я его кузен. Топи рассказывал мне, что Эмили хотела бы со мной повидаться, но, разумеется, отказалась от этого, когда ты отняла у нее Стива. Я отрезан от своих родственников, – заключая свою гневную речь, говорил он, – и все из-за тебя, и мне нет никакого дела до того, поженитесь вы со Стивом, или нет, и почему бы вам вообще не оставить меня в покое?

Я тихо вышла.

– Что мне делать? – со слезами спрашивала я Стива.

– Поговори с ним снова! Защищайся! Не дай ему закрепиться на этой бессмыслице – разве ты не видишь, что он сам этого не хочет? Ради Бога! – взволнованно отвечал Стив. – Ладно, я сам с ним поговорю.

Часом позже Элан вошел в гостиную, где я намеревалась почитать газету.

– Прости меня, мамочка, – проговорил он тихим тонким голосом и уткнулся мне в плечо.

Стив, наблюдавший эту сцену из дверей, бесшумно исчез в направлении лестницы.

– Все хорошо, Элан, – сказала я. – Я понимаю твое нежелание быть на свадьбе.

– Стив сказал, что я вполне мог бы пойти, потому что отдел регистрации помещается в очень маленькой комнате, и там будут только знакомые мне люди. И что я мог бы не ходить на прием, где будет много гостей.

– Это очень мудро с его стороны. Свадебные приемы обычно очень скучны.

Элан сел, откинул назад свои светлые волосы и стал рассматривать синяк на своем колене.

– Мамочка, после свадьбы я хочу перейти в другую школу, и чтобы меня звали Элан Салливэн. Я хочу, чтобы Стив был моим отцом. Я буду называть его папой. Он сказал, что я уже могу называть его так, если ты не будешь против. – Я вспоминала о том, как Пол играл с Эланом на том лонгайлендском пляже. – Пожалуйста, мамочка.

– Конечно, дорогой. Да. Если тебе этого действительно хочется.

Он улыбнулся. Темные глаза его засияли. Он был счастлив.

Когда Элан снова убежал доделывать свои уроки, в гостиную вошел Стив и уселся рядом со мной.