Текст книги "Богатые — такие разные.Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Все в порядке, мальчики, – сказал я, обращаясь к ним. – Тащите свои причиндалы.
Корнелиус сказал мне, что у Сэма, увлекавшегося записыванием джазовых импровизаций и экспромтов, были друзья в студиях Американской радиокорпорации. И поэтому я ожидал самого худшего – массы оборудования, которым можно было бы заполнить целый концертный зал, микрофона с хорошую дыню, и кабелей, которых хватило бы, чтобы опутать всю Уолл-стрит, до самой церкви Троицы. Но я был приятно удивлен, увидев, что все сводилось к, правда, порядочному, деревянному ящику с круглыми шкалами и кнопками на панели управления и к двум маленьким квадратным шкатулкам с парой очаровательных маленьких микрофонов. Даже неизбежный кабель был едва заметен, теряясь среди окружающих предметов.
Я был поражен.
– Где вы это раздобыли?
– Аппаратуру одолжил мне Джек Райшман, – ответил Сэм. – Он привез ее этим летом из Европы. В Германии живет один парень, по фамилии Штилле, он-то и изобрел всю эту диктовальную машину для офисов. Можно диктовать в микрофон письма или же записывать лекции, а то и разговоры по телефону. Джек говорит, что в банке Райшмана, в Гамбурге, несколько таких установок, и они очень удобны для работы. Огромное преимущество их в том, что они позволяют вести запись непрерывно в течение длительного времени, дольше, чем любые другие разработанные ими системы.
Мы внесли аппаратуру в дом, и я, как зачарованный, смотрел на манипуляции с ней Сэма. Это было так интересно, что я даже забыл о том, для чего все это понадобилось.
– Как она действует?
– Это система магнитной записи звука на стальную проволоку, – с энтузиазмом принялся объяснять Сэм. – Звук записывается на проволоку, пропускаемую между парой магнитных стержней с обмоткой, или электромагнитов, и импульсы электрического тока…
– А достаточно ли эта система надежна? Как быстро выходит из строя?
– Проволока может оборваться, и тогда запись прекратится, но не беспокойтесь, Стив, я все как следует обдумал, мы с Нэйлом спрячемся в платяном шкафу вместе с приемником и пультом управления и во время устраним любую неисправность. Можно регулировать и уровень записи. Нет проблем и с кабелем, мы выведем его из шкафа под раздвижные двери и под ковер. Единственную реальную опасность представляют микрофоны. Я привез более чувствительные немецкие микрофоны, с повышенным разрешением по частоте, но…
– Послушайте, Сэм, давайте говорить на ясном английском языке. Где вы собираетесь установить эти микрофоны?
– Один в камине, за решеткой экрана, – отвечал с энтузиазмом Сэм. – Проблемы не будет, так как решетка скроет и микрофон, и предварительный усилитель, совсем маленький ящичек, ну а провод – под ковер. Другой микрофон поставим на письменном столе.
– Восхитительно! – саркастически заметил я. – А что я скажу О’Рейли, когда он изумится моему новому пресс-папье?
– Это я предусмотрел, Стив. Усилитель можно спрятать в выдвижном ящике стола. Просверлим дырочку в столе, со стороны стены, пропустим через нее провод – все это займет не больше минуты. Сам микрофон можно поставить рядом с настольной лампой у края стола, а шнур от него пустить между стеной и столом, и опять-таки под ковер. Вряд ли О’Рейли его заметит, и, даже если заметит, решит, что это провод от лампы. На микрофон накинем носовой платок. Это, может, конечно, показаться подозрительным, но, в конце концов, носовой платок такая обычная вещь, что О’Рейли не обратит на него никакого внимания.
– Не забывайте, Стив, – добавил Корнелиус, всегда умевший за мелкими подробностями не упустить главное, – О’Рейли никогда не придет в голову, что мы можем записать разговор.
– Я почти готов согласиться с тем, что это и вам никогда не приходило в голову. А вы уверены, что нужны два микрофона, Сэм?
– Нужна гарантия, Стив, на случай, если один подведет. При двух неудача будет менее вероятна.
Я примирился с неизбежностью.
– Хорошо, валяйте, – сказал я и, поворачиваясь к замаскированному в книжном шкафу бару, добавил: – Выпьем, мальчики?
Корнелиус сказал, что никогда не пьет после обеда. Сэм ответил, что выпьет, когда покончит с делом.
– Если не хотите выпить, – сказал я Корнелиусу, наполняя свой стакан джином из бутылки с этикеткой «вермут», – тогда пойдите и замаскируйте где-нибудь свой «кадиллак», а то он здесь так же не заметен, как гектар джунглей посреди Сахары.
Корнелиус отправился отгонять «кадиллак». Сэм подсоединял свои микрофоны. Я потягивал вино. Потом понадобилось попробовать, работает ли система, а для этого мы с Корнелиусом должны были что-то говорить, пока Сэм в платяном шкафу крутил ручки на своем пульте.
– Говорите же что-нибудь! – крикнул Сэм, и мы с Корнелиусом уже в пятый раз принялись искать тему для разговора.
Корнелиус продекламировал строфу из «Отмщения» Теннисона – что-то про сэра Ричарда Гренвилла.
– Это одна из любимых поэм Пола, – заметил он и стал декламировать дальше. Поэма была очень длинная, и мы избавились от необходимости поддерживать разговор. – «…Пустите же корабль ко дну, Ганер, утопите, расколите его пополам! Отдадим себя в руки Божьи, но только не испанцам!»
– Отлично! – прокричал из шкафа Сэм. – Все в порядке, записал!
Была уже половина десятого. Я налил себе еще мартини.
– Не будем закрывать дверь в смежную комнату, – заметил я, поведя рукой со стаканом в ту сторону, – иначе О’Рейли будет нервничать, не зная, что у него за спиной. Молю Бога, чтобы он не вздумал осмотреть помещение.
– Это уж ваше дело позаботиться о том, чтобы он чувствовал себя свободно, не так ли? – довольно раздраженно заметил Корнелиус.
– Не могу ли я теперь чего-нибудь выпить? – спросил Сэм. – Благодарю вас. Я что-то нервничаю! Стив, за всю нефть Техаса я не согласился бы быть на вашем месте! Что, если он попытается вас убить?
– Спасибо за то, что напомнил, сынок, – отвечал я, извлекая из портфеля револьвер. Молодые люди уставились на него, словно увидели обнаженную женщину. Сняв оружие с предохранителя, я осторожно положил револьвер на стол. – Это выбьет из головы О’Рейли подобные замыслы, – заметил я, – но, думаю, он не станет делать глупостей, пока не узнает, что я хочу ему сказать.
– Это ваш револьвер? – в благоговейном страхе спросил Сэм.
– Нет. Его отобрал у одного пьянчуги мой брат Мэтт с месяц назад, когда тот прицелился в него за то, что брат подмигнул его жене.
Мы молча смотрели на револьвер. Наконец я велел им занять свои места.
– Стив, – тихо спросил Корнелиус, – там еще остался джин?
Я снова открыл бар, налил ему двойную порцию и подал стакан.
Он за две минуты осушил его и исчез вслед за Сэмом в платяном шкафу, встроенном в стену.
Убрав стаканы, я спрятал все пепельницы, кроме одной, и пошел к двери смежной комнаты.
– Я включу здесь слабый свет, – сказал я, войдя в гостиную, – это лишний раз убедит О’Рейли, что тут никто не прячется.
Мальчики согласились с тем, что это хорошая мысль. Я еще покрутился по комнате, прежде чем усесться в кресло за письменным столом, когда-то принадлежавшим Полу. Револьвер по-прежнему тускло мерцал в слабом свете, пока я допивал мартини. Воцарилась полная тишина.
Только я подумал, что нужно бы налить еще стакан, как хлопнула дверь, выходившая в сад.
Подойдя на внезапно одеревеневших ногах к окну, я отодвинул портьеру. Это был О’Рейли. Мы пристально посмотрели друг на друга через затемненное стекло, потом я отомкнул дверь и впустил его в кабинет.
– Превосходно. Так где же оно?
Я подумал, что он имел в виду записывающее оборудование.
– Где – что?
– Письмо о самоубийстве.
Я взял себя в руки.
– В сейфе, в подвале. Не можете же вы всерьез думать, что я предоставлю вам возможность уничтожить это письмо? Бога ради, Теренс, садитесь и перестаньте вести себя, как кот на горячих угольях. Я пригласил вас, чтобы заключить с вами сделку, а не отправить вас на тот свет. Чего-нибудь выпьете?
– Нет.
Помедлив, он, наконец, сел напротив меня на край стула для посетителей.
Кожа на его скулах была туго натянута. Выглядел он так же, как и прежде, разве что волос на голове стало чуть меньше. Жесткие глаза блестели, как куски нефрита на льду.
– Позвольте мне начать с того, – заговорил я, – что Грэг Да Коста все выболтал. Он же не может, чтобы не напиться. Признался, что Брюс просил у него денег для оплаты наемного убийцы.
– Этот идиотский недоносок со своим сумасшедшим обществом и с еще более безумными планами! Мне следовало сказать ему, что он будет дураком, если свяжется с Грэгом Да Костой!
– Так почему же не сказали?
– Он уже связался с ним к тому времени, как я узнал о задуманном им безумном плане. Боже мой, да ведь Брюс Клейтон самый непрактичный из всех этих ученых, витающих в облаках! Я сразу понял, что, если бы он попытался осуществить то, что замыслил, мне пришлось бы руководить всей операцией.
– Как известно, так и получилось.
– А что мне оставалось? Так или иначе, представлялся прекрасный случай. Я понимал, что, независимо от того, сколько бы ваших партнеров ни догадались о действительном происшествии, вы все это замнете – иначе банку крышка. И мне оставалось лишь выдумать какую-нибудь историю для полиции, которую она проглотила бы, а уж вы бы потом позаботились о сокрытии всех моих следов… Стив, я попросил бы вас убрать этот револьвер подальше. Вы же отлично знаете, что не станете в меня стрелять, как не стану и я стрелять в вас. А теперь мне все же хотелось бы узнать, какую сделку вы имели в виду. Вы, надеюсь, понимаете, что у вас нет против меня никаких доказательств, кроме неподтвержденных свидетельств Грэга Да Косты, человека, готового за деньги сделать все что угодно?
– Вы забываете предсмертную записку Брюса.
– Вы лжете, Стив! Записка – это блеф! Брюс был джентльменом. Он воспитанник Гроутона и Гарварда, отпрыск англосаксонской протестантской иерархии, которая держит эту страну за яйца. Он никогда не назвал бы в своей записке имя соучастника, потому что для доброго пуританина-янки это было бы просто немыслимо.
– Так-так… Стало быть, вы не будете возражать против того, чтобы я показал эту записку Сильвии.
Лед начал таять. Он неловко заерзал на стуле.
– Оставим в покое Сильвию. Чего вы хотите?
– Имя.
О’Рейли погрузился в глубокое молчание. Я ждал. В глубине его глаз сверкнул огонек, тут же погасший.
– Кто дал вам ключи от двери, выходящей на Уиллоу Элли?
Он по-прежнему молчал.
– Я не знаю, сколько он внес на ваш счет в том швейцарском банке, Теренс, но я заплачу больше. Я даже отправлю вам с Сильвией свадебный подарок от «Тифэйни» и с улыбкой подведу к вам невесту. – Он и глазом не моргнул, узнав о перспективе получения денег, и внезапно я понял, в чем дело. – Боже мой! – проговорил я. – Он же регулярно платит вам деньги! Это ваш доход!
– Чего вы, разумеется, позволить себе не сможете. – О’Рейли принял мгновенное решение. – Послушайте, Стив, я думаю, мы можем уладить это дело. Вы хотите свести счеты с этим малым, но не сможете и пальцем его тронуть без того, чтобы не взорвать банк изнутри. А я хочу сохранить свой доход. Почему бы нам не объединить усилия и не выкачать из него все деньги? Разве это не было бы справедливым отмщением человеку, убившему ради денег?
Мне удалось сохранить самообладание. Я понял, что мне следовало сделать вид, что я заинтересовался этой идеей, если хотел выудить у него фамилию.
– Это мысль, – сказал я. – Это мне нравится. Я не могу потянуть его в суд, но могу пригрозить, что расскажу о его роли партнерам и заставлю его таким образом уйти из фирмы. – Наклонившись в сторону О’Рейли, я проговорил прямо в микрофон: – Давайте без обиняков. Кто этот последний заговорщик?
– Действительно, у нас была проблема – где взять десять тысяч, которые требовал Краснов. Я мог бы их дать, но хотел, чтобы все мои деньги были под рукой, и в любом случае опасался, что следы приведут ко мне. Деньги мог бы иметь Брюс, но он официально отказался от всего, унаследованного от отца, так как жить на наследство противоречило его взглядам. Я просто терялся в догадках, не зная, что делать. Однажды я засиделся на работе и поднялся в ваш кабинет, чтобы положить на место досье, над которым работал. Вы уже уехали домой, но, уходя, не до конца загасили сигарету. Кабинет был полон дыма, и я открыл окна. Внизу я увидел, что открыта дверь во двор из этого самого кабинета Ван Зэйла. Пол, видимо, решил выйти через нее, но его остановил этот партнер, обратившийся с каким-то вопросом. Между ними произошла ссора. Как только я это понял, мне стало ясно, что наши проблемы решены, так как любой партнер Ван Зэйла всегда сможет выложить десять тысяч долларов, даже если разорится.
– Значит, это был либо Клэй, либо Мартин, – сказал я, испытывая неприятные ощущения в животе. – Только они достаточно богаты.
– Нет, – возразил Теренс, – это один из людей Джейсона Да Косты.
Я так вцепился в ручки кресла, что заломило плечи.
– Но не Уолтер же, – проговорил я. – Он слишком стар и никогда ни с кем не ссорится.
– Правильно.
В наступившей тишине я думал о том, что скрывалось за голливудским профилем Льюиса.
– Вам лучше побеседовать с ним самому, – заговорил, наконец, Теренс. – Я сейчас подам ему сигнал зайти.
– Что? – Я так стремительно вскочил со своего кресла, что Теренс подпрыгнул. – Вы хотите сказать, что он здесь?
– Разумеется! – ответил мой собеседник. – Меня охватил панический ужас, когда вы сказали мне о предсмертном письме самоубийцы, и я тут же позвал его. Я боялся, что Брюс назвал нас обоих, но этот малый уверил меня, что Брюс никогда не назвал бы имен.
Он встал, чуть раздвинул портьеры и три раза включил и выключил свет.
По коже у меня на голове словно побежали мурашки. По спине заструился пот, я резко выпрямился у письменного стола и, в этот момент во дворе послышался скрип двери, выходившей на Уиллоу Элли.
По плитам тротуара прозвучали нечеткие шаги и качнулись портьеры, когда отворилась дверь.
Я открыл было рот, но имя Льюиса словно замерзло на моих губах.
– О нет, – услышал я свой голос, – нет, нет, нет!
Потому что этим партнером оказался не Льюис. Это был наш общий друг. Чарли Блэр.
– Он разорил бы меня, как разорил Джея Да Косту, – сказал этот человек, оплативший убийство Пола. – Я видел, что он сделал с Джеем. И знал, на что он способен. Это был вопрос выживания, Стив. Вся моя жизнь висела на волоске.
Я ухватился за край стола и склонился над ним. О’Рейли по-прежнему стоял под выключателем у двери. Чарли был в другом конце комнаты и стоял спиной к портьерам. Я внезапно вспомнил о микрофонах и неуклюже предложил ему свое кресло – его собственное кресло – за письменным столом, которым он пользовался со дня смерти Пола.
– Садитесь, Чарли. Я не понимаю. Вы должны объяснить… – Произнося эти слова, я медленно двигался вокруг стола над тем самым местом, которое было обагрено кровью Пола. Рядом оказался стул для клиентов, но, прежде чем я успел сесть, я увидел револьвер, по-прежнему поблескивавший на столе, и понял, что стоял спиной к О’Рейли. Я стремительно обернулся. Он не пошевелился.
– Идите сюда, Теренс, садитесь на стул. Вы также могли бы сесть.
В конце концов мы все трое собрались вокруг спрятанных микрофонов. О’Рейли и я были отделены от Чарли письменным столом, причем я стоял у камина. Я предпочитал оставаться на ногах, чтобы быстро реагировать на возможные неожиданности, и, попытавшись принять непринужденный вид, облокотился на каминную доску. Мне хотелось забрать револьвер, но я подумал, что Чарли мог бы истолковать этот жест как враждебный, и не стал разрушать приятную, доверительную атмосферу. Таким образом, револьвер оставался на столе, а я старался делать вид, что он всего лишь часть обстановки кабинета и не должен вызывать никакого беспокойства. Некая вызывающая ностальгию безделушка с Дикого Запада, напоминавшая всем нам о том, что Нью-Йорк был абсолютно открытым городом.
Я бросил тяжелый взгляд на обоих своих собеседников, но был готов поклясться, что они не вооружены. Я глянул на Чарли. Его глаза были воспалены, и обычно веселое доброе лицо осунулось и помрачнело. И он без конца сплетал и расплетал пальцы. Я догадался, что он пил до того самого момента, как его позвал О’Рейли.
– Я был разорен, – сказал он мне.
Я по-прежнему ничего не понимал. Подумал о его поместьях в Бар Харборе, Палм-Бич и в сельском Нью-Джерси, о яхте, на которой он постоянно плавал по Гудзону от Инглвуда до Уолл-стрит, о его персональных железнодорожных вагонах, о целом парке «роллс-ройсов», об ораве детей, которые учились в лучших школах Америки и Европы.
– Как это могло случиться? Как, Чарли?
– Я совершил одну ошибку, давно, еще в тысяча девятьсот двадцать шестом году, – заговорил он, – тогда разворачивался бум вокруг флоридских земель. Я сделал крупные инвестиции в недвижимость во Флориде, но ситуация на рынке изменилась. У подрядчика по строительству нового города, спонсором которого я был, возникли затруднения в осушении заболоченных земель, и строительная компания отказалась от контракта… Я вложил дополнительные деньги, чтобы спасти свои инвестиции, и в результате потерял три миллиона долларов.
– Три миллиона долларов…
– Но я все равно был в порядке, быстро добавил Чарли. – Я заработал деньги на повышении, кое-что заложил. А потом у меня появился шанс вернуть все обратно… Вы помните Крамера?
– Биржевого оператора? О Боже, Чарли…
– Но он в то время творил чудеса, Стив! Я все поставил на карту – даже взял крупную ссуду для этой игры, – а потом эта свинья капитализировала весь пул, прежде чем я успел продать. Разумеется, здесь мне нечего было сказать. К тому времени его репутация уже сильно испортилась, и я не хотел такой же участи. Вы знаете мою репутацию на бирже. Я всегда так гордился ею… Как бы то ни было, я снова стал играть на бирже… – Слушать его было больно. Я неотрывно смотрел на его плясавшие руки. – …Но потом окончательно прогорел, снова быстро потерял большие деньги, и… что ж, я теперь казначей яхт-клуба. Я держал некоторое количество его облигаций и заработал на них необходимые мне деньги.
– Клуб завладел вашими деньгами?
– Нет.
– Вы хотите сказать, что вы…
– Да. Я растратил эти облигации. Я знаю, что это ужасно, но я был в отчаянии, Стив, и потом, о Боже, – когда я думаю о нескольких последовавших месяцах… Растраченных денег не хватило. Я пал до того, что пришлось платить проценты по долгам, которые я понаделал, и, разумеется, я не мог рассказать обо всем жене и предложить ей снизить уровень нашей жизни. Как бы то ни было, к тому времени на рынке снова начался бум, и я понял, что, будь у меня двести тысяч, я мог бы все поправить. И тогда я… я…
– Вы пошли к Полу.
– Да. Я не ожидал от него никаких вопросов. В конце концов, оба мы были джентльменами, и я с начала и до конца был на его стороне в деле Сальседо… Но он задал вопросы. И тогда я совершил ужасную ошибку. Я подумал, что он благожелательно воспримет мою полную искренность, и ничего от него не скрыл, но, как только он узнал про облигации яхт-клуба, он не только отказал мне в помощи, но и потребовал моего ухода из фирмы. – Чарли при воспоминании об этом дрожал от волнения. – Пол потребовал моего ухода, – повторил он, словно до сих пор был не в силах в это поверить. – Он назвал меня преступником. Боже мой, это он был преступником, а не я! И нужно-то было мне всего немного денег, чтобы привести свои дела в порядок.
– Но если бы эта история с яхт-клубом получила огласку… Разумеется, Пол должен был поставить на первое место интересы банка, Чарли! Банк прежде всего!
– Нет, – возразил Чарли. – Прежде всего, он должен был подумать о том, кто входит в его команду. Мы все должны держаться друг друга. Это кодекс чести нашего класса, и Пол его нарушил. Отказывая мне в деньгах, он разорял меня, знал, что без его помощи у меня не было надежды вновь стать на ноги. Знал, что разрушает всю мою жизнь, семью, мою репутацию…
– И вы заплатили за его убийство.
– Да. И, знаете, Стив, все пошло на лад. После распределения прибылей я вернул утраченное, возвратил облигации и выплатил свои долги.
– Вы убили его, Чарли.
– Нет, это сделали другие. И они убили бы его в любом случае. – Он облизал губы. – Стив, теперь это все в прошлом. Мы не должны ворошить его. Вы знаете, какова моя доля в активах банка, знаете, что мое имя очень популярно и что у меня прекрасная репутация.
Именно тогда я окончательно убедился в том, что он утратил ощущение реальности. Он был не в состоянии осознать, что его драгоценная репутация уже привела его в яму.
– Вам придется уйти из банка, Чарли, – проговорил я. – Я больше не могу продолжать работать с убийцей Пола.
О’Рейли резко нагнулся над столом, не поднимаясь с кресла.
– Стив, вы забыли нашу договоренность?
– Договоренность? – молнией взвился Чарли. Взгляд его заметался от одного из нас к другому. – Вы хотите сказать, что предали меня?
– Стиву все известно. Я был вынужден защищать себя.
– Вы обманули меня!
– Ради Бога, Чарли, – попробовал его урезонить О’Рейли, и в его искусительном призыве к Богу вместо прежней почтительной формы «Господин Блэр» я уловил отвратительный намек на полную деградацию Чарли. Пошевелите мозгами. Существует лишь один способ остановить Стива, не дать ему рассказать обо всем остальным партнерам, которые не потерпят вас в банке, и этот способ – заплатить ему. Об этом мы и договорились со Стивом…
Мои нервы не выдержали.
– Вы проклятый убийца! – прокричал я Чарли в лицо. – Вы убили Иола! Вас следовало бы отвезти в «Синг-Синг» и посадить на электрический стул! Пола застрелили в этом самом кабинете, и вы еще смеете говорить о своей вонючей репутации!
– Не нужно выходить из себя, Стив. Никто не поверит вашим обвинениям, потому что все относятся ко мне очень хорошо. Я один из самых популярных людей па Уолл-стрит.
– Вы безумец! – гнев мой быстро перешел в отвращение. – Вы сошли с ума! И должны убраться из банка прямо сейчас, сию же минуту…
– Никогда!
Его обычное спокойствие взорвалось так неожиданно, что я отпрянул назад. У меня было такое ощущение, словно он разлетелся передо мной на куски.
Он вскочил на ноги со сверкавшими глазами и с багрово-красным лицом, на котором лихорадочно блестели влажные губы.
– Я скорее умру, чем уйду! – кричал Чарли. – А если умру, то, клянусь, унесу с собой и вас обоих, и весь этот проклятый банк!
Я бросился к лежавшему между нами на столе револьверу, он он схватил его первым. Потеряв равновесие, я стал падать, и последнее, что услышал, прежде чем грохнуться на пол, были три выстрела, быстро прогремевшие один за другим.
Первым он застрелил О’Рейли. Мне повезло: в меня он стрелял в тот момент, когда я падал, утратив равновесие, и пуля, пролетев мимо, вонзилась в книжный шкаф. Третьим выстрелом он покончил с собой.
Я не успел подняться с пола, как из смежной комнаты в кабинет ворвались мальчики.
– Боже мой! – Я с трудом узнал искаженный ужасом голос Сэма Келлера. Цепляясь за письменный стол, я пытался подняться на ноги, ставшие словно деревянными. – Он вас ранил?
Я не знал, ранил ли он меня. Я был в шоке и лишь хватал ртом воздух. Наконец я оглядел арену кровавой бойни. Скорчившемуся в кресле О’Рейли пуля попала в сердце. В глазах его застыло выражение удивления. Чарли упал лицом вперед на письменный стол. Рана зияла в его черепе.
– По-моему, Стив в порядке, Сэм. Крови нигде не видно.
– Господи Иисусе, Нэйл, что нам теперь делать?
Они возбужденно перебивали друг друга, и мне казалось, что над головой у меня кричали перепуганные птицы.
– Ночной сторож! – выдавил я, все еще стоя на коленях. – И охранник. Они должны были слышать выстрелы. Нельзя, чтобы они вас здесь увидели. Никто не должен знать о вас.
– Спокойно, Стив, – повернулся ко мне Сэм. – Дать вам выпить глоток бренди?
Я вытащил свою фляжку, отпил виски прямо из горлышка и встал на ноги.
– Уходите же отсюда, ребята, черт возьми!
– Но…
– Сматывайтесь! И все спрячьте! Делайте, что я говорю!
Они рванулись обратно к платяному шкафу как раз в тот момент, когда из нижнего вестибюля донесся звук шагов ночного сторожа.
Я встретил его у двери.
– Вызовите полицию, Уиллис! – приказал я, с трудом переводя дыхание. – Произошло ужасное несчастье…
Отослав сторожа, я захлопнул дверь, запер ее на ключ и выпустил мальчиков из шкафа.
– Тащите оборудование для записи в машину. Пять минут па все, а то и меньше.
Они взялись за аппаратуру, а я вернулся в кабинет, глубоко вздохнул и занялся делом: слава Богу, револьвер не заставит полицию заподозрить меня. Я тщательно стер отпечатки пальцев Чарли, вложил рукоятку револьвера в руку О’Рейли и предоставил ему естественным образом упасть на пол рядом с его креслом. Все стало выглядеть так, как если бы пулю в лоб пустил себе не Чарли, а О’Рейли. Едва я с этим покончил, как меня вырвало на колосниковую решетку камина, но я уже овладел собой, пока Корнелиус с Сэмом кончали сматывать провода.
– Все в порядке, мальчики, – сказал я. – Помните, вы ничего не видели и не слышали. Вас здесь вообще не было. Поговорим завтра. А теперь выбирайтесь отсюда.
Едва они скрылись из виду, как в большом зале застучали сапоги полицейских, поднявших шум, напоминавший нападение революционных войск на британцев.
Усевшись в кресло, я постарался принять вид глубоко потрясенного человека. Это не потребовало особого труда.
Спустя неделю был объявлен официальный вердикт, согласно которому Чарли был убит Теренсом О’Рейли, покончившим затем жизнь самоубийством, в состоянии аффекта. Я лгал всем в глаза, давал всем подряд взятки и тупо пил каждый вечер, чтобы заглушить не отпускавший меня ужас. Я никогда бы не стал даже пытаться устраивать эту инсценировку, если бы у меня был хоть какой-то выбор, но, к сожалению, выбора у меня не было. Огласка преступлений Чарли навсегда погубила бы банк.
Я сказал полиции, что уволил О’Рейли после похорон Пола из-за несовместимости наших характеров и что с тех пор он мне постоянно докучал. Говорил, что с ним обошлись несправедливо, и обвинял меня в дискриминации, которой его здесь подвергают, поскольку он католик. Когда я, наконец, из чисто христианского милосердия согласился встретиться с О’Рейли, я попросил присутствовать при этом Чарли, так как боялся говорить один на один с психически неуравновешенным человеком.
– Однако он был спокоен и не хватался за револьвер, – объяснял я, – пока я не признался в том, что я протестант.
Отвечая на вопросы следователя, я сказал, что О’Рейли был нанят Полом Ван Зэйлом в качестве малоквалифицированного работника и всегда был глубоко уязвлен своим незначительным положением в банке.
Полиция целиком проглотила эту историю и отступилась за хорошую взятку, которая всегда была лучшей смазкой для механизма этого города открытого порока, чьим идолом был Джимми Уокер. Пресса под винными парами замяла все подробности и опубликовала сущую ерунду. На пресс-конференции я постарался накачать журналистов самой шикарной выпивкой, которой они и в глаза не видали со времени голосования в Конгрессе Восемнадцатой поправки. Потом я полчаса излагал им свои соображения, но все они так напились, что были просто не в состоянии задать ни одного нежелательного вопроса.
Об истине не догадывались даже мои партнеры. Перепевая им на разные лады версию, состряпанную мною для полиции, я говорил, что, когда сведения, добытые от Грэга Да Косты, вывели меня на О’Рейли, я привлек Чарли для окончательного разоблачения Теренса, и никому и в голову не пришло, что Чарли тоже мог быть вовлечен в этот заговор. Как ни странно, мне помогла именно популярность Чарли. Никто не поверил бы в то, что он виновен в растрате, не говоря уже об убийстве, и таким образом его проклятая «репутация» спасла не только его доброе имя – хотя и посмертно, – но также и доброе имя самого банка «Ван Зэйл».
Все мои партнеры были так благодарны мне не только за разоблачение заговора, но и за нейтрализацию его последствий, что никто не возразил, когда я предложил считать себя старшим партнером наравне с Льюисом. На этот раз даже Клэй был вынужден молча проглотить свою ревность.
Похороны были для меня мучительными, и, как я их перенес, остается только удивляться. Самым ужасным был момент, когда Миранда Блэр, вся в слезах, сказала мне, что тронута моей печалью в связи со смертью Чарли. После окончания церемонии я едва добрался до дому и до бесчувствия напился.
Жившая отдельно, семья О’Рейли забрала его тело, но я с ними не встречался, и при этой скорбной сцене присутствовал Льюис. Мне же пришлось повидаться с Сильвией, но впоследствии я жалел, что мы с Льюисом не поменялись местами.
– Он признался? – задала она мне единственный вопрос.
– Да.
Разумеется, ей и в голову не пришло поинтересоваться ролью Чарли в этом деле.
Чего нельзя было сказать об Элизабет Клейтон. Я решил, что должен повидаться с нею и убедиться в том, что она хранит мои тайны. Оснований для беспокойства у меня не было. Она лишь сказала мне, что уничтожила предсмертную записку Брюса и выразила радость по поводу того, что все убийцы Пола, в конце концов, получили по заслугам.
Потом она спросила:
– Почему Чарли это сделал? Что это, прежняя зависть?
Но когда я стал было объяснять, то понял, что она меня почти не слушает. Мотивы преступления ее, по-видимому, больше не занимали. Она потеряла Пола и Брюса, и вернуть их ей не могли ни справедливая кара, настигшая О’Рейли, ни самоубийство Чарли.
Уходя от Элизабет, я задержался, раздумывая, пет ли какой-нибудь щели в каменной стене, с большим трудом построенной мною для сокрытия истины. Как всегда, оставался Грэг Да Коста, но теперь я понимал, что Грэг по существу ничего не знал о заговоре в его окончательном виде. Чарли примкнул к нему только под конец, значительно позже отъезда Грэга, а объясняя происхождение своего нового богатства Грэгу, О’Рейли, вероятно, сказал, что сколотил состояние на бирже. Грэг не стал заниматься проверкой этих сведений, будучи из тех, кто способен верить подобным сказкам. Я подозреваю, что Чарли, возможно, увеличил размер своих выплат О’Рейли, чтобы «отмыть» сомнительные деньги Грэга, но они, вероятно, получили свою информацию от Грэга. И не стоило говорить этому талантливому вымогателю больше, чем ему следовало знать.
Я спрашивал себя, должен ли я что-то предпринять в отношении Грэга, но, в конце концов, решил, что могу позволить себе оставить его в покое. При всем его везении, тс, кто платил ему, рано или поздно уничтожили бы его, но, уцелев, думал я, он не осмелится и дальше наживать капитал на этом убийстве. Он не знал, до чего докопалась полиция при расследовании последней бойни на Уолл-стрит, и не будет рисковать, опасаясь ареста. Его могут считать сообщником убийства Пола, учитывая его прежние связи с О’Рейли. Грэг не был гением, но ему хватит хитрости, чтобы залечь на дно и держать язык за зубами.
