Текст книги "Богатые — такие разные.Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)
– Сынок, – растягивая слова, проговорил я. – Там, откуда я приехал, таких проблем не существует. – Мой взгляд остановился на рыцаре в замке. – Кто это? – спросил я, услышав, что Элан подошел ко мне сзади.
– Он вам нравится? Мне тоже! – голос Элана стал более естественным, поскольку он уже забыл про буржуазию. – Это гравюра на меди, из одной старой церкви, а имя рыцаря сэр Роджер де Трампингтон.
Он восторженно смотрел на меня блестящими темными глазами Пола. У меня к горлу подступил комок. Я почти слышал слова Пола: «Вы, Стив, слишком сентиментальны!» – и комок стал еще мучительнее. В конце концов, мне удалось произнести:
– Твой папочка был бы тобой очень доволен.
Наступившая тишина стерла с его лица всякое выражение. Элан обернулся:
– Мамочка! – громко закричал он. – Где же ты? Почему ты так долго не идешь? – и бросился от меня вверх по лестнице, словно я превратился в чудовище, пытавшееся его съесть.
Я глубоко вздохнул, понимая, что забыл о нетерпимости англичан к проявлениям всякой сентиментальности. Я все не отрывал унылого взгляда от сурового лица сэра Роджера де Трампингтона, но легкий шум заставил меня поднять глаза.
На верхней площадке лестницы показалась Дайана.
Я с хрипом вдохнул воздух. Она сбросила вес, но фигура ее не стала плоской, округлости ее форм не исчезли, прорисовывались как раз там, где следовало. Серебристое платье колыхалось в такт ее шагам. На ней были серебристые же туфли на высоких каблуках, серебряный обруч, удерживавший блестящие темные волосы, и кольцо с крупным бриллиантом на безымянном пальце ухоженной руки. В ушах ее слегка покачивались длинные бриллиантовые серьги, а от сигареты в мундштуке, осыпанном бриллиантами, поднималась изящная струйка дыма. Алые губы блестели влагой, глаза скрывались в тени густых, как джунгли, длинных ресниц. Когда она улыбнулась, я было подумал, что проявление гостеприимства принимает слишком формальный, прохладный характер, но когда Дайана заговорила – ах, этот чарующий английский выговор! – голос ее оказался таким же теплым и победным, как был и во время разговора по телефону.
– Стив! Красивый, как всегда?
– Мисс Теда Бэра? Или мисс Клара Боу? Как там у вас, в Голливуде?
Мы рассмеялись. Когда наши руки сплелись в крепком пожатии, она весело проговорила:
– Я решила, что мне нужно выглядеть самым сочным куском мяса не прилавке!
– Не понимаю.
– По-прежнему ли вы смотрите на женщин, как на мясо в мясной лавке?
– Можете в этом не сомневаться! – добродушно ответил я, понимая, что она меня дразнит, но подозревая, что ей стоит больших трудов выглядеть такой горячей.
И подумал, что с ее стороны очень мило так об этом заботиться, хотя мы вовсе не были такими уж близкими друзьями.
– Вы, разумеется, не прочь выпить, – заметила она и быстрым движением сорвала белоснежную салфетку с ведерка со льдом, из которого торчало горлышко большой бутылки шампанского, обещанной мне в день смерти Пола.
– О, вы не забыли! – восхищенно воскликнул я.
– Разумеется! Откупорьте ее, Стив. Мужчины открывают бутылки шампанского куда лучше, чем женщины!
– Разумеется!
Я давно не слышал такого лестного замечания. Ломая сургуч на пробке, я подумал, что европейским женщинам действительно есть чем гордиться.
Шампанское было прелюдией к замечательному вечеру. Громадную бутылку мы одолеть не смогли, но съели всю икру, прежде чем отправиться на такси в «Савой», где продолжили обед в кабинете с окнами на реку. Дайана явно была здесь завсегдатаем, так как метрдотель встретил ее глубоким поклоном и тут же усадил нас за лучший стол у окна. Мы заказали шотландскую семгу в качестве рыбной закуски, а потом у меня потекли слюнки от одного перечня в меню красных вин, и наконец, я выбрал шато латур 1920 года к ростбифу. Я заметил, как Дайана удивилась моей способности со знанием дела обсуждать с официантом достоинства вин. Американцы были знамениты тем, что совершенно не разбирались в винах, и именно поэтому Пол заставил меня тщательно изучить эту область, когда мы с ним были в Англии. Это входило в его планы создания у англичан впечатления, что я цивилизованный и достойный их собеседник.
Мы покончили с закуской и в ожидании горячего обменивались новостями.
Мы непринужденно болтали. Я демонстрировал свои лучшие английские манеры и упивался ее утонченным английским произношением. Она говорила о том, что делает довольно большие деньги – естественно, я не проявил бесцеремонность американца, спрашивающего о конкретных суммах, что салон работает ужасно хорошо, и она только что приобрела еще один склад, что оборот расширялся, и что все это «хотя изнурительно, дорогой, но достаточно увлекательно». По-видимому, у ее приятельницы Гэрриет был большой дом, там проводились все деловые приемы. Но раз в месяц они собирались по-домашнему в Мэллингхэме. «Это божественно, дорогой, все обожают этот дом», – а иначе она просто его не видела бы, так как была слишком занята в Лондоне этими мерзкими деньгами. «Это так вульгарно, дорогой, но что поделаешь? Попадаешь в эту механическую мельницу материализма, из которой просто не можешь вырваться». Да, она была в своем роде социалисткой, «но будем честными, дорогой, быть богатым дело довольно тяжелое, и в этом когда-то убедился Вэббс, не говоря уже о Ленине, Троцком и об этом ужасном Сталине…» И уж если говорить о коммунистах насколько случайной была случайная смерть Брюса Клейтона, и что в действительности произошло в банке на Уолл-стрит, когда холодный, спокойный, собранный Теренс О’Рейли вдруг решил истребить всех оказавшихся в поле его зрения?
Я выпил за день немало, но по-прежнему сохранял ясность ума. И выдал ей историю, известную моим партнерам, допустив, что О’Рейли был дерзким заговорщиком, а вовсе не религиозным фанатиком.
– А когда к ним всем примкнул Грэг Да Коста?
Я рассказал ей о пассивной роли Грэга.
– Но если деньги дал им не он, то кто же?
Я взвалил ответственность за это на советское правительство и уже начинал нервничать, когда она лучезарно улыбнулась и безмятежным голосом проговорила:
– Ну, а теперь, когда все кончено, Стивен, дорогой, не могу ли я получить обратно документ о праве собственности?
– Что за документ? – с облегчением переспросил я, радуясь, что она проглотила версию об иностранном правительстве.
– На право собственности, Стив. Документ, согласно которому Мэллингхэм был передан во владение Полу.
– А-а! Увы, Дайана, простите меня, но он никогда к вам не вернется.
– Как! – вся утонченность ее манер рассыпалась прахом.
– Погодите, я думаю, произошло следующее… – Я чувствовал себя виноватым в том, что совершенно забыл об этом проклятом документе, и храбро пытался объяснить, как обстояло дело. – Барту Мейерсу, который погиб вскоре вслед за Полом, было поручено уничтожить всю частную переписку Пола, находившуюся в секретных досье в подвальном сейфе. У меня нет никаких сомнений в том, что…
– Он сжег соглашение о Мэллингэхэме вместе с моими письмами к Полу. – Она пришла в неистовство. Потом внезапно сделала над собой усилие, стала снова прямой и естественной. – Но, Стив, что же мне теперь, черт побери, делать? Я должна довести это дело до конца. Может быть, мне следует обратиться к Корнелиусу…
– О, ни в коем случае, – возразил я. Я забыл, что находился в Европе. Перед моим взором снова встал Нью-Йорк. – Послушайте, – продолжал я, – вам не нужен этот документ, ведь вы не собираетесь ни продавать, ни сдавать в аренду, ни закладывать Мэллингхэм. Ведите себя так, как будто это имение ваше, и через полсотни лет, когда вы протянете ноги, никто уже не будет знать об этом ровно ничего. Все согласятся с тем, что Пол вернул вам эту собственность, а документ сочтут потерянным.
– Но юридически…
– Юридически в вашу пользу говорит Закон о сроках давности. Какой предел предусмотрен в Англии в отношении недвижимости? Двенадцать лет? Прекрасно, если вы будете сидеть тихо до тысяча девятьсот тридцать восьмого года, земля будет признана вашей в любом случае.
– Я так не думаю, Стив. Я уже изучила все это. Не думаю, чтобы Корнелиус не узнал, что Мэллингхэм принадлежит ему до того, как можно будет применить закон о сроках давности. Понимаете, я скрываю от него правду, и это уже преступный обман. Но если я уведомлю его о том, что владельцем Мэллингхэма является он, если напишу ему и предложу выкупить у него имение…
– Дайана, вы были совершенно правы, говоря об этом малом в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Он коварен. Послушайтесь моего совета, сидите тихо, и через несколько десятков лет поместье будет чисто от всяких притязаний.
– Но…
– Посмотрите на все это с такой точки зрения: вы не совершаете ничего преступного. По закону держать язык за зубами иногда, может быть, и является обманом, но не уголовным деянием. Документ о передаче права собственности уничтожен. Почти три года вас в Мэллингхэме никто не беспокоит, и нет никаких причин к тому, чтобы так не продолжалось еще тридцать лет. Но если вы начнете переписку об этом с Корнелиусом, могу вам гарантировать, что вы раскупорите банку с червями. У меня есть несколько причин думать, что он был бы только рад дать вам такую пощечину.
– Это мог бы сделать и Пол. – Дайана пожала плечами, потом рассмеялась, стараясь выглядеть светской дамой. – Вы изменили свое мнение о нем, не так ли? – улыбаясь, сказала она. – Почему? Расскажите мне обо всем – или об этом нельзя рассказывать?
– Голубушка, я могу говорить об этом парне до тех пор, пока над Грин Парком не забрезжит рассвет. – Я вспомнил, как выглядит парк из моего номера в «Ритце», где на столе стояла недопитая бутылка наилучшего шотландского виски. – Почему бы вам не отправиться сейчас со мной туда и не выслушать все, о чем вы хотели бы узнать?
– Это очень любезно с вашей стороны, – растягивая слова, отвечала Дайана, ускоренным маршем отступая за свой светский фасад. – Но мне обязательно нужно вернуться домой. Я должна быть завтра по делам в Бирмингеме, а поезд уходит рано утром.
Меня озадачила острота моего разочарования.
– Ах, пойдемте, Дайана! – воскликнула я, мобилизуя все свое очарование. – Я готов рассказать вам всю историю моей жизни в банке.
– А я с радостью бы вас послушала! – подхватила она, подавляя унцию за унцией мое очарование. – Поедем на следующий уик-энд в Мэллингхэм, там мы сможем излить друг другу душу.
Я почти залпом проглотил портвейн и, осторожно поставил стакан на стол, проговорил со всей английской сдержанностью, на какую был способен:
– Как мило с вашей стороны пригласить меня туда! Я с удовольствием принимаю приглашение, благодарю вас.
Может быть, мне показалось, что я начинал говорить совсем как Пол.
Что ж, я понимал, что следую по стопам Пола – разумеется, понимал, и она тоже это понимала. Но теперь она была вполне взрослой женщиной, а не ребенком, которого соблазнил Пол. И я был готов к этому легкому уик-энду, который сулил мне многое. В конце концов, мне было уже почти сорок два года, и я не допускал, что обожгу пальцы, независимо от того, насколько новое пламя вскружит мне голову.
Я проводил Дайану домой, страстно поцеловал ее, пожелав спокойной ночи, и без всякой горечи на душе вернулся обратно в «Ритц». Впереди сладострастно маячил уик-энд, и я чувствовал себя счастливым, как щенок с шестью хвостами.
– Браво, Британия! – запел я, отваливая удивленному таксисту десять шиллингов, и, сняв шляпу, радостно подбросил ее в воздух, почти к самой луне.
Глава шестая
Поезд прибыл в Норидж в одиннадцать тридцать, и я спрыгнул на платформу еще до того, как замерли колеса. На мне был костюм из английского твида, и мне было очень жарко. Я забыл, какой теплый март в Англии, но в чемодане у меня была более легкая одежда. Мой слуга пытался навязать мне целый гардероб, но, поскольку самое важное дело, которым мне предстояло заняться в этот уик-энд, требовало лишь костюма Адама, я решил отправиться налегке.
Бросив ненужный больше проездной билет в урну, я покинул вокзал и сразу же увидел Дайану. Она сидела за рулем палевой «испано-сюизы». На этот раз в руке у нее был красный мундштук, под цвет ее губ.
– Дайана! – я устремился к ней через дорогу и едва не угодил под автобус. – Какая прекрасная машина! – запыхавшись, сказал я, вскочил в «испано-сюизу» и поцеловал ее хозяйку.
– Будем надеяться, что вам понравится и водитель!
Мы покатили по улицам Нориджа. На Дайане была юбка горчичного цвета, жакет, шоколадно-коричневая блузка, поверх которой мерцало рядами жемчужин ожерелье, и шляпа в тон, лихо сдвинутая набок.
– Вы выглядите по-боевому! – заметил я, когда машина свернула за угол и устремилась вниз по склону холма.
Норидж весь был расположен на холмах.
– Вы тоже! – вернула она комплимент.
– Я похож на англичанина?
– А чем плохо выглядеть американцем?
– Мне хочется слиться с англичанами, – ответил я, обняв ее за плечи, – во всех смыслах этого слова.
– Кончится тем, что вас похоронят вместе с ними, если вы будете пытаться соблазнять меня на ходу, когда мы на полной скорости несемся по Нориджу!
Я со вздохом откинулся на сиденье и стал любоваться проносившимися мимо картинами. Прошло некоторое время, прежде чем мы выехали из Нориджа, так как движение в городе оказалось очень оживленным. Окрестности были очаровательны. Но вот, наконец, дорога пошла через разгороженные изгородями поля. Я потерял счет домам, крытым соломой. Одну за другой миновали мы высокие церкви, напоминавшие о том, какие глубоко религиозные люди здесь когда-то жили. Река в Вроксхеме и Хорнинге кишела парусными и моторными лодками, и я вспомнил, как восторженно рассказывал Пол о многих милях водных путей, соединявших Норидж с морем.
– Теперь мы въезжаем в наш озерный край, Бродленд, – заметила Дайана. – Вы, наверное, слышали о Норфолкских озерах?
Мне каким-то образом удалось не обнаружить свое невежество. Пол наверняка был более осмотрительным.
По сторонам дороги мелькали указатели с великолепными старыми названиями, вроде «Поттер хайгхем» и «Хиклинг», и я уже подумывал о ленче, украдкой поглядывая на часы, когда Дайана, свернув на проселок, объявила:
– А вот и дорога в Мэллингхэм.
В открытых ветру полях паслись овцы. Я смотрел на громадное голубое небо, по которому плыли белые облака, а лицо мое обвевал ветер с моря, усиливая ощущение бескрайности свободного пространства. По обеим сторонам дороги теперь было видно немного, так как мы ехали между высокими живыми изгородями, и напряженное ожидание стало для меня уже почти невыносимым, когда мы въехали в самую очаровательную деревушку. Она выглядела, как картинка из художественного альбома. С раскрытым от восхищения ртом я смотрел на деревья, на утонувшие в зелени дома и на гигантскую церковь из серого камня. Среди этой сказочной красоты шли по своим делам вполне реальные люди. Пара пожилых крестьян направлялась в пивную, на вывеске которой были выведены слова «Пиво и ветчина».
– Это восхитительно! – возбужденно вскричал я. – Прямо как в кино! Господи Иисусе, и как это я не захватил с собой фотокамеру! Такое замечательное местечко!
Дайана хмыкнула. Я протянул ей носовой платок раньше, чем сообразил, что она вовсе не собирается чихнуть. Она едва не рассмеялась.
– Черт возьми! – досадливо буркнул я. – Я совсем забыл об английской сдержанности.
– О, Стив! – со смехом проговорила она, – что может быть плохого в доброй порции американского восторга? Прошу вас, пожалуйста, не считайте себя обязанным казаться англичанином!
– Но мне вовсе не хочется, чтобы вы считали меня неприрученным, нецивилизованным дикарем.
– Дорогой мой, – растягивая слова и подскакивая на сиденье из-за разбитой дороги, отвечала она, – мне вовсе не хочется думать о вас иначе. А вот и Мэллингхэм Холл.
Он оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. Я ожидал увидеть солидный старинный английский замок, но Мэллингхэм Холл оказался всего лишь не очень большим домом, раза в четыре меньше моего в Лонг-Айленде. И все же я сразу почувствовал в нем что-то присущее ему одному. С дороги он казался словно растущим из земли под неусыпным оком талантливого садовника, а когда мы подъехали ближе, я увидел жимолость, разросшуюся с обеих сторон от парадного входа, увитые плющом каменные стены и местами поросшую мхом, крытую соломой потемневшую крышу. На меня внимательно смотрели высокие, как в церкви, окна. У меня было такое ощущение, словно меня оценивает какое-то почтенное официальное лицо, и, осознав своеобразную индивидуальность этого дома, я уже довольно легко поддался очарованию его неброской старинной прелести.
– Сколько ему лет? – благоговейно спросил я.
– Дом был заложен давно, еще до завоевания Англии норманнами, но центральная часть гораздо моложе. Большому залу больше шестисот лет.
Я попытался представить себе, что значит шесть сотен лет, и не сумел этого сделать. Я мог без всякого труда визуально представить себе эмиссию ценных бумаг на миллион долларов, но вызвать в своем воображении образ продолжительных периодов времени был не в состоянии.
– Шестьсот лет! – повторил я в преувеличенном восхищении, стараясь скрыть за ним то, что это число ничего мне не говорило, и, когда она насмешливо взглянула на меня, я поспешил ее заверить: – Мне он нравится, Дайана. В самом деле, очень нравится.
– Я знаю. – Впервые в этот день она оставила светские манеры и подарила мне свою самую теплую улыбку. – Я рада, Стив. Пойдемте, я вам все покажу.
Потолок громадного зала опирался на могучие балки. Да, шестьсот лет назад строить умели. С двух сторон к залу примыкало несколько комнат, небольших, но комфортабельных и уютных, как в лондонском доме Дайаны. Стеньг были изящно расписаны, и все формы доведены до совершенства. Окна общей комнаты выходили на каменную террасу, нависшую над лужайкой, спускавшейся к небольшому, заросшему тростником озерцу, и, задержавшись у окна, я увидел игравшего около лодочного сарая Элана.
Элан отвел меня в комнату для гостей, когда Дайана отправилась на кухню отдать какие-то распоряжения экономке.
Окна моей комнаты выходили на озеро, в одном ее углу стоял умывальник, но больше не было никаких следов обычных удобств, и поэтому, распаковав свой чемодан, я спросил у Элана, где находится ванная комната. Он удивленно посмотрел на меня, но покорно отвел в большую комнату, где в одиноком великолепии стояла на четырех маленьких ножках огромная ванна. «Уж не так ли стар здесь и водопровод, как большой зал?»
– А где здесь… – я затруднился найти достаточно нейтральное английское слово.
– Туалет, – как-то не очень одобрительно ответил Элан, – там, в конце коридора.
Мы уселись за ленч. Элан со своей няней присоединились к нам, чтобы съесть по бифштексу и по пирожку с начинкой из почек, после чего с его тарелки быстро исчез и шоколадный пудинг, и мы с Дайаной скоро остались наедине за бутылкой портвейна.
– Я подумала, что вам, может быть, захочется после обеда пройти под парусом, – предложила она, когда я поднес зажженную спичку к ее сигарете. – Погода улучшается, ветер вполне подходящий, и мы могли бы доплыть до Хорси Милла.
Я, разумеется, предпочел бы уплыть с нею прямо в постель, но я был на ее территории, правила диктовала она, да кроме того, я боялся показаться ей недостаточно спортивным.
– Превосходная мысль! – не моргнув глазом, куртуазно ответил я Дайане и скоро уже перестал жалеть, что предстоявшая забава в спальне отодвинулась.
У Дайаны была вполне современная двадцатидвухфутовая яхта, правда, еще не спущенная на воду после зимы, и мы, воспользовавшись парусной шлюпкой, стали носиться взад и вперед по Мэллингхэмскому озеру. Над нами клубились белые облака, и то и дело менявший направление ветер, в конце концов, понес нас на восток, к морю. Я отпустил гардель и подобрал парус, чтобы не очень раскачивалась мачта.
– Вы отличный матрос! – воскликнул я, когда мы оказались в заводи у мэллингхэмской плотины. – Почему вы ни разу не приняли участия ни в одной нашей парусной прогулке по Зунду?
– Очевидно, была слишком занята обсуждением гегелевской диалектики с Клейтонами… Смотрите-ка, снова поднимается ветер!
Она ухватилась за румпель, я успел увернуться от гика, и мы умчались от плотины. Позднее, когда мы оставили позади длинный канал под названием Нью Кат и устремились в следующее озеро, ветер внезапно стих, и, воспользовавшись этим довольно неприятным моментом штиля, я глянул вперед и увидел громаду ветряной мельницы – Хореи Милл.
– Настоящая ветряная мельница! Боже мой, взгляните на ее крылья! Мы можем подойти к берегу, чтобы рассмотреть ее поближе?
– Держитесь! – крикнула Дайана, когда снова налетел ветер, и я совершенно забыл о том, что мы могли бы провести послеобеденное время дома.
Ложась то на правый, то на левый галс, мы подошли к небольшой дамбе, тянувшейся к мельнице. Деревянные крылья скрипели так, что был едва слышен свист ветра.
Мы привязали шлюпку к торчавшей из воды свае.
– Посмотрим, здесь ли мельник, – сказала Дайана.
Но мельница оказалась пуста. Однако дверь была открыта, и Дайана сказала, что я могу войти внутрь.
Я ступил в темное круглое помещение, в котором через потолок был пропущен приводной вал, и поднялся по лестнице на следующий этаж. Поскольку с самого верха вся округа явно была видна лучше всего, я полез дальше, любуясь постепенно сближавшимися стенами, и, когда добрался до верха, почувствовал, как у меня под ногами ходуном заходили доски пола. Стоя спиной к примитивному механизму мельницы, я смотрел с ее верхней площадки на открывавшийся перед моими глазами пейзаж. За сновавшими по водной глади парусами видны были другие озера, болота и луга, простиравшиеся до четко прочерченного горизонта. Я пытался сосчитать сначала все увиденные ветряные мельницы, а затем и церкви, но их было слишком много. Некоторое время я смотрел на унылые просторы, думая о том, как хорошо оказаться далеко от зажатых каменными громадами манхэттенских улиц. Когда, наконец, я cпустился на землю, то, прежде всего, попросил Дайану:
– Расскажите мне об этом.
Мы закурили, стоя с подветренной стеньг мельницы, и я долго слушал ее рассказ о бывшем здесь когда-то большом внутреннем море, о сотне островов среди болот, о саксонских бродягах, спасавшихся от норманнских завоевателей, о туманах и о мистицизме, о крошечных монастырях, укрывавшихся в забытых Богом оазисах цивилизации, разбросанных по неизведанной Англии.
– По-вашему, здесь всегда была такая сонная, деревенская картина?
Мне приходилось слышать о громкой славе Восточной Англии средних веков. Было странно думать о том, что здесь бывали периоды расцвета экономики и заключались долгосрочные торговые сделки. По-видимому, в те дни Норфлок, Саффолк и Эссекс были центрами континентальной торговли, и все эти громадные церкви строились по мере заселения сельской местности, захваченной волной процветания.
– Но что же произошло потом? – заинтригованный, спросил я Дайану.
– А дальше какой-то дурак открыл Америку! – рассмеялась она. – И оказалось, что Восточная Англия шла неправильным путем!
Она рассказала мне, как спал экономический бум, при Генрихе VIII разграбили монастыри, и даже прибрежная полоса была раздроблена на несколько частей. Люди отсюда ушли. Города исчезли под морскими водами. Восточная Англия превратилась снова в тихую заводь, и памятниками ее былого могущества остались лишь эти громадные церкви.
– Во всей этой истории должна быть какая-то мораль, – пробормотал я, лениво рисуя себе пасторальную сцену, как археологи выкапывают из земли указатель с надписью «Уолл-стрит».
– Да, – согласилась она, глядя куда-то вдаль через раскачивавшиеся на ветру камыши Хореи Мер. Ничто не вечно. Все, в конечном счете, меняется, и выживает только тот, кто умеет приспособиться. – Она погасила сигарету и тщательно затоптала окурок. – Прогуляемся к морю? Это недалеко, всего мили полторы.
– Отлично.
Я взглянул на Дайану. Ветер трепал ее темные волосы, и она, казалось, расслабилась. Не знаю почему, но я был уверен, что в эту минуту мы оба думали о Поле.
По тихой сельской дороге мы приближались к рощице. Нас обогнал какой-то автомобиль, потом попалась навстречу телега, направлявшаяся куда-то из деревни, и больше мы никого не встретили. Единственными звуками были шум ветра, да наши шаги.
– Хорси Чёрч очень интересная церковь, – говорила Дайана. – Она там, среди деревьев. Не хотите взглянуть на нее?
Но я хотел дойти до моря.
– Бог с ней. Осмотрев одну старинную церковь, можно считать, что повидал их все. Пошли дальше.
Она ничего не ответила, но на этот раз я действительно уловил в ее глазах отсутствующий взгляд и почувствовал, как изящные руки Пола отводят нас друг от друга. В ярости на самого себя я сделал над собой грандиозное усилие, чтобы проявить цивилизованный интерес к окружавшему пейзажу.
– Мне нравится каменная кладка во-о-н тех коттеджей, – пустил я пробный шар. – Это здешняя традиция?
Она принялась по-деловому рассуждать о камне, использовавшемся в виде естественных глыб, и о материале, к которому приложили руки каменотесы. Говорила о технологии строительства, когда по углам ставят столбы из каменной кладки, а цоколи выкладывают кирпичом. Говорила о разных способах обработки каменных поверхностей и о применении строительного раствора для соединения блоков. Когда она закончила, я почувствовал, что вполне мог бы построить дом в норфолкском стиле своими руками и даже закрепить крышу планками на дубовых шпильках, если бы забыл способ сооружения соломенной кровли. «Чего ради меня пригласили в Мэллингхэм, черт побери? – думала я. – Если она по-прежнему влюблена в память о Поле, то вряд ли стала бы приглашать меня за мои красивые голубые глаза».
Мы шли через заброшенные поля, отделенные от моря дюнами. Потом мы карабкались на эти дюны. На вершине я полной грудью вдохнул морской воздух и сощурился под порывами ветра, налетавшими на нас с угрюмо-серого моря. Я не ожидал ощутить карибский ветер и был несколько разочарован, но меня утешило то, что песок на берегу был темным. Не скажу, что пришел в восторг, но я всегда радуюсь просторам пустынного пляжа и теперь с победным криком помчался вниз по склону дюны.
Дайана не последовала моему примеру, и когда я вернулся к ней, то обнаружил, что она уютно устроилась, укрывшись от ветра в небольшой ложбинке.
Я бросился на песок рядом с нею.
– Какой вы замечательный гость, Стив! – улыбнувшись, сказала она. – Наконец-то мне не приходится раздумывать над тем, не скучно ли вам.
– Можете быть в этом уверены! – отвечал я, обнимая Дайану.
Мы замерли в долгом поцелуе, который, в конце концов, превратился в целую серию поцелуев в самые разные места, и каждый был дольше предшествовавшего. Губы ее были упругими и щедрыми. Я почувствовал сначала какое-то неопределенное тепло, а потом и горячий прилив силы.
Она оказалась подо мной.
– Стив… – Ее руки уперлись мне в грудь. Увидев, что я не обращаю на это внимания, она сжала кулаки и стала бороться со мною. – Пустите, пустите, пустите меня!
Я непристойно выругался, откатился от нее и уполз в складки дюны, чтобы расслабиться.
Долго ничто не нарушало тишины. Я лежал неподвижно, прислушиваясь к ветру и к крику чаек, пока не услышал какие-то отрывистые звуки, явно исходившие от человека.
– О Боже! – пробормотал я и снова стал на четвереньках карабкаться по песку, из которого торчали пучки травы.
Дайана лежала, спрятав лицо под согнутой рукой, и всхлипывала, как двухлетний ребенок. Я не был бы удивлен, если бы она па моих глазах сорвала с себя одежду и открыла для обозрения задницу с вытатуированной на ней змеей.
Я обвил ее руками, успокоительно потерся щекой о ее щеку и утер ей слезы.
– Все в порядке, – сказал я. – Пусть будет так. Я могу вынести все, кроме повой лекции по обработке камня.
Она проглотила слезы. Тушь на ее ресницах размазалась, большие темные глаза смотрели с трагизмом, как у героини старомодной мелодрамы. Для полноты картины недоставало лишь фортепианного аккомпанемента.
– Мне хотелось вернуть то лето, которое мы с Полом провели вместе, – печально заговорила она. – Это было счастливейшее лето в моей жизни. И теперь, по мере того как идут годы, меня все больше преследует страх, что я уже никогда больше не буду так счастлива. Я понимаю, вы совсем другой, не такой, как Пол, но я помню, как он вас любил, и я… я…
– Вы думаете, что могли бы полюбить и меня.
– Да. Я понимаю, это звучит глупо, но… Я была так одинока, Стив. У меня здесь не было никого после смерти Пола. Нет, я не отрицаю, что пыталась заменить его кем-то, но каждый раз это кончалось разочарованием, и, в конце концов, я отказалась от таких попыток.
– Но я не понимаю, – озадаченно спросил я, – в чем же дело? Или вы хотите сказать, что ни один мужчина не в состоянии сравниться с Полом?
– Да, но здесь все сложнее. Чем больше я преуспеваю в делах, тем меньше мужчин могут принять меня как индивидуальность. Чем меньше я соответствую стереотипу женщины, тем более враждебными и недружелюбными они становятся. Я не могу винить ни одного из них, потому что если бы была мужчиной, сама ненавидела бы женщину, которая преуспевала бы больше, чем я. Но, с другой стороны, я не могу заставить себя перестать надеяться на то, что найдется кто-нибудь, кто сможет все это преодолеть.
– Черт возьми, Дайана! – добродушно проговорил я. – Все вы жалуетесь на то, что вам очень трудно найти подходящего человека. Так что же в этом нового? Найти нужного человека всегда нелегко.
– Это верно, но в моем случае, как я подозреваю, это практически невозможно. – Дайана глубоко вздохнула. Чувствуя, что разговор со мной стоил ей большого напряжения, я стер с лица улыбку и сделал серьезную попытку понять то, о чем она говорила. – Мне не нужен мужчина, у которого я бы вызвала расположение только потому, что я сильнее многих других женщин, – продолжала она. – Не хочу и мужчины сильнее меня, но настолько неуверенного в этом, что он не мог бы принять меня такой, какая я есть, с моей собственной жизнью. Я не хочу, возвращаясь домой из офиса, видеть себя все время в роли «женщины-девочки» – и уж, разумеется, не хочу играть роль мальчика. Каждый мой день проходит в мужском мире, и я желаю, чтобы дома ко мне относились как к женщине – но к такой, какая я есть на самом деле, а не такой, какой я должна быть, по мнению мужчины. Я не рабыня. И не заводная кукла. И, разумеется, не всегда приятна. Я личность. Никто не считает, что все мужчины должны быть одинаковы. Почему же тогда общество требует от всех женщин одного и того же? Это просто смешно, если бы не было так обидно.
– Не хотите ли вы на полном серьезе сказать мне, – недоверчиво спросил я, – что любая женщина, если она не тупая девчонка, заставляет мужчину считать себя неполноценным?
