Текст книги "Красная Борода"

Автор книги: Сюгоро Ямамото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

«Нет, с желудком все в порядке. Ты пей, не обращай на меня внимания».

Так продолжалось несколько дней, пока Токити вдруг не осенило: нечто подобное уже случалось с  Ино. И все же он не мог поверить и старался не глядеть в его сторону.

6

Через пару дней Токити не выдержал. Ино только этого и дожидался. Он умело вел молчаливое наступление, словно термит, подтачивающий опору.

Однажды, сидя за ужином и все так же глядя куда-то поверх стоявших на столе блюд, он начал бормотать будто бы про себя, но так, чтобы услышал Токити:

«Нет, это невозможно – ведь я дал обещание, а то, что обещает мужчина, следует выполнять».

Он тяжело вздохнул и умолк.

И Токити, понимая, что его заманивают в ловушку, все же спросил:

«Кто она – эта женщина?»

В ответ Ино пробормотал что-то нечленораздельное.

«Не валяй дурака! Говори, кто она?»

И тогда Ино вроде бы с неохотой сообщил, что ему понравилась девушка из маленькой харчевни «Инаба» ей двадцать лет, и зовут ее О-Сэй. Токити и сам бывал в этой харчевне, знал в лицо О-Сэй и, поскольку «Инаба» находилась в веселом квартале, посчитал, что уговорить О-Сэй будет нетрудно.

«Иди и договорись сам», – сказал он.

Ино скорчил печальную гримасу и покачал головой.

«Что загрустил? Не способен уговорить девушку?» – спросил Токити.

«Нет, ничего у меня не получится. Как увижу ее – слова застревают в горле, даже имени ее не могу произнести».

«Напрасно глядишь на меня такими глазами. Сватать тебя не пойду – с меня хватит», – заорал Токити.

«Понимаю, братец. Ты обо мне больше не беспокойся. Ничего не поделаешь – так уж тому и быть... А я так мечтал. Говорят ведь, „три раза отмерь"».

«При чем тут три? Она у тебя четвертая!»

«Нет, третья. Вот смотри: О-Ёно, потом О-Мацу...»

«Ты забыл самую первую – О-Таку».

«О-Така? – Ино пожал плечами. – О-Така не в счет».

«Но, когда ты сватался за О-Мацу, сам говорил: «три раза отмерь». Или я вру?»

«Мне так казалось, потому что влюбился без памяти. А на самом деле именно О-Сэй – третья, и я по-настоящему ее полюбил», – настаивал Ино...

Поведение Ино взбесило меня не на шутку, и я решил больше ему не потакать, – продолжил Токити, предварительно осушив чашечку сакэ. – И все же пришлось уступить и на этот раз. Что поделаешь? Он взял настойчивостью и упрямством. И я отправился на переговоры. Уговорить О-Сэй не составило труда. Она сказала, что Ино ей давно нравится и что с радостью пойдет за него замуж.

Когда Токити сообщил Ино о результате переговоров, тот слегка побледнел и загрустил.

«Похоже, ты не рад, – удивился Токити. – Сходи к ней и договорись о свадьбе. И не мешкай! Через несколько дней мы уезжаем в Эдо».

Ино отправился в харчевню, но не прошло и часа, как он вернулся.

«Я сейчас же, не дожидаясь вас, возвращаюсь в Эдо, – выпалил он, едва переступив порог. Она заявила, что собирается ехать со мной вместе... Нет, так дело не пойдет. Прямо так сразу – это не по мне!»

«Успокойся и расскажи по порядку: что там у вас произошло?»

«У меня на это нет времени, – ответил Ино. – Расскажу, когда встретимся в Эдо. О-Сэй страшно разозлилась, и не исключено, что с минуты на минуту заявится сюда. Ты ее тогда выпроводи... Короче говоря, я уезжаю сейчас же».

Ино быстро собрался, сунул ноги в сандалии и, не успев даже как следует завязать шнурки, выскочил наружу.

Токити не знал, сердиться ли ему или смеяться. Он сидел на циновке и стонал. В это время отворилась дверь, и в проеме возникла улыбающаяся физиономия Ино.

«Не сердись, братец, – сказал он. – А вернешься в Эдо, избей меня до полусмерти».

О-Сэй в тот день не появилась, но, когда вечером строители зашли в харчевню «Инаба» выпить по стаканчику, она была в стельку пьяна и такими словами ругала Ино, а заодно и вообще всех приезжих из Эдо, что они едва унесли ноги.

– Вот какая история, – заключил Токити и осушил еще одну чашечку сакэ. – По возвращении в Эдо я вскоре женился на О-Тиё, и мы переехали в наш теперешний дом.

– А что же произошло тогда при встрече Ино с О-Сэй? – спросил Нобору.

– Да ничего особенного. Когда он пришел в харчевню, О-Сэй пригласила его в маленькую комнату за кухней, обняла от полноты чувств и сказала: «Я так счастлива! Вы вроде бы скоро возвращаетесь в Эдо. Обещайте, что возьмете с собой и меня. Только не обманите, иначе я за вас не пойду».

– И это ему не понравилось?

– Само собой. До сих пор не могу понять этого человека: сначала сам говорит, будто влюблен, хочет жениться, но стоит женщине оказать малейший знак внимания, как тут же начинает ее ненавидеть. Нет, это выше моего разумения...

7

Вернувшись в больницу, Нобору в тот же вечер в общих чертах передал Ниидэ историю Ино, услышанную от Токити. Конец он опустил, посчитав малоинтересным.

– А что было дальше? – спросил Ниидэ.

И тогда Нобору досказал конец.

...После того как Токити с молодой женой поселился в квартале Сакума, Ино еще с полгода жил у подрядчика, потом снял комнату неподалёку от дома Токити. К немалому удивлению О-Тиё, Ино заходил к ним чуть не ежедневно. С самого утра он появлялся у Токити, носил воду, подметал двор, а потом они вместе отправлялись в мастерскую. Вечером он приходил снова и сидел до тех пор, пока Токити не укладывался спать.

С тех пор как Токити обзавелся семьей, Ино как будто перестал интересоваться женщинами, по-прежнему отказывался от выпивок и развлечений. Но с конца минувшего года в его поведении снова появились странности. В мастерской он появлялся вовремя, но ничего не делал, молча сидел сложа руки. На вопросы отвечал односложно, а когда ему намекали, что все же надо работать, он брал и руки рубанок или долото и начинал долбить дыры в готовом каркасе либо строгать уже строганные доски.

Здесь что-то не так, решил Токити и попросил подрядчика отпустить его на несколько дней на отдых. Ино сидел дома, но с некоторых пор на него стал жаловаться управляющий. Он заявил, что Ино ведет себя очень странно и соседям это доставляет неприятности. Токити знал, что у Ино в Синагаве живут родители, старший брат и две сестры, и хотя они много лет не встречались, было бы разумно отправить его в родительский дом. Но этому неожиданно воспротивилась О-Тиё.

– Жалко его, – сказала она. – Если родители столько лет им не интересовались, кто поручится, что они теперь будут ухаживать за больным сыном? А к тебе он относится как к родному, ищет в тебе опору. Не лучше ли взять нам его к себе, тем более что своих детей у нас пока еще нет.

Токити согласился на уговоры жены, и с середины января они перевезли Ино к себе.

С тех пор минуло полгода. Они давали ему различные лекарства, молились о его здоровье и даже приглашали знахаря, но все было напрасно. Ино не поправлялся, хотя серьёзного ухудшения тоже не замечалось. Он надевал кимоно наизнанку, днем спал, а по ночам бродил по дому, напевая себе под нос, пока Токити не выпроваживал его в отведенную ему комнату. И главное – он категорически отказывался работать.

– А ты сам видел саженцы, посаженные корнями кверху? – перебил Ниидэ.

– Да, видел.

– Ну и что ты думаешь? Психическое расстройство?

– Трудно сказать. Пожалуй, да. Свихнулся на почве женщин.

– Ошибаешься. Причина не в женщинах, а в Токити.

Нобору с недоверием поглядел на Ниидэ.

– Да, да! Ино с детских лет баловали женщины. Когда он повзрослел, они тоже не обходили его вниманием. Он же души не чаял только в Токити, и всю свою любовь, которую должен был уделять женщинам, отдал Токити. Я не имею в виду любовь в ее плотском смысле. Здесь мы имеем случай не с патологической, а вполне нормальной платонической любовью, хотя в очень сложной, гипертрофированной форме.

– Выходит, пребывание в доме Токити должно бы подействовать на него благотворно?

– Напротив, его надо изолировать от Токити. Все поведение Ино, его поступки были направлены на то, чтобы досадить Токити. Конечно, Ино поступал так неосознанно, это получалось как бы само собой, но в глубине души он, ставя Токити в затруднительное положение, рассчитывал, что это лишь крепче привяжет к нему Токити.

Нобору молча выслушал Ниидэ и как-то неопределенно кивнул, то ли соглашаясь с ним, то ли возражая.

– Завтра возьмем его в больницу, пусть поживет без Токити. Думаю, это пойдет ему на пользу... Да-а, нет ничего более загадочного в природе, чем человеческий мозг. – Ниидэ повернулся к столу и взял кисточку для письма.

На следующий день Ино привезли в больницу Причем Ниидэ запретил кому-либо посещать больного. Честно говоря, Нобору не убедил диагноз Ниидэ, и он решил продумать свой собственный метод лечения. Ниидэ согласился поместить Ино в отдельную палату – тот заявил, что не желает общаться с другими больными, особенно со стариками и женщинами.

В течение лета Нобору, пользуясь каждой свободной минуткой, заходил к Ино, угощал чаем со сладостями и пытался вызвать на откровенный разговор.

– Почему-то никто к тебе не приходит. Неужели у тебя нет ни друзей, ни родственников? – однажлы спросил Нобору, пытаясь спровоцировать его на ответ.

Ино нахмурился.

– Может, ты хочешь повидать кое-кого из дома в Сакуме? – более прозрачно намекнул Нобору. – Не отправить ли туда посыльного?

– Нет, не надо. – Ино решительно потряс головой. – Мой братец очень занят. Да и придет ли?

Нобору решил пока этим ограничиться и больше вопросов не задавал.

Миновало лето, но особых изменений в состоянии Ино не происходило. Большую часть времени он проводил в своей палате и лишь по вечерам ненадолго выходил в сад подышать свежим воздухом. Правда, он перестал совершать странные поступки, в остальном все оставалось по-прежнему.

– Почему ты, мужчина, терпеть не можешь женщин? – спросил его однажды Нобору.

– Вовсе нет, откуда вы взяли?

– Ну как же, когда тебя привезли в больницу, ты сам сказал, что не желаешь находиться вместе с другими больными, особенно со стариками и женщинами.

Ино задумался, потом удивленно пробормотал:

– Вот оно что! В самом деле странно...

– Ты свое поведение считаешь странным?

– Сам не пойму... Есть у меня на то причина – о ней всякому не расскажешь, но вам, доктор, скажу.

– Говори, не стесняйся.

8

У подрядчика, на которого я работал, было две дочери, и к ним часто приходили играть соседские дети...

Нобору вспомнил рассказ Токити, но не подал вида, что многое ему известно, и продолжал слушать с напускным безразличием, чтобы не спугнуть рассказчика.

– Мне исполнилось восемнадцать лет, когда у девочек стала часто бывать в гостях девятилетняя О-Тама – дочь хозяина красильни «Тамагава». Это была пухленькая, симпатичная девчушка, скромная и простодушная... Нет, дальше я рассказывать не могу... Противно. – Ино покраснел.

– Но я ведь врач, – успокоил его Нобору.

– Только не подумайте чего плохого, – пробормотал Ино, поглаживая ладонью затылок. – Девочка очень привязалась ко мне. Ну и я сам, хотя это не столь важно, питал к ней симпатию. Однажды во время игры – а я участвовал в их играх – она подбежала ко мне и крепко обняла. И я невольно коснулся ее губами... Поймите меня правильно – я вовсе не собирался поступить с ней плохо, неприлично. Она была очень мила и простодушна. И я поцеловал ее. Это вышло так естественно.

– Ничего странного в этом не вижу. С кем такого не случается? – сказал Нобору.

– Это бы все ничего, но то, что произошло дальше, оказалось настолько неожиданным... – поспешно продолжил Ино, словно старался поскорее покончить со своим признанием. – В тот самый момент, когда я коснулся ее губ, она ответила таким жарким поцелуем, что я даже задохнулся. – Ино быстро утер губы и скорчил такую гримасу, словно его перекорежило от отвращения. – И это девятилетняя девочка! Мне уже было восемнадцать, а такого я еще не испытал ни разу... Я оттолкнул О-Таму и убежал.

– Не столь уж редкий случай, – с улыбкой произнес Нобору.

– Вам это не показалось странным?

– Нисколько. Нечто похожее пришлось испытать и мне.

– Неужели? – Ино во все глаза смотрел на Нобору, словно очнувшись от дурного сна. – И что вы после этого почувствовали?

– Пожалуй, чуть-чуть растерялся – и только.

– А мне стало так страшно. Я подумал: если такое ведомо девятилетней девчушке, то на что же способны взрослые женщины?

– Просто ты рос среди ремесленников и в свои восемнадцать оказался еще незрелым, зеленым юнцом, – продолжая улыбаться, сказал Нобору.

– Вот оно что! – пробормотал Ино, удивленно склонив голову.

– Дело именно в этом – и ни в чем больше, – подтвердил Нобору.

Пожалуй, здесь и надо искать ключ к лечению, подумал он, в диагнозе Ниидэ есгь своя логика, но он несколько однобок. Истинная же причина поведения Ино – стремления бежать от влюблявшихся в него женщин – в том, что ему глубоко в душу запал тот случай с О-Тамой. И значит, Ино сможет излечиться, если забудет об этом. Так или иначе, время покажет, насколько правильно его предположение.

Однажды в первые дни осени Нобору стал свидетелем удивительной картины. Ино, как правило, по вечерам покидал свою палату и выходил во двор подышать свежим воздухом, но на этот раз он был не один, а с женщиной.

– Вот так неожиданность! – пробормотал Нобору и остановился.

В женщине он узнал О-Суги. Корзина, которую нес Ино, ему тоже была знакома – с ней О-Суги приходила на кухню за едой для своей госпожи. Оживленно беседуя, они направлялись к домику О-Юми. Нобору поглядел им вслед и пошел к себе.

Нобору приходилось часто отлучаться из больницы, чтобы сопровождать Ниидэ, и он попросил Мори в его отсутствие понаблюдать за Ино. Мори тоже был занят, но всякий раз, когда выдавалось свободное время, он следил за Ино и сообщал Нобору о своих наблюдениях. Судя по всему в последние дни тот заметно переменился – реже уединялся в палате, больше времени проводил на больничном дворе или на плантации лекарственных растении, не просто гулял, а работал – где поправит забор, где прибьет отставшие доски.

Утром и вечером, провожая О-Суги, Ино нес ее корзину, точил ножи на кухне, а иногда даже помогал мыть овощи.

Вроде бы дело пошло на поправку, решил Нобору и стал уделять меньше внимания своему подопечному.

Как-то в середине сентября, поздно вечером возвратившись после очередного обхода больных, Нобору переоделся и пошел в столовую, где ему оставили холодный ужин. По дороге его догнал Ино.

– У меня есть сакэ, – шепотом сказал он. – Не составите ли компанию?

– Сакэ? Откуда? – удивился Нобору.

– Садовник принес, – с улыбочкой пояснил Ино. – В свое время вы ведь тоже частенько пользовались его услугами.

– Я еще ничего не ел, – пробормотал Нобору, отвернувшись.

– У меня есть суси[18]18
  Суси – колобки из вареного риса с ломтиками рыбы, яйцом, овощами и приправленные цикорием и сахаром.


[Закрыть]. Буду рад, если зайдете. Мне, кстати, надо с вами поговорить по одному делу. После недолгих колебаний Нобору согласился и вслед за Ино вошел в его палату. Он давно у него не был и удивился происшедшим переменам. Палата была чисто прибрана, пол тщательно подметен.

На столике помимо больничного ужина Нобору заметил коробочку с суси и початую бутылку сакэ. Подогреть сакэ Ино было негде, поэтому он пил его холодным. Он выпил из чашечки остатки сакэ и передал ее Нобору.

– Спасибо, я не буду, – отмахнулся Нобору. – Так о чем же ты хотел со мной посоветоваться?

– Позвольте, я хлебну еще раз для храбрости. Боюсь, на трезвую голову ничего не сумею вам объяснить.

–  Хочешь поговорить об О-Суги? – тихо спросил Нобору.

–  Верно, а как вы догадались?

–  Просто так мне показалось.

–  Вы настоящий провидец, – воскликнул Ино, – но это даже к лучшему – не понадобится лишних объяснений. – Он налил себе сакэ, взял чашечку обеими руками и осушил ее одним глотком. – Прежде всего, хочу попросить вас, чтобы оставили меня здесь, в больнице.

–  Это зависит не только от меня.

–  Уверен, я смогу быть полезен. В больнице достаточно работы для плотника.

–  Согласен. Ну, а о чем еще ты собирался поговорить?

–  Конечно, это так сразу не решишь. – Ино покраснел и потянулся к бутылке. – А кроме того, надо получить согласие... Не желаете ли суси?

–  Как я понимаю, ты намерен жениться на О-Суги, – неожиданно выпалил Нобору.

–  Жалко мне ее, – пробормотал Ино. – Все время обслуживает эту сумасшедшую, таскает для нее еду, моет посуду, даже ночной горшок подает... И никто не знает, когда это кончится. У меня просто душа болит, когда гляжу на нее.

–  Так ты собираешься жениться на ней из жалости? – спросил Нобору.

–  Ни в коем случае! Откуда вы это взяли? Конечно, мне ее жалко, но женюсь я на ней потому, что люблю. Я до сих пор видел многих женщин, но такой, как О-Суги, не встречал. С ней я готов быть вместе до конца жизни – и не разлучусь, как бы трудно нам ни пришлось.

Нобору молчал.

–  Я говорю правду. – Глаза Ино увлажнились. – С тех пор как я увидал О-Суги, во мне будто проснулась уверенность. Впервые в жизни я подумал: вместе с ней мне ничего не страшно, со мной она будет счастлива, ради этого я сделаю все, что в моих силах.

–  Ты и правда в этом уверен?

–  Спросите у Токити. Он подтвердит, что такого я еще никогда и никому не говорил. Если О-Суги будет рядом, ничто не заставит меня от нее отступиться.

Наверно, так оно и есть, подумал Нобору, кажется, Ино и в самом деле полюбил впервые в жизни. До сих пор он был пассивной стороной – Токити о нем заботился, женщины завлекали. Теперь же он сам сочувствует положению, в каком оказалась О-Суги, хочет сделать ее счастливой – лучшее доказательство того, что он, как мужчина, почувствовал себя сильным и самостоятельным. Размышляя так, Нобору решил для проверки съехидничать.

–  А как насчет «трех раз»? – спросил он.

–  Каких еще «трех раз»? – удивился Ино, подозрительно глядя на Нобору.

–  Это я просто так, пошутил. Не обращай внимания. А о твоей просьбе я поговорю с доктором Ниидэ. – Нобору засмеялся и пошел к двери.

–  Прошу вас. – Ино склонил голову, потом, глядя Нобору прямо в глаза, решительно произнес: – Предупреждаю, если не согласитесь оставить меня здесь, я убегу, и не один – возьму с собой О-Суги. Так и передайте доктору Ниидэ.

Нобору кивнул и вышел в коридор.

Напрасный труд

1

– Я  знаю, больные недовольны тем, что в больничных палатах постель приходится расстилать на полу, – говорил Ниидэ во время обхода. – Им не нравятся одинаковые больничные халаты на завязках. Им кажется, будто их поместили не в больницу, а в тюрьму. Кстати, так думают не только больные, но и врачи. Ну, а каково твое мнение, Нобору?

–  На этот счет у меня нет никакого мнения, – пробормотал Нобору и поспешно добавил: – Пожалуй, это неплохо – с чисто гигиенической точки зрения.

–  Не льсти! Больше всего не терплю угодничества. Нобору промолчал.

–  Самое вредное в наших домах – циновки, – продолжал свои рассуждения Ниидэ. – В прежние времена ими не пользовались. Говорят, Мицукуни[19]19
  Токугава Мицукуни (1628—1700) – правитель феодального клана Токугава в провинции Мито.


[Закрыть] из Мито запретил стелить в замке на пол циновки. Считается, будто тем самым он хотел поддержать присущий старому самурайству дух здоровой простоты. Может, и так, но мне думается, причина в другом – в рациональном характере старинных японских жилищ. Недаром на протяжении более двух тысяч лет в японских домах были исключительно дощатые полы, на них ничего не стелили, и лишь с годов Гэнроку[20]20
   Период с 1688 по 1704 г.


[Закрыть] вошли в обиход циновки.

–  Но ведь были же циновки для сидения?

–  Да, но они были в ходу лишь в аристократических домах и использовались только во время церемоний. Обычно же на пол циновки не стлали, предпочитая голые доски.

Дорога пошла в гору. В этот послеполуденный час солнце палило нещадно, хотя по календарю уже приближалась осень. Стояла тишина, ни малейшего дуновения ветерка. И, как назло, на небе ни облачка. Солнце жгло спину, казалось, лучи его стали физически ощутимы и их можно было потрогать руками. Нобору обливался потом, а Такэдзо, тащивший на спине корзину с лекарствами, буквально изнемогал. Пот стекал по лицу, попадал за воротник, и Нобору едва успевал утираться. Лишь Ниидэ шествовал как ни в чем не бывало, и даже испарины не выступало у него на лице. Нобору уж давно обратил на это внимание. Ниидэ был человеком плотного телосложения, плечи бугрились мышцами, руки большие, с толстыми, как у крестьянина, пальцами, лишь бедра были узкие, как у юноши. Чем-то он напоминал грозного, матерого быка. Казалось, по своей комплекции он должен был потеть вдвое сильней, чем обычный человек, однако не потел, и это удивляло Нобору.

–  Неужели вам не жарко? – спросил он.

–  Конечно, жарко, – ворчливо отрезал Ниидэ.

У Нобору не хватило смелости спросить, почему в таком случае на нем не заметно ни капельки пота.

–  У нас в стране чересчур влажный климат, – продолжил свои рассуждения Ниидэ, – а циновки впитывают в себя влагу и пыль. Зайди в любой дом и попробуй потрясти циновки, которые только что чистили. Обязательно поднимется столб пыли. Они словно созданы для того, чтобы впитывать и накапливать в себе влагу, пыль, грязь. Само собой, в богатых домах их стараются часто менять. Беднякам же такое не по карману. Ты и сам это видел, посещая больных, живущих в бараках. Там десятилетиями не меняют циновок, чистят их редко и кое-как. В результате они треплются, становятся рассадником заразы, там заводятся вши и блохи. Мало того. Как правило, жилища бедняков расположены в низких местах, полы их жилищ соприкасаются с влажной, непросыхающей почвой, циновки набухают от влаги, хоть выжимай, и неудивительно, что люди, живущие в таких условиях, заболевают.

Поэтому-то мы и предпочитаем обычные подстилки в нашей больнице – их без труда можно просушивать на солнце. Разве это не гигиеничнее и не рациональней?

Слушая Ниидэ, Нобору думал не столько о том, согласен ли он со своеобразной теорией, выдвинутой Красной Бородой, сколько об удивительной решимости и энтузиазме этого человека, который гнет свою линию, несмотря на протесты и недовольство окружающих.

Пожалуй, только Ниидэ способен руководить столь необычной больницей, подумал он про себя, утирая струившийся по лицу пот.

Они уже добрались до района Хонго, когда Нобору обратил внимание на молодого человека, шедшего им навстречу. Он был одет в застиранное летнее кимоно, на ногах – соломенные сандалии. Юноша не только не уступил дорогу, но даже толкнул Ниидэ. Шедший чуть сзади Нобору догадался, что сделал он это неспроста. Ниидэ пошатнулся, но устоял на ногах.

–  Эй, старик, не видишь, что ли? Разуй глаза, – завопил юнец.

Ниидэ внимательно поглядел на него и спокойно сказал:

–  Извините, не заметил.

–  Нет уж, старая образина, тут извинением не отделаешься! На такой широкой улице – и не можешь уступить дорогу! Ты нарочно меня толкнул, – продолжал вопить незнакомец, засучивая рукава.

Вне себя от возмущения, Нобору выступил вперед, но Ниидэ отстранил его, вежливо поклонился и спокойно сказал:

–  Как вы изволили сказать, я в самом деле старик. Уж вы простите великодушно, задумался и вас не заметил.

–  Тьфу! – Юноша зло оглядел Ниидэ и, не зная, к чему бы еще придраться, сплюнул. – Все настроение испортил старый черт! Глядеть надо, когда идешь по улице.

–  Ну и тип! – возмутился Нобору, когда тот удалился. – Он нарочно толкнул вас – я видел!

–  Да, нарывался на ссору, – ответил Ниидэ. – В молодости люди иногда приходят в подобное состояние. Помнится, и со мной такое бывало.

«Я бы избил этого негодяя до полусмерти», – хотел сказать Нобору, но промолчал и, сжав кулаки, двинулся вслед за Ниидэ.

2

В  районе Микуми есть квартал небольших веселых домов. Одноэтажные дома, разделенные на маленькие комнатки с отдельным входом. В каждой комнате – по две женщины. Временами им запрещали заниматься своим ремеслом, потом снова разрешали – все зависело от снисходительности или строгости местных властей, – так что количество увеселительных заведений и обитавших в нем женщин все время менялось.

Раз в десять дней Ниидэ совершал обход этого квартала и нередко силой подвергал осмотру женщин, заставляя их лечиться. Мори рассказывал, что осенью позапрошлого года три женщины пришли в больницу просить о помощи. Все они были заражены сифилисом и истощены до крайности. Ниидэ принял неотложные меры и потребовал, чтобы в больницу пришла их хозяйка. Та заявила, что этих женщин в глаза не видела. Тогда-то Ниидэ вместе с представителями власти впервые отправился в район Микуми. С тех пор он регулярно подвергал осмотру и лечению тамошних женщин.

По словам Мори, вернувшись в тот день в больницу, Ниидэ несколько раз повторил одну и ту же фразу: «Нет в этом мире плохих людей». Это, конечно, не означало, будто в мире вообще одни лишь хорошие люди. Просто он пытался сам себя убедить, что плохих людей вообще не должно быть. Что до трех проституток, которые пришли в больницу просить помощи, то одна из них умерла, а двоих Ниидэ выхаживал полгода. После выздоровления одна уехала в родительский дом в Мито, а другая сбежала. У нее не было ни родителей, ни родственников, и Ниидэ предложил взять ее на кухню судомойкой, но вскоре она исчезла, и сколько ее ни разыскивали, найти не могли.

Об этих событиях двухлетней давности Нобору узнал от Мори, но и теперь в больнице находились две девицы легкого поведения, и Ниидэ поручил ему заняться их лечением.

В районе Микуми Нобору оказался впервые.

–  Тебе не приходилось бывать в веселых домах? – неожиданно спросил Ниидэ, замедляя шаги.

Нобору сначала растерялся, потом ответил:

–  Три раза, когда ездил на практику в Нагасаки.

–  Ты заходил туда в качестве врача или как гость?

–  Меня пригласил школьный товарищ. Но женщин я не коснулся, – подчеркнул Нобору, утирая обильно выступивший пот.

–  Вот как? – удивился Ниидэ.

–  В Эдо у меня оставалась девушка, с которой мы обручились. Правда, потом она нарушила обещание и в мое отсутствие вышла за другого, но это к делу не относится. Тогда я верил, что она меня ждет, и мне не хотелось ей изменять с женщинами из публичных домов.

Ниидэ молча сделал несколько шагов, потом сказал:

–  Прости за глупый вопрос. Забудь и считай, что я ни о чем не спрашивал...

Квартал увеселительных заведений был огорожен низким дощатым забором, покрашенным в черный цвет. Сбоку от небольших ворот стояла пожарная будка. Забор был старенький, покосившийся, кое-где доски были отодраны и зияли дыры. В будке с открытым настежь окном сидели трое мужчин. Двое были в набедренных повязках, третий – голый по пояс. Заметив Ниидэ, они о чем-то пошептались и с подозрением уставились на него, изредка переводя взгляды на Нобору.

–  Неужели в это время года днем дежурят в будке? – удивился Нобору.

–  Это только для вида, – ответил Ниидэ. – На самом деле их обязанности иные.

Нобору не понял.

–  Видишь ли, – пояснил Ниидэ, – здешние гости по большей части слуги самураев. Прикрываясь именем своих господ, они подчас ведут себя нагло, и тогда молодчики, сидящие в будке, вышвыривают их вон. Кроме того, они следят за тем, чтобы женщины не сбегали отсюда. Таких вышибал специально нанимают хозяйки здешних заведений, у них там свои особые отношения. В общем, всего не расскажешь, да и нет в этом нужды. Скоро ты сам поймешь. Только об одном хочу тебя предупредить загодя: что бы ни случилось, ни в коем случае не вступай с ними в пререкания. Ниидэ обошел семнадцать домов и осмотрел восемь женщин. Среди них была тринадцатилетняя девочка, которая, по словам хозяйки, служила посыльной. Хозяйка пояснила, что взяла ее по просьбе родственников. Девочка сказала, что ей пятнадцать лет, но по внешнему виду, по совершенно не развитым груди и бедрам, по детскому выражению худенького лица Ниидэ понял: девочке не более тринадцати. Он встречал ее здесь не впервые и после насильственного осмотра в самых резких словах обругал хозяйку:

–  Как тебе не стыдно приглашать к ней мужчин – ведь она еще ребенок! – кричал он. – Ну погоди, я сообщу об этом властям, узнаешь тогда, что такое тюрьма.

–  Все это несусветная чушь! – завопила та в ответ. – Мне ее оставили родственники. Я не новичок, мне и в голову бы не пришло продавать эту девочку мужчинам. Плохо же вы обо мне думаете!

–  Смотри, – Ниидэ указал на нарыв на ягодице. – Это же сифилис. Нарывы пошли уже по всему телу. У нее болезнь, которая передается лишь мужчинами, зараженными сифилисом.

–  Я в этом ничего не понимаю. О-Тоё, может, ты занималась нехорошими делами с мужчинами по секрету от меня? Ну-ка, признавайся, – повернулась она к девочке.

Девочка, понуро опустив голову, молчала.

–  Отвечай, О-Тоё, – настаивала хозяйка.

–  Замолчи! – прикрикнул Ниидэ. – Хватит разыгрывать передо мной комедию. Лучше немедленно отправь ее к родителям. Кстати, где они живут?

–  Толком не знаю.

Ниидэ молчал, не спуская с нее глаз.

–  Кажется, до прошлого года они жили в Нарихире – там у них была овощная лавка. Торговля шла плохо, а детей много. Вот они и пристроили О-Тоё у меня, а сами собрались и уехали неизвестно куда.

–  Скажи честно, где сейчас твои родители? – спросил Ниидэ у девочки.

–  Не знаю... – затрясла головой О-Тоё. – Тетя вам уже сказала, что они жили в Нарихире.

–  Врать нехорошо, – перебил ее Ниидэ. – Ты меня не бойся, скажи правду. Я тебя в обиду не дам, – добавил он.

Девочка лишь повторяла слова хозяйки и настаивала, что ей уже пятнадцать.

Тогда Ниидэ заявил, что заберет девочку в больницу. Хозяйка не возражала. Напротив, она сказала, что будет рада: лишним ртом станет меньше. Однако О-Тоё сразу заплакала, затопала ногами, крича, что никуда отсюда не пойдет.

–  Мне здесь хорошо. Хочу здесь остаться, – кричала она сквозь слезы.

Похоже, она говорила от чистого сердца – не потому, что боялась хозяйки. Ей в самом деле хотелось остаться.

–  Послушай меня, – уговаривал ее Ниидэ. – Ты заразилась нехорошей болезнью. Если не пойдешь в больницу, станешь калекой или, чего хуже, сумасшедшей.

–  Не хочу, не хочу! – заливаясь слезами, твердила девочка. – Пусть меня никуда не уводят! Пусть оставят здесь!

3

Хозяйка спокойно глядела на нее и попыхивала трубочкой. В соседней комнате сидели женщины. Затаив дыхание, они прислушивались к тому, что происходит за стеной. В дверях появились двое мужчин – по-видимому, их привлек плач девочки.

– Что у вас тут происходит? – обратился к хозяйке один из них. – Наша помощь не нужна?

Оба были модно причесаны, одеты в нарядные кимоно, на ногах – новенькие сандалии на кожаной подошве.

–  Ничего не случилось. – Хозяйка положила трубочку. – Пришел доктор и говорит: девочка больна и надо забрать ее в больницу, а О-Тоё расстроилась, плачет и отказывается идти с ним.

–  Разве можно доводить девочку до слез? Не хочет идти в больницу – не надо и настаивать. У нас есть свой квартальный доктор, и вполне можно обойтись без больницы. Да, Тэцу? – сердито сказал один мужчина.

–  А как же, – подтвердил другой. – Неужели вы думаете, что только у вас там настоящие доктора и они могут вылечить любую болезнь? Будь так, никто бы не умирал. Болезнь – это болезнь, доктор – это доктор, а человек, которому предопределено умереть, умрет, как бы его ни лечили. А вам советую – убирайтесь отсюда подобру-поздорову.