Текст книги "Красная Борода"

Автор книги: Сюгоро Ямамото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

ДЕВУШКА ПО ИМЕНИ О-СЭН

Часть первая

1

Макрель была свежайшая. Ее голубоватая чешуя переливалась всеми цветами радуги. О-Сэн почистила тушку, отрезала голову, отделила от костей мякоть, посолила, затем положила в горшочек, добавила тонко нашинкованный имбирь и спрыснула уксусом, с удовольствием наблюдая, как от уксуса мякоть меняет цвет и будто съеживается. Радостно напевая, она стала думать о том, использовать ли для гарнира зеленую периллу либо сдобренную уксусом гречиху. И в этот момент она услышала голоса, доносившиеся из мастерской:

–  Когда это тебе понадобится?

–  Если можно, сделайте к завтрашнему дню, часам к двенадцати.

–  Исключено. Видишь, сколько у меня заказов? Обратись к другому точильщику.

–  Понимаю, но мне бы очень хотелось, чтобы именно вы наточили мне этот нож – я намереваюсь взять его с собой в поездку.

–  В поездку? – донесся удивленный голос Гэнроку. – Ты собираешься куда-то ехать?

–  Да, поэтому я к вам и пришел – знаю, что вы настоящий мастер, исполните заказ наилучшим образом.

О-Сэн узнала голос Сёкити, и ее тотчас бросило в жар. Сёкити уезжает – на заработки или... Она приблизилась к двери в мастерскую и стала прислушиваться.

–  Вот оно что... – пробормотал Гэнроку после недолгого молчания. – Хорошо, постараюсь исполнить в срок.

–  Спасибо, буду вам крайне признателен. Хлопнула дверь.  О-Сэн прислушалась к звуку шагов.

Они приближались к входу на кухню. Она слегка отодвинула перегородку, и в следующий момент появился Сёкити. Он подошел, то и дело оглядываясь, словно за ним следовали по пятам. На побледневшем лице необычно ярко блестели глаза. Глядя на О-Сэн, он облизал пересохшие губы и зашептал:

–  Я должен сказать тебе кое-что очень важное. Приходи к набережной Янаги в Окавабату – там буду тебя ждать.

–  Хорошо, – растерянно закивала О-Сэн.

–  Не обманешь? Приходи обязательно! – повторил Сёкити и исчез, словно его ветром сдуло.

Не заметил ли их кто-нибудь, подумала О-Сэн и быстро огляделась по сторонам. Лишь у входа в парикмахерскую она заметила ожидавшую приглашения клиентку, в библиотеке же, галантерейной лавке и у торговца сушеной рыбой никого не было. На удивление пустовала и контора посыльных Ямадзаки, около которой обычно собирались поболтать кумушки, – у входа лишь кошка дремала на солнышке. Задвинув перегородку, О-Сэн достала из бамбуковой корзинки листья периллы, положила на разделочную доску, взяла кухонный нож и задумалась... Под каким бы предлогом улизнуть из дому? Такое ей предстояло впервые. Сердце замирало от страха, в то же время ей очень не хотелось лгать дедушке Гэнроку. Перед глазами всплыли бледное лицо и беспокойный взгляд Сёкити, в ушах еще звучали его слова об отъезде. Глядя на разделочную доску, она вдруг вспомнила, что у плотины, в Янагиваре, всегда продают листья аралии. Она купит их для гарнира и, если поторопится, может успеть на свидание с Сёкити. Она вытерла о передник руки и заглянула в мастерскую.

–  Дедушка, я схожу что-нибудь купить на гарнир к макрели, – сказала она.

–  Стоит ли тратить лишние деньги? Для макрели сойдет и то, что найдется дома, – возразил Гэнроку, не отрывая глаз от точильного камня.

–  Не беспокойся, я только куплю листья аралии и сразу вернусь.

О-Сэн поспешно выскочила на улицу, опасаясь, как бы Гэнроку ее не остановил.

Чтобы пройти к Янагиваре, надо было свернуть направо, однако О-Сэн повернула налево, чуть не бегом миновала квартал Хэйэмон и вышла к Окавабате.

Был вечерний прилив, и от высоко поднявшейся на реке Сумида воды сильно пахло морем. Волны холодно посверкивали в лучах предвечернего осеннего солнца, в воде отражались белые облака. Водная гладь казалась необычно пустынной – ни барж, ни чаек над рекой. Лишь небольшое суденышко, поспешавшее вверх по течению, виднелось близ переправы Такэя. О-Сэн быстро пошла вдоль берега. Потревоженные ее шагами крабики разбегались, прячась в щелях каменного парапета. Она замедлила шаги, опасаясь, как бы невзначай не наступить на одного из них.

Сёкити поджидал ее в тени большой ивы, близ слияния реки Канда с Сумидой. Скрестив руки, он стоял, прислонившись к дереву, и рассеянно смотрел на воду.

–  Спасибо, что пришла, – прошептал он, неотрывно глядя на О-Сэн расширившимися от волнения глазами.

–  Я отпросилась, чтобы сделать кое-какие покупки в Янагиваре, и очень спешу. Боюсь, как бы нас здесь не увидели.

–  Я надолго тебя не задержу.

Похоже, Сёкити был напуган не меньше О-Сэн. Он и всегда выглядел бледным, но сейчас в его лице не было ни кровинки. Беспокойно оглядываясь по сторонам, он сказал:

–  Утром я поссорился с Котой. Терпел, терпел, а сегодня не выдержал. Когда-нибудь это должно было случиться – одному из нас надо уйти. Теперь ясно, что уйти придется мне – хозяин мастерской решил взять в приемные сыновья Коту.

–  А почему вы поссорились? Чего не поделили?

–  Сегодняшний случай пустяковый. Но на душе так накипело, что просто нужен был повод... Откровенно говоря, все произошло из-за... – начал Сёкити и осекся, с опаской поглядывая на О-Сэн. – Нет, прежде чем расскажу, надо кое о чем тебя спросить. Видишь ли, завтра я отправляюсь в Камигату[31]31
   Камигата – район современных Осаки и Киото, а также прилегающих префектур.


[Закрыть]...

О-Сэн с трудом проглотила подступивший к горлу комок.

–  Оставаться в Эдо мне нет никакого резона – либо придется работать под началом Коты, а этого я не хочу, либо уйти из мастерской и влачить жизнь заурядного плотника. Вот я и решил: поеду на заработки в Камигату, накоплю денег, чтобы купить разрешение на собственную мастерскую, и только после этого вернусь в Эдо. Там, в Камигате, чужие люди – никто не станет меня отвлекать, да и продукты дешевые. Думаю, года за три, самое большее за пять накоплю нужную сумму... Будешь меня ждать?

–  Что ты имеешь в виду? – Голос О-Сэн задрожал. – Я... и ты?..

–  Да, да! Именно так. До сегодняшнего дня я не решался тебе сказать. А вернусь самое позднее через пять лет, стану хозяином мастерской и постараюсь сделать тебя счастливой. Обещай, что дождешься меня и ни за кого другого не выйдешь замуж.

–  Буду ждать, – прошептала О-Сэн, чувствуя, как запылали щеки. – Да, Сёкити, буду тебя ждать, – повторила она, словно в бреду, не вполне сознавая, что говорит.

–  Спасибо, О-Сэн! – воскликнул он. – После этого я спокойно покину Эдо. У меня появилась цель, ради которой есть смысл отправиться в Камигату. Теперь я могу признаться, из-за чего поссорился с Котой. Он ведь тоже имеет на тебя виды, поэтому мы и поругались. Знай, когда я уеду, он будет всячески к тебе подкатываться, но меня это уже не беспокоит – ведь ты обещала ждать, и я знаю: что бы ни случилось, ты не нарушишь своего обещания.

На О-Сэн нахлынули странные, сложные чувства, которых словами не объяснить. Лишь много позднее она поняла, что эти несколько минут определили ее будущее... Тем временем надвинулись сумерки, погасли фонари в чайных домиках на улице Хирокодзи и набережной Хондзё, где еще недавно веселились гости, обслуживавшие их девушки расходились по домам, на окнах опустились шторы. Поднявшийся с реки ветер холодил кожу. Он срывал с деревьев увядшие листья, и они, лениво кружась, медленно опускались на землю. Спешили домой запоздалые прохожие. Время от времени тишину нарушали заунывные крики лотошников. Все это вместе окрашивало грустью наступивший осенний вечер.

Простившись с Сёкити, О-Сэн прямиком отправилась домой – идти за покупками в Янагивару было уже поздно. Необъяснимое волнение охватило ее. Сладостное, испытанное впервые в жизни, оно теснило грудь, наполняло жаром сердце. Короткая встреча с Сёкити, его слова внезапно пробудили в ней дремавшие до той поры чувства. Дома, тянувшиеся вдоль улицы, навевающий грусть вечерний пейзаж были привычными ее взгляду, но для нее сейчас все выглядело необыкновенным. О-Сэн словно другими глазами увидела город, казавшийся ей теперь отмеченным печатью величественного покоя и красоты.

Когда она добралась до дома, в мастерской горел фонарь, Гэнроку по-прежнему трудился, склонившись над точильным камнем.

Подходя к дому, О-Сэн взглянула на висевшую над дверью вывеску. Дожди и ветер основательно над ней потрудились. Лишь с трудом можно было различить слова: «Точильная мастерская Гэнроку». А сбоку более мелкими иероглифами было выведено: «Алебарды и копья к заточке не принимаются». Девушка сняла вывеску, очистила ее от пыли и грязи и лишь после этого зашла в мастерскую.

–  Извините, дедушка, около плотины всегда торговали листьями аралии, но сегодня, как назло, их не оказалось, – сказала она.

–  Я ведь предупреждал тебя: обойдемся тем, что есть дома. Макрель в уксусе – это же царский ужин, а какой к ней будет гарнир – неважно.

–  Я сейчас все быстро приготовлю, – сказала О-Сэн и убежала на кухню.

2

На следующий день Сёкити зашел получить свой заказ, а заодно и попрощаться. Не вдаваясь в подробности, он сообщил Гэнроку, что отправляется на заработки в Камигату года на три, а О-Сэн пожелал здоровья, многозначительно поглядел на нее и улыбнулся – улыбка получилась грустной. В тот же день он простился со своими родственниками в Синагаве и отправился в путь.

Первые несколько дней О-Сэн была сама не своя. Занимаясь обычными домашними делами, она вдруг замирала, перед глазами всплывал образ Сёкити, его бледное лицо, настойчивый и в то же время растерянный взгляд, проникновенный шепот. Она постоянно думала: где он теперь, благополучно ли миновал Хаконэ, не захворал ли в пути? В ее воображении возникали страшные картины: шайки бандитов, нападавшие на Сёкити, подстерегавшие его в пути неожиданные бедствия, от которых мороз пробегал по коже. Спустя полмесяца она постепенно успокоилась и теперь все чаще задумывалась о ссоре между Сёкити и Котой, о том, что связывало ее с обоими юношами...

В квартале Кая находилась большая мастерская, принадлежавшая Яминокити Сугите. В ней работали более десяти плотников – известных мастеров, которых приглашали даже в дворянские поместья. Прежде родители О-Сэн – у них была небольшая парикмахерская – жили по соседству с Сугитой. Когда девочке исполнилось двенадцать лет, ее отец, Мосити, скончался. Он был человеком нелюдимым, неприветливым и крайне раздражительным. Такие черты характера отталкивали от него клиентов, и потому парикмахерская чаще всего пустовала. Мать О-Сэн часто болела, неделями не вставая с постели. Все это создавало в доме гнетущую, безрадостную атмосферу. О-Сэн с раннего детства немало времени проводила у Сугиты. Он и его жена О-Тё очень любили детей. К несчастью, их единственная дочь прожила всего полгода, а больше детей у них не было. О-Тё часто заходила к соседям, брала на руки и ласкала малютку. Девочка тоже привыкла к ней и, когда чуть подросла, с удовольствием навещала большой и гостеприимный дом Сугиты, так отличавшийся от тесного и унылого отцовского дома. У Сугиты ее всегда ожидали чудесные игрушки и сласти. О-Тё дарила ей кимоно и оби, весной и осенью наряжала ее и брала с собой любоваться цветами. В такие дни ее нес на плечах старик Садагоро, с давних пор живший в доме Сугиты. Вместе с четой Сугита О-Сэн побывала и у водопада Одзигонгэн, и в долине Светлячков, и в Пионовом саду в Хондзё.

–  О-Сэн, хочешь стать моей дочуркой? – нередко обращалась к ней О-Тё, ласково гладя ее по щекам.

–  Если бы я не была маминой дочкой, обязательно стала бы вашей, – совсем не по-детски отвечала девочка, скорчив серьезную гримаску.

Мать умерла, когда О-Сэн исполнилось девять лет. И сразу же к ним в дом переехал дедушка Гэнроку – отец Мосити. До этого из-за неуживчивого характера Мосити он жил отдельно, на Канде, где у него была точильная мастерская. Когда мать О-Сэн скончалась, он сам вызвался переехать к ним в дом, понимая, что угрюмый Мосити не сумеет как следует воспитать дочь. Дед и прежде бывал у них, приносил девочке сласти и красивые шпильки для волос, поэтому О-Сэн давно уже привыкла к нему и теперь даже спать укладывалась в обнимку с дедом... Именно в те годы она познакомилась с Котой и Сёкити. Кота был дальним родственником Сугиты. В тринадцать лет его взяли учеником в мастерскую. Характер у Коты был неуживчивый, вздорный. Он часто ссорился с работавшими у Сугиты плотниками, но в то же время оказался на редкость способным и сметливым учеником. Сёкити появился в мастерской на полгода позже. Судьба его не баловала. В раннем детстве он потерял родителей. Братьев и сестер у него не было, и его приютил дальний родственник – рыбак из Синагавы. В противоположность Коте он отличался спокойным, покладистым нравом. Сёкити был настолько хлипок и мал ростом, что никто бы не поверил, что они с Котой одногодки.

После смерти матери О-Сэн почти перестала ходить в дом Сугиты. Дед Гэнроку был против, да и отец не одобрял ее частые посещения этого семейства. Много позже О-Сэн узнала, в чем тут дело. Оказывается, Сугита просил отца отдать им О-Сэн в приемные дочери, а тот наотрез отказался. С тех пор отношения между ними испортились, хотя О-Тё по-прежнему навещала О-Сэн, осыпала ее подарками, а иногда присылала с Котой или Сёкити приглашения на обед или в театр.

После смерти отца О-Сэн с дедом Гэнроку переехали в другой район. Теперь они жили далеко от Сугиты, и О-Тё посещала их значительно реже, однако плотники из мастерской по-прежнему точили свои инструменты у Гэнроку.

– Где это видано, чтобы плотник обращался к чужому человеку, сам должен содержать в порядке свой инструмент, – ворчливо встречал их дед, но заказы всегда выполнял исправно.

Он не упускал случая, чтобы напомнить плотникам о рабочей гордости, вспоминал, какими были ремесленники в старину. Это доставляло старику удовольствие, да и плотники с интересом слушали его рассказы. Он говорил о превратностях судьбы, о том, как старые мастера, не пасуя перед трудностями, честно выполняли работу, об их простоте, энтузиазме и преданности делу. Своими рассказами он призывал следовать примеру тех мастеров. Прислушивались к его советам и Кота с Сёкити.

Хотя Кота по-прежнему грубил в мастерской старшим, однако он стал отличным мастером, ни в чем не уступая опытным плотникам. Бывая в театре, он не забывал приобрести для О-Сэн нарядные шпильки, полотенца с фамильными гербами знаменитых актеров или на худой конец сменные воротнички для нижнего женского кимоно. Но умению преподносить подарок он так и не научился. «На, возьми», – говорил он О-Сэн и, отвернувшись, протягивал очередное подношение. Впрочем, такое поведение Коты нисколько не обижало О-Сэн, и она предпочитала обращаться с разными просьбами именно к Коте, а не к Сёкити...

Минувшей зимой Сугита официально объявил Коту своим приемным сыном. По этому случаю он устроил роскошный банкет, на который пригласили также Гэнроку и О-Сэн. Во время церемонии Кота вел себя смирно и даже покраснел от смущения, когда Сугита обменялся с ним чашечками сакэ, потом, выпив лишнего, стал, как обычно, грубить, сидел за столом развалившись, безо всякого стеснения хватал то одно, то другое блюдо, и Сугите то и дело приходилось его одергивать. Наблюдая за Котой, О-Сэн потихоньку хихикала. Ему уже исполнилось девятнадцать, а он по-прежнему вел себя как озорной мальчишка. Она заметила, что Сёкити, обслуживавший гостей, был необычайно бледен и чем-то удручен, но тогда не придала этому особого значения. Лишь позднее, узнав о ссоре между Сёкити и Котой, поводом для которой послужило решение Сугиты избрать Коту приемным сыном, она поняла, почему Сёкити был таким угрюмым во время банкета, и от всего сердца посочувствовала ему.

–  Странно, почему Сугита не выбрал себе в наследники Сёкити – он такой покладистый и послушный, – с неодобрением сказала О-Сэн.

–  А собственно, какая разница? Человека, которого Сугита назвал приемным сыном, вовсе не обязательно ожидает счастливое будущее. А тот, кому отказали в этом, не обязательно будет всю жизнь прозябать. Судьба или не судьба, улыбнулась она человеку или отвернулась от него – об этом можно судить лишь после его смерти, – задумчиво произнес Гэнроку.

Сёкити продолжал спокойно трудиться и после усыновления Коты, ничем не выдавая своего недовольства. По мастерству он нисколько не уступал Коте, а бывало, и превосходил его. Но О-Сэн казалось, что Сёкити в его работе все время подстегивало самолюбие, стремление доказать, что он лучше, талантливей. Он представлялся ей одиноким, невезучим человеком, достойным сочувствия. Но это вовсе не означало, будто она симпатизировала ему больше, чем Коте. Что до Коты, то при всей его самоуверенности, сильном и неуживчивом характере он не вызывал у О-Сэн чувства неприязни. Оба юноши дружили с ней с детских лет, и каждый по-своему был ей близок и симпатичен.

Но теперь с этой двойственностью пора кончать, думала О-Сэн, перед отъездом Сёкити она побещала ждать его и, что бы ни случилось, свое слово сдержит. Он ведь отправился на заработки ради их будущей совместной жизни. И как же ему будет тяжело среди чужих людей, в непривычных условиях...

Теперь думы о Сёкити переполняли все ее существо. Каково ему сейчас? Наверное, уже прибыл в Осаку... Где поселился? Нашел ли подходящую работу? Пора бы и весточку о себе подать. Эти мысли беспокоили О-Сэн, вселяли в сердце тревогу.

Так миновала осень, наступили первые зимние дни.

3

В один из первых дней месяца симо[32]32
  Одиннадцатый месяц по лунному календарю.


[Закрыть] О-Сэн отправилась за покупками. По дороге ее нагнал Гондзиро из конторы посыльных Ямадзаки и вручил письмо.

–  Это от Сёкити, – с противной ухмылкой сказал он.

–  Ох! – вскрикнула О-Сэн, чувствуя, что вот-вот лишится чувств. – Как у вас оказалось это письмо? Вы видели Сёкити?

–  Случайно встретились в Осаке. Он жив и здоров. Просил вручить вам письмо, но так, чтобы никто не заметил.

–  Я вам так благодарна!

Гондзиро хотел сказать что-то еще, но О-Сэн быстро пошла прочь, прижимая письмо к груди...

Контора Ямадзаки пользовалась хорошей репутацией. В ней служили пять молодых посыльных, которых направляли в длительные поездки – даже в Осаку. Гондзиро был одним из самых исполнительных и все задания выполнял точно и в срок. Правда, он частенько выпивал. Из-за этой дурной привычки его не раз увольняли, но потом снова принимали на службу после клятвенных заверений, что это не повторится.

Почему Сёкити, зная о пристрастии Гондзиро к алкоголю, попросил именно его передать письмо, думала О-Сэн, возвращаясь домой с покупками. Ведь он, напившись, вполне способен проболтаться – ну если не первому встречному, то соседям. Должно быть, там, на чужбине, так подействовала на Сёкити встреча с человеком из родных мест, а тот пообещал, что сохранит все в тайне. И все же до самого дома О-Сэн не покидало беспокойство: как бы не случилось чего нехорошего...

В тот вечер, дождавшись, когда Гэнроку уснет, О-Сэн убавила огонь в фонаре и стала читать письмо. Оно было очень коротким. Сёкити извещал, что благополучно прибыл в Осаку, поселился в доме плотника в районе Досё и по его протекции устроился на работу по специальности. В отличие от Эдо люди в Осаке холодные, безразличные, зато не имеют привычки вмешиваться в чужие дела, и он может жить так, как ему заблагорассудится. Другими словами, никто не станет глядеть на него косо, если он будет на всем экономить. «Писать письма – только расстраиваться, да и получать – тоже. Поэтому я тебе писать не буду, и ты пока тоже ничего не пиши», – добавил он в конце. О-Сэн много раз перечитывала короткое послание. Она догадывалась, что в письме, врученном чужому человеку, Сёкити не сообщил и половины того, что хотел. Однако между строк она ощутила его тоску по Эдо, увидала холодное, неласковое небо, и вздымаемые ветром тучи пыли на дороге, и мрачные, неприветливые улицы и мосты далекой Осаки. Она словно увидела наяву, как на фоне этого пейзажа Сёкити с ящичком для инструментов бредет по улицам чужого города, где нет ни друзей, ни знакомых, как укладывается в холодной комнате в постель, поев неразогретый ужин. Все это представлялось ей чем-то вроде нескончаемой, тоскливой песни.

Письмо стало поворотным моментом в жизни О-Сэн, хотя сама она это еще до конца не осознала. Она даже внешне переменилась. То, что она до сих пор испытывала к Сёкити, походило на чувства семнадцатилетней девушки. Они напоминали сладостное, но смутное влечение, когда еще не ясны границы между реальностью и мечтой. Теперь же, когда она прочитала письмо и представила Сёкити трудящимся не покладая рук в этой далекой и незнакомой Оса-ке, ее влечение, кажется, переросло в настоящую любовь. Причем она воспринимала эту любовь уже не как семнадцатилетняя девушка, а как взрослая, зрелая женщина.

Однажды после полудня к Гэнроку пришел посыльный с приглашением от Сугиты. Такого до сих пор не бывало, да и о причине приглашения посыльный толком ничего не смог сказать, поэтому Гэнроку отказался, но Сугита прислал нового гонца – и старик в конце концов был вынужден согласиться... Он отправился после ужина, но не прошло и часа, как возвратился домой с красным от возбуждения лицом.

–  Зачем вас приглашали, дедушка? – спросила О-Сэн.

–  Н-ничего особенного, – пробормотал он и неверными шагами приблизился к О-Сэн. – Вроде бы меня здорово накачали...

–  Вы и правда едва держитесь на ногах, и от вас так пахнет сакэ.

–  Подай мне воды.

–  Вы сначала прилягте.

Помогая ему добраться до постели, О-Сэн заметила, что старик все время отворачивается, стараясь не глядеть ей в глаза. С чего бы это, с внезапным беспокойством подумала она, подавая ему воду.

–  Еще воды, – пробормотал он, залпом осушив чашку. Потом попросил третью.

–  До чего же вкусна вода с похмелья! Я не устану это повторять хоть тысячу раз. В молодые годы, когда я только начинал приобщаться к вину, помнится, выпивал противное сакэ лишь для того, чтобы насладиться чудесным вкусом воды с похмелья, – бормотал Гэнроку.

–  Ответьте мне, дедушка, Сугита приглашал вас по какому-то делу? – перебила О-Сэн, настойчиво глядя ему в глаза.

–  А как же, конечно, по делу. – Гэнроку ненадолго умолк, что-то обдумывая, потом улегся на постель и, повернувшись к О-Сэн, сказал: – Дело касается тебя. Они просят отдать тебя в жены Коте.

–  Ой! – вскрикнула О-Сэн и прижала ладонь к щеке, будто  получила пощечину.  Заметив,  какое  впечатление  произвели на девушку его слова, Гэнроку нахмурился и виновато опустил глаза.

–  Ну и что вы им ответили, дедушка?

–  Отказал. Извини – я должен был сначала узнать твое мнение.

О-Сэн промолчала.

–  Может, мне так поступать не следовало. У Сугиты солидная мастерская, да и Кота завидный жених. Кроме того, супруги Сугита знают тебя с пеленок. Вполне возможно, ты была бы счастлива... Но я им отказал. Как только они меня ни уговаривали – я не смог дать своего согласия. – Генроку резко приподнялся на постели. – У каждого человека есть свое самолюбие, особенно сильно оно у бедных людей. Ведь самолюбие – это единственное, что позволяет им сохранять достоинство в обществе. Ты, наверное, этого не знаешь: когда была еще жива твоя мать, пришла жена Сугиты О-Тё, села у ее изголовья и попросила отдать тебя в приемыши: мол, Мосити при его скверном характере дочь воспитать не сумеет, сама ты тяжело больна, и в любой момент может случиться самое скверное, а в семье Сугиты О-Сэн ни в чем не будет испытывать недостатка, и они сделают все, чтобы ее вырастить и воспитать как положено, а поскольку счастье ребенка – заветная мечта родителей, то надо с радостью принять это предложение.

Гэнроку умолк. При свете фонаря его посеребренные сединой, торчащие в разные стороны редкие волосы походили на сверкающий нимб. Его изборожденное глубокими морщинами лицо исказилось. Должно быть, вспомнил о многих испытаниях и бедах, которые довелось ему пережить.

–  О-Тё говорила искренне, без какой-либо задней мысли, но представляешь, как горько было слушать все это матери. Тем более что в свое время именно к ней сватался Сугита. Но твоя мать любила Мосити и вопреки воле родителей, которые дали согласие Сугите, вышла замуж за твоего отца. – Гэнроку тяжело вздохнул и продолжал: – В ту пору ваша парикмахерская пользовалась хорошей репутацией, отец нанял даже двух помощников, так что твои родители могли жить вполне сносно, хотя никаких излишеств себе не позволяли. Потом Сугита женился на О-Тё, и между обеими семьями возобновились нормальные отношения, но былая искренность исчезла. Вскоре в парикмахерской случилась неприятность. Один из помощников, будучи нетрезвым, порезал бритвой клиента. Рана на лице была глубокой. К несчастью, этот человек оказался не постоянным клиентом, с которым можно было полюбовно договориться, а случайным посетителем. Он пожаловался квартальным властям, Мосити неоднократно вызывали, сурово допрашивали и присудили непомерный штраф для выплаты пострадавшему... Но беда не приходит одна. Вскоре другой помощник сбежал, прихватив с собой кое-какие вещи и деньги... Как раз в эти дни ты и появилась на свет. Твоя мать и прежде не отличалась хорошим здоровьем, а после родов совсем занемогла и подолгу не вставала с постели. После того случая с клиентом посетители перестали посещать парикмахерскую, она все больше хирела, и твои родители с трудом сводили концы с концами. Именно тогда О-Тё зачастила к вам. Незадолго до этого у  нее умерла дочь – ей не исполнилось и шести месяцев. Но не только тоска по маленькому живому существу заставляла ее брать тебя на руки, ласкать, покупать кимоно, игрушки и сласти. Она испытывала чувство жалости к твоим родителям, которых теперь постоянно преследовали неудачи. Можешь представить, как мучительно было твоему отцу и матери принимать подобные знаки внимания. Ведь твоя мать отказала Сугите и вышла замуж за Мосити. И вот теперь процветающее семейство Сугиты выражало свое сочувствие неудачникам. Это было обидней, невыносимей, чем любые насмешки. Еще и поэтому твоя мать горько расплакалась, выслушав предложение О-Тё отдать тебя им в приемыши.

О-Сэн почувствовала, как горький комок подкатил к горлу. Она не сомневалась, что О-Тё предлагала взять ее к себе от чистого сердца и без всякой задней мысли говорила о неудачнике отце, о болезни матери, о том, что сумеет воспитать девочку, будет холить ее и лелеять. Но в то же время О-Сэн догадывалась, сколь горько было все это выслушивать обедневшему отцу и больной матери, от которых отвернулась судьба.

–  Сколько раз потом уговаривала меня твоя мать, – продолжал Генроку. – «Когда я умру, возьми О-Сэн к себе, воспитай ее и, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не отдавай ее в дом к Сугите». Я исполнил ее просьбу. Тебе, О-Сэн, уже семнадцать, ты взрослая девушка и, надеюсь, не осудишь меня за это. Я не против Коты, но никогда не нарушу обещания, которое дал твоей матери.

–  Я все поняла, дедушка, – прошептала О-Сэн, утирая кончиками пальцев выступившие на глазах слезы. – Знай же, я не ушла бы к ним, не согласилась бы выйти замуж за Коту, даже если бы ничего об этом не знала.

–  Я рад, что ты все поняла. А богатство, беспечная жизнь – этого еще недостаточно, чтобы сделать человека счастливым. Ведь человек, в конце концов, рожден для того, чтобы страдать и трудиться в поте лица своего.

4

Теперь для О-Сэн многое прояснилось – и почему отец и дед не захотели отдавать ее в дом к Сугите, и почему, несмотря на кажущуюся дружбу, сам Сугита ни разу не побывал у них в гостях, и почему сразу после смерти отца дед свернул свою мастерскую и переехал к ней. С особым чувством восприняла она слова матери: «Что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не отдавай ее в дом к Сугите». Дед объяснял это присущим беднякам самолюбием, однако О-Сэн понимала упорство матери иначе. Она ведь отказала Сугите, вышла замуж за другого – мыслимое ли дело отдавать свою родную дочь в приемыши человеку, которого она отвергла? Нет, дело здесь вовсе не в самолюбии, а в обыкновенной женской гордости. Это чувство матери казалось О-Сэн таким понятным и близким...

Отец и мать трудились всю жизнь и вдоволь настрадались. Они никогда не могли позволить себе излишней роскоши, но они любили друг друга, вместе делили все радости и беды. Дедушка прав: человек рожден для того, чтобы страдать и трудиться. Родителей соединила любовь, а что может быть прекрасней, когда любящие супруги скромно живут, утешая и поддерживая друг друга.

На четвертый год после кончины матери умер и отец. Наверное, они и на том свете нисколечко не жалеют о прожитой жизни. В этом О-Сэн не сомневалась. Ведь теперь она тоже любима и любит.

Выходя по делам из дома, О-Сэн старалась пройти по набережной Янаги. С ветвей уже облетели листья, вода в реке блестела, словно отполированная, вдоль набережной гулял ветер. Она всегда останавливалась у той самой ивы, где Сёкити назначил ей свидание. Ей казалось, что все это случилось очень давно – и в то же время будто вчера. В лучах заходящего солнца всплывало бледное лицо Сёкити, она ощущала на себе его пронзительный взгляд, слышала его испуганный шепот, чувствовала, как он старается сдержать переполнявшую его любовь... Сёкити, мысленно обращалась она к юноше, мы обязательно будем вместе, как мои отец и мать, вместе нам не страшны никакие трудности. Что бы ни случилось, О-Сэн будет ждать твоего возвращения.

Тот год выдался необычайно холодным. С наступлением месяца сивасу[33]33
   Сивасу – двенадцатый  месяц по лунному календарю,  последни месяц года.


[Закрыть] вода на кухне замерзала даже днем. Оставленные на ночь в кухонной раковине овощи утром становились как стеклянные. В те дни Кота зачастил в мастерскую Гэнроку. С приближением Нового года другие плотники, точившие у Гэнроку инструмент, уже не показывались. Приходил лишь Кота, придумывая всякий раз какой-нибудь предлог. Старик встречал его без особой радости, но и пренебрежения не выказывал. А когда Кота просил его рассказать о минувших временах, с удовольствием пускался в воспоминания.

– Хорошо жили люди – ни перед кем не лебезили, – говорил Кота, выслушав очередной рассказ старого Гэнроку, и его волевое, открытое лицо неожиданно становилось задумчивым. – К сожалению, нынешние мастера никуда не годятся. Фугуют рубанком против волокон дерева – и не стыдятся требовать три моммэ[34]34
  Моммэ – старинная мелкая монета.


[Закрыть] в день. Бывает и хуже: ленятся лишний раз промерить – и пилят на глазок. Да еще оправдываются: мол, если тратить время на промеры, на обед не заработаешь. Каковы, а?

– Не сегодня это началось, – откликался Гэнроку с мягкой улыбкой. – И в прошлые времена настоящих мастеров можно было по пальцам сосчитать. Верно, теперь все работают спустя рукава, потому что знают: и так сойдет. И все же где-то есть настоящие мастера. Они были и в давние времена, есть и теперь. Только их очень мало. Живут они скромно, незаметно, но ведь именно на таких людях держится общество. Расскажу тебе случай, который произошел лет тридцать тому назад...